Кэти Роберт 12 страница

Каждый выдох вырывается рыданиями. Я не могу думать, не могу двигаться, не могу ничего сделать, кроме как подчиниться его приказу держаться и получать удовольствие, которое он получает, поднимаясь с каждым движением его языка. Я начинаю дрожать и не могу остановиться.

– Аид!

Он не отвечает, просто продолжает те же движения, от которых желание все сильнее и сильнее пронизывает меня. Это слишком хорошо. Я хочу, чтобы это продолжалось, и хочу обещанного финала, и просто хочу этого. Аид жестко засасывает мой клитор в рот и засовывает в меня два пальца. Я кончаю так сильно, что кажется, будто все системы отключаются.

Как будто этот оргазм снял его напряжение, потому что теперь он не торопится, проводя губами по моему животу, целуя изгибы моей груди. Я все еще кружусь, но каждое прикосновение в сочетании с весом его тела на моем медленно возвращает меня на землю. Я облизываю губы.

– Аид.

Он делает паузу.

– Да?

– Могу я прикоснуться к тебе теперь? Пожалуйста?

Его дыхание сотрясает мою шею.

– Ты прикасаешься ко мне.

– Это не то, что я имею в виду, и ты это знаешь. – Я не отпускаю спинку кровати, не нарушу его

команду без разрешения. Это кажется важным моментом, как будто мы стоим на пороге чего‑ то большого. В этом нет никакого смысла. Это всего лишь секс, акт, который можно свести к его основным компонентам. Я желаю его, поэтому, естественно, я хочу прикоснуться к нему. Я не хочу, чтобы это прекращалось, поэтому, конечно, я не ослушаюсь его приказа.

За исключением того, что это не кажется таким простым.

Аид очень намеренно прячется от меня. Взглядом, на ощупь, всем. Я не должна обижаться на это последнее расстояние между нами, не тогда, когда он так заинтересован в моем удовольствии. Но я знаю. Я хочу всего, точно так же, как он требует от меня. У меня сжимается грудь.

– Аид, пожалуйста.

Он так долго колеблется, что я думаю, он снова откажет мне. Наконец, он ругается и тянется через мою голову, чтобы взять одну из моих рук и опустить ее, чтобы прижать к своей груди, а затем повторяет движение другой рукой. Кожа испорчена, в некоторых местах слишком гладкая, а в других – приподнятая. Шрамы. Я чувствую шрамы.

Я ничего не говорю, пока медленно провожу руками вниз по его груди и снова поднимаюсь. Аид держится совершенно неподвижно. Я даже не уверена, что он дышит. Что‑ то – кто‑ то – причинил ему боль, и сильную. Даже не видя степени повреждения, я могу сказать, что ему повезло, что он остался жив.

Может быть, однажды он будет доверять мне достаточно, чтобы позволить мне увидеть его полностью.

Я выгибаюсь и целую его. Сейчас нам не нужно больше слов. Он мгновенно расслабляется рядом со мной, и у меня мелькает отдаленная мысль, что он ожидал, что я отвергну его. Глупый человек. Каждая частичка его, которую я открываю, каждый маленький нюанс и тайна, просто заставляет меня хотеть его еще больше. Аид‑ это загадка, которую я могла бы исследовать всю жизнь и никогда не получить полной картины.

Жаль, что у меня всего три месяца.

Он прерывает поцелуй достаточно надолго, чтобы дотянуться до тумбочки и достать презерватив. Я выхватываю ее у него и толкаю его назад, положив руку ему на грудь. – Позволь мне.

– Ты ужасна в подчинении, – бормочет он, но в его голосе слышится хриплый смех.

– Неправильно. – Я разрываю презерватив. – Я действительно превосходен в подчинении. Я

одинаково хорошо умею сообщать, чего я хочу, когда я этого хочу. Это называется способностью приспосабливаться.

– Правда? – Его дыхание с шипением вырывается, когда я глажу его член, поэтому я делаю это

снова. – Аид?

Он натянуто смеется. – Да?

– Обещай мне, что я скоро смогу сделать тебе минет. Очень скоро. Я слишком сильно

нуждаюсь в тебе внутри себя прямо сейчас, но я хочу этого.

Он протягивает руку и проводит большим пальцем по моей нижней губе.

– Всякий раз, когда ты решишь, что тебе нужен мой член во рту, встань на колени и вежливо

попроси. Если я буду чувствовать себя хорошо, я даже отдам его тебе.

Я кусаю его за большой палец.

– Ладно, я это заслужила

– Надень презерватив, Персефона. Сейчас же.

Оказывается, я тоже не в настроении дразнить его дальше. Я раскатываю

презерватив по всей его длине. Я едва успеваю убрать руки, когда Аид толкает меня обратно на кровать. Прежде чем быть с ним, я бы сказала, что мне не нравится, когда со мной обращаются грубо, осторожно или как‑ то иначе. Оказывается, мне просто нужен был правильный мужчина, который управлял бы мной. Он толкает меня на бок и поднимает одну ногу, чтобы перекинуть ее через свою руку, когда опускается на колени между моими бедрами. Это странная позиция, но у меня нет времени комментировать, потому что через мгновение он внутри меня. Он вкладывает себя в ножны по самую рукоять, и мы одновременно выдыхаем.

Аид едва дает мне секунду, чтобы привыкнуть, прежде чем он начнет трахать меня. Длинные, тщательные поглаживания, которые полностью приковывают меня к кровати. – Потрогай себя, – рычит он. – Я хочу почувствовать, как ты кончаешь вокруг моего члена. Свидетелей нет. Никакой аудитории. На этот раз это только для меня.

Я делаю, как он приказывает, скользя рукой вниз, чтобы погладить свой клитор. Это так, так хорошо. Кажется, что все, что мы делаем вместе, доставляет удовольствие. Быть с Аидом – это как быть в лихорадочном сне, от которого я никогда не хочу просыпаться. Я никогда, никогда не хочу, чтобы это прекращалось.

Аид меняет угол наклона и ускоряет темп, посылая волну удовольствия, которую я не могу сдержать.

– О боги.

– Не останавливайся. Не смей останавливаться. – Как будто он вытаскивает слова прямо из

моей груди и произносит их мне в ответ.

Я не смогла бы, даже если бы захотела. Слова срываются с моих губ, складываясь в его имя, снова и снова. Он наклоняется, подчиняя мое тело своей воле, и завладевает моим ртом, когда я кончаю. Его удары становятся грубее, менее ровными, а затем он следует за мной через край.

Мои кости становятся жидкими, даже когда я борюсь, чтобы не прервать поцелуй. Он превратилось из свирепого во что‑ то нежное, почти любящее. Как будто он без слов говорит мне, как он доволен мной. Это не то, что я думала, что мне нужно раньше, но это поселяет зазубренный осколок в моей груди.

Аид наконец отстраняется.

– Не двигайся.

– Не смогла бы, даже если бы захотела.

Его грубый смешок тянется за ним, когда он входит в ванную. Через несколько секунд он возвращается. Я смотрю, как он крадется к кровати, желая лучшего освещения. В таком виде он едва ли похож на человека. Это почти как если бы он был инкубом, посланным исполнить мои темные желания, и он исчезнет с утренним светом.

– Останься.

Аид резко останавливается.

– Что?

– Останься. – Я сажусь, что‑ то похожее на панику трепещет у меня в горле. – Не уходи.

– Персефона. – Он подходит к кровати и забирается наверх, чтобы притянуть меня в свои

объятия. – Маленькая сирена, я не уйду. Требуется некоторое маневрирование, чтобы мы оба оказались под одеялами, но Аид не прекращает прикасаться ко мне все это время. Мы оказываемся на боку, он обнимает меня сзади.

Только когда я полностью погружаюсь в него, я снова могу дышать.

– Спасибо.

– Куда бы я пошел? Ты в моей постели.

Мне хочется рассмеяться, но я не могу. Вместо этого я провожу ладонями по его рукам.

– Но в конце концов ты уйдешь. Или, скорее, я. – В конце концов, как бы хорошо это ни было,

это закончится.

– Да.

Я закрываю глаза, ненавидя то, какой разочарованной его ответ оставляет меня. Чего я ожидала? На данный момент мы знаем друг друга меньше недели. Вся причина, по которой я так сильно настаивала на этой сделке, заключалась в том, что я могла быть по‑ настоящему свободной. Перепрыгнув с помолвки с Зевсом на эту сделку с Аидом… Это не свобода. Я знаю это, и все же в моих глазах все еще странное жжение при мысли о том, что все это закончилось.

Пока нет.

У меня есть еще немного времени, и я планирую наслаждаться каждым моментом в полной мере.

Глава 17Аид

Я встаю вместе с солнцем. Открываю глаза и нахожу Персефону в своей постели, это что‑ то делает со мной, что я боюсь рассматривать слишком пристально. Мне нравится, что она здесь. Это успокаивает меня, а это чушь собачья. Я не могу позволить себе смотреть в ее глаза, наполовину умоляющие меня остаться на ночь. Она приходила в себя от прилива адреналина, вызванного шоу и сексом. Даже если бы мы не были в моей постели, я бы не оставил ее одну в тот момент.

Это не меняет того факта, что мне нравится видеть ее золотистые волосы, разметавшиеся по подушке рядом с моей. И свидетельство того, что она спала беспокойно, простыня запуталась вокруг ее талии, оставляя ее грудь обнаженной, чтобы встретить утренний свет, льющийся через окна. Этого почти достаточно, чтобы я забылся и разбудил ее своим ртом.

Почти.

Я смотрю на свою грудь, на беспорядочные шрамы, оставшиеся от пожара, в котором погибли мои родители. Воспоминание, от которого я никогда не смогу избавиться, потому что оно написано на моей коже. Со вздохом я вылезаю из кровати, осторожно подоткнув одеяло вокруг Персефоны, чтобы она не замерзла, и иду, чтобы задернуть шторы. Потом быстро приму душ и оденусь. Я почти спускаюсь в свой кабинет на первом этаже, но медлю. Воспримет ли Персефона это как отказ, мой уход от нее? Я не могу быть уверен. Черт, мне должно быть все равно, так или иначе. Независимо от того, насколько хорош секс, мы не встречаемся. Забвение этой истины, забвение срока годности – это путь к катастрофе.

Я продолжаю повторять себе это, даже когда падаю в кресло за своим почти не используемым столом в кабинете рядом со спальней. Быстрая проверка моего телефона показывает полдюжины текстовых сообщений. Я прокручиваю их, останавливаясь на одном из Гермеса.

Гермес: Обязательная встреча @9. Не пропусти, Аид. Я говорю нехарактерно серьезно.

Я знал, что это произойдет, хотя и ожидал этого несколько дней назад. Я делаю глубокий вдох и открываю ноутбук. Требуется несколько минут, чтобы все загрузилось, но я все еще на десять минут раньше перед встречей. Неудивительно, что все остальные здесь.

Экран разделяется на четыре части. Одно изображение – это я сам, отраженный в зеркале. Один из них – Гермес и Дионис, которые, похоже, сидят на гостиничной кровати и едят Читос, все еще одетые в свою одежду со вчерашнего вечера. На третьем изображен Посейдон, его большие, крепкие плечи поглощают кадр. У него злое выражение лица под рыжими волосами и бородой, как будто он хочет быть здесь не больше, чем я. В оставшемся квадрате находятся остальные восемь человек, которые представляют остальных из Тринадцати, сидящих за столом в зале заседаний. Поскольку Зевс не женат после смерти последней Геры, нам не хватает одного.

Мысль о Персефоне, сидящей за этим столом, вызывает у меня тошноту.

Зевс сидит в центре, и я не упускаю из виду тот факт, что его кресло немного выше, чем у остальных. Хотя технически власть принадлежит самой группе, он всегда воображал себя современным королем. Справа от него – Афродита, ее безупречная кожа и светлые волосы, ниспадающие на плечи тщательно подобранными волнами. Слева от него – Деметра.

Я изучаю мать Персефоны. Конечно, я видел ее раньше. Невозможно избежать ее изображения в колонках сплетен и новостных лентах. Я вижу немного Персефоны в пронзительных карих глазах и в линии ее подбородка, хотя Деметра немного смягчилась с возрастом. Она царственна, как королева в своем брючном костюме, и, похоже, готова потребовать мою голову. Прекрасно.

Долгое мгновение никто не произносит ни слова. Откидываюсь на спинку стула. Я, конечно, не собираюсь быть тем, кто нарушит молчание. Я не созывал эту встречу. Зевс хочет, чтобы я был здесь, так что ему, черт возьми, лучше покончить с этим.

Как будто он может прочитать мои мысли, Зевс наклоняется вперед.

– Верни мою невесту.

– Договор был соблюден, и вы это знаете. Она бежала от тебя, бежала, пока не окровавила

ноги и, черт возьми, чуть не замерзла до смерти, потому что не смогла убежать от тебя достаточно быстро. Она пересекла реку Стикс своей собственной волей. Она вольна возвращаться, когда захочет. – Я демонстративно смотрю на всех собравшихся, прежде чем ответить. – Она не хочет этого. Ты тратишь время всех.

– Ты оскверняешь моего ребенка, чудовище.

Я поднимаю брови, глядя на Деметру.

– Ты была готова продать своего ребенка мужчине с репутацией убийцы своих жен. Давай не

будем бросать камни.

Деметра ахает, но это все театрально. Я не знаю ее достаточно хорошо, чтобы быть уверенным, вижу ли я вину или просто ярость на ее лице. Для меня это не имеет значения. Персефона сделает все, чтобы убежать от этих людей, и я в буквальном смысле брошусь на меч, прежде чем отдам ее обратно против ее воли.

Зевс медленно качает головой.

– Не испытывай меня. Последний Аид…

– Ты имеешь в виду моего отца. Тот, кого ты убил. Причина, по которой этот договор был создан

в первую очередь. – Я наклоняюсь вперед. – Если ты собираешься угрожать мне, выбери оружие получше. – Я по очереди встречаюсь взглядами с остальными членами Тринадцати. – Я соблюдал договор. Персефона вольна приходить и уходить, когда ей заблагорассудится. Мы закончили?

– Докажи, – рычит Деметра.

Я чувствую ее позади себя за мгновение до того, как Персефона слегка касается моего плеча. На мониторе я вижу ее у своего плеча, завернутую в мою простыню. Ее волосы спутаны, на шее следы от заносов, и то немногое, что видно на ее груди. Она наклоняется и пристально смотрит на экран.

– Я там, где хочу быть, мама. Я очень счастлива с Аидом. – Она заглядывает мне через плечо и

закрывает ноутбук.

Я медленно поворачиваюсь, чтобы посмотреть на нее.

– Ты только что повесила трубку с Тринадцатью.

– К черту их.

Я не знаю, смеяться мне или укутать ее и отвести куда‑ нибудь, где она будет защищена от неизбежной мести Зевса.

– Персефона.

– Аид. – Она соответствует моему осуждающему тону. – Они не поверили бы тебе, если бы не

увидели сами, и половина из них все еще верит. Позволяя Зевсу разглагольствовать, мы просто тратим время каждого. Ты должен благодарить меня.

– Я должен благодарить тебя?

– Да. – Она забирается ко мне на колени и садится на меня верхом. – Всегда пожалуйста.

Я положил руки ей на бедра.

– Они понятия не имеют, кто ты на самом деле, не так ли?

– Нет. – Она проводит руками по моей груди, выражение ее лица задумчивое. – Но

тогда я тоже не знаю, кто я на самом деле. Я надеялся, что побег с Олимпа поможет мне разобраться в этом.

Я накрываю ее руки своими.

– Ты все еще выберешься из Олимпа.

Мне больно это говорить, но ничего из этого не просачивается в мой тон. Я дал обещание, и как бы мне ни нравилось ходить с ней последние несколько дней, я сдержу его. У нас есть время до апреля. Этого будет достаточно.

Этого должно быть достаточно.

Она одаривает меня грустной легкой улыбкой. – Мне скоро придется позвонить своим сестрам, чтобы снова проверить, если ты не хочешь, чтобы они штурмовали это место.

– Я дам тебе телефон сегодня. – Я делаю паузу. – Тот, который не прослушивается.

– Спасибо. – Она одаривает меня прекрасной улыбкой. Я смотрю на нее с чем‑ то похожим на

шок. Я видел Персефону хитрой, сияющей и злой. Я никогда не видел ее такой. Разве это не счастье? Я боюсь спрашивать, только чтобы обнаружить, что это просто еще одна версия ее обычной маски.

Персефона быстро целует меня в губы, а затем соскальзывает с моих колен и опускается на пол, чтобы встать на колени между моих бедер. Она выжидающе смотрит на меня, и я отбрасываю свои запутанные чувства, чтобы сосредоточиться на здесь и сейчас.

– Хочешь чего‑ нибудь, маленькая сирена?

Она проводит руками по моим бедрам и прикусывает нижнюю губу.

– Ты обещал, что если я встану на колени и вежливо попрошу, то смогу взять твой член. – Она

тянется к моим брюкам спереди. – Я бы очень, очень хотела твой член, Аид. Пожалуйста.

Я ловлю ее руки.

– Ты знаешь, что тебе не нужно этого делать.

– Да, я в курсе. – Она бросает на меня властный взгляд, как будто потакает мне. – Говорить мне,

что я не должна делать ничего, чего я не хочу делать, смешно, потому что я хочу все делать с тобой. Абсолютно все.

Она просто говорит о сексе, но мое сердце все еще глухо стучит в ответ, словно пробуждаясь от долгого сна. Грубое и неиспользованное, но все еще живое. Я отпускаю ее и прижимаю дрожащие руки к подлокотникам кресла.

– Тогда не позволяй мне останавливать тебя.

– Я так рада, что ты смотришь на вещи по‑ моему. – Она расстегивает мои брюки и вытаскивает

член. Персефона облизывает губы. – О, Аид. Я бы хотела, чтобы у меня были какие‑ то художественные способности, потому что я бы с удовольствием нарисовала тебя.

Я все еще обдумываю это странное заявление, когда она наклоняется и берет мой член в рот. Я ожидаю… Я не знаю, чего я ожидаю. Мне уже следовало бы понять, что Персефона никогда не бывает такой, какой я ее себе представляю. Она сосет меня так, как будто хочет попробовать и насладиться каждым дюймом. Теплое, влажное скольжение, от которого напрягается каждый мускул моего тела. Я изо всех сил стараюсь не шевелиться, чтобы позволить ей насладиться этим моментом, когда она закончит свое исследование и поднимет глаза.

Ее глаза потемнели, а на щеках появился румянец.

– Аид?

– Да?

Она разминает мои бедра кончиками пальцев. – Перестань быть таким чертовски милым со мной и скажи мне, чего ты хочешь.

Шок заставляет меня отвечать честно.

– Я хочу трахать твой рот, пока ты не заплачешь.

Она одаривает меня прекрасной улыбкой. – Вот так. Это было так трудно? – Персефона

отступает на несколько дюймов. – Ты играешь большого, злого волка, но ты был так осторожен со мной с тех пор, как мы встретились. Тебе и не нужно быть таким. Я обещаю, что смогу принять все, что ты мне дашь. – Она позволяет простыне упасть на пол вокруг нее. Женщина говорит, что хочет нарисовать меня, но она – произведение искусства, то самое изображение сирены, которым я назвал ее.

Я начинаю думать, что с радостью утонул бы ради этой женщины.

Я медленно поднимаюсь на ноги и приглаживаю ее волосы. Черт, она такая красивая, что у меня перехватывает дыхание. Я хочу ее больше, чем чего‑ либо еще в своей жизни, и на этот факт я не готов смотреть слишком пристально. Я накручиваю ее волосы на кулак и дергаю за них.

– Если это слишком много, хлопни меня по бедру.

– Это не будет слишком много.

Я постукиваю большим пальцем по ее нижней губе.

– Открой.

Персефона – сплошное порочное удовольствие, когда я погружаю свой член в ее рот. Я начинаю медленно, позволяя ей приспособиться к углу, но темное желание сделать именно так, как я описал, слишком сильно. Я ускоряю темп, проникая глубже в ее рот. В ее горло. Она закрывает глаза.

– Нет, не делай так. Смотри на меня, пока я трахаю твой рот. Посмотри, что ты со мной

делаешь.

Мгновенно она открывает глаза. Персефона расслабляется, полностью подчиняясь мне в этот момент. Я знаю, что это ненадолго, и от этого все становится еще слаще. Удовольствие нарастает с каждым толчком, угрожая разорвать меня на куски. Это становится только сильнее, когда слезы скатываются из уголков ее глаз. Я обхватываю ее лицо ладонями и вытираю их большими пальцами, нежный даже в этот момент сдержанной жестокости.

Это слишком много. Этого никогда не будет достаточно.

– Я собираюсь кончить, – выдавливаю я.

Она проводит руками по моим бедрам и сжимает меня. Согласие. Это все разрешение, которое мне нужно, чтобы отпустить свой поводок. Я стараюсь держать глаза открытыми, пытаюсь насладиться каждым мгновением этого подарка, который она мне дарит, когда я вхожу в ее жаждущий рот и испытываю оргазм. Персефона пьет меня, удерживая мой пристальный взгляд. Она смотрит на меня так, словно видит меня. Как будто ей это нравится так же сильно, как и мне.

Я никогда в жизни не чувствовал себя таким гребаным собственником.

Я не знаю, что с этим делать, как это обработать. Я заставляю себя отпустить ее, и она в последний раз лениво сосет мой член, прежде чем откинуться назад и облизать губы. На ее щеках видны следы слез, и она улыбается, выглядя особенно довольной собой. Это контраст, с которым я не знаю, что делать, поэтому я рывком поднимаю ее на ноги и целую, крепко и основательно.

– Ты – подарок.

Она смеется мне в губы.

– Я знаю.

Я подталкиваю ее к двери в свою спальню.

– У меня есть дела на сегодня.

– Правда? – Персефона закидывает руки мне за шею и лучезарно улыбается,

совершенно не раскаиваясь. – Я думаю, тебе следует ими заняться.

– Ммм. – Я хватаю ее за бедра и поднимаю, чтобы опрокинуть обратно на кровать. – Позже. – Я

опускаюсь на колени у кровати и раздвигаю ее ноги. Ее киска красивая, розовая и такая влажная. Я раздвигаю ее губы большими пальцами и выдыхаю в ее клитор.

– Тебе понравилось, когда я трахал твой рот.

– Мне правда очень понравилось. – Она приподнимает голову достаточно, чтобы посмотреть на

меня сверху вниз. – Я сказала тебе, что могу справиться со всем, что ты можешь дать. Я должна уточнить. Я жажду всего и вся, что ты делаешь со мной.

Сладкое черт, доверие, которое она мне оказывает. Я все еще не уверен, что заслуживаю этого.

Я удерживаю пристальный взгляд и обвожу ее клитор кончиком языка.

– Я полагаю, что дела могут подождать еще немного. – Ее ответная улыбка – достаточная

награда, но я заставляю ее практически вибрировать от желания оседлать мое лицо…

На самом деле, это чертовски фантастическая идея.

Я подталкиваю ее к кровати и заползаю на матрас. – Иди сюда. – Персефона уже повинуется, следуя моему примеру, чтобы подняться и оседлать мою грудь. Я соскальзываю вниз, и вот она здесь, прямо там, где я ее хочу. – Не сдерживайся, маленькая сирена. Ты знаешь, что хочешь быть злой.

Она делает пробное движение, и я вознаграждаю его долгим облизыванием. Не проходит много времени, прежде чем Персефона начинает раскачиваться у моего рта, преследуя свой собственный оргазм, даже когда я теряюсь в ее вкусе. Она кончает с криком, который звучит очень похоже на мое имя, ее тело содрогается надо мной, когда она прижимается к моему языку.

Этого недостаточно. Сколько гребаных раз я буду думать об этом, прежде чем признаю, что этого никогда не будет достаточно? Это не имеет значения. По крайней мере, еще раз.

Я опрокидываю ее обратно на кровать и продолжаю есть ее, движимый необходимостью сделать это… Я не знаю. Я хочу быть уверенным, что независимо от того, куда она пойдет и сколько пройдет времени, она всегда будет помнить об этом.

Что она всегда будет помнить меня.

Глава 18Персефона

Мы с Аидом не вылезаем из постели почти до обеда, и только потому что мой урчащий желудок, кажется, оскорблен ена личном уровне. Вот так я и сижу на кухонном островке с тремя тарелками еды передо мной. Я все еще ковыряюсь в картошке фри, когда в комнату заходит Гермес.

Я поднимаю брови.

– Ты когда‑ нибудь бываешь дома?

– Дом – это такая изменчивая концепция. – Она кивает на новенький телефон, лежащий на

стойке у моего локтя. – Значит, у тебя все‑ таки есть телефон. Твои бедные сестры прибегли к использованию меня в качестве посыльного, потому что они не могут связаться с тобой.

Я смотрю на него, а затем на нее.

– Мои сестры послали тебя сюда?

– Очевидно, ты должна была связаться с ними несколько дней назад, а когда ты этого не

сделала, они предположили худшее. Кроме того, Психея прислала сообщение. – Она прочищает горло, а затем с ее губ срывается голос моей сестры. – Я могу задержать Каллисто только еще на день или два. Позвони, как только получишь это, чтобы мы могли ее успокоить. Они с мамой поссорились, и ты знаешь, как это бывает. – Гермес ухмыляется и крадет жареную картошку с моей тарелки. – Конец сообщения.

– Эм, спасибо. – Я слышала, что она умеет такое делать, но все равно чертовски жутко быть

свидетелем этого.

– Это моя работа. – Она хватает еще одну картошку. – Итак, вы с Аидом создаете зверя с двумя

головами в реальной жизни, а не просто притворяетесь. Я не то чтобы удивлена, но и очень, очень удивлена.

Я не собираюсь делиться секретами с женщиной, чья основная задача ‑

их собирать. Я поднимаю брови.

– Вы с Дионисом кажетесь ужасно близкими для простых друзей. Это правда, что он не особо

интересуется сексом?

– Замечание принято. – Она смеется.

– Лучше позвони своим сестрам. Я бы не хотела, чтобы Каллисто сделала что‑ то, что

разозлило Зевса.

От этой мысли мне становится холодно. Психея знает достаточно хорошо, чтобы играть в эту игру. Эвридика во всех смыслах отвлекается на своего парня. Каллисто? Если Каллисто и наша мать столкнутся лицом к лицу, я не уверен, что город переживет это. Если она пойдет за Зевсом…

– Я позвоню им.

– Хорошая девочка. – Она похлопывает меня по плечу и выходит из комнаты, по‑ видимому,

чтобы помучить какую‑ то другую ничего не подозревающую душу. Несмотря на это, она мне нравится. Гермес может играть в более глубокие игры, чем я могу предположить, но она, по крайней мере, интересна. И я думаю, что она и Дионис действительно заботятся об Аиде. Я не уверена, что этого достаточно, чтобы помешать им присоединиться к остальным Тринадцати, если до этого дойдет, но это беспокойство на другой день.

Я откусываю последний кусочек, беру телефон, который Аид дал мне ранее, выхожу из кухни и иду по коридору в комнату, которую я нашла во время беглого осмотра первого этажа. Я предполагаю, что это гостиная, но она похожа на уютный маленький уголок для чтения с двумя удобными креслами, гигантским камином и несколькими книжными полками, заполненными всем, от научной литературы до фэнтези.

Я опускаюсь в темно‑ фиолетовое кресло и включаю телефон. В нем уже есть контактная информация моих сестер и установлено приложение для видеочата. Я делаю глубокий вдох и звоню Психее.

Она отвечает немедленно.

– О, слава богам. – Она откидывается назад. – Она здесь!

Каллисто и Эвридика появляются позади нее. Любой, кто посмотрит на нас четверых, не подумает, что мы сестры. Технически, мы все сводные сестры. Моя мать пережила четыре брака, прежде чем достигла своей цели стать одной из Тринадцати и перестала нуждаться в мужчинах для реализации своих амбиций. У всех нас карие глаза нашей матери, но на этом сходство заканчивается.

Эвридика выглядит готовой заплакать, ее светло‑ коричневая кожа уже покрылась пятнами.

– Ты жива.

– Да, я жива. – Чувство вины пронизывает меня насквозь. Я слишком беспокоилась о том,

чтобы подобраться

как можно ближе к Аиду, чтобы не забыть связаться со своими сестрами. Эгоистично. Так эгоистично с моей стороны. Но тогда как еще назвать мой план навсегда покинуть Олимп? Я отгоняю эту мысль. Каллисто наклоняется вперед и окидывает меня критическим взглядом.

– Ты выглядишь… хорошо.

– Я в порядке. – Как бы ни было заманчиво преуменьшать ситуацию, быть абсолютно честной с

ними – единственный выход. – Мы с Аидом заключили сделку. Он будет охранять меня, пока я не смогу выбраться с Олимпа.

Каллисто прищуривается.

– Какой ценой?

Вот в чем суть всего этого. Я выдерживаю ее пристальный взгляд.

– Если Зевс сочтет меня менее желанной, потому что я спала Аидом, он не будет пытаться

преследовать меня, когда я уйду. – Когда мои сестры просто смотрят на меня, я вздыхаю. – И да, я в ярости на мать и в ярости на Зевса, и я хотела доказать свою точку зрения.

Психея хмурится.

– Сегодня утром распространился слух, что вы с Аидом, ну, занимались сексом на глазах у

половины нижнего города. Я думала, что это просто люди сплетничают чепуху, но…

– Это правда. – Я чувствую, как мое лицо краснеет. – Наш план не сработает, если это просто притворство. Это должно быть по‑ настоящему.

Следующей говорит Эвридика, моя милая и невинная сестра, ее голос низкий и яростный.

– Мы приедем за тобой прямо сейчас. Если он думает, что может заставить тебя…

– Никто меня ни к чему не принуждает.

Я поднимаю руку. Я должна опередить это. Я должна была знать, что попытка быть скрытной и неточной только разожжет каждый из их защитных инстинктов.

– Я скажу вам всю правду, но вы должны перестать реагировать и слушать.

Психея кладет руку на плечо Эвридики.

– Скажи нам, и тогда мы решим, как реагировать.

Это примерно самое хорошее предложение, которое я собираюсь получить. Я вздыхаю, а затем рассказываю им все. Как я настаивала на сделке. Постоянная материнская забота Аида. Как хорош с ним секс.

Я опускаю историю Аида с Зевсом, шрамы, покрывающие его тело, которые, без сомнения, произошли от пожара, убившего его родителей. Пожар, вызванный Зевсом. Я безоговорочно доверяю своим сестрам, но что‑ то во мне восстает против того, чтобы поделиться этой историей. Это не совсем секрет, но мне кажется, что это один из них, как часть знания, которым мы с Аидом делимся, которое еще больше связывает нас вместе.

⇐ Предыдущая 7 8 9 10 111213 14 15 16 Следующая ⇒