Марианна Грубер 11 страница

– Кламм! Опять этот Кламм!

– Йозеф! – воскликнула Фрида.

– Не знаю никакого Кламма!

– Ты смотрел на него в глазок на этой двери, – она протянула руку куда‑ то в темноту – в дальней стене зала была дверь.

– Ах, ты показала ему Кламма! – взвилась Пепи. – Очень интересно! Да ведь это...

– Не вижу никакой двери! И ни в какой глазок я не смотрел, – перебил ее К.

– Но ты же смотрел... – Фрида возразила, но, спохватившись, прижала ко рту ладони. – Ох, что за создание... Не давали ей никакого поручения. Да и речь шла не о тебе, а... – Она опять не договорила. Очевидно, она не могла сказать о чем‑ то в присутствии Пепи. К. это заметил.

– Значит, ее тогда не было? – снова спросил он.

Фрида молча кивнула.

– Тогда уходи, – приказал К. Пепи.

– Но...

– Никаких но. Уходи. Если спросят, скажешь, землемер велел уйти. – Он схватил ее за плечо, не грубо, но крепко, чтобы не вырвалась, и подтолкнул к дверям. Пепи сопротивлялась отчаянно и оказалась неожиданно сильной, – как ни старался К., ему не удалось заставить ее сделать хотя бы шаг. – Уходи, – повторил он, тяжело дыша. – Или хочешь, чтобы я попросил навести справки в Замке и выяснить, кто дал тебе поручение? – Он отпустил Пепи. – Пожалуй, это самое лучшее – навести справки. Где тут телефон?

– А вы, что ли, номер знаете?

– Номер у меня записан. – К. порылся в карманах, нашел какую‑ то бумажку и сунул ее под нос Пепи. Фрида, глядя на них, едва заметно качала головой. – Вот! – К. повертел бумажку, держа ее так, чтобы Пепи ее видела, но не могла ничего прочесть.

– Вправду, что ли, хотите позвонить в Замок? – Пепи вытянула шею, но приблизиться не посмела. – Там не снимут трубку. А если даже снимут, на ваш вопрос не ответят.

– Почему?

– Потому что... – Она подыскивала объяснение, которое убедило бы К. Было совершенно очевидно, если К. позвонит в Замок и спросит о Пепи, ответ ему дадут, причем такой, что Пепи окажется в затруднительном положении. Она кусала ногти, прикрывая рот рукой, и переминалась с ноги на ногу. Потом повторила: – Потому что... – Но, видимо, не придумала, как помешать К. исполнить угрозу, а в этом случае Пепи не ожидало ничего хорошего, и она это понимала. Не пытаясь что‑ либо объяснить, она опрометью выбежала за дверь.

К. вдогонку ей замахал руками, словно птичница, прогоняющая кур из огорода.

– И чтоб никто больше сюда не показывался! – крикнул он ей вслед.

Избегая недоумевающего взгляда Фриды, он отошел к стойке, над которой горела керосиновая лампа. В этом тусклом свете он разглядел другие лампы на столах и все их зажег.

– Хочу посмотреть, где мы находимся, – пояснил он и, взяв одну лампу, прошел вдоль зала, пересчитывая столы и лавки, – их было очень много, в праздничные дни в зале могла собраться добрая половина Деревни. Потом К. осветил стену, открыл дверь в коридор, хотя его не интересовало, что там находится, постучал по пивным бочонкам, – некоторые, судя по звуку, стояли пустыми, в других было пиво. Он провел пальцем по краю их круглых донышек, соскреб ногтем приставшие кое‑ где крошки, посветил лампой на пол. Огромный пустой зал с голыми стенами наводил тоску, и К. почувствовал легкий озноб. Фрида издали смотрела на него, однако по ее глазам невозможно было угадать, о чем она думает, глядя на К. Наконец он остановился перед дверью, которая оказалась запертой. Он слегка подергал ручку и, так как дверь не поддалась, сел неподалеку на одном из бочонков.

– Ты совсем ничего не помнишь? – послышался из темноты голос Фриды.

К. пожал плечами:

– Значит, все началось здесь?

– Ну как же ты мог забыть даже это!

– С моими воспоминаниями дела обстоят довольно плачевно.

– Плачевно? Скорей, дело безнадежное.

– По‑ моему, в некоторых ситуациях это одно и то же.

– Ты хочешь найти утешение, хочешь, чтобы к тебе снова вернулась надежда? – Она подошла к К., улыбнулась, и эта улыбка, несмотря на то что была печальной, осветила все лицо Фриды. Оно не выражало ни недовольства, ни вызова, – лишь полное доверие, и в нем раскрывалась тайна, которая испугала К. Если бы немота вдруг обрела дар речи, таким был бы ее голос, подумал он, а если это подарок ему, то такой, который ты, раз приняв, уже никогда не сможешь вернуть назад. Испуганный этой мыслью, он уставился на свои не достававшие до полу ноги.

– О чем мы говорили, когда тут была эта Пепи? – спросил он небрежным тоном.

– Хорошо, что теперь ее нет.

– Я тоже так думаю, – согласился К. – Но о чем мы говорили? Ты сказала: «Ох, что за создание... »

– Я помню, что я сказала, – перебила Фрида. – Нельзя мне было так нервничать. Вот уж напрасно забеспокоилась – Пепи ведь ничего не может сделать, она только пытается все время что‑ то предпринять, – Фрида поджала губы, и на ее лице появилось скорбное выражение – угас мягкий приветливый свет, озарявший его, когда она улыбалась. – Конечно, Пепи хотела сказать, что я не должна была позволять тебе смотреть на Кламма, у нее теперь, раз она об этом проведала, есть наконец кое‑ что существенное против меня. Нет, ничего запретного я не сделала, но мне показалось, что будет лучше для тебя, если никто не узнает, что ты смотрел на Кламма. Ты же все время тогда разыскивал Кламма, словно одержимый. Тебе непременно надо было его увидеть, тебе всякий встречный был хорош, лишь бы имел хоть какое‑ то отношение к Замку, ты искал знакомства даже с такими людьми, которые знали кого‑ то еще, кто имел связи с кем‑ нибудь из Замка, будь то мелкий служащий, посыльный или служанка. Стоило тебе услышать о таком человеке, ты тут же начинал добиваться его доверия. Но в то же время ты очень подозрительно относился ко всему, что тебе рассказывали. В общем, твои попытки сблизиться с кем‑ то из этих людей ни к чему не привели, да, впрочем, они не дали бы результата и в том случае, если бы всем стало известно, что ты видел Кламма.

– А вот это странно, – удивился К. – Тот, другой, был таким недоверчивым?

– Тот, другой... О Господи! Ну да, другой, – сказала Фрида. И снова возле ее губ появилась прежняя жесткая складка. – Пепи, должно быть, почуяла, что я кое‑ что утаила. Она, конечно, решила, что я скрываю что‑ то очень важное, вот и шпионила здесь, чтобы выведать, в чем дело, хоть и смешны ее старания. Да как бы она сумела разузнать что‑ то, о чем бы не знал кто‑ то другой, и уж тем более Замок. Разве только пустяк какой‑ нибудь могла узнать.

К. постукивал ногами по бочонку, звук был гулкий, значит, бочонок был пуст. Он поерзал на месте, и бочонок зашатался. Еще немного, и он опрокинулся бы.

– Хочешь посмотреть на тот глазок в двери?

– Раз ты считаешь, что это нужно...

– Нет. Только если ты хочешь. Если нет – не имеет смысла.

К. соскочил с бочонка.

– Надо посмотреть все. Все события должны происходить так же, как тогда.

– Нет! – крикнула Фрида. – Нет! Ты сам не понимаешь, о чем говоришь. Ничто не будет так, как было, это невозможно, недопустимо!

– Недопустимо? – К. сзади подошел к Фриде, и она со вздохом прижалась к нему, словно все это время только и ждала его прикосновения.

– Йозеф, – сказала она, – во второй раз ничто не может повториться так же, как в первый раз. Сейчас мы там, где началась наша связь и – теперь я это очень хорошо понимаю, – где она закончится. – Но покорная нежность, с какой она прижалась к К., противоречила ее словам.

– Ты хотела защитить того, другого? – тихо спросил К.

Она не сразу ответила:

– Ты и тот, другой, оба вы одинаково беззащитны.

К. обнял ее.

– Так ли уж беззащитны?

– Не надо, – сказала Фрида, но не оттолкнула его.

К. не мог бы сказать, сколько времени они простояли в молчании, жадно прильнув друг к другу. Первой опомнилась и отстранилась Фрида. Внезапно ее охватило беспокойство: ей надо наконец пойти и привести сюда людей, объяснила она, чтобы они подкрепились, чего‑ нибудь поели и выпили, ведь приглашение на ужин они получили давно, нельзя заставлять людей так долго ждать на улице. К. удивился и спросил, кто там ждет.

– Все, кто приехал вместе с нами. Все, кто здесь был тогда, раньше. Это предусмотрено.

К. спросил, означает ли это, что и Кламм здесь.

Нет, конечно, разве можно ожидать, чтобы чиновники, которые находились тогда в этой гостинице, лично прибыли, спустившись из Замка, только ради встречи с К.? Вместо Кламма, вероятно, появится кто‑ нибудь другой. И К. сможет посмотреть на него в дверной глазок, – добавила Фрида. Раньше здесь не на что было посмотреть, кроме двери, которая К. не особенно заинтересовала, тогда еще не было освещения, а сейчас она зажжет свет; большая часть приготовлений, к счастью, сделана заранее.

– Как же так? – удивился К. – Вокруг глубокая тишина.

– Тишина роли не играет. – Фрида включила электрический свет и, отвечая на удивленный взгляд К., объяснила, что керосиновые лампы оставлены просто для большего уюта, иногда их зажигают из соображений экономии. С этими словами Фрида подбежала к двери, выходившей на площадь перед «Господским двором», широко распахнула ее и крикнула, что гостиница открыта.

Деревенские устремились в зал, через другую, боковую, дверь вошел Хозяин и встал за стойкой, возле столов засуетились служанки, принесли хлеб и сало, и разом поднялся дикий шум, кругом пошла толкотня, раздавались крики, радостные возгласы, и К. стремглав бросился прочь. Он выбежал на площадь, где стояли повозки. Их число заметно увеличилось, теперь тут были не только крестьянские телеги, но и богатые экипажи. Деревню скрывал глубокий мрак, но площадь перед «Господским двором» была ярко освещена: возницы укрепили фонари на всех повозках. Несколько кучеров еще стояли на площади, но большинство уже было в гостинице. В одном из господских экипажей удобно расположился Учитель. К. спросил его, откуда взялись вновь прибывшие экипажи.

– Из Замка, – ответил Учитель. – Тогда, раньше, народу здесь было полным‑ полно, – прислуга чиновников, которая всегда приезжает в Деревню со своим начальством, конюхи, кучера.

– Большие затраты, – сказал К.

– Вот на это я и намекал, когда мы собирались ехать сюда, – сказал Учитель. – Ну да теперь все самое трудное уже позади; раз кучерам и крестьянам дали поесть и выпить, они мигом утихомирятся. Но до того мне стоило немалого труда обуздать гнев ожидавших на улице людей, вполне, впрочем, понятный. Хорошо, что мне дали полномочия выступать от имени деревенского Старосты в качестве его заместителя, а в данном случае, соответственно, и от имени Замка. Это редкая и потому тем более высокая честь. В противном случае неизвестно, чем бы закончилась вся эта история. Ведь на постоялом дворе «У моста» ситуация висела на волоске. Но теперь все позади. – Учитель устало откинулся на подушки кареты. К. возразил:

– История еще не закончилась.

– Разумеется, она закончилась. В этом отношении можете быть совершенно спокойны. Когда люди садятся за стол, едят и пьют, они добродушны, как овечки.

– Овечки, – повторил К. – Хороши овечки, нечего сказать.

– Вы сами спровоцировали их своим поведением и особенно своими речами.

– В таком случае их ожидает еще много провокаций, – заметил К.

– Уж не собираетесь ли вы... – Учитель резко выпрямился и сел, забыв об отдыхе.

– Нет, – перебил К., не дожидаясь, пока Учитель выскажет то, о чем говорил его взгляд. И все‑ таки история, как назвал Учитель происшествия последних дней, еще не закончена. К. повернулся и пошел назад, в зал гостиницы. Прислонившись к стене в углу возле стойки, он принялся наблюдать творившееся в зале. Пили много, все места за столами были заняты. Фрида бегала туда и сюда, подносила пиво, иногда отвечала на шутливые замечания холодным кивком, однако в более серьезный разговор ни с кем не вступала. Пепи К. нигде не обнаружил, Хозяин тоже куда‑ то исчез за те несколько минут, что К. пробыл на улице. Ольга сидела в компании своих знакомых. Раз или два он встретил ее взгляд, в котором был вопрос: не подойти ли ей к нему? Но всякий раз он отводил глаза и смотрел мимо Ольги. При этом его взгляд случайно упал на дверь, о которой в этот день упоминалось уже достаточно часто. Он подошел к двери и остановился в нерешительности, отвернулся, подождал и снова неуверенно повернулся лицом к двери. Не интересовали его ни эта дверь, ни Кламм! Но деревенские, по‑ видимому, ждали, что он посмотрит, кто замещает сейчас Кламма, и К., удостоверившись, что за ним наблюдают, нажал на ручку двери. Как и некоторое время тому назад, дверь оказалась запертой, и никакого глазка в ней не было. К. провел пальцами по дубовой доске и наконец нащупал неровность. Это был отодвигающийся в сторону щиток. Под ним открылась линза, а с ее помощью, как через хитроумный оптический прибор, можно было окинуть взглядом все помещение за дверью. Там горел свет, и К. увидел спину мужчины, сидящего в кресле перед письменным столом, и его руки, лежащие на столе. К. поспешно закрыл глазок. Подошла Фрида, сказала, что он может сесть, если хочет, за стол возле бочонков, она там заняла для него место подальше от остальных и распорядилась, чтобы ему приготовили легкую закуску, не ту грубую пищу, которую подали кучерам и крестьянам, и еще она оставила для него вина. Только тут К. заметил, что для него накрыто. Он сел за стол, но к еде не притронулся и вина даже не пригубил. Просто сидел и смотрел на людей, наблюдал за тем, как они ведут себя: казалось, будто их кто‑ то нанял в качестве статистов и велел ко всеобщему увеселению разыгрывать перед неким чужаком сцены деревенской жизни. Маски и куклы, подумал К. Что‑ то искусственное, ненатуральное сквозило во всех движениях и в выражении всех лиц, жесты и мимика казались нарочитыми, как у скверных актеров, да и костюмы – на это К. обратил внимание лишь сейчас, – были словно специально подобраны для театрального спектакля. Тем временем общее настроение становилось все более развязным, – сказывалось пиво, которое все пили в изрядных количествах. За одним столом затянули песню, притопывая ногами в такт. Мужчины ритмично поднимали пивные кружки, что‑ то выкрикивали хриплыми голосами. К. всякий раз вздрагивал и зажимал руками уши. Мимо опять прошмыгнула Фрида.

– Вот такие они, – сказала она. Ей пришлось кричать, иначе К. не разобрал бы слов. – Выгнать бы плетью этот пьяный сброд. Ну да сегодня мне наверняка придется этим заниматься.

– И часто уже приходилось? – прокричал К.

Фрида кивнула.

К. встал и наклонился к ее уху:

– Пойду на улицу!

– Погоди, съешь хоть что‑ нибудь! – Фрида заметила, что он не притронулся к еде. К. взял кусок хлеба.

– Мне хватит.

Чтобы избавить К. от необходимость пробираться через битком набитый зал, Фрида показала ему выход в коридор, откуда можно было выйти на улицу через боковую дверь.

– Возвращайся, – попросила она. – Долго это вряд ли будет продолжаться.

– Я вернусь, – пообещал К. и, когда она отошла и уже не могла его услышать, пробормотал: – А куда еще деваться сегодня ночью?

Даже во дворе было слышно невообразимо громкое пение, хотя здесь оно раздавалось потише. К. посмотрел на небо. Плотный облачный покров, холод, запах ночного воздуха предвещали новый снегопад. В поисках места, где можно было бы согреться, К. пошел бродить между экипажами, открывая то одну, то другую дверцу, и кое‑ кто из кучеров следил за ним с настороженной подозрительностью. Из одной кареты послышался громкий храп, в ней спад Учитель. К. подумал, неплохо было бы последовать его примеру. Усталость и ночной холод вконец измучили его тело. Залезть бы в какую‑ нибудь карету и поспать, пока она не отправится обратно в Замок. Некоторое время он забавлялся мыслью, что можно не только отдохнуть, но, пожалуй, при известной ловкости и спрятаться от кучера, ведь наверняка ему не придет в голову, что в карете кто‑ то сидит, он не станет заглядывать внутрь и проверять. Спрятавшись в карете, К. мог бы приехать прямиком в Замок. Но потом он отбросил эту идею. Скорей всего, кучерам велено тщательно осматривать экипажи, и перед Замком, вероятно, устроен специальный сторожевой пост; если К. обнаружат в карете, то ситуация будет унизительная, а К. оказаться в таком положении совсем не хотелось. И вообще ему претила мысль о том, что можно пробраться в Замок тайком, как будто в его намерении попасть туда было что‑ то нечестное. Никакой нечестности он не хотел. Дорога известна. А раз дорога известна, она открыта для каждого, кто хочет по ней пойти. Было холодно, К. стал топать ногами и хлопать себя руками по плечам. Наконец попросил кучеров дать ему полость, но ему наотрез отказали и даже просто посидеть в карете не позволили, сославшись на то, что скоро надо будет готовиться к отъезду, ждать которого уже недолго.

К. продрог и вернулся в «Господский двор», однако не заметил каких‑ либо признаков подготовки к отъезду. Напротив, веселье достигло пика и приобрело какие‑ то животные черты. Крестьяне пустились в пляс, причем танец, видимо, придумали сами – построились в хоровод, но из‑ за того, что все были пьяны, круг то и дело разваливался, и люди беспорядочно топтались на месте, и снова пытались встать в круг, опять и опять, но всякий раз только шатались, топали ногами и валились на пол.

Фрида увидела, что К., бледный от усталости, стоит, понуро прислонившись к стене, она быстро о чем‑ то распорядилась и подошла к нему.

– Пойдем, – сказала она. – Сегодня эти люди уже ни на что не способны. Был бы тут хоть один чиновник, они не посмели бы так распускаться.

– Они делают то, что им понятно, делают как умеют, – ответил К. – Играют в свою смерть, чтобы не бояться ее каждый час и каждый миг. Смерть это весело, – до сих пор я этого не понимал. Это не трудно и не страшно, смерть напоминает пляску.

– Горе мое... – Фрида постучала в дверь с глазком и крикнула: – Можешь идти домой! – Затем она вывела К. в коридор.

– Кто там сидел? – спросил К.

– Да здешний один, из Деревни, – ответила Фрида. – Ты его знаешь, Герштеккер.

– Герштеккер?

– Он однажды подвез тебя на санях. Все! – Фрида с силой захлопнула дверь в зал. – Сегодня Герштеккер получил от Кламма поручение временно посидеть на его месте.

– Чтобы я увидел спину, поглядев в дверной глазок?

– Ну да. Ты в тот раз видел спину. И сегодня опять увидел. Пойдем!

К. был рад, что выбрался из людского водоворота и что Фрида ушла с ним. На всякий случай он спросил:

– А тебе не надо им прислуживать?

– Пусть Пепи этим занимается. Ей предложили мое место, вот пусть и поработает. – Фрида быстро пошла вперед. – Может быть, помнишь? У меня тут есть комната. Однажды ты заглянул туда. Но ты вряд ли об этом помнишь. Комната маленькая и скромно обставленная, конечно, по‑ настоящему там у тебя покоя не будет, этот кошмарный шум во всем доме слышно, но там, в комнате, есть кровать и можно затопить печку, в общем, там все‑ таки лучше, чем... – Фрида замолчала. – Не надо было сюда приезжать!

– Но я хотел сюда приехать, – возразил К.

– Это совсем другое. Ты хотел приехать сюда один, без всех этих людей и без меня. Не спорь, не говори, что это не так. – И с решительным видом, не давая К. возразить, Фрида повела его дальше.

Они дошли до конца коридора и остановились перед низкой маленькой дверью. Фрида открыла ее.

– Пригни голову, – сказала она и первой шмыгнула в дверь. К. окинул взглядом скудно обставленную комнатку, в которую они поднялись по трем ступенькам. Почти все пространство занимала широкая кровать. Металлические столбики поблескивали медью. Рядом стоял маленький столик, пользоваться которым можно было, только сидя на кровати. Под потолком прилепилось маленькое оконце. Да еще сундук, печка и электрическая лампочка без абажура – вот и вся обстановка.

Фрида вопросительно посмотрела на К.

– Ты ожидал, что для тебя приготовили отдельную комнату?

– Не надо извиняться, – сказал К. – Это я должен просить извинения. – Он споткнулся на последней ступеньке, Фрида бросилась, чтобы поддержать его, но К. не устоял на ногах, и они оба повалились на край кровати. Из невольных объятий первой, хоть и не без труда, высвободилась Фрида, перебравшись через спинку в изножье кровати.

– Приляг, отдохни, – сказала она, – а я подброшу дров в печку.

К. потонул в пуховой перине. Стащив с ног сапоги, он бросил их под кровать и лег. Фрида укутала его ноги согретым на печке тряпьем, потом убежала куда‑ то и вскоре вернулась с чайником горячего чая и горшочком меда. И даже печенье не забыла. Придвинув столик вплотную к стене, чтобы можно было протиснуться между ним и кроватью, она, взбив подушки, подсунула одну под плечи К., чтобы ему было удобно, и, сев рядом, начала поить его чаем.

– Зачем ты все это делаешь? – спросил К.

– Так надо, – твердо сказала Фрида.

К. засмеялся:

– Раньше, если что‑ то необходимое происходило в нужное время, это называли чудом. Конечно, это маленькие чудеса, они не освобождают нас от тяжести жизни. Но все‑ таки чудеса.

– Может, оно и верно, – уклончиво ответила Фрида. ‑ Лучше не спрашивай, почему да отчего я что‑ то делаю, а то мне, пожалуй, вздумается и тебя начать спрашивать об этом же. Говоря твоим языком, это абсурд, но ты же настаиваешь на абсурде. Это бессмысленно, – продолжала она. – Даже если ты попадешь в Замок, в тебе самом ведь ничего не изменится.

– Верно, – согласился К. – Головные боли не пройдут, и мое слабое здоровье останется таким же слабым и будет напоминать о себе, и отчаяние тоже никуда не денется.

– Вот видишь!

– Но... как знать? В мире нет смысла, это и дает нам надежду. Нас учили, что дело обстоит по‑ иному, но это неверно. Именно вера в то, что наше бытие имеет высшее оправдание, превращает все в абсурд и убивает надежду. Смысл, лежащий в основе нашего существования, не может сводиться к пользе и предназначению, он шире. По‑ моему, этот смысл так же свободен от них, как свободна, по общему мнению, любовь. Ведь пользу легко найти, если считать, что вещи недолговечны, а цели легкодостижимы, стоит лишь приложить достаточную пробивную силу и не задумываться о средствах. Смысл всеобъемлющ и тем самым неизъясним.

– Смысл и есть наше оправдание, – очень серьезно сказала Фрида.

– Разве? Если бы смысл служил оправданием нашего бытия, мы бы знали, в чем смысл. Наверное, мы понимали бы его не разумом, а ощущали бы кожей, волосами, всем телом, и все было бы хорошо. А мы ощущаем другое – близость смерти. Ощущаем, едва родившись на свет. Если бы смысл, служащий оправданием нашего бытия, существовал, нам пришлось бы со своей стороны оправдывать его. А этого мы не можем. И это превращает смысл в абсурд.

– Смысл ведет нас, – сказала Фрида. – Может быть, это не всегда очевидно, может быть, мы вообще не замечаем этого, но он нас ведет.

К. потянулся.

– Как удобно! Мы следуем некоему тщательно составленному плану, мы знаем, что надлежит делать, нам не надо принимать никаких решений и нести вину, поскольку мы выполняем некий заранее предусмотренный план. Но в этом случае мы не можем быть оправданием того смысла, о котором ты говоришь. Мы действовали бы автоматически, бездумно, ведь от нас не требуется решений или размышлений. И опять‑ таки все превращается в абсурд, потому что высший смысл утрачен.

Взгляд Фриды беспомощно скользил по стенам комнаты.

– Твоя вера означает, что мы прокляты. Потому что как ни крути, концов не найдешь.

– Наоборот, – возразил К. – Единственное, в чем мы можем быть уверены, это конец. Кроме того, это вовсе не моя вера. Я говорю о том выводе, к которому меня приводят размышления, нравится мне это или нет. Мы можем быть уверены в одном – каждого ждет конец. Еще, пожалуй, в том, что будем страдать. Страдать от того, о чем я говорил и что ты хочешь взять на себя. Я не знаю, почему мы должны страдать, не знаю, почему познание истины не приносит счастья, почему красота вызывает у нас грусть. Знаю только, что красота и истина не имеют шансов...

Фрида рассердилась:

– Опять крайности! Хватит! Так может говорить только человек, который ни в грош не ставит порядок, а если он вдруг сталкивается с порядком, то порядок для него тут же обращается в беспорядок. Добро становится злом, подлость делается целью. Вот ты какой!

– Ты думаешь, я такой?

– А разве тогда у ручья ты не заявил, будто бы можно подслушивать, что происходит в природе? А для чего? Чтобы перевернуть с ног на голову всякий порядок!

– Чтобы улавливать малейший знак природы, – сказал К. – Колосья в поле, круги на воде, – все они похожи друг на друга. И все‑ таки никогда не бывают одинаковыми. Очень похожие, почти неразличимо похожие, и все‑ таки разные.

– Да это любой крестьянин знает, – перебила Фрида. – Иначе как бы они возделывали поля? Иначе остались бы без хлеба.

– Но бывает же, что вдруг случается что‑ то неожиданное. Молния ударяет в землю, наводнение сносит мост, все лето стоит страшная засуха, не выпадает дождей, и хлеба горят, а на другой год погода летом как по заказу: дождь и вёдро чередуются самым благоприятным образом, и осенью закрома ломятся от зерна.

– Ну да, – согласилась Фрида. – Конечно.

– Вот‑ вот. А мы толкуем о судьбе или о стихийном бедствии, иногда – об удаче, потому что не знаем, как назвать все эти причины, цели, всевозможные «отчего» и «почему». Во всяком случае, все случается лишь потому, что оно возможно наперекор непоколебимым законам и даже не опровергая их. Взгляни на вселенную, на весь видимый мир...

– Нет, – снова перебила его Фрида. – Не нужна мне вселенная. Я вижу Деревню и Замок. А если закрою глаза, опять вижу Деревню и Замок. Мне этого достаточно. Не понимаю, куда ты клонишь.

– И я не понимаю. – К. улыбнулся. – Я не всерьез говорил.

– Пей‑ ка лучше, – сказала Фрида почти весело. Она поднесла ложку ко рту К. Он увидел, что ее рука дрожит от усталости, и понял, каких усилий стоит ей разыгрывать веселое спокойствие. Он отстранился.

– Хватит. Все равно я скоро умру. – Но и эти слова он произнес, не придавая им серьезного значения. Тепло, мягкая постель и заботливость Фриды были приятны, вот так бы прожить дни, недели, даже годы, не зная никаких других желаний, подумал К. Закрыв глаза, он удобно откинулся на подушку, и в течение нескольких мгновений все было хорошо.

– Ты скоро умрешь? Ну, тогда, и правда, тебе хватит. Или как раз наоборот, – вечно будет мало, – Фрида поставила чашку на столик и посмотрела на К., качая головой. – Почему ты это сказал?

– Что?

– Что скоро умрешь.

– Наверное, потому что это правда.

Она вздохнула:

– Ну и что тогда тебе нужно в Замке? Хочешь остаться верным самому себе, раз уж ты вступил на эту дорогу, – так, кажется, ты сказал?

К. потянулся.

– Перед лицом судьбы нет верности самому себе. Есть только упорство и борьба с подозрениями, которыми тебя мучают.

– Господи боже мой. Ты, ты сам себя мучаешь. И никто не может это прекратить. – Она встала.

– Останься! – К. протянул Фриде руку. – Кровать твоя, а ты устала ничуть не меньше меня. Отдохнем, может быть, мы сможем даже поспать.

Фрида неопределенно махнула рукой:

– Это неприлично.

– Но ты же тогда, на постоялом дворе...

– Тогда все было по‑ другому. Заходить в твою комнату и заботиться о тебе было одной из моих служебных обязанностей. А в этой комнате я бываю, когда не занята по службе.

– Ложись, – упрямо повторил К.

– Но я теперь принадлежу другому, не тебе. – От глубокой печали голос Фриды звучал глухо.

– Ты всегда принадлежала кому‑ то другому, – мрачно возразил К., – и никогда – мне. Другой думал, что ты принадлежишь ему, и благодаря тебе он принадлежит Замку или хотя бы Деревне. Но все было наоборот...

– Наконец‑ то ты понял, что ты только...

К. не дал ей продолжить:

– Нет, нет! Я ничего не понял, я просто констатирую факты. Сначала Деревня, потому что остаться можно лишь там, где ты не раздражаешь людей, потом Замок, потому что нельзя остаться там, где это не разрешено законом, потом ты, потому что ни от кого нельзя ожидать на основании какого‑ то любовного лепета, который впоследствии оказывается не внушающим доверия, нельзя ожидать, что человек порвет со своим привычным окружением. Но поскольку Деревня принадлежит Замку, никто не может принадлежать Деревне, не принадлежа одновременно Замку... Круг замыкается, и оказавшийся вне круга становится посторонним.

– Я бы ушла с ним насовсем, – сказала Фрида.

– Ради любви, которая, как ты сама говорила, не была любовью? Нет, это не решение. Тот, другой, пришел издалека, и пришел именно сюда, – это не могло быть случайностью. В записках, которые ты мне показала, были слова, я хоть и бегло все просмотрел, заметил: «последняя станция».

– Это же невозможно.

К. кивнул:

– Наверное, как раз поэтому он и сделал такую попытку.

– Послушай, – сказала Фрида, – послушай, послушай... Ах, если бы ты только понял! Было бы совсем просто.

– Да, – кивнул К. – А так все очень сложно.

– Ну, ладно. Сложно так сложно. Мне надо еще кое‑ что сделать. Тебе сейчас нужно...

– Мне ничего не нужно, – запротестовал К.

– Но я должна...

– Ты ничего не должна.

Но Фрида все‑ таки пошла к двери.

– Скажи, ты вообще спишь когда‑ нибудь? – окликнул ее К.

⇐ Предыдущая 5 6 7 8 9 101112 13 14 Следующая ⇒