Глава шестая

– Тени никогда не шепчут –

На золотом троне, подперев голову рукой, сидел человек. Вернее, объемный контур человека, заполненный абсолютной тьмой. Можно было подумать, что его облили дегтем с головы до ног. Но нет. То, что очертаниями напоминало мужскую фигуру среднего роста, состояло из абсолютного мрака.

По правую сторону от трона лежал кот. А слева на жерди сидела сова. Узнавались они только по контуру: и кот, и сова тоже состояли из густой черноты.

Инга и Муромский рассказывали о картине, кондукторе, случайностях и нитях судьбы. Инга постоянно порывалась встать на колени, но всякий раз останавливалась. Старик держался прямо, не позволяя себе сутулиться.

Веник стоял и не сводил взгляда с кота. Казалось, что кот тоже смотрит на него, но он мог смотреть куда угодно – глаза животного заливала та же субстанция, что и все его тело.

Патефон вообще впал в ступор. Он застыл по центру зала, как солдат на посту, вытянув руки по швам.

– МЫ УЗНАЛИ ДОСТАТОЧНО, – голос шел от совы.

– НО МЫ ХОТИМ СПРОСИТЬ, – изрек, не открывая рта, кот.

– ВИДЕЛИ ЛИ ВЫ СНЫ, В КОТОРЫХ НЕТ СВЕТА? – спросил человек на троне.

Все категорично покачали головами. А Инга с придыханием добавила: «Никаких дурных снов, Высочайшие».

Кот потянулся и спустился с возвышения. Как и его ученый собрат из стихотворения, он стал наматывать круги рядом с Веником, даром что не рассказывал сказок. Следить за ним стало трудно, но Веник продолжал искоса наблюдать. На пятом круге с животным произошли метаморфозы – не прекращая двигаться, он оплавился, а потом расширился и вырос, увеличившись в разы. Венику опять стало страшно – перед ним стояла женщина, все тело и одежда которой состояли из текучего мрака.

– НЕПРИМЕТНЫЙ. НЕВЗРАЧНЫЙ. ЗАУРЯДНЫЙ. ПРОСТОЙ.

– МЫ ДУМАЕМ, ОН СТАЛ БЫ ХОРОШИМ КОНДУКТОРОМ. ТЫ ПРАВ, СТАРЫЙ МОСГРАДЕЦ.

– НО ПРАВИЛА ЕСТЬ ПРАВИЛА. АРТАНА КИЦА НЕ ИСЧЕРПАЛА СРОК. У НЕЕ ОСТАЛСЯ ГОД ИЗ ПОЛОЖЕННЫХ ТРЕХ.

– Высочайшие, но заместитель и помощник кондуктора Жун Аделяр достоин занять место кондуктора вне срока. Кица все забывает, работа ей в тягость, она не справляется. – Инга все-таки бухнулась на колени.

– ПРАВИЛА ЕСТЬ ПРАВИЛА, – повторила сова. – КОНДУКТОР МОЖЕТ БЫТЬ ЗАМЕНЕН ВНЕ СРОКА ЛИШЬ В ТРЕХ СЛУЧАЯХ. КОГДА ОН УБИТ ИЛИ ПОКАЛЕЧЕН. КОГДА ОН НАРУШАЕТ ПРАВИЛА И ПОТВОРСТВУЕТ ПРЕСТУПЛЕНИЯМ.

– КОГДА СОИСКАТЕЛЕМ ДОЛЖНОСТИ ПРЕДЪЯВЛЯЕТСЯ ВТОРОЙ ЭКЗЕМПЛЯР ОТЛИЧИТЕЛЬНОГО ЗНАКА КОНДУКТОРА – БРОШИ, – сказал мужчина, вставая с трона.

– У последнего случая есть два пути решения, описанные в дополнении к «Собсулитату»: картина и озеро. Со дна Черного озера достать что-либо невозможно, поэтому остается картина. И она у меня, – с нотками искреннего торжества произнес Муромский.

– АРИСТАРХ БЕСФАМИЛЬНЫЙ. КОНДУКТОР-ХУДОЖНИК, СПРЯТАВШИЙ СВОЙ ЗНАК ВНУТРИ КАРТИНЫ. МЫ ПОМНИМ. – Женщина коснулась бородки Муромского. – НАМ ПРИШЛОСЬ СОЗДАТЬ НОВЫЙ ЗНАК. НО МЫ НЕ НАКАЗАЛИ ТВОРЦА. ОН СОЗДАЛ И ДРУГИЕ РАБОТЫ, ЧЕМ ЗАСЛУЖИЛ ПРОЩЕНИЕ.

Сова слетела с жерди и в полете трансформировалась в маленькую девочку с бантами и косичками:

– ЕГО ДОЧЬ ОСТАЛАСЬ В БЛОКАДНОМ ГОРОДЕ ВАШЕГО МИРА. А С НЕЙ И КАРТИНЫ. ВСЕ ИСЧЕЗЛО.

– Я тоже думал, что картины утеряны, но потом нашел «Кондуктора», – возразил Муромский. – На блошином рынке за полотно просили сущий пустяк. И я купил.

– НЕВОЗМОЖНО. МЫ НЕ ЧУВСТВУЕМ МАГИИ. МОСГРАДЕЦ СОЗДАВАЛ СВОИ РАБОТЫ, ИСПОЛЬЗУЯ ВОЛШЕБНЫЕ КРАСКИ ИЗ ОЛЬДА. НО МЫ ИХ НЕ ЧУВСТВУЕМ, – сказал мужчина, превращаясь в черную лисицу.

– Нет-нет, это та самая работа! Аристарх рассказывал, что не писал копий.

Муромский показал картину женщине. Та провела тонким пальцем по краске, после чего облизала палец длинным чернильным языком.

– КОПИЮ МОГ СОЗДАТЬ КТО УГОДНО. ТЫ ОШИБСЯ, БЫВШИЙ КОНДУКТОР. ТВОЯ КАРТИНА – ПОДДЕЛКА. ЕЕ СОЗДАЛИ ДВАДЦАТЬ ЛЕТ НАЗАД. АРИСТАРХА УЖЕ НЕ БЫЛО.

– ЗНАК НЕ ДОСТАТЬ. – Лисица махнула хвостом.

– КОНДУКТОРОМ ОСТАНЕТСЯ АРТАНА КИЦА. – Девочка приняла облик Артаны.

На лице Инги читалось полное разочарование. Она поднялась с колен и теперь выглядела потерянной.

– Как же… Я не мог обознаться… – повторял Муромский, не в силах поверить, что ошибся.

Веник понял, что сейчас решится их с Патефоном судьба. И оказался прав.

– СЛУЧАЙНЫМ ЖИТЕЛЯМ МОСГРАДА СТЕРЕТЬ ПАМЯТЬ, – приказала лиса.

– ТЕНЕВОЙ ПОРОШОК ЗАСТАВИТ ИХ ЗАБЫТЬ, – отметила лже-Артана.

– МОЛЧАНИЕ, ПРИСТУПАЙ, – добавила женщина.

В боковую дверь проскользнула девушка в плотно облегающем тело блестящем черном костюме. В руках она держала раскрытую шкатулку с порошком антрацитового цвета. Двигаясь бесшумно и грациозно, девушка приблизилась к Патефону. Схватив его за горло, она заставила открыть рот, и всыпала щепотку порошка.

На ум пришли неуместные мысли, которые в иное время повеселили бы Веника. Фетиш-модель в стиле Госпожи кормит с рук активированным углем покорного раба – это ж почти наверняка мечта Патефона. Но сейчас было не до шуток.

– Высочайшие, прошу! Умоляю, не стирайте память юношам! Я обещал, что они сохранят воспоминания! Слово Муромского – закон! – громко заявил старик.

– А я говорила. Высочайшие, я предупреждала, что не надо вовлекать парней, – поспешила высказаться Инга.

– ПРАВИЛА ЕСТЬ ПРАВИЛА. ЖИТЕЛИ МОСГРАДА НЕ ЗНАЮТ О ВНУТРЕННЕМ КОЛЬЦЕ И СТАНЦИЯХ. ОНИ НЕ ГОТОВЫ ПРИНЯТЬ ЗНАНИЯ. – Женщина обратилась в змею.

– НО СЛОВО БЫВШЕГО КОНДУКТОРА НЕЛЬЗЯ НАРУШАТЬ. – Лже-Артана развернулась к Венику.

– ПОЭТОМУ ТЫ СОХРАНИШЬ ПАМЯТЬ. КАК И ДРУГОЙ МОСГРАДЕЦ. В ОБМЕН НА СОХРАНЕНИЕ ТАЙНЫ. РАССКАЖЕТЕ КОМУ-НИБУДЬ ИЗ СВОЕГО МИРА – ИСЧЕЗНЕТЕ НАВЕКИ. МЫ РЕШИЛИ. – Лисица вспрыгнула на трон, превратившись в копию Веника. – МОЛЧАНИЕ, ОСТАНОВИСЬ.

Рука в перчатке опустилась и ссыпала вторую горсть порошка обратно в шкатулку. Патефон отшатнулся. Казалось, он вообще потерялся в понимании, что вокруг происходит.

– Спасибо, Высочайшие. Ваши милосердие и мудрость не знают границ, – стал рассыпаться в благодарностях Муромский. – Не сочтите за дерзость, но можно ли показать Вениамину и Патрику Столпы связи Чик-Чирики?

– ЗАЧЕМ?

– НЕ ЗНАЕМ.

– ЭТО ДЕРЗОСТЬ, БЫВШИЙ КОНДУКТОР. МОСГРАДСКИМ МАЛЬЧИШКАМ НЕТ НУЖДЫ СМОТРЕТЬ НА СТОЛПЫ СВЯЗИ. СТУПАЙТЕ.

Змея вползла на шест и превратилась в орла. На месте, где стояла лже-Артана, лежал пес с длинными ушами. На троне же остался сидеть двойник Веника. Словно облитый нефтью жуткий манекен.

Пятясь назад, Веник смотрел на него, не в силах до конца поверить в то, что видит. Двойник помахал рукой. И Веник мог поклясться, что в какой-то момент тот улыбнулся. Мрачной улыбкой ожившего сгустка тьмы.

«ТОРГОВЫЕ ЛЮДИ ЧИК-ЧИРИКИ, ВОЙДИТЕ», – громогласно пригласили Тени. Торговцы тяжело вдохнули и переглянулись – никто из них не хотел идти.

Юная шпионка приставила палец к губам и подмигнула. Ответное подмигивание перешло в нервный тик, и Веник уставился под ноги, смутившись.

Вся компания пустилась в обратный путь по дворцовым коридорам. После порошка Патефон шел впереди, как зомби, утратив все те многочисленные мысли о женском поле, которые обычно вертелись у него в голове. В спину его толкала хмурая и молчаливая Инга. Муромский тоже ничего не говорил. Все обдумывали аудиенцию у Теней.

Когда они вышли из Крылатого Дворца, уже стемнело. На небе проступили незнакомые созвездия. Вдоль дороги через сад горели желтые фонарики в виде пташек, сидящих на деревьях.

У первых ворот все также стоял знакомый стражник. Прислонившись к ограде, он дремал. Кусаки видно не было.

Веник посмотрел на Дворец. Его крылья темнели на фоне сгущающейся синевы.

– Картина, – спохватился Муромский. – Я оставил ее у Теней. Надо же…

– Теперь она не имеет никакой цены, – заверила Инга, застегивая куртку.

– А если имеет? Тени могли ошибиться или…

– Хотите сказать, соврать? Я вас умоляю, Степан Ильич. Тени никогда не лгут, сами знаете.

– Тени никогда не шепчут, – задумчиво сказал Муромский. – Да, Инга, ты права. Все оказалось зря.

– Почему же зря? Наблюдать, как Молчание держит за глотку рыжего болвана и потчует теневым порошком – того стоит. Я всегда знала, что она любит рыженьких. Ходят слухи, что Молчание просто так, ради удовольствия, отрубила пальцы и уши одному солнцем поцелованному. Тени дали ей поручение, ну она и вошла во вкус. Бррр, у меня от нее всегда мурашки по коже.

– Брось. Молчание стала служить Теням не от хорошей жизни. И лучше нам никогда не знать ее истории. – Муромский посмотрел на Веника так, будто только сейчас его заметил. – Инга, скоро Петер начнет круг? Успеем на вечерний трамвай?

Девушка подошла к фонарю, чтобы узнать время:

– Через полчаса. Успеем дойти пешком до Нового Депо раньше, чем подойдет местный тарантас на куриной тяге. Нет, если хотите, ждите, а я пройдусь.

– Мы все пройдемся, тем более, воздух как никогда чист. Скажите, Вениамин, в Мосграде, то есть, в Москве дышится совсем не так. А здесь ни фабрик, ни заводов, ни машин. Вся промышленность вертится вокруг магии птиц.

Веник действительно чувствовал необыкновенную вечернюю свежесть, но его беспокоили судорожные кивки Патефона. При каждом шаге тот резко закидывал голову назад.

– Что с ним? – спросил Веник.

– Теневой порошок начал действовать. Сейчас у вашего друга стираются последние воспоминания. Через пару часов он забудет сегодняшний день. Правда, Молчание успела дать ему лишь треть от необходимой порции. Предполагаю, стертые образы вернутся к нему в будущем.

– Или не вернутся. С теневым порошком никогда точно не знаешь, как будет. Он вообще может позабыть все, что знал и умел, – «успокоила» Инга.

По обе стороны от широкой, мощеной брусчаткой, улицы пристроились аккуратные двухэтажные домики с покатой крышей. В большинстве окон горел лимонно-желтый свет, реже – ярко-оранжевый.

– Комнатные сычи вырождаются. – Инга показала на окно с дрожащим бледным светом. – Такими темпами Чик-Чирики очень скоро массово познакомится со свечами. Птицы слабеют – волшебство слабеет.

– Проклятье Анны. Многие в него верят. Считают, что Анна, связавшись с демонами сто лет назад, навлекла гнев Птаха – божества, создавшего мир. С тех пор птицы начали рождаться слабее предыдущих, некоторые и вовсе без магических способностей, – Муромский зевнул. – Когда я работал кондуктором, случаи вырождения были относительно редки. А нынче все привыкли. Куриц заменяют лошадьми, сычей свечами, ястребов, сапсанов, луней и пустельг – пистолетами и клинками. Легендарных дымчатых куропаток осталось так мало, что каждая стоит целое состояние. Недавно слышал от Межавы, что из Вопля похитили одну такую и прячут где-то здесь, в столице, надеясь переправить во Фьють.

– Я тоже слышала. – Инга повернулась к Венику. – Вень, представь, здесь у них птицы обладают магией. Например, соловьи могут исцелять. Хищные птицы, вроде орланов, обездвиживать врагов. Сычи и совы управляют светом. А глупые курицы способны мгновенно перемещаться на небольшие расстояния. Но есть и поистине волшебные птички. Как дымчатая куропатка. Она может превращать одно в другое. Железо в золото, человека – в лягушку. Представляешь, если бы в нашем мире голуби превращали помет в драгоценные камни? Но у нас, – Инга вздохнула, – они обычные. А птицы Чик-Чирики волшебны лишь здесь. По крайней мере, несколько поколений кондукторов и контролеров, изымая пернатую контрабанду, установили, что большинство птиц Чик-Чирики при Переходе теряют свои способности. Лишь тупоклювые дрозды, лысые цапли, вопельники и камышницы Эрихера сохраняют магические таланты в иных мирах. Куропаток никто еще не провозил, поэтому мы не знаем, вдруг они тоже исключение.

– И это говорит контролер, – старик покачал головой. – На Земле птичья магия не работает. Те же вопельники, отлично звучащие хоть в Кабу, хоть в Тицене, теряют голос в Мосграде. Так что никакая куропатка не смогла бы осчастливить наших соотечественников. Разве что, на обеденном столе, приготовленная в оливковом масле с помидорами, чесноком и тимьяном. – Муромский облизнулся и добавил: – Поужинать бы. В «Куриной ноге» можно подкрепиться перед поездкой.

– Согласна, – сказала Инга. – Тем более, сотрудников «Трамвайных линий» там кормят бесплатно.

Навстречу им прошла компания веселой молодежи. Узнав Ингу, один из парней подбросил вверх шапку и крикнул: «Покуда Иволга поет, мое хозяйство все растет! ». Остальные поддержали его дружным хохотом.

– Ну и дятлы. Тупоклювые, – прокомментировала Инга.

Улица круто повернула в сторону, огибая вытянутое трехэтажное здание. Сперва Венику показалось, что дом стоит на множестве куриных ножек, но вблизи оказалось, что это колонны, стилизованные под когтистые птичьи лапки. Трамвайные рельсы не сворачивали вместе с улицей, а шли прямо, в открытые ворота строения.

– Новое Депо. Здесь трамвай начинает свой маршрут по Кольцу. На верхних этажах расположены технические помещения, кабинеты контролеров и кондуктора. А первый этаж делят между собой стоянка вагона и «Куриная ножка» – лучшая столовая в городе, – объяснил Венику Муромский. – Перекусим, а потом поедем домой.

Внутри действительно находился трамвайный вагон, перед которым застыли в ожидании две пары запряженных серых лошадей. Животные не двигались, лишь стригли ушами. На передке вагона сидел мужчина в сине-белом полосатом колпаке и куртке необычного покроя. Он разговаривал с худым, как шпала, парнем. Когда последний увидел вошедших, на его бледном и вытянутом, словно оплывшая свечка, лице появилась улыбка. Инга подбежала к нему и поцеловала.

– Женишок ее, Жмых. Он же Жун Аделяр, заместитель кондуктора. – Муромскому явно не нравился парень Инги. Подойдя ближе, он предпочел демонстративно не замечать Жуна. Вместо этого он обратился к кучеру: – Отличный вечер, Петер, не находишь?

– Знавали и лучше, – вздохнул кучер. – Кости ломит, завтра будет дождь.

Жун презрительно посмотрел на Муромского и молча отвел Ингу в сторону, мельком глянув на Веника и Патефона.

Приятный свет наполнял депо. Под настенными фонарями висели клетки с сычами, беспокойно возящимися на жердочках.

– Петер, кучер конного трамвая. Вениамин, Патрик – юные пассажиры из Мосграда, – представил их друг другу Муромский. – А это лошадки: Пипа, Пупа, Пепа и Принц, если правильно помню.

– Принцесса, – поправил Петер. – У меня все кобылы. – Подумав, он добавил: – Ты перепутал Пипу с Пепой, у Пипы одно колено белое.

– Извини, старею.

Петер лишь хмыкнул.

Курица в шпагате на рельсах – автор вывески «Куриной ножки» подошел к работе с фантазией. Само заведение располагалась между лестницами, втиснутое в узкое пространство. За прилавком стоял сгорбленный старик. Его некогда белоснежный колпак покрывали жирные пятна, фартук и вовсе напоминал грязную тряпку.

Инга со своим парнем уже сидели за столиком. Девушка с аппетитом уплетала мясо, а Жун с трепетом за ней наблюдал.

– Легких тебе крыльев, Кадуген, давно не виделись, – обратился к повару Муромский.

– Крыльев, Мосград. Что-то вашего брата много на сегодня, – проворчал повар, вытирая тарелку краем фартука. – Никакой с вас выгоды. Питайтесь лучше в «Пухе и перьях» или в «Косой кукушке», разоряйте их.

– Узнаю старину Кадугена. Весь Чик-Чирики знает, что только у тебя самая вкусная курятина, так что не прибедняйся, число посетителей покрывает любые издержки по нам, трамвайщикам.

– Крылышко или ножка? – спросил смягчившийся старик.

– Безусловно, ножка. Давай три, нет, – Муромский посмотрел на Патефона в припадке, – две ножки. На разных тарелках.

– Сами пользуются служебным положением и еще знакомых приводят. На разных тарелках им, видишь ли, подавай. Ничего, обойдетесь одной. Вот когда малец станет работать на Высочайших, тогда и будет ему отдельная тарелка, – снова забурчал повар. – Или пусть платит.

– Хорошо, хорошо. Одна так одна, не заводись. Откуда поставки мяса?

– Отовсюду. Из Вопля, Чайкокрика, Трели. Да и курятники из столичных хозяйств поставляют. Выбраковок среди несушек рождается много. Настолько, что куры уступили рябчикам звание деликатеса.

Кадуген поставил на прилавок ту самую тарелку, которую протирал грязным фартуком. В нее он положил две жареных куриных ножки, а сверху украсил засохшим листиком. Наличие вилок или ножей не предполагалось.

– Легких тебе крыльев, Кадуген. Спасибо за фирменный сервис.

Муромский отнес тарелку на один из пяти столиков, полукругом расставленных на площадке. Веник присоединился к нему, понимая, что голод пересиливает страх и брезгливость. Патефон остался стоять рядом, как безумный официант из фильма ужасов, без конца запрокидывая голову.

– В Чик-Чирики запрещено употреблять в пищу волшебных птиц. А вот обыкновенных можно. Иное дело, что раньше последних было очень мало. Как видите, Вениамин, времена изменились.

– А как мы попадем обратно домой? – спросил Веник.

– Так на трамвае доедем.

В депо вбежала запыхавшаяся Артана Кица. В руках она держала корзину с овощами:

– Фух, успела. Забыла купить еды на завтра.

Муромский тихо заметил:

– Она из Непомнящих, поэтому забывает все, что не укладывается в последние часы, а когда сильно волнуется – в минуты. Непомнящих в Тицене подавляющее большинство. Девяносто семь процентов или около того. До Артаны из Тицена на линиях Внутреннего Кольца работали только Помнящие, такие, как Стихиц.

– А, ну ясно.

– Не стесняйтесь, Вениамин, говорите, как есть – вам ничего не ясно. Когда-то и я был на вашем месте.

– Мне бы домой, обдумать, понять. Слишком много всего за один день.

– Позволите, я перейду на «ты»? – поинтересовался Муромский.

– Конечно.

– Ты хорошо держишься, Веня. Когда я узнал о других мирах, думал, что мне все снится. И так целую неделю ходил. Думал, что сплю. А потом раз – и осознал.

– Наверное, я пока не осознал. В процессе, так сказать.

– Всему свое время, ты лучше ешь. Кадуген готовит со знанием дела. Старше меня на десяток лет, а в одиночку справляется с готовкой и обслуживанием.

Веник взял куриную ножку. Выглядела она и впрямь аппетитно.

Откусив мясо, Веник понял, что зря не стал вегетарианцем. Его словно резко дернули за руку, и вся реальность сжалась в точку. Не было никакого растягивания или других эффектов Перехода. Столик, как и пространство депо со всеми людьми просто исчезли.

Веник понял, что падает. Он завалился на какие-то полки. Сверху посыпались книги, и одна из них стукнула прямо по голове.

«Помни себя, чтец! Меня зовут Туца, я голос этой Книги Памяти. Я записана, чтобы помочь тебе вспомнить историю нашей прекрасной Родины – Тицена. Но сначала послушай гимн…» – зазвучал женский голос.

Веник осмотрелся. Он очутился в комнате, заставленной высокими шкафами с прозрачными дверцами. Полки, на которые он упал, завалились и обрушили свое содержимое на длинный стол. Именно на нем Веник и распластался, по-прежнему сжимая в руке куриную ножку. На стене рядом с дверью висел плакат с незнакомыми по очертанию, но, как ни странно, читаемыми буквами: «Я выбираю Память, я выбираю Эймса! »

«…О, Тицен, город мой родной! О, Тицен, я за тебя горой! Ты жизнь моя, ты память! Все остальное – пыль! Живу лишь для тебя, как завещал Рутиль! » – торжественно пел голос. Он шел из раскрытой тонкой книги, валявшейся рядом. Строки текста сами по себе подсвечивались, будто кто-то невидимый читал и озвучивал их, как в караоке.

«…В Тицене родился и вырос наш великий предводитель, Рутиль Гинц…» – гимн сменился повествованием.

В темном углу комнаты что-то зашуршало, разбуженное книгопадом и зазвучавшим гимном. Веник всмотрелся. Маленькая птичка, сидящая в клетке. Она явно к чему-то готовилась. К чему-то нехорошему.

– Я просто откусил, – сказал вслух Веник, откладывая в сторону мясо и слезая со стола.

То ли птица обиделась на факт поедания сородича по крыльям, то ли ей сразу не понравился Веник, но она открыла клюв и пронзительно, как сирена, завыла: «Аююююююююююн! Аююююююююююн! Аююююююююююн! »

В ее воплях Венику послышалось «каюк». И «каюк» мог наступить – птица кого-то звала, наверное, хозяев.

Не прошло и нескольких минут, как дверь открылась. На пороге появились Артана, Инга и Жун. Следом, тяжело дыша, в комнату вошел Муромский.

– Молчать! – приказала Артана птице, и та послушно заткнулась.

– Я просто откусил, – повторил Веник, отодвигаясь от стола. – И оказался здесь. Не знаю как.

На него никто и не смотрел. Все взгляды были прикованы к раскрытой книге, из которой продолжала вещать рассказчица: «…Мы никогда не забудем тебя, Рутиль! Ты навсегда в нашей памяти! »

– Артана, в твоем кабинете Книга Памяти… Но их запрещено вывозить из Тицена… – пробормотала Инга. – Это запрещено… Запрещено! О чем ты думала!

– Она не моя, я не привозила Книгу. Наверное. Не помню, – стала оправдываться Артана.

– Контрабанда в чистом виде, – противным фальцетом сказал Жун. – Попахивает серьезным преступлением.

– Артана, как же так? Объясни! – допытывалась Инга.

«…Главная площадь города носит гордое имя Рутиля Гинца, борца за права всех угнетенных. А еще столетие назад он лично зачитывал воззвание на месте, где ныне установлен памятник. История и голоса памяти донесли до нас каждое слово народного лидера. Те слова обличали и обещали страшную кару любому, кто…» – Муромский подошел и захлопнул книгу, оборвав рассказ.

– Они обещали кару любому, кто нарушит правила «Собсулитата», – Жун мерзко захихикал. – Похоже, у нас новый кондуктор.

⇐ Предыдущая 1 2 3 4 5 678 9 10 Следующая ⇒