|
|||
10. Вступая в храм обета # 210. Вступая в храм обета # 2
Знакомый запах стирального порошка. Исподнее. Белая хлопковая ткань. Не боксерские трусы с рисуночком. Потом носки. Сперва левый. Теперь правый.
- Тим?
На носу у него повисла капля. Как серьга в носу. Ее впитает в себя футболка, которую он сейчас натягивает. Шуршание брюк, когда он в них влезает.
- Ты все еще с нами?
Пуловер - кусается током. Искра. Легкий треск. Волосы на затылке встопорщились. Как у кошки.
//
11. Мать
МАТЬ: Я хочу, чтобы ты был здесь, с нами. Хочу, чтобы ты и твоя семья оставались в моей жизни.
ТИМ: Я тоже этого хочу. Но теперь все иначе обернулось.
МАТЬ: Вовсе нет.
ТИМ: ---
МАТЬ: У тебя было трудное время.
ТИМ: ---
МАТЬ: Пять месяцев среди всех этих больных. Спид. Туберкулез. У тебя нервы на пределе. Тебе нужно время. Побыть с Сарой. Побыть с нами. Тебе нужен покой.
ТИМ: Да.
МАТЬ: Тебе требуется передышка. Привести мысли в порядок. По-настоящему почувствовать себя дома.
ТИМ: Паузу я, конечно, возьму. И буду наслаждаться ею. Смаковать каждую минуту. Но потом мне придется уехать.
Недолгая пауза.
МАТЬ: Я хочу видеть, как будут расти мои внуки, Тим.
ТИМ: Я не уверен, дойдет ли дело до внуков.
МАТЬ: И ты вот так, спокойно, запросто это говоришь?
ТИМ: Не знаю, захочет ли Сара поехать со мной. Может, она тут останется.
МАТЬ: Надеюсь, ты это не всерьез?
ТИМ: Всерьез.
МАТЬ: У тебя надежная работа. С ипотекой мы поможем. У тебя есть все, вся жизнь налажена.
ТИМ: Я знаю. Но теперь все обернулось иначе.
МАТЬ: Тим, если ты лишишь меня этого...
ТИМ: Если я лишу тебя чего?
МАТЬ: Ты прекрасно знаешь, о чем я.
ТИМ: Нет, не знаю.
МАТЬ: Если ты лишишь меня возможности увидеть, как растут твои дети, как ты станешь главным врачом, увидеть твою свадьбу, твой дом, детей, твою жизнь, твое счастье...
ТИМ: Мое счастье?
МАТЬ: Да.
ТИМ: Ты уверена, что мое счастье в этом?
МАТЬ: Да.
ТИМ: Что такое счастье, мама?
МАТЬ: Ты знаешь, о чем я.
ТИМ: Нет, не знаю.
МАТЬ: Что такое счастье?
ТИМ: Да.
МАТЬ: Счастье для меня, к примеру, это возможность с тобой спорить. Спорить о том, что такое счастье.
ТИМ: Это для тебя счастье?
МАТЬ: Да, это для меня счастье. Но чтобы испытать это счастье, надо для начала иметь сына. Иметь детей, иметь семью, свой дом, работу - только после этого выпадает счастье поспорить с собственным сыном. Если ты вернешься туда - будет ли у тебя все это? Если Сара с тобой не поедет? Куда ты денешься вечерами? По выходным? С кем станешь проводить отпуск? Праздновать Рождество? Там, куда ты отправишься, кто твои новые друзья? Кто будет твоей семьей? Да и будет ли у тебя там время на все это? А потом - через десять, через двадцать лет? Когда мы с папой умрем? Кто тогда будет твоей семьей? Будет ли тебе дорог хоть кто-то? Кто? И где будет твой дом?
ТИМ: Не знаю, мама.
МАТЬ: Да нет. Знаешь.
ТИМ: Не знаю.
МАТЬ: Не бросай все разом, Тим. Не бросай все это.
ТИМ: Я летел в самолете. Самолет начал падать. Пока мы падали, я дал обет: если уцелею, вернусь в центр " Надежда". До конца моих дней.
МАТЬ: Ты не сделаешь этого.
ТИМ: Я не могу иначе.
МАТЬ: Конечно, можешь.
ТИМ: Не могу и не хочу.
МАТЬ: Ты правда все это серьезно?
ТИМ: Да не знаю я! (Пауза. ) Я же понимаю, это звучит, как бред. Все на меня смотрят, будто у меня вконец крыша поехала. Посттравматический синдром. И я даже не обижаюсь. Сам себя спрашиваю - как такое могло случиться? Но вот случилось. И теперь я на распутье, и надо решать. Получается, что и уехать вроде неправильно, и остаться нехорошо.
МАТЬ: Сядь. Скажи, ты о нас скучал?
ТИМ: Ну конечно я о вас скучал.
МАТЬ: И обо мне? Или только о Саре?
ТИМ: Да я каждый день о тебе думал.
МАТЬ: Даже когда Сара у тебя гостила?
ТИМ: Ну конечно. Почему ты спрашиваешь?
МАТЬ: Ты на меня сердишься?
ТИМ: С какой стати мне на тебя сердиться?
МАТЬ: За то, что я не приехала тебя навестить.
ТИМ: Да нет же.
МАТЬ: И ты не думаешь, что ты мне безразличен?
ТИМ: Да нет, конечно. Я просто знал, что это не получится.
МАТЬ: И ты из-за этого не считаешь меня старухой, ни на что не пригодной старой каргой?
ТИМ: Да нет же. Откуда у тебя вообще такие мысли?
МАТЬ: Я хотела приехать.
ТИМ: Я знаю.
МАТЬ: Я в самом деле хотела приехать.
ТИМ: Да я знаю.
МАТЬ: Ты мне веришь?
ТИМ: Да.
МАТЬ: Ты должен мне верить.
ТИМ: Разумеется, я тебе верю.
МАТЬ: Торчать тут и все время думать о тебе, быть здесь и не здесь, и каждый миг, каждую секунду мысленно быть с тобой, единственным человеком на свете, который действительно мне дорог, а ты там рискуешь жизнью, не дай бог заразишься, не дай бог на тебя нападут, похитят, ну, может и нет, может, я себе все это только навоображала, и оттого, что я тут сижу и толком не знаю, как ты и что с тобой на самом деле, торчу здесь и занимаюсь всякой домашней ерундой, но даже ей не могу заниматься спокойно, потому что мыслями я все время с тобой, думаю, только бы все хорошо, только бы у него все хорошо, и ничего на свете так не желаю, как тебя увидеть, увидеть, что ты делаешь, а то, что ты делаешь, ты наверняка делаешь хорошо, и я горжусь тобой - но черт возьми, я не могу, не могу заставить себя войти в этот проклятый самолет!
ТИМ: Тебя никто не упрекает.
МАТЬ: Я сама себя упрекаю. Потому что хочу избавиться от этого идиотского страха.
ТИМ (молчит)
МАТЬ: А теперь вот ты сидишь передо мной, как будто ничего не случилось, и объясняешь, почему ты опять собрался уезжать. Пожалуйста, не уезжай. Пожалуйста, не бросай меня.
ТИМ: Я не знаю, что делать.
Недолгая пауза.
МАТЬ: Сара позвонила нам, когда уже ехала в аэропорт. Сказала: авиакатастрофа. Я слышала ее голос. Понимала каждое слово. Но говорить не могла: я лишилась дара речи. Хотела сказать хоть что-то. Хотела ей ответить. И не могла. Папа спрашивает, что случилось. Я только протянула ему мобильник. И дальше уже он говорил с Сарой. А я чуть с ума не сошла от страха. Казалось, еще немного, и я задохнусь. Мы от бензозаправки помчались туда. Через какое-то время голос вернулся. А в аэропорту вдруг выяснилось: аварийная посадка на воду. Лишь несколько погибших. Господи, упаси моего мальчика, сделай так, чтобы он не оказался среди жертв, молилась я. Оставь его в живых. Нас всех отправили по домам. Я всю ночь не спала. Глаз не сомкнула. А утром услышала твой голос. Было шесть минут десятого. И я описалась. Надула в штаны. Ты понимаешь, что это значит: ровно в шесть минут десятого я описалась, понимаешь? Ты понимаешь меня?
ТИМ: Мне очень жаль.
Молчание.
МАТЬ: Я не хочу этого снова, Тим.
ТИМ: Чего ты не хочешь?
МАТЬ: Не хочу снова пережить это. Не хочу больше вынашивать в себе страх от тебя, страх за тебя. Не хочу сидеть тут, дома, не чуя ни рук, ни ног, словно парализованная. Мне слишком долго, слишком часто приходилось вынашивать в себе страх за кого-то. Не хочу больше бояться. Ни за себя. Ни за тебя. Ни за кого-либо еще. Не хочу больше быть матерью. Такой матерью. В таких условиях. Ты должен что-то решить. Принять решение уже сейчас. Иначе, если ты сейчас не решишь, я опять буду сидеть дома и ждать. Буду вынуждена, как проклятая, снова играть ту же роль. Роль матери-самки. Едва живой от страха. Обреченной на бездействие. И ничего, кроме тупого бездеятельного ожидания, от меня не останется. Я этого не хочу. В конце концов, это просто жестоко. Это бессовестно - снова обрекать меня на такое. Я этого не выдержу. Не желаю больше ждать. Даже тебя. И твоего решения бесконечно ждать не желаю. Даю тебе два дня сроку. Два дня. Через два дня ты скажешь мне, едешь ты или остаешься. А уж тогда я пойму, что для меня это твое решение означает.
ТИМ: Хорошо.
//
|
|||
|