ОТ АВТОРА 4 страница

Он лежал в постели и наблюдал за игрой теней на потолке. Свет уличных фонарей приглушали полузакрытые шторы. Габриель оставил окно открытым, несмотря на довольно свежий ветер. Время от времени его порывы обдавали холодом лицо и голые плечи. Будильник возле кровати отсчитывал секунды, мигая малиновыми цифрами. Часы показывали два часа ночи.

Первое, что Габриель сделал по возвращении домой, – влез в Интернет и открыл дневник. Возможно, хозяйка сделала свежую запись, которая прояснит, что произошло с ним в доме Уиттингтона. Увы, ничего нового. В последний раз Габриель заглядывал в дневник с полчаса назад. Опять ничего. Предыдущая запись создана три дня назад. Значит, таинственная незнакомка не расположена к откровениям.

Габриель снова и снова прокручивал в памяти визит к Уильяму Уиттингтону, особенно тот момент, когда он понял, что другой дальновидящий сканирует его разум. «Скачок» был выполнен очень грамотно. Он начался столь незаметно, что Габриель сперва ничего не почувствовал. Поначалу дальновидящий как бы прощупывал почву, но разведывательная вылазка немедленно превратилась в атаку, едва Габриель попытался вытеснить чужака из своего разума. Тот, кто его сканировал, определенно не хотел убираться.

Габриель мысленно воскресил годы обучения в «Глазе бури», когда он и другие члены группы отрабатывали навыки выхода в «скачок» друг на друге. Иногда испытуемому не говорили, что его сканируют, но Габриель всегда безошибочно распознавал попытку вторжения и без труда ее блокировал. На этот раз, однако, он чуть не упустил признаки чужого вмешательства. Дальновидящий действовал неслышно, как паук, и почти не оставлял следов. Его присутствие выдавал лишь тот самый запах мускуса и красного жасмина. Когда же Габриель наконец сообразил, что происходит, и стал защищаться, это было все равно что попытка захлопнуть дверь перед горной лавиной.

Кто это был?

Кто‑ то с необычайно развитыми способностями к дистанционному видению, равными его собственным. Нет, превосходящими их. Габриель никогда не встречал дальновидящих, которые бы использовали свой талант в качестве реального оружия, способного причинить физическую боль объекту вторжения. Он сам так не умел.

Габриель неохотно вспомнил страшную боль, пронзившую голову, когда он попытался отразить штурм, и непреодолимое желание сдаться, позволить противнику продолжить сканирование, лишь бы прекратить эту пытку. А что, если в следующий раз он не устоит перед натиском?

Хватит скулить. Еще никому не удавалось обойти Габриеля Блэкстоуна. В следующий раз он будет готов к атаке. Тем не менее сознавать, что соперник как минимум равен ему по силам, было странно. В «Глазе бури» никто и тягаться с ним не смел. Как там Фрэнки называла его? «Мистер Супердальновидящий».

Ах, Фрэнки… Габриель вдруг понял, что страшно по ней соскучился. Посреди всеобщего хаоса она всегда была голосом благоразумия. Что она сейчас делает? Вернулась с благотворительного вечера и легла спать? Он помнил привычку Фрэнки во сне слегка хмурить брови. Казалось, она не теряет сосредоточенности даже в царстве Морфея. Это забавляло Габриеля, и он ласково ее поддразнивал: «Для всех людей сон – это отдых, а для тебя – работа», а потом прижимался губами к маленькой складке между бровями, разглаживая морщинку поцелуем.

Фрэнки потеряла веру в него. Во второй раз. Наверное, она жалеет, что обратилась к нему за помощью и попросила разобраться с исчезновением Робби.

«Я буду расследовать гибель вашего сына, пока вы сами меня не остановите». Габриель дал слово. Зачем? Ведь как раз сегодня он собрался сообщить Уиттингтону, что бросает дело.

Перед его мысленным взором предстал Уильям Уиттингтон. Тонкая, как вощеная бумага, кожа, умные глаза, кости, просвечивающие сквозь плоть, будто голографическое предзнаменование. Этому человеку грозит опасность. Надо предупредить Фрэнки.

Опасность? Уиттингтон – не жилец, ему осталось всего ничего. Нет, «опасность» – неподходящее слово. И не стоит расстраивать Фрэнки, ей и так хватает забот.

Порыв ветра всколыхнул шторы, словно невидимая рука, шарящая в темноте. Габриель натянул одеяло на плечи и смежил веки. Завтра – день рождения Минналуш, и он приглашен в Монк‑ хаус на вечеринку в узком кругу. Торжество на троих. За праздничным столом будет сидеть его любовь. И его враг.

ГЛАВА 21

Позже, вспоминая свой последний вечер в Монк‑ хаусе, Габриель, как ни старался, не мог выстроить события в хронологической последовательности. Подробности представали смазанными и расплывчатыми, как на плохо проявленной фотографии. Кажется, праздник начался с танцев… Или танцевали после еды? На Морриган было голубое платье… или зеленое?

Он помнил зажженные свечи, благовония в керамических горшочках, шампанское в ведерке со льдом. Именинный торт из мороженого, который все трое по какой‑ то прихоти решили съесть перед основным блюдом. Габриель и Морриган хором пели «С днем рожденья тебя», Минналуш рассматривала подарки… Он купил для нее поэтический сборник Леонарда Коэна под названием «Музыка незнакомца» с подписью автора. Минналуш пришла в полный восторг.

– У нас для тебя тоже кое‑ что есть.

Морриган протянула ему маленькую коробочку в синей с блестками бумаге, перевязанную серебристой ленточкой.

– Для меня? Зачем?

– Затем.

– Ответ не засчитывается, – рассмеялся Габриель.

Он держал коробочку двумя пальцами и почему‑ то не решался ее открыть.

– На свете случаются и не такие чудеса. Иногда свиньи летают в облаках, – усмехнулась Морриган.

– А зебры носят пижамы, – добавила Минналуш.

– Ну же, взгляни.

Это был медальон на серебряной цепочке с выгравированной на внешней стороне монадой. Работа была на редкость тонкой. Внутри медальона оказались два шелковистых локона, переплетенных между собой и уложенных в виде вопросительного знака. Рыжий и черный.

Габриель погладил медальон и ощутил шероховатые линии гравировки. Он не испытывал особой любви к ювелирным украшениям, но, увидев выжидательное выражение на лицах сестер, растрогался.

– Спасибо, – произнес он. – Я всегда буду хранить ваш подарок.

Они улыбнулись.

Как прошел ужин, Габриель не помнил. В памяти сохранилось лишь, что ему все время подливали спиртное – сначала шампанское, затем ягодное вино Морриган. Он понимал, что следует остановиться, но в конце концов им овладела странная бесшабашность и голос здравого смысла умолк.

Потом начались танцы. Габриель танцевал с Морриган под песню Криса Айзека «Жестокая игра», а Минналуш на них смотрела. Морриган улыбалась ему восхитительными синими глазами, ее губы пламенели. Она прижималась к нему бедрами, Габриель держал ладонь на ее обнаженной спине. В танце они перемещались по всей комнате, и он чувствовал под пальцами упругие мышцы настоящей спортсменки. Крис Айзек запел «Мир в форме сердца». Эти музыкальные композиции навсегда слились в памяти Габриеля с воспоминанием о причудливых тенях, пляшущих на стене.

После этого события вечера начали наслаиваться друг на друга, превращаясь в безумный калейдоскоп ярких цветов, фантастических картин и бурных эмоций.

Габриель смутно помнил, что лежал на диване, хотя как он там оказался – бог его знает. Две женщины склонились над ним. Запах их волос и кожи смешивается с одуряюще‑ сладким ароматом тлеющих благовонных палочек. Руки Минналуш проводят по его волосам, ладонь Морриган гладит внутреннюю сторону запястья. Мягкие пальцы раздевают Габриеля. Во рту вяжущий вкус ягод, язык едва ворочается.

«Мы хотим поиграть с тобой, Габриель. Хотим показать тебе рай».

Он спит? Что это, явь или эротический сон, затуманенная алкоголем греза?

Бархатистые, но крепкие пальчики неторопливо расстегивают пуговицы на его рубашке. Белеющие в темноте руки обнимают, ласкают. Шелковистые веревки из волос Минналуш обвились вокруг его запястий. Морриган словно призрачное видение – фарфоровая кожа и сияющие сапфиры глаз. Всхлип чувственных губ, прижавшихся к губам, трение влажной плоти о влажную плоть. Кто в его объятиях – Морриган или Минналуш? Гладкий язычок скользит по телу, его быстрое трепетание сводит Габриеля с ума. Чувствительность кожи обострена до предела, он издает стон. Она целует его, затягивает его в себя мокрым, горячим ртом.

«Посмотри мне в глаза…»

В этот момент Габриель ощутил, что его сканируют. Почувствовал ее присутствие, ее почерк. Запах мускуса и красного жасмина. Где‑ то в глубине сознания промелькнула мысль о том, что надо встряхнуться и защитить себя… но у него не было сил. В отличие от предыдущего грубого вторжения на этот раз дальновидящая действовала медленно, томно. Внутренний глаз Габриеля начал раскрываться. Шире, шире, в полную силу. Он попытался создать блокировку, но понял, что не владеет собой. Инстинкт самосохранения заглушён. Внутренний глаз открыт настежь и полностью уязвим. Уязвим, как обычный глаз в пыльную бурю, когда нет возможности даже моргнуть.

Кто‑ то мягко, деликатно прощупывал его разум.

«Не сопротивляйся, Габриель».

Что происходит? Усилием воли он задал мысленный вопрос.

«Иди за мной…»

Приглашение – и утонченная ласка. Как хорошо… В паху приятно покалывает, ноги отяжелели, сознание плывет, плывет, плывет… Мозг – словно податливый воск.

«Кто послал тебя, Габриель? »

«Уильям Уиттингтон», – отвечает он без колебаний.

«Покуда он жив, поиск продолжится? »

«Да. Покуда он жив, поиск продолжится».

Она не отвечает, лишь мучительное чувство разочарования обволакивает мысли Габриеля тонкой дымкой.

«Жаль… Все могло быть прекрасно. Мы могли бы принять тебя в игру, открыть тебе твое истинное имя. Изменить твою жизнь, Габриель».

«Изменить мою жизнь. Изменить мою жизнь». Фраза крутилась в голове, как заедающая пластинка. «Изменить мою жизнь».

«Я покажу. Смотри. Ты мог получить все это».

Он застонал. Звуки и образы обрушились на его сознание через распахнутый внутренний глаз. Лавина ощущений.

«Нравится? »

Господи, какая красота. Невероятно.

Взору Габриеля предстали человеческие судьбы, жизнь и смерть – далеко, в тысяче миль отсюда. Он услышал вой солнечных ветров, увидел небо над головой – бескрайний синий апокалипсис. Его ноги упирались в миллионы нерожденных солнц. До него доносился шелест ангельских крыльев, а вокруг щиколоток обвивались змеи с золотистыми глазами.

Он понял, что вот‑ вот поймет непостижимый язык бытия, встретит того, кто безмолвен и велик многоречием. Сознание Габриеля продолжало расширяться. Он летел, парил. Как это удивительно – летать. Он поймал себя на том, что непроизвольно хихикает, словно от веселящего газа.

Теперь его охватила великая скорбь. Он принял в себя страдания миллионов людей. Горе хлынуло ему в сердце, поглотило его. Разрывающаяся от боли душа утонула в бездонном океане печали. Он зарыдал.

«Все хорошо, Габриель. Не плачь».

Покой. Он потянулся к женщине, которая лежала рядом, спиной к нему. Хотел повернуть ее и положить руку ей на грудь.

Ее кожа была мертвенно‑ бледной. Габриель тронул женщину за неподвижное плечо. Ее голова качнулась, и он увидел, что это Мелисса Картрайт. Пепельные волосы испачканы грязью и засохшей кровью. В фиалковых глазах – пустота. Габриель закричал, пытаясь откатиться от безжизненного тела, которое уже лежало на нем, и в голове у него помутилось от ужаса.

И вот наконец он снова один. Рисунок на белом листе.

«Прости, Габриель. Мне пора».

Он почувствовал, как она удаляется, выходит из его разума. Запах мускуса и красного жасмина постепенно ослабевал. Однако пустота оказалась еще страшнее, чем взгляд мертвых глаз Мелиссы Картрайт. Он еще никогда не переживая такого мучительного одиночества.

«НЕТ! – вырвалось у него. Короткое слово, пронизанное тоскливым отчаянием. – Останься! »

Но она уже исчезла.

Габриель смутно разобрал шум ссоры, чей‑ то плач, а потом, много времени спустя, к нему приблизилась женщина. В темноте он с трудом различил очертания ее фигуры. Она укрыла его легким одеялом, он рывком попытался сесть, но, к своему ужасу, обнаружил, что руки и ноги по‑ прежнему его не слушаются.

– Шшш. – Она прижала палец к губам. Габриель скорее угадал, чем увидел этот жест. – Спи. Все кончилось, – прошептала женщина.

Он закрыл глаза, как ребенок, ощущая тепло и уют. На него снизошел блаженный покой. За окном светила луна, листья шелестели на холодном ветру, в кустах шуршали какие‑ то мелкие зверьки, пела ночная птица.

* * *

Габриель проснулся в состоянии самого тяжелого похмелья, какое только испытывал в жизни. Он разлепил веки – больно. Провел распухшим языком по пересохшим губам – больно. Попробовал приподнять голову – дико, невыносимо больно. А что касается отвратительной тошноты с перепоя, этого, кажется, с ним не случалось со студенческих лет.

Габриель откинулся на подушки и напрягся, пытаясь определить, где находится. Он лежал на диване в гостиной сестер Монк, укрытый розовым пледом в лиловый цветочек. Окна были закрыты, в воздухе стоял кисловатый запах спиртного, смешанный со слабым ароматом благовоний. Даже солнечный свет казался несвежим.

Тишина. Со стены, через призрачную вуаль из частичек пыли, медленно кружащих в косых лучах солнца, безмолвно взирали деревянные маски. Голиаф неподвижно сидел в своем стеклянном аквариуме.

Габриель медленно сел и осторожно поставил одну ногу на пол. Черт! Любое движение вызывало новый приступ дурноты. Сощурившись, он поглядел на часы. Четыре минуты двенадцатого, почти полдень.

Переполненный мочевой пузырь едва не лопался. Габриель встал на ноги, слегка удивился босым ступням и направился к гостевому туалету, пошатываясь, как моряк, отвыкший от суши после долгого плавания. Туалет располагался позади столовой, рядом с кухней. Дверь в кухню была закрыта, но оттуда доносились приглушенные голоса. Габриель взялся за ручку.

Минналуш и Морриган, сидевшие за столом, как по команде посмотрели в его сторону.

Габриель стушевался, сообразив, что стоит в расстегнутой рубашке и в брюках без ремня. Краска залила его шею и уши, он почувствовал себя неловко, словно провинившийся юнец. Пальцы непроизвольно потянулись к пуговицам на рубашке. Сестры наблюдали за ним без всякого выражения.

– Доброе утро, – промолвила Минналуш.

– Доброе утро.

Габриель огляделся. После вчерашнего пиршества на кухне царил беспорядок: в мойке – грязная посуда, на столе – недопитая бутылка ягодного вина.

– Садись.

Габриель большим пальцем указал в сторону туалета.

– Я сейчас. Мне только надо…

– Мыло и чистое полотенце – на полке, – перебила его Морриган.

В крохотном туалете Габриель посмотрел в зеркало и содрогнулся: налитые кровью, воспаленные глаза, черная щетина на подбородке, потная кожа. Он приложил ладонь ко рту и дыхнул – фу, какое зловоние!

Габриель оперся руками о раковину и зажмурился. В голове мелькали картины вчерашнего вечера. Случилось ли все это на самом деле или ему просто приснился безумный эротический сон? Он нащупал медальон на шее. По крайней мере, эта вещь реально существует.

Как бы то ни было, нельзя торчать все утро в туалете и вспоминать, что произошло. Габриель включил холодную воду, умылся и прополоскал рот. За неимением расчески он провел по волосам мокрой пятерней, отчего волосы встопорщились еще больше. Красиво, ничего не скажешь.

Он вернулся в кухню. Минналуш все так же сидела за столом, а Морриган наливала кипяток из чайника в кружку. С верхней полки она достала узкую пробирку и высыпала содержимое – красноватый порошок – туда же.

– Держи. – Морриган протянула кружку Габриелю. – Пей. – Поймав его подозрительный взгляд, она досадливо поморщилась. – Ну же, пей. Это всего‑ навсего шиповник с ромашкой, лучшее средство от похмелья. Тебе станет лучше.

Габриель поднес кружку ко рту и заметил, что у него трясутся руки. Правда, после нескольких глотков он действительно почувствовал себя лучше. Возможно, все дело было в силе внушения, однако в голове у него определенно просветлело. Разумеется, Габриель не оправился полностью, но как минимум теперь мог смотреть на мир не щурясь.

Впервые за это утро он внимательно рассмотрел сестер. Одеты почти одинаково, в черные брюки и тонкие шерстяные свитеры. Полное отсутствие макияжа – по‑ детски естественные губы и глаза; волосы убраны в хвост.

В атмосфере чувствовалась напряженность, но Габриель пока не мог понять, связана ли она с взаимоотношениями сестер или их неприязнь направлена на него. Впрочем, скоро все выяснилось.

– Мы хотим, чтобы ты ушел, – негромко сообщила Морриган.

– И больше не возвращался, – добавила Минналуш.

Слова обожгли его злым огнем.

– Ты ведь просто‑ напросто ищейка, Габриель, так? Мы знаем, это ты копался в наших компьютерах. Как ты мог? Воспользовался нашим доверием, нашим радушием… Предал нашу дружбу… – Презрение в голосе Минналуш заставило Габриеля съежиться. Однако следующий вопрос поразил его в самое сердце. – Ты действительно считаешь, будто одна из нас убила Роберта Уиттингтона?

От изумления Габриель лишился дара речи. Сестры осведомлены, что он расследует гибель Уиттингтона‑ младшего и подозревает одну из них в убийстве. Как, черт побери, они узнали? Ответ на этот вопрос мог быть только один: из вчерашнего «скачка».

– Так это правда или нет? – дерзко спросил он, внезапно разозлившись.

– Ты кем себя возомнил?

Голос Минналуш дрожал от гнева.

– Тем, кто ищет ответы и не хочет, чтобы его водили за нос!

Габриель уже почти кипел.

– Мы любили Робби. – Морриган подалась вперед, вытянула руки перед собой и прижала ладони к столу. – Помогали ему обрести то, что он искал.

– Да‑ да, я в курсе. – Габриель с отвращением махнул рукой. – Вы с ним «играли». Хотел бы я знать, что это за «игра»!

– Игра, исполненная высшего смысла. Робби всегда был искателем, он избрал путь трансформации души. Мы помогали ему.

– Трансформация души, ну надо же, – саркастично усмехнулся Габриель.

– Мы могли бы помочь и тебе.

Морриган в упор посмотрела на него льдистыми синими глазами. Ее зрачки сузились и превратились в две крошечные точки.

– Черт возьми, о чем вы вообще говорите? – процедил он сквозь зубы. – Простите, но, кажется, я не просил ни одну из вас быть моим духовным наставником!

– Если кто и нуждается в помощи, Габриель, так это ты. Твое высокомерие просто поразительно.

– Это никого не касается!

– Касается, если из‑ за этого гибнут люди! – с вызовом бросила Минналуш. – Например, Мелисса Картрайт.

Стало быть, они знают и про Мелиссу. Неужели им удалось проникнуть в его разум так глубоко? Габриель всегда слыл мастером блокировки, но одна из сестер вошла в его сознание с такой легкостью, будто повернула ключ в замке. Как?! Его взгляд упал на пустые бокалы в мойке. Их еще не помыли, и на донышках остались красные круги от вина.

– Вы меня подпоили, – медленно произнес Габриель. От вскипевшего гнева у него закружилась голова. Он взял со стола наполовину опорожненную бутылку ягодного вина и понюхал. – Ты добавила туда свое зелье? – сверкнул он глазами на Морриган.

Та не ответила.

– Дело не в вине, так ведь? Кто из вас дальновидящая?

– Дальновидящая? О чем ты говоришь? – изобразила удивление Морриган.

– Габриель, ты бредишь, – пожала плечами Минналуш.

В висках у него застучало. Он изо всех сил старался сдержать себя.

– Мне нужно знать одну вещь.

– Какую?

– Чей это дневник?

Молчание.

Габриелю хотелось швырнуть бутылку о стену, но он взял себя в руки и попытался дышать ровно.

– Прошу вас, скажите.

На лицах сестер не дрогнул ни один мускул. Маски, гладкие бесстрастные маски.

– Твой? – рявкнул Габриель на Минналуш.

Она устремила на него немигающий взгляд ясных зеленых глаз.

– Или твой? – Он в упор посмотрел на Морриган. – Говори, чтоб тебя!

Он грубо схватил ее за запястье, так что кости едва не хрустнули.

– Не смей, – тихо сказала Морриган, и эта короткая фраза остановила Габриеля, словно пуля.

Пряди черных волос упали на лоб Морриган, слегка блестевший от пота, а взгляд заставил Габриеля сжаться. Он отпустил ее руку и шагнул назад. От стыда и сожаления ему стало так скверно, что во рту появился металлический привкус.

– Уходи, – твердо сказала Морриган, потирая запястье.

Он рванул с шеи медальон и бросил его на стол.

– Не думайте, что все кончилось. Я буду продолжать поиски. Отец этого несчастного юноши имеет право знать о судьбе своего сына!

Гробовое молчание. Непроницаемые лица.

Спотыкаясь, Габриель направился к выходу. Перед глазами у него все плыло. Он открыл парадную дверь и зажмурился. Мягкий свет осеннего солнца показался ему слишком резким. Резким казалось все вокруг; каждая травинка была острой, как лезвие бритвы.

Он удержался от искушения оглянуться – а вдруг сестры побежали за ним? В глубине души он знал, что это не так. Они велели ему уходить.

Габриель вышел на крыльцо и закрыл за собой дверь. Все, обратного пути нет. Уже на улице, сгорая со стыда и мучаясь тошнотой, он обнаружил, что забыл в доме туфли и бумажник, а в руке по‑ прежнему сжимает недопитую бутылку ягодного вина.

Как ни удивительно, первое же такси, которое он попытался остановить, затормозило у тротуара. Водитель старательно избегал смотреть на босые ноги Габриеля, а возле дома выключил счетчик и терпеливо дождался, пока горе‑ пассажир сбегает наверх за деньгами.

Войдя в квартиру, Габриель сразу заметил мигающий огонек автоответчика. С бьющимся сердцем он нажал кнопку. Может быть, сестры позвонили ему, пока он ехал? Может, они хотят все объяснить и помириться?

«Габриель. – Жестяной звук автоответчика не мог скрыть панику в голосе Фрэнки. – Позвони мне, пожалуйста. Уильям умер!.. »

ГЛАВА 22

Уильяма Уиттингтона Третьего кремировали прекрасным осенним днем. По окончании закрытой церемонии Габриель отвез Фрэнки домой в Холланд‑ парк.

Выглядела она совсем больной. Несмотря на безупречный макияж, ее кожа была землистого цвета, а пересохшие губы шелушились. Когда Габриель взял Фрэнки за руку, помогая выйти из машины, ее пальцы были просто ледяными.

Несколько мгновений она стояла, глядя на внушительный фасад здания.

– Я люблю этот дом… Но жить здесь без Уильяма…

Фрэнки судорожно всхлипнула.

– Понимаю… Мне очень жаль.

– Он был великим человеком. О‑ о, сколько ходило сплетен, когда мы поженились! Мол, какая там любовь при нашей разнице в возрасте? Меня называли охотницей за деньгами, авантюристкой… Но я любила его. – Фрэнки склонила голову. – В последние месяцы Уильям отгораживался от меня, думал, что мне так будет легче… И вот его нет. Я многого не успела ему сказать… – Она крепко прижала кулаки к глазам. – Господи, как мне это пережить?

Габриель привлек Фрэнки к себе, расстегнул пальто и завернул ее, будто в кокон, в одну полу, чтобы защитить от холодного ветра. Она заплакала, сотрясаясь в страшных, сухих рыданиях. Ее горе было поистине безутешным. У Габриеля невольно увлажнились глаза, он принялся гладить Фрэнки по волосам.

– Ну‑ ну, не надо так. Не плачь, моя храбрая девочка. Пожалуйста, не плачь, а то я тоже заплачу.

Наконец Фрэнки немного успокоилась, отстранилась от Габриеля, достала из сумочки ворох бумажных салфеток и промокнула глаза.

– Извини, – хрипло сказала она.

Габриель вновь поразился ее бледности. А выражение глаз…

– Фрэнки, хочешь, я попрошу одну из твоих подруг переночевать с тобой сегодня? Кому позвонить?

Она яростно замотала головой.

– Нет, не надо! Я… Я подумываю о том, чтобы уехать.

Сердце Габриеля словно сжала холодная рука.

– Уехать? Куда?

– Не знаю… Куда‑ нибудь в теплые края.

Каждая мелочь в доме напоминает Фрэнки о человеке, которого она любила, осознал Габриель. Естественно, что ей хочется сбежать от этих воспоминаний. Однако мысль об ее отъезде была для него невыносима. Он должен быть рядом, должен беречь ее.

– Фрэнки, не уезжай. Тебе нельзя оставаться одной.

– Я и так одна.

Безграничная скорбь в ее голосе привела Габриеля в отчаяние.

– Ты же не можешь просто взять и исчезнуть. – Его ладонь легла на рукав Фрэнки. – Будь на связи.

– Тебе не кажется, что нам пора отдохнуть друг от друга?

– Ты разочаровалась во мне, я знаю. Это вполне объяснимо. – Пальцы Габриеля стиснули ее локоть. В груди нарастал страх. – Но, пожалуйста, Фрэнки, не бросай меня. Прошу тебя!

– Мне сейчас нелегко, – призналась Фрэнки. – Тебе, наверное, тоже. Кроме того, все закончилось, верно? Я хотела, чтобы Уильям знал, что случилось с его сыном, но Уильяма больше нет, а мстить кому бы то ни было, по‑ моему, теперь бессмысленно.

– Я обещал твоему мужу, что не брошу расследование.

Едва произнеся эти слова, Габриель понял, насколько они пусты. Каким образом он сможет добиться результатов, если сестры выгнали его из Монк‑ хауса? Бумажник, туфли и ремень ему доставили домой аккуратной посылкой, записки к ней не прилагалось. Никаких намеков на продолжение отношений. Такое безразличие его просто бесило. Сестры легко вышвырнули его из своей жизни, будто отменили подписку на скучный журнал. Тем не менее, несмотря на злость и обиду, Габриель знал, что побежит к ним, стоит лишь той или другой поманить его пальцем. Как же он жалок! Отвратительно жалок.

– Уильям говорил мне о твоем обещании, – устало произнесла Фрэнки. – Насколько я поняла, ты дал слово, что прекратишь искать Робби, только если мой муж остановится сам. Думаю, смерть Уильяма снимает с тебя все обязательства.

Что она такое говорит?.. Во взгляде Фрэнки, однако, не было и тени издевки, лишь печаль.

Габриель с тоской смотрел, как она ищет в сумочке ключи. Ее ничем не переубедить, понял он. Фрэнки уйдет, а ему останется лишь смотреть ей вслед.

– Я позвоню, – сказала она. – Правда, позвоню. Но сейчас мне нужно побыть одной, разобраться в себе. – Она легко коснулась губами его щеки. – Не хмурься, со мной все будет в порядке.

Фрэнки двинулась к дому неуверенной походкой, словно человек, плохо видящий без очков.

Ветер усиливался. С утра небо резало глаз синевой, но к тому времени, как Габриель сел в машину, темные тучи окончательно закрыли солнце.

Лето кончилось, подумал он. Розы в саду сестер Монк, наверное, уже почернели, а может, наоборот, отчаянно цветут в последнем страстном порыве, перед тем как засохнуть… В глубине души Габриель сознавал, что эта смена времен года отражает некую трансформацию в нем самом. Он пока не осмыслил, что оставил позади, и никоим образом не догадывался, что ждет его в будущем.

Когда Габриель припарковался на углу возле дома Исидора, уже вовсю лил дождь. Зонта у него не было, поэтому от машины до крыльца пришлось бежать. Промокший насквозь, Габриель нажал кнопку звонка. Исидор открыл дверь. Несколько секунд они молча смотрели друг на друга.

– Мне нужна твоя помощь, – наконец промолвил Габриель.

– Не вопрос, – мгновенно отозвался приятель. – Входи.

– Как Фрэнки? – спросил Исидор, протягивая замызганное полотенце.

– Плохо.

Габриель принялся энергично вытирать волосы.

– Понятное дело. – Исидор сунул ему в руку кружку с какой‑ то дымящейся жидкостью. – На, согревайся.

– Что это?

Габриель сделал осторожный глоток. Горяченная жидкость обожгла ему нёбо.

– «Быстросуп». Отличная штука.

Варево оказалось безвкусным, на зубах что‑ то скрипело, но Габриель испытывал странный комфорт. Ему нравилось сидеть в этом дурацком кресле, прихлебывать обжигающий суп и наблюдать, как Исидор слоняется по комнате. В углу тихонько бормотал телевизор – в сотый раз повторяли сериал «CSI: Место преступления». Исидор по‑ прежнему был безнадежно влюблен в обольстительную и хладнокровную Кэтрин Уиллоуз.

Габриель опорожнил кружку и аккуратно поставил ее на распластанный журнал комиксов.

– Что случилось, Гейб?

Исидор пристально посмотрел на товарища.

– Кажется…

Габриель запнулся и вновь перевел взгляд на комиксы. На обложке была изображена пышногрудая красотка‑ «доминатрикс» в облегающем костюме. Суперледи сражалась с трехглазым ящероподобным уродцем и, судя по внешнему виду, была способна расправиться с любым чешуйчатым гадом.

– В чем дело?

В голосе Исидора послышалась тревога.

Габриель сделал глубокий вдох.

– Мне кажется, Уиттингтона убили.

Произнеся эту фразу, он испытал облегчение.

– Что за ерунда? Старик был неизлечимо болен. Прискорбно, что он умер, но ведь этого следовало ожидать.

– Уиттингтон болел раком, а скончался от аневризмы мозга.

– Когда иммунитет ослаблен, к человеку так и цепляются разные болячки.

– Я уверен, это убийство.

Исидор непонимающе поглядел на приятеля.

– Хорошо, допустим. Тогда объясни, каким образом убийца спровоцировал развитие аневризмы в мозгу старика. Такого просто не может быть!

– Думаю, она воспользовалась дистанционным видением.

– Она? Та женщина, что утопила Робби?

⇐ Предыдущая 11 12 13 14 151617 18 19 20 Следующая ⇒