Борис Виан Пена дней 10 страница

-- У тебя красивый цветок, -- произнесла Хлоя на едином дыхании, вдыхая запах большой красной гвоздики, приколотой к волосам Изиды. -- От него становится лучше, -- добавила она.

-- Ты опять болеешь? -- сказала Изида.

-- Похоже, это другое легкое, -- сказала Хлоя.

-- Да нет, -- сказала Изида, -- ты все еще немножко кашляешь из-за первого.

-- Нет, -- сказала Хлоя. -- Где Колен? Ушел за цветами?

-- Он сейчас вернется, -- сказала Изида. -- Я его

встретила. У него есть деньги?

-- Да, -- сказала Хлоя, -- еще немного есть. Только к чему это, все зря!..

-- Тебе плохо? -- спросила Изида.

-- Да, -- сказала Хлоя, -- но не очень. Видишь, комната изменилась.

-- Мне так больше нравится, -- сказала Изида. -- Раньше она была слишком просторной.

-- А как остальные комнаты? -- сказала Хлоя.

-- Да ничего себе... -- уклончиво сказала Изида.

Она вспомнила ощущение от прикосновений паркета, холодного, как трясина.

-- Пусть меняется, мне все равно, -- сказала Хлоя, -- если тепло и по-прежнему уютно...

-- Конечно! -- сказала Изида. -- Маленькая квартирка, это еще милее.

-- Мышь остается со мной, -- сказала Хлоя. -- Вон видишь, там, в углу. Не знаю, что она делает. Она больше не хочет выходить в коридор.

-- Да... -- сказала Изида.

-- Дай-ка мне твою гвоздику, -- сказала Хлоя, -- от нее становится легче.

Изида сорвала цветок со своей прически и протянула Хлое,

та поднесла его к самым губам и долгими глотками вдыхала запах гвоздики.

-- Как поживает Николас? -- сказала она.

-- Хорошо, -- сказала Изида. -- Но он теперь не такой веселый, как раньше. В следующий раз я принесу тебе еще цветов.

-- Мне Николас очень нравится, -- сказала Хлоя. -- Ты выйдешь за него замуж?

-- Я не могу, -- пробормотала Изида. -- Я ему не ровня.

-- Какая разница, -- сказала Хлоя, -- если он тебя

любит...

-- Мои родители не смеют заговорить с ним об этом, -- сказала Изида. -- Ох!..

Гвоздика вдруг побледнела, сморщилась, как бы засохла. Потом опала прекрасной цветной пыльцой на грудь Хлои.

-- Ох! -- в свою очередь сказала Хлоя. -- Я опять буду кашлять... Ты видела!..

Она замолкла и поднесла руку ко рту. Жестокий приступ кашля вновь сотрясал ее.

-- Это... та штука, что во мне... она их всех убивает...

-- бормотала она.

-- Не разговаривай со мной, -- сказала Изида. -- Колен сейчас принесет цветы.

День выдался голубой в комнате и почти зеленый по ее углам. Еще не было видно и следа сырости, а ковер оставался довольно пышным, но одно из четырех квадратных оконцев почти совсем затянулось.

Изида услышала хлюпанье шагов Колена в прихожей.

-- Вот и он, -- сказала она. -- Он наверняка принес тебе

цветы.

Появился Колен. В руках у него была большая охапка белой сирени.

-- Держи, Хлоя, -- сказал он. -- На!.. Она протянула руки.

-- Ты очень мил, мой дорогой, -- сказала она.

Она положила букет на вторую подушку, повернулась на бок и спрятала лицо в белые, сахаристые кисти.

Изида поднялась.

-- Ты уходишь? -- сказал Колен.

-- Да, -- сказала Изида. -- Меня ждут. Я вернусь с цветами.

-- Было бы очень хорошо, если бы ты зашла завтра утром, -- сказал Колен. -- Мне нужно идти искать работу, а я не хочу оставлять Хлою одну, пока ее вновь не осмотрел доктор.

-- Я приду... -- сказала Изида.

Она осторожно наклонилась и поцеловала Хлою в нежную щеку.

Хлоя подняла руку и погладила лицо Изиды, но головы не повернула. Она жадно вдыхала запах сирени, который медленными завитками развертывался вокруг ее блестящих волос.

Колен с трудом брел вдоль дороги. Она наискосок уходила между земляными насыпями, над которыми возвышались

отливавшие при свете дня мутной морской водой стеклянные купола.

Время от времени он поднимал голову и читал таблички, чтобы проверить, в нужном ли направлении идет, и тогда ему становилось видно небо, разлинованное вдоль и поперек голубым и тускло-каштановым.

Далеко впереди над откосами маячили выстроившиеся в ряд дымовые трубы главной оранжереи.

В кармане у него лежала газета с объявлением, в котором в целях подготовки обороны страны приглашались на работу мужчины в возрасте от двадцати до тридцати лет. Он шел так быстро, как только мог, но его ноги вязли в жаркой почве, которая повсеместно медленно возвращала в свое владение постройки и дорогу.

Растений не было видно. Только земля, одинаковыми глыбами нагроможденная с двух сторон, в неустойчивом равновесии застывшая крутыми насыпями; иногда тяжелая масса колебалась, скатывалась по откосу и мягко обрушивалась на поверхность дороги.

Кое-где насыпи проседали, и сквозь мутные стекла куполов Колен мог тогда разобрать шевелящиеся на более светлом фоне темно-синие формы.

Он прибавил шагу, вырывая ноги из продавливаемых в почве дыр. Земля тотчас сжималась, наподобие круглой мышцы, и на поверхности оставалось только слабое, едва намеченное углубление. Оно почти сразу же исчезало.

Трубы приближались. Колен чувствовал, как его сердце ворочается в груди, словно разъяренное животное. Сквозь ткань кармана он сжал в кулаке газету.

Почва скользила и ускользала у него из-под ног, но он теперь проваливался в нее меньше: дорога заметно зачерствела. Рядом с собой он заметил первую трубу, вколоченную в землю как свая. Вокруг ее верхушки, из которой вырывалась тонкая струйка

зеленого дыма, кружили темные птицы. Закругленная выпуклость у основания трубы обеспечивала ей устойчивость. Строения начинались чуть дальше. Там была всего одна дверь.

Он вошел, поскреб ноги о сверкающую решетку из острых

лезвий и направился по низкому коридору, окаймленному лампами мигающего света. Кругом все было выложено красным кирпичом, а в верхней части стен, так же как и в потолке, виднелись стеклянные пластины в несколько сантиметров толщиной, сквозь них можно было различить какие-то неподвижные темные массы. В самом конце коридора была дверь. На ней стоял номер, указанный в газете, и он вошел не постучавшись, как и рекомендовалось в объявлении.

Старик в белом халате, со спутанными волосами, сидя за столом, читал учебник. На стене висело всевозможное оружие: огнестрельные ружья, смертометы разных калибров, блестящие бинокли и полный набор сердцедеров всех размеров.

-- Добрый день, месье, -- сказал Колен.

-- Добрый день, месье, -- сказал старик.

У него был надтреснутый и невнятный от возраста голос.

-- Я пришел по объявлению, -- сказал Колен.

-- А? -- сказал старик. -- Вот уже месяц, как по нему никто не приходит. Это, знаете ли, весьма нелегкая работа...

-- Да, -- сказал Колен, -- но за нее хорошо платят!

-- О Боже! -- сказал старик. -- Она выпьет из вас все соки, а это, знаете ли, может и не стоит тех денег, ну да не

мне же критиковать свою администрацию. Впрочем, как видите, я еще жив...

-- А вы давно тут работаете? -- сказал Колен.

-- Целый год, -- сказал старик. -- Мне двадцать девять

лет.

Он провел трясущейся усохшей рукой по морщинам на лице.

-- И теперь я вот достиг, вы видите... могу остаться в своем кабинете и целый день читать учебник...

-- Мне нужны деньги, -- сказал Колен.

-- Желание весьма распространенное, -- сказал старик, -- но работа сделает из вас философа. Через три месяца деньги будут вам уже не так нужны.

-- Они нужны, чтобы ухаживать за моей женой, -- сказал Колен.

-- А? Да? -- сказал старик.

-- Она больна, -- объяснил Колен. -- Я не люблю работу.

-- Мне жаль вас, -- сказал старик. -- Когда жена больна, она больше ни к чему.

-- Я люблю ее, -- сказал Колен.

-- Ну конечно, -- сказал старик. -- Иначе вы бы не захотели работать. Я сейчас покажу вам ваше рабочее место. Этажом выше.

По опрятным проходам с низкими сводами и лестнице из красного кирпича он отвел Колена к двери, соседствовавшей с

другими точно такими же; она была помечена каким-то символом.

-- Вот, -- сказал старик, -- заходите. Я объясню вам, что делать.

Колен вошел. Комната была совсем маленькая, квадратная. Стены и пол из стекла. На полу покоился большой пласт земли в форме гроба, но очень толстый, метр, если не больше. Рядом свернуто тяжелое шерстяное покрывало. Никакой мебели. Маленькая ниша, выбитая в стене, таила в себе ларчик из голубого железа. Старик подошел и открыл его. Он вынул дюжину сверкающих предметов -- цилиндриков с крохотной дырочкой посреди торца.

-- Эта земля стерильна, сами понимаете, -- сказал старик,

-- для обороны страны нужны отборнейшие материалы. Но, как уже давно замечено, чтобы стволы ружей росли равномерно и без искривлений, необходимо человеческое тепло. Впрочем, это касается любого оружия.

-- Ага, -- сказал Колен.

-- Вы делаете в земле двенадцать маленьких луночек, --

сказал старик, -- примерно на уровне сердца и печени и, предварительно раздевшись, ложитесь на землю. Накрываетесь стерильной шерстяной тканью, вот она тут лежит, и устраиваетесь так, чтобы теплота выделялась совершенно равномерно.

Он издал надтреснутый смешок и похлопал себя по правой ляжке.

-- Первые двадцать дней каждого месяца я выдавал их по четырнадцать штук. О!.. Я был горяч!..

-- А потом? -- спросил Колен.

-- Потом вы остаетесь так на двадцать четыре часа, и по прошествии двадцати четырех часов ружейные дула выращены. За ними приходят. Орошают землю маслом, и вы начинаете все сначала.

-- Они растут вниз? -- спросил Колен.

-- Да, все освещается снизу, -- сказал старик. -- У них позитивный фототропизм, но растут они вниз, ведь они тяжелее земли, вот и приходится освещать их снизу, чтобы не было искривлений.

-- А нарезка? -- сказал Колен.

-- Этот сорт вырастает уже нарезанным, -- сказал старик.

-- Мы используем отборные семена.

-- А доя чего служат трубы? -- спросил Колен.

-- Для вентиляции, -- сказал старик, -- и для стерилизации покрывал и зданий. Можно не предпринимать дополнительных мер предосторожности, поскольку все это проделывается очень энергично.

-- А почему бы не использовать искусственный подогрев? -- спросил Колен.

-- Не выходит, -- сказал старик. -- Чтобы хорошо расти, им нужно человеческое тепло.

-- А женщин вы используете? -- сказал Колен.

-- Они не могут выполнять эту работу, -- сказал старик. --

У них недостаточно плоская грудь для равномерного распределения тепла. Ну, не буду вам мешать.

-- Я точно буду зарабатывать десять дублезвонов в день?

-- Конечно, -- сказал старик, -- и премию, если перевыполните норму в двенадцать дул...

Он вышел из комнаты и закрыл за собой дверь. Колен держал в руке двенадцать зерен. Он положил их рядом с собой и начал раздеваться. Глаза его были закрыты, а губы время от времени вздрагивали.

LII

-- Не понимаю, что происходит, -- сказал старик, -- сначала все шло нормально. Но из последних мы сможем сделать только особое оружие.

-- Вы мне все-таки заплатите? -- с волнением спросил Колен.

Он должен был получить семьдесят дублезвонов и еще десять

в качестве премиальных. Он старался изо всех сил, но проверка дул вскрыла некоторые аномалии.

-- Смотрите сами, -- сказал старик.

Он держал перед собой одно из дул и показывал Колену расширяющийся конец.

-- Не понимаю, -- тихо сказал Колен. -- Первые были совершенно цилиндрические.

-- Конечно, их можно использовать для огнестрельных мушкетонов, -- сказал старик, -- но ведь это модель пятивойновой давности, и у нас их и без того большой запас. Надоело.

-- Я старался, -- сказал Колен.

-- Я вам верю, -- сказал старик. -- Получите ваши восемьдесят дублезвонов.

Он вынул из ящика своего стола запечатанный конверт.

-- Я велел принести их сюда, чтобы вам не надо было идти в расчетный отдел, -- сказал он. -- Иногда на то, чтобы получить свои деньги, уходят месяцы, а вы, похоже, спешите.

-- Благодарю вас, -- сказал Колен.

-- Я еще не проверял вашу вчерашнюю продукцию. Она вот-вот прибудет. Не хотите ли подождать минутку?

Его дрожащий, запинающийся голос был настоящей мукой для ушей Колена.

-- Я подожду, -- сказал он.

-- Видите ли, -- сказал старик, -- мы вынуждены обращать особое внимание на эти детали, так как одно ружье должно быть все-таки похоже на другое, даже если и нет патронов...

-- Ага... -- сказал Колен.

-- Часто не бывает патронов, -- пояснил старик. -- С программой по патронам мы отстаем, у нас большие запасы их для модели ружья, которая снята с производства, но распоряжения выпускать патроны для новых ружей мы не получили, и поэтому этими ружьями пользоваться нельзя. Впрочем, это не имеет значения. Что вы можете поделать с ружьем против колесного танка? Неприятель на каждые два ружья, изготовленные нами, выпускает один колесный танк. Таким образом, на нашей стороне превосходство в численности. Но танку наплевать на ружье или даже на десять ружей, особенно без патронов...

-- А разве мы не производим колесных танков? -- спросил Колен.

-- Производим, -- сказал старик, -- но нам никак не развязаться с программой последней войны, ну а работают они теперь не очень-то хорошо, и нужно пускать их в расход, а так как они очень живучи, это приводит к весьма большим расходам.

В дверь постучали, и появился заведующий складом, толкающий перед собой стерилизованную белую тележку. Белое полотно прикрывало вчерашнюю продукцию Колена. С одного края материя приподнималась. Если бы стволы были ровными, этого бы не было, и Колен ощутил беспокойство. Заведующий складом вышел

и прикрыл за собой дверь.

-- А!.. -- сказал старик. -- Похоже, ничего не уладилось.

Он приподнял ткань. Там лежало двенадцать стволов из холодной стали, и на конце каждого распустилась прекрасная белая роза, свежая, чуть оттененная бежевым в глубине меж бархатистых лепестков.

-- О!.. -- пробормотал Колен. -- Как они прекрасны!.. Старик ничего не сказал. Он дважды кашлянул.

-- Так что завтра не трудитесь выходить на работу, -- нерешительно сказал он.

Его пальцы нервно вцепились в край тележки.

-- Нельзя ли мне их взять? -- сказал Колен. -- Для Хлои?

-- Они умрут, -- сказал старик, -- как только вы оторвете их от стали. Они, знаете ли, и сами стальные.

-- Не может быть, -- сказал Колен.

Он осторожно взял одну розу и попытался оборвать ее стебель. Он сделал опрометчивое движение, и один из лепестков распорол ему кожу на несколько сантиметров. Кровь выходила на поверхность медленными толчками, и Колен машинально сглатывал

ее большие темные капли. Он молча глядел на белый лепесток, помеченный красным полумесяцем: старик похлопал его по плечу и нежно подтолкнул к двери.

LIII

Хлоя спала. Днем кувшинка ссужала ее коже красивый кремовый оттенок, но во сне все менялось, и глаза ее казались подо лбом двумя окрашенными в синий цвет пятнами, было непонятно, открыты ли они. Колен сидел на стуле в столовой и ждал. Вокруг Хлои было много цветов. Он мог подождать еще несколько часов, прежде чем идти искать другую работу. Он хотел отдохнуть, чтобы произвести благоприятное впечатление и занять действительно хорошо оплачиваемую должность. В комнате сгущалась тьма. Окно почти совсем сомкнулось. От него осталось лишь сантиметров десять над подоконником, и дневной свет проникал внутрь одной узенькой полоской. Только лоб и глаза Колена были освещены. Остаток его лица жил в темноте. Проигрыватель больше не работал, для каждой пластинки теперь приходилось заводить его вручную, а это Колена утомляло. К тому же и диски сильно запилились. На некоторых трудно даже стало распознать мелодию. Колену подумалось, что, если Хлое понадобится что-нибудь, мышь сразу же даст ему знать. Женится ли Николас на Изиде? Какое платье наденет Изида на свадьбу? Кто звонил в дверь?

-- Здравствуй, Ализа, -- сказал Колен. -- Ты пришла навестить Хлою?

-- Нет, -- сказала Ализа. -- Я пришла просто так.

Они могли оставаться в столовой. От волос Ализы здесь стало светлее. В комнате оставалось два стула.

-- Ты тоскуешь, -- сказал Колен. -- Я знаю, что это такое.

-- Шик там, -- сказала Ализа. -- У себя.

-- Ты должна принести ему что-нибудь, -- объяснил Колен.

-- Нет, -- сказала Ализа, -- я должна быть где-нибудь в другом месте.

-- Ну да, -- сказал Колен. -- Он как раз перекрашивает...

-- Нет, -- сказала Ализа. -- У Шика есть все его книги, но он больше меня не хочет.

-- Ты устроила ему сцену? -- сказал Колен.

-- Нет, -- сказала Ализа.

-- Он плохо понял, что ты ему сказала, но, когда он перестанет сердиться, ты ему все объяснишь.

-- Он просто сказал мне, что у него осталось ровно столько дублезвонов, сколько нужно, чтобы переплести в ничтожную кожу его последнюю книгу, -- сказала Ализа, -- и он не может себе

позволить, чтобы я жила с ним, так как ему нечего мне дать, и я стану некрасивой. Руки у меня загрубеют.

-- Он прав, -- сказал Колен. -- Ты не должна работать.

-- Но я люблю Шика, -- сказала Ализа. -- Я бы ради него работала.

-- Это ни к чему не приведет, -- сказал Колен. -- Впрочем, ты не можешь работать, ты слишком красива.

-- Почему он выставил меня за дверь? -- сказала Ализа. --

Я и в самом деле так уж красива?

-- Не знаю, -- сказал Колен, -- но мне очень нравятся твои волосы и лицо.

-- Посмотри, -- сказала Ализа.

Она поднялась, дернула за колечко застежки, и платье упало на пол. Светлое шерстяное платье.

--Да... -- сказал Колен.

В комнате стало совсем светло, и Колен видел всю Ализу., Казалось, ее груди готовы взлететь, а длинные мышцы стройных ног были на ощупь крепкими и горячими.

-- Можно тебя обнять? -- сказал Колен.

-- Да, -- сказала Ализа, -- я тебя очень люблю.

-- Ты замерзнешь, -- сказал Колен.

Ализа подошла к нему. Она села к Колену на колени, и глаза

ее принялись беззвучно плакать.

-- Почему он больше меня не хочет? Колен тихо укачивал ее.

-- Он не понимает. Ты знаешь, Ализа, он все-таки хороший парень.

-- Он очень любил меня, -- сказала Ализа. -- Он верил, что книги согласятся поделиться им со мною. Но это невозможно.

-- Ты замерзнешь, -- сказал Колен.

Он целовал и гладил ее волосы.

-- Почему я не встретила сначала тебя? -- сказала Ализа.

-- Тогда я так любила бы тебя, а теперь не могу. Я люблю его.

-- Я это отлично знаю, -- сказал Колен. -- Я тоже теперь больше люблю Хлою.

Он заставил ее встать и подобрал платье.

-- Одевайся, моя кошечка, -- сказал он. -- Замерзнешь.

-- Нет, -- сказала Ализа. -- К тому же это не важно.

Она машинально оделась.

-- Я не хочу, чтобы ты грустила, -- сказал Колен.

-- Ты милый, -- сказала Ализа, -- но мне очень грустно. И все-таки я верю, что смогу сделать кое-что для Шика.

-- Возвращайся к родителям, -- сказал Колен. -- Они, может быть, захотят тебя видеть... или к Изиде.

-- Шика там не будет, -- сказала Ализа. -- Мне никуда не

надо, если туда не придет Шик.

-- Он придет, -- сказал Колен. -- Я схожу за ним.

-- Нет, -- сказала Ализа. -- К нему уже не попасть. Всегда заперто на ключ.

-- Я все-таки его повидаю, -- сказал Колен. -- Или, может, он сам зайдет ко мне.

-- Не верю, -- сказала Ализа. -- Это уже не тот Шик.

-- Да нет, -- сказал Колен. -- Люди не меняются. Меняются вещи.

-- Не знаю, -- сказала Ализа.

-- Я провожу тебя, -- сказал Колен. -- Я должен идти искать работу.

-- Нам вряд ли по пути, -- сказала Ализа.

-- Я спущусь вместе с тобой, -- сказал Колен.

Она стояла перед ним. Колен положил руки на плечи Ализе. Он ощущал теплоту ее шеи, а нежные вьющиеся волосы почти касались его кожи. Он провел руками по телу Ализы. Она больше не плакала. У нее был отрешенный вид.

-- Я не хочу, чтобы ты наделала глупостей, -- сказал Колен.

-- Ох, -- сказала Ализа. -- Я не наделаю глупостей.

-- Заходи ко мне, -- сказал Колен, -- если тебе грустно.

-- Может быть, зайду, -- сказала Ализа.

Она была погружена в себя. Колен взял ее за руку. Они спустились по лестнице. Влажные ступеньки то и дело выскальзывали у них из-под ног. Внизу Колен попрощался с ней. Она осталась стоять и смотрела, как он уходит.

LIV

Последняя книга только что вернулась от переплетчика, и Шик ласкал ее, перед тем как поместить в футляр. Она была

покрыта ничтожной кожей, толстой и зеленой, на которой большими буквами было выщерблено имя Партра. На одной-единственной этажерке у Шика были собраны все обычные издания, а все варианты, рукописи, первые оттиски, особые страницы занимали в толще стены специальные ниши.

Шик вздохнул. Утром от него ушла Ализа. Он был вынужден сказать ей, чтобы она ушла. У него остался один-единственный дублезвон и кусочек сыра, а ее платья мешали ему развесить в шкафу старую одежду Партра, которую чудом добыл для него книготорговец. Он не помнил, когда в последний раз целовал Ализу. Нельзя больше терять время на поцелуи. Надо исправить проигрыватель и выучить наизусть текст лекций Партра. Если разобьются пластинки, он должен суметь сохранить текст.

Здесь были все книги Партра, все опубликованные книги. Роскошные переплеты, тщательно предохраняемые кожаными футлярами, золоченые оклады, драгоценные экземпляры с широкими голубыми полями, ограниченные тиражи на липучей бумаге с засиженным мухами обрезом или неразрезанные -- на " Верже Центорикс"; им была отведена целая стена, разделенная на выстланные бархатной кожей уютные ячейки. Каждое произведение занимало отдельную альвеолу. Украшая противоположную стену, сброшюрованными кипами выстроились статьи Партра, с рвением извлеченные из обозрений, газет, неисчислимой периодики, которую он соблаговолил облагодетельствовать своим плодотворным сотрудничеством.

Шик провел рукой по лицу. Сколько времени прожила с ним Ализа?.. На дублезвоны Колена они должны были пожениться, но она не очень-то на этом настаивала. Она довольствовалась ожиданием, ей достаточно было быть с ним, но ведь нельзя же допустить, чтобы женщина оставалась с вами просто потому, что вас любит. Он тоже ее любил. Он не мог позволить ей терять время, раз она не интересовалась больше Партром. Как можно не интересоваться таким человеком, как Партр?.. Способным написать не важно что по не важно какому поводу -- и с такой точностью... Вряд ли Партру понадобится больше года, чтобы реализовать свою " Энциклопедию Тошноты", да и герцогиня де Бонвуар будет сотрудничать в этой работе, возникнут необыкновенные рукописи. До тех пор нужно добыть достаточно дублезвонов, собрать и оставить про запас, по крайней мере, на задаток для торговца книгами. Шик не заплатил налоги. Но сумма налогов была ему куда полезнее в виде экземпляра " Норки святой Ейвставии". Ализе бы хотелось, чтобы Шик наскреб дублезвонов для уплаты налогов, она даже предложила продать для этой уплаты что-нибудь свое. Он согласился, и вырученной суммы в точности хватило на переплет для " Норки святой Ейвставии". Ализа прекрасно обходилась и без своего ожерелья.

Шик колебался, не открыть ли дверь. Возможно, она стоит за дверью и ждет, чтобы он повернул ключ. Хотя вряд ли. Ее шаги на лестнице раздавались, помнится, как легкое нисходящее постукивание молоточка. Она могла бы вернуться к родителям и возобновить свои занятия. В конце концов, это всего лишь небольшая задержка. Пропущенные лекции можно быстро нагнать. Но Ализа совсем перестала работать. Она слишком увлеклась делами Шика, готовила ему еду, гладила галстук. Налоги, в конце концов, он вообще не будет платить. Разве известны случаи, чтобы за вами приходили домой из-за того, что не уплачены налоги? Такого не бывает. Можно внести задаток, один дублезвон, и вас оставят в покое и некоторое время больше не будут

беспокоить. Такой субъект, как Партр, платит ли он налоги? Вполне вероятно. Ну а если подходить с моральной точки зрения, стоит ли в конечном счете платить налоги, получая взамен право быть арестованным, потому что другие платят налоги, идущие на содержание полиции и высших должностных лиц? Для разрушения этого порочного круга необходимо, чтобы некоторое время вообще никто не платил налогов, -- тогда все чиновники поумирают от истощения, и войны больше не будет.

Шик поднял крышку проигрывателя с двумя платами и установил две разные пластинки Жан-Соля Партра. Он хотел послушать обе одновременно, чтобы из столкновения двух старых идей ключом забили идеи новые. Он расположился на равном расстоянии от двух динамиков, дабы голова его находилась в точке этого столкновения и автоматически удержала в себе его результаты.

Коснувшись начальной улитки, иглы потрещали друг с другом

и разместились на дне своих бороздок, и в мозгу Шика зазвучали слова Партра. Не вставая со своего места, он поглядывал в окно

и видел, как там и сям над крышами поднимается дым -- большие синие волюты, окрашенные снизу в красное, будто горела бумага. Он машинально смотрел, как красное побеждает синее, и слова сталкивались с ослепительными проблесками, доставляя его усталости поле отдохновения, нежное, как мох в месяце мае.

Сенешаль от полиции вынул из кармана свисток и постучал им в огромный голопогостский гонг, висевший позади него. Послышался галоп подкованных сапог по всем этажам, шум последовательных падений, и при помощи тобогтана шестеро его лучших жандармов-оруженосителей вломились к нему в кабинет.

Они поднялись, похлопали себя по задницам, чтобы выбить пыль, и взяли на караул.

-- Дуглас! -- воззвал сенешаль.

-- Есть! -- ответил первый жандарм-оруженоситель.

-- Дуглас! -- повторил сенешаль.

-- Есть! -- ответил второй.

Перекличка продолжалась. Сенешаль от полиции не мог припомнить собственные имена всех этих людей и по традиции нарицал их именем Дуглас.

-- Особое задание, -- приказал он.

Одинаковым жестом шестеро жандармов водрузили свои десницы на седалищный карман, дабы уведомить, что они вооружились своими двенадцатиструйными утишителями.

-- Руковожу лично я! -- подчеркнул сенешаль.

Он неистово ударил в гонг. Дверь открылась, и появился секретарь.

-- Я выезжаю, -- провозгласил сенешаль. -- Особое задание. Заблокнотьте.

Секретарь выхватил блокнот и карандаш и принял положение номер шесть по предписанной уставом номенклатуре.

-- Взимание налога с квирита Шика с предварительным наложением ареста на имущество, -- диктовал шеф. -- Переход к нелегальному избиению и суровому разносу. Полный арест имущества вплоть до частичного, отягченного осквернением местожительства.

⇐ Предыдущая 4 5 6 7 8 91011 12 13 Следующая ⇒