Марианна Грубер 12 страница

– У меня еще будет достаточно времени для сна.

– Верно. Однажды у всех будет достаточно времени для сна. Не уходи, ведь в тот час не хочется оставаться в одиночестве. На пути туда.

– Не могу слышать, когда ты так говоришь! Конечно, принято считать, что некоторые люди знают, когда умрут, даже если никто, кроме них самих, не замечает признаков их близкой смерти, но ты‑ то просто кокетничаешь. Ты кокетничаешь, как избалованная девчонка.

– Может, и так, – сказал К. таким усталым голосом, что Фрида, уже стоявшая в дверях, сделала шаг назад.

– А если бы я попросила: откажись от этой бессмысленной затеи, от попыток проникнуть в Замок? Если бы я попросила: останься здесь, – ты остался бы?

К. долго молчал, прежде чем ответить.

– Нет, – сказал он. И мысленным взором снова увидел пустое небо.

Фрида вернулась, когда К. уже потерял надежду на ее возвращение. Но куда подевалась ее прямая осанка? Фрида понуро горбилась и едва волочила ноги. Теплый платок, который она, уходя, накинула на плечи, сполз на пол, Фрида устало опустилась на край кровати.

– Ушли наконец, – сказала она. – Хозяин насилу выставил за дверь весь этот сброд. Но теперь они ушли.

– Поэтому и тихо стало, – сказал К. – Я, наверное, задремал, – только сейчас заметил, какая стоит тишина. Нынешний день очень долго тянется. – К. отодвинулся к стене, освобождая место для Фриды. – Приляг.

Фрида была до того усталой, что не стала возражать.

– Может, погасить свет? – спросила она, но сама уже легла.

– Я погашу, – К. поднялся, зажег свечу на столике и выключил электрическую лампочку под потолком. Потом присел на краешке кровати.

– Ты сможешь уснуть? – спросил он.

– Не знаю. Давай поговорим, может быть, уснуть будет легче.

К. спросил, о чем она хочет поговорить. Фриде ничего не пришло в голову, она попросила К. рассказать какую‑ нибудь историю, ведь у него это так хорошо получается. К. спросил, о чем ей хочется послушать.

– О чем угодно, – сказала Фрида и придвинулась вплотную к стене. К. остался сидеть на краю кровати. Великим рассказчиком историй его нельзя считать, сказал он, большинство историй интересны, когда их рассказываешь по определенному поводу.

– А ночь? – сказала Фрида. – Ночь – прекрасный повод рассказывать истории. Может быть, расскажешь что‑ нибудь из прочитанного? – Потом Фрида спросила, не хочет ли он тоже лечь. И еще плотнее прижалась к стене. Осторожно вытянувшись рядом с Фридой, К. лежал и молча глядел на потолок, где слабо мерцал дрожащий отблеск свечи. Наконец Фрида спросила, всерьез ли он сказал, что скоро умрет. Желая успокоить ее, К. ответил, что говорил не всерьез, что все было пустой болтовней, но именно при этих словах Фрида, почти задремавшая, разом пробудилась.

– Вот этому я поверю в последнюю очередь! Мне ли тебя не знать! Я давно уже заподозрила, у тебя есть что‑ то на уме!

К. рассмеялся:

– Основания для подозрений – они не во мне, а в Деревне, ведь здесь всякого чужого человека подозревают, так сказать, из принципа. А что касается меня, то на протяжении всей жизни у меня были сложности не столько из‑ за того, что у людей было что‑ то на уме, сколько из‑ за того, что на уме у них ровным счетом ничего не было, а если и было, то что‑ то очень смутное. Когда на уме что‑ то есть, это гораздо менее подозрительно, гораздо хуже, когда вообще ничего нет. Я, конечно не имею в виду, нечестных намерений... Неужели ты подозреваешь меня в нечестности?

– Почему бы и нет? – сказала Фрида. – На самом деле я же ничего о тебе не знаю. Да с тобой ведь даже мелочей нельзя знать наверняка. А уж намерения твои и подавно всегда оставались неясными. Вот и начинаешь строить всякие предположения, потому что чувствуешь, что‑ то у тебя на уме есть.

– В таком случае ты и к Замку должна относиться с недоверием.

Фрида испуганно вздрогнула и села.

– С какой стати? У Замка намерения ясные, если не в деталях, то в целом.

– И что же это за намерения?

– Очень простые. Наше общее благо.

– И как же его достичь, как устроить это общее благо? Вот, безусловно, самый главный вопрос. Однако он остается без ответа, а значит, Замок вынашивает неясные намерения, не говоря уже о том, что Замок вообще благосклонен ко всем, просто, без всяких намерений.

Минуту назад Фрида, поддавшись усталости, отодвинулась от стены и легла удобнее, но теперь снова сжалась в комок.

– Просто невозможно говорить с тобой о Замке! Ты все мараешь грязью.

– Ах, если бы ты могла меня понять...

– С каких пор это имеет для тебя значение?

– Для меня это всегда имело значение. Каждому человеку нужно быть понятым. Хорошо, не будем о Замке, Деревне и ее жителях. Мне очень жаль, что я завел о них разговор. – К. посмотрел на свечу. Пока она еще не догорела, подумал он, а что потом? Ночь простерлась перед ним, бескрайняя ночь, и с каждым вздохом утро, казалось, отдаляется все дальше и дальше. Но не ночь – утро имело значение. Утро, его он должен выиграть. Важно было только одно – выиграть утро. – Я когда‑ то прочитал одну историю, – снова заговорил К. – Но так и не понял ее. Несколько недель я думал только об этой истории, просто не мог отделаться, выбросить ее из головы. Эта история – абсурдная притча.

– Может быть, как раз поэтому она и занимала тебя так сильно. Потому что абсурдная, – сказала Фрида. Она уже успокоилась и не прижималась к стене. – Абсурд – это твое.

– В ней рассказывается об одном полководце. Он хотел победить в войне, и вот, пришел за советом к мудрецу. А мудрец втянул его в беседу о том, почему дважды два лишь в очень редких случаях равняется четырем, и не просто в редких случаях, а при чрезвычайных обстоятельствах. Жизнь опровергает логику, поэтому невозможно судить о чем бы то ни было. Естественно, полководец, этот простодушный малый, не понимает мудреца, они беседуют, но словно не слышат друг друга. В конце концов, желая объяснить то, что не имеет объяснения, мудрец рассказывает полководцу историю про один город. Город этот стоял среди пустынь и назывался Ламенция. Улицы в нем из песка, и дома построены из песка, кругом песок...

Фрида уронила голову на плечо, и К. оборвал рассказ, в сущности, еще не начавшийся, – подумал, что она заснула. Она лежала совсем тихо, и ее дыхание было ровным и спокойным. Но Фрида не спала.

– А дальше? – спросила она усталым голосом.

– Тебе не скучно?

– Нет.

И К. тихо продолжал свой рассказ. Город, окруженный пустыней, постепенно заносит песками, его покидают все жители. Все постепенно уезжают, лишь один человек остается. Оракул предсказал ему, что однажды к нему приедет друг, ну вот человек и ждет. В святилище оракула, последнем еще не занесенном песками здании города, холодно, а за воротами нещадно палит солнце. Тот человек бродит то по холоду, то под зноем. Одолевает жара – скрывается в храме, пробирает до костей холод – выходит под палящее солнце. Так ждет он до исхода названного оракулом дня. Но никто не приехал. Разочарованный человек в изнеможении опустился на землю возле входа в святилище, прислонившись к стене, и стал смотреть на заходящее солнце. И тут он увидел, что к нему приближается шакал, а когда зверь подошел ближе, человек заметил, что он хромает. И хотя человек знал, что ночью шакал – его враг, он положил его к себе на колени и вытащил колючку из его лапы. – К. замолчал.

– Все? – спросила Фрида.

– Вот и полководец в той истории тоже спросил: «Все? » А потом сказал, рассказ мудреца кажется недостоверным, человек, оставшийся в городе, сорви‑ голова или глупец, а шакал всегда шакал, опасный хищный зверь, хоть днем, хоть ночью.

Фрида спросила, знает ли К. что‑ нибудь о шакалах. К. ответил – нет, не знает.

– Пришел все‑ таки друг, которого ждали?

– Об этом в истории ничего не говорится.

– Так, значит, это конец истории?

– Не совсем, – сказал К. – Полководец обвинил героя рассказа в легкомыслии, а затем спросил мудреца, какое оружие лучше использовать для обороны. И еще, вот как и ты сейчас, он спросил, пришел ли все‑ таки друг и что было ночью с тем человеком и шакалом. Но ни на один вопрос он не получил ответа. Мудрец ответа не знал. Тогда полководец попросил у мудреца наставления – как надлежит истолковать эту притчу?

Фрида открыла глаза:

– И что сказал мудрец?

– Что нет ничего достоверно известного. Буквально так там и было написано: «Достоверно не известны даже ужасы твоих войн».

Фрида вздохнула:

– Это означает, что завтра утром ты пойдешь в Замок.

– Да, – сказал К.

– Пойдешь, не зная, что тебя ждет, хотя мы могли бы сказать – что. Нет, – поправилась она, – ты пойдешь туда как раз потому, что не знаешь, что тебя ждет.

– Да, – сказал К.

– Будешь вскрывать все тайны. Пока они не начнут кровоточить.

– Нет, – сказал К. – Но я буду очень одинок.

– Но ведь нет на самом деле ни шакала, ни оракула...

– Ни друга, – заключил К. – Это неважно.

Фрида повернулась на бок.

– Я не стала бы... – почти засыпая, сказала она, но не договорила и начала по‑ новому: – Может быть, стоило бы... – и снова бросила, не закончив, потом пробормотала: – Если.. – и что‑ то уже совсем невнятное, бессвязное. Фразы рассыпались, не дойдя до конца. На ее лицо упала прядь волос, блузка сбилась. Ошибся К. или в самом деле разглядел, что подол ее юбки разорван? – Ах, Йозеф, – пробормотала Фрида сквозь сон и вдруг добавила, словно сама была его исчезнувшим двойником: – В другое время и, может быть, в другой стране...

– И не мы, – закончил К. Эти слова прозвучали как приговор, не подлежащий обжалованию.

Ровный густой туман висел над Деревней, когда К. вышел на площадь перед «Господским двором», где его уже дожидались, как и накануне, деревенские. Они пришли, чтобы сопровождать К., но, в отличие от вчерашнего дня, сегодня в толпе не было ни малейшего возбуждения, недовольства или волнения. Люди молчали, тупо уставясь в хмурое небо. Даже Учитель сегодня вопреки обыкновению не суетился. Стоял, прислонясь к стене у дверей гостиницы, и жевал кусок хлеба. К. кивнул ему, вместо того чтобы пожелать доброго утра, и поискал глазами Фриду, которую не видел с той минуты, как проснулся. Кровать рядом с ним была пуста, завтрак и воду в деревянной кадке для умывания принесла Пепи. Но Фриды не оказалось и на улице, и К., не хотевший расспрашивать деревенских, хмуро и недовольно переминался на месте. Было холодно, еще не начавшийся день из‑ за своей сумрачности казался старым и уже прошедшим.

– Что это значит? – кивнув головой в сторону деревенских, спросил К. Хозяина, который тоже вышел на площадь.

– Они будут сопровождать вас к Лаземанну, красильщику, потому как мы не уверены, что одни вы найдете туда дорогу. В дом этого человека вы завернули отдохнуть, когда первый раз пошли гулять по округе.

– А повозок сегодня не дадут?

– Да тут недалеко, – сказал Хозяин.

– И все эти люди пойдут со мной? Их так много.

– Идти можно всем, кто хочет, – вмешался Учитель, внезапно оказавшийся рядом с ними. – Ночью из Замка поступило указание касательно данного вопроса. Вас тогда уже не было в трактирной зале. Сопровождать вас разрешено всем, кому захочется. К полудню, вероятно, с вами пойдут не меньше половины всех жителей Деревни, люди‑ то знают, по какой дороге вы пойдете.

– Не вижу причин для скопления народа, – запротестовал К. Мысль о том, что на него будут глазеть, как на диковинного зверя, будут следить за каждым его вздохом, была малоприятной.

– Э, нет, – возразил Учитель. – Причина имеется, только вы, видно, о ней не знаете. Прискорбный факт, но изменить ничего нельзя. Я тоже не могу и не хочу принимать какие‑ то меры против вашей несообразительности, да я и не вправе вмешиваться, потому что, вмешавшись, я в лучшем случае выступил бы от своего имени, а это недостаточно. Как видите, я все‑ таки пришел. Есть слабая надежда.

– Надежда?

– Забудьте мои слова. Если вы готовы, мы идем с вами. Готовы?

К. кивнул и сказал:

– Готов я был всегда. – Голос его прозвучал как бы издалека, словно донесся из глубины замкнувшегося в себе одиночества, из его центра, куда ударяли всякое послание и всякое чувство, подобно брошенному вдаль бумерангу, который возвращается и поражает того, кто его метнул. Учитель с озабоченным видом покосился на К.

– Вы хорошо себя чувствуете?

– Хорошо.

– Фрида сказала, вы вчера...

– Вчера было вчера, – перебил К.

– Тогда в путь! ‑ скомандовал Учитель и первым зашагал вперед, К. за ним, после некоторого колебания следом потянулись и деревенские. Они направились по главной улице, мимо домов, стоявших с закрытыми ставнями, затем свернули и пошли вдоль крестьянских дворов, потом через небольшой луг, застывший от утреннего мороза; деревенские слегка отстали, держась на некотором расстоянии от К., словно не хотели идти рядом с ним.

К. устраивало, что люди остерегались или избегали его. Все предвещало ослепительный день, – нет, не сегодняшний – другой день, полный победоносного, все разбивающего солнца, когда невозможно представить себе холод, когда в солнечных лучах растает и растечется оцепенение, последнее препятствие на пути к радостной гибели. Но сегодняшний день был сотворен из сумрака, и когда люди переходили ручей, в молчании, большими шагами, которые с мучительным трудом совершали их тела, казавшиеся окаменелыми, К. увидел, что застыло даже течение ручья. Не раздавалось ни звука. И все же тишина звучала – угрюмо и мрачно. Травы, которые днем раньше начали пробиваться из‑ под земли, торчали жесткими перьями, свинцово‑ серые, неподвижные тени застилали поверхность воды. Земля затаилась и ждала, – казалось, ждала решения.

Они снова вышли на деревенскую улицу.

– Этой дорогой вы раньше не ходили, – сказал Учитель. – Она короче. Я решил сократить путь, все равно вы на старой дороге ничего бы не вспомнили и не узнали. Тогда, после вашего прибытия, все было занесено глубоким снегом, дорогу невозможно было отличить от лугов, и дома снаружи все одинаковы под снежными одеялами.

– Да ведь мы идем к Замку, – вдруг сообразил К.

– Конечно, – подтвердил Учитель. – Вы и тогда довольно близко подошли к Замку.

– А почему я не пошел дальше?

– Что‑ что? – переспросил Учитель. – Дальше, думаю, вы и сегодня не пойдете. Не сомневаюсь, – опередил он возражения К., – дорогу вы знаете. Как будто это имеет значение!

В эту минуту в окне, внезапно распахнувшееся среди облаков, показалось солнце. К. воспринял это как знак.

– «Врата открыты»[6], – сказал он тихо и слегка шутливо, но кое‑ кто из крестьян все‑ таки расслышал, и деревенские уставились на К., разинув рты.

– Вход в Замок – на вершине горы, а не в облаках, – сухо заметил Учитель. К. остановился и, прикрыв глаза ладонью, посмотрел на небо: в нем началась буйная игра красок, которая с меньшей яркостью повторялась и на земле. Задул ветер, разорвал пелену облаков и погнал прочь туман. Крестьяне глубже нахлобучили шапки, К., напротив, не придерживал свой развевающийся плащ и наслаждался беспокойством природы.

– Снова движение, – сказал он. – Вы слышите?

– Мало ли что слышишь, – пробормотал Учитель и поднял воротник своей куртки.

Они пошли дальше по деревенской улице, свернули в какой‑ то проулок, где теснились приземистые крестьянские домишки, и, наконец, остановились перед одним. Домишко был крохотный, с оконцами у самой земли, с деревянной, облупившейся и обшарпанной крашеной дверью, к которой с улицы спускались четыре ступеньки. К. медлил в нерешительности.

– Входите же, – сказал Учитель. – Вас там ждут. – Но тут дверь и сама открылась.

– A‑ а, господин землемер! – закричал кто‑ то из глубины дома. – Наконец‑ то!

К. ничего не увидел, когда, пригнувшись под низкой притолокой, вошел в дом. Потом глаза немного привыкли к сумраку, и он различил посреди комнаты корыто, девушку, стиравшую белье, и двоих мужчин, которые мылись в огромной деревенской лохани. Здесь же были дети и бледная молодая женщина, неподвижно полулежащая в кресле.

– Садитесь, – предложил кто‑ то из мужчин.

– Я не устал, – отказался К.

– А тогда были уставши!

– Тебе лучше знать. – К. шагнул было к предложенному ему креслу, но раздумал и садиться не стал. Представшая ему картина напомнила другие – рисунки, живописные полотна, сцены, подсмотренные в реальной жизни. Во время своих проверочных обходов на фабрике отца он всегда убегал при виде подобных сцен, потому что безразличие, с которым люди принимали как должное все, что бы с ними ни случалось, производило на К. впечатление еще более гнетущее, чем сама бедность, на всем оставившая свой след, невыразимо искалечившая все живое и даже вещи. К. увидел лица с расплющенными в драке носами, кривые беззубые рты, сгорбленные спины, изувеченные пальцы, и повернулся, чтобы уйти.

– Пожалуйста, – мужчина удержал его за руку, – садитесь!

– Но я же ничего не могу сделать для вас, – пробормотал К.

– А ничего и не надо делать. Просто садитесь! В тот раз мы оказали вам не очень‑ то радушный прием, но вы уж не обижайтесь.

– Да разве я могу на кого‑ то здесь обижаться?

– В тот раз вы тут увязли в снегу и были такие усталые, что уснули прямо здесь, вот в этом кресле. – Мужчина все еще держал К. за плечо. К. стряхнул его руку и пошел к двери.

– Да это же не то кресло! – произнес за его спиной женский голос.

– Ладно. Не в этом кресле вы задремали, в другом, оно потом сломалось, – признался красильщик. – Разве это важно?

– Совершенно неважно, – подтвердил К. и попросил ни о чем не беспокоиться, в конце концов, они в тот раз позволили ему отдохнуть в их доме, и это похвально. Он ведь, кажется, поблагодарил их тогда, или нет?

– Конечно. Мы тут, знаете, к гостям непривычные.

К. спросил, не доставил ли его тогдашний приход неприятностей хозяевам дома. Если так, он готов возместить ущерб и постарается загладить свою вину, хотя, поскольку он просил всего лишь позволить ему немного отдохнуть, о какой‑ то нечестности с его стороны не может быть речи.

Мужчина в замешательстве уставился на К.

– Ведь вы, сударь, землемер? – сказал он.

Услышав это, К. попрощался и, не обращая внимания на вялые протесты людей, ушел.

– Все впустую, – услышал он, уже уходя, чьи‑ то слова, однако произнесший их человек не сумел скрыть удовлетворения: пускай все оказалось напрасной тратой сил, зато К. быстро ушел, и теперь им никто не будет мешать.

– Ну что? – с надеждой спросил Учитель.

К. обвел взглядом обветшалые, почти развалившиеся домишки.

– Думаю, под снегом все выглядит более приветливо.

– Может быть. Однако внутри, разумеется, с тех пор никаких изменений не произошло.

– Как же эти люди живут!

– Но вы об этом знали.

– Да, – сказал К. – Знал.

– Знали? Ну, тогда все в порядке! – почти весело воскликнул Учитель. – Вы вспомнили этих людей, первой узнали, конечно, девушку из Замка.

– Девушку из Замка? Людей? – К. подставил лицо ветру, который задувал все крепче и гонял облака над Замковой горой. Но солнечное окно еще было открыто, вместе с ветром оно кочевало по небу, и когда свет, падавший из него, касался оконных стекол, они ярко вспыхивали всеми цветами радуги.

– Нет, – сказал К. – Никого я не узнал. Скажите лучше, где будет следующая остановка. Говорят, есть еще одно место, которое я должен посетить.

Учитель уже махал рукой, созывая деревенских, чтобы объявить о завершении похода. Он разочарованно опустил руку.

– Посмотрите на людей, – сказал он. – Они ждут ответа. Ждут, когда разрешат разойтись по домам. Что им сказать?

– Скажите, можно идти домой.

– Вы тоже возвращаетесь?

– Нет, – сказал К. – Надо довести игру до конца. Пойду дальше.

– Но тогда и они должны идти! – Фрида вдруг словно выросла из‑ под земли и оказалась рядом. – Ты же знаешь, Йозеф. Если ты должен идти этой дорогой, должны и они.

– Сказали, что со мной пойдут те, кто захочет. За мной идут лишь по доброй воле.

– А ты сам? Ты ведь идешь по доброй воле, но в то же время ты говорил, что повинуешься некой тайной силе.

К. почувствовал: Фриде грустно, она хочет, чтобы ей наконец позволили вернуться в свою жизнь.

– Уходи с ними, – сказал ей К., – просто уходи. Если ты повернешь назад, все последуют за тобой. Общей дороги у нас с тобой нет. Скажи людям, все в порядке, я хочу просто немного побыть в одиночестве. Возвращайся с ними назад. – Он подошел к Фриде еще ближе. – Забудь все, что я тебе говорил, – быстро прошептал он, – я ничего не говорил. Мне нечего было сказать. А о том, что я сделаю, я говорить не могу.

– Никто не может, Йозеф, вот и эти люди молчат, – Фрида протянула ему руку и улыбнулась бессильной, быстро промелькнувшей улыбкой, и К. снова подумалось, что она не своя – ни здесь, ни где‑ либо еще, что ей нет места в этой жизни, – хотя она, несомненно, живет, по‑ своему живет – но так же несомненно и то, что Фрида нереальна. И все стоявшие вокруг люди теперь тоже показались К. нереальными, и домишки, и поднимающийся туман, и солнечное окно в плотных облаках, и Замковая гора, – все было нереальным. Реальным было только молчание. К. молча отвернулся от людей и зашагал по направлению к Замку. Через некоторое время он почувствовал, что следом за ним идут. Он ощутил как бы прикосновение к затылку, но это была не чья‑ то рука, а дуновение воздуха, словно кто‑ то, шедший за ним, дышал ему в затылок. К. не обернулся. Ровным широким шагом шел он вперед по дороге, которая то легко поднималась в гору, то сбегала под уклон. Она привела в ложбину, за которой начинался уже настоящий подъем, К. пересек ложбину, ни разу не оглянувшись назад. Но чувство, словно кто‑ то дышит в затылок, не исчезало, и, дойдя до места, где дорога делала крутой поворот и скрывалась в лесу, он остановился и оглянулся назад. Деревенские растянулись длинной процессией, людей, казалось, стало еще больше. К. прислонился к обломкам изгороди, которая когда‑ то, наверное, окружала конский выгон, и ждал. Деревни отсюда не было видно, Замок тоже был скрыт от глаз. Луг, с трех сторон окруженный лесом, а с четвертой ограниченный склоном горы, был похож на остров. Ничего не зная об этой стране, легко было вообразить, что находишься в диком краю, где еще, быть может, доживают свой век люди, оставшиеся от прежнего населения, – об этом догадываешься, хотя никого не видишь. Возможно, на опушке леса, там, где сейчас лежала груда камней, когда‑ то давно был фундамент жилого дома, а на месте руин чуть поодаль находился колодец, но уже не было ни дома, ни колодца, сгинули и животные, которые когда‑ то паслись на лугу.

Время, видимо, близилось к полудню, но определить час дня по свету было невозможно. Небо снова заволокло облачной мглой, с горы налетал резкий порывистый ветер, дышавший холодом.

Деревенские, шедшие впереди остальных, догнали К. и остановились чуть поодаль. Подходили все новые и новые люди. Один за другим спускались по склону, их становилось все больше. Пришли все: крестьяне, хозяева постоялого двора и гостиницы, Учитель, Кузнец. Не было только Варнавы, и еще Старосты деревенской общины и Учительницы, – так, во всяком случае, показалось К. Но он ошибся – в эту минуту подкатила подвода, а в ней на ложе из снопов соломы возлежал Староста, с ног до головы укутанный в одеяла, рядом сидела жена, с другой стороны – Учительница. Женщины поддерживали старика, оберегая от тряски на рытвинах дороги. Устало махнув рукой, вернее, чуть‑ чуть пошевелив пальцами, и издав стон, который был слышен даже издали, Староста велел остановить лошадей и попытался сесть. Он протянул вперед руки, жена и Учительница схватились, начали тащить, и он, кряхтя и беспрерывно охая, выпрямился и разогнул спину, тут под плечи ему подсунули еще сноп соломы, и он наконец смог увидеть стоявших вокруг людей. Вид Старосты поистине вызывал сострадание. Все в этом старике выражало муку, острую боль, вытеснившую абсолютно все, кроме свирепой хватки этой боли, перечеркнувшей весь окружающий мир. Без сомнения, Староста ничего не видел: ни людей, ни местности вокруг, ни гор, ни равнины. Казалось, он ощущал только одно – боль измученного тела.

В страдании, от которого он изнемогал, не было никакого смысла. Но он все‑ таки приехал, чтобы, – от этой мысли К. ожгло как огнем, – чтобы проститься. Если бы Фрида сейчас взяла его за руку, чтобы увести, он ушел бы, ушел с нею и со всеми этими людьми, спустился в Деревню, в тесные дома с убого обставленными комнатами, и затем пошел бы дальше, той дорогой, которая уведет прочь отсюда, навстречу новому прощанию и выведет на другие дороги, но главное – прочь отсюда, с этой дороги, и навстречу Еще‑ не‑ бывшему, которое однажды бесповоротно сольется с Сейчас, приведет в некое место, некий угол, отвергший свое старое имя и зовущийся «Нигде».

Со стороны Замка на дороге появился Варнава. В руках он держал письмо, которое хотел передать Старосте, но тот, застонав, отмахнулся и кивнул на Учителя. В ту же минуту послышался стук колес, и из‑ за поворота, где дорога скрывалась в лесу, вылетела запряженная лошадьми телега, на каких возят сено или навоз. На шатких досках, выпрямившись во весь рост, несмотря на бешеную скорость езды, стоял незнакомый К. человек и, чтобы сохранить равновесие, держался за боковые стойки телеги; кучер на козлах размахивал плетью. Деревенские в испуге бросились с дороги. Кучер резко натянул поводья, лошади, почуяв твердую руку, разом стали, упираясь передними ногами в землю, высоко вскинув головы, роняя белую пену, – телега остановилась так же внезапно, как примчалась мгновение назад. Варнава все еще держал письмо в руке. Теперь он вышел вперед и с виноватым поклоном подал его прибывшему. Деревенские приблизились и, встав за спиной Варнавы, обнажили опущенные головы, словно перед судьей. Только К. не сделал ни шагу.

– Кто это? – спросил он Учителя, который явно не мог решить, остаться с К. или присоединиться к деревенским.

– Управляющий Замка, – ответил он шепотом.

– Ах, вот что, – К. с неприязненным чувством наблюдал сцену. Замок разгадал его намерение, ну что ж, этого следовало ожидать. Все, что известно тебе, никогда не бывает известно тебе одному. Каждая раскрытая тайна раскрывает новую тайну. Невозможно, чтобы ты знал о Замке, а Замок о тебе не знал. Впрочем, К. успокоило то, что деревенские ничуть не удивились внезапному появлению управляющего. Похоже, его ждали. Не отдых К. был причиной общей задержки в пути – деревенские при любых обстоятельствах остались бы ждать здесь, пожалуй, они и ему не позволили бы идти дальше. Но главное, деревенским, судя по всему, эта дорога была знакома. Кажется, им известно и то, что сейчас должно произойти. В то же время появление странной повозки, не экипажа, а самой настоящей крестьянской телеги, говорило о том, что решение прислать сюда чиновника было принято второпях, в последнюю минуту. Иначе он приехал бы в карете. Что замышляет Замок? Поставить на пути К. новое препятствие? Но управляющий, казалось, вовсе не замечал К. С суровым и властным видом он обернулся к Варнаве:

‑ Ну?

Варнава опустил голову. Управляющий вскрыл и быстро прочитал письмо, как будто искал что‑ то новое в давно известном тексте, но, похоже, не обнаружил. Нахмурившись с недовольным видом он поднял листок, показывая его деревенским.

– Ну? – снова изрек он.

Хозяйка смотрела куда‑ то в пустоту, мимо управляющего, Варнава также отводил глаза, хотя и стоял прямо перед ним. Все остальные еще ниже опустили обнаженные головы и замерли, уставясь в землю, никто не теребил в руках шапку или картуз. С той минуты, как деревенские приблизились к повозке управляющего, ни один из них не пошевелился, и К. показалось, будто оцепенение, сковавшее неподвижностью плоть этих людей, поразило также их мысли и речь.

– Ну? – в третий раз произнес управляющий, правда, чуть приветливей.

Никто не отвечал. Овечки, подумал К. Вот так и гонят их на бойню, сбившихся в стадо, запуганных, знающих о неминуемой катастрофе, чующих ее каждым своим волоском, каждым мускулом и все же неспособных предпринять что‑ то для своего спасения, неспособных даже помыслить о том, что катастрофу можно предотвратить.

– Что происходит? – спросил К.

– Прошу вас! – шепнул Учитель и, взяв К. за рукав, притянул ближе к себе. – Это святотатство – задавать вопросы в такую минуту! Лучше бы сами дали наконец ответ.

К. неприязненно отстранился.

– На какой вопрос? Если требуют ответа, то, как правило, вначале задают вопрос.

– Вопрос вы знаете, – сказал Учитель.

– Вот как! – К. усмехнулся. – А содержание письма?

– Вы и его знаете.

К. не отрицал, однако и не кивнул в знак согласия. Он закрыл глаза и прислушался к тишине. Вороны летали по небу беззвучно. Ветер в деревьях и над землей беззвучен. И все‑ таки, казалось К., шел разговор, хотя не раздавалось ни слова. Он вдруг почувствовал, что взгляды деревенских обратились на него. Увидел устремленные на него полные ожидания глаза и прочел в них беззвучное требование людей: он должен наконец заговорить.

– Ну, прошу вас! – прошептал Учитель.

– Что там, в письме? – повторил К. вопрос.

– Но вы же знаете! – Учитель бессильно уронил руки.

– Нет, – сказал К. – Не знаю.

⇐ Предыдущая 5 6 7 8 9 10 111213 14 Следующая ⇒