ПРИМЕЧАНИЕ АВТОРА 14 страница

Солдаты резко расступились, и в середину вышел Чжу. Рене безнадежным взглядом посмотрел на Се, который униженно опустил голову.

— Вы слышали, что я сказал? — рявкнул Чэнь на ближайших солдат.

— Минуту, — оборвал Чжу, спокойно переходя от Рене к Се.

Из кобуры на поясе он вытащил никелированный пистолет. Это было небольшое изящное оружие. Чжу держал пистолет, прижимая ствол к бедру, так что он почти терялся в складках брюк.

— Я нашел путь вверх по стене, и у меня есть точные координаты монастыря, — сказал он по-английски. — Теперь вы не больше чем балласт.

Подняв пистолет, он неожиданно развернулся и ударил Се по лицу. Солдат отпрянул. Прицел пистолета разорвал кожу на левой щеке Се.

— Еще что-нибудь сделаешь без моего приказа, и я тебя пристрелю, — процедил Чжу, ни на секунду не сводя глаз с Рене. — Лейтенант, позаботьтесь, чтобы европеец оставался там же, где сейчас. Если ко времени нашего возвращения он будет жив, его отправят в Драпчи и предъявят обвинения. Если же он истечет кровью и умрет…

Он помолчал, уголки его губ чуть приподнялись.

— …значит, так тому и быть.

ГЛАВА 41

Лука следом за двумя молодыми монахами шел по бесконечным деревянным лестницам, спускаясь все ниже к основанию монастыря.

— Что происходит? — спросил он. — Где Дорже?

Один из монахов быстро повернулся и поднес палец к губам, после чего продолжил путь. Лука разочарованно опустил плечи, но тем не менее последовал за монахами дальше.

Они спускались все ниже, этаж за этажом, постепенно углубляясь в гору и уходя от естественного света из окон. Высеченные непосредственно в скале, как шахты, коридоры освещались длинным рядом невысоких желтых свечей. Потолок становился все ниже, и Лука, будучи на голову выше проводников, единственный вынужден был пригибаться.

Проводники спешили, а Лука чувствовал нарастающий страх. Куда его вели? Он предыдущим вечером уже видел, на что способны монахи, — тот несчастный, связанный ремнями в темноте, не выходил у него из головы. Сколько бедняга уже сидел там? Перед глазами Луки до сих пор стояло его смертельно бледное лицо. А эти глаза… Они смотрели на него сквозь мрак с такой отчаянной грустью.

Кто он такой? Тот, кого меньше всего ожидаешь случайно увидеть в стенах тайного монастыря?

Лука, глядя в спины проводников, почувствовал, как непроизвольно напряглись мышцы рук. Его успокаивало только одно: эти двое совсем еще мальчишки. Он знал, что в случае чего легко справится с обоими, но пока приходилось следовать за ними и подчиняться — более всего ему необходимы были ответы.

Туннель вывел их в высокое помещение с двумя колоннами, высеченными в породе и уходящими на двадцать футов вверх. Обе сверху донизу были расписаны золотыми свастиками. Когда один из проводников пересек помещение и взял из подставки горящий факел, свастики заиграли в неверном свете.

Основанием факела монах дважды постучал по двери в дальнем конце помещения. Послушался звук отодвигаемых тяжелых засовов, и дверь открылась, скрипнув на петлях. Потянуло воздухом.

— Что там? — прошептал Лука, чувствуя, как участилось сердцебиение.

Он бросил взгляд через плечо туда, откуда они пришли, спрашивая себя, сможет ли прорваться назад. Вероятно, было глупо с его стороны довериться двум проводникам, которые завели его сюда.

Из-за дверей показалось молодое лицо, и к ним вышел мальчик лет четырнадцати, высокий для своих лет. Двигался он неловко, неуверенно волоча ноги. Когда мальчик приблизился, Лука понял, что бояться нечего. Карие глаза смотрели мягко и стеснительно, на лице застыла робкая улыбка.

— Пожалуйста, — сказал он с сильным акцентом, делая приглашающее движение рукой.

— Что там? — спросил Лука.

Он видел, что внутри мерцает свет.

— Пожалуйста, — повторил мальчик; его знание английского явно ограничивалось несколькими словами.

Отступив внутрь, мальчик снова жестом пригласил Луку следовать за ним. Лука помедлил, подавляя естественное желание броситься наутек, потом пригнул голову, чтобы не удариться о притолоку, и зашел.

Он оказался в большой комнате, разноцветной и теплой. В нишах рядами стояли сотни маленьких свечей. Воск стекал на пол, образуя неровные лужицы.

Вдоль глухой задней стены, словно часовые, высились громадные золотые молитвенные барабаны. Они вздымались к потолку, золото казалось потускневшим и побитым от употребления, а священные слова, выгравированные на боках барабанов, почти стерлись. В дальнем углу виднелась большая ниша, прикрытая прозрачной ширмой, в середине которой находилось громадное изображение Будды с пронзительными глазами. Несмотря на безмятежное выражение лица, в глазах Будды было что-то такое, отчего Луке стало не по себе. Они, казалось, провожали его взглядом, как бы он ни повернулся.

Рядом с ширмой стоял Дорже, сцепив за спиной руки.

— Вы находитесь в присутствии его святейшества седьмого настоятеля монастыря Гелтанг и высокого ламы синего ордена, — пропел Дорже.

Выражение его лица стало чрезвычайно серьезным, когда он предостерегающе поднял палец.

— Не пытайтесь заговорить, пока к вам не обратятся.

Лука повернулся, услышав, как закрылась за ним дверь и металлические засовы проскрежетали по доскам. Он снова повернулся к ширме и разобрал за ней очертания сидящей на полу фигуры, которая, подавшись вперед, прошептала что-то Дорже.

— Что вы искали прошлым вечером? — перевел Дорже, поворачиваясь к Луке.

— Эй, послушайте, я видел такое…

— Что вы искали? — уже тверже повторил Дорже.

Лука несколько секунд сверлил монаха взглядом.

— Я искал Билла. Вы удовлетворены?

Лука сделал шаг в сторону ширмы и тут же отметил движение за дверями, едва различимое шевеление теней в дальнем конце комнаты. Какие-то люди наблюдали за ним. Охрана настоятеля?

Он остановился футах в десяти от ширмы.

— Вы за все это время не позволили мне даже взглянуть на него. А поскольку он едва дышал, когда мы добрались до вас, я решил проверить, как у него дела.

— И ничего другого вы не искали? — спросил Дорже.

— Разве этого не достаточно? — отрезал Лука. — Меня не интересует, что творится в вашем монастыре. Но у меня есть право видеть Билла.

Из-за ширмы донесся шепот, и Дорже наклонил голову, чтобы лучше слышать. Потом он снова выпрямился.

— Его святейшество понимает ваше беспокойство за товарища, и когда этот разговор завершится, я сразу же отведу вас к вашему другу.

— Наконец-то. Спасибо, — сказал Лука, пытаясь скрыть удивление.

— Его святейшество также заметил, что для него было большим облегчением узнать, какие причины побудили вас гулять по монастырю в одиночестве. Но он еще раз спрашивает, не искали ли вы еще что-нибудь?

Лука засунул руку в карман, и пальцы нащупали украденную им маленькую свинцовую печать. Он набрал в грудь побольше воздуха, и клубящийся дымок свечей обжег легкие.

— Оставим игры, Дорже. Я знаю, что ваш монастырь — один из тайных бейюлов. И вчера вечером я видел сокровища, которые вы храните. Мне все известно.

Дорже замер, слушая Луку.

— Я видел статуи, драгоценные камни… всё, — продолжал Лука. — Я знаю, что многие люди потратили десятилетия, чтобы отыскать ваши сокровища, но вы должны понять кое-что… Мы сюда пришли не за этим. Мы пришли в Тибет, чтобы подняться на гору-пирамиду. Нас больше ничего не интересовало, и только ради этого мы проделали весь путь. Единственная причина, по которой мы оказались у вас, это рана Билла.

Он пожал плечами.

— Вы прячете сокровища от китайцев, и это ваше дело. А мы альпинисты, Дорже. Мы любим горы. Вот и все объяснение — мы ищем лед и снег.

Дорже неторопливо кивнул.

— А как вы можете гарантировать, что, вернувшись в большой мир, не раскроете тайну монастыря? — поинтересовался он.

Лука помедлил.

— Пожалуй, вам придется поверить нам на слово, — сказал он наконец.

Дорже снова кивнул.

— Поверить, — повторил он, растягивая гласные. — Это немало. В особенности когда мы видели, как вы пользуетесь нашим доверием. Можем ли мы в самом деле позволить вам уйти, положившись лишь на ваше слово?

— Позволить уйти? — удивленно переспросил Лука.

Он снова уловил движение за дверями. Там почти незаметно переступил с ноги на ногу человек. Он попытался приглядеться, но пламя свечей было слишком ярким. В тенях под дверью таилась угроза, они словно готовились прыгнуть на него.

Несколько секунд Лука молча смотрел на Дорже, потом засунул руку в карман и вытащил печать.

— Может, это поможет, — сказал он, протягивая раскрытую ладонь. — Я взял это вчера вечером. Извините, но там были сотни, и я подумал, что вы не заметите.

Дорже вытянул шею, присматриваясь, и слабая улыбка появилась на его губах.

— Может, мы и сумеем научиться вам доверять, мистер Мэтьюс, — сказал он, и улыбка его стала чуть шире. — Может, и сумеем.

Он сделал едва заметное движение рукой, и мгновение спустя силуэты, прятавшиеся за дальней дверью, словно растворились. Лука почувствовал, что напряжение в комнате спало, но выражение его лица не изменилось. Он столько всего видел прошлым вечером, а они так и не ответили ни на один из его вопросов.

— Вы говорите о доверии, — сказал он, дерзко поднимая голову, — но держите в темноте связанных людей. Что это за монастырь, где так поступают?

— Это особый монастырь, — ровным голосом ответил Дорже. — Не сомневаюсь, то, что вы видели прошлым вечером, могло показаться страшноватым, но я вас уверяю: вам не следует нас бояться. Те ревностные поборники веры принадлежат к маргинальному течению нашей веры, мы называем его «совершенная жизнь».

— Совершенная жизнь? Но, Дорже, они связаны, как преступники!

Дорже принял менее официальную позу, черты его лица смягчились.

— Позвольте объяснить, мистер Мэтьюс. Как вам, возможно, известно, приверженцы нашей веры считают, что человек, умирая, перемещается по Колесу жизни. Если человек прожил хорошую жизнь, он на шаг приближается к состоянию полного просветления, или нирване, как мы это называем. В конечном счете мы все стремимся туда, но у многих уходят на это десятки, сотни, даже тысячи жизней. Те, кого вы видели вчера, выбрали для себя трудный и одинокий путь. Они решили посвятить каждый час своей жизни медитации в надежде, что перейдут прямо к нирване и достигнут просветления за одну жизнь.

— Но почему они связаны кожаными ремнями?

— Чтобы даже во сне сохранять позу медитации. Никто не принуждает их там находиться. Они сами выбрали свой путь.

Лука молчал, не понимая, как человек может добровольно обречь себя на долгие годы страданий.

— Я знаю, вам это кажется невероятным, — сказал Дорже, заметив выражение глаз Луки. — Но для нас вера — все. Наша религия проникает во все сферы жизни. И мы готовы на все, чтобы ее защитить.

Он сделал несколько шагов и остановился перед Лукой.

— Я должен извиниться, если вы находите нас чрезмерно скрытными, но мы проявляем осторожность только потому, что в недалеком прошлом многие из нас были уничтожены. Во время культурной революции пришли китайцы и все у нас отобрали. Даже Джоканг, самый главный наш храм, превратили в хлев, а мани, священные камни, пошли на строительство солдатского нужника. Многие тысячи наших братьев оказались в заключении, и многие умерли, отказавшись предать веру.

Глубокая морщина пересекла лоб Дорже, его глаза заволокла скорбь горьких воспоминаний.

— Один за другим они нашли и разрушили все бейюлы, все двадцать один. Все, кроме того единственного монастыря, в котором вы находитесь. И тогда наши высокие ламы приняли решение перенести все драгоценное, что сохранилось, сюда, в Гелтанг, включая и те сокровища, что вы видели вчера. Был создан наш синий орден, хранящий наследие. Сегодня, после стольких лет отсутствия в мире, мы практически забыты и рады такому положению дел. Единственное свидетельство того, что мы существуем, это синий цвет на молельных флагах на многолюдных улицах Лхасы. Поэтому, мистер Мэтьюс, если вы считаете нас скрытными, причина этого в том, что нас поставили на грань полного уничтожения.

Гелтанг — наш последний бейюл. Других нет. Если китайцы найдут дорогу сюда, у нас больше не будет укрытий.

Он сделал еще шаг, положил руку на плечо Луки и заглянул ему в глаза.

— Надеюсь, теперь вы простите нас за то, что выясняли ваши мотивы.

Плечи Луки ссутулились, он медленно кивнул.

— Тут нечего прощать. Извините меня за то, что наговорил, но просто я видел то, что видел, и решил… — Он помедлил. — Спасибо, что приняли нас, невзирая на опасность.

Дорже тепло улыбнулся, и Лука обратился к ширме.

— Вы можете нас не опасаться, — произнес он, глядя на человека, наклонившегося вперед, чтобы лучше слышать. — Мы никому не скажем об этом месте. Что бы ни случилось. Я даю слово.

Дорже пододвинулся к ширме, и Лука терпеливо ждал, пока тот перешептывается с настоятелем.

— Его святейшество в высшей степени доволен, что мы пришли к такому соглашению. Он благодарит вас за доверие.

Дорже поклонился и показал в направлении двери. Молодой прислужник отодвинул засов.

— Молодой Норбу проводит вас в ваши покои, а вечером мы навестим с вами мистера Тейлора.

— Спасибо, Дорже, — сказал Лука и, поклонившись ширме, последовал за Норбу.

Дорже дождался, когда дверь закроется, и повернулся к фигуре за ширмой.

— Вы считаете, он подозревает о правде? — спросил он.

Фигура за ширмой подалась вперед. Потом раздался голос — медленный, размеренный.

— Я считаю, что нет.

— Значит, вы желаете, чтобы мы отпустили их?

Фигура неспешно поднялась на ноги и поправила одеяния.

— Я пока не понимаю, почему они здесь, но знаю, их прислали с какой-то целью. Пока это окончательно не прояснится, они останутся в наших стенах.

Дорже низко поклонился, а фигура исчезла в невидимом коридоре за ширмой. Дорже направился к двери, на лице его снова появилось озабоченное выражение. Настоятель шел на страшный риск. Европейцы могли узнать правду в любой момент.

ГЛАВА 42

Шара быстро шла по коридору, держа на руках мальчика. Время от времени она останавливалась и пересаживала ребенка с одной руки на другую, при этом голова его перекатывалась по ее груди и с губ срывалось едва слышное бормотание. Глаза были зажмурены от боли.

Над коленкой у мальчика виднелся глубокий порез. Шара зажимала его свободной рукой, и кровь тоненькой струйкой вытекала из-под пальцев и капала на его икру.

— Мы почти пришли, Бабу, — выдохнула она, гладя растрепанные волосы. — Это просто маленькая неприятность. И только. Помни, мы должны быть тихими, как мышки.

У входа в лазарет она остановилась и вытянула шею посмотреть, что там, за открытой дверью. Она уже собиралась войти, когда увидела одного из помощников Реги в дальнем углу комнаты — его почти полностью скрывали полки. В руке он держал стеклянный сосуд с прозрачной жидкостью и смотрел в него на свет, близко поднеся к глазам и едва не касаясь стекла лицом. Шара быстро отпрянула в тень коридора, ее взгляд инстинктивно метнулся к двери, откуда она пришла.

Шара поспешила назад, миновав ряд дверей по обе стороны коридора. У себя за спиной она услышала негромкий звон стекла, поставленного на твердую поверхность, потом звук шагов. Она отодвинула засов ближайшей двери и заскочила внутрь. Комната была маленькой, с двумя аккуратными кроватями в нескольких футах друг от друга. На одной из них горбились простыни, из-под которых выглядывала голова Билла.

Шара несколько секунд постояла у двери, не сводя с Билла глаз. Он лежал лицом к стене, рука безвольно свешивалась с кровати. Простыни поднимались и опускались в ритме дыхания. Он либо спал, либо, что вероятнее, был без сознания.

Посадив Бабу на свободную кровать, она жестом велела ему молчать и принялась обшаривать деревянный шкафчик справа от двери. Внутри стояли всевозможные медицинские средства.

Через несколько секунд она повернулась к мальчику, держа под мышкой марлю, а в руках — иголку, нитку и маленькую бутылочку, до половины наполненную прозрачной жидкостью. Плеснув жидкости на марлю, она поднесла ее к порезу на ноге Бабу.

— Будет немного щипать, — прошептала она. — Но ты должен терпеть молча.

Она протянула руку и через голову сняла с шеи мальчика молельные нефритовые четки.

— Сжимай, когда станет больно.

Бабу набрал полную грудь воздуха, пальцы вцепились в четки, когда она осторожно провела марлей по его ноге, стирая кровь.

— Храбрый мальчик, — выдохнула Шара. — Теперь я наложу пару швов. Будет больно, но недолго. Ты как, сможешь еще немного потерпеть?

Бабу кивнул, но зрачки его карих глаз расширились, когда он увидел, как Шара подносит иголку к свету и продевает в ушко нить. Он еще крепче сжал четки.

Шара, чтобы подбодрить мальчика, стиснула ему плечо и наклонилась. Волосы упали ей на лицо. Когда кончик иглы проткнул кожу, нога Бабу напряглась, и он вскрикнул, но тут же обеими руками зажал себе рот. Шара метнула озабоченный взгляд в сторону двери и продолжила накладывать шов, губы ее вытянулись в трубочку от напряжения.

Она накладывала второй стежок, когда с соседней кровати раздалось шуршание. Она повернулась и увидела Билла, смотрящего на нее. Лицо у него было бледно, переносица распухла и посинела.

— Шара? — сказал он хрипловато. — Что вы здесь делаете?

— Мальчик повредил ногу, — ответила она, заканчивая последний стежок. — Упал с лестницы и поранился. Ничего серьезного. Вам лучше еще поспать.

Билл привстал на подушках и поморщился, протащив ноги по кровати. Его икры и нижняя часть бедер были забинтованы.

— Поспать? — переспросил он, и лицо его посуровело. — Что вы имеете в виду, черт возьми, — «поспать»? Почему ко мне так никто и не заглянул? Тут были два монаха, но оба ни слова не понимают по-английски. Что происходит?

Шара вздохнула и, легонько похлопав Бабу по плечу, встала. Ее взгляд скользнул по лицу Билла, она присмотрелась к синяку, оставшемуся после падения на каменную ступеньку. Правый глаз почти полностью заплыл уродливой желто-лиловой опухолью, а крепкий подбородок зарос щетиной, которая уже успела превратиться в бородку.

— Извините, Билл. Я знаю, вас оставили в неведении. Но сейчас мне нужно отнести Бабу в покои настоятеля. Он ни в коем случае не должен находиться здесь. Я вернусь и все объясню…

— Нет, Шара. — Билл едва не сорвался на крик.

Шара подняла открытую ладонь, призывая его успокоиться. Лоб Билла прочертили глубокие морщины, а когда он подался вперед, чтобы сказать что-то, от раненых ног по всему телу прокатилась волна боли, он сжал челюсти и зажмурился, борясь с нею. Наконец он все же сумел открыть глаза.

— Мы спасли вас во время метели. Уж по крайней мере, объяснить что-то вы можете?

Шара несколько мгновений молчала, погруженная в мысли. Потом она неторопливо кивнула.

— Хорошо. Вы правы. Но я могу сказать вам далеко не все — только то, что мне разрешено говорить.

— А в ваши планы входило оставить нас? Вы ведь с самого начала собирались так поступить?

— Простите, Билл. Мне очень жаль. Но вы с Лукой были моим единственным шансом — без вас я бы никогда не поднялась по стене. Мой проводник лежал больным в Менкоме, и у меня не оставалось выбора.

Она притронулась к руке Билла.

— Извините, что оказались втянутыми в эту историю. Ничего такого я не планировала.

Он посмотрел на нее и убрал руку.

— А где, черт побери, Лука? Когда я его увижу?

— Скоро, я надеюсь.

— Скоро? Что это значит?

Шара оглянулась на дверь, словно ожидая, что та в любую минуту откроется.

— Это все… очень непросто, — вздохнула она наконец. — Больше я не могу сказать. Вам придется мне поверить.

— Мне плевать, просто или непросто, — отрезал Билл, снова повышая голос.

Он медленно моргнул, чувствуя, как кружится от усилий голова.

— Шара, у меня семья, к которой я должен вернуться. Вы понимаете? Семья. Мы с Лукой уберемся отсюда, как только я встану на ноги.

Билл ухватил ее запястье и дернул на себя так, что они оказались лицом к лицу.

— Вы понимаете? — повторил он, чувствуя, как его переполняет гнев.

Он кинул взгляд на другую кровать, где сидел Бабу. Мальчик смотрел то на него, то на нее, по щекам текли слезы — неожиданная злость Билла, казалось, напугала его.

Билл отпустил Шару и медленно откинулся на подушку.

— Простите, — прошептал он. — Я не хотел кричать. Просто я схожу с ума, лежа здесь и думая обо всем.

Шара подошла к Бабу, положила руку ему на плечи и улыбнулась, пытаясь успокоить.

— Я знаю, что ввела вас в заблуждение, — сказала она, не поворачиваясь к Биллу. — Но у меня были на то веские причины. И я прошу вас хотя бы не считать мои поступки злым умыслом. Вы говорите, что надо возвращать долги… что ж, мы принесли вас сюда и лечим ваши раны. Я молю об одном: чтобы вы проявили немного терпения.

Она убрала с лица прядь черных волос. Когда она обернулась, Билл увидел, какая неимоверная усталость вдруг исказила ее черты.

— Вы и представить себе не можете, чего мне стоило доставить вас сюда. Вы не должны были видеть Гелтанг, а теперь, когда увидели… этого уже не изменить.

Билл посмотрел на Бабу, и выражение его лица смягчилось: он вспомнил собственного сына, Хэла.

— Можете объяснить ему, что я извиняюсь за крик? — спросил он.

Поднеся руку к лицу, он провел пальцами по сломанному носу, по растрескавшимся губам и улыбнулся невесело.

— Не удивлен, что он меня испугался. Видок у меня, наверное, ужасный.

Шара прошептала несколько слов по-тибетски и взъерошила мальчику волосы.

— Не беспокойтесь. Бабу, конечно, маленький, но он гораздо сильнее духом, чем может показаться. Мы вместе пересекли весь Тибет.

Слушая ее, Билл протянул руку и взял свой блокнотик со столика у кровати. Тут были и другие его вещи, включая помятую фотографию Кэти и детей. Выдрав листочек, он начал складывать его.

— Да, конечно, я не должен был срываться. Извините.

— Вам многое пришлось пережить, — проговорила Шара. — Нам всем досталось.

Билл помолчал и снова, чуть поморщившись, приподнялся на подушке — усилие далось ему не без труда. Он раскрыл ладонь — на ней лежал свернутый из бумаги лягушонок.

— Ква-ква, — вполголоса произнес он.

Шара передала лягушонка Бабу, тот взял игрушку, и страх исчез с его лица, сменившись любопытством. Мальчик надавил на бумажную голову, недоумевая, как у лягушонка двигаются ноги. Еще секунда, и нос Бабу сморщился, улыбка озарила лицо.

— Ква-ква, — повторил он, и улыбка стала шире.

Билл собрался было заговорить, как дверь вдруг открылась и в комнату сначала заглянул, а потом вошел коренастый монах. Он внимательно осмотрел всех, потом сложил руки на груди, и заиграли обнаженные бицепсы. От макушки все лицо монаха рассекал шрам.

— Дранг, — с досадой сказала Шара.

Монах не ответил. С безразличным видом он отошел чуть в сторону и замер. Шара сделала Бабу знак помалкивать, и в этот момент в комнате появилась еще одна фигура. Даже прежде, чем человек откинул капюшон, Шара узнала его. Ошибиться было невозможно: Рега.

— Тяти делек, досточтимый отец. — Шара низко поклонилась. — Ваше присутствие честь для нас.

Рега не ответил. Голова его склонилась набок, ноздри раздувались — он чувствовал резкий запах дезинфекции.

— Отец? — повторила Шара, и голова монаха резко дернулась в ее направлении.

— Мне сообщили, что в этой комнате шум, — сказал наконец Рега. — Что здесь происходит?

Шара посмотрела на Билла, а тот переводил взгляд с нее на монаха, пытаясь понять, о чем они разговаривают.

— Я зашла проведать больного, — быстро ответила Шара. — Но у меня срочные дела. Прошу меня извинить… — Ее голос смолк, потому что внимание Реги привлекло нечто другое.

Он повернул голову в сторону Бабу, сидевшего на кровати.

Старый монах двинулся к Бабу, и тот подался назад, молельные четки нервно звякнули в руке.

— Шара? — позвал он высоким испуганным голосом.

Ноздри Реги снова раздулись.

— Наконец-то я встретил мальчика. Сына губернатора Депона.

Он вытянул руку с длинными изящными пальцами.

— Подойди ко мне, дитя.

Шара натянуто улыбнулась.

— При всем уважении, досточтимый отец… Его святейшество настоятель запретил мальчику общаться с другими членами ордена. Я отнесу его назад.

— Но он же находится здесь с европейцем? А я прошу лишь познакомиться с мальчиком настолько необычным, что он даже не прошел у нас инициацию. — Губы Реги растянулись в вымученной улыбке, обнажив гнилые зубы. — Увидеть я могу только прикосновением. Ты ведь не откажешь слепому старику?

Шара помедлила секунду, быстро посмотрев на Дранга, стоявшего у дверей. Его внимание, казалось, целиком поглощали нефритовые четки Бабу. Наконец он повернул голову и встретился с ней взглядом, после чего сделал шаг в сторону и загородил дверной проем.

Шара помогла Бабу слезть с кровати, и когда Рега подошел, мальчик стоял неподвижно, вытянув руки вперед.

— Стой спокойно — досточтимый отец хочет познакомиться с тобой, — сказала Шара, чувствуя напряжение в собственном голосе.

Костлявая рука Реги прошлась по щекам мальчика, по затылку, переместилась на подбородок. Когда пальцы коснулись закрытых глаз Бабу, четки выпали из руки мальчика и звякнули об пол. Наконец Рега распрямился, сжав пальцы.

— Ты говоришь, что ты сын губернатора, но я готов утверждать, что ты родился на плоскогорье. Скажи мне, дитя, когда ты попал в Лхасу?

— Послушайте, отец, он всего лишь ребенок, — возмутилась Шара. — Он слишком мал, чтобы отвечать на вопросы.

— Слишком мал или не может ответить? — парировал Рега. — За последнее время произошло столько неправильного, что я сам решаю…

Его прервали чьи-то быстрые шаги. В дверях появился молодой монах, обвел всех в комнате безумным взглядом, потом быстро поклонился и согнулся, уперев руки в колени и стараясь перевести дыхание.

— Отец, я должен поговорить с вами.

Рега повернулся, скрипнув зубами.

— Подожди, нетерпеливое дитя, — прошипел он, поднимая палец. — Я занят.

— Отец, выслушайте! Случилось нечто ужасное.

Рега помедлил секунду, потом движением руки приказал Дрангу следовать за ним. Он вышел из комнаты, и одеяния развевались за его спиной. Когда его шаги затихли в коридоре, Билл приподнялся на кровати.

— Что это было?

— Объясню позднее, — мгновенно ответила Шара и подхватила на руки Бабу. — Извините, Билл, мне не стоило приносить его сюда. Я вернусь. Обещаю.

Она пошла с Бабу к двери, но тот стал вертеться на руках, взгляд его был прикован к полу.

— Шара, подожди! — воскликнул он, шлепнув ее по плечу.

— Не сейчас, — рассеянно сказала Шара. — Нужно торопиться.

Бабу продолжал вырываться, но она уже выбежала в коридор, оставив Билла одного в комнате, где вдруг воцарилась тишина.

Два часа спустя кто-то осторожно отодвинул засов на дверях комнаты Билла.

Дверь чуть приоткрылась, и Билл, почувствовав сквозняк, шевельнулся во сне, но не проснулся. В комнату беззвучно вошел Дранг. Он не сводил глаз с Билла, шрам, рассекавший лицо монаха, блестел на свету. Он сделал несколько шагов, и его войлочная обувь тихо шлепала по каменному полу.

То и дело посматривая на кровать, он присел и принялся шарить руками по полу. Наконец он нащупал четки, которые искал, и, бросив последний взгляд на спящего Билла, отступил к двери.

В коридоре он поднес четки к ближайшей лампаде и в тускловатом свете увидел серебряную подвеску и причудливый знак на ней. Он правильно сделал, что вернулся за четками.

Он уже встречал этот знак прежде.

ГЛАВА 43

— Держите крепче.

Эти слова донеслись до Чэня откуда-то снизу. Ноги его были широко расставлены, он одними согнутыми руками вытаскивал веревку. Он кряхтел от напряжения, его мощные плечи подавались вперед с каждым рывком. Мгновение спустя показался Чжу, его руки в перчатках цеплялись за стену, а веревка, закрепленная на поясе, плотно натянулась.

Чэнь смотрел, как Чжу поднимается к карнизу. Он окинул взглядом лицо капитана: черные глаза, тонкие сжатые губы. Чжу был белым как полотно. Казалось, он вот-вот потеряет сознание.

Свернув веревку, Чэнь отер лоб рукавом плотной зимней куртки. Он практически протащил капитана по всей отвесной стене, и, несмотря на разницу в весе, далось ему это нелегко. По мере того как они поднимались, Чэнь все больше укреплялся в мысли, что Чжу в таком восхождении является балластом: его взгляд нервно перепрыгивал со скалы на веревку, с веревки на скалу.

Это казалось невероятным, но объяснение Чэнь видел только одно: Чжу боится высоты.

— С вами все в порядке, сэр?

Чжу помолчал немного. Он вскарабкался на карниз и прижался спиной к скале.

— Далеко еще? — пробормотал он.

Чэнь поднял голову и посмотрел, как солдаты парами поднимаются по расщелине. Они были уже недалеко от вершины, примерно в сотне метров.

— Минут двадцать, не больше.

Чжу кивнул. Он пытался перевести дыхание, на верхней губе собрались мелкие капельки пота.

Чэнь с любопытством смотрел на него несколько секунд. Трудно было поверить, что это тот самый человек, который приказал убить монаха в Драпчи или изнасиловать девочку в лхасском штабе. Чжу поймал взгляд подчиненного, и лицо его посуровело.

⇐ Предыдущая 10 11 12 13 141516 17 18 19 Следующая ⇒