Жизнь «Совка»

Была зима, 12 января 1948 года, когда я соизволил появиться на этой грешной земле.

Самые первые впечатления, засевшие в памяти, это кружок света над головой, а я стоящий по кончик носа в ледяной воде, в железной бочке.

Мне было около трёх лет. Что-то тяжёлое монотонно било по темечку и старший брат с плачем повторял – На-на тяни, на-на тяни.

Вовке было около пяти лет и ни его вина, что я оказался в этой бочке.

Хотя родители наказали ему присматривать за мной.

На веранде пристроенной к бараку, в котором мы жили, стояла бочка из жести, которую смастерил отец, под питьевую воду. Бочка была заполнена наполовину, и для того чтобы набрать воды в алюминиевую кружку, чтобы напиться, я пододвинул табуретку к бочке, забрался на табурет и попытался дотянуться до воды. Сверху было покрыто тонким слоем льда. Пытаясь пробить эту преграду, мешающую добраться до воды, я, вдруг перевернулся в воздухе, и оказался в воде.

Брат услышал шум моего падения и напуганный тем, что не оправдал доверия родителей – заревел. Найдя отцовский кожаный офицерский ремень, Вовка забросил его сверху на мою голову, то, опуская, то, поднимая начал удить меня. По его понятию я должен был сам вылезть, при помощи брошенного ремня.

Помню тёплые, сильные руки отца, извлекающие меня из плена бочки. Отец накинул на меня какую-то колючую тряпку и начал ею меня растирать. Да так сильно, что я разревелся, хотя до этого несколько часов простоял молча в ледяной воде. Итог моего купания – несколько недель проведённые в больнице, по причине двухстороннего крупозного воспаления лёгких. То - что я не помню, рассказал отец позднее – Прихожу с работы, ключом открываю дверь, Вовка ревёт и моим ремнём, в котором я вернулся с фронта, что-то удит в бочке. Подхожу, а ты то встанешь на цыпочки, и появляется посиневший нос, а то встанешь на ступни ног, и говоришь, вновь поднимаясь – Папа пФ, Папа пФ и почему-то не плачешь.

Яркое впечатление, когда удалось пристроить меня в ясли, которые находились в 20 минутах ходьбы от нашего барака.

Это было 1951 году. Мать несла меня на руках и вела брата за руку, а он плакал и просился тоже на руки. Детский сад и ясли находились в одном помещении, в одноэтажном бараке недалеко от грунтовой дороги идущей от мыса «Голдобин» в сторону Луговой.

В то время за опоздание на работу могли судить, и даже дать срок.

Поэтому мать спешила поскорее сдать нас воспитателям. Почему это так сильно запомнилось?

-13-

Помню гудки, которые гудели и под этот гул, нескончаемой тёмной массой двигалась огромная толпа народа. Небо только чуточку прояснялось, вокруг гудело всё, что хоть немного напоминало трубу.

Будь то кочегарка железным стволом целящаяся в тёмное небо, или кирпичная труба похожая на минарет.

Гудки нужны были, чтобы будить народ, для свершения трудовых подвигов, во имя вождя всех народов Сталина.

А часы были не у многих, и считались роскошью. Зарплата была мизерная, да и люди работали спустя рукава, по причине, что на всех предприятиях была должность нормировщиков, и когда люди чтобы больше заработать перевыполняли нормы, в конце квартала расценки пересматривались. И для того чтобы заработать тот же червонец, нужно было проделать больше работы, чем раньше. Помню как мать, покупая какое ни будь поношенное пальтишко на базаре - барахолке, которая находилась на Голубинке, говорила моему брату

– Вова носи аккуратней, пальто почти новое, и его ещё носить Вите.

И я до 15 лет, пока не пошёл работать, донашивал обноски, после старшего брата.

Много позднее узнал про «Стахановское движение» от нашего токаря, с которым я работал в одном электра - цехе Рыбного Порта.

Он был сам из тех же мест что и Стаханов, и утверждал что у героя соц. труда один глаз вставной. Оказывается, ему была выделена самая лучшая бригада, забой, где отсутствовала пустая парода, и в помощь подбросили кое-какую технику. В награду он помимо звезды получил машину в подарок от правительства.

Шахтёры, которые за свой каторжный труд стали получать меньше, из-за расценок, изловив Стаханова, избили так, что выбили ему глаз.

Уже не помню - в котором году отменили эти бесконечные побудки населения, будь то пенсионер или младенец, или в отпуске.

Но помню, и от этого никуда не денешься, – Нас пятилетних карапузов собрали в кабинете заведующей детского сада.

На стене висел огромный портрет Великого Вождя и учителя Сталина, а на противоположной стене щурился лысый, но тоже Великий вождь и учитель – дедушка Ленин. Единственный радиоприёмник в детском саду, напоминающий огромную чёрную тарелку скорбным голосом Левитана вещал - что после продолжительной болезни страна понесла тяжелейшую утрату. После этих слов все нянечки и воспитатели дружно зарыдали, как бы по команде свыше. Глядя на них, напуганная мелюзга, а с ними и я, заплакали. Через пол часа стали появляться родители и уводить своих сорванцов. Был объявлен день траура, все предприятия были остановлены.

Моя мать появилась одной из последних, так как никакого транспорта по Чуркину не ходило, и добираться до работы или с работы можно было

-14 -

только пешком. Ходило несколько такси.

Как сейчас помню «Победа» и ни каждому это было по карману.

И если кто ни будь, ехал с Чуркина в центр города, на вопрос таксиста - Куда? Ответ один - В город! Как будто находились в деревне.

Мать извинилась по причине удалённости больницы, где она работала дежурной медицинской сестрой. И ей пришлось подмениться, чтобы забрать меня из детского сада.

Дет. сады и ясли на время траура не работали. А я заждавшийся, когда же заберут меня, обрадовался, что пришла мама, подбежал к ней и радостно закричал

– Мама! Мама! Сталин умер!

Вокруг все на меня зашушукали – Тише, тише.

Сами воспитатели и нянечки между собой переговаривались шёпотом, как будто где-то незримо за спиной присутствовал покойник.

Мама сказала - Простите, он ещё ребёнок и не понимает.

Крепко взяв меня за руку, в другой держа моё пальто, доставшееся от брата, вывела на крыльцо и начала помогать мне его надеть.

А я как обычно закапризничал оно мне большое и не нравиться.

Рукава подгибались внутрь, чтобы можно было, расправить и носить мне ещё один год. Брат обычно носил одежду год, а я по два года.

Мама, одевая меня, приговаривала – Пойдём к тёте Кате Громовой.

Это была материна подруга, жившая в соседнем бараке.

–Побудешь у неё, пока не придёт Отец с работы.

Она никогда не говорила Папа, а только Отец, а в обращении к нему Володя. Сколько себя помню, в обращении к родителям мы с братом обращались только на - Вы. Так у нас в семье было заведено.

Я сунул свою ладошку в её руку, которую она крепко взяв, быстро пошла к калитке. Я еле поспевал за ней, семеня маленькими ножками.

Мать на меня прикрикнула

– Давай быстрее, я отпросилась на час.

Вдруг вокруг всё загудело не так как утром.

Так как в разноголосый гул кочегарок и заводов, добавили свои голоса гудки всех пароходов, стоящих у причалов и на рейде.

Также гудели паровозы, и даже маленькие катера. Воздух содрогался от непрерывного гула. У каждого гудка была своя октава, и всё в этом общем хоре звучало с каким-то непередаваемым чувством печали и скорби…….

Мама неожиданно заплакала.

Я дёрнул её за руку – Мам, мам ты чё - и сам заплакал. День был туманный, какой-то сырой.

Казалось, что сама природа, окружавшая нас, плакала вместе с нами.

Не переставая быстро идти, мама сквозь слёзы прошептала

– Сталин умер, и добавила – Как жить то дальше?

-15-

Сейчас через призму прошедших годов, наблюдая и сопереживая прошлое я думаю – До какой же степени был оболванен народ.

Переживший разруху, последствия гражданской войны. Благодаря деревне, построившей гигантские платины и заводы миллионами ЗЭК а, и объявленных - врагами народа, только за то, что кормил страну и себя и не хотел быть безмозглым стадом, сгоняемый в колхозы.

Этот народ, освободивший Европу от фашизма, плакал о деспоте, погубившем миллионы жизней в тюрьмах и лагерях.

Наша семья ютилась вчетвером, на 12 кв. метрах жилплощади, в бараке, куда мы переехали из коммуналки, когда отца назначили секретарём Ворошиловского райкома партии.

Сейчас этот район называется Первомайским районом.

К бараку было нарезано, каждой семье по четыре сотки земли.

Где отец посадил несколько кустов смородины, и вишни, с ягодой мелкой и кислой. Позднее отец построил сарай, для хранения угля и маленький, в сарае же курятник, где для обогрева зимой горела лампочка.

В этот курятник повадился лазить хорёк, на которого безуспешно отец ставил капканы.

Когда мне было года три, купили козу, которую звали Марта.

И я всегда говорил маме - дай Марту – Значит, прошу молока.

Но коза жила недолго, умудрилась пролезть в дырку в заборе, на чужой огород, где хозяин избил её палкой, после чего её не стало.

Во времена Хрущёва ввели налог на плодовую и ягодную культуру, также ввели налог на любую живность. И куриные яйца пришлось покупать в магазине, и то в основном на праздники и на пасху.

Из–за невозможности платить налог, отцу пришлось выкорчевать кусты, а курам порубить головы. Холодильника у нас не было, и хранить мясо было негде, и всё быстро было съедено.

Сверху спускали план, в школах требовали от родителей принести,

на каждого ученика, по десять яиц, а так как у нас к тому времени

не было курей, пришлось покупать в магазине, чтобы отнести в школу.

Но многие не стали губить свою живность, и при приближении налогового инспектора, и как только узнавали, курей загоняли в сараи. И куры были так запуганы, что стали искать места, где можно спокойно нестись. Через дорогу от нашего огорода, на уровне дороги, возвышалась крыша овощехранилища столовой Диомидовского судоремонтного завода.

И я как-то забрался под эту крышу, и был изрядно поражён, кругом копошились в опилках куры, а вокруг возвышались кучки яиц. Я домой натаскал штук двести, за что чуть не получил ремня.

Отец решил, что я где-то украл. Пришлось сводить его и показать, где всё это добыл. Яички были без хозяина, и только два пропавших.

Отец предупредил всех соседей, чтобы присматривали за курами.

-16-

И показал, куда они бегают нестись.

На огороде отец высаживал помидоры, огурцы кое-что по мелочам морковь, укроп, а в основном картофель, который хранили в подполе.

Когда наступала весна, мы боролись с затоплением. Вода постоянно заполняла подпол, и переливалась снизу через крышку на пол.

Кто ни будь, спускался вниз и наполнял вёдра, а эту воду выносили из дома и выливали за ограду. Крышка от подпола находилась под железной панцирной кроватью, на которой спали родители.

От испарений снизу, постель была постоянно сырая. Параллельно ей у стены стоял диван набитый морской травой. Этот диван отец купил у кого-то с рук, мебельных магазинов как таковых в городе не было.

У самого окна в огромной кадке росла роза, до самого потолка.

Эта роза была гордостью матери. Иногда она распускалась, и мы могли наслаждаться бордовым видом огромного цветка.

На ночь, под этой розой, ставилась раскладушка.

За право спать на ней мы постоянно спорили с братом.

Я хныкал – Не буду спать на диване, клопы кусаются.

И показывал места, где было всё искусано. Как только не боролись с этой гадостью. И поливали керосином, и сыпали дуст, всё бесполезно.

И он был обречён, сгореть в печке. И некоторое время мне стелили на полу, под картиной, намалёванной масляной краской. Догадываюсь, что там подразумевалось, что это лебеди. Посреди комнаты стоял огромный круглый стол сделанный отцом. В углу стаяла этажерка, с какими то книгами. Ещё присутствовал комод, где хранилось бельё и постель. А в самом дальнем углу стоял огромный шкаф, с зеркалом посередине. Куда я любил забираться внутрь, прячась от Вовки.

Двери были двухстворчатые, и выходили в крошечную кухню.

На кухне прибитый к стене рукомойник, под ним помойное ведро.

Возле окна сделанный отцом кухонный стол, на котором готовили еду.

В углу печка, оббитая жестью также произведение Отца.

Я любил, открыв поддувало наблюдать, как иногда маленькие угольки падают вниз сквозь решетку. И я к тлеющим уголькам подбрасывал щепочки, получая радость от одного вида, как они разгораются.

Из кухни дверь вела в чулан, где стоял стол, близнец того, что стоял на кухне. На низенькой подставке стояла бочка с питьевой водой.

Три половицы поднимались, а под ними, внизу хранились две бочки с капустой и огурцами. Огурцы и капусту солила мама.

Перед засолкой огурцов она отправляла нас с братом в лес, за дубовыми листьями. Бочка предварительно заливалась водой, на огонь укладывались камни. Когда камни сильно нагревались, то их бросали в воду. Вода в бочке сразу же бурлила и шипела как рассерженный гусь. Листья ложились в рассол с укропом, и огурчики хрустели под зубами, источая

-17-

пряный запах. За капустой мы выезжали втроём, мама Вовка и я.

С бухты Диомид отходил катер, на котором мы прибывали на 36 причал. Сразу же следовали на Суйфунский базар, он находился там, где сейчас расположен сквер около телецентра.

Мама долго ходила по рядам и приценивалась, потом ещё долго торговалась, нажимая на то, что купит много капусты. В конце концов, отбирала каждый вилок и складывала в привезённые мешки.

Наступал ответственный момент. Капусты покупалось обычно десять мешков. Вовка как самый старший снизу поддерживал мешок, а мама, взвалив его на спину, относила в пределы видимости.

Я же сидел на мешках и охранял.

Перетаскав всё в одну кучу, отдыхали.

И так постепенно три километра, двигались в направлении переправы. От катера ещё с километр до самого дома.

Засаливалось две огромные бочки. Этой капусты нам хватало до следующей осени. Бывало, набегавшись на улице проголодавшись, я забегал в дом и, хотя в духовке стоял вкусный, наваристый борщ, А на печке подлив и в отдельном чугунке гречневая каша, я, отрезал кусок хлеба, спускался в подпол, набирал полную алюминиевую миску капусты, поливал подсолнечным маслом, крошил лук. И всю вкуснотищу уминал в один присест. Сполоснув миску над ведром, выбегал к пацанам во двор.

Иногда когда не было времени, а как же со двора кричат - Выходи скорей! - забегал в дом, отрезал ломоть хлеба, поливал подсолнечным маслом, а сверху посыпал солью. Только появлялся на пороге, сразу же меня окружали пацаны, и наперебой говорили

– Дай сорок.

Значит, оставь кусок хлеба. Если кто-то жадный, обычно

на «дай сорок» говорил

– Сорок один, ем один!

Иногда хлеб намазывался сливочным маслом, а сверху посыпался сахаром, но чаще масло заменялось водой, чтобы не осыпался сахар.

Пацаны иногда надомной смеялись из-за того, что я ходил, наклонив голову на бок. Дело в том, что в пять и в шесть лет родители на всё лето отправляли меня с детским садиком, загород, на так называемую «Голубую дачу» Всех детей навещали родственники один раз в неделю, по воскресеньям. Что для детворы было большим праздником. А в будние дни заняться было совершенно нечем. Однажды над дачей прокатилась сильнейшая гроза. Дети постарше были отпущены, после грозы с воспитателями, за грибами в лес. А мелюзга бродила по территории, и мне было совершенно нечем заняться. Вдруг я заметил как Никитка, и Стасик подлезли под калитку. Пошли на полянку, где стоял столб с оборванным проводом.

-18-

Подойдя к нему поближе - я увидел, как красиво сверкают искры между проводами, Стасик заявил, что он паровоз, задвигал руками, согнутыми в локте, зашаркал ногами и загудел, подражая паровозу. Никитка чтобы не отставать от приятеля, сказал - что он самолёт, раскинул руки, изображая самолёт, и стал бегать по поляне, склоняясь к земле то левой, то правой рукой. При этом имитировал шум мотора. Непрерывно произнося букву «Р», правда она звучала как «Л».

На мою беду все интересные должности разобрали и, пришлось, довольствовался тем, что мне досталось. Я заявил новоявленным механизмам

– А я буду телеграфистом. Не долго думая, схватив лежащие провода с земли, стал, пятится, натягивая их перед собой.

Вдруг меня что-то бросило на землю. Провода в моих руках зашипели и стали дымиться. Какая-та сила потащила меня к столбу.

Очень напуганный я попытался вырваться, но провода как будто прилипли к рукам. Спазмы схватили горло, и я не смог кричать.

Напуганные малыши побежали к территории сада, громко крича

– Дядя Гриша! Дядя Гриша! Витю убило.

Дядя Гриша был наш садовник, по фамилии Гришин, так к нему обращались воспитатели. По незнанию мы его называли Дядя Гриша.

А звали его Иван. Гришин - схватил штыковую лопату, и побежал за пацанами на поляну. У меня же в это время пошла горлом кровь, которая освободила спазмы. И я неожиданно закричал, как я думал очень громко

– Спасите! Помогите!

На самом деле, как потом говорили воспитатели, и нянечки я всё это шептал. В это время они большой группой с грибами вышли на поляну.

Раскинув руки, они сдерживали детей, чтобы они не дай Бог, коснулись меня. Дети, которым было по семь и шесть лет, пытались прийти ко мне на помощь. Но взрослые сами напуганные, даже не пытались, что ни будь предпринять, в отношении меня.

Вдруг этот круг, окруживший меня в диаметре десяти метров, разорвал наш садовник и, размахнувшись лопатой, быстро перерубил провода.

Последнее что я помню, вижу всех кверху ногами, это меня выносят на руках. После чего я провалился в темноту.

Без сознания я пробыл двое суток.

После чего у меня постоянно клонилась голова на бок. Как врачи объяснили, был задет, какой то нерв.

Из-за этого нерва, будь он неладен, в третьем классе мне досталось от учительницы. Нас заставляли сидеть ровно, сложив руки перед собой на парту, положив ладонь правой руки на тыльную часть левой руки.

При этом голова должна стоять ровно. Что-то, нам, читая, учительница ходила между рядами парт, и иногда делала замечания ученикам.

У кого подворотничок, не глаженный или грязный, кто-то сидит не ровно.

-19-

Неожиданно учительница, которая находилась у меня за спиной, схватила меня за волосы и с размаху ударила лицом об парту. Из разбитого носа на белый лист раскрытой тетрадки закапала алая кровь.

Я попытался зареветь. Учительница на меня прикрикнула. Было видно, что она сама напугалась. Родителям я ни чего не сказал. Но доброхотов вокруг множество и кто-то из товарищей, возможно,

– Дескать, ваш Витя плохо себя ведёт на уроках. Довели до сведенья родителей. Отец - прихватив меня, пошёл на дом к учительнице.

Жила она в бараке рядом с тарным комбинатом, недалеко от школы.

Озлобленная женщина двадцати пяти лет, одинокая, получающая копеечную зарплату, за то, что допоздна портит глаза, проверяя тетрадки малышей.

Слова отца я запомнил на всю жизнь

– Вы ведь не любите детей, чему хорошему вы можете их научить. Вам родители доверили самое дорогое, что у них есть, своих детей. И не для того чтобы их калечили. Она сидела перед тетрадками, разложенными на круглом столе, под лампой с абажуром и плакала.

При виде её слёз отец смягчился и сказал,

– Надеюсь, что этого больше не повторится. Выйдя на улицу, где небо всё было усыпано звёздами, отец тяжело вздохнул и спросил меня

– Сам то наверно виноват, небось, баловал?

Пришли за темно и возвращались поздно.

Мы шли в потёмках по дороге, которая вся была в колдобинах и ухабах.

Только кое-где пробивался свет, из бараков, стоящих вдоль дороги.

Один из этих монстров стоит до этих пор. Услуги во дворе, вода там же.

Стоят сараи с углём и дровами. Огромные кучи мусора, невыносимая вонь. Пока мы шли с Отцом, я всё гадал, получу сегодня ремня или нет.

Он признавал наглядное воспитание, то есть ремень. Почему-то припомнился пожар, у нас дома. Пожар устроили с Вовкой, а нам не дали ремня, а даже жалели. И я пошёл веселее, держась за отцовскую руку. Что-что, а этот пожар я запомнил, хотя мне было всего три года, брату соответственно пять. Когда нас не на кого было оставить, а родителям нужно идти на работу, то нас закрывали на ключ. Сохранилась фотография, где мы с Вовой стоим, обнявшись на табуретке возле окна.

Пробивается в памяти – Мы стоим перед окном, отодвинув тюль, и переминаемся с ноги на ногу, и что-то поём.

Отец в тот день получал зарплату. Накупил всякой всячины. Вдруг вспомнил, что забыл купить хлеба и, побросав всё на стол, а спички сунул в верхний выдвижной ящик. Хотя обычно забрасывал на верхний выступ печки, куда мы не могли дотянуться. Только Вовка услышал, как проскрежетал ключ в навесном замке чулана, как тут же выдвинул верхний ящик стола. Достав коробку спичек, вынул одну, чиркнул, разжёг,

-20-

задумчиво глядя, как она догорает в его пальцах.

И неожиданно предложил, – Давай играть в войну.

– Давай! Давай! - Весело закричал я, в предвкушении весёлой игры.

Брат честно разделил коробки между нами. Одна коробка осталась лишняя, и он её великодушно, убрал обратно в стол.

Распахнув обе створки двери, Вова - прижав кучку коробков к груди, перенёс через всю комнату, и вывалил на стол. Поджёг спичку, бросил в мою сторону через всю комнату.

Спичка как миниатюрная ракета полетела в меня. Я увернулся, повернулся к столу, достал спичку, зажёг и тоже бросил.

– Подожди! Так не честно – закричал я брату.

Он был явно с преимуществом. Коробки лежали прямо перед ним на столе, а мне приходилось постоянно подставлять ему спину, когда брал очередную спичку из коробка с кухонного стола, чтобы зажечь, бросить.

Подтащив табурет, установив перед собой, я уравновесил наши возможности. Огненные штрихи засверкали по комнате в разных направлениях. Неожиданно за спиной брата что-то загудело, и язык огня взметнулся по картине к верху. Одна из моих спичек подожгла диван, стоящий за спиной брата. Возможно - это была не одна спичка.

Мы враз остыли к войне. И стали тушить разгорающийся пожар.

Поначалу мы таскали воду из чулана, из бочки. Да много ли мы могли донести с нашими силами. В конце концов, не доставая до дна, при попытке дотянуться до воды, бочку опрокинули с остатками воды.

Пол стал скользким. Постоянно оскальзываясь на мокром полу, мы продолжали борьбу по мере своих сил.

Вход пошли продукты оставленные отцом на столе. На огонь было высыпано и гречка, и горох, следом пошёл рис. Я бегом, в маленькой вазочке носил сахар, от которого огонь разгорался почему-то сильнее. Споткнувшись, умудрился разбить вазу и порезал левую ступню ноги. Плача всё же не прекратил помогать брату. Неожиданно тушить стало нечем. На ещё горячей печке стояла полная кастрюля наваристого борща приготовленного мамой ещё с вечера. Кое-как вдвоём, через всю комнату войлоком по мокрому полу дотащили кастрюлю, и вывалили на горящий диван.

Огонь был повержен. Мы с братом стали задыхаться от дыма, который окружил нас со всех сторон. Напуганные, но не сдавшиеся мы стояли посреди поля битвы, кашляя, как заядлые курильщики и, рассуждали

– Давай выбьем окно – сказал перепачканный, весь в саже Вовка.

И поправляя тесёмки от шорт, перекинутых крест на крест через худенькую спину, показал пальцем на окно в комнате.

– Не, влетит, давай лучше маленькое, которое в чулане – подсказал я. Что и было сделано при помощи подушки. Я сразу же забрался на стол и высунул голову в окошко, в которое только- только пролазила моя голова

-21-

Брат стал меня отталкивать, потому что стал сам задыхаться от едкого дыма. В конце концов, мы расположились на столе и по очереди стали дышать в эту дырку.

Мимо наших ушей дым стал валить на улицу, заполняя двор, что не прошло не замеченным со стороны соседей. Перед нами собралась толпа человек в десять, метров за пять от нашей калитки, и при попытке войти во двор, были с позором повернуты вспять нашей собакой сидящей на цепи. Грозный, так звали дворнягу, лаял, рычал и бросаясь то в одну, то в другую сторону на нарушителей границ двора. Кто-то предложил принести ружье, и собаку спасло только то, что прибежал отец издали увидевший толпу перед домом, а над толпой густеющий дым. День был не ветреный. Отец буквально сорвал замок, следом забежала мама.

Кто-то позвонил ей на работу, и радостно сообщил – А у вас пожар!

Как она умудрилась, так быстро добраться от Трудовой до Диомида не понятно. Наверно всю дорогу бежала.

Наказание было отменено. Мать заявила отцу – Сам виноват.

Ногу мне перевязали, но нога продолжала болеть, я не мог на неё наступить. Привезли меня в травматический пункт пятой поликлиники.

Оказалось что огромный осколок, глубоко проник в стопу ноги.

Вскоре боль прошла. Диван же дожгли в печке – пошёл на растопку.

Семья у нас по старым меркам была небольшая, всего двое детей.

Как говорил мой дедушка – Константин Иванович – Раньше в семьях было до пяти-семи детей. Сам он был с Сибири, не далеко от Омска.

Как он о себе говорил – Я сибиряк.

Сколько помню, моя бабушка Ефросинья Евстафьевна никогда, ни где не работала. Занималась хозяйством по дому. Убиралась по дому, держала курей, вела огородное хозяйство соток на пятнадцать, готовила еду.

Дедушка попал на Дальний Восток на царскую службу с Дальневосточной Сибирской дивизией. Часто к казармам, где стояла его часть, подходила девица с грудным ребёнком. Дед жалел её и делился своим солдатским пайком. Сошлись поближе.

Она рассказала - что убежала от гнева родителей, так как уехала вслед за любимым человеком. А её жених погиб на дуэли, и она осталась одна с младенцем на руках. Это была моя бабушка. Дед женился на ней, построил дом, начал обзаводится хозяйством. Первенца бабушки звали Михаилом, который родился в 1916 году. А в 1919 году появился Владимир, мой отец. Следом за ним родился Виктор, парень был здоров, но простудился и в больнице, куда его привезли на осмотр, неожиданно отобрали у родителей и поместили в отдельную палату. Возле палаты поставили охрану НКВД. Никого из родителей, к нему не допускали. Дед потом рассказывал, что пытался его выкрасть, но безуспешно. Мол, врачи обнаружили у него два сердца и начали проводить

-22-

на нём опыты. Потом сообщили, что ребёнок умер, но тела не выдали для захоронения. Потом появился Константин, которого бабушка назвала в честь мужа. Самой младшей была Вера, родившаяся в 1931 году. При Советской власти, дед как умный рассудительный был выбран в состав горсовета. Неоднократно посылался в районы края, с различными поручениями. Сам он был печником, и ему приходилось класть печи в разных районах города. С его слов мост через бухту «Золотой рог» планировали провести ещё в 37 году. Однажды к нему на стройку подъехал председатель горсовета. Увидев деда, обратился к нему – Константин Иванович, что строим? Дед был шутник, и ответил– Мы же провели решение построить мост через бухту, вот я, и закладываю фундамент под опору.

А это была основа для кухонной печи. За эти шутки однажды деда чуть не избил знакомый с Сибирской деревни. А дело было так.

В письме на родину он написал, что земля всё родит. Много чернозёма, здесь хорошая охота и рыбалка. Одно, дескать, плохо – нет камней, для гнёта под капусту. Мужики народ доверчивый. Сосед нагрузил полную телегу крупной гальки и погнал через матушку Русь, для продажи тамошним мужикам. А добираться нужно было несколько месяцев. Довёз мужик камни до Байкала, вывалил, нагрузил других камней и опять погнал свой воз. Прибыв на место стоял растерянный «доверчивый» переселенец и обозревал окрестности сопок и материл на чём свет стоит моего деда.

Сам дед был отменным печником и с малолетства приручил к труду моего отца. Даже когда отец был секретарём партии Ворошиловского райкома. Позднее его переименовали в Первомайский.

Никогда не гнушался класть печи знакомым. Получал он мизерный оклад.

А семью нужно было кормить, одевать и обувать.

Помню, как сидит отец на табуретке, между ног зажата лапа, а на ней какая-то старая обувка по которой он стучит молотком.

Но с райкомом ему пришлось распрощаться, и не по своей воле.

Наши судьбы решают выше стоящие начальники. Однажды возвращался поздно вечером с совещания в райкоме. На нём было надето добротное драповое пальто, на которое позарилась группа корейцев. Окружили, сорвали с него и в благодарность пырнули ножом в спину. Через некоторое время отец был выписан из больницы, куда его привёз водитель такси «Победа» подобравший, истекающего кровью отца, на дороге. И неожиданно, как ему казалось, повстречал одного из налётчиков. Схватив его левой рукой за грудки, правой нанёс удар такой силы, что тот потерял сознание. Отца тут же скрутили люди в штатском, которые оказались сотрудниками КГБ и «пасли» японского консула.

Как потом отец сказал на допросе - Все они на одно лицо. Перепутал.

Из-за чего чуть не лишился партийного билета, но из райкома пришлось

уйти. Никогда не делал карьеру. До войны работал на Дальзаводе токарем

-23-

и фрезеровщиком, закончил семь классов. Играл в футбольной команде

Дальзавода «Луч» нападающим, увлекался боксом, имел разряд. Участвовал в выступлениях театра. Сохранилась фотография, на которой он загримированный в бескозырке, с седыми усами и бровями изображал боцмана, в какой-то пьесе, тогда ему было 17 лет. В армию попал в 1939 году, на катера Тихоокеанского флота, где проходил службу как специалист по оружейной части. Была такая должность для восстановления оружия, пришедшего в негодность.

Когда началась война, неоднократно подавал рапорт направить в действующую армию. Но попал на фронт только в 1943 году под Сталинградом. Где отличился. Воевал он в дивизии полковника Буняшина, который позднее уже в звании генерал-майора, которым стал в 44 году, участвовал в боях за Корею.

Начал отец войну рядовым, а закончил капитаном, командиром батальона. В партию вступил в 43 году. Участвовал в боях на Курской дуге. Освобождал, в составе своей дивизии Харьков. За что дивизия стала называться 84 краснознамённая Харьковская.

Дивизия освобождала Венгрию, Чехословакию и Австрию. Тяжёлые бои под Балатоном, Будапештом и Бухарестом. Неоднократно раненый, тяжелейшее ранение в голову, из-за чего он потерял слух на левое ухо. Ранение в грудь, осколок засел под сердцем.

В одном из боёв, его батальон захватил высотку. И при окружении противником вынужден был вызвать огонь на себя. Командир дивизии полковник Буняшин распорядился – За этот бой дать Смольникову звезду. Начальник наградного отдела подал документы на орден Красной Звезды. К этому времени отец был женат на матери. Она служила в этой же дивизии. В медсанбате, медсестрой ей приходилось выносить раненых с поля боя. А начальник наградного отдела был не равнодушен к матери, и мелочный мстительный чиновник так отомстил отцу. Звезда да не та!

Мама же попала на фронт после курсов мед. сестёр. Сама она была из Гаврилов Яма, что находится под Ярославлем. В семье их было шесть девчонок. Как говорится, от судьбы не уйдёшь.

На курсах сестёр у мамы была однофамилица тоже Лебедева. И инициалы такие же Н. Н. Мать звали Надежда Николаевна, а её подругу Нина Николаевна. Перед отправкой на фронт Нина постоянна, плакала и говорила, что чувствует что, погибнет, ей было предписание в действующую часть, а матери в эвакуационный госпиталь. И девчонки решили поменяться направлениями к месту службы. Позднее выяснилось, поезд, идущий в тыл, на котором ехала Нина, был разбомблен, и она погибла.

После войны отец отправил жену к своим родителям во Владивосток рожать Вовку. Сам же выехал позднее через Москву в купированном поезде. Как рассказывал, было три кассы. Одна для рядового состава, другая

-24-

для офицерского, где тоже очередь не протолкнуться, все стремились побыстрее добраться домой.

Но была касса, где народу было совсем немного, в этой кассе выдавали билеты генералам и Героям Советского Союза. Билеты выдавали по орденским книжкам. Сослуживец и приятель отца взял у него орденскую книжку на орден Красной Звезды и пошёл к этой кассе. Сам же он был Героем Союза. На вопрос кассирши - А где второй? Показал на отца стоявшего поодаль, в распахнутой шинели – Да вон стоит. Вся грудь в медалях, и где там разберешь, герой или нет. Попали они в купейный вагон.

И до станции не то Зима, не то Тайга ехали втроём.

Третьим попутчиком, который ехал на встречу с избирателями на эту станцию, кандидат в Верховный Совет СССР Александр Покрышкин.

Отец рассказывал, что специально для знаменитого лётчика, в вагон-ресторан погрузили пиво «Ленинградское». А сам трижды герой его не употреблял. Лётчик знаменитый на весь Союз, был простецким и быстро сдружился с попутчиками. На станции для него специально воздвигли трибуну. Как только поезд подошёл к станции, был тотчас оцеплен автоматчиками, которые никого не допускали к вагону. Депутат был без знаков отличия. В полушубке, под которым не было видно звёзд Героя.

Отец с депутатом прошли через оцепление. Народ напряжённо высматривал, когда же выйдет их избранник. Попрощавшись, отец направился к своему вагону, и вдруг услышал за спиной рёв толпы, которая, развернувшись, побежала к трибуне, по которой поднимался будущий депутат Верховного Совета.

Этими впечатлениями поделился отец, когда рассказывал, какое вкусное пиво, аж две бутылки, довёз с войны моему деду Константину Ивановичу

31 января родился мой брат Вовка. Он рос худеньким, тщедушным ребёнком. Отец со слезами на глазах вспоминал

– Прихожу с работы, а Вова стоит на рахитичных ножках, на худеньком личике огромные глазища, тянет ко мне ладошки, сжимает и говорит

– Папа дай хлепа. А где я возьму. Всю семью от неминуемой гибели от голода спас дядя Костя. Он где-то достал мешок кукурузы.

Несколько дней до отмены карточек, не дожил отец моей матери у которого их украли. Умер от голода в Гаврилов Яме. Как соседи рассказывали последнее время, ел то, что найдёт на помойке, в основном очистки от картошки. Когда родился я, было немножко полегче. Не стало карточной системы. Купили козу Марту.

Помогал дядя Миша, который работал в Дальневосточном пароходстве электромехаником. Всю войну доставлял грузы по Лэнд Лизу из портов Соединённых Штатов в Союз. Неоднократно тонул на торпедированных кораблях. Но худо- -бедно мог привезти какую-то шмутку, и которую можно было продать на Голубинке. Так назывался вещевой рынок,

-25-

в просторечии «барахолка».

В 49 году у Клавы жены дяди Кости родился сын Виктор.

Многие говорили - У Смольниковых есть уже Виктор.

А дед, сказал - У Вити было два сердца. Пусть будет два Виктора.

Пожалуй, из всей родни больше всех, не повезло Виктору.

Дядя Костя много пил и тётя Клава забрав маленького сына, уехала в сибирский городок, к родителям. Куда через некоторое время заявился дядя Костя. Вроде бы помирились. Он устроился на работу, но однажды тётя Клава идя с работы, встретила соседей, которые видели как дядя Костя с чемоданом и с сыном на руках, пошёл в сторону вокзала.

Прихватив с собой братьев, она побежала на вокзал, где стоял готовый к отправке поезд. Витя был у него на руках, чемодан стоял в тамбуре.

Когда подбежали к дяде Косте, он неожиданно достал из- за пазухи пистолет ТТ и заявил – Кто приблизится, пристрелю. Поезд тронулся и увёз Виктора с дядей Костей во Владивосток. По приезду домой он пристроил сына к младшей сестре Вере, которая ухаживала, обстирывала и готовила еду. На предложение милиции – Добровольно выдать оружие, сказал - что это был пугач, который выкинул. Всевозможные комиссии не смогли у него отнять сына. Придраться было не к чему. Ребёнок был ухожен, обстиран, всегда сытый. И на вопрос с кем ты хочешь быть? Говорил – Я хочу быть с Папой. Ребёнок, обделенный материнской лаской и заботой,

тётю Веру до сих пор называет Мамой.

Парнишка компаньонский, как говорится свой в доску.

Симпатичный, отлично играл на гитаре. Отбою не было от девчонок и однажды с приятелем пошли провожать подружек с танцев.

Девчонки зашли в подъезд, но не разошлись, а судачили, делясь впечатлениями о вечере. Виктор с приятелем отошёл от дома метров на десять, а так как ему нужно было идти в другую сторону, подал руку, пожал, сказав – Счастливо – повернулся к нему спиной.

Вдруг почувствовал сильную боль где-то под лопаткой. Развернулся и тотчас получил ещё несколько ударов ножом в грудь, в области сердца

Ты что – прошептал Виктор – За что.

И уже лёжа на земле, теряя сознание, услышал – Это за Раю.

Рая была подружка Виктора, за которой безуспешно приударял «приятель». Проваливаясь в бессознательное состояние, почувствовал, как нож ещё, и ещё неоднократно распарывал плоть его тела.

Очнулся от холода, лёжа на земле, в луже собственной крови.

Попытался встать, но не было сил. Попробовал ползти – бесполезно.

Тогда стал звать на помощь. К этому времени девчонки вышли из подъезда. Одной из них показалось - на улице кто-то скулит.

Подбежали к Виктору и своим плачем, напугали какую-то старушку, в дом которой затащили, чтобы перевязать. Порвав простыни на бинты,

-26-

перевязали. С большим трудом остановили машину, чтобы отвезти в больницу. Сотрудники милиции безуспешно добивались у Виктора, чтобы он назвал имя того, кто на него напал.

Дядя Костя пришёл проведать сына. Выгнал посторонних из палаты и, наклонившись над Виктором, спросил – Кто?

Под дверями подслушивали. Начальник отделения милиции своим сотрудникам дал указание – Срочно найти пацана, я знаю Костю, он пацана задавит как кутёнка ещё до суда.

На предложение ретивых милиционеров, - Задержать!

Возразил – А за что? Пятнадцатилетнего хулигана осудили на семь лет, на три года в колонию для несовершеннолетних, с последующим переводом в места не столь отдалённые.

Друзья Виктора написали бывшему своему приятелю письмо в зону

- Виктор тебя простил, а мы нет, так что лучше не возвращайся.

Кто-то скажет – Парень попал в зону за любовь. Да какая же это любовь. Парень любил себя. Главное чтобы было хорошо ему, а не девушке, которая нравится. Забота об удовлетворении собственной похоти и собственных желаний заставило его взяться за нож.

Спасло Виктора только то, что нож не достал до сердца.

Три раны были нанесены именно туда. Считая удары в спину и в область живота их было пятнадцать. Витя быстро оправился.

Когда я приходил к бабушке в гости, она всегда мне говорила

– Ты его жалей, у него нет мамы.

Дед с бабушкой жили в частном доме, возле «Двух горбовой» сопки по адресу - Запорожская 7.

Сейчас все частные дома в этом районе снесли. А в то время, когда мы двоюродные братья и сестра были ещё маленькие, собирались все родственники с детьми, обычно на первомайские праздники и пасху.

Весёлой гурьбой мы подходили к бабушке и просили дать вёдра, чтобы сходить за водой. Нас было пять малышей от 8 до 12 лет. Самый старший мой родной брат Владимир, за ним следовал я, На год младше Дяди Кости сын Витя, Тёти Веры дочка Леночка. И такого же возраста сын Дяди Миши Владик названый так в честь Владивостока.

У Деда во дворе сидел на цепи презлющий пёс. Огромная Кавказская овчарка, и что характерно кидалась на любого, кто заходил во двор. И навсегда запоминала любого, кто, получив вёдра из рук Бабушки, приносил в дом воды из колонки. И на этого человека она уже ни когда не кидалась. Бабушка спускала с цепи Барса. Так звали собаку. Чтобы она сопровождала до колонки и обратно.

Взрослые уже сидели за столом, когда мы вшестером, шестой был Барс, пошли в сторону колонки, до которой было метров пятьсот.

Нас нагоняли подростки лет по шестнадцати, с ними была взрослая

-27-

овчарка. Неожиданно один из парней, показав пальцем на Барса, сказал – Фас! Овчарка кинулась к нам, Барс не останавливаясь, только скосив глаза в сторону нападавшей собаки, зарычал.

Та резко затормозила всеми четырьмя лапами и отпрянула в сторону.

Тогда все трое подростков стали науськивать свою овчарку на Барса.

Крича – Фас! Куси! Взять!

Но собака постоянно отпрыгивала в сторону, встречаясь с взглядом Барса и слыша его негромкое рычание. Сам же он продолжал бежать рядом с нами. Неожиданно Витька остановился, показав на овчарку пальцем, и крикнул - Взять! Барс резко развернулся в сторону набегавшей собаки, шерсть на загривке у него встала дыбом, с оскаленной пастью он сделал огромный прыжок. Овчарка испуганно взвизгнула и побежала в сторону ближайшей изгороди.

Барс огромными прыжками стал её нагонять. Овчарка проскользнула в дырку в заборе, при этом с ходу выломала одну штакетину. Барс не останавливаясь, просто перепрыгнул через ограду, высотой чуть выше полутора метров и стал гонять напуганную собаку по огороду. Овчарка кидалась то в одну, то в другую сторону. С огорода выхода не было.

Забившись в угол ограды, попыталась оказать сопротивление. Но Барс, в считанные секунды перегрыз ей передние лапы. И продолжая терзать ей, грудь и пасть, добирался до горла.

Мы вчетвером не считая трёх подростков заворожено наблюдали за разыгравшейся драмой.

В это время Витя вбегал в дом к дедушке, где полным ходом шло застолье, и с порога закричал

– Папа! Барс собаку дерёт! Все выскочили во двор.

Дядя Костя перебежал через дорогу и перелез через забор, подбежав к Барсу, ухватив его за ошейник, стал оттягивать от собаки, которая жалобно скулила, подвернув лапы перегрызенные Барсом.

Вдруг резко повернувшись, Барс цапнул дядю Костю за руку.

В ответ, получив удар кулаком по морде, сразу же виновато заскулил и стал лизать ему руки.

Получив команду – Сидеть! Тотчас уселся рядом со скулящей собакой, не обращая на неё ни какого внимания.

Дядя Костя взял собаку на руки и передал плачущим подросткам через забор. Они нашли, какую-то тряпку, на которой, причитая, понесли свою собаку прочь.

Когда мы пошли обратно в дом, с пустыми вёдрами, взрослые нас не пустили во двор и сказали плохая примета.

Кто-то забрал у нас пустые вёдра и пошёл по воду.

Когда я говорил - Пойду за водой, бабушка говорила

– Пойдёшь за водой не вернёшься, нужно говорить пойду по воду.

-28-

Дядя Костя присел около Барсовой будки на корточки и подозвал к себе собаку. Барс, виляя хвостом, подошёл к нему, и пока он пристёгивал цепь к ошейнику, всё норовил лизнуть его в лицо.

Я как-то попробовал приласкать Барса. Он позволил погладить себя. При этом при попытке обнять, тихонько зарычал, показав огромные клыки. А бабушка, смеясь, сказала – Это он позволяет только Косте да Вите. Ты же редко к нам заходишь.

Как-то она увидела висящую на одной нитке пуговицу и предложила

– Давай пришью.

Я зашёл следом за ней в дом и присел на табуретке. Бабушка достала жестяную банку из под леденцов. В которой, долго перебирая, стала искать нужную иголку. Среди иголок и мелких пуговиц я увидел крестик, взял в руку и стал его разглядывать.

Это твой крестик - неожиданно сказала она.

Как это? - опешил я, - У меня нет крестика.

Когда ты родился я тайком от твоих родителей, тебя крестила.

Быть не крещённым это грех. А твои запретили тебя крестить. Говорят, что не положено, мол, они оба коммунисты.

Снимай рубаху – категоричным голосом приказала она.

- Да пришивай так, заявил я.

Да ты что? Нельзя на себе, память пришью.

Пришлось через голову стягивать рубашку.

Пока она пришивала, стал расспрашивать о близких родственниках.

Про родню мало что знал. И мне было интересно узнать, кто есть кто.

В тот день я многое узнал от бабушки. Оказывается бабушка Лапшина родная сестра моего деда. А дядю Мишу дед усыновил и дал свою фамилию. Что жена дяди Миши тётя Ира младше мужа на пятнадцать лет. А её отец, до революции был крупным золото промышленником в Сибири. Имел свои мельницы и золотые прииски. Также я впервые услышал о тёте Клаве, маме Витиной. Оказывается, она приходится тёте Ире родной тёткой, хотя была младше её.

Когда же я стал расспрашивать, - А кто были твои родители?

Она вдруг замолчала. И вдруг улыбнувшись, сказала,

- А я и не помню, давно это было, ещё при царе Горохе.

Я спросил, - А разве был такой царь?

Бабушка засмеялась, - Раньше многое что было.

У дедушки есть сестра, а у тебя есть?

А как же, только она живёт где-то в Канаде. Богатая. Да и уехала она с мужем ещё до революции, у меня тогда и имя другое было.

Вдруг чего-то, испугавшись, сказала – Вот дура старая, забудь все, что я тебе говорила, а-то нам всем будет плохо. Эти аспиды быстро всех приберут, и угонят туда куда Макар телят не гонял.

-29-

Я так и не понял, что за «аспиды», и при чём здесь какой-то Макар.

Но когда засобирался домой, она опять мне напомнила.

- Запомни внучок - молчание золото.

Выйдя на крыльцо, увидел Виктора рубящего дрова.

Бабушка сразу же начала его ругать,

- Нельзя тебе, швы ещё не срослись, а ты вон как тюкаешь и тюкаешь.

А я, вместо зарядки смеясь, сказал Виктор, играючи разрубая огромные поленья, и складывая их в поленницу.

Я чувствовал, что что-то не договаривают, что над нашей семьёй, витает какая та тайна. Сколько себя помню, бабушка занималась только по хозяйству, и ни когда не работала, ни на каких предприятиях. Дед был малограмотным и не умел ни читать, ни писать. И когда, с его слов посылали в районы по делам горисполкома, с ним всегда посылали, кого ни будь грамотного. И я как-то спросил у него, когда он читал журнал.

- Ты же не умеешь читать?

Дед же заинтересовавшийся какой-то статьёй в журнале, не отрывая взгляда своих очков от текста, сказал

– А меня Феня научила.

Я сразу и не понял, что он говорил о бабушке. Она почему-то скрывала, что умеет и писать и читать, даже на французском.

Много позднее я понял, почему она ни где не работала.

Кадровики быстро бы выяснили всю подноготную. И кто есть кто.

А это грозило как минимум высылкой, а то и хуже стенкой всей семье..

Сейчас жалею, что так мало общался с бабушкой и дедушкой. За своими мальчишескими делами, всё как-то было некогда.

Но помню, как собирались на пасху и на родительский день у стариков в доме. Бабушка спекала огромный кулич и множество вкусных булочек, пахнущих ванилью и посыпанных белой сладкой пудрой.

Пошли за мной – и она повела меня в чулан, где стоял большой сундук в котором она хранила булочки, завёрнутые в полотно.

Какие они красивые! И вкусно пахнут – восхитился я.

Бабушка, в тот день была весёлая и, улыбаясь, сказала

– А я служила у графини, главной поварихой.

А дед почему-то пробормотал – Ну конечно, подсмотрела у служанок. И язвительно так с растяжкой – По ва ри ха ха.

И вышел, шаркая ногами на крыльцо.

Что-то он был не в духе, в тот день. Когда он был таким, отец говорил мне - Дедушка хотя и строгий, но справедливый.

На Родительский День мы всегда ходили на одну и ту же могилку на Морском кладбище. Могилка тёти Марфы, как нам, детям говорили взрослые приближаясь к маленькому холмику недалеко от грунтовой дороги.

Иногда с нами ходил дядя Аркадий муж тёти Веры.

Во Владивостоке он был редко, по причине того, что служил на Русском острове. А 9 мая– я с восхищением глядел на его, расшитую золотом форму, и всегда просил подержать в руках его парадный кортик.

- Ну, хотя бы потрогать, ну чуть-чуть!

Когда мне было лет десять, зимой, дядя Аркадий и отец пошли на подлёдный лов в район Улисса. До этого они не ладили.

После той рыбалки отец сдружился с дядей Аркадием.

А произошло следующие. Когда они насверлили лунки и стали удить рыбу, вдруг преткнувшийся к краю льдины буксир, запустил ходовую машину. Льдина раскололась и отца, потоком от работающих винтов, затянуло подо льдину. Дядя Аркадий тут же скинул с себя всю одежду и нырнул следом за ним. Отца затянуло под толщу льда метров на пятнадцать, а он от неожиданности потерял ориентировку, в какую сторону выплывать.

О чём и подумал дядя Аркадий, когда нырнул следом за ним. Вытащив на льдину, заставил скинуть всю одежду, кроме трусов, и кому-то, наказав принести одежду, заставил бегом бежать несколько километров к дому моего деда. Дед сходил в магазин принёс спиртное, после чего они долго и упорно лечились.

Как мама говорила, когда они оба ввалились к нам домой на Голдобине

- Оба пришли на бровях, и кривые как веники.

Когда я расспрашивал у дяди Аркадия - кем он служит, он всегда отшучивался – Я преподаю физкультуру. Что это за физкультура я узнал, когда по его выражению, он стал меня «натаскивать».

Представь, говорил он – Летит в космосе корабль, а навстречу ему просто песчинка, но у этой песчинки такая скорость, что он пробивает броню и летит дальше.

Запомни сила удара - это скорость. Чем больше скорость твоего кулака, тем сильнее удар. Мысленно представь - что точка соприкосновения твоего кулака с телом противника дальше, чем есть на самом деле, сантиметров на десять. При хорошо поставленном ударе ты пробиваешь препятствие насквозь.

Так я впервые постигал азы Каратэ. Ещё он учил,

- Представь противник, стоящий перед тобой убил твоего сына.

Но у меня нет сына – Возражал я.

А ты представь что есть! – Сердился дядя Аркадий.

- Что ты с ним сделаешь? Со своим противником?

Да изорву на куски.

Вот именно – радостно восклицал он. - Тело человека это плоть, которую легко пробить любым предметом, ну, к примеру, карандашом. Запоминай! - и проводил серию приёмов, обычно один в болевую точку, которая отключала все двигательные функции, буквально на секунды, затем молниеносный приём. На отключку, или имитировал уничтожение.

⇐ Предыдущая 1 234 5 6 7 8 9 10 Следующая ⇒