ОТ АВТОРА 1 страница

ГЛАВА 15

На премьере «Ромео и Джульетты» мужчины были в смокингах, дамы – в вечерних туалетах, публика угощалась дорогим шампанским. Правда, очень скоро выяснилось, что интересы сестер Монк весьма разнообразны. В течение недели Габриель сопровождал их еще трижды. Вместе они побывали на поэтическом вечере «открытого микрофона», посетили турнир по кикбоксингу в Эссексе, а также устроили пикник на кладбище. Надо отметить, кладбище было не простым, а Хайгейтским, где нашли упокоение Карл Маркс, Кристина Россетти, Джордж Элиот и Майкл Фарадей.

– Кроме того, здесь обитает призрак Люси Вестенра, – сказала Морриган. Она сидела на траве, скрестив ноги, держала на коленях тарелку с сэндвичами и никак не могла выбрать, какой бутерброд съесть – с огурцом или с майонезом. Прочитав на лице Габриеля немой вопрос, она пояснила: – Это из «Графа Дракулы».

Несмотря на расслабленную позу, Морриган держала спину прямо. Она почти никогда не сутулилась, и даже в моменты отдыха в ней чувствовалась скрытая энергия. Рядышком, подобрав под себя ноги, пристроилась Минналуш. Ее рыжие волосы были стянуты в небрежный узел, и она деловито пыталась откупорить винную бутылку. Габриель понимал, что должен предложить помощь, но Минналуш выглядела так очаровательно – бутылка зажата в руке, кончик языка от усердия высунут наружу, – что он не решился прервать ее занятие. Глядя на двух сестер, сидящих бок о бок, Габриель ощутил душевный подъем.

– Дракула?

– Да. Брэм Стокер черпал вдохновение на Хайгейтском кладбище.

Морриган прикрыла глаза и нарочито скорбным голосом начала декламировать:

– «" Он молод и здоров, тут хватит поцелуев на всех нас…" Светлая дева подошла ко мне и наклонилась надо мною так близко, что я почувствовал ее дыхание. Оно было какое‑ то сладкое, точно мед… но в этой сладости чувствовалась горечь, отвратительная горечь, присущая запаху крови…»

Морриган замолчала и распахнула изумительные синие глаза. Не успел Габриель опомниться, как Минналуш подхватила монолог, очевидно, с того места, где остановилась сестра.

– «Она наклонялась все ближе и ближе, облизывая при этом свои губы, как животное; при свете луны я заметил, что ее ярко‑ красные губы и кончик языка, которым она облизывала белые острые зубы, обильно покрыты слюной. Ее голова опускалась ниже и ниже, и губы ее, как мне показалось, прошли мимо моего рта и подбородка и остановились над самым горлом. Кожей я ощутил какое‑ то щекотание и прикосновение двух острых зубов. Я закрыл глаза в томном восторге и ждал, и ждал, трепеща всем существом».

– Ну ничего себе! – Габриель переводил изумленный взгляд с одной женщины на другую. – Что это было?

– Бедный Джонатан Харкер, отбивающийся от суккубов графа Дракулы. Очень эротично, не находишь?

– Еще бы. Это из книжки?

Морриган кивнула.

– Писатели‑ викторианцы знали, как соблазнительны сексуальные игры садомазо, тут надо отдать им должное.

– Эта книга, пожалуй, особенно хороша. Она что, лежит у тебя на прикроватной тумбочке?

– Может, Минналуш и держит ее у себя под подушкой, но лично я не перечитывала «Дракулу» со школы.

– Я тоже, – закивала Минналуш. – Честно говоря, в мои четырнадцать граф Дракула был для меня кумиром из кумиров – темноволосый, красивый, с отличными зубами. К счастью, я повзрослела, и моим мужчинам уже не обязательно отличаться такой экзотичностью.

Минналуш расхохоталась и хлопнула ладонью о ладонь сестры в импровизированном салюте.

Габриель тоже рассмеялся, однако замечание привело его в легкое замешательство. В то время как он с трудом может запомнить номер собственного телефона, эти женщины, по‑ видимому, дословно цитируют целые куски текста, да еще из книги, которую не открывали много лет. Впечатляет и… чуть‑ чуть пугает.

Минналуш наконец удалось справиться с бутылкой. Пробка вышла с приятным скрипом.

– Габриель, выпьешь немного?

Он заметил, что на бутылке нет ярлыка, и подозрительно понюхал темно‑ красную жидкость.

– Что это такое?

– Ягодное вино. Морриган сама его готовит.

Габриель осторожно пригубил напиток. Вино оказалось на удивление превосходным.

– Боюсь, я основательно на это подсяду.

Он отхлебнул еще.

Минналуш улыбнулась.

– Рада, что тебе понравилось. Это вино очень полезно для укрепления иммунной системы. Пей его каждый день понемножку.

– Не откажусь.

Габриель осушил бокал. На донышке остался темный круг осадка.

Минналуш удовлетворенно кивнула.

– Еще?

– С удовольствием.

– За нас, – с лукавой улыбкой произнесла она.

– За то, чтобы узнать друг друга поближе, – добавила Морриган и сощурилась на солнце.

Звон, с которым ее бокал ударился о бокал Габриеля, был прозрачным и чистым, как счастье.

* * *

Возможно, вино Морриган и укрепляло иммунную систему, но при этом оно могло свалить с ног даже быка. Дома Габриель заснул прямо перед телевизором. Проснувшись, он обнаружил, что лежит на диване, скрючившись в неудобной позе, подушка под головой закапана слюной, телевизор все еще работает, а на кофейном столике надрывается телефон.

Габриель посмотрел на часы – без семи минут полночь, для дружеских звонков поздновато. Убрав звук на телевизионном пульте, он поднял трубку.

– Я тебя разбудила?

Голос Фрэнки звучал так отчетливо, точно она стояла рядом.

– Не важно. Что стряслось?

В общем, ничего.

– Она помолчала. – Я просто хотела поговорить, узнать, как твои дела.

– Нормально. – Габриель нахмурил брови. – А у тебя?

– Тоже, – сказала Фрэнки, но по ее тону он понял, что это не так.

– Что случилось? Уже поздно. Почему ты не в постели?

– Я в постели.

– А где Уильям?

В самом деле, не может же она болтать с ним, когда рядом лежит муж.

– Спит. С тех пор как заболел, он спит в другой комнате. Не хочет беспокоить меня. – Фрэнки опять умолкла. – Сначала я категорически возражала, но он настоял… Наверное, ему так легче.

– Понимаю.

Интересно, в какой степени сохранилась между супругами Уиттингтон физическая близость? Габриель знал, что не имеет права размышлять на эту тему, но сейчас, в сложившихся обстоятельствах, вопрос возник у него сам собой.

– Габриель…

– Что?

И снова пауза, такая длинная, что на мгновение ему показалось, будто Фрэнки нет на линии.

– Ты никогда не задумывался, что было бы, если…

– Если что?

– Если бы мы остались вместе?

Габриель потер лоб.

– Конечно, задумывался.

И не только об этом, мысленно продолжил он. С тех пор как Фрэнки вновь вошла в его жизнь, он неоднократно спрашивал себя, могут ли они восстановить прежние отношения. Его мучила совесть, ведь в действительности он вовсе не желал Уильяму Уиттингтону смерти, но факты говорили за то, что в недалеком будущем Фрэнки опять станет свободной женщиной.

На другом конце провода послышался долгий, тяжелый вздох. Глухим голосом Фрэнки произнесла:

– Я люблю Уильяма, люблю всем сердцем. Ты мне веришь?

– Разумеется, верю.

– Но иногда я не могу удержаться, чтобы не… Прости, я не должна так говорить… Не должна вываливать на тебя свои проблемы. Это нечестно.

– Ты можешь говорить со мной о чем угодно.

– Понимаешь, все произошло слишком быстро. Мы с Уильямом так мало прожили вместе… Заболев, он начал отдаляться от меня. Он уже попрощался со мной, и теперь я не могу до него достучаться.

– Фрэнки, мне очень жаль…

– С тобой было легче. Во многих отношениях ты вел себя как последняя скотина, но я всегда знала, о чем ты думаешь, что собираешься делать.

– Ну спасибо.

– Говоря это, я чувствую себя предательницей.

– Каждому из нас нужно дружеское плечо, чтобы выплакаться.

– Ты прав.

– Фрэнки…

– Прости, что разбудила тебя, – торопливо проговорила она.

Уже жалеет, что позвонила, понял Габриель и вздохнул.

– Ничего, звони в любое время.

Он положил трубку и уставился на телефон. Две недели назад он бы не поверил, что у них состоится подобный разговор. Фрэнки открывает перед ним душу, вспоминает о прошлом, хочет общения… Две недели назад этот звонок заставил бы Габриеля подпрыгнуть от радости, но сегодня почти не произвел на него впечатления, и, чтобы понять почему, не требовалось познаний в психоанализе. На мгновение он вспомнил беднягу Джонатана Харкера, который чуть не стал жертвой вампиресс, наложниц графа Дракулы. «Я закрыл глаза в томном восторге и ждал, и ждал, трепеща всем существом». Господи, ну почему в этом мире все так сложно устроено?

* * *

Определение «сложная» даже приблизительно не могло охарактеризовать ситуацию, в которой оказался Габриель Блэкстоун.

В последующие восемь недель он, Морриган и Минналуш стали буквально неразлучны. Все глубже погружаясь в мир сестер Монк, Габриель постепенно терял способность судить о них беспристрастно.

Он знал, что сестры строят в отношении него определенные планы – в дневнике говорилось об этом совершенно недвусмысленно. Должен ли он был остерегаться? Вне всяких сомнений. Остерегался ли? Нет. Чем больше времени Габриель проводил в обществе сестер, тем труднее ему было удерживать свои защитные барьеры. Его медленно соблазняли, и он уступал соблазну. Быть предметом внимания сразу двух экстраординарных женщин – от этого у кого хочешь закружится голова.

Сестры Монк действительно отличались от прочих женщин. И пускай Габриель видел их почти каждый день, иногда в самых приземленных ситуациях – например, во время стирки или рано по утрам, в халатах, с растрепанными волосами и бледными губами, – тем не менее они оставались для него экзотическими созданиями, полными загадок. Безусловные представительницы своего времени, сестры, однако, во многом были старомодны, и эта приверженность к старине сквозила в повседневных мелочах.

– Ты до сих пор этим пользуешься? – как‑ то спросил Габриель у Минналуш, показывая на счеты с костяшками из слоновой кости.

– Конечно, – ответила она, удивленная вопросом. Увлечение сестер Монк алхимией также слегка отдавало колдовством, старыми пыльными фолиантами и безумными пророчествами.

Габриель забросил работу. Раньше он всегда поровну делил свою энергию между трудом и развлечениями, хотя грань между этими понятиями была зыбкой. Теперь он каждый день сопровождал Минналуш и Морриган Монк в их поездках по городу. Обе дамы неизменно производили фурор, где бы ни появлялись. Габриелю льстило внимание окружающих, когда он входил в помещение под руку с двумя ослепительными красавицами. Он испытывал гордость и даже некоторый собственнический инстинкт. Эти леди пришли со мной, думал он, ловя восхищенные взгляды, я – их кавалер.

Однако позже, воскрешая в памяти события этих двух месяцев, Габриель прежде всего вспоминал не парадные светские рауты, элитные спортивные матчи или дорогие рестораны, а тихие вечера в особняке Монк. Напоенные очарованием сумерки в саду, когда огненные цветки горбатого дерева постепенно растворялись во тьме, когда он вдыхал аромат жасмина, чьи пышные ветви своей тяжестью грозили раздавить подпорки… Габриель вспоминал, как сидел в кресле с потрескавшейся кожаной обивкой и потягивал из бокала домашнее вино. Напротив него Морриган, свернувшись калачиком в другом кресле, увлеченно читала книгу; Минналуш восседала на высоком табурете за рабочим столом и, вооружившись миниатюрным резцом, усердно приводила в порядок очередную маску.

Из проигрывателя современного музыкального центра «Накамичи» все время неслась какая‑ нибудь красивая музыка. Сестры обладали обширной фонотекой, но больше всего любили Первый струнный квартет Чайковского, особенно его вторую часть – Andante cantabile. Воспоминания о долгих теплых днях в доме у сестер неизменно связывалось у Габриеля со щемящим пением скрипки. Этот лейтмотив золотой нитью протянулся через все лето.

И все же Габриель вел образ жизни шизофреника.

За нас. За то, чтобы узнать друг друга поближе. Все хорошо, только… В их тесной компании незримо присутствовал четвертый человек. Если троица наливала вино, он также поднимал свой бокал, провозглашая безмолвный тост. Когда Габриель и сестры Монк нежились на солнышке в саду, невидимка тоже подставлял лучам худые длинные ноги, улыбаясь простой, открытой улыбкой, а в уголках его глаз – этих до нелепости доверчивых глаз – собирались морщинки. Роберт Уиттингтон. Тот, кто умер с немым воплем на устах, чей разум был разрушен.

Внешне Габриель не проявлял беспокойства, смеялся вместе с сестрами, флиртовал, ласково поддразнивал, но на речном дне этой задушевной дружбы камнем лежало осознание того, что одна из них – убийца.

Иногда Габриель забывал об этом или просто заставлял себя забыть. Одна из сестер каждую ночь приходила в его сны.

Минналуш или Морриган – он не знал. Как ни странно, это объяснялось простым нежеланием убедиться в виновности той или другой.

Он считал, что по мере сближения с сестрами неизбежно раскроет все секреты, но день проходил за днем, а имя хозяйки дневника по‑ прежнему оставалось мучительно‑ сладкой тайной.

Несмотря на всю свою теплоту и безграничное обаяние, Минналуш никогда не раскрывалась полностью. Ее характер вызывал у Габриеля ассоциации с прозрачной дымкой, стелющейся над водой, влажным туманом и тайными, скрытыми от посторонних глаз местами. Минналуш находилась в расцвете зрелой красоты. Длинные, золотисто‑ рыжие волосы, обрамляющие высокие скулы, полная грудь, округлые бедра и чувственный цыганский рот отвечали всем критериям истинной женственности.

Индивидуальность Морриган легче поддавалась описанию. Все в ней было четким и ясным: черты лица столь же совершенны, как профиль на греческой вазе, черные волосы – черны до полуночной синевы, белки глаз почти неестественно белоснежны. В каждом движении Морриган сквозила кошачья грация. Глядя на нее, думалось, что эта женщина без колебаний берет все, что пожелает от жизни и любви.

В присутствии Минналуш ощущалась медленная пульсация сексуальной энергии. Габриель припомнил одну из записей в дневнике: «Я испытываю потребность отдаваться любви полностью, всем телом, всей собой». Ну конечно, эти строки могла написать только Минналуш. «Любовь – это экстремальный спорт. Она развивает мускулы разума так же интенсивно, как подъем в гору тренирует сердечную мышцу. Любовь и спорт одинаково рискованны». Разве это не слова Морриган?

Габриель изо дня в день наблюдал за сестрами, оценивал их поведение, пытался сопоставить его со стилистикой загадочных текстов дневника. Нужно только быть повнимательнее, и ему обязательно повезет. Один случайный жест, одна нечаянная фраза, и тайна будет раскрыта.

Габриелю как‑ то не приходило в голову, что его приоритеты сместились: установить авторство дневника теперь было для него важнее, нежели найти убийцу Робби Уиттингтона. Он убеждал себя, что обе цели неразделимы. Как только он узнает имя хозяйки дневника, сразу станет понятно, кого она называет инициалом «М» и кто в действительности утопил бедного Роберта.

Вероятность того, что автор дневника и убийца – одно и то же лицо, Габриель отметал начисто.

* * *

Габриель знал: есть еще один способ установить личность преступницы. Возможно, ответ кроется в таинственном файле «Ключ Прометея». Спустя несколько дней после первого выхода в театр с сестрами ему удалось вытащить из клавиатуры «Макинтоша» миниатюрный шпионский чип.

Исидор облегченно вздохнул. Владелец ки‑ логгера, компьютерный маг по имени Аарон, отличался мозгом гения и кулаками уличного бойца, и злить его было опасно. Прежде чем вернуть чип, Исидор переписал все нажатия клавиш, зафиксированные «шпионом». На следующий день он позвонил Габриелю.

– Пароль для открытия «Ключа Прометея» – это имя, Гермес Трисмегист.

– Язык сломаешь, – посетовал Габриель, аккуратно записывая слова на бумажку.

– Теперь у тебя развязаны руки, братишка. Можешь открыть файл в любое время, только смотри не попадись.

– Попытаюсь при первом удобном случае.

Тогда Габриель действительно собирался это сделать. Однако дни проходили, а он все тянул. По правде говоря, возможность залезть в компьютер появилась не сразу, но когда наконец такой шанс представился, Габриель им не воспользовался.

Воскресным днем он вошел в кухню, чтобы нарезать лимон для свежеприготовленной граниты. Минналуш и Морриган отдыхали в саду – качались в гамаке. Минналуш захотелось выпить чего‑ нибудь прохладительного, и она отправила Габриеля в дом.

Нарезав лимон, Габриель достал из холодильника кувшин с гранитой и наполнил высокий бокал, затем поставил кувшин на место. Его взгляд задержался на дверце холодильника, увешанной неровными рядами фотографий, которые держались на цветных магнитиках. На многих снимках был запечатлен сам Габриель. Вот он с преглупой физиономией изображает Али Джи, героя юмористической телепередачи. Черт, как стыдно. Наверное, в тот вечер он перебрал спиртного. Поразительно: на всех фотографиях у него беззаботный и счастливый вид. Прямо как у Роберта Уиттингтона.

Габриель нахмурился, вспомнив про фотокарточки юноши, прикнопленные к стене в спальне. Интересно, висят ли они там до сих пор? На верхнем этаже он побывал только раз, в свой первый тайный визит. Несмотря на близкую дружбу с сестрами, некоторые границы общения все же оставались незыблемыми, в том числе запрет на посещение спальных комнат. Увы.

Габриель взял бокал и покинул кухню. В гостиной его взгляд упал на «Макинтош». Компьютер находился в спящем режиме, на дисплее отображался скринсейвер: девушка с развевающимися волосами и в летящих одеждах таинственно улыбалась солнцу, которое то разгоралось, то гасло у нее в ладонях.

Габриель остановился. В бокале тихонько звякнули кубики льда. Через прорези в ставнях он видел гамак и двух женщин. Морриган, накрыв лицо шляпой, дремала; Минналуш листала журнал. Он посмотрел на компьютер. Нужно лишь ввести пароль, открыть файл, стащить из коробки чистый компакт‑ диск и быстренько переписать содержимое. Как просто. Ну же, вперед.

Уголком глаза он заметил шмеля, который застрял между рамами и с отчаянным жужжанием бился об оконное стекло. На полке, в своей стеклянной коробочке беспокойно перебирал лапками Голиаф.

Габриель ждал, ощущая странную пустоту. К горлу подкатил неприятный комок. Содержимое файла даст ответ на вопрос, кто убил Роберта Уиттингтона. Давай, Блэкстоун, действуй.

На охлажденном бокале сконденсировались капельки влаги, ладонь Габриеля намокла. Он взял бокал в другую руку и вытер ладонь о штаны. Широко распахнув створчатые стеклянные двери, он шагнул в жаркое марево сада.

ГЛАВА 16

Примерно с этого времени Габриелю регулярно начал сниться один и тот же сон. Он находился в Портале – там, где Роберт Уиттингтон открыл дверь и выпустил наружу безумие. Несмотря на то что Габриель уже хорошо знал помещение, оказавшись в нем, он всякий раз испытывал благоговейный трепет. Слепящий свет из‑ под высокого купола; массивные стены из концентрических каменных кругов, исписанных непонятными значками; ощущение, что он попал в священное место.

В этой точке сна Габриеля переполняли радость и чувство приятного ожидания. Он бы охотно пожелал проснуться именно в этот момент, но сон всегда продолжался.

Дверь. Дверь, приоткрытая на волосок.

Он знал, что не должен приближаться к ней; знал, что за ней скрыто. Боль и лавина образов, которые обрушатся на него и превратят мозг в бесформенное месиво. От страха Габриель покрывался холодным потом. Отвернись. Отойди. Вопреки всему он продолжал двигаться к двери, протягивая пальцы к ручке.

Он где‑ то читал, что сны могут служить предвестниками реальных событий. Люди, которым снились увечья и смерть, как оказывалось, имели серьезные проблемы со здоровьем. Чем кошмарнее становились сны, тем сильнее ухудшалось их состояние, хотя больные могли и не подозревать о своих недугах. Прогрессирование сна означало усугубление болезни.

Во сне Габриель подходил все ближе к двери. Каждая ночь на шаг приближала его к тому мгновению, когда он не просто коснется двери, но распахнет ее настежь.

* * *

События сна развивались, чего нельзя было сказать о реальной жизни. Габриель по‑ прежнему не знал, которой из сирен принадлежал голос, создающий впечатление незримой интимной близости. Иногда ему казалось, что хозяйка дневника злонамеренно держит его в состоянии постоянного возбуждения. Этот голос будто говорил: вот я, перед тобой; смотри, но не касайся…

Она сводила его с ума.

Вчера в постели я думала о Г. Фантазировала. Дотронься тут, сказала я и положила его ладонь себе на грудь. И вот тут – я опустила его руку к своему лону.

Читая эти слова, написанные черным по белому, Габриель изнемогал от вожделения и мучительного желания узнать, кому они принадлежат.

– Кого бы ты предпочел? – поинтересовался Исидор.

– В каком смысле?

– Если бы ты мог выбирать, тебе бы хотелось, чтобы таинственным автором дневника оказалась Морриган или Минналуш?

Исидор говорил полусерьезно, полунасмешливо. Однозначно ответить на этот вопрос Габриель не мог.

– Все равно. Лишь бы та, которая не убивала Роберта Уиттингтона.

– Значит, ты признаешь, что хозяйка дневника может оказаться убийцей. В прошлый раз ты категорически утверждал, что это невозможно.

– Я до сих пор так считаю… большую часть времени.

– Ты не ответил на мой вопрос. Кого бы ты предпочел, Минналуш или Морриган?

– Не знаю.

– Гейб, я не верю, что тебе одинаково нравятся обе сестрички. Давай, давай, напрягись.

– Да не знаю я!

– Что тебя больше всего привлекает в Минналуш?

– Ее теплота, легкое отношение к жизни, как к игре.

– А в Морриган?

– Морриган… Морриган – само бесстрашие.

– Ладно, попробуем по‑ другому. Если бы тебе до конца дней пришлось жить на необитаемом острове, с кем из них ты предпочел бы остаться?

Перед мысленным взором Габриеля предстал образ Минналуш: уютно устроившись на мягком пуфике у окна, она нежится в солнечных лучах и лениво потягивается, словно кошка. Волосы на висках отливают золотом, глаза – цвета небесной лазури с искорками бронзы. Мягкий шелк блузки облегает тяжелые полные груди. Поймав его взгляд, она принимает жеманную позу, словно модель перед фотокамерой, и посылает ему воздушный поцелуй.

Представив эту картину, Габриель улыбается, но ее уже заслоняет другой образ. Морриган вышла из душа и вытирает волосы; на обнаженных руках сверкают капельки воды, тонкий халат липнет к влажной коже, подчеркивая прелестный изгиб спины. Сквозь прозрачную ткань видны очертания узких бедер и тень между стройных ног. Наклонив голову, Морриган расчесывается. Уголком глаза она замечает, что Габриель на нее смотрит, и улыбается довольной улыбкой женщины, сознающей силу своей красоты.

– Нет, не могу. – Габриель тяжко вздохнул. – Не могу выбрать.

– Имей в виду, ты играешь с огнем.

– Сам знаю.

– У тебя стальные яйца, братишка. Даже если твоя писательница и не убивала Роберта, ей наверняка были известны намерения сестрицы. Эти двое очень близки.

Да, близки, подумал Габриель, но их близость далеко не безоблачна. Из дневника стало ясно, что отношения сестер Монк представляют собой смесь привязанности и вражды. Чувства хозяйки дневника порой варьировались от искреннего обожания до откровенной ненависти. К примеру:

Я преклоняюсь перед М. Ее мысли – точно удары молота. В них достаточно мощи, чтобы надвое расколоть мир.

Другая запись:

Иногда меня просто трясет. Я смотрю на М., и моя кожа начинает чесаться, словно от крапивницы. Ее одержимость напоминает буйную поросль, которая поглощает из воздуха весь кислород. Я задыхаюсь. Мне хочется крикнуть ей в лицо: " Хватит! Хватит! Хватит! "

О том, что между сестрами не все гладко, можно было догадаться не только из дневника.

– Она любого заставит сделать так, как ей нужно, – небрежно бросила Морриган, как будто упомянула сущий пустяк.

Габриель удивленно посмотрел в ее сторону. Она слабо улыбнулась.

– Не упрекай меня в зависти. Минналуш всегда умела вить из людей веревки. Если ей что‑ то от тебя нужно, она не успокоится, пока этого не получит.

Ему стало неловко.

– Минналуш очень красива, правда, Габриель?

– Ты тоже, Морриган.

– Я знаю, – без всякого намека на ложную скромность сказала та. – Но у меня нет ее шарма. Ее чертовского обаяния. За ней любой пойдет в огонь и в воду.

Голос Морриган зазвучал жестче.

Соперничество было взаимным. Однажды Габриель случайно вытащил со стеллажа в гостиной фотоальбом. В нем оказались фотографии и вырезки из газет, посвященные самым геройским подвигам старшей сестры: Морриган совершает затяжной прыжок с парашютом; Морриган без страховки взбирается на скалу; Морриган участвует в пикете перед атомной станцией на Украине, ее теснят широкоплечие стражи порядка, вооруженные дубинками…

Габриель завороженно листал страницы. Вошедшая Минналуш тихо встала у него за спиной и вместе с ним молча просматривала альбом.

– Твоя сестра живет богатой жизнью.

– Верно. Я ей завидую.

– Завидуешь?

– Да. Завидую ее храбрости. Взгляни сюда.

Минналуш постучала пальцем по черно‑ белой фотографии, сделанной крупным планом. Голова Морриган была запрокинута назад, лицо перепачкано сажей, влажные от пота волосы прилипли ко лбу. На щеке красовалась ссадина с запекшейся кровью, в глазах блестел вызов, но при этом Морриган улыбалась, точно лихой пират.

– Где это снято? – спросил Габриель. – Что она делала?

– Бог его знает. Не помню. В любом случае, можешь быть уверен, что это требовало недюжинного ума и абсолютного пренебрежения опасностью. – Минналуш вздохнула. – Я убеждена, что в прошлой жизни Морриган была великим полководцем или Жанной д'Арк. Так и представляю ее под пытками, мужественную и непреклонную.

– А ты?

– Я? Я – беспомощное существо. Беспомощное.

Минналуш повторила это слово, словно смакуя его во рту.

Иногда трещинки в отношениях сестер перерастали в открытые стычки.

Габриель дремал в саду и вдруг проснулся, ощущая необъяснимую тревогу, как будто ему громко крикнули в ухо. Огляделся по сторонам – никого.

Габриель выбрался из гамака и пошел к дому. Подойдя к створчатым дверям, увидел в гостиной обеих сестер. Они стояли лицом друг к другу, и что‑ то в их позах – напряженные плечи Минналуш, вздернутый подбородок Морриган – заставило его замедлить шаг.

– Ты сделала это нарочно.

Тон Минналуш был холодным, обвиняющим.

– Нет.

– Да! Ты знала, что я расстроюсь.

Морриган коротко, презрительно фыркнула.

– Вряд ли поверишь, сестренка, но я далеко не всегда думаю только о том, что тебе понравится, а что не понравится. Считаешь, весь мир крутится вокруг тебя одной? Ты сильно ошибаешься.

– Иногда… – голос Минналуш дрожал от ярости, – иногда мне кажется, будет лучше, если я уеду.

– Иногда ты ведешь себя как испорченный ребенок, и меня это просто бесит.

Эта сцена не для посторонних глаз, решил Габриель, надо убираться. Стараясь двигаться как можно тише, он шагнул назад, но тут Минналуш резко повернула голову в его сторону. Оказавшись невольным свидетелем ссоры, Габриель почувствовал себя очень неуютно.

На прелестных щеках Минналуш алели пятна, глаза блестели лихорадочным блеском. Она открыла рот, будто собираясь что‑ то сказать, но вместо этого развернулась на каблуках. С прямой как аршин спиной, младшая сестра вышла – точнее, выплыла в столовую и скрылась из вида. Еще через несколько мгновений дверь в кухню захлопнулась с оглушительным треском. Воцарилась тишина, как будто весь дом не мог отойти от испытанного шока.

Габриель взглянул на Морриган. Та криво улыбнулась и обезоруживающе подняла вверх обе ладони.

– Мои извинения.

– Ничего страшного. – Он осторожно вошел в гостиную. – Прости, что помешал.

– Наоборот, хорошо, что ты появился, иначе мы наговорили бы друг другу кучу гадостей и потом дулись бы целую неделю.

У Морриган был усталый вид, глаза потухли.

– Вы никогда не думали о том, чтобы пожить отдельно? – спросил Габриель, вспомнив последнюю фразу Минналуш.

– Думали, и не раз. Для нас обеих было бы лучше разъехаться.

– В чем же дело?

– Все не так просто. Мы нужны друг другу. Кроме того, ни я, ни Минналуш не настроены покидать этот дом.

Морриган дотронулась до кулона, как будто он придавал ей силы. Габриель и раньше замечал за ней этот жест. Кулон был тот самый, в форме буквы «М».

Она принялась теребить серебряную цепочку. Габриель обратил внимание на ее красивые руки с длинными, изящными пальцами. Ногти коротко острижены, никакого лака.

– Это подарок матери, – сказала Морриган, заметив его интерес.

– У Минналуш, кажется, такой же?

– Да. Мама подарила их нам в один день. Мне было шестнадцать. Полгода спустя она нас уже не узнавала. Болезнь Альцгеймера…

– Сочувствую. Должно быть, вам пришлось очень тяжело.

⇐ Предыдущая 8 9 10 11 121314 15 16 17 Следующая ⇒