44Петров В. В. Проблема указания в языке науки. Новоси бирск, 1977. 3 страница

который осуществляет референцию говорящий. В этой функции индексал выражает демонстративное указание, осуществляемое говорящим, а в терминологии расселовско-го различия широкой и узкой области действия — имеет наиболее широкую область действия.

Таким же образом в предложении «Мэри думает, что я теперь здесь» референции, выражаемые индексалами «я», «теперь», «здесь», приписываются не Мэри, а говорящему, хотя грамматически эти индексалы находятся в косвенной речи, а с точки зрения логической формы они в прямой речи. Индексная референция считается всегда непрозрачной по отношению к индивиду, которому приписывается определенная установка.

Когда мы рассматриваем, как другие индивиды осуществляют референцию на объекты посредством индексалов, когда мы хотим сообщить об этом третьей стороне, мы имеем дело с употреблением квазииндексалов, с приписыванием референции другим носителям языка. Так, в предложении «В 5 часов Джон думал, что тогда было 5 часов» «тогда» относится к антецеденту «5 часов» и употребляется для приписывания Джону индексного указания на 5 часов посредством другого индексала— «теперь», который Джои употребил бы или имел бы в виду, выражая соответствующую установку, а именно: «Теперь 5 часов». Аналогично в предложении «Джон думает, что он счастлив» «он» указывает на Джона не непосредственно, а через имя «Джон»: пропозиция, которая в данном случае соответствовала бы состоянию Джона, выражалась бы предложением «Я счастлив» — отсюда следует, кстати, что необходимым условием приписывания индивиду мнения о самом себе является способность индивида осуществлять указание от первого лица.

Однако ввиду принятого нами тезиса о том, что контекст мнения имплицитно присутствует всегда, когда нечто утверждается о мире, нельзя согласиться, что в прямой речи в отличие от косвенной индексалы являются прозрачными как пропозиционалъно, так и референциалъно: относительно говорящего этого может не быть уже потому, что в коммуникации выбор того или другого сингулярного термина может осуществляться релятивно определенной концептуальной системы с учетом того, что рассматриваемый термин осуществляет функцию указания с точки зрения концептуальной системы другого носителя языка как партнера коммуникации.

Принципиально эти соображения относятся не только к сингулярным терминам, но и к любым осмысленным выражениям естественного языка, вернее, с нашей точки зрения, к любым концептам, какими бы языковыми средствами они ни фиксировались. Такие концепты — ввиду их непрерывной связи с другими концептами системы в смысле генезиса их построения в данной концептуальной системе — содержат, вообще говоря, как идиосинкретическиг (специфические для данной концептуальной системы) составляющие, так и составляющие, отражающие познавательный социальный опыт носителя языка на разных уровнях познания — на уровне здравого смысла, на уровне определенной научной теории, на уровне разных гипотетических представлений носителей языка о тех или иных объектах познания.

Составляющие уровня здравого смысла, научного или квазинаучного познания как определенные стереотипы знания носителей языка в «снятом» (абстрагированном от статуса, от истории порождения концепта в концептуальной системе) виде и фиксируются в обычных «естественных» и «искусственных» (включаемых в формальную модель естественного языка) словарях в качестве смысла соответствующих языковых выражений как то общее, что составляет необходимое условие коммуникации носителей языка и что уже рассматривается как факт системы «семантики языка».

Трансформация познавательных фактов в «семантические» факты делает относительным и само различие семантики и прагматики естественного языка. О «чистой» прагматике, очевидно, можно говорить только в случаях непрямого или «вырожденного» употребления языка. (К этим случаям, конечно, относится также метафорическое, ироническое, вообще любое иносказательное употребление языка). Отметим в этой связи, что в литературе обсуждается явление, получившее название «разговорных импликатур» (см. 140, 141), экспликация которого предполагает прежде всего разграничение того, что выражается данным употреблением языкового выражения, и того, что при этом имплицируется. Первое представляет собой «конвенциональное» значение, второе подразделяется на два вида: то, что имплицируется конвенционально, и то, что имплицируется «разговорно» (как в случае иронии, когда разговорно имплицируемое является противоположным конвенционально выражаемому).

То, что с учётом сказанного можно было бы условно назвать «интерсубъективными» смысловыми составляющими («объективными» смыслами), и рассматривается в теориях «семантики языка» как область действия принимаемых в теории правил построения смысла языковых выражений, как объект определения их семантических свойств и отношений. Постулирование общности этих составляющих для всех носителей языка является неизбежным в проекте построения теории «семантики языка».

Ввиду того что при рассмотрении языковой компетенции носителей языка в счет принимаются лишь те смысловые составляющие, которые образуют постулируемую «семантику языка», при рассмотрении установки мнения неизбежной становится апелляция к той же «семантике языка». Тогда (например, как в интерпретативной теории Каца или в референтной теории Монтегю) семантические отношения между выражениями, содержащими контекст мнения, рассматриваются с точки зрения закономерностей постулируемой «семантики языка», а не закономерностей строения концептуальных систем носителей языка.

При этом специфические для концептуальных систем составляющие («субъективные» смыслы) относятся к прагматике естественного языка. Это означает рассмотрение индивидуальных установок мнения в терминах установки мнения носителя языка как такового, или общих установок мнешш. Последние эксплицитно можно было бы представить контекстом «Мы думаем, что» в смысле «Принято думать, что», «Полагается, что» с точки зрения здравого смысла, принимаемой в качестве верной и известной если не для всех, то для большинства или по крайней мере для некоторого компетентного множества носителей языка информации, относящейся к сфере научных, гипотетических, философских и других представлений о мире. При этом фраза, выражающая определенную (в особенности — общую) установку мнения, в практике языковой коммуникации, как правило, опускается. Соответствующее предложение тогда предстает как деперсонализированное утверждение о мире, к какому бы аспекту его познания оно ни относилось. Из таких предложений и строится текст научной теории как научной «картины мира».

Абстрагируясь от индивидуальных систем мнения, но по аналогии с персонализированными установками мнения, можно говорить о конструкте, представляющем собой

йнтерсубъективную и в этом смысле объективную установку мнения, и соответственно рассматривать некую «объективную систему мнений» как «объективную» картину мира» (формально: CS*_Obi). Тогда, конечно, мы рассматривали бы случаи, когда p^CS*_a при этом CS или p$CS*obf, p£ CS*_a при peECS*obj или x=. xi^CS*_a при x = z_l^CS*obj или x = Xi^_CS*obj и т. д.; p-^q^CS*_a при p-+-qeCS*obj или p-+q£ CS*_Obj и т. д. Так, мы могли бы объяснить, почему мы говорим, что а не понимает или не вполне понимает «р», если В (а, р), но ~В(а, q) при p-^q, т. е. когда p-*q^CS*_Obj, т. е. когда импликация р—> q принадлежит «объективной системе мнений».

Здесь следует иметь в виду, что фрагменты естественного языка, которые используются в качестве объекта анализа, обычно относятся к обыденной речи. Постулируемый смысл языковых выражений, как правило, является чем-то средним между представлениями носителей языка на уровне здравого смысла и их научными представлениями, что иногда (имплицитно или эксплицитно) мотивируется необходимостью проведения дихотомии между, с одной стороны, знанием естественного языка и, с другой — знанием мира, или лингвистическим и энциклопедическим знанием, или принимается без какой-либо специальной мотивировки.

Однако если на уровне обыденной речи, имеющей дело с актуальным опытом носителей языка или с рассмотрением возможных ситуаций на базе этого опыта, концеп-туальность мнения может представляться не столь явной, то выход за пределы этой речи на уровень теоретического языка делает такую концептуализацию очевидной. Соответствующий такому уровню словарь, очевидно, содержал бы «куски» или целые «блоки» определенной системы концептов, понимание которых предполагает понимание определенного множества других концептов в смысле его генетической, непрерывной связи с другими копцептами системы. Однако неясно, как осуществлялся бы в теории «семантики языка» этот переход от обыденного к теоретическому уровню в смысле формализации соответствующей интуиции носителей языка.

Таким образом, контекст мнения — в явной или в скрытой форме — присутствует всегда, когда нечто (истинно или ложно) утверждается о мире, т. е. утверждение «р» всегда предполагает определенный контекст мне-

ния, причем если -такой контекст не всегда выступает в качестве того, что называют «логической», или «базисной», «семантической» формой «р», то всегда как то, что мы выше назвали «концептуальной формой» «р», указывающей принадлежность «р» определенной системе мнения CS*_aкак части определенной концептуальной системы.

Поясним это на примере операции отрицания предложений мнения. Пусть «р» является утверждением «Берт^ ран Рассел — философ». Представив «р» с определенным контекстом мнения, имеем: В (а, р) (т. е. «а думает, что Бертран Рассел — философ»). Изложенное позволяет полагать, что отрицание «В (а, р)», т. е. «~5(а, р)», имеет две интерпретации: p(^CS*_a (т. е. «Неверно, что а думает, что Бертран Рассел — философ») и другую, которую можно представить в качестве императива: «Неверно думать, что Бертран Рассел — философ», или «Неверно принимать «р» в CS*_a» (формально: ! p([CS*_a), где «! » — условный оператор долженствования.

В обеих интерпретациях неоспорима ссылка на концептуальную систему. Однако во второй интерпретации она выступает менее явно: дело в том, что в практике употребления естественного языка обычно контекст мнения ввиду его самоочевидности опускается. Так как в этом случае истинностные условия предложения определяются той его частью, которая выражает содержание установки мнения, предикат истинности, как правило, относится к предложению-объекту мнения. Вторая интерпретация «~jB(a, р)» может рассматриваться в качестве базисной для семантики отрицания «р», т. е. в том случае, когда утверждается «~/»>. В терминах современных лингвистических теорий здесь можно предположить трансформационную элиминацию содержащегося на «глубинном» уровне контекста мнения.

Если контекст мнения выступает не только в качестве концептуальной, но и в качестве «логической», или «глубинной», «семантической» формы «pi>, тогда, очевидно, имеется в виду первая интерпретация «~В(а, р)». В этом случае истинностные условия предположения мнения определяются всем предложением.

С точки зрения концептуальной системы трансформацию индивидуальных, или субъективных, установок мнения интерсубъективные установки (CS*_Ind => CS*_obj) можно рассматривать как своеобразную процедуру объективизации первых. Речь идет об их превращении как

|7 Зек»» * m 257

вообще в случае соответствия мнения действитель* ности в зависимости от возможности приписывания предложению-объекту мнения истинностного значения истина — в субъективную (индивидуальную) установку знания KSmd: (CS*_Ind => ■ CS*_Obj = CS*_Ind => KS_Ind) (т. е. «а знает, что», «а знает, кто (когда, где, как... »)). Последняя, рассматриваемая абстрактно от концептуальных систем, превращается в объективную установку знания (KSobj), т. е. становится частью теоретического конструкта «объективная система знаний». В некоторых языках такая установка передается нейтральными и этимологически показательными конструкциями («One knows», «On salt», «Man weiss») или вообще опускается, т. е. присутствует имплицитно.

Соотношение этих установок как воплощающих разную степень интенсиональное™ естественно объясняется в терминах семантики возможных миров. А именно: чем больше возможные миры, предполагаемые данной установкой, отличаются от объективно определенного действительного мира, тем выше степень интенсиональности понятия, воплощающего эту установку. Ввиду этого мнение можно считать более интенсиональным, чем знание: все, что знает носитель языка (т. е. все, что является истинным во всех возможных мирах, совместимых с тем, что он знает), должно быть также истинным и в действительном мире, тогда как такого сходства в случае установки мнения между допустимыми возможными мирами и действительным миром не требуется.

Индивидуальную установку знания можно считать эквивалентной (назовем это «слабой эквивалентностью») соответствующей нейтрализованной, объективизированной установке с точки зрения истинности рассматриваемого в ней предложения как объекта знания. (Так, если а знает, что р, то это эквивалентно «Известно, что р» в том смысле, что «р» истинно. ) Однако она сохраняет свой интенсио* нальный характер, ибо, как и установка мнения, относится к концептуальной системе определенного носителя языка. В отношении принципа взаимозаменяемости тождественного здесь имеют силу те же ограничения, что и в отношении установки мнения.

С нашей точки зрения, именно потому, что знание индивида может не соответствовать полностью знанию, выраженному контекстом «Известно, что» (такое соответствие можно было бы назвать «сильной эквивалентностью»), зна-

ние индивида является интенсиональным в том же смысле, как и его мнение, но тем не менее оно не теряет характера знания.

Таким образом, рассмотрение различия «прозрачных» и «непрозрачных» конструкций (соотносимого с ним различия референциального и атрибутивного употреблений, модальностей de re и de dicto, широкой и узкой области действия соответствующих языковых выражений) представляет собой теоретические поиски того не выявленного в рассмотренных теориях, но неизменно присутствующего в коммуникации и проявляющего себя в том или ином из названных отношений феномена, именуемого нами «концептуальными системами» носителей языка. Указанные дихотомии, с нашей точки зрения, свидетельствуют о различных интерпретациях языковых выражений в определенных концептуальных системах в смысле содержащейся в них информации. Поэтому конструктивное рассмотрение этих дихотомий невозможно, с одной стороны, без понимания языковой коммуникации как осуществляемой носителями языка в качестве носителей определенных концептуальных систем, учитывающих в определенной степени семантику и номенклатуру других концептуальных систем, а с другой — вне выявления статуса того, что мы назвали «объективной концептуальной системой», как абстракции от реальных индивидуальных концептуальных систем.

Рассмотрение «объективной системы мнения» независимо от индивидуальных систем мнения, неучет значения последних при интерпретации предложения мнения, а следовательно, и любых утверждений как объектов установки мнения обусловливают противопоставление семантики и прагматики языка. Оно ведет к утверждению дихотомии «подлинных» и «псевдопрочтений», постулированию «сингулярных пропозиций», содержащих «объективно данные индивиды», «семантических референтов» и «референтов говорящего» и вообще к противопоставлению лингвистического экстралингвистическому знанию. Между тем не только необходимость, но и эффективность учета в полной мере значимости неязыковых факторов убеждает нас в существенности рассмотрения самих носителей языка в качестве важнейшего компонента контекста употребления языка. Речь идет о человеке — не просто пассивном референте языковых выражений, а активном их интерпретаторе, не просто носителе языка, а — прежде всего и важнее всего — носителе определенной концептуальной системы, на основе

17« 259

которой он понимает язык, познает мир и осуществляет коммуникацию с другими носителями языка.

Неучет или недостаточный учет такого не просто лингвистически, а концептуально компетентного субъекта делает неконструктивным сам проект построения семантической теории языка, а главную задачу его — выяснение способности человека понять язык — принципиально неразрешимой. Рассмотрение семантических свойств и отношений языковых выражений вне их реализации в определенной концептуальной системе не может служить основой для решения проблем, носящих существенно гносеологический характер. Необходимой предпосылкой их решения в контексте рассмотрения отношения мысли, языка и мира является соотнесение анализа смысла языковых выражений с анализом структур концептуальных систем, с анализом содержащейся в них информации. В этой отнесенности к концептуальной системе как системе мнений и знаний человека о мире, отражающей его познавательный опыт, и заключено философское значение анализа смысла. Принятие этой точки зрения обязывает нас рассматривать семантический анализ естественного языка не как самоцель, а как средство анализа мысли носителя языка.

Перенося акцент с рассмотрения абсолютизированной сущности «семантики языка» на анализ концептуальной системы, как она образуется в сознании человека, когда он познает мир, и как она используется в процессе общения с другими носителями языка, мы не жертвуем ни объективностью, ни общностью теории. Напротив, в результате мы имеем методологически обоснованную и теоретически перспективную программу семантических исследований, направленную на раскрытие роли как языковых, так и неязыковых факторов в концептуальном освоении мира.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Проблема смысла языковых выражений имеет важное значение в современной науке и в общеметодологическом, и в практическом плане. Как проблема объяснения понимания языка его носителями, она с методологической точки зрения неотделима от вопроса о связи мысли, языка имира, функции и места языка в познании и коммуникации. В практическом аспекте рассмотрение этой проблемы определяется настоятельной необходимостью моделирования мыслительных процессов, построения и реализации различных проектов автоматической обработки естественного языка.

Об органической связи теоретического, общеметодологического и практического аспектов проблемы смысла свидетельствует то, что в настоящее время она исследуется объединенными усилиями философов, логиков и лингвистов, причем отличительной чертой, отражающей современный уровень анализа этой проблемы, является систематическое использование строгих методов и процедур. Это обстоятельство отражается и в распространенном понимании современного логико-философского анализа естественного языка как «формальной философии языка». Последняя отличается от традиционной не фундаментальностью обсуждаемых в ней проблем, а прежде всего методом их исследования, базирующимся на широком применении достижений современной логики и лингвистики, что существенно сказывается на качестве исследования и его результатах.

Осуществленный в книге критический анализ основных западных логико-семантических концепций смысла о точки зрения их использования для решения фундаментальных проблем современного логико-философского анализа языка приводит к следующим общим выводам. В ходе логико-семантического исследования языка получены некоторые важные результаты, имеющие теоретическое и практическое значение. К ним относится прежде всего выделение и теоретическое обоснование специфики семантической проблематики анализа естественного языка а сравнении с аналогичной проблематикой формальных, искусственных языков. Важной является теоретическая разработка понятия логической формы для выражений естественного языка,

существенно расширившая область охватываемых логическими средствами рассуждений, проводимых на естественном языке. Понятие структуры языка получило большую определенность благодаря разграничению и систематическому соотнесению разных уровней формального анализа естественного языка — глубинного (базисного, логического, семантического) и поверхностного (собственно синтаксического) — и разработке альтернативных формализмов, служащих их описанию. Особенно плодотворным оказалось определение значения логических понятий истины и указания и включение их в теоретический анализ естественного языка в качестве фундаментальных, а также понятий, разработанных в современной модальной логике, в частности понятий семантики «возможных миров». Их использование значительно расширило анализ и сделало возможным- конструктивное рассмотрение отношения языка и мира, обсуждение онтологической проблематики естественного языка.

Вместе с тем критический анализ обсуждаемых в книге концепций показывает, что ограниченность их объяснительных возможностей, а иногда и просто несостоятельность ряда теоретических установок являются следствием ошибочности их общеметодологических принципов в решении вопроса о соотношении мысли, языка и реальности, иногда явно носящих отпечаток неопозитивистской доктрины языка и требующих изменения самой ориентации анализа в смысле понимания его объекта.

Таким теоретически неконструктивным и методологически неверным является противопоставление языкового знания внеязыковому. Свойственная анализируемым в книге логико-семантическим концепциям абсолютизация языкового фактора, выражающаяся в выдвижении постулата «семантики языка», делает неконструктивным сам проект построения семантической теории естественного языка. Цели такой теории, заключающиеся в формализации понятия «осмысленное выражение естественного языка» и в выяснении способности носителей языка понять выражения языка, оказываются принципиально недостижимыми. Таким образом, стремление в процессе эволюции логико-семантических исследований естественного языка увеличить степень адекватности формальной модели языка путем все более широкого охвата семантических его аспектов приводит к парадоксальному следствию о невозможности построения адекватной семантической теории.

Проведенное в книге исследование доказывает преимущества подхода, базирующегося на принципах диалектико-материалистической гносеологии и утверждающего необходимость соотнесения анализа смысла языковых выражений с анализом концептуальных систем как определенных систем мнения и знания, отражающих познавательный опыт носителей языка на разных этапах, уровнях и в разных аспектах и представляющих основу для понимания любых объектов, в том числе языковых выражений. В построении таких систем язык играет существенную, но не исключительную роль: сама возможность усвоения языка предполагает в качестве необходимого условия довербальный этап становления концептуальных систем, отражающий доязы-ковый опыт их носителей. Игнорирование этого обстоятельства приводит не только к эмпирически и теоретически необоснованному, но и методологически несостоятельному приписыванию функций порождепия мысли самому языку, чистой вербальной форме, к отождествлению мысли и языка, а не к раскрытию механизма их связи.

Усвоение вербальной символики служит необходимым условием построения такой информации, которая существенно расширяет границы познания и понимания мира носителей концептуальных систем, служит необходимым условием их коммуникации, социальной ориентации индивидуальных концептуальных систем в сторону социально значимой «картины мира». Теоретическое обоснование этого положения является чрезвычайно важным ввиду известных мистических спекуляций о языке как «картине действительности», о языке как детерминанте мировоззрения. Однако усвоение языка не исключает качественного различия индивидуальных концептуальных систем как содержащих «субъективные картины мира» (в виде субъективных систем мнения и знания), конструируемые средствами языка и обусловливающие различия в понимании языковых выражений. Взаимодействие таких систем, в той или иной мере отражающих объективную реальность, определяет механизм языковой коммуникации и сложность ее структуры.

Естественный язык хотя и характеризуется определенной синтаксической системой, которая выявляется посредством различных формализмов, но не представляет собой определенной концептуальной системы, а является средством их построения и символического представления. Поэтому анализ языка в плане создания его семантической263

теорий является конструктивным в той мере, в которой он ведет к раскрытию принципов образования и функционирования концептуальных систем. Абсолютизация «семантики языка» ведет в конечном итоге к отрыву языка от самого процесса познания, т. е. от основного условия образования и функционирования отражающих познавательный опыт носителей языка концептуальных систем.

Логико-философский анализ языка, если он стремится к объяснению связи мысли, языки и мира, должен быть анализом роли и места языка в процессе познания. Следовательно, ответы на выдвигаемые в. этом анализе вопросы следует искать в общем контексте ^информационных процессов, происходящих в сознании человека, когда он строит — ив этом существенная функция языка — определенную концептуальную картину окружающей его действительности.

БИБЛИОГРАФИЯ

1 Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 3.

2 Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 32.

3 Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 29.

4 Абрамян Л. А. О философском смысле проблемы значения. —
Методологические проблемы аналдза языка. Ереван, 1976.

5 Арутюнова Я. Д. Предложение и его смысл (логико-семанти
ческие проблемы). М., 1976.

6 Бирюков Б. В. Теория смысла Г. Фреге. — Применение логики
в науке и технике. М., 1960.

7 Бирюков Б. В. Кибернетика и методология науки. М., 1974.

8 Бродский И. Н. Отрицательные высказывания. Л., 1973.

9 Врутян Г. А. Лингвистическое моделирование действитель
ности и его роль в познании. — Вопросы философии, 1972, № 10.

10 Брутян Г. А. Языковая картина мира и ее роль в позна
нии. — Методологические проблемы анализа языка.

11 Брутян Г. А. Очерки по анализу философского знания. Ере
ван, 1979.

12 Витгенштейн Л. Логико-философский трактат. М., 1958.

13 Войшвилло Е. К. Попытка семантической интерпретации
статистических понятий информации и энтропии. — Кибернетику —
на службу коммунизму. М. —Л., 1966.

14 Войшвилло Е. К. Понятие. М., 1967.

15 Войшвилло Е. К., Петров Ю. А. Язык и логика вопросов. —
Логика и методология научного познания. М., 1974.

16 Войшвилло Е. К. О возможных направлениях приближения
формализованных языков к естественным. — Логические и методо
логические проблемы анализа языка. Вильнюс, 1976.

17 Горский Д. П. Проблема значения (смысла) знаковых выра
жений как проблема их понимания. — Логическая семантика и мо
дальная логика. М., 1967.

18 Горский Д. П. Определение (логико-методологические про
блемы). М., 1974.

19 Звегинцев В. А. Язык и лингвистическая теория. М., 1973.

20 Звегинцев В. А. Предложение и его отношение к языку и
речи. М., 1976.

21 Ивин А. А. Логика норм. М., 1973.

22 Карнап Р. Значение и необходимость. М., 1959. 865

23 Кацнелъсон С. Д. Типология языка и речевое мышление. Л.,

1972.

24 Козлова М. С. Философия и язык. М., 1972.

25 Копнин П. В. Диалектика, логика, наука. М., 1973,

26 Костюк В. Н. Методология научного исследования. Киев,
1976.

27 Крымский С. Б. Научное познание и принципы его трансфор
мации. Киев, 1974.

28 Ледников Е. Е. Критический анализ номиналистических и
платонистских тенденций в современной логике. Киев, 1973.

29 Ледников Е. Е. Модальные понятия в языке науки. — Логи
ко-философский анализ понятийного аппарата науки. Киев, 1977.

30 Логические и методологические проблемы анализа языка.
Вильнюс, 1976.

31 Лекторский В. А. Аналитическая философия сегодня. — Во
просы философии, 1971, № 2.

32 Мещеряков А. И. Как формируется человеческая психика у
слепоглухонемых. — Вопросы философии, 1968, № 9.

33. Налимов В. В. Вероятностпая модель языка. О соотношении естественных и искусственных языков. М., 1974.

34 Налимов В. В. Непрерывность против дискретности в языке
и мышлении. Тбилиси, 1978.

35 Нарский И. С. Проблема значения «значения» в теории по
знания. — Проблема знака и значения. М., 1969.

36 Павилёнис Р. И. Язык и логика. Формализация естественно
го языка в терминах исчисления высказываний и исчисления пре
дикатов первой степени. Вильнюс, 1975.

37. Павилёнис Р. И. Философия языка: проблема смысла. —Вопросы философии, 1976, № 3.

38 Павилёнис Р. И. Связь логического и онтологического в не
которых современных теориях семантики естественного языка. —

⇐ Предыдущая 14 15 16 17 18 192021 22 23 Следующая ⇒