Борис Виан Пена дней 11 страница

-- Записано! -- сказал секретарь.

-- В дорогу, Дугласы! -- скомандовал сенешаль.

Он поднялся и возглавил эскадрилью, которая грузно тронулась с места, имитируя своими двенадцатью ногами тяжеловесный полет пригородной кукушки. Все шестеро были одеты в облегающие черные кожаные комбинезоны, бронированные на

груди

и плечах, а их каски черненой стали в форме шлема низко спускались на затылок и прикрывали виски и лоб. На всех были тяжелые металлические сапоги. У сенешаля было точно такое же обмундирование, но из красной кожи, а на плечах блестели две золотые звезды. Утишители раздували задние карманы его приспешников; он держал в руке миниатюрную золотую

полицейскую дубинку, и тяжелая позолоченная граната болталась у него на

поясе. Они спустились по почетной лестнице, и часовой не дал себе волю, когда сенешаль поднял руку к каске. У дверей ждала спецмашина. Сенешаль сел сзади один, а шесть

жандармов-оруженосителей выстроились на далеко выдававшихся по сторонам подножках, два пошире с одной стороны, четверо поуже -- с другой. Водитель тоже носил черный кожаный комбинезон, но без каски. Он тронул с места. У спецмашины вместо колес было множество мерцательных ног, из-за чего у отбившихся от своих снарядов не было никаких шансов продырявить шины. Ноги зафыркали на землю, и водитель резко свернул на первой же развилке; изнутри казалось, что находишься на гребне волны, которая лопнула.

LVI

Глядя вслед Колену, Ализа от всего сердца сказала ему про себя " до свидания". Он так любил Хлою, ради нее он шел искать работу -- чтобы было на что купить ей цветы, чтобы бороться с тем ужасом, который поселился в ее груди. Широкие плечи Колена

слегка ссутулились, он казался таким усталым, его светлые волосы не были причесаны и ухожены, как раньше. Шик бывал чрезвычайно милым и приятным, говоря о какой-нибудь книге или разъясняя какую-нибудь теорию Партра. Он и в самом деле не может обойтись без Партра, ему никогда не придет в голову поискать что-либо другое. Партр говорит все, что он хотел бы уметь сказать. Нельзя давать Партру опубликовать его энциклопедию, для Шика это будет смерть: он украдет, он убьет книгопродавца. Ализа медленно пустилась в путь. Партр проводит целые дни в одном погребке, там он пьет и пишет с другими такими же, как и он, людьми, которые приходят сюда пить и писать; они пьют морской чай и сладкую водку, это позволяет им не думать о том, что они пишут; к тому же постоянно входят и выходят толпы народа, это поднимает идеи и вопросы со дна, и их вылавливают, одну за другой, не нужно выкидывать все ненужное -- немного идей и немного излишков, их лучше разбавить. Люди усваивают такие смеси легче, особенно женщины не терпят ничего чистого. Чтобы дойти до погребка, не надо было далеко ходить; уже издалека Ализа увидела, как один из официантов в белой

куртке и лимонных брюках подает фаршированную свиную лапу -- ее заказал Нерон Мойка, знаменитый игрок в сбейбол, который, вместо того чтобы пить, к чему он питал отвращение, поглощал пряную пищу, дабы вызвать жажду у своих соседей. Она вошла, Жан-Соль Партр писал на своем обычном месте, там было много народу, и все это тихо разговаривало. Чудом, заурядность которого выходила из ряда вон, Ализа увидела рядом с Жан-Солем свободный стул и села. Она положила на колени свою тяжелую сумку и открыла застежку. Через плечо Жан-Соля ей было видно заглавие страницы: " Энциклопедия", том девятнадцатый. Она робко положила руку на рукав Жан-Соля, он перестал писать.

-- Вон вы уже где, -- сказала Ализа.

-- Да, -- ответил Жан-Соль. -- Вы хотите со мной поговорить?

-- Я попросила бы вас не публиковать ее, -- сказала она.

-- Это трудно, -- сказал Жан-Соль. -- Ее ждут.

Он снял очки, подышал на стекла и вновь надел их, его глаз больше не было видно.

-- Конечно, -- сказала Ализа. -- Но я хочу сказать, что нужно ее немного задержать.

-- Ну, -- сказал Жан-Соль, -- если дело только в этом...

-- Нужно задержать ее на десять лет, -- сказала Ализа.

-- На десять лет? -- сказал Жан-Соль.

-- Да, -- сказала Ализа. -- На десять или, разумеется, больше. Надо, знаете ли, дать людям возможность сэкономить, чтобы ее купить.

-- Читать ее будет довольно скучно, -- сказал Жан-Соль Партр, -- потому что мне очень скучно ее писать. Из-за того что приходится придерживать лист, у меня теперь привычная судорога

в левом запястье.

-- Мне жаль вас, -- сказала Ализа.

-- Что у меня судорога?

-- Нет, -- сказала Ализа, -- что вы не хотите отложить публикацию.

-- Почему?

-- Сейчас я вам объясню: Шик тратит все свои деньги на то,

что вы пишете, и у него нет больше денег.

-- Лучше бы он покупал что-нибудь другое, -- сказал Жан-Соль, -- вот я, например, никогда не покупаю своих книг.

-- Он обожает то, что выпишете.

-- Это его право, -- сказал Жан-Соль. -- Он сделал свой выбор.

-- По-моему, он слишком ангажирован, -- сказала Ализа. --

Я вот тоже сделала свой выбор, но свободна, потому что он больше не хочет, чтобы я жила с ним, ну так вот я вас и убью, раз вы не хотите задержать публикацию.

-- Вы лишите меня средств к экзистенции, -- сказал

Жан-Соль. -- Как, по вашему, смогу я защищать свои авторские права, коли буду мертв?

-- Это касается вас, -- сказала Ализа, -- я не могу принимать в расчет все, ведь я хочу прежде всего убить вас.

-- Но вы же, конечно, согласны, что меня не могут убедить подобные доводы? -- спросил Жан-Соль Партр.

-- Согласна, -- сказала Ализа.

Она открыла сумку и вытащила из нее сердцедер Шика, который несколько дней тому назад взяла из ящика его стола.

-- Вы не расстегнете воротник? -- спросила она.

-- Послушайте, -- сказал Жан-Соль, снимая очки, -- я нахожу эту историю идиотской.

Он расстегнул воротник, Ализа собралась с силами и одним решительным жестом всадила сердцедер в грудь Партра. Он посмотрел на нее, он умирал очень быстро, и последний его взгляд был полон удивления, когда он увидел, что его сердце имело форму пирамиды Сэра Джо. Ализа смертельно побледнела, Жан-Соль Партр был теперь мертв, и чай его остывал. Она схватила рукопись " Энциклопедии" и разорвала ее. Один из официантов подошел вытереть кровь и свинское кровосмешение с чернилами авторучки на маленьком прямоугольном столике. Ализа заплатила официанту, раздвинула жвалы сердцедера, и сердце Партра упало на стол; она сложила сверкающий инструмент и спрятала его обратно в сумку, затем вышла на улицу, сжимая в

руке спичечный коробок, который Партр носил у себя в кармане.

LVII

Она обернулась. Густой дым наполнял витрину, люди начинали глазеть; она извела три спички, прежде чем ей удалось развести огонь -- книги Партра не желали загораться. Книгопродавец распростерся за своей конторкой, его сердце, валявшееся рядом с ним, начинало пылать, из него уже вырывалось черное пламя и изогнутые струи кипящей крови. В трехстах метрах позади, потрескивая и хрипя, пылали две первые книжные лавки, а их продавцы были мертвы; все, кто продавал книги Шику, умрут точно так же, а их магазины сгорят. Ализа плаката и спешила, она помнила глаза Жан-Соля Партра, когда тот смотрел на свое сердце; вначале она не хотела его убивать, она хотела только помешать выходу его новой книги, чтобы вызволить Шика из тех руин, что медленно громоздились вокруг него. Они все объединились против Шика, они хотели выудить у него деньги, они наживались на его страсти к Партру, они продавали ему старые, никому не нужные пожитки и зазубренные трубки, они заслужили ту участь, что их ждет. Увидев слева витрину, украшенную переплетенными томами, Ализа остановилась, отдышалась и вошла.

К ней подошел хозяин.

-- Что вам угодно? -- спросил он.

-- У вас есть что-нибудь Партра? -- сказала Ализа.

-- Ну конечно, -- сказал продавец, -- однако в данный момент я не могу предложить вам раритеты, они все отложены для постоянного клиента.

-- Для Шика? -- уточнила Ализа.

-- Да, -- ответил продавец, -- сдается мне, что его зовут

именно так.

-- Он к вам больше не придет, -- сказала Ализа.

Она подошла к продавцу поближе и уронила платок. Захрустев суставами, продавец наклонился поднять его, она быстрым движением всадила ему в спину сердцедер -- она снова плакала и дрожала -- он упал лицом вниз; она не осмелилась забрать свой платок, он крепко в него вцепился. Она вынула сердцедер, в его жвалах было зажато сердце продавца, совсем маленькое и светло-красное, она раздвинула жвалы, и сердце скатилось к своему хозяину. Нужно было торопиться, и она схватила кипу газет, чиркнула спичкой, сделала факел и кинула его под прилавок, набросала сверху газет, затем швырнула в пламя дюжину томов Николя Нидвора, взятых на ближайшей полке, и пламя, жарко содрогаясь, ринулось к книгам; дерево стойки дымилось и трещало, пар наполнял магазин. Ализа опрокинула в огонь

последнюю шеренгу книг и ощупью выбралась наружу, она задвинула пружинную защелку, чтобы никто не зашел, и вновь бросилась бежать. Ей жгло глаза, волосы ее пахли дымом, она бежала, и слезы уже почти не текли по ее щекам, ветер их сразу же осушал.

Она приближалась к кварталу, где жил Шик, оставалось всего два или три книжных магазина, остальные не представляли для него опасности. Перед тем как зайти в следующий, она обернулась:

далеко позади нее в небо поднимались огромные столбы дыма и толпились зеваки -- они хотели посмотреть, как действует сложная аппаратура Пожарских. Их большие белые машины промчались по улице, когда она закрывала за собой дверь; сквозь стекло она проводила их взглядом, и продавец подошел к ней спросить, что ей угодно.

LVIII

-- Вы, -- сказал сенешаль от полиции, -- оставайтесь здесь, справа от двери, а вы, Дуглас, -- продолжал он, оборачиваясь ко второму из двух толстых жандармов, -- вы встаньте слева и никого не впускайте.

Оба назначенных жандарма-оруженосителя вытащили свои утишители и опустили правую руку вдоль правого бедра, дуло направлено к колену, в позиции, предусмотренной уставом. Ремни своих касок они приладили под подбородками, которые из тройных стали поэтому двойными. Сенешаль вошел в сопровождении четырех худых жандармов-оруженосителей и снова расставил их по одному с каждой стороны от двери, приказав на этот раз никого не выпускать. Сам он направился к лестнице, следом за ним шли два оставшихся худых. Они были очень похожи: смуглые лица, черные глаза, тонкие губы.

LIX

Шик остановил проигрыватель, чтобы сменить только что дослушанную хором до конца пару пластинок. Он взял новую из следующей серии, под одной из пластинок оказалось фото Ализы, он считал его потерянным. Она была сфотографирована в три четверти, ее заливал растекшийся свет; это фотограф, чтобы в волосах у нее заиграл солнечный луч, должно быть, поместил позади нее юпитер. Не выпуская фотографию из рук. Шик сменил пластинки. Выглянув из окна, он обнаружил, что новые колонны дыма поднимаются уже совсем рядом с ним. Он послушает эти две пластинки и спустится повидать ближайшего книгопродавца. Шик сел, рука его поднесла фотографию к глазам, при более внимательном рассмотрении она напоминала Партра; мало-помалу

образ Партра наложился на образ Ализы, и он улыбался Шику; конечно же, Партр подпишет ему все, что он только ни попросит; на лестнице загремели шаги, он слушал, удары сотрясли дверь. Он отложил фотокарточку, остановил проигрыватель и пошел открывать. Прямо перед собой он увидел черный кожаный комбинезон одного из жандармов-оруженосителей, за ним следовал второй, и последним вошел сенешаль от полиции, в полутьме лестничной площадки на его красной одежде и черной каске змеились мимолетные отблески.

-- Вас зовут Шик? -- сказал сенешаль.

Шик попятился, и его лицо стало белым как мел. Он пятился до самой стены, где стояли его ненаглядные книги.

-- Что я сделал? -- спросил он.

Сенешаль пошарил в нагрудном кармане и прочел по бумажке: " Взимание налогов с квирита Шика с предварительным

наложением ареста на имущество. Переход к нелегальному избиению и суровому разносу. Полный арест имущества вплоть до частичного, отягченного осквернением местожительства".

-- Но... я заплачу налоги, -- сказал Шик.

-- Да, -- сказал сенешаль, -- вы их заплатите после.

Сначала нужно, чтобы мы вас нелегально избили. Это избиение что надо, мы называем его нелегальным, чтобы люди не возмущались.

-- Я отдам вам деньги, -- сказал Шик.

-- Ну конечно, -- сказал сенешаль.

Шик подошел к столу и выдвинул ящик, в нем он хранил превосходную модель сердцедера и шпиг-аут в плохом состоянии. Сердцедера на месте не оказалось, но шпиг-аут попирал как пресс-папье груду старых бумаг.

-- Скажите-ка, -- сказал сенешаль, -- вы и в самом деле ищете именно деньги?

Жандармы-оруженосители расступились в стороны и достали свои утишители. Шик выпрямился, в руке у него был шпиг-аут.

-- Атас, шеф! -- сказал один из жандармов.

-- Я нажму, шеф? -- предложил другой.

-- Так просто я вам не дамся, -- сказал Шик.

-- Очень хорошо, -- сказал сенешаль, -- тогда придется взяться за ваши книги.

Один из жандармов схватил книгу, до которой смог дотянуться, " Норку святой Ейвставии". Он грубо распахнул ее.

-- Ничего, кроме текста, шеф, -- объявил он.

-- Оскверняйте, -- сказал сенешаль. -- Насилуйте.

Жандарм схватил книгу за переплет и с силой дернул за него. Шик взвыл.

-- Не трогайте ее!..

-- Скажите-ка, -- сказал сенешаль, -- почему это вы не

пользуетесь вашим шпиг-аутом? Вам отлично известно, что написано в бумаге: осквернение местожительства.

-- Оставьте ее, -- вновь проревел Шик, поднимая свой шпиг-аут, но сталь осела без удара.

-- Я нажму, шеф? -- снова предложил жандарм-оруженоситель. Книга оторвалась от переплета, и Шик, отбросив бесполезный

шпиг-аут, ринулся вперед.

-- Нажмите, Дуглас, -- сказал сенешаль, отодвигаясь.

Тело Шика рухнуло к ногам жандармов-оруженосителей, стреляли оба.

-- Перейти к нелегальному избиению, шеф? -- спросил второй жандарм.

Шик еще слегка шевелился. Он приподнялся, опираясь на руки, и сумел встать на колени. Он держался за живот, и лицо у него дергалось, когда капли пота попадали ему в глаза. На лбу у Шика зияла большая резаная рана.

-- Оставьте мои книги... -- пробормотал он. Голос у него был хриплый и надтреснутый.

-- Мы их сейчас начнем топтать, -- сказал сенешаль. --

По-моему, через несколько секунд вы умрете.

Голова Шика вновь упала, он силился поднять ее, но с животом было совсем плохо, внутри словно вращались треугольные лезвия. Ему удалось поставить одну ногу на пол, но другое колено отказывалось разогнуться. Жандармы подошли к книгам, а сенешаль сделал два шага к Шику.

-- Не трогайте мои книги, -- сказал тот.

Было слышно, как кровь булькала у него в горле, его голова клонилась все ниже и ниже, он оставил в покое живот, руки его были красны, они бесцельно били по воздуху, и он снова упал лицом на пол. Сенешаль от полиции перевернул его ногой. Шик больше не шевелился, и его открытые глаза смотрели куда-то вдаль, за пределы комнаты. Пруток крови, которая текла у него изо лба, рассек его лицо пополам.

-- Топчите, Дуглас! -- сказал сенешаль. -- Я лично разобью этот шумный аппарат.

Он прошелся перед окном и увидел, как огромный гриб дыма, выросший из подвала соседнего дома, медленно поднимается вверх.

-- Бессмысленно затаптывать тщательно, -- добавил он, -- соседний дом пылает вовсю. Давайте побыстрее, это главное. Следов не останется, но я все равно занесу все в рапорт.

Лицо Шика было совсем черным. Под его телом лужа крови свернулась звездой.

Николас миновал предпоследний из книжных магазинов, подожженных Ализой. Он столкнулся с Коленом по дороге на работу

и знал о бедах своей племянницы. Позвонив в свой клуб, он тотчас же узнал о смерти Партра и отправился в погоню за Ализой; он хотел ее утешить и приободрить, присмотреть за ней, пока она не станет весела, как прежде. Николас увидел дом Шика,

и тут прямо из витрины соседнего книжного магазина выбился длинный и тонкий язык пламени, расколов стекло, будто ударом молотка. Перед дверью он заметил машину сенешаля от полиции, шофер как раз подал ее немного вперед, чтобы покинуть опасную зону; заметил он и черные силуэты жандармов-оруженосителей. Почти сразу же появились Пожарские. С ужасным шумом их машина остановилась перед магазином. Николас уже сражался с запором. Ударами ног ему удалось высадить дверь, и он влетев внутрь. В магазине все пылало. Тело книгопродавца валялось ногами в пламени, под боком разгоралось его сердце, тут же он увидел на земле и сердцедер Шика. Пламя било ключом, то большими красными шарами, то заостренными языками, они с одного удара прошибали толстенные стены магазина; чтобы не пасть их жертвой, Николас бросился на землю и в тот же миг почувствовал над собой неистовую воздушную волну, поднятую огнетушительной струей из аппаратов Пожарских. Шум огня удвоился, когда струя ударила ему под корень. Потрескивая, пылали книги; страницы взлетали и с боем проносились над головой Николаса к источнику струи; среди безумия грохочущего пламени он еще мог кое-как дышать. Ему подумалось, что Ализа вряд ли осталась в огне, но он не видел двери, через которую она могла бы отсюда уйти; пламя, отбиваясь от Пожарских, быстро поднялось; внизу, казалось, все угасло. Посреди грязных ошметков и пепла остался лучезарный блик, более яркий, чем пламя.

Дым, отсосанный к верхнему этажу, исчез очень быстро. Книги угасали, но потолок горел еще сильнее, чем прежде. Внизу же оставался только этот проблеск.

Весь перепачканный золой, с почерневшими волосами, едва дыша, Николас ползком двинулся на свет. Он услышал топот сапог суетящихся Пожарских. Под искореженной железной балкой он заметил ослепительное белокурое руно. Пламя не смогло его пожрать, ибо оно было ярче пламени. Николас спрятал его во внутренний карман и выбрался наружу.

Он едва шел. Пожарские смотрели ему вслед. Огонь свирепствовал в верхних этажах, и они готовились отрезать весь квартал, чтобы тот выгорел дотла, поскольку у них не осталось больше огнетушенки.

Николас брел по тротуару. Его правая рука ласкала на груди волосы Ализы. Он услышал тарахтенье обгонявшей его полицейской

машины. Сзади был виден красный кожаный комбинезон сенешаля. Слегка отогнув лацканы своего пиджака, Николас весь оказался омыт солнцем. Только глаза его оставались в тени.

LXI

Колен заметил тридцатый столб. С самого утра шагал он по погребу Золотого Запаса. Его задача заключалась в том, чтобы кричать, завидев явившихся за золотом златокрадов. Погреб был очень велик. Чтобы обойти его, требовался день быстрой ходьбы. В центре находилась бронированная комната, где в атмосфере смертельных газов медленно вызревало золото. Если успеешь сделать обход за рабочий день, за работу хорошо заплатят. Колен был в неважной форме, кроме того, в погребе было темно как в погребе, и он провел там слишком много ночей. Сам того не желая, он время от времени оглядывался и выбивался из графика, ну а видел он позади себя лишь крохотную сияющую точку последней лампы, а перед собой -- следующую лампу, которая медленно увеличивалась.

Златокрады приходили не каждый день, но все равно требовалось проходить контрольный пункт в предписанный момент, иначе из жалованья производились удержания. Графика нужно было придерживаться, чтобы оказаться наготове и закричать, когда придут златокрады. Это были педантичные люди, строго соблюдавшие устоявшиеся обычаи.

Колена мучила боль в правой ноге. Построенный из твердого искусственного камня погреб подставлял ему неровный и шероховатый пол. Пересекая восьмую белую линию, он немного поднажал, чтобы прибыть к тридцатому столбу в нужное время. В такт своему маршу он запел было во весь голос, но тут же остановился г-эхо возвращало ему угрожающие, обрывки слов; на его же мотив но в ракоходе.

Ноги нестерпимо ныли, но он вышагивал без устали и миновал тридцатый столб. Машинально он оглянулся, ему показалось, что сзади что-то виднеется. На этом он потерял еще пять секунд и сделал несколько торопливых шагов, чтобы их наверстать.

LXII

В столовую было теперь не войти. Потолок почти сомкнулся с полом, с которым его соединяли развивавшиеся во влажной темноте полурастительные-полуминеральные выбросы. Дверь в коридор больше не открывалась. Остался лишь узкий проход, который вел от входа к комнате Хлои. Изида прошла первой, следом за ней двинулся Николас. Казалось, что он немного не в себе. Что-то

оттопыривало внутренний карман его пиджака, и он то и дело подносил руку к груди.

Прежде чем войти в комнату, Изида бросила взгляд на кровать. Хлою, как всегда, окружали цветы. Ее вытянутые поверх одеял руки едва удерживали большую белую орхидею, которая рядом с прозрачной кожей казалась бежевой. Глаза Хлои были открыты, и, увидев, что Изида садится с ней рядом, она с трудом пошевелилась. Николас увидел Хлою и отвернулся. Он хотел бы ей улыбнуться. Он подошел и погладил ей руку. Он тоже сел, и Хлоя тихо закрыла глаза и вновь их открыла. Казалось, что она рада видеть гостей.

-- Ты спала? -- тихо спросила Изида.

Хлоя глазами ответила: " Нет". Ее тонкие пальцы искали руку Изиды. Под другой рукой у нее притаилась мышь; ее живые черные глазки заблестели, и она засеменила по кровати поближе к Николасу. Он осторожно взял ее, поцеловал в блестящую мордочку, и мышка вернулась к Хлое. Цветы дрожали вокруг кровати, они недолго сопротивлялись, и Хлоя час от часу слабела.

-- Где Колен? -- спросила Изида.

-- Работ... -- еле слышно выдохнула Хлоя.

-- Не разговаривай, -- сказала Изида. -- Я буду задавать вопросы по-другому.

Она склонила свою очаровательную темную головку к Хлоиной щеке и осторожно поцеловала ее.

-- Он работает в своем банке? -- сказала она.

Веки Хлои закрылись.

У входа послышались шаги. В дверях появился Колен. Он принес новые цветы, но у него больше не было работы. Златокрады прошли слишком рано, теперь можно было больше не ходить. Оттого, что он старался как мог, ему дали немного денег, и он купил цветы.

Хлоя, казалось, совсем успокоилась, теперь она почти улыбалась, и Колен подошел к ней поближе. Его любовь была ей нынче не по силам, и он едва коснулся ее из страха совсем истощить. Своими несчастными, еще не отошедшими после работы руками он гладил ее темные волосы.

Там были Николас, Колен, Изида и Хлоя. Николас заплакал, потому что Шик и Ализа никогда больше не придут, а Хлое так плохо.

LXIII

Администрация платила Колену много денег, но было слишком поздно. Теперь он должен был подниматься к людям каждый день. Ему вручали ведомость, и он предвещал по ней несчастья за день

до того, как они случатся.

Каждый день выходил он на работу то в многолюдные кварталы, то в красивые особняки. Он поднимался по уйме лестниц. Его встречали хуже некуда. Ему в лицо бросали грубые и резкие предметы и увесистые и острые слова, его выставляли за дверь. Он получал за это деньги, он служил козлом отпущения. Он сохранит эту работу. Единственное, на что он годен, -- заставлять выставлять себя за дверь.

Усталость терзала его, спаяла ему колени, изрыла лицо. Глаза его различали теперь только людские мерзости. Беспрестанно он предвещал будущие несчастья. Беспрестанно его прогоняли ударами, криками, слезами, бранью.

Он поднялся на третий этаж, прошел по коридору и постучал, сразу же отступив на шаг. Завидев его черную фуражку, люди сразу все понимали и вымещали на нем свои невзгоды, но Колен не должен был протестовать, за это ему и платили. Дверь распахнулась. Он предупредил и ушел. Тяжеленный обрубок полена угодил ему в спину.

Он поискал в ведомости следующего и увидел свое имя. Тогда он отбросил фуражку, и пошел по улице, и сердце его было из свинца, ибо он знал, что завтра Хлоя умрет.

LXIV

Монах разговаривал с Шишом, и Колен дожидался конца их беседы, затем подошел к Монаху. Он не различал больше землю под ногами и на каждом шагу спотыкался. Перед глазами у него была Хлоя, лежащая на их брачном ложе, ее матовая кожа, темные волосы и прямой нос, ее слегка выпуклый лоб, округлый и нежный овал лица и сомкнутые веки, которые извергли его из мира.

-- Вы по поводу похорон? -- сказал Монах.

-- Хлоя умерла, -- сказал Колен.

Было слышно, как Колен говорит: " Хлоя умерла", -- и не верилось в это.

-- Я знаю, -- сказал Монах. -- Какую сумму вы собираетесь вложить? Вы, без сомнения, хотели бы красивую церемонию?

-- Да, -- сказал Колен.

-- Я могу устроить вам похороны что надо за две тысячи дублезвонов, -- сказал Монах. -- Есть, конечно, дороже...

-- У меня всего двадцать дублезвонов, -- сказал Колен. -- Возможно, я получу еще тридцать или сорок, но не сразу.

Монах наполнил свои легкие воздухом и брезгливо запыхтел.

-- Церемония для нищих, вот что вам в таком случае нужно.

-- Я нищий... -- сказал Колен. -- И Хлоя умерла...

-- Да, -- сказал Монах. -- Но в жизни нужно устраиваться

так, чтобы было на что вас похоронить. Итак, у вас нет даже пятисот дублезвонов.

-- Нет, -- сказал Колен. -- Если вы согласны, чтобы я заплатил в несколько приемов, я мог бы дойти до ста. Вы понимаете, что значат эти слова: " Хлоя умерла"?

-- Знаете, -- сказал Монах, -- я привык к подобным словам, на меня это больше не действует. Я бы посоветовал вам

обратиться к Господу Богу, но боюсь, что с такой незначительной суммой его беспокоить не следует.

-- О! -- сказал Колен. -- Я не буду его беспокоить. Да я и

не верю, что он на что-то способен, ведь Хлоя умерла.

-- Сменим тему, -- сказал Монах. -- Подумайте... о... не знаю, неважно о чем... например...

-- За сто дублезвонов будет приличная церемония? -- спросил Колен.

-- Не хочу даже рассматривать такую возможность, -- сказал Монах. -- Остановимся на ста пятидесяти.

-- Мне понадобится время, чтобы вам заплатить.

-- У вас есть работа... Вы подпишете мне одну маленькую бумажку...

-- Как вам угодно, -- сказал Колен.

-- На этих условиях, -- сказал Монах, -- вы, может быть, согласитесь на двести, это гарантирует, что Пузан и Шиш примут вашу сторону, тогда как при ста пятидесяти они выступают на стороне оппозиции.

-- Вряд ли, -- сказал Колен. -- На этой работе я, похоже, продержусь недолго.

-- В таком случае мы остановимся на ста пятидесяти, -- заключил Монах. -- Прискорбно. Ей-Богу, церемония будет премерзкая. Вы мне не нравитесь, вы слишком скаредничаете...

-- Прошу прощения, -- сказал Колен.

-- Ступайте подписывать бумаги, -- сказал Монах и грубо подтолкнул его.

Колен налетел на стул. Монах, разъяренный этим шумом, снова подтолкнул его к сакристилищу и с ворчанием устремился следом.

LXV

Два носильника наткнулись прямо на Колена, который ожидал их при входе в квартиру. Они все изгваздались в грязи, так как лестница опускалась и разлагалась прямо на глазах. Но оба предусмотрительно надели самую старую свою одежду, на которой и так и ничего не было, кроме одной сплошной дыры, откуда торчали рыжие волоски их мерзких жилистых ног; они приветствовали

Колена, похлопав его по животу, как то и предписывалось регламентом нищенских похорон. Вход напоминал теперь подземный коридор, и они пригнули головы, чтобы пробраться в комнату Хлои. Гробоноши уже ушли. Хлои больше не было, остался только старый черный ящик, помеченный порядковым номером, весь в шишках и вмятинах. Носильники схватили его и, пробив им, как тараном, окно, выбросили ящик на улицу. Мертвых спускали на руках, только начиная с пятисот дублезвонов.

⇐ Предыдущая 4 5 6 7 8 9 101112 13 Следующая ⇒