Арсен Ревазов. Одиночество12. 10 страница

Жизнь на глазах выходила из-под контроля. Такая хорошая спокойная московская жизнь. С работой и тусовками, романами и кинотеатрами, книгами и футболом. К концу сигареты мне стало окончательно страшно и захотелось рассказать кому угодно, хоть Писателю, хоть Директору ФСБ, хоть Антону с Мотей обо всем, что происходит. Снять с себя ответственность за все это. Переложить на кого-то еще.

Зачем я связался с ФФ? Зачем подписал эту дурацкую бумажку? Зачем потом забил на подпись?

Fuck, fuck, fuck. И что мне теперь делать? Бежать к ФФ и требовать объяснений? Рассказать все органам? Позвонить Маше и наорать на нее за дурацкий скептицизм?

Сигарета кончилась. И уж не знаю зачем, наверно, просто так, чтобы еще потянуть время, я как-то жалобно сказал: Давайте поедем к ним на квартиру. Посмотрим, что там.

Да были мы там. Ничего интересного. К тому же, если экспертиза подтвердит самоубийство, то вообще вопросов нет. Депрессия. Да и из записки следует, что она немного не в себе.

А что в записке?

— В принципе, вам это показывать нельзя. Но ладно. Вот. «Жизнь имеет разные формы. Смерти нет. Я ухожу к Илье.

Я ему там нужнее, чем здесь. Дорогие родители, простите, если сможете. Прошу не искать виноватых в моей смерти прямо или косвенно. Цианистый калий в капсулах приготовил мой муж собственноручно.

Лиля PS. Извинитесь, пожалуйста, за меня перед соседкой».

«Соседкой... Родителей жалко до слез», — подумал я. Но вслух сказал совершенно другое.

Не так уж она и не в себе. Беспокоится, чтоб никто не пострадал из-за яда.

Это да. А начало записки?.

Поехали, а? — попросил я уже совсем жалобно. Голова у менявозвращалась в норму.

Ну, поехали. Подождите, я тогда печать возьму. Квартира-тоопечатана.

Мы вошли в квартиру. Я уже знал, на что хочу смотреть. Я включил компьютер. И чертыхнулся. Жесткий диск был отформатирован. Лиля оказалась аккуратной девушкой. Я полез в стол. Писатель наблюдал за мной молча. В столе была куча дискет, кассет, фотографий, сломанных часов, калькуляторов, ручек, карандашей, брелков и всякой дряни. Ничего интересного.

«От нас для археологов останется гораздо больше предметов, чем от египтян, — подумал я. — У них все было деревянное и тряпичное, кроме ножей, посуды да украшений. А у нас пластик, железо, алюминий». Археологов я всегда недолюбливал из-за того, что основным источником данных для них являются вскрытые могилы. Я понимаю, что в них клали разную ценную утварь, а, главное, под землей происходит консервация прошлого, но все-таки — могилы...

Мой взгляд упал на лампу, стоящую на полу.

Я подошел к аудиосистеме и посмотрел, что в ней. Чезарии Эво-ры там уже не было. Зато был Johann Sebastian Bach. Famous Organ Works.

Надо найти ампулу калипсола и шприц, — сказал я. — Тогдакое-что прояснится.

Что? — удивился Писатель.

Но приступил к поискам вместе со мной. Я проверил под постелью и в ванной.

Через минуту из кухни вошел Писатель, глядя на меня, как доктор Уотсон на Шерлока Холмса. В руках у него была салфетка, а в ней пустая ампула от калипсола и маленький шприц.

Есть, — сказал он. — Нашел в помойке на кухне. Как вы догадались?

Она сказала мне, что употребляет калипсол. Такой редкийнаркотик.

Что это дает следствию? Это все-таки самоубийство?

Да. Она сначала укололась калипсолом, потом легла в постель, включила нижний свет и музыку. Когда калипсол начал действовать, съела капсулу с цианистым калием. Минутчерез пять капсула растворилась. Вот и все.

* * * Я попрощался с Писателем, решив, что слова больше лишнего никому не скажу. Объяснил, что находка шприца и пузырька подтверждает версию о самоубийстве на 100%, что депрессия — явная и очевидная причина, и что я в любое время дня и ночи готов с ним встречаться на эту, да и на любую другую, тему.

Я позвонил Антону в офис и сказал, что Лиля умерла и что я сейчас к нему приеду. У меня был такой голос, что он не задал ни одного вопроса. Сказал, что Моте он позвонит и чтобы я сразу шел в кафе прямо напротив его офиса, намекнув, что в кабинете вести разговоры неумно.

Я вошел в кафе. Матвей и Антон сидели друг напротив друга. Глаза у Антона были темные. Спина у Моти — сгорблена. Вместо «здрасьте» он обратился ко мне, не обращая внимания на официантку: Ты уверен, что это твой ФФ?

Как сказать... И не мой он, в общем...

Давай мне его мобильник.

Подожди, Мотя, подожди...

Я в легком испуге посмотрел на Антона. Антон сидел совершенно невозмутимо, как будто дело его не касалось. Я пожал плечами и продиктовал номер телефона ФФ. Мотя немедленно стал кому-то звонить.

— Постой!

Наконец-то Антон вмешался. Вторым после женщин увлечением Моти были разборки. С ним было опасно ходить в бары и ночные клубы. Любой косой взгляд в свою сторону Мотя воспринимал как личное оскорбление и бил обидчика в челюсть не задумываясь. Один раз, когда охрана закрытого клуба «Инфант тер-рибль» решила его не пустить под тем предлогом, что клубной карточки у него с собой нет, а в списке гостей он не значится, Мотю переклинило. Он спокойно сказал охраннику: «Это не наш список. Наш список — список Шиндлера».

Я объяснил это себе великой силой киноискусства, потому что еврейской крови в Моте не было ни капли.

Затем он вытащил охранника из-за стойки и столкнул лбом с другим охранником, спешащим на помощь первому.

Мне стало плохо, потому что я не люблю агрессию, скандалы и ментов. Мотя удовлетворенно посмотрел на лежащих охранников, вытащил из бумажника визитную карточку, отдал ее обалдевшей гардеробщице и сказал: «Попросите, пожалуйста, менеджера, чтобы нас внесли в список». Затем мы демонстративно медленно (ох, Мотя! ) пошли на выход, чтобы убедиться, что охранникам не захочется догонять нас. И действительно убедились в этом.

И хотя я восхищаюсь сочетанием отмороженности и физической силы, но в некоторых случаях Мотю просто боюсь, потому что знаю: ждать от него можно чего угодно. Вот и сейчас я растерянно, не зная, что делать, смотрел на Мотю, который, не обращая внимания на нас, продолжал набирать телефон.

Мотя!

Что такое?

Мотя смотрел на Антона светлым удивленным взглядом. Я знал этот светлый взгляд. Он предвещал общение с самыми темными сторонами Мотиной натуры.

— Я предлагаю сначала разработать план. А не подставлятьИосифа идиотскими звонками на номер, который скорее всегознает только он один.

Антон был спокоен и невозмутим. Мне сразу стало легче. Мотя понял, посмотрел на меня и бросил телефон на стол. Антон продолжал как ни в чем не бывало: Но сначала, ребята, до всяких планов, мы должны ответитьсамому себе и друг другу на простой вопрос: надо ли нам ввязываться в эту историю, и если да, то зачем. Напоминаю, если ктозабыл: убитых нам воскресить не удастся.

Я, как все, — сразу сказал я.

В окружении Моти и Антона мой ужас почти исчез и сменился страхом быть заподозренным в трусости.

Ты, как раз, Иосиф, не как все. Ты уже внутри.

Тем более, — максимально беззаботно произнес я.

Антон, я не понимаю, о чем мы говорим? У нас убили друга. Да мы должны уже две недели землю есть, а не на тупых ментов всевешать. А теперь Лиля. Да если бы мы вовремя впряглись, то онабыла бы жива. Ты понимаешь, что это значит: жи-ва?!!

Хватит, Мотя. Мы тебя поняли.

Ты, Антон, сам скажи. А то что нас с Иосифом пытать?

Преступников мы, конечно, не найдем. За преступление никого не накажем. Но мне стало как-то скучно жить... после этихсмертей...

Мы наметили основные линии расследования: Химик с Лилей, MNJ Pharmaceuticals, копты и, конечно, ФФ.

По Химику с Лилей сделать удастся немного, учитывая, что все бумаги, если они и были, Лиля наверняка уничтожила вместе с жестким диском. Тем не менее остается почтовая переписка на сервере провайдера, и, возможно, ее получится достать. При связях Антона я в этом почти не сомневался.

Я напомнил Антону про некий дзен-буддистский монастырь в Японии, куда собирался Химик. Антон сказал, что невозможно объять необъятное и что связи с монастырем он не видит.

Про MNJ Pharmaceuticals Антон обещал навести самые подробные справки. Такие монстры, конечно, находятся в разработке конторы, а там у него есть свои связи. Не безграничные, но, на уровне получения информации, — достаточные. Это стоит денег, но к денежному вопросу мы еще вернемся.

Копты, конечно, тоже ниточка. Но с какой стороны ее распутывать? Дело пахло поездкой в Иерусалим, где находится одна из главных церковных епархий коптской церкви. Ехать выпадало мне: Антон не мог бросить работу, а Матвея он хотел использовать для разработки ФФ. Я был рад грядущей поездке, сам не зная почему.

ФФ был, конечно, самым близким и самым лакомым куском. Антон с Мотей проследят связи ФФ, выяснят его биографию и вычислят его шефов. Хорошо бы устроить наружное наблюдение и прослушивание мобильного телефона. Здесь Антон нахмурился. С его точки зрения, бюджета на это у нас может не хватить.

Мы подошли к важной проблеме. Частное расследование стоит денег. И немалых, в условиях российской коррупции. Но и без всякой коррупции одна поездка в Иерусалим уже тянула прилично.

Я сказал: Я могу дать тысяч пять. Причем, что смешно, это как раз деньги ФФ.

Я, — сказал Антон, — тоже дам пять тысяч. Причем, что грустно, это мои собственные деньги.

Я, — сказал Мотя, — дам столько, сколько надо.

Вот и создалась концессия, — сказал Антон.

Надо как-то ее назвать, — предложил я.

«Дейр-Эль-Бахри», — предложил Матвей. — Жестко. Серьезно.

Серьезно, но хрен выговоришь, — возразил я. — Давайте лучше «Одиночество». Это слово мы еще не расшифровали.

Слишком грустно, — покачал головой Матвей. — И не круто.

«Одиночество-12», — сказал Антон. — Грусти — меньше, крутизны — больше.

Почему 12?

Просто так. Лучше звучит. Как Catch 22. Или Ми-6. И вообще, двенадцать — счастливое число.

Все согласились, хотя Мотя проворчал, что ему это больше напоминает не Ми-6, а Горки-10. Антон продолжал: У меня есть три предложения. Во-первых, мне кажется, чтоИосифу надо прекратить рассказывать об этом деле всем своимзнакомым и полузнакомым. Ну, как минимум, тем, кто еще не вкурсе.

Да ты что, Антоша, — перебил его я обиженно.

Прекрати болтать на всех углах, — продолжал Антон, как будто не заметив моей вставки. — Потому что ты уже поделился своими проблемами с Машей, Крысой, Лилей, Матвеем и мной. Этомного. И не исключено, что это стоило Лиле жизни. Надеюсь, тыхоть следователя пощадил. А то ведь он не заснет ночью. Во-вторых, мы должны завести себе новые сотовые. Купить second handпо объявлению в интернете и использовать их только для разговоров между собой. В-третьих, мы сейчас поднимемся ко мне. У нассидит один забавный чувак — Антон Носик. Мой старый израильский приятель. Он делает вид, что понимает что-то в интернете, иприехал на семинар. Учить наших бездельников. Семинар вот-воткончится. Тогда он научит нас пользоваться безопасной почтой. Заодно покажет разные специальные приемы поиска в тех местах, в которых обычные поисковые машины типа Google не работают. Телефонами новых сотовых обменяемся уже по этой безопаснойпочте. Все. Пошли. Пропуска на вас обоих готовы.

Я почувствовал себя заметно лучше. Все-таки хорошо, что есть друзья. И хорошо, что друзья готовы мстить за своих друзей. Не бояться и тихо перешептываться, а поднимать голову и идти в атаку.

В этом немного пафосном настроении мы вошли в здание HiTech Computers и поднялись на седьмой этаж, где сидел Антон. Он сказал секретарю, чтоб нас напоили чаем, и отвел в комнату отдыха, объяснив, что ему надо разобраться с делами, а когда подойдет Носик, он подключится.

В комнате мы увидели странную сцену. За столом друг напротив друга сидели два менеджера. Классические белые воротнички. Темные пиджаки, белые рубашки, глупые скучные галстуки. Я недолюбливаю эту униформу, хотя ничего не имею против людей, которые вынуждены ее носить.

Между воротничками стояла шахматная доска с только что начатой партией. Но воротнички, вместо того чтобы двигать фигуры, смотрели друг на друга с каменным выражением на лицах. Через секунду я понял, что они изо всех сил пытались сдержать смех.

На столе перед одним лежала бумажка, в которую один заглядывал и тряс головой, давясь смехом. У другого в руках тоже была бумажка. Он, на всякий случай, прикрывал рот рукой.

Мы с Мотей переглянулись. Они перевели взгляд на нас, и тот, кто закрывал рот, не выдержал. Рука у рта придала выходящему воздуху специфическую вибрацию, и мы услышали громкое и отчетливое: «Хрю! » После чего первый схватил второго за руку, сказал нам: «Извините», — и они исчезли. Бумажка осталась на столе. Мы, естественно, в нее заглянули. Это оказалась распечатка очередного интернетовского прикола.

«Как развлечь себя, играя в шахматы: Расставляя на доске фигуры, сообщайте сопернику имена, ласковые прозвища и краткую биографию каждой из них.

В течение длительного времени разглядывайте пешки противника. Делайте намеки, что они выглядят абсолютно одинаково. Предупредите его об опасности узкородственного размножения.

Делая ход пешкой, громко командуйте ей: «С е2 на е4 бегом — марш! Марш, я кому сказал!! Расстреляю! Под трибуналотдам! » Воспринимайте взятие каждой вашей пешки как личную потерю: «Увы, бедный Йорик, я знал его».

Тихим шепотом ободряйте свои фигуры.

Жалуйтесь на то, что не можете доверять своим офицерам(слонам).

Попытайтесь дать взятку ферзю противника. Быстро отвернитесь, если оппонент будет смотреть на вас вопросительно. Всеотрицайте.

— Обвиняйте соперника в том, что у него крапленые фигуры». На этом месте вошел Антон и позвал нас. Я протянул ему распечатку.

Это еще что, — сказал он озабоченно. — Всю прошлую неделю мой отдел долбоебиков гонял.

А что такое долбоебики? — спросил я Корпоративный кошмар*. Пошли, делом займемся. Носикнас ждет.

Носик оказался приветливым человеком лет тридцати с небольшим. У него были большие грустные глаза, длинные тонкие пальцы и голубая кипа, прикрепленная к почти бритой голове, судя по всему, двусторонним скотчем. Носик прочел нам небольшую лекцию про безопасную почту, ухитрившись практически ни разу не воспользоваться нормативной лексикой.

Он говорил примерно так: «Сначала заебениваем вот такую хуй-ню, чтобы злоебучие пидоры отсасывали не нагибаясь, — Носик левой рукой каллиграфическим почерком выводил командную строку. — Потом — хуяк — ебем блядских мудозвонов в жопу этим пассвордом, а потом — пиздим эту поебень... » Мы с Антоном благоговейно вслушивались и понимающе качали головами. Мотя сидел с отсутствующим видом.

А если нас все же попытаются выследить? — робко спросил я.

Нам по хую все, что им не по хую. А если им не по хую, чтонам по хую, то пусть они идут на хуй.

Ясно, — сказал Антон.

Я никогда не был ханжой, и мне понравилось, что Носик такой простой и доступный человек.

Из лекции я понял, что надо заходить в интернет, сначала позвонив по международной телефонной карточке, чтобы не определился номер, с которого ты зашел, а потом провайдеру через карту интернет-доступа. При этом не надо заводить никаких платных почтовых ящиков, а, наоборот, завести самый простой ящик на Mail. Ru. Чтобы затеряться в толпе. И не использовать в переписке слов, по которым спецслужбы определяют подозрительных пользователей. Типа «гексоген». Или «замедлитель».

Носик объяснил еще несколько полезных поисковых приемов, граничащих с хакерством. В основном это были адреса нелегальных поисковых машин, укомплектованных специальным софтом по взлому паролей. Вскоре Носик перестал учить нас безопасным коммуникациям и начал рассказывать про безопасность жизни as is. Объем знаний и легкость, с которой он этими знаниями распоря- http: //podezd1. narod. ru/dolbo. swf.

жался, потрясали. Он вполне мог бы научить нас безопасныму сексу, безопасным инвестициям, безопасным наркотикам, безопасным убийствам и безопасным самосожжениям.

Мы вышли с лекции окрыленные, с чувством полной безопасности и безнаказанности.

Интересно, а Носик так со всеми разговаривает?

Будь моя воля, и я бы так со всеми говорил. При постоянномповторении не теряет смысл только мат, — заметил Мотя.

Мы вернулись в кафе и утвердили план действий, из которого следовало, что послезавтра мне надо было лететь в Иерусалим, встречаться с главой иерусалимской коптской общины. Антон c Мотей начинали заниматься делом ФФ. Мне показалось, что на меня спихнули не самую перспективную часть расследования, но, с другой стороны, на коптов напросился я сам.

И тут вдруг я понял, почему так хочу уехать из Москвы. Мне была совершенно невыносима мысль о вторых похоронах. Хватит! Опять эти разговоры полушепотом. Запахи. Бр-р...

Знание израильской специфики для разговора с коптами не требовалось. Рабочим языком встречи должен был быть английский. Встречу с ними мне должен был организовать израильский знакомый Антона — писатель и журналист Аркан Карив.

Антон позвонил ему прямо с мобильного и после короткого разговора сказал, что у Аркана можно остановиться. Это позволит мне сэкономить на гостинице и посмотреть, как живут богемные представители русскоязычной общины в Израиле. Я был в Израиле до этого всего один раз и с русскоязычными израильтянами, не считая гида, не общался. Тем более с богемой.

В Иерусалиме же я вообще не был. Когда наша группа поехала в Иерусалим, я остался на Средиземном море купаться. Меня немного смущала святость места, которое я должен был посетить, являясь частью туристического стада. Фотоаппараты-колокольчики и пастух-экскурсовод. «А вот здесь вы сможете купить флакончик святой воды и горсть святой земли всего за несколько шекелей. И обязательно торгуйтесь. Здесь принято торговаться! » Я не хотел торговаться. Я был готов платить за святую воду и святую землю по полной. Поэтому я договорился сам с собой, пообещав себе приехать в Иерусалим отдельно. Когда-нибудь. Но — обязательно.

Половину следующего дня я провел в посольстве, получая, по протекции Антона, у женщины, про которую я знал только инициалы (NB), срочную визу, а вторую половину — на работе, тестируя безопасную почту, набираясь сведений о коптах и проверяя выходящие публикации для ФФ.

Маша, узнав о смерти Лили и том, что я собираюсь в Израиль, изменилась в голосе и призвала меня к благоразумию.

Я обалдел от такой наглости и сказал ей, что у меня в последнее время появились проблемы с друзьями — они начали умирать. Поэтому я предлагаю ей сначала разобраться со своей личной жизнью, а потом уже вмешиваться в мою. Маша, естественно, обиделась, а я, естественно, вскоре пожалел об этом разговоре, но перезванивать не стал, решив крепиться.

В обеденный перерыв я сходил в ближайшее турагентство и купил билет Москва — Тель-Авив — Москва. Крысе я сказал, вспомнив про Матвея, что лечу с любимой девушкой в Турцию на несколько дней. Она злобно посмотрела на меня. Видно, премия уже перестала действовать.

Глава7 КоГ od ba levav — pnima Nefesh yehudi homia U faatei mizrah — kadima Ain le Tsion — tsofia. Od lo avda tikvateinu Hatikva bat shnat alpaim. Leiot am hofshi be artseinu. Erets, Tsion, Yerushalaim*.

Я сидел на заднем сиденье маршрутного такси, везущего меня из аэропорта в Иерусалим, и слушал купленный только что диск «Jerusalem 3000». Некоторые песни меня прикололи. В частности, эту, с красивым именем «The Hope», я слушал уже третий раз. Это был такой фолк, которому сам Брегович бы позавидовал. Особенно вставляла безнадежная умная грусть.

У девушки в военной форме, с укороченным М-16 в руках сидевшей рядом со мной, виднелась бретелька от лифчика. Мне потом объяснили, что это армейский шик. Я ожидал, что израильтянки — жгучие брюнетки. Но эта оказалась вполне себе шатенка с модным каре и зелеными, под цвет формы, глазами без намека на косметику. Интересно, а нижнее белье в армии выдают вместе с униформой? Я не делал попытку с ней разговориться из врожденного страха перед незнакомыми существами противоположного пола. Но девушка, услышав, что песня кончилась, обратилась ко мне сама. Я снял наушники.

— Вам нравится наш гимн?

Пока в сердечном порыве бьется еврейская душа, по восточным дорогам, вперед, взгляд устремляется на Сион. Еще не умерла наша надежда, надежда, которой две тысячи лет. Быть свободным народом в своей стране. Израиль, Сион, Иерусалим (иврит).

Гимн? — переспросил я. — Я сейчас слушал гимн Израиля? Вот этот фолк?

Ну да. Это наш national anthem. Hatikva.

Красавица в униформе была приветлива. Рассказала мне, что ее зовут Мири, что она родилась в Иерусалиме, а теперь живет с родителями в маленьком поселении в Иудее. Я сказал, что Иудея вызывает у меня ассоциации не то с Библией, не то с Иосифом Флавием. — Нуда, — сказала она, — вокруг солнце, воздух и горы. Неземная красота.

Далеко от Иерусалима?

Близко. Двадцать минут на машине.

И, наверно, близко к Богу? — спросил я.

Мири отшутилась анекдотом про местный звонок*.

И тут, действительно, начались горы. Свет сделался контрастным. Я вертел головой по сторонам. Мири вдруг сказала мне: «Look! » Я посмотрел вперед и сказал: «О-о-о... ».

Я и не думал, что в жизни бывает так красиво. Впереди, за витками серпантина на самом верху горы, прямо под голубым небом появилась тройная цепь маленьких позолоченных домов. Я раскрыл рот. Иерусалим с каждым поворотом дороги становился ближе. Наконец, такси въехало в город, и с левой стороны дороги я увидел почти отвесно падающий вниз со скалы амфитеатр старой разрушенной деревни.

Археологические раскопки?

Нет. Национальный позор, — сказала Мири.

Позор? — удивился я. — Посреди такой красоты?

Это Дир-Ясин. Арабская деревня. Во время войны за независимость один из наших партизанских отрядов вошел в эту де- Папа Римский на переговорах с Президентом США. Видит у него в кабинете шикарный телефон. Слоновая кость, золото, алмазы. «Это что за телефон такой? » — «А это я с Господом Богом разговариваю». Папа Римский думает: «Ну дела... Мне же тоже надо! » — и просит позвонить. «Да, пожалуйста, говорит Президент, — только вот 250 тысяч долларов минута разговора». Но Папа может себе и не такое позволить. Разговаривает свои полчаса, благодарит Президента, просит своего секретаря расплатиться, прощается и уходит. Через год он в гостях у премьер-министра Израиля. Видит такой же телефон. «Это с Богом говорить? » — «Да, с Богом». — «А можно мне? » — «Разумеется». Папа говорит свои полчаса и спрашивает: «Сколько с меня? » «Да нисколько. Что я, с Папы Римского буду брать один доллар?! » — «Как это? » — «Местный тариф» (It's a local call).

ревню и вырезал ее. Женщин, детей, стариков — всех. И с тех пор деревня осталась в таком виде. Чтобы мы помнили...

Маршрутка доехала до центральной автобусной станции. Мири попрощалась со мной и исчезла. Я растерялся и даже не успел взять у нее телефон. Потом, сообразив, что Мири — это сокращение от Мириам (даже не верится, что Деву Марию звали в земной жизни Мири), я решил, что это — судьба. Маши, конечно, хороши, но, видно, с ними пора заканчивать.

Вокруг царила расслабленная суета.

Я посмотрел на оборванца лет пятидесяти, в истрепанных джинсах, с длинными седыми волосами. Оборванец пел под гитару Высоцкого голосом автора: Столько лет, Столько лет Все одно и тоже: Водки нет, денег нет Да и быть не может В гитарном чехле лежало несколько монет. Я бросил шекель. Оборванец сказал на цыганском проигрыше: «Thank you, sir», — и внимательно на меня посмотрел. Я улыбнулся ему и пошел искать такси.

Через пятнадцать минут я оказался в районе Старые Катамоны и был сбит с толку окружившими меня запахами цветов, трав, деревьев и горной свежести. Это в центре-то города! Я недоверчиво покачал головой, поднялся на второй этаж и позвонил.

Сначала я услышал бешеный лай. «Крыся, пошла вон», — прозвучало в ответ. Не «Крыса», как у меня в PR-Technologies, а немного по-польски. Крыся.

Дверь открылась, и ко мне бросилась маленькая мохнатая очаровательная терьерша. За ней стоял длинный, немного сутулый, лысый человек в металлических очках с лицом серийного убийцы. По крайне мере, я представлял серийного убийцу именно таким.

Вы Иосиф? — приветливо и тепло сказал он. — Здравствуйте. Заходите.

Спасибо. А вы — Аркан, — уточнил я.

Да, — сказал он и внимательно посмотрел на меня. — Заходите-заходите.

Я вздрогнул. От очков за версту несло тюремной поликлиникой. На лысый череп я вообще старался не смотреть. Но винова-.

тые интеллигентные глаза скрашивали впечатление. Строго по выражению: «Ребенок весь в меня — умный, спокойный. А глаза — в мужа — виноватые, бегают... » Аркан предложил кофе, укрепив меня в уверенности, что друзей-маньяков у Антона нет. Не могу поверить, чтоб серийные убийцы предлагали кофе; конфетку — могу, а кофе — нет.

Пока он варил кофе, я осмотрелся. Мне всегда было интересно, как обустраиваются люди почти из моей тусовки на новом месте.

Прямо напротив входной двери торчал большой двурогий тренажер, который использовался под вешалку для ковбойской шляпы и полотенец.

В комнате, которая служила одновременно прихожей, салоном и кухней, громоздились полупустые открытые картонные коробки. Скосив глаза в одну из них, я увидел смесь книг, кассет и дисков. На маленьком стуле громоздились джинсы, носки, трусы, свитера и рубашки, создавая впечатление, что шкафа у Аркана нет.

Мебели вообще было не по-московски мало: красненький плюшевый диванчик, на котором сидел я, стул со шмотками, на который, скинув джинсы и свитера на пол, сел Аркан, и облезлый столик, за которым мы предполагали пить кофе.

Зато кофе оказался густой и душистый, сваренный в джазве и поданный в крохотных чашечках. Я еще раз огляделся по сторонам.

— Уютная квартирка, — я начал разговор по-светски. Но, похоже, я сказал что-то не то.

Уютная?! — испуганно огляделся Аркан, сутулясь большеобычного. — Мои друзья говорят, что это антилувр.

Антилувр?

Нуда. Бедненько. Но грязненько.

Я вежливо улыбнулся шутке друзей и решил перейти на менее опасную тему.

Мне Антон сказал, что вы можете помочь выйти на коптскуюобщину.

Помочь? Не знаю. Могу попытаться. Копты — очень закрытые ребята. Никого близко к себе не подпускают. Но у меня естьодин знакомый армянский священник, Варкес. Он, вроде бы, общается с кем-то из коптских священников. Можно его попросить. А что ему сказать, если он спросит, зачем?

— Ну скажите ему, что есть один важный теологический вопрос. Я помнил запрет Антона и решил держать язык за зубами. Аркан задумался.

Может быть, перейдем на «ты»?

Перейдем, — осторожно сказал я.

Аркан пообещал сделать все, что сможет. Завтра он позвонит Варкесу. И, может быть... Что нибудь... Хотя, он опять же не очень... Но... Это же завтра! А пока — еще продолжается сегодня. Скоро вечер. Гость из Москвы может выбрать себе развлечение по вкусу.

К сожалению, живет Аркан скромно, поэтому вариантов, собственно, два. Или курить траву с друзьями Аркана здесь, или отправиться курить траву к друзьям. В любом случае, друзья очень хотят познакомиться с московским другом Антона, восходящим светилом российского пиара.

Я чуть не поперхнулся от последних слов, но все-таки сделал вид, что их не услышал. Зато я отметил масштабность выбора, стилистическую точность терминологии (не «шмаль«, не «ганжа», не «дурь»), а вслух порассуждал на тему, что устал с дороги и курить траву, наверно, лучше здесь, хотя быт его друзей меня, конечно, тоже очень интересует.

Меня вообще интересует быт. Я умираю, хочу узнать, как чистили зубы дворяне в 18-м веке, если они вообще их чистили. Мне страшно интересно, как одевались в холодную погоду моряки на корабле Колумба. Я был бы счастлив очутиться в доме египтянина времен Хатшепсут. Просто чтоб посмотреть, какая там мебель.

* * *

Я помылся и переоделся, решив, что мне уготовано стать звездой вечера. Но не тут-то было. Звездой вечера оказался не я. И не Аркан. И не заячьего вида помощник депутата Кнессета Пини, он же Пинхас Бар-Зеев, он же, в прошлой жизни и русском паспорте, — Петр Волков. И не Ваня с Маней — пара, приехавшая из Петропавловска-Камчатского, ухитрившаяся наполовину забыть русский. И не израильтянин Рони, который ухитрился его наполовину выучить. И даже не трава.

Звездой вечера была медсестра Аня. Классическая русская красавица с длинной косой. Не до пояса, конечно, но все-таки. Я и в Москве таких русских красавиц не встречал. Она говорила медленно и спокойно, она смотрела приветливо и открыто такими глубокими и такими внимательными глазами...

Я отозвал Аркана в сторону. Стороной оказалась крошечная спальня.

⇐ Предыдущая 5 6 7 8 91011 12 13 14 Следующая ⇒