Николай Анатольевич Шпыркович 18 страница

— Чисто! — После чего они тоже выбрались из леса и двинулись к грузовику. А что собственно, смотреть? Был " Урал", мощная машина, ехали на нем веселые ребята, хотевшие их убить — и не стало в единую секунду ни одного, ни другого. Вот и весь бой, в общем-то.

— Будем надеяться, Жорик, знакомец наш — тоже тут был, — пробормотал Крысолов. Порыв ветра ударил им в лицо противной смесью из горелой синтетики и мяса.

В машину они погрузились молча и молча же, доехали до какого-то неприметного съезда в лес. Больше их никто не преследовал, так что когда Артем в очередной раз скосил глаза на циферблат, то с удовлетворением отметил, что в график, рассчитанный ими в той медицинской общаге, они, хоть и с перебором в полчаса, все же укладываются. Тем более, что, проехав по узкой лесной дороге и, свернув с нее на какое-то уж совсем незаметное ответвление, машина, наконец, по указанию Крысолова, остановилась. Ага, вот теперь — когда приехали, Артем сообразил уже — вон там, по плану, который их Крысолов зубрить заставлял — и лежит захоронка ихняя — под здоровым еловым выворотнем. А вот так, один — и нашел ли бы еще, если бы случилось ему ее искать. Вот так, наверное, и оставались клады от всяких там разбойников и пиратов — закопали — а вернуться не смогли, или не нашли потом. Правда, их клад — вряд ли бы продержался хотя бы несколько месяцев, а тем более, столетий. Выпрыгнув из машины, Артем с наслаждением потянулся — за последние полчаса, что они тряслись по кочкам и ухабам лесной дороги, мышцы здорово затекли, и глубоко вдохнул чистый лесной воздух. Здесь лес был преимущественно, сосновый, сухой — тем более, вчерашний дождь сюда, по-видимому, не добрался, так что воздух, напоенный ароматом смолы и опавших иголок, казалось, можно было кружкой черпать. Куда там Варькиным духам, хоть и самым навороченным.

Крысолов, став на колени, уже сосредоточенно копал маленькой лопаткой, тоже выуженной из бездонных закромов их автомобиля. Скорее всего, зарыли они тогда неглубоко — только чтобы на виду не стояли сумки. Их, насколько Артем помнил, было три. И одну из них Крысолов, напрягшись, выдернул вверх из песчаной могилы — только песок зашуршал, осыпаясь вниз. А здоровенная, собака!

— Возьмем всю, — решил командир. — Надо и воякам заплатить будет, и Саенко пасть закрыть — пусть жрет, глядишь, подавится. Да и так — глядишь, какие расходы будут, надо, чтобы карманные деньги водились — он подмигнул Артему. Настроение у Крысолова явно улучшилось, и хотя предстоял еще обратный путь, Артем тоже повеселел. Успеют они, должны успеть. Крысолов же, погрузив сумки в машину, быстро вернулся к выворотню и с натугой вытащил одну за другой две оставшиеся сумки — еще большие, чем первая.

— Давай-ка, — осмотрелся он, — ага, хоть бы и там… — и потащил одну из сумок к невысокому холму, метрах в тридцати от того места, где они были спрятаны раньше.

— Артем, вторую давай, — негромко позвал он, обернувшись. Артем, сообразив, поволок к нему вторую сумку. Ага, вот так вот. Теперь, ежели что — Саенко и всем остальным охотникам до чужого добра вместо таблеток — хрен поперек всей фотографии.

— … глядишь, и от ребят отстанут, и нам какая-никакая страховка — все же так напропалую стрелять не будут — постараются, кого нибудь живым взять, — в аккурат дополнил его мысли Крысолов.

Насчет ребят — это правильно. Не дурак же Саенко, в конце концов. Должен понимать, что перепрячут они свою добычу: пытай потом заложников — что толку? И " живым" это хорошо. А вот " взять" … Как-то зябко в лесу стало, хоть и светило солнце.

Когда они перестали видеть Старого и Варьку — Крысолов резко поменял направление и понес сумку к приметной сосне с обнажившимися корнями.

— Вот тут и прикопаем — решил он. Всаживая лопатку в землю. И опять Артем молча согласился с командиром: не видела девчонка, куда сумку перепрятали — так и не расскажет, и не получит Саенко их захоронку! А ведь действительно — именно девчонку будут стараться в живых оставить если что. Ну, и дохлый, правда, но останется шанс на то, что не запытают ее. Поверят, что и впрямь, не знает она, где таблетки спрятаны. Хотя, насколько он успел понять, хозяин поселковой больницы не из тех людей, кто дело до конца не доводит — так что Варьке, попади она ему в руки — не позавидуешь в любом случае. Засыпав сумки песком и натрусив сверху иглицы, мелких веток и шишек — Крысолов критически осмотрел место

— Ну, может и сойдет, — решил он. — Хорошая собака, может и вынюхает, но будем надеяться, до этого все же не дойдет у них…

— Старому скажешь, где закопали — а с Варей я сам поговорю — попросил Крысолов, пока они возвращались обратно к машине. Так и сделали — как уж ей чего там командир преподносил, но Варька своего неудовольствия никак не выразила, по поводу того, что ей не доверяют.

" А время, время — то бежит! " — с беспокойством отметил про себя Артем. Как ни быстро они справились, как ни старались — а час проваландались. Варька, правда, говорила, что им до военных — тоже час ходу. Только вспомнит ли она те обходные тропы, что ведут прямо в часть? А ведь еще надо с военными договариваться, да и обратно в поселок возвращаться.

Варька достала опять, было карту — но, покрутив ее в руках, со вздохом закрыла. По ней можно было только определить лишь общее направление движения — куда-то туда, к западу, так на это карты не надо — солнце, вон сияет. Дорога, кстати, по которой они приехали — вон почти прямо в ту сторону, куда им надо и ведет.

— Нет, вроде, это не та, — неуверенно сказала девчонка. — Я же говорю, давно здесь была.

В общем, решили они двигаться, покамест, по этой дороге, тем более, для машины она была проходима, а выбираться опять на трассу, да искать " ту" дорогу — время убить можно, а вот толку будет ли. Да и неизвестно, не напорешься ли на дружков " крестовых". В первый раз они лихо отбились — а свезет ли еще так — хрен знает. И, это: ехать — не идти, это тоже верно. Хоть, правда, Артем и пройтись бы не отказался — а то засиделся уже. На охоте, бывало, и по сорок и по тридцать километров отмахивали они с батей. Машина трещал сухими сучьями, а Артем присматривался к дороге. Честно говоря, она ему не очень нравилась. Похоже, было, по ней не ездили последние годы. Даже та просека, по которой они от болота на трассу выезжали — и то лучше выглядела. Вот это и настораживало — вояки те не должны были бы упустить возможность срезать здоровенный крюк, чтобы попасть на северный тракт, а затем — в областной город. Так что — либо это не та дорога, либо…, либо впереди что-то есть. Епть!!!! Ну, сколько раз уже! Ну, сколько можно!! Ой, где ты, баба Матруна…. Ага, и пройтись ты хотел — машина затормозила вплотную к поваленной сосне, преграждавшей дальнейший путь. Впрочем, сосна такая была отнюдь не единственной — в обе стороны, сколько можно было окинуть взглядом, шла сплошная стена из поваленного, переломанного леса. Вот чего сюда никто не суется — через этот ветровал никакой технике не пробраться, да и пешком, пожалуй, не так просто пробиться будет. А пешком идти — придется, ясный пень. Назад возвращаться — только время потерять, а может, и вовсе нет дороги этой, вон как бурелом лежит — шквал тут шел. Может, на десять километров вправо и влево — такая картина, вот и суйся.

Они вылезли из машины, и подошли к первым поваленным деревьям. Ураган нанес по лесу удар, будто саблей полоснул: вот здесь, где они стоят — хоть бы сучки сухие на соснах поломало — стоят целехонькие, а в трех шагах от них — дикая мешанина из вздыбленных, переломанных, перекрученных стволов и веток. Артем представил, что тут творилось, когда сюда н а к а т и л о — и аж плечами передернул. Даже трудно было представить, что вот этот теплый воздух, мягко касающийся их лиц, внезапно смог обрести такую силу, что в одно мгновение закрутил винтом здоровенные стволы, расщепил их пополам, согнул в гигантские дуги.

— Придется идти — нарушил молчание Крысолов. — Я, в принципе, видел такое уже, вряд ли здесь шире километра будет.

Оно, может и так, вот только такой километр почище иного десятка будет. Так, а кстати: таблетки понесем мы в чем — в карманах, что ли? С сумкой там особо не поползаешь…. Варька молча достала откуда-то из под сиденья старый рюкзак и ловко швырнула его Крысолову. Интересно, и когда успела положить? Не, скорей от деда запасливого рюкзачок остался. Заслуженный рюкзак, что и говорить, на лямках брезентуха вся потертая и ремешки кожаные в кость высохли — топорщатся вверх поросячьими хвостиками. С тех времен еще видать, рюкзак, с революции, а, может, даже и раньше — с войны. В принципе, знать бы раньше, что так выйдет — можно было в машине пересыпать, ну так то ж теперь только видно. Крысолов закинул за плечи рюкзак, перевесив автомат себе на грудь. Граник взял Артем, оставшиеся две гранаты — Старый. Хорошо, хоть одну уже израсходовали — все же меньше на несколько килограммов нести. Это оно сразу незаметно, а по такой дороге — быстро почуешь. Варька с сожалением посмотрела на " ЛуАЗ" — как-то сиротливо он смотрел на них, уходивших, своими лупоглазенькими фарами. Артему и самому жалко было бросать так верно послужившую им машину — а что сделаешь. Может, будет оказия — тогда и заберем… Первые метры по бурелому дались относительно легко, а вот дальше началось сплошное мучение. И смех, и грех: лезешь, карабкаешься между стволов, сначала вверх, потом вниз, потом вбок — пять минут лезешь, а продвигаешься вперед едва ли на несколько метров. А тут еще старая хвоя со всех сторон сыплется, и за шиворот и за рукава, царапая разгоряченную, потную кожу, так что та начала невыносимо зудеть и чесаться. Оружие то и дело норовило зацепиться за какой-нибудь сук, то ремнем, то стволом. Ну, и пить захотелось, конечно — Артем с удивлением понял, что последний раз они поели и напились, естественно, тогда утром, у того кавказца, что их кашей перловой кормил — а потом все и недосуг было как-то. Да, и, пожалуй, негде — разве что, в том болотце под пулями воды набрать. Терпеть можно было, конечно…. А глотнуть, даже хоть той грязной воды из болота, все же хотелось бы. Артем мимоходом глянул на Варьку и Старого — девчонка упрямо карабкалась через завалы, Старый тоже держался, вроде, даже те свои красные шарики не глотал. Ну, Крысолов вообще, как лось пер — только ветки трещали. Ему то, пожалуй, труднее всех приходилось — первому идти, дорогу выбирать. Так что когда тот все же остановился, запыхавшись, Артем, ни слова не говоря, выдвинулся вперед, и сам начал прокладывать дорогу команде. А пить все же хочется… Ой! … Кора на стволе сосны, на которую только что залез Артем, скользнула под ногой, будто ствол маслом намазали. Жуки-короеды здорово потрудились в здешних дебрях, чего-чего, а еды у них тут было навалом, и Артем неловко плюхнулся боком вниз, хорошо хоть не на сук какой. И тут же он с удивлением понял, что закон " мысли сбываются" — определенно, работает — правда, может в этот раз в хорошую сторону, потому что плюхнулся он в воду. Лесной ручей, который протекал здесь сотни лет и до Херни, и до этой бури, тем более, деловито пробирался сквозь завалы. Тихонько журча он обтекал ветки, воткнувшиеся в дно, кружил желтые хвоинки целеустремленно направляясь на встречу с рекой — может, даже той же Симонихой, оттуда — к Волге, а потом все дальше и дальше — к морю.

— Ты нормально там? — озабоченно окликнул его Крысолов.

— Ага, нормально. Осторожно — там ствол скользкий. И ручей тут.

— Да мы слышали уж…. Ручей — это хорошо, — видно, не одному Артему пить то хотелось.

Вода в ручье была ледяной, так, что аж зубы ломило. А уж вкусная….

…Далеко от места. где стояли люди неподвижно лежавшая тварь открыла мутные глаза и приподняла голову. Она поворачивала ее из стороны в сторону, пока не " навелась" на звуки добычи. Короткие лапы на которых с недавних пор образовались чешуйки — раньше их не было, а вот, оказалось удобно — выпустили острые когти. Хотя неведомым чутьем тварь определила, что добыча — не из самой лучшей, тех небольших зверьков своего вида, которых оно сожрала когда-то — но тоже ничего. Главное — она была живой. А потому, быстро вскочив на короткие лапы, тварь помчалась по руслу ручья, не сильно заботясь о целости своей шкуры: проносящиеся мимо острые концы сучьев, раз за разом царапали бока. Но на такие мелочи ей, с определенного времени, было наплевать…

… И, как бы в награду за их старание и долгое терпение, впереди стал виден неповрежденный лес — Крысолов не ошибся, и полоса бурелома, действительно, занимала в ширину не более километра, может, и того меньше. Еще метров пятьдесят — сто — и они выберутся из этого дикоморья, точно. А пройти можно — вон, возле той обломанной сосны. Нет, ну и ветрище тут был все же — Артем покрутил головой: буря, бушевавшая здесь, сломала толстое дерево, как спичку — так что вверх теперь торчал лишь обломок ствола. Точь-в — точь — столб телеграфный, что у них возле деревни были. Артему почудилось какое-то движение на верхушке обломка — он присмотрелся — но больше там ничего не двигалось. Он хотел, было сказать об этом Крысолову, но тут же забыл об этом — потому что справа, по ходу ручья раздался далекий, но явно приближающийся треск сухих веток. Что-то напролом ломилось к ним. Что-то достаточно большое. И, вряд ли для того, чтобы просто посмотреть на них. Любое живое существо, заслышав их отряд, или затихарилось бы, или вообще сбежало бы куда подальше. Вот только теперь на планете были и другие существа. И такой мертвый лес как раз подходил в качестве дома и убежища именно для них. То, что трещало ветками, можно не сомневаться — было мертвым.

Принимать бой здесь, в этой мешанине корней и веток, где и развернуться-то толком нельзя — было сущим самоубийством, это было ясно всем. А потому все они, даже без чьего-либо приказа, отчаянно ломанулись вперед, стремясь вылезти из завала, чтобы хотя бы стрелять не вслепую. Не обращая внимания на порванную одежду, царапины и прочее — какая уж там хвоя! — четверо людей судорожно рвались к открытому месту. Но явно не успевали — потому что то, что преследовало их, пробиралось по ручью, более легкой и удобной дороге. К тому же, ему точно не надо было заботиться об одежде, да и царапины не очень его беспокоили. Плеск воды раздался уже совсем рядом — что-то ворочалось там, где они только что пили воду. За буреломом не было видно, но то, что преследовало их, задержалось лишь на пару секунд. Нюхать оно не могло, но существу, гнавшемуся за ними, нюх был и не нужен — достаточно было и слуха. Похоже было, что добыча — знакомая. Такую ей уже доводилось есть. На ней нельзя было и з м е н и ть с я- но можно было хотя бы вырасти, а это тоже было неплохо. Не издавая ни единого звука, кромке треска веток, оно устремилось за ними. И, да — оно было достаточно большим. И быстрым.

Они проскочили мимо той сосны-столба, здесь уже завалы были поменьше, продираться стало легче — но они все равно не успевали, сушняк трещал все ближе. Вдобавок Варька зацепилась за какую-то неловко подвернувшуюся ветку, и свалилась между двумя поваленными деревьями. Она сразу же попыталась подняться — но не смогла, и Артем увидел почему: пола ее куртки зацепилась за остро обломанную ветку, так что, несмотря на все попытки вылезти, девушка только вновь падала и падала. Наверное, она сообразила бы, как освободиться, будь у нее возможность передохнуть хотя бы пару секунд и осмотреться — но она только судорожно поднималась и падала, поднималась и падала, глядя остекленевшими глазами назад, где уже мелькнуло длинное и гибкое бурое тело. Пахнуло гнилью. Крысолов одним движением сбросил с плеч рюкзак, рванул автомат к плечу и несколько раз выстрелил в морфа, стремясь, по-видимому, попасть тому в голову. Только попробуй, пойми, где у него там башка — мало того, что тело морфа просто таки стелилось по земле, так еще и ветки мешали. Морф, на которого стрельба не произвела ни малейшего эффекта, очутился совсем уже рядом с Варькой, вернее, за ней — стрелять стало совсем невозможно. Скорее в нее попадешь, чем в эту тварь, и Артем с ужасом подумал что — все, однако в этот момент что-то мелькнуло в воздухе и с воем упало на спину морфа.

…Крупный самец рыси, сидевший на самой верхушке обломанного ствола вовсе не думал спасать кого-либо из людей — они были ему абсолютно безразличны. Мало того, где-то в глубинах памяти хранились смутные образы-воспоминания грохота и резкой боли в боку, связанные как раз вот с такими же двуногими. Так что он просто пропустил бы их мимо, сжавшись в тугой комок — можно было лишь удивиться, как такому крупному зверю удается прятаться на столь малой площади. Но внизу, помимо двуногих, было… Самец не мог бы объяснить, что это такое. Он знал, что такое Ж и з н ь — во всем своем многообразии — с теплым молоком матери, звуками леса, острым запахом течки самки, пьянящей горячей кровью добычи. То, что было внизу — было Н е — Ж и з н ь ю. Или, во всяком случае, не той жизнью, с которой он готов был делить этот лес. Самец знал, что Жизнь — это значит убивать. Но убивать не просто для того, чтобы тело было сильным и послушным, мех — блестящим, а когти — и зубы — острыми. Где-то там, далеко, он знал, что это — не навсегда. Что мех вылиняет, а зубы притупятся. У животных нет смирения — просто он совершенно спокойно, как данность, всем своим организмом воспринимал тот факт, что он, самец — п р о й д ет. Он может п р о й т и из-за бескормицы, из-за слишком холодной зимы или неудачно выбранного места для ночлега — и рухнувшее дерево придавит его, когда он будет спать в его дупле. Но прежде, чем это случится — будет любовь пряная и сильная, будут маленькие рысята, пушистые слепые комки, а, значит, все будет не зря. То, что внизу нависло над двуногим — тоже убивало. И тоже, благодаря этому, растило когти и зубы, увеличивалось в размерах. Но делало оно это не для того, чтобы породить новую жизнь — оно просто тупо жрало. Жрало, чтобы жрать. Самец убивал ради Жизни. Он не понимал, почему убивало то, что было внизу. У него не могло быть потомства, оно было ч у ж и м. Можно было оставить двуногого ему — но самец откуда-то понимал, что, сожрав двуногого — оно не остановится. Оно станет сильнее — и оно будет рыскать по лесу до тех пор, пока не наткнется на самку, которую он оплодотворил. А, значит, погибнут маленькие комочки — и все будет зря. И еще: самец не боялся того, что внизу. Похожее на него существо он впервые увидел несколько лет назад, когда зимой точно так же пахнущее создание, но выглядевшее, как волк, остановилось под деревом, на котором он караулил зайцев. Оно тупо стояло, глядя на ствол и открыв пасть, в которой не таял снег. Самец тоже тогда ощутил прилив ярости и, метнувшись с ветки вниз, сломал хребет странному волку. Тот все равно, правда, дергался. Но самец, выпустив кривые когти, вонзил их волку прямо в глаза, после чего тот затих окончательно. Были и еще твари — поменьше и побольше. От всех от них пахло одинаково и их мясо не хотелось не то, что есть — но даже брать в рот. Некоторые даже кусали его, но ему от этого не было плохо, как другим — он видел, как однажды странная лиса начала рвать куски из другой лисы, а потом та, другая, сделалась точно такой же, как и первая. Он тогда разорвал в клочья обеих. А вот ему укусы были не страшны. Наоборот: раны от таких укусов заживали быстрее, чем от укусов прочих животных. В слюне этих странных зверей не было чего-то, что мешало заживать ранам. Раньше их, таких странных — в лесу не было, но теперь, когда они появились, самец был готов убивать их везде, где встретит. Слишком они были д р у г и е. Он знал, где их слабое место — в голове. А дрались они плохо, те же зайцы, но живые, бывало, куда дороже продавали свою Жизнь. И потому он издал свой боевой крик и прыгнул вниз…

…Желтое пятно упало на загривок морфа и с яростным шипением принялся терзать его тело. Морф извивался — но не издавал ни звука. Ему не нужно было пропускать через гортань воздух, а, следовательно, и издавать шипение, рычание, визг или лай. Единственный звук, который исходил от него — был треск шкуры — самец остервенело драл задними лапами бока морфа. Хотя самец и знал, что толку от его действий не будет — главное в схватке с такими тварями было прокусить им голову, инстинкты, приобретенные за миллионы лет, все равно заставляли его действовать именно так. Самец уже понял, что, по-видимому, допустил ошибку, и, наверное, последнюю в своей жизни — этот странный зверь был гораздо сильнее и быстрее всех, с которыми ему довелось сражаться до этого. Все, кого он убил раньше — лишь пытались вонзить в него свои зубы — и практически, никогда не использовали когти, были вялыми и неповоротливыми. Этот же — извивался и вертелся под ним, не давал вцепиться в голову, и стремился подмять рысь под себя….

…Желто бурый клубок неистово извивался в переплетении веток и сучьев, хвоя сыпалась дождем на сплетенные тела. Мелькали оскаленные зубы, лапы с когтями молотили воздух — иногда совсем рядом со сжавшейся между двумя поваленными деревьями девушкой. Та, вероятно, впала в оцепенение от всего этого, и даже не делала больше попыток освободиться, и только все сильнее пыталась втиснуться в землю. Артем, который стоял ближе всех к девушке, подбежал к ней. Шипящий клубок вертелся в метре от него. Да где же этот сук долбанный, за который она зацепилась? Артем рванул на себя полу куртки — та с треском подалась. " Ну, не ему одному одежку зашивать", — мелькнула совсем неподходящая для такого момента мысль. Варька, несмотря на возможность убежать, тем не менее, даже не пыталась встать. Как ни силился Артем вытащить ее — она только смотрела остекленевшими глазами на схватку, вывернув шею. Спас ситуацию Старый, подскочивший к ним, и с размаху влепивший девчонке сильную оплеуху. Несмотря на весь шум — звон раздался, как в кузнице…

…Самец изменил тактику и попробовал перегрызть хребет врага — с обездвиженным можно было справиться легче, но не сумел удержаться и оказался под морфом. Все что ему оставалось, это вцепиться странному зверю в глотку. Можно было попытаться, конечно, выскользнуть и сбежать, но самец — был бойцом, и он продолжал сражаться, полосуя задними лапами живот морфа, а передними — его страшную оскаленную морду, не давая вцепиться тому зубами в свое собственное горло. Кинжалы когтей вспороли твари брюхо, оттуда вывалился клубок зловонных внутренностей, которые, в общем-то, особо и не походили уже на обычные внутренности живого существа, пусть даже и гнилые, но морф боли не чувствовал. Ему наконец то удалось, извернувшись, самому вонзить свои когти в живот рыси и самец взвыл, сквозь сжатые зубы, почувствовав страшную боль, такую, какой он ни разу не испытывал до этой секунды. Он понял, что сейчас п р о й д е т, но даже умирая, продолжал сражаться, пытаясь нанести врагу как можно больший ущерб — лопнул и растекся один из глаз твари, здоровенный кусок требухи отлетел в сторону — в будущем у морфа должны были неизбежно возникнуть проблемы с поглощением и усвоением пищи. И даже в свою последнюю секунду, уже ничего не видя, и задыхаясь от всепроникающей боли, самец сжимал на горле врага клыки, сковывал его движения своим телом…

…Варька, словно очнувшись, сама вскочила на ноги, ошалело моргая и судорожно глотая открытым ртом воздух. Не теряя времени, Артем со Старым схватили ее, за что руки только уцепились, и поволокли подальше от места схватки, где морф окончательно подмял под себя самца и теперь вгрызался в него, одновременно раздирая передними лапами его все слабее дергающееся тело. Пока они тянули ее — девчонка все же пришла в себя и последние метры бежала уже сама. Все втроем они отбежали подальше, благо бурелом наконец-то кончился. Крысолов схватил Артема за плечо и тот, догадавшись, сдернул с себя трубу гранатомета, Старый уже достал гранату…

…Белая вспышка, ярче чем утреннее солнце на заре, когда оно встает над лесом, в переливах птичьих голосов, унесла с собой боль. Самец даже не успел осознать, что п р о ш е л…

…-Что это за тварь была, а, Артем? — отдышавшись, спросил Крысолов. Взрыв трехкилограммовой гранаты в клочья разметал и рысь и его врага, так что от того не осталось даже клочка бурой шкуры. Но Артем, вспомнив перепончатые лапы, терзавшие тело рыси, довольно уверенно предположил:

— Я так думаю — выдра это была. Странно, вообще-то, что она до таких размеров доросла. Я ж говорил уже — дикари редко могут своего мяса подожрать, чтобы так вырасти. У них вообще морфы редко бывают — мы только один раз кабана мертвого видели — шустрого такого, не морфа, но видно уже начавшего изменяться — видно, поросенка своего съел, вот и вырос.

Артем, вспомнил, как они тогда раз за разом пытались выстрелами свалить ослепшую тварь — глаза, уже переместившиеся, с боков морды вперед, как и положено хищнику ему батя первым же патроном удачно высадил, но картечь только стучала об калкан мертвого кабана, а тот упрямо шел к деревне, где уже дико визжали от нестерпимого ужаса домашние свиньи, — и непроизвольно передернул плечами. Ему тогда удалось перебить кабану ногу, но мертвый зверь, зарываясь лычом в землю, все рвался в их сторону, скаля непомерно большие для кабана зубы. А и клыки же у него были! Васька тогда с винтарем прибежал, ну, батя и приложил тогда зверюгу, чуть не в упор уже, правда…

— Оклемалась? — спросил Старый Варьку. — Не задел он тебя, кстати?

— Варька, уже вроде, полностью пришедшая в себя, пожала плечами и протянула Старому для осмотра ладони. И хрена ли там высмотришь? У Артема вон у самого и руки и рожа после этого похода по бурелому расцарапаны, так что остается только надеяться, что ни одна из этих царапин — не от когтей морфа.

В полном молчании команда тронулась дальше, ускорив шаг: переход по бурелому занял почти час, так что из графика они уже выбились — если за ближайшие полчаса до базы не доберутся — совсем плохо будет — а ведь надо еще и с вояками переговорить, и обратно в поселок вернуться. К счастью, они вскоре выбрались на очередную лесную дорогу, которая, по заверениям Варьки, точно вела в сторону военной части. Лес снова стал темным, сумрачным — опять елки пошли. Если бы осенью, ну, или под конец лета — должны бы тут грибы пойти, боровики, а уж потом, в октябре — и рядовки. Как для Артема — один из самых вкусных грибов. Плотный, хрустящий — с картошкой само то. Сейчас то, конечно, рано для грибов — никаких нет, даже " мышиных" — батя так, а следом за ним и Артем, по простоте, все несъедобные грибы так называли, не сильно разбираясь в видах поганок. Ну, бледную поганку — ту, ясное дело, знать надо. Помнится, во второй год, как Херня пришла, так бледную поганку тоже собирали — слух прошел, мол, зомбаки от поганок окончательно сдохнуть могут. Только, как того зомбака еще и накормить той поганкой, если он кроме мяса ничего не ест? Пробовали поганку ту отваривать, а потом, в том же отваре — и мясо варить. Сашка уже на цепи сидел — мясо ему скормили, только ни хрена не вышло, ясное дело — брехня оказалось. Только, разве что, медленнее стал, может быть. Так и плюнули на это дело. Может, если бы лет сто их таким мясом кормить….

… Отравить зомби, вообще то, было нерешаемой задачей — любой яд должен действовать на клетку, чтобы, связавшись с ее рецепторами, ее погубить, а как погубить то, что уже погибло? Все отравляющие газы, к примеру, отпадали начисто — просто по причине, того, что зомби не дышали. Конечно, если бы можно было каким-то образом уговорить зомбака выпить концентрированной кислоты или щелочи — они бы " проели" в животе покойника дыру — просто в силу своих химических свойств. Ну, и толку? Жрать человечину растворенный желудок зомбаку совершенно не мешал — поскольку процесс усвоения им белковой пищи, коя суть мясо и есть, не походил на сложный процесс, придуманный природой для всех прочих. Ведь как происходит дело у нас? — сначала мы желудочным соком и другими пищеварительными ферментами расщепляем съеденную, ну, скажем, отбивную, до простейших кирпичиков — аминокислот, потом всасываем их в кишечнике. И только потом уж из этих " кирпичиков" строим свое здание-тело. Для этого и нужен, собственно, желудочно-кишечный тракт, длиной в несколько метров и общей площадью всасывательной поверхности в несколько сотен тех же метров. А вот зомбак усваивал поглощенную пищу не разлагая материал до кирпичиков. Процесс усвоения пищевого материала у зомбака можно было отдаленно сравнить со слиянием двух капелек ртути — вот только что их было две, р-раз — и уже одна — но больше. (Вы знаете, что одним из десяти изобретений, отмирание, которых произошло бы в ближайшие годы, не случись Херня, был бы факс? Угадайте, почему). Кстати, зомбак мог бы усваивать пищу и непосредственно через кожу — в этом случае сравнение со ртутью было бы еще более оправданным. Причина, по которой он не делал этого, был слишком медленный процесс усвоения пищи — наша кожа относительно непроницаемый материал и значительно изменить его свойства оказалось непросто даже " шестерке". Вот и приходилось — жевать по старинке. Правда, некоторые вещества могли нарушить работу ферментов в том самом цикле Кребса и " замедлить" функционирование некроорганизма. В бледной поганке как раз и находились такие вещества, носящие названия будто с каким-то эротическим подтекстом — фаллоидин и фалломорфин. Вот они то и замедляли зомбака — являясь гепатотоксичными ядами, они блокировали работу ферментов. В далекой Австралии нечто похожее находилось в листьях эвкалипта и кое-каких других травах, а в Южной Америке предки нынешних индейцев поначалу почитали мескаль совсем не из-за галлюциногенных свойств — однако же, все, что можно было сделать с зомбаком — это лишь замедлить его….

Артем внезапно остановился и потянул носом воздух — закрыв глаза и приподняв голову, будто собираясь чихнуть. Так и есть, не ошибся он, хоть и думал о своем, а все же вовремя почуял носом далекий запах табачного дыма. Он, вообще-то, довольно хорошо чуял (покойный Васек, правда, лучше) — так что когда с батей на охоту ходили, батя на Артемов нос полагался — у него так не получалось. Ну, ясно — курил он, а с куревом какой нюх. Пока в поселке были — нос здорово " забился" городскими запахами и пороховой гарью, а все же не подвел хозяина, на чистом воздухе-то оклемался. Батя говорил, что африканцы, те, кто в природе жил, могли вроде, даже запах товарища почуять, который по тропе несколько часов прошел — вот бы ему так!

⇐ Предыдущая 13 14 15 16 171819 20 21 22 Следующая ⇒