Арсен Ревазов. Одиночество12. 7 страница

Нет, Антоша! Нет! Они тоже могут, если захотят. И мы, бля, —Мотя оглядел всех нас гневным взглядом, — заставим их захотеть.

К этому времени мы с Писателем уже перешли из кухни в комнату. Фотограф, ничего не ответив, поднялся. Затем Писатель велел мне и Лиле расписаться под протоколом и сказал совершенно серьезным голосом: — Спасибо за помощь следствию. Фотограф, глядя на него, тоже засобирался.

— Мы пойдем. Наш телефон у вас есть. Вспомните что-нибудь, — звоните.

Он подсунул протоколы Моте и Антону, но они в отличие от меня сначала их внимательно прочли и только потом подписали. В конце концов следователи ушли.

Я подумал, что Лилю надо бы чем-нибудь занять. Оргвопро-сы — лучшее средство от шока.

Связаться с родителями Химика, которые отдыхали за границей, с родителями Лили, которые пообещали вылететь из Питера первым же рейсом. Вызвать похоронного агента. Сделать первые пять исходящих звонков, которые немедленно превратятся в двадцать пять входящих.

Я проходил это сам, когда умер мой отец. Я был тогда деятельный, подчеркнуто вежливый, умный, собранный, спокойный и заботливый. Реакция наступила только после похорон. И я никому не пожелаю такой реакции...

В перерыве между телефонными соболезнованиями я спросил: «Лиля! Ты хоть что нибудь понимаешь? » Лиля сказала «нет» таким голосом, как говорят «да». Я махнул рукой. Свежие следы — это для следователей.

К шести вечера в квартиру набилось больше людей, чем она могла выдержать. Кого-то я знал, кого-то видел впервые. Ненавижу похоронные настроения. Шепот, покачивания голов. Какая-то смесь фарса и трагедии. Я ушел по-английски, убедившись, что Лилей занимаются, как минимум, человек пятнадцать, в том числе и Мотя с Антоном.

Совершенно измочаленный я добрался до дома и лег. Я смотрел в потолок. На потолке ничего не было. Но я постепенно въезжал. Химик умер. Отрезанная голова. Никогда не горевшая свечка в закостеневших руках. Что это такое — умереть? Перестать видеть и двигаться? Что за бред?!

Неожиданно я вспомнил самую короткую песню битлов. Прощальную песню с последнего альбома.

And in the end the love you take Is equal to the love you make.

Химик! Какую любовь ты взял? Какую сделал?!

* * *

Совсем поздно вечером позвонил Антон.

Как ты?

Не очень. Совсем не очень... А ты еще у Лили? -Да.

И Мотя там? -Да.

КакЛиля?

Держится. Как скала.

Молодец она.

Она что-то знает, но не хочет говорить.

Что знает? Антон! Я сейчас ничего не соображаю. Давай дозавтра. Прости.

Конечно.

Мне было откровенно плохо. Ноги болели, как будто я поднял тонн двадцать в фитнес-центре. Я допил бутылку. Потом меня тошнило.

Я, качаясь, ходил по квартире, пытался говорить с Химиком, но это не получалось, потому что у него не было головы и он не мог мне ответить. Потом мы вроде приспособились, и он стал отвечать руками, как аквалангист или глухонемой. Потом я лег. Мне снились гадости.

Кажется, я забыл, какой у Маши цвет глаз, а она по телефону ехидно допрашивала меня. Я лихорадочно соображал, как бы прервать разговор и спросить у кого-нибудь. Хоть у Матвея. Потом я извернулся и сказал: «Он у тебя каждый раз новый. Разный». «Да, — ответила Маша. — Он разный. Но он один. И ты забыл его».

Ужас.

Похороны были на третий день. Кремация. Гроб, естественно, не открывали. Я, наконец, понял, почему так не люблю запах большого количества цветов в закрытом помещении. Он у меня твердо ассоциируется со смертью. А я ненавижу смерть.

Потом в каком-то банкетном зале шли поминки. Я был с Машей. Антон был с Диной, Матвей — со своей финдиректрисой, маленькой сексапильной блондинкой.

Я сказал, что Химик был человеком, который знал больше нас. Все гости закивали и выпили.

Затем началась обычная дискуссия «есть ли жизнь после смерти». Верующие по одну сторону, скептики и материалисты — по другую. Споры, примеры, аргументы. Одна активная дама резюмировала: «Словом, есть там что-то или нет — выяснить невозможно! » Антон, молчавший до сих пор, задумчиво посмотрел на нее: «Выяснить невозможно. Но придется».

Когда первые гости начали расходиться, Антон отозвал нас с Матвеем в сторону и показал ксерокопию патанатомического эпикриза. «Где добыл? » — спросили мы его. «Да ладно», — сказал Антон. Он мог добыть что угодно.

В эпикризе говорилось: смерть от внезапной остановки сердечной деятельности. Признаков удушья не найдено. Признаков известных отравляющих веществ не найдено. Признаков физического воздействия не найдено. Признаков смерти от потери крови не найдено. Голова отрезана после смерти.

Эпикриз мне показался странным. Но от нашей медицины можно ждать и не такого.

Наверно, бандиты. Делал для них какой-то наркотик. А потом они не поладили... — наморщив лоб, сказал Матвей.

Бандиты бы оставили голову, — сказал Антон. — И свечка вруках... Похоже на ритуальное убийство. Жаль, что Лиля ни о чемне хочет говорить.

Все очень странно, — подытожил я.

Мы вернулись за стол. Обсуждать что-то в присутствии наших дам казалось нам неправильным. Антон пообещал поставить милицию на уши, хотя сам не очень-то верил в раскрытие заказных убийств.

Все следующие две недели я занимался решением очередных финансовых проблем в агентстве. Я работал, встречался с клиентами, убеждал их в чем-то, придумывал бизнес-планы для банка, чтобы взять ссуду, договаривался о задержке арендной платы. И почти забыл о смерти Химика. Наверно, сознание вытеснило этот кошмар в подсознание. По крайней мере, работа меня загрузила, а я не сопротивлялся.

Все, что мне было нужно, — это постоянные стабильные заказы на восемь-девять тысяч долларов в месяц. И тогда бы я спокойно платил и аренду офиса, и зарплату моим трем с половиной сотрудникам. Но стабильных заказов не было. Были разовые. А еще чаще потенциальный клиент выматывал нам душу, мы делали для него предложение, на подготовку которого уходила неделя, а он исчезал.

Последние дни были особенно тяжелые. Я приходил домой сдохший. Очень редко видел Машу, что, кажется, было ей на руку — она переживала очередную серию скандалов со своим Германом.

Ни с Антоном, ни с Матвеем я не виделся вообще, мы общались только по мейлу и по телефону. Антон говорил, что следствие не сдвигается с мертвой точки. На девять дней я не пошел, отговорившись делами и дав слово прийти на сорок.

Конец второй главы.

Глава 3 — Я не понял, — честно сказал я. Вы хотите, чтобы мы везде, где сможем, размещали слова «Дейр-Эль-Бахри», «Калипсол», «Одиночество» и вот этот набор цифр «222461215»? В прессе, на телевидении, на радио, в интернете? Как можно чаще?

— Вот именно, — ответил он. — И за это я плачу вам деньги. Деньги были неплохие. Пять тысяч долларов месячного ретейн- мента* и еще по 500 долларов за каждое упоминание любого бреда из вышеперечисленного в любом из СМИ.

И вы не можете объяснить, зачем вам это?

Больше того, что я уже объяснил, — не могу. Не объяснил он ничего.

Но даже если бы у нас дела шли хорошо, я бы все равно не отказался от этого заказа. Хотя от слова «Дейр-Эль-Бахри» пахло Чечней, 11 сентября и Бесланом. Но у нас дела шли плохо. У нас дела шли хуже некуда. По моим оценкам, мы могли бы, особенно не напрягаясь, получать с этого клиента тысяч десять в месяц.

Клиент сидел почти не двигаясь, положив перед собой на стол обе руки, как дюраселевский зайчик. Вообще-то он был довольно неприятный. Низкий, ушастый, неулыбчивый. Белобрысый, с залысинами. Меня развлекли его костюм фиолетового цвета, металлическая скованность в движениях и какой-то избыточно чистый вид. Не то чтобы мне нравились грязнули, но...

Однако еще больше меня позабавила причина, по которой он обратился к нам. Оказывается, мы самое маленькое PR-агентство из всех, перечисленных в списке Moscow Business Telephone Guide. Наш скромный штат, который остальные клиенты считали нашим главным недостатком, абсолютно устраивал Федора Федоровича Подгорельцева (на визитке — только имя и кривой мобильный но- Фиксированная сумма, не зависящая от объема выполненной работы.

мер). Это, по его словам, давало ему основание надеяться на отсутствие утечки информации. Похоже, что для него это было очень важно.

Вырос в нашем офисе он буквально из воздуха.

Утром раздался звонок, а через минуту ко мне подошла наша референточка: — Звонит кто-то, ни здрасьте, ни как зовут, спрашивает: «ЭтоPR Technologies? » — «Да». — «Можно поговорить с генеральнымдиректором? » — «А как вас представить? « — «Федор Федорович. Поважному делу».

Она соединила. Не так уж часто нам звонили. Разве что из налоговой инспекции. Он сказал мне, что хотел бы заказать у нас одну специфическую работу и задал несколько вопросов. Сначала он спросил, сколько у нас сотрудников, а потом спросил, как меня, то есть Генерального директора, зовут. Решив, что он все равно увидит наш двухкомнатный офис, я не стал сильно преувеличивать и сказал: «Пять человек». И добавил поспешно: «И большое количество надежных субподрядчиков».

Он обещал быть через полчаса и обещание выполнил. Теперь ФФ уже целую вечность разъяснял мне, что больше того, что он сказал, он не скажет.

— Хорошо, у меня последний вопрос. Насколько я понял, вашазадача — воздействовать на общество с помощью публикаций этихвот, — я поморщился, — слов и цифр, расположенных в косвенномконтексте. А зачем вам косвенные методы? Почему бы не воспользоваться прямой рекламой? Арендуйте десяток рекламных щитови пишите на них, что хотите!

Я припомнил славную, хотя уже полузабытую историю, как российские алюминиевые гиганты, выясняя между собой отношения, украсили московские улицы войной на рекламных щитах.

Жизнеутверждающая решительная фраза: «Запретить толлинг, хватит грабить Россию! » — расположенная на биллбордах размером три на шесть метров вдоль основных магистралей, восхитила москвичей, обогатив их словарный и технологический запас.

Когда конкуренты гиганта начали ответную кампанию: «Разрешить толлинг, хватит грабить Россию! » — буквально на соседних щитах, у части московского общества стала ехать крыша, а я лично понял из статей на первых полосах газет, что выражение «да-вальческое сырье» не носит сексуально-пренебрежительного оттенка.

Точку в этой кампании поставило «Русское радио», разместив за свои деньги щит, с одной стороны которого было написано: «Запретить петтинг, хватит развращать Россию! » — а с другой: «Разрешить петтинг, хватит закрепощать Россию! » Мы не можем использовать прямую рекламу. Это привлечетненужное внимание к нам.

Но вы же можете разместить ее анонимно! Вот хоть через нас.

— Я повторяю... — Голос ФФ был какой-то избыточно монотонный и дребезжал, как противный маленький советский будильник. Такой будильник семидесятых годов. Потому что будильники пятидесятых — шестидесятых, — большие, металлические, с молоточком между двумя колбами, — звонили куда приятней.

— Ну хорошо. Совсем последний вопрос.

Мне уже несколько раз заботливые сотрудники делали замечание, что в беседе с клиентом у меня бывает от трех до пяти последних вопросов.

А если журналисты что-нибудь пронюхают? Мы же не можем размещать эту х... рень легко и непринужденно?! Мне самомудо конца не ясно, как мы это сделаем. Под каким соусом, в какомконтексте?

Я уже вам сказал. Если журналисты что-то заподозрят, то увас будут большие неприятности. Больше чем вы можете себе представить. Напоминаю. Вы подписали бумагу.

Это была правда. В самом начале разговора я подписал бумагу. Довольно странную. Она сначала напрягла меня, но потом я отвлекся на костюм и голос гостя. На бумаге, вылезшей из обычного принтера, было напечатано очень крупным шрифтом: «Я, Иосиф Мезенин, получаю доступ к конфиденциальной информации и готов нести полную ответственность за ее разглашение».

Я подписал ее, пожав плечами. Без нее ФФ не начинал говорить вовсе, даже визитку не дал. Теперь я уже начал об этом жалеть. Мне стало казаться, что он сидит здесь не потому, что мы самое маленькое PR-агентство, а потому, что мы самое глупое.

Наверняка половина тех, кому он звонил, послали его к черту по телефону, а вторая половина сделала это при встрече, посмотрев на фиолетовый костюм и странную бумагу.

— Неприятности какого рода? — оживился я. Этого добра у меня хватало.

— Я надеюсь больше никогда не возвращаться к вопросу, который касается вашей личной безопасности. Знать о заказе можете.

только вы. Ни один ваш сотрудник, ни один журналист, ни один знакомый. Тогда у нас и у вас не будет проблем.

Я нахмурился. Я очень общителен. Я терпеть не могу секретов. Я лучше всего соображаю, обсуждая что-то с кем-то. Строго по выражению: «Откуда я знаю, что думаю, пока не услышу, что скажу? » Но, кроме того, что я общителен, я еще и пофигист.

Поэтому вечером я сидел с Антоном в пивном ресторане «Тинь-кофф» на Смоленке и рассказывал ему эту историю.

* * *

Так денег он, значит, дал, — уточнил Антон. — Это уже неплохо.

Ну знаешь! Если бы он еще и денег не дал! После этих бумажек и «Дейр-Эль-Бахри»! Дал пять штук, как миленький. Даже расписку не взял. И зачем это ему — совершенно непонятно. Мистика.

Антон внимательно разглядывал три слова и число, которые я воспроизвел на салфетке.

Или мистика. Или энэлпишные коды. Или скрытый пиар. Или он посылает некие сообщения. Позывные.

Голова кругом идет. Давай оставим мистику и начнем с НЛП. Я про него мало что знаю. Хотя мне, по должности, вроде бы надо...

Техника, которая позволяет влиять на нервную систему людей с помощью определенных кодов. Поэтому называется нейро-лингвистическое программирование.

Это я знаю. А как выглядят коды?

По-разному. Например, ты беседуешь с клиентом. Говоришьему, как он хорошо выглядит. И какие у него замечательные дети, если уговорил показать их фотографии. Это называется «позитивная установка». А во время произнесения установки ты как-то особенно трогаешь его за рукав. Это называется «фиксация, или якорь». Можно зафиксироваться чем угодно. Например, хрюкнуть. А воткогда ты ему говоришь: «А не пора ли, Иван Иваныч, нам уже иконтракт подписать? » — ты точно так же хрюкаешь. Или трогаешьза рукав. И добиваешься необходимого результата. — Антон сделал короткую паузу, за которую перелистал меню, а потом поднялна меня глаза. — Или не добиваешься. Все зависит от человека.

Или от компании...

Почему от компании, — наморщил лоб Антон. — От какойкомпании?.

Так... Вспомнил одну фразу. Недавно мы летали всем агентством в Петербург одного пивного клиента раскручивать. И обсуждали, что вот никто из нас никогда не пробовал трахаться в самолете. А наша референточка Люба, девушка вполне продвинутая, говорит: «Я вот пробовала». Все: «Ну как, расскажи! » А она говорит: «А ничего особенного. Как всегда. Все зависит от компании». Извини, я тебя отвлек. Так что НЛП?

Как на тебя они воздействуют эти твои «калипсолы» с «оди-ночествами»?

Они меня раздражают. Я не люблю, когда программируют, зомбируют и привораживают.

Ну да, — вздохнул Антон. — Вообще-то воздействие должнобыть секретным. А то это не воздействие будет, а рекламный роликстирального порошка. НЛП, кстати, часто используется в рекламе. Причем, хорошо, когда в примитивной форме. Тогда нормальные люди НЛП чувствуют и от него уклоняются.

Например?

«Ложные выборы». Ты предлагаешь человеку выбор, которыйне важен... «Теперь вы можете купить «Айс» как с красной, так изеленой крышечкой! » И это НЛП?

Классическое! Вот еще пример. Называется «Вопросы». Задача — замаскировать нужное внушение вопросом: «Акция " Тайдили Кипячение". Вы еще кипятите?! Тогда мы идем к вам! » А дальше, сам понимаешь, переход в акцию «Тайд или Отрубание Головы»*.

Я задумался. Вроде бы я занимался подобными вещами уже давно. Но мысль о том, что я с помощью рекламы или PR зомбирую людей, мне не приходила в голову.

Антон продолжал.

— Высший пилотаж для энэлпэшника — программировать человека с помощью звуков. То есть ты замечал, конечно, что некоторые слова звучат как-то мрачно, а другие, наоборот, весело. Вот, например, «сарказм» звучит мрачновато. Такое сочетание звуков. А «ирония» звучит весело. Но если комбинации звуков могут управлять настроением, то при правильном подходе они могут воздействовать на людей и серьезней. Особенно на тех, кто к этомупредрасположен.

http: //www. prokofiev. ru/prikol/video/v-5/tide. htm.

Я опять задумался. Меня всегда удивляло, что у людей с одинаковыми именами существует довольно легко уловимое сходство некоторых особенностей характера.

Например, Марины — порывистые, чуть отчаянные, немного с заносом вверх. Марии — своенравные, со скрытой, но сильной внутренней духовной работой. Ольги — умны, конкретны, и у них все хорошо с силой воли. Веры — приветливы и спокойны. Наташи — романтичны, нерешительны, их обаяние идет от той неуверенности в себе, которая так нравится мужчинам. Проблема только с Александрами. Потому что их с детства зовут то Аликами, то Сашами, то Шуриками, что создает, естественно, разные характеры...

Получается, что это сходство связано с воздействием звуков собственного имени на психику в детстве. Ведь имя — это самые частые звуки, которые слышит человек в детстве. И самые, кстати, любимые. Похоже, что на стыке Фрейда и НЛП можно защитить диссертацию по психологии!

Да! — Я очнулся и поднял голову. Но Антон погрузился в клипи махнул мне рукой в сторону телевизора.

Смотри! Это чуть ли не первый клип в истории рок-музыки. Strawberry Fields Forever. Я задрал голову: телевизоры в «Тинькофф'е»висят высоко. На экране битлы медленно танцевали вокруг пианино, с которого были сняты все деревянные панели. Они поливали вертикальные струны краской, обходя пианино по кругу. Песню я слышал сто раз, а вот клипа не видел.

Я заслушался партией флейты, нервной, умной и нежной, как будто слушал это впервые.

Это на самом деле не клип, — сказал Антон. — Клипов тогдаеще не делали. Это сцена из фильма, которая не вошла в MagicalMystery Tour. Но это же восторг!

Да, — сказал я. — Флейта у них обалденная.

И флейта хороша. И текст действует. Классическая психоделия. Хотя НЛП битлы не учили. Но флейта не хуже и в For None. Помнишь?

Я помнил. Когда я первый раз подумал, что расстался с Машей навсегда, я лежал на полу, запуская For None по десять раз подряд.

And in her eyes you see nothing.

No sign of love behind the tears cryed for none.

A love that should have lasted years*.

И ты ничего не видишь в ее глазах. Ни одного признака любви за слезами, выплаканными по никому. Любви, которая могла бы длиться годы. (англ. ).

Она не звонила уже третий день, чего в истории наших отношений еще не было. Я тогда лежал, щелкал пультом и крутил Revolver. Хотелось плакать от безнадежности. Песня заметно осветляла грусть. Может, поэтому я и отношусь так снисходительно к матвеевским страданиям.

You stay home, she goes out.

She says that long ago she knew someone, But now he's gone.

She doesn't need him*.

Химик Леннона любил, — вдруг вспомнил я.

Да, Химик, — Антон тяжело вздохнул. — Менты так ни на когои не вышли.

А Мотя обещал им хвост накрутить.

Ты же знаешь Мотю. Крут, но отходчив. Да и что менты могут сделать... Сколько у нас заказных убийств раскрывается?

Неожиданно мне пришла в голову идея.

Антон, калипсол!

Хм... Калипсол. Химик им кололся. Химика убивают непонятно за что и очень странным способом. Тебе приносят странныйзаказ. Ты видишь в этом связь?

Именно.

А разве Химик кололся не кетамином?

Это одно и то же. Разные названия одного препарата.

Рассматривается версия скрытого пиара. Некий фармакологический концерн, который выпускает калипсол, хочет увеличитьпродажи наркотиков среди подрастающего поколения. С них станется.

Антон, не может быть! Крупная западная компания делаетскрытый пиар наркотиков?

Преклонение перед иностранным было официально осуждено товарищем Сталиным больше пятидесяти лет назад. Из-за чегомоя мать, кстати, на восемь лет села. Гигантские западные корпорации — абсолютные монстры. Просто стараются это не афишировать без особенной нужды. А хуже фармкомпаний только табачные. Эти вообще — полубандиты. Мне недавно знакомый расска- Ты остаешься дома, она уходит. Она говорит, что когда-то давно знала человека, но теперь его нет. И он ей не нужен. (англ. ).

зал одну историю. Где-то под Москвой был подпольный цех, то есть мини-заводик, который выпускал то ли поддельное «Мальборо», то ли Davidoff, то ли Chesterfield. А что такое подпольный завод? Кирпичная коробка в промзоне. В ней станки по набивке табака в бумагу и фасовочная линия. Так вот, приезжают на этот заводик специально обученные люди и приглашают всех рабочих выйти из цеха на улицу. Люди у нас понятливые. Выходят. Эти ребята аккуратно расстреливают цех из гранатометов. Потом говорят рабочим: «Ребята, мы понимаем, что вы не при делах. К вам претензий нет. Поэтому ищите себе другую работу». Садятся в джипы и уезжают. Все очень интеллигентно. Мир меняется к лучшему. Даже корпоративные монстры.

Антон! Я уважаю твой антиглобализм, но зачем международному фармакологическому концерну убивать Химика?

Вопрос в том, не выпускают ли калипсол те люди, которыеназывали Химика экспертом. MNJ Pharmaceuticals.

Это можно легко проверить.

Проверь. У тебя же остались медицинские связи. Ты, кстати, не знаешь, как этот калипсол действует?

Как действует? Хм... Это препарат для наркоза на короткихоперациях типа аборта. Или вправления вывиха. Или удалениязуба. При дозах раз в пять меньше наркотической он дает вместоглубокого сна пограничное состояние. Оцепенение со страннымигаллюцинациями.

Значит, калипсол — галлюциноген. Как LSD?

Не как LSD. Совсем по другому. LSD открывает тебе новыесвойства этого мира. А калипсол переводит тебя в другой мир.

Интересно...

Техника погружения такая. Обеспечиваешь тишину в квартире. Потом гасишь весь свет в комнате. Оставляешь одну маленькую лампочку. Потом запускаешь классическую музыку. Лучшевсего орган. Потом колешь себя и ложишься в постель.

Колоться обязательно?

Обязательно. Можно под кожу, можно в бедро, по-солдатски.

По-солдатски?

По-солдатски. Если солдата ранят или если газовая атака, ондолжен сам себе прямо через штаны ввести в бедро обезболивающее или антидот. Атропин какой-нибудь.

Мой друг, мне страшно подумать... Ты его пробовал?.

Да, мне Химик давал. Я пробовал раза три-четыре. Давно. Этоне опасно. К нему нет привыкания. Передозировка невозможна, доза — одна пятая от терапевтической.

Как ощущения?

Понимаешь, странно. Кайфа — никакого. Ни эйфории, ниулучшения настроения. Сначала тебе кажется, что ты умер. Но этоне страшно. Или не очень страшно. Затем ты поднимаешься сначала над домом, потом над городом, потом над Землей. И видишьЗемлю совершенно с космической высоты, но при этом очень яснои почему-то в коричнево-оранжевом свете. Как будто она освещена фонарями, вроде ночного проспекта. Потом вдруг, по своей воле, ты оказываешься под Землей. В хорошо обустроенных катакомбах. Вокруг тебя начинаются загадочные церемонии, какие-то массовые обряды. Происходит длинное, сложное, навороченное действие, в котором ты чуть ли не именинник. В результате ты понимаешь, что попал в другой мир, точнее, в другую часть этого мира. Понимаешь, что с существами, населяющими этот мир, можнообщаться. Но по-другому. Не как мы с тобой. А то ли мыслями, толи еле заметными движениями глаз и бровей, то ли музыкальными интонациями, которые передаются через странную жидкость. При этом сама музыка, та, которую ты поставил перед трипом, приобретает форму длинных коричневых кирпичных гротов, образующих уходящие вдаль галереи. Представляешь себе? Музыка приобретает плотность и форму.

Музыка становится трехмерной?

Да-да. Она выглядит как темные, уходящие вдаль арки. Разной высоты и ширины. И есть еще одна очень интересная штука. Тебе кажется, что если кто-то одновременно с тобой уколется, тоты сможешь наладить с ним сеанс связи. Это очень заводит. Потомучто когда трип кончается, ты, обычно, все помнишь и можешь поговорить с этим вторым человеком, вспоминая, как вы там общались. Иногда кажется, что даже можно поставить эксперимент. Загадать число. Попытаться в трипе его передать тому, кто укололсяодновременно с тобой на другом конце города. Или света. А потом, после трипа, проверить. Но самое главное — ты выходишь послекалипсола с мыслью, что смерти нет, а есть другой мир. Параллельный.

Антон сидел, серьезно задумавшись. Я посмотрел на него и продолжил рассуждать:.

Значит, если концерн Химика тайно рекламировал калипсол, то дело оказывается удивительно простым. Химик про это догадался, Химика убивают. Отрезают голову, чтобы напустить дыма. Замаскироваться. Или напугать Лилю. Красиво?

Так себе, — честно сказал Антон, встрепенувшись. — Ты жесам сказал про аналог, который выпускает совсем другой концерн. Как его? Кетамин? И пока мы не знаем, выпускает MNJ Pharmaceuticals калипсол или нет. Поэтому сейчас обсуждать эту версиюрано. Кроме того, даже если это они, то при чем здесь «Дейр-Эль-Бахри»? А «одиночество»? А число это дурацкое? Как там оно?

222461215.

Антон записал его на салфетке и принялся что-то рисовать.

Хорошо, — не унимался я. — А если верна твоя третья версия, и это некое тайное послание... Хотя кому? Всем подряд? Они хотят, чтобы это было везде.

Тому, кто способен это послание расшифровать.

Но это явно не мы. Слушай, а может, это все мистика?

Не исключено. Например, заказ тебе сделал какой-нибудьбогатый сумасшедший. С бредовыми идеями. Но тогда я не вижусвязи со смертью Химика. Я боюсь, что за сегодняшний вечер мыне решим эту головоломку. Слишком мало вводных данных. И мнепора. Динка ждет.

Голос его потеплел, что, вообще говоря, антоновскому голосу было не свойственно. «Мне бы девушку, от имени которой мой голос бы теплел, а не стервенел», — подумал я.

Насчет связи — суди сам. Загадочный заказ. Загадочнаясмерть. Между ними звено: калипсол. Я завтра выясню, кто выпускает этот наркотик, и поищу в интернете что-нибудь про Дейр-Эль-Бахри.

Отличная идея. Ищи про Дейр-Эль-Бахри. А я подумаю надчислом. Не зря же меня в мехмате пять лет учили. Созвонимся!

И он, расписавшись на слипе за нас обоих (Антон был богаче меня, а я не комплексовал: дружба все-таки), уехал на голубом прозрачном «тинькоффском» лифте со второго этажа на первый.

* * *

Я остался слушать музыку и допивать пиво. Nick Cave на два голоса с PJ Harvey пел своего странного Henry Lee. Я немного задрожал, потому что попытался вслушаться в текст. Еще в школе мы.

40 Арсен Ревазов. Одиночество-12 с Антоном и Матвеем учили английский, пытаясь записать на слух тексты песен. Уже тогда я, воспитанный родителями на классическом треугольнике Галич — Окуджава — Высоцкий (на самом деле — правильная пирамида: один злой, один добрый, один сильный, и все трое — умные), начал понимать, что настоящий рок во многом похож на КСП. Только в роке музыка лучше. А слова...

Тогда мы не знали, что рок это больше, чем сумма музыки и слов. Мы думали ровно наоборот: музыка плюс слова равняется любовь. Время было сильно доинтернетовское, тексты было взять неоткуда, поэтому очень полезной была подруга Матвея, по имени Алка-Палка. Она прожила в Лондоне лет десять и знала английский не хуже Маргарет Тэтчер. А поскольку Алка была страшна, как атомная война, постольку не брезговала нашей компанией недоделанных интеллектуалов. Она указывала нам ошибки в расшифровке и помогала переводить сленговые места. С тех пор у меня иногда включается в голове автопереводчик. Но в Henry Lee я вслушивался впервые.

Lie there, lie there, little Henry Lee Till the flesh drops from your bones For the girl you have In that merry green land Can wait forever for you to come home Я представил себе мясо, опадающее с костей. Брр... А у меня нет девушки в merry green land, которая будет ждать меня после моей смерти.

And the wind did howl and the wind did moan La la la la la La la la la lee A little bird lit down on Henry Lee*.

Я съежился от одиночества и ушел домой.

Конец третьей главы Лежи там, Генри Ли. Лежи, пока плоть не опадет с твоих костей. Потому что твоя девушка в веселой зеленой стране, может ждать вечно, пока ты вернешься.

И ветер воет, и ветер стонет. Маленькая птица села на Генри Ли. (англ. ).

⇐ Предыдущая 2 3 4 5 678 9 10 11 Следующая ⇒