Кэти Роберт 11 страница

– У тебя есть угроза, которую ты должен выполнить.

– А я должен? – Он выгибает эту чертову бровь. – Не стесняйтесь напоминать мне. – Ты сказал,

что заставишь меня кончить, громко и грязно, прямо перед всеми. – Я не могу полностью восстановить свою обычную солнечную улыбку. – Что ты возьмешь меня так, чтобы показать всем здесь, что я твоя. ‑

Его тело напрягается подо мной.

– Я сделал это, не так ли? – Он поднимает меня и снимает со своего члена, прежде чем я

замечаю его движение. У меня нет возможности возразить, прежде чем Аид разворачивает меня и снова направляет на него. Мои ноги по обе стороны от его бедер, я стою лицом к комнате и широко раскрыта. Его рука снова на моем горле, большой палец поглаживает чувствительную кожу, когда его голос рычит мне в ухо.

– Не хотелось бы, чтобы они пропустили остальную часть шоу.

На возвышении мужчина держит женщину лицом вниз на полу, связанную и беспомощную, когда он трахает ее сзади. Блаженное выражение на ее хорошеньком личике может сравниться только с выражением полной сосредоточенности на его лице. Это чертовски сексуально.

Но большинство людей, которых я могу разглядеть, повернуты в нашу сторону. Они наблюдают, как я трахаю Аида, наблюдают, как он прикасается ко мне, когда он доводит мое удовольствие до предела.

Аид скользит рукой вниз по моему животу и слегка обводит мой клитор.

– Не останавливайся. Возьми то, что тебе нужно.

Мой выдох выходит почти как всхлип. Двигаться на нем так немного сложнее, но я справляюсь. При каждом движении его пальцы скользят по моему клитору, но он заставляет меня делать всю работу. В таком положении невозможно игнорировать, сколько людей наблюдает за нами. Внимание только делает меня более горячей, более отчаянной.

– Аид, пожалуйста.

– Не умоляй меня об этом. Возьми.

Помимо эмоциональных переживаний, все же я внезапно уверена, что могу чувствовать каждое нервное окончание по отдельности. Его сила за моей спиной, его руки, удерживающие меня на месте, когда я трахаю его, внимание стольких людей… Все это создает впечатления, не похожие ни на какие, которые у меня были раньше. Я упираюсь руками в кресло и перекатываюсь всем телом, оседлав его член, потирая клитор о его пальцы. Удовольствие пронизывает меня все туже и туже, настолько сильное, что мне приходится закрыть глаза. Задержанное дыхание, ощущение, что я перехожу грань, а затем я кончаю сильнее, чем когда‑ либо прежде. Слова льются из моего рта, но я слишком ошеломлена, чтобы понимать, что говорю. Все, что я знаю, это то, что я никогда не хочу, чтобы это прекращалось.

Ничто не длится вечно.

Вздымающиеся волны медленно отступают, нежное прикосновение Аида возвращает меня на землю. Он выскальзывает из меня и сдвигает меня достаточно, чтобы убрать свой член, но я не в состоянии сделать больше, чем позволить ему двигать мной по своей воле. Когда он, наконец, сажает меня к себе на колени, я кладу голову ему на грудь и медленно выдыхаю.

– Эм.

Его смех щекочет мне щеку.

– Да?

Я не уверена, что должен сказать. Поблагодарить его? Спроси его, не накачал ли он меня каким‑ нибудь волшебным афродизиаком, потому что я никогда раньше так не кончала? Обвинять его в грязной игре? Я прижимаюсь ближе.

– Ты не кончил.

– Нет.

Что‑ то вроде неуверенности пронизывает меня, приглушая восхитительное ощущение невесомости в моих костях.

– Почему нет?

Он проводит рукой по моему позвоночнику.

– Потому что я еще далеко не закончил с тобой.

Глава 15Аид

Больше всего на свете я хочу отнести Персефону в свою комнату и закончить то, что мы начали. Хотя мне уже следовало бы знать лучше, она снова удивила меня. Я хочу продолжать изучать ее, находить каждую ее фантазию, чтобы я мог заставлять ее кончать снова и снова.

К сожалению, ночь еще далека от завершения. Мы уже повеселились. Теперь пришло время для политики.

Я не могу удержаться, чтобы не поцеловать ее в висок.

– Шоу почти закончилось.

– По крайней мере, одно из них уже есть. – Она утыкается носом мне в грудь, как кошка,

ищущая домашних животных. Это заставляет мое сердце неприятно стучать. Она закрыла глаза и прижалась ко мне, как будто я ее любимое одеяло. Это… мило.

– Персефона. – Я вложил в свой тон ровно столько язвительности, чтобы заставить ее

посмотреть на меня.

– Мы должны играть, по крайней мере, некоторое время. Вот в чем суть сегодняшнего вечера. ‑

За исключением того, что было слишком легко забыть об этом, как только я вошел в нее. Комната исчезла, пока все, что я мог видеть, была она.

Ее брови сходятся вместе, и она вздыхает.

– Я знала, что попросить просто продолжать трахаться до рассвета, будет слишком много.

Мне приходится подавлять улыбку.

– Я думаю, мы можем потратить время, которое это займет.

– Ага. – Она теребит одну из пуговиц моей рубашки и бросает на меня лукавый взгляд. – Не

думаю, что ты загладишь свою вину передо мной позже?

– Ты невозможна.

– Ты единственный, кто, кажется, раскрывает эту мою сторону.

Мне это нравится, в каком‑ то извращенном смысле. Персефона может действовать мне на нервы, как никто из тех, кого я когда‑ либо встречал, но мне нравится наше подшучивание больше, чем я имею на это право. Мне многое нравится в Персефоне. Я избавлен от необходимости придумывать ответ, когда немного загорается свет и приближается белый мужчина. Он потрясающе красив, его черты настолько совершенны, что на него почти больно смотреть. Квадратная челюсть, чувственные губы, буйная копна вьющихся светлых волос на голове. Он выглядит слишком красивым, чтобы воспринимать его всерьез, но он сын Афродиты. Я точно знаю, что он выполняет для нее неприятные поручения, чтобы она могла держать свои руки в чистоте. Он чрезвычайно опасен.

Я постукиваю пальцем по бедру Персефоны и откидываюсь назад.

– Эрос.

Он ухмыляется, обнажая белые и ровные зубы.

– Спасибо за шоу. – Его взгляд скользит к Персефоне. – Ты разозлила многих людей в верхнем

городе.

Она ерзает у меня на коленях. Я жду, что она покраснеет, запнется, сделает что‑ нибудь, чтобы выразить свое сожаление о том, что позволила всему зайти так далеко на глазах у других. Она никогда не делала ничего подобного тому, что мы только что сделали; заниматься сексом перед аудиторией – это чертовски большое дело для такой защищенной принцессы, как Персефона. Я начинаю устно вмешиваться, чтобы спасти ее.

Она снова удивляет меня. Ее голос становится приторно‑ сладким и пропитанным ядом.

– Забавно, но многие люди в верхнем городе выводят меня из себя.

Его улыбка не дрогнула, хотя голубые глаза были холодными.

– Зевс в ярости, и в интересах всех, чтобы он был счастлив.

– Я не заинтересован в том, чтобы Зевс был счастлив. – Она одаривает меня своей солнечной

улыбкой. – Будь добр, передай Афродите мои наилучшие пожелания. Она так долго управляла Зевсом. Я уверена, что она более чем способна управлять им немного дольше.

Это убивает улыбку Эроса. Он смотрит на нее сверху вниз, как будто никогда раньше ее не видел. Я могу понять это чувство. Он тихо насвистывает.

– Похоже, кто‑ то недооценил идеальную дочь Деметры.

Голос Персефоны становится жестким.

– Будь уверен, и скажите им это тоже, когда будете представлять свой отчет за сегодняшний

вечер.

Эрос поднимает руки, его легкая улыбка возвращается. Это маска, но далеко не такая хорошая, как у Персефоны.

– Сегодня вечером я здесь просто для того, чтобы повеселиться.

Сегодня вечером. Это самое слабое утешение. Я выдерживаю его пристальный взгляд.

– Тогда развлекайся… этим вечером. Но помни, чьим гостеприимством ты сейчас пользуешься.

Он приподнимает воображаемую шляпу передо мной и уходит. Пара на диване по другую сторону помоста машет ему, и он присоединяется к ним. Через несколько секунд они раздевают его, чтобы принять участие в веселье. Я смотрю вниз и вижу, что Персефона наблюдает за мной, нахмурившись. Она покусывает нижнюю губу. – Ты знаешь, что он здесь как шпион.

– Лучше, чем его присутствие здесь, чтобы разыграть месть Афродиты. – Что‑ то, что он, по

слухам, делает регулярно.

Она оглядывает комнату, и я практически вижу, как у нее кружится голова, когда она наконец‑ то может разглядеть лица толпы.

– Здесь гораздо больше людей из верхнего города, чем я ожидала. Люди, которые посещают те

же вечеринки, что и я.

– Да. – Я наматываю прядь ее светлых волос на пальцы, ожидая, пока она справится с тем, что

пережевывает.

– Они знали, что ты здесь. Почему ты всего лишь миф, если все эти люди знают о твоем

существовании?

Я провожу большим пальцем по ее волосам.

– Это простой вопрос и сложный ответ.

Упрощенная версия состоит в том, что Зевс кровно заинтересован в том, чтобы я оставался мифом.

Она смотрит на меня.

– Потому что это дает ему больше власти. Посейдон в основном держится своей территории

вокруг доков и не имеет терпения для политиканства. Ты – единственный другой унаследованный титул. Без тебя никто не встанет на пути Зевса, играющего короля всего Олимпа.

Умная маленькая сирена.

– Да. – Все остальные Тринадцать отвечают Зевсу по‑ своему. Ни один из них не может проявить

ту силу, на которую способен один из унаследованных титулов. Даже Деметра, с ее контролем над снабжением города продовольствием, или Арес со своей небольшой армией частных солдат‑ контрактников.

Когда Персефона продолжает хмуриться, я легонько дергаю ее за волосы.

– Что еще?

– Это просто так… лицемерно. В верхнем городе все это культура чистоты и притворство, что

они выше таких низменных человеческих потребностей, придавая значение самоотречению. Затем они приезжают сюда и пользуются твоим гостеприимством, чтобы поиграть в такие сексуальные игры, из‑ за которых их изгнали бы из их социальных кругов и публично опозорили. – Она оглядывает комнату. – Хотя это не только сексуальные игры, не так ли? Они приезжают в нижний город за множеством вещей, о которых не хотят, чтобы другие знали.

На самом деле меня не удивляет, что Персефона так быстро соединяет точки, не тогда, когда она уже доказала, что за этой личиной симпатичного пуха скрывается хитрый ум. – Если их грехи случаются в темноте, они вообще считаются?

Выражение ее лица совершенно свирепое. – Они используют тебя, а потом прячут обратно в тень и притворяются, что ты бугимен. Это неправильно.

Этот странный пульс в моей груди усиливается. Кажется, я потеряла дар речи. Это единственное объяснение тому, что я смотрю на нее так, будто никогда раньше ее не видел. Но дело не только в этом. Я видел ее чертовски свирепой, но она никогда не делала этого в мою защиту. Это странно и ново, и я не знаю, что с этим делать.

К счастью, меня избавили от необходимости придумывать ответ Гермес и Дионис, подошедшие поближе. Поскольку шоу – официальные и неофициальные – закончены, все вокруг нас находятся в разных состояниях раздевания и начинают сцены. Только не эти двое. Они всегда появляются, но Гермес – единственный, кто когда‑ либо участвует, хотя и редко. Что касается Диониса, то его пороки не включают секс любого вкуса.

Дионис указывает на стул, занятый двумя женщинами.

– Подвиньтесь.

Они отодвигаются на несколько футов, и он подтаскивает стул к нашему. – Хорошая вечеринка».

– Рад, что тебе понравилось, – сухо говорю я. Он опускается в кресло, и Гермес садится на

подлокотник. Она рассеянно проводит пальцами по волосам Диониса, но ее темные глаза проницательны. Я вздыхаю. – Да, Гермес?

– Ты же знаешь, я не люблю указывать тебе, как жить твоей жизнью.

– Когда это тебя останавливало? – Я чувствую, как Персефона напрягается, как свернувшаяся

змея, и я провожу руками по ее телу, крепче прижимая ее к себе – и обнимаю за талию. Я не думаю, что моя маленькая сирена физически нападет на кого‑ то, не говоря уже об одном из Тринадцати, но я также не ожидал, что она так эффективно уничтожит Эроса. Она полна сюрпризов, которые не должны радовать меня так сильно, как это происходит.

Дионис обнимает Гермес за талию и наклоняет его голову, чтобы у нее был лучший доступ, чтобы продолжать свои отсутствующие поглаживания. Каким бы расслабленным он ни казался, он такой же трезвый и проницательный, как и она сейчас.

– Ты дразнишь медведя, мой друг. Вы готовы к тому, что произойдет дальше?

Не может быть, чтобы и Гермес, и Дионис были более драматичны, когда они трезвы, чем когда они пьяны. И все же мы здесь.

– Не все из нас принимают решения на лету.

– Знаешь, когда мы сказали, что тебе следует расслабиться, мы не совсем имели в виду, что ты

должен трахнуть невесту Зевса на глазах у пятидесяти человек, у которых изо рта идет пена, чтобы бежать обратно в верхний город и рассказать ему, что они видели в подробностях. – Гермес поправляет очки. – Не мы, конечно. Мы не позволяем себе распространять подобные истории.

Я фыркаю. – Если в этой комнате есть кто‑ нибудь, кто верит в эту линию, у меня есть хорошая недвижимость на берегу океана в Огайо, чтобы продать их

– Аид. – Она перестает гладить Диониса и выпрямляется. – Это была шутка? – Она указывает на

Персефону. – Что ты с ним сделала? Три дня, и он отпускает шуточки. Это странно и неестественно, и вам обоим нужно немедленно прекратить это.

Персефона тяжело вздыхает. – Может быть, ты бы поняла, что у него сухое чувство юмора, если бы ты перестал говорить достаточно долго, чтобы дать ему вставить слово.

Гермес медленно моргает. – Эм.

– И еще одно, если вы такие хорошие друзья, может быть, подумаешь о том, чтобы не бежать

прямо к Зевсу и не болтать обо всем, что ты видела здесь каждый раз, когда поиходишь. Такие вещи делают тебя ужасным другом, а не хорошим, независимо от того, сколько ночей ты проведешь пьяным в доме Аида.

Гермес снова медленно моргает. – Аид, я влюблена.

– Полегче, девочка.

– Это еще одна шутка. – Она вскрикивает и делает покачивание всем телом, которое

заставляет Дионису нужно двигаться быстро, чтобы она не свалилась с подлокотника кресла. – О мои боги, я люблю ее. – Она выпрямляется и улыбается Персефоне. – Ты действительно восхитительна.

Персефона поворачивается ко мне. – Я только что накричал на нее, и теперь она говорит о том, как сильно она меня любит. Что с ней не так?

– Она просто Гермес. – Я пожимаю плечами. – Переправлять сказки туда и обратно через реку

Стикс – часть ее работы. Вот почему все эти люди здесь.

На щеках Персефоны появляются два ярких пятна цвета. – Верно. Я на секунду забыла.

Она забыла, потому что так быстро бросилась на мою защиту. Я этого не понимаю. Она ничего не выиграет, защищая меня. Она пришла ко мне за защитой, а не наоборот. И снова Дионис избавляет меня от необходимости придумывать подходящий ответ.

Он смеется.

– Ты бы видел, как Зевс взбешен. Он ведет себя спокойно на публике, но ходят слухи, что он

уничтожил целую комнату, когда узнал, куда ты ушла. Когда он поймет, что ты катаешься на члене Аида на всеобщее обозрение? – Он качает головой. – Ядерный взрыв не передаст этого.

Персефона напрягается, и мне не нужно видеть ее лицо, чтобы знать, что она думает о своих сестрах. Возможно, у нее были противоречивые чувства к своей матери, но из всего, что она сказала, и из всего, что я видел, этого нельзя сказать о других сестрах Деметроу. Если и есть какая‑ то точка давления, доступная Зевсу, то это они. Черт. Мне следовало подумать об этом раньше. Я не могу послать своих людей охранять их, не нарушая договора, и Зевс ни за что не останется в стороне, если я впущу их в свой дом. Это проблема, для которой у меня нет готового решения, но я с ней разберусь.

Я прижимаюсь поцелуем к ее виску.

– Устал?

– Это эвфемизм для того, чтобы спросить, хочу ли я уйти отсюда и подняться в твою комнату? ‑

Она изогнула ровно настолько, чтобы ее губы коснулись моих. – Если так, то да. Если нет, то будь готов к тому, что я буду убеждать тебя в обратном

– Я люблю. Ее. – Гермес хлопает в ладоши. – Аид, ты должен оставить ее себе. Она делает

тебя человеком, а ты делаешь ее интересной, и прошло меньше недели. Представьте, какими интересными вы оба будете через год или пять.

– Гермес. – Я вкладываю в свой тон достаточно предостережения, чтобы шокировать любого до

глубины души.

Естественно, она игнорирует меня. – Хотя я полагаю, что если ты соблазнишь Зевса нанести удар, то мы столкнемся с войной, и это все испортит.

Персефона поворачивается к ней.

– Подожди, война? Если он нарушит договор, Тринадцать придут за ним. Вот как это работает.

– Поправка, именно так это и должно работать. – Гермес пожимает плечами. – Правда в том, что

по меньшей мере треть из них являются маленькими приспешниками Зевса и вкладывают значительные средства в сохранение статус‑ кво. Они присоединятся к нему, чтобы затоптать Аида в небытие, если решат, что он собирается раскачать лодку.

– А остальные две трети?

Еще одно пожатие плечами. – Могут пойти в любую сторону.

Эта информация не совсем неожиданна, хотя и чертовски разочаровывает. Если я переступлю черту, все они объединятся, чтобы без колебаний свергнуть меня. Гермес и Дионис могут чувствовать себя плохо из‑ за этого, но они присоединятся к остальным, когда дело дойдет до драки. Конечно, то же самое не относится к этому куску дерьма Зевсу.

Я беру Персефону на руки и встаю, игнорируя ее протесты, что она может идти. Нести ее прямо сейчас – это не то, что она может и не может сделать. Речь идет о том, чего я хочу, о том небольшом комфорте, который я себе позволю. Мне нужно подумать, а здесь я не могу этого сделать. Хотя я не знаю, чего я надеюсь достичь. Мы уже изложили наш план и прыгнули в свободное падение. Теперь пути назад нет. Независимо от того, каковы будут последствия, мы должны довести это до конца.

Мне просто нужно придумать, как сделать так, чтобы в процессе не погибли все, за кого я несу ответственность.

Глава 16Персефона

Я все еще перевариваю новую информацию, когда Аид выносит меня из комнаты. Я протестую против того, чтобы меня так тащили, но маленькой, тайной части меня это действительно нравится. По правде говоря, мне многое нравится в Аиде. Он колючий и властный, но даже спустя всего несколько дней я вижу в нем правду.

– Аид. – Я кладу голову ему на плечо и позволяю ровному биению его сердца успокоить меня. ‑

Я знаю твой секрет.

Он поднимается по лестнице.

– Какой?

– Ты рычишь, огрызаешься и грубишь, но под коркой у тебя оооочень «липкий» центр. – Я

обвожу его верхнюю пуговицу указательным пальцем. – Тебе не все равно. Я думаю, что на самом деле тебе не все равно больше, чем любому из остальных Тринадцати, что иронично, учитывая роль, которую ты получил на Олимпе.

– Что заставляет тебя так говорить? – Он все еще не смотрит на меня, но это нормально. На

самом деле проще разговаривать с ним таким образом, не чувствуя, что он может прочитать мои мысли одним напряженным взглядом.

– Ты хочешь, чтобы Зевс заплатил, но не за счет твоего народа. И они – твой народ. Я

наблюдала, как ты ведешь себя с Джорджи, и снова с Джульеттой и Мэтью. Так бывает со всеми, не так ли? Они все прошли бы сквозь огонь ради тебя, а ты защищаешь их своим большим, задумчивым присутствием.

– Не думаю.

– Ты – само определение задумчивости.

Он фыркает.

– Конечно, меня это волнует не больше, чем твою мать. Она та, кто обеспечивает весь город

питанием и всем необходимым.

– Да, она такая. – Невозможно скрыть горечь в моем тоне. – Она очень хороша в своей работе,

но делает это не из милосердия своей души. Она гонится за властью и престижем. Чувство достаточности всегда находится за следующим горизонтом. Она собиралась продать меня Зевсу. Она не будет смотреть на это таким образом, но это то, чем была та помолвка – сделка. Она любит меня, но это второстепенно по сравнению со всем остальным.

Аид не сразу отвечает, и я поднимаю глаза, чтобы найти его со странным выражением на лице. Он выглядит почти… противоречивым. Я напрягаюсь.

– Что ты знаешь такого, чего не знаю я?

– Целый ряд вещей.

Я отказываюсь отвлекаться на эту дурацкую шутку.

– Аид, пожалуйста. Мы в этом вместе, так или иначе, до конца зимы. Скажи мне.

Чем дольше он колеблется, тем больше беспокойства начинает закрадываться. Он ждет, пока мы не дойдем до его спальни и дверь не закроется между нами и остальной частью дома, чтобы, наконец, ответить.

– Твоя мать выдвинула своего рода ультиматум.

Я не знаю, почему я удивлена. Конечно, она знала. Она не больше рада моему бегству, чем Зевс. Все ее тщательные планы пошли прахом из‑ за непослушной дочери. Она не смогла бы оставить это без внимания, если бы знала, где я нахожусь. Я извиваюсь, пока Аид осторожно не ставит меня на ноги. Это не делает меня более уравновешенной.

– Скажи мне, повторяю я.

– Если я не верну тебя, она прекратит поставки в нижний город.

Я моргаю, ожидая, когда слова выстроятся в порядке, который имеет смысл.

– Но это так… В нижнем городе живут тысячи и тысячи людей. Люди, которые не имеют ничего

общего ни с тобой, ни со мной, ни с Тринадцатью.

– Да, – просто говорит он.

– Она угрожает уморить их голодом.

– Да. – Он не отводит взгляд, ничего не делает, но дает мне честность, которую я требую.

Я жду, но он не продолжает. Конечно, это конец всему. Конечно, мы не можем продвигаться вперед с этим планом, когда пострадает так много людей. Барьер, отделяющий Олимп от остального мира, слишком силен, чтобы люди могли отправиться за продуктами, не говоря уже о том, что часть роли Деметры заключается в том, чтобы договориться о выгодных ценах, чтобы обеспечить каждому доступ к ресурсам для сбалансированного питания, независимо от их доходов. Без этих поставок люди останутся голодными.

Я не могу поверить, что она сделала это, но моя мать не блефует.

Я делаю медленный вдох.

– Я должна вернуться.

– Ты хочешь вернуться?

Я издаю слабый беспомощный смешок. – Ирония, если это можно так назвать, заключается в том, что единственное, что у нас с мамой есть общего, – это взгляд на горизонт. Все, чего я хочу, это освободиться от этого места и понять, кто я такая, если я не средняя дочь Деметры. Если мне не придется играть определенную роль, чтобы выжить, в какого человека я могу превратиться?

– Персефона…

Но я не слушаю.

– Я думаю, это делает меня такой же эгоистом, как и она, не так ли? Мы обе хотим того, чего

хотим, и нам все равно, кто еще должен нести убытки. – Я качаю головой. – Нет. Я не буду этого делать. Я не позволю, чтобы твои люди пострадали из‑ за моей свободы.

– Персефона. – Аид восстанавливает пространство между нами и мягко, но твердо берет меня

за плечи. – Ты хочешь вернуться?

Я не могу лгать ему.

– Нет, но я не понимаю, как это…

Он кивает, как будто я ответила не только на этот единственный вопрос.

– Тогда ты этого не сделаешь.

– Что? Ты только что сказал…

– Неужели ты думаешь, что я настолько наивен, чтобы доверять Тринадцати людям здоровье и

благополучие моего народа? Мы всегда были в одном шаге от того, чтобы разозлить одного из них и вызвать такой беспорядок. – Его губы кривятся, хотя глаза остаются холодными. – Мой народ не будет голодать. У нас достаточно ресурсов в нижнем городе. На некоторое время все может стать неудобно, но никто не пострадает непоправимо.

Что?

– Откуда ты берешь продовольствие?

– У нас с Тритоном есть тайная договоренность. – Он не удивлен, не зол или какие‑ либо другие

эмоции, которые сейчас пронизывают меня. Он даже не волнуется.

Потрясения просто продолжаются.

– Ты… ты вел переговоры с правой рукой

Посейдона, чтобы обойти Тринадцать. Как долго это продолжается?

– С тех пор, как я вступил во владение в семнадцать. – Он выдерживает мой пристальный

взгляд. – Я знаю лучше, чем большинство, что ты не можешь позволить себе доверять доброй воле Тринадцати. Это был только вопрос времени, когда один из них попытается использовать моих людей, чтобы причинить мне боль.

Я смотрю на него новыми глазами. Этот человек… Боги, он еще сложнее, чем я подозревала. Настоящий лидер. – Ты знал, что это может произойти, когда согласился помочь мне.

– Я знал, что это вполне возможно. – Он поднимает руки, чтобы обхватить мое лицо, и

проводит большими пальцами по моим скулам. – Давным‑ давно я пообещал себе, что никогда больше не позволю этим придуркам в верхнем городе причинить вред чему‑ либо моему. Они мало что могут сделать, кроме войны, которая чрезмерно повлияет на здешние события.

Как бы это было, если бы Аид правил Олимпом вместо Зевса? Я с трудом могу осознать саму эту концепцию. Аиду действительно не все равно.

Я целую его, прежде чем осознаю, что собираюсь это сделать. Нет никакого плана, никакой уловки, ничего, кроме необходимости показать ему… Я даже не уверена. Что‑ то. Что‑ то, что я не могу выразить словами. Он замирает на полувздохе, а затем кладет руки мне на бедра и притягивает меня к себе. Он целует меня в ответ с такой же яростью, которая бурлит у меня в груди. Чувство, граничащее с отчаянием, с чем‑ то еще более сложным.

Я отстраняюсь достаточно, чтобы сказать:

– Ты мне нужен.

Он уже двигается, подталкивая меня к кровати. Аид смотрит вниз на мое почти обнаженное тело и рычит.

– Я хочу тебя обнаженной.

– Я надеюсь, ты готов подождать.

– Я не такой.

– Он лезет в карман пиджака и достает

маленький нож. – Не двигайся.

Я стою неподвижно. Я задерживаю дыхание, когда он просовывает лезвие между моей кожей и первым ремнем. Она на удивление теплая, вероятно, оттого, что находится так близко к его телу. Ремешок легко поддается под острым краем. А потом еще, и еще, и еще, пока я не стою перед ним совершенно голая. Он защелкивает лезвие и делает шаг назад, окидывая меня взглядом с головы до ног и обратно.

– Так лучше.

Он подходит к выключателю и щелкает им, игнорируя мой бессловесный протест. Я хочу видеть. Аид проходит мимо меня к окнам и раздвигает тяжелые шторы. Мои глаза достаточно быстро привыкают, и я понимаю, что могу видеть, по крайней мере немного. Огни города заливают комнату слабым неоновым сиянием.

Аид раздевается, направляясь ко мне. Пиджак и рубашка. Туфли и брюки. Он останавливается в нескольких футах от меня, и я не могу не потянуться к нему. Возможно, он и дает мне вид, которого я жажду, но мне нужно что – то еще более важное – его кожа на моей.

За исключением того, что он ловит мою руку до того, как я касаюсь его груди, и направляет ее вверх к шее. Он заканчивает сокращать расстояние между нами, прижимая нас грудь к груди. Я получаю слабое впечатление грубых шрамов на своей коже, но Аид снова целует меня, и я забываю обо всем, кроме того, чтобы как он можно быстрее оказался внутри.

Он поднимает меня, и я обхватываю его ногами за талию. В новой позе его член почти идеально выровнен там, где мне нужно, но он двигается прежде, чем я успеваю потерять рассудок настолько, чтобы воспользоваться преимуществом. Моя потребность – это всепоглощающая вещь, которая росла с того момента, как я положила на него глаз. Заниматься сексом на глазах у толпы – это одно, но это едва ли снимало напряжение. Это было связано с репутацией. Это касается только нас.

Аид подводит нас к кровати и забирается на нее. Он берет мои руки и

подводит их к изголовью кровати.

– Держите их здесь.

– Аид. – Я задыхаюсь, как будто пробежала огромное расстояние. – Пожалуйста. Я хочу

прикоснуться к тебе.

– Держи руки здесь, – повторяет он и сжимает мои запястья.

Ему не нужно повторять это снова. Я уже киваю. Все, что угодно, лишь бы это продолжалось, чтобы этот момент не закончился.

– Хорошо.

Аид отодвигается, чтобы встать на колени между моих раздвинутых бедер. Его передняя часть находится в тени, но у меня такое чувство, что он может видеть меня в деталях из‑ за света через окна. Он обхватывает мою грудь, но не задерживается надолго, прежде чем скользит вниз по моему телу и целует открытым ртом чувствительное место чуть ниже моего пупка. А потом он оказывается у моей киски. Его дыхание дрожит на моем клиторе, как будто он так же поражен этим моментом, как и я. Может быть, даже больше.

– Я собираюсь заполучить тебя, маленькая сирена. В любом положении, во всех отношениях.

Я не знаю, говорит ли он со мной или сам с собой, но мне все равно. Я крепко хватаюсь за спинку кровати и изо всех сил стараюсь не шевелиться.

– Тогда возьми меня. – Эхо того, что я сказал ему на троне, но теперь это означает что‑ то

другое. Я не могу притворяться, что хочу этого исключительно ради нашей общей репутации.

Нет, я просто хочу его.

Мое желание услышать сухой, хриплый смех Аида становится серьезной зависимостью. Это в тысячу раз лучше, когда он издает звук напротив моей киски. Он проводит по мне языком. Его рычание – единственное предупреждение, которое я получаю, прежде чем он хватает меня за бедра и прижимает их вверх и наружу, держа меня полностью открытой. Нет никакого наслаждения, никакого поддразнивания, никакого искушения для меня. Он гоняется за моей киской, как будто у него больше никогда не будет такого шанса. Как будто ему нужен мой оргазм больше, чем его следующий вдох.

⇐ Предыдущая 6 7 8 9 101112 13 14 15 Следующая ⇒