Кодекс Союза «Волшебные Штаны» 11 страница

– Я хочу, чтобы ты за меня меньше волновалась, но не забывала обо мне. Я хочу, чтобы ты по мне скучала, когда я уеду в университет, но не грустила. Я хочу, чтобы ты не менялась, но не чувствовала себя одинокой. Я хочу время от времени уходить от тебя, но чтобы ты никогда не уходила. Нечестно, правда?

Кристина пожала плечами:

– Ты дочь, я мать. Это не всегда честно. – Она засмеялась: – Что‑ то не помню, чтобы ты меняла себе подгузники.

Кармен засмеялась в ответ.

– Да, и самое главное. – Кармен повернулась лицом к маме. – Я хочу, чтобы ты была счастлива.

Эти простые слова опустились на них мягким облаком. Кармен придвинулась ближе, чтобы мама погладила ей спинку.

Би!

Посылаю тебе Штаны, которые дарят любовь

И чудеса. Я словно живу в другом мире. Знаю, ты поймешь, Би. Я не имею в виду всякие нежности, хотя и в них я сейчас лучше разбираюсь. Я имею в виду, что испытываю бесконечное счастье, которое граничит с бесконечной болью. Я боюсь быть такой счастливой. Я боюсь жить на пределе.

Но ведь ты со мной, правда, Би? Эх, хотела бы я быть такой же храброй, как ты.

Целую,

Лена

Если раньше было очень тяжело ждать и хотеть, то теперь стало просто невыносимо. Лене казалось, что чем больше она думает о Костасе, тем дольше тянутся часы.

Лена жила не для себя. Случилось то, чего она всегда боялась. Но потом Лена решила, что такова, наверное, плата за любовь.

Когда он позвонил в понедельник, она бессознательно поглаживала телефон. Вместо того чтобы повесить трубку, она бы с удовольствием хоть сутки слушала дыхание Костаса.

Когда он позвонил во вторник, она игриво хихикала полтора часа, подозревая, что настоящая Лена заперта в шкафу с кляпом во рту.

Он не звонил в среду, а когда позвонил в пятницу, голос у него был странный – какой‑ то чужой.

– Боюсь, я не смогу приехать на выходные.

Лена чуть не потеряла сознание.

– Почему?

– Мне… мне, наверное, придется вернуться.

– Куда вернуться?

– В Грецию.

Она ахнула:

– С твоим дедушкой все в порядке?

Он помолчал немного:

– Думаю, да.

– Тогда почему? Что случилось? – Она была слишком настойчива, но не могла сдержаться.

– Дома есть другие дела, – медленно ответил он. – Я объясню, когда сам разберусь. – Он не хотел новых вопросов.

– Что‑ то плохое? Все будет в порядке?

– Надеюсь.

Перед Лениным мысленным взором пронеслись все несчастья, которые могли стрястись.

– Мне пора, – сказал он. – Я бы очень хотел с тобой еще поговорить, но мне пора.

«Подожди! » – хотела закричать Лена.

– Я люблю тебя, Лена.

– Пока, – с тоской сказала она.

Он не может вот так вот взять и уехать! Она умрет без него! Когда они снова увидятся? Лену успокаивала только мысль, что ждать надо до пятницы.

Как же она ненавидела эту неясность и собственное бессилие. Ей казалось, что Костас вырыл огромную яму на дороге ее жизни и она вот‑ вот туда упадет.

В дверях появилась Эффи. На ней были кроссовки для бега.

– У тебя все в порядке?

Лена покачала головой. Она закрыла глаза, чтобы не плакать.

Эффи подошла ближе:

– Что случилось?

Лена вздохнула и с большим трудом, тихо произнесла:

– Оказалось, что быть любимой Костасом гораздо тяжелее, чем быть ему безразличной.

– Ваши внуки сюда приезжали, да? – спросила Бриджит Грету за завтраком.

Бабушка ела тост.

– О да. Каждое лето, пока им не исполнилось семь. А когда они были совсем маленькими, я каждую зиму приезжала к ним на полтора месяца.

– А почему перестали? – спросила Бриджит.

– Потому что Марли попросила меня не приезжать.

– Почему, как вы думаете?

Грета вздохнула:

– У них тогда все как‑ то разладилось. Марли не хотела, чтобы кто‑ нибудь вмешивался, даже я. Я хотела воспитывать детишек по‑ своему, а Марли и Франц и слышать об этом не желали.

Бриджит опечалилась:

– Грустно.

– Ох, девочка. – Грета села поудобнее. – Ты даже себе не представляешь, как грустно. Марли любила своих детей, но ей приходилось тяжело. Она ложилась в постель сразу после обеда, а когда им было лет по восемь, то и после завтрака. Она начинала разбирать стиральную машину, а потом уходила, и белье так и лежало, пока Франц не вспоминал о нем.

Бриджит прижала ладонь к щеке. Небо затянулось тучами, и на кухне стемнело. Бриджит вспомнила, как мама целыми днями лежала в кровати. Вспомнила, как та расстраивалась, если у Бриджит в волосах застревали травинки или если она пачкала босоножки. Бриджит приучилась стирать сама, потому что из прачечной одежда не возвращалась неделями.

– А почему они… перестали приезжать? Я имею в виду дети.

Бабушка поставила локти на стол:

– Если честно, я ужасно ссорилась с Францем. Я знала, что Марли попала в беду, и все время за нее волновалась. Франц закрывал глаза на то, что прекрасно видела я. Я говорила, что Марли нужно показаться врачу, а Франц не соглашался. Я говорила, что ей необходимы лекарства, но Франц снова не соглашался. Он был ужасно зол на меня и тут же забрал детей. Он сказал, чтобы я перестала звонить и оставила Марли в покое. А я просто не могла.

Бриджит заметила, что у Греты дрожат губы. Бабушка судорожно сжимала старческие, в коричневых пятнах руки.

– А я не зря беспокоилась. Не зря, потому что…

Бриджит встала так стремительно, что чуть не уронила стул.

– Я кое‑ что забыла сделать наверху. Простите, Грета. Мне надо идти.

Не оглядываясь, Бриджит поднялась по лестнице. Первое, что она увидела в мансарде, была коробка, та, в которую она ни разу не заглядывала. В самых страшных своих снах Би превращалась в Пандору. Она представляла себе, что эта коробка – черная дыра между сегодняшним днем и ее детством, и если Би ее откроет, то провалится внутрь и умрет.

Бриджит лежала в постели и слушала, как за окном воет ветер. Она ненадолго уснула, а проснувшись, снова посмотрела на коробку. Небо все темнело.

Ветер распахнул ставни. На фоне серого неба даже пол казался серым. Би полюбила эту комнату. Она чувствовала себя здесь даже лучше, чем дома, но закрытая коробка не давала ей покоя. Би подошла и открыла ее. На самом деле все не так уж страшно, и если не сейчас, то когда? Бриджит должна была узнать все до конца.

Сверху лежали фотографии счастливой молодой семьи. Марли, Франц и их светловолосые ребятишки – в машине, в зоопарке. Би больше интересовали фотографии бабушки и дедушки. Вот одна, где Би сидит на плечах у дедушки и ее рот перемазан джемом. Она улыбнулась, увидев снимок «Золотых Пчел». Вот она с мальчишеской стрижкой в обнимку с Билли Клайном. Дальше их с Перри детское творчество – рисунки, комиксы. Бриджит выкинула их.

На самом дне лежали снимки, которые Марли, по‑ видимому, посылала своей матери в те годы, когда перестала ее навещать. Серьезные Бриджит и Перри в начальной школе. А вот забавное фото «сентябрьских», сделанное по окончании четвертого класса. Тибби улыбается беззубым ртом, Би в маминых бусах, которые доходят ей до пупка, Кармен с отвратительной прической а‑ ля Дженнифер Энистон. И только Лена выглядела хорошо – но на то она и Лена.

Последний снимок оказался самым грустным. На обратной стороне было написано число – это было за четыре месяца до маминой смерть Бриджит решила, что Марли послала фотографию Грете, чтобы та убедилась, что с дочерью все в порядке. Но как же все было не в порядке! Марли ужасно похудела. Белая кожа на ее липе казалась высушенной как пергамент, на губах застыла слабая, неестественная улыбка. Правда, к тому времени Марли уже разучилась улыбаться. Она несколько театрально сидела на скамейке в парке, словно долго продумывала позу.

Бриджит была в восторге от яркой, сногсшибательно красивой Марли, но эту женщину на фотографии она помнила лучше.

Бриджит встала. Руки и ноги ее затекли. Надо бы прогуляться. Небо было темным, как ночью. Би попыталась включить свет, но безрезультатно. Из‑ за грозы отключили электричество.

Би спустилась вниз и увидела Грету сидящей на корточках в углу кухни с фонариком в руке.

– У вас все в порядке? – спросила Бриджит.

На Гретином лбу блестели капли пота.

– У меня поднялся сахар. В такой темноте невозможно сделать укол.

– Я подержу вам фонарик, – не раздумывая, предложила Бриджит.

Бриджит, сжимала фонарик в руке и, едва дыша, словно загипнотизированная, смотрела, как Грета вводит шприц под кожу. Внезапно свет заплясал по комнате. У Би затряслись руки, она уронила фонарик, и тот стукнулся об пол.

– Простите! – закричала Би. – Я сейчас его достану. – Но тут у нее подкосились ноги, и она упала.

– Девочка, не волнуйся! Я нашла, – с тревогой в голосе сказала Грета, но Би услышала эти слова откуда‑ то издалека. Она попыталась подняться, но не могла даже сфокусировать взгляд. Задыхаясь от ужаса, девочка встала на четвереньки, потом выпрямилась и выбежала из дома во двор. Бабушка звала ее, но Би не откликнулась. Она бежала вперед и вперед.

Она бежала к реке по своей обычной дорожке. Слезы текли по ее лицу и смешивались с дождем, который лил как из ведра. Би вспомнила про плащ, оставленный в автобусе, и ей стало еще хуже.

Она бежала и бежала, а когда поняла, что больше не может, упала на мягкую землю у берега реки. Она лежала, выпуская воспоминания из подвалов памяти, потому что больше не могла их сдерживать.

Вот мама с иглой под кожей, бело‑ голубой кожей. Ее длинные желтые волосы рассыпались по полу. Вот ее лицо, застывшее навсегда, не оживающее даже от крика, душераздирающего крика Бриджит. Она кричала, а мама оставалась неподвижной. Она кричала и кричала, пока кто‑ то не пришел и не забрал ее.

Так все и было. Так все на самом деле закончилось.

Голубь и голубка одной породы. А вы что, не знали?

Бриджит Вриланд

* * *

Незадолго до рассвета Бриджит побрела домой.

Она вошла через черный ход и как сомнамбула направилась в ванную, приняла горячий, обжигающий душ, завернулась в полотенце и спустилась на кухню. Бриджит налила себе большой стакан воды и села в одиночестве и полной темноте.

Она устала. Она была опустошена. Она чувствовала себя так, будто умерла.

Бабушка вошла очень тихо и села за стол напротив Бриджит. Она не произнесла ни слова.

Спустя полчаса, а может, и больше Грета достала из кармана расческу и встала. Она принялась расчесывать мокрые волосы Бриджит, нежно и медленно, распутывая их так ловко, словно только этим и занималась всю жизнь. Бриджит размякла, вспомнив, как много раз бабушка причесывала ее – всегда терпеливо, всегда с любовью.

Бриджит закрыла глаза и мысленно перенеслась на много лет назад. Грета варит внучке овсянку, хотя должна была бы спать, готовит сироп от кашля, если девочка болеет, и учит ее играть в карты, а когда Би жульничает, отворачивается.

Когда шелковистые волосы Бриджит наконец‑ то стали гладкими, взошло солнце и заиграло на золотых прядях. Грета поцеловала девочку в голову.

– Ты знаешь, кто я, ведь так? – спросила Бриджит слабым голосом, не оборачиваясь.

Она почувствовала, что Грета кивнула.

– И давно?

Снова кивок.

– Все время?

– Ну, не с первого дня, – ответила Грета, чтобы не расстраивать великую конспираторшу Би. – Ты моя Золотая Пчелка. Я не могла этого не знать.

Бриджит призадумалась:

– Даже несмотря на то, что я покрасилась?

– Ты – это ты, какого бы цвета ни были твои волосы.

– Но ты ничего не говорила.

Грета ласково погладила внучку по плечу:

– Я знала, что ты должна сама выстроить наши отношения.

Грета была права. Она всегда знала, что нужно внучке.

Благоухающая, с гладкими волосами, размякшая Бриджит поднялась к себе в мансарду и свернулась клубочком в постели. Она давно не чувствовала себя так спокойно.

Все это время она помнила только о той маме, которая не могла ее любить, но теперь она узнала маму, которая могла и любила.

В середине августа Лена вставала утром и ложилась спать вечером. Иногда она ходила на работу, реже – ела, видела Кармен и слушала Кармен. Пару раз натянуто поговорила с Тибби. Когда звонила Би, Лены, к счастью, не было дома. Она не любила сообщать плохие новости.

Костас вернулся в Грецию. Он ничего не объяснил. Когда Лена спросила, что она сделала не так, он сильно огорчился, кажется, в первый раз за все это время.

– Нет, Лена. Ну конечно, нет. Ты все делаешь правильно, – взволнованно сказал он. – Ты лучшее, что могло случиться в моей жизни. Никогда – слышишь, никогда! – ни в чем себя не вини.

Его слова почему‑ то не убедили Лену.

Он обещал, что будет постоянно писать и звонить. Правда, Лена знала, что часто звонить он не сможет, потому что это стоило безумных денег. Костасу и в голову бы не пришло разорять дедушку. Интернета у них, конечно же, не было.

Что ж, назад – к письмам. Пытка такая изощренная, которая не пришла бы в голову самому жестокому палачу.

«Я боюсь, что не справлюсь», – часто думала Лена. Но что же делать? Разлюбить его? Не получится. Перестать думать о нем? Перестать постоянно хотеть быть рядом с ним? Она уже слишком далеко зашла.

– Лена, у тебя все нормально? – спросила ее мама однажды за завтраком.

«Нет! Ненормально! »

– Да, конечно, – ответила она.

– Ты так похудела. Лучше бы ты мне все рассказала.

Лена тоже считала, что так было бы лучше, однако знала, что ничего не получится. Слишком уж они отдалились друг от друга, особенно после той истории с Юджином.

Кармабелла : Тиб. Видела сегодня Брайана на мотоцикле. Чуть в него не влюбилась. В смысле, в Брайана. Он красивый. Не шучу.

Тибберон : Шутишь. Или ошибаешься.

Кармабелла : А вот и нет.

Тибберон : А вот и да.

Бриджит хотелось двигаться, и двигаться очень быстро. Она долго не выходила из дома, разгуливала по нему в Гретиных тапочках, а бабушка готовила ей лимонад и расчесывала волосы. Просто у Бриджит очень давно не было мамы! Обычно, если Бриджит спала по двенадцать часов, это означало, что она заболела. Но теперь в эти длинные тихие ночи с тихими снами Бриджит чувствовала, что выздоравливает.

Она несколько раз вымыла голову и с удовольствием отметила, что остатки коричневой краски наконец‑ то исчезли. Бриджит надела кроссовки и вышла на улицу.

Было немного прохладнее, чем обычно, и поэтому дышалось легко. Уровень воды в реке значительно поднялся из‑ за постоянных ливней, и Бриджит проваливалась в мокрую землю. Сегодня Би могла пробежать хоть миллион километров, но решила повернуть обратно после пяти. Деревья, казалось, тянулись каждым листочком к небу, и душистые магнолии тоже. Весь мир радовался такому прекрасному утру.

– Эй! – Бриджит не оглянулась. – Эй! – снова окликнул кто‑ то, и Бриджит поняла, что это ее.

Она остановилась. Это был Билли. Он махал ей с лужайки. Отсюда можно было увидеть его дом.

Би вспомнила, что не надела кепку, впрочем, это уже не имело никакого значения.

– Ты… какая‑ то другая, – сказал Билли, внимательно изучив Бриджит. – Ты что, покрасилась?

– Да нет, скорее, наоборот.

Он не понял.

– Это мой натуральный цвет.

Билли как‑ то странно смотрел на нее.

– Ты ведь меня знаешь, Билли.

– Вот и мне так кажется.

– Меня зовут не Гильда.

– Да?

– Да.

Он мучительно вспоминал.

– И не Миа Хамм.

Он засмеялся, продолжая ее рассматривать.

– Ты Би, – сказал он наконец.

– Да.

Он радостно, изумленно, счастливо улыбнулся.

– Слава Богу, не ДВЕ девчонки в Берджесе могут надрать мне задницу на футбольном поле.

– Только одна.

Он постучал себя по лбу:

– Я был уверен, что знаю тебя.

– А я была уверена, что знаю тебя.

– Да уж, я‑ то не менял себе имя.

– Да ты и сам не изменился.

– Ты… – Он посмотрел на нее. – Тоже не изменилась.

– Забавно, – рассмеялась она.

Они медленно пошли вдоль реки.

– Почему ты не говорила, кто ты на самом деле? – спросил наконец Билли.

Хороший вопрос, но отвечать на него почему‑ то не хотелось.

– Ты знаешь, что у меня умерла мама? – спросила Бриджит.

Он кивнул:

– Да, здесь служили по ней мессу, и я надеялся, что ты приедешь.

– Я ничего не знала об этом.

– Я много думал о тебе. – По его глазам было видно, что это правда. – И мне было очень грустно. В смысле, из‑ за твоей мамы.

Они шли, и их руки время от времени соприкасались. До этого они говорили лишь о футболе, но оказалось, что Билли вырос и научился быть серьезным.

– Я хотела вернуться сюда, – нарушила она молчание. – Хотела увидеть Грету и больше узнать о маме, но… оставаться невидимкой, что ли.

Билли, казалось, все понял.

– А теперь уже нет, – добавила она.

Билли очень внимательно посмотрел на нее, но Би решила сменить тему.

– Ну что, вы обыграли команду Декатура? – спросила она, с изумлением отметив, что говорит с алабамским выговором.

– Мы продули.

– Плохо. В субботу, да?

– Нет, в воскресенье, – поправил он. – Со счетом три – один. Парни решили: это потому, что ты не пришла.

Бриджит улыбнулась. Правильно решили.

– Я сказал им, что попрошу тебя стать нашим официальным тренером.

– Может, лучше неофициальным? – пошутила Бриджит.

Билли не принял шутку:

– Нет, тренер, больше нам проигрывать нельзя.

И еще ты должна приходить на разминку. У нас же финальный матч в выходные!

– Обещаю, – сказала она.

В конце дорожки юс пути расходились. Билли легонько сжал руку Би и сразу отпустил.

– С возвращением, Би.

Тибби точно надо было выползти из своей комнаты. Она уже три дня не видела солнечного света и всухомятку – молоко давно кончилось – съела все хлопья и мюсли, которые купила в столовой. Тибби не нужны были ни душ, ни чистая одежда, ни даже расческа, но есть приходилось.

Она бродила по коридору и размышляла о некоторых фрагментах своего нового фильма, как вдруг столкнулась нос к носу с Брайаном.

– Брайан? – радостно закричала она и, поддавшись порыву, обняла его. – Я так счастлива, что ты приехал!

– Я прослушал твои сообщения.

Она опустила голову.

– Причем все, – добавил он.

– Прости, пожалуйста.

– Все в порядке.

– Эй, а куда девались твои очки? – Когда вопрос слетел с губ, Тибби с изумлением призналась себе в том, что Кармен права: Брайан действительно был очень‑ очень симпатичный. Внезапно у нее возникла ужасная мысль.

– Только не говори, что купил линзы. – Если Брайан стал таким же, как все, что тогда будет с этим миром?

Брайан посмотрел на нее как на сумасшедшую.

– Нет. Очки разбились. – Он потер переносицу. – И теперь я ничего не вижу.

Тибби облегченно засмеялась. Как же здорово, что они помирились!

– Пойдем в кафе, я угощаю.

– Конечно.

У входа Тибби увидела Кауру и на мгновение струсила. Алекс, наверное, уже сообщил всему колледжу, что Тибби сошла с ума.

На Кауре была стильная кожаная юбка, а на Тибби пижамные штаны и запачканная чернилами майка. Брайан испытующе посмотрел на Тибби. Каура отвернулась, делая вид, что не заметила дикую парочку.

Тибби разозлилась на свою трусость.

– Привет, Каура, – сказала она. – Я, кажется, не знакомила тебя со своим другом Брайаном. Каура, это Брайан. Я уже говорила, что он мой друг?

Каура быстро огляделась по сторонам. Она не хотела, чтобы кто‑ нибудь видел, что она разговаривает с девочкой в пижаме. А Тибби вдруг смутилась совсем по иной причине: Брайан выглядел в высшей степени представительно, а она ужасно.

Каура, неестественно улыбнувшись в ответ на Тиббины излияния, поспешила уйти.

В кафе Тибби хотелось познакомить Брайана со всеми, кого она знала, но, к сожалению, из знакомых рядом оказалась только Ванесса. Ванесса села к ним за столик и пообещала показать Брайану своих зверей.

– Он милый, – прошептала она Тибби, когда Брайан пошел за апельсиновым соком.

Первое письмо пришло через восемь дней, и Лена сразу поняла, что оно не содержит ничего хорошего. Письмо было легким и тоненьким, а размашистый почерк Костаса уменьшился раза в два.

Лена, любимая,

Мне тяжело тебе писать. У меня большие неприятности. Я тебе все объясню, когда пойму, как с ними разобраться. Прости. Знаю, тебе нелегко.

Пожалуйста, не оставляй меня пока.

Костас

После своего имени холодной подписью он написал еще что‑ то, но чернила почему‑ то выцвели.

«Я люблю тебя, Лена, – нацарапал он в самом низу. – И не смогу разлюбить, даже если бы захотел».

Лена внимательно перечитала письмо со странным чувством отчуждения. Что все это значит? Лена думала об этом несколько дней, но так и не пришла к какому‑ либо выводу.

Костас любит ее, но должен разлюбить, значит, что‑ то случилось. Может, снова заболел его дедушка? Это грустно, но не помешает их отношениям. Если Костасу надо остаться в Ойе, Лена найдет способ приехать туда следующим летом, а то и на Рождество.

Лене казалось, что она падает в колодец. Никто не смог удержать ее от падения, и она знала, что приземляться будет очень больно.

Она ждала и падала, падала и ждала.

Следующее письмо было еще хуже.

Дорогая Лена,

Мне больше нельзя думать о тебе. И я не хочу, чтобы ты думала обо мне. Прости.

Когда‑ нибудь я тебе все объясню, и, надеюсь, ты поймешь.

Костас

А вот и дно колодца. Лена ударилась о него, но не разбилась. Она просто лежала и смотрела в никуда. Где‑ то наверху был свет, но она его не видела.

Бездны горя, волны счастья.

Джон Леннон, Пол Маккартни

* * *

– Добрый день, это Дэвид?

– Да. А кто это?

– Это Кармен Ловелл. Помните, дочка Кристины?

Он помолчал.

– Привет, Кармен. Зачем звонишь? – Он говорил настороженно и сердито.

Он знал, что Кармен изрядно постаралась, чтобы испортить его отношения с Кристиной.

– Хочу вас попросить о большом одолжении.

– Ну‑ ну… – Это прозвучало скептически и насмешливо.

– Вы не могли бы сегодня заехать за мамой в семь и отвезти ее в «Тоскану»? Столик заказан на имя Кристины.

– Ты что, ее секретарь? – спросил он. Он имел право сердиться, и Кармен даже понравилось, что он не спешит вступать с ней в мирные переговоры.

– Нет, – парировала Кармен. – Но вы расстались из‑ за меня. А теперь я хочу все исправить, если, конечно, смогу.

Он снова помолчал.

– Что, правда? – Он не мог в это поверить.

– Правда.

– Твоя мама хочет меня увидеть? – сказал он неожиданно робко, будто боялся спугнуть свое счастье.

– Не задавайте глупых вопросов. Конечно, хочет. – Кармен еще не обсуждала это мамой. – А вы‑ то хотите?

Дэвид выдохнул:

– Да, хочу.

– Она по вам скучала. – Кармен не могла поверить, что сказала это, но восстанавлить любовь оказалось гораздо интереснее, чем разрушать.

– Я по ней тоже скучал.

– Отлично. Желаю вам хорошо провести время.

– Спасибо.

– И еще, Дэвид…

– Да?

– Простите меня.

– Ладно, Кармен.

Тибберон : Ты говорила с Леной? Я за нее волнуюсь.

Кармабелла : Я ей уже два дня названиваю. Я тоже волнуюсь.

Лена сидела на складе в магазине. Она знала, что надо привести себя в нормальное состояние, но не могла. Она сидела, обхватив руками колени, и чувствовала, что постепенно сходит с ума. Сначала она делала всякие странные вещи, теперь ее охватило безразличие.

Сегодня она говорила с Тибби и дважды с Кармен. Лена злилась, что они не могут сказать что‑ то такое, от чего ей станет легче. Правда, она начала понимать, что легче ей не станет ни от чего на свете.

Лена ковыряла ноготь на ноге до тех пор, пока не почувствовала острую боль. Только физическая боль была свидетельством того, что она еще жива.

В примерочную кабинку прошла женщина с кучей одежды. Лена с отрешенным видом наблюдала за ней. Она видела, как женщина пытается задернуть занавеску до конца, не зная, что пока это никому не удавалось.

Раздался легкий кашель.

– Простите? – Голос был робким. – Как вы думаете, это нормально смотрится?

Женщина стояла босиком на коврике. Серое шелковое платье обтягивало худенькое тело с острыми ключицами. Лицо женщины было бледным, на руках и шее выделялись голубые вены. Но платье точь‑ в‑ точь подходило по цвету к ее огромным, прелестным глазам. Оно не очень‑ то смотрелось, но, наверное, лучше, чем что бы то ни было в этом магазине.

Лена никогда не понимала, почему у всех, кто обращается к ней за помощью, одинаковый молящий взгляд. Но теперь она знала почему. Они надеялись. Они верили, что еще не прошли весь путь от принцессы обратно к Золушке.

Этой покупательнице тоже нужна была поддержка. Внезапно Лена поняла, кто эта женщина. Миссис Граффсман, мама Бейли! Миссис Граффсман не знала Лену, но Лена много о ней слышала. Она потеряла дочь, единственное дитя. Она больше не была ничьей мамой. По сравнению с ее болью боль Лены почти ничего не значила.

На лице миссис Граффсман читалась мольба, и Лена не смогла отмахнуться как обычно.

– Это платье… вы в нем… такая красивая! – Слова эти она произнесла легко, словно выдохнула. Они были самыми правдивыми и искренними словами в ее жизни.

В один прекрасный день, когда Бриджит вернулась с пробежки, дома ее ждала посылка. Би быстро разорвала пакет.

Штаны! Они снова у нее! Бриджит взлетела наверх по лестнице, сорвала с себя одежду и запрыгнула под душ. Не настолько она сумасшедшая, чтобы надевать Волшебные Штаны после десятикилометровой пробежки по летней жаре. Би наскоро вытерлась полотенцем и надела чистое белье. «Пожалуйста, налезьте » – взмолилась она и легко натянула Штаны. «А‑ а‑ а‑ ах! » Как же в них хорошо! Бриджит станцевала ликующий танец, потом она побежала вниз и повторила свои пляски вокруг дома.

– ДА! – закричала она, потому что было здорово снова стать самой собой.

Она положила руки на бедра, ощущая глубокую, прочную связь с Кармен, и Леной, и Тибби и такую сильную любовь к ним!

«Все отлично! – хотела она закричать так громко, чтобы они услышали. – Теперь у меня все будет хорошо! »

Грета с улыбкой посмотрела на Бриджит, когда та пулей пронеслась обратно на третий этаж. Содержимое последней коробки еще валялось в углу. Бриджит уже приготовилась собрать все это в кучу и выкинуть, как вдруг заметила желтый конверт, которого раньше не видела. Внутри была фотография. Бриджит глубоко вдохнула и пообещала себе не сойти с ума, что бы там ни было изображено.

На ступеньках у дома сидела девочка лет шестнадцати, настоящая красавица, с широкой улыбкой и копной золотых волос. Сначала Бриджит решила, что это мама, но, присмотревшись, засомневалась. Фотография слишком старая, да и лицо немного другое…

Бриджит спустилась вниз.

– Бабушка! – позвала она.

– Я здесь, – откликнулась Грета. Она приводила в порядок маленький садик за домом.

Бриджит показала фотографию:

– Кто это?

Грета взглянула.

– Я, – ответила она.

– Ты?

– Конечно.

Еще какое‑ то время Бриджит изучала снимок.

– Ты была красавицей, бабуля.

– Тебя это что, удивляет? – спросила Грета, изо всех сил стараясь казаться обиженной. У нее это плохо получалось.

– Да нет. Ну, совсем чуть‑ чуть.

Бабушка наступила Бриджит на ногу, и та счастливо расхохоталась.

– Какие у тебя были необыкновенные волосы.

Бабушка легонько стукнула ее по лбу.

– А от кого, ты думаешь, вы их унаследовали, мисс? – игриво спросила она.

– Мне всегда казалось, что от Марли. Мне всегда казалось, я во всем на нее похожа, – серьезно ответила Бриджит.

Грета тут же поняла настроение внучки.

– Да, у вас с ней много общего.

– Например?

– Ты такая же смелая, такая же самостоятельная и, вне сомнения, такая же красивая.

– Правда? – Это волновало Би больше всего.

– Ну, конечно. В какой бы цвет ты ни красилась.

Грета продолжила поливать цветы.

– Но чем‑ то ты сильно отличаешься.

– Например? – снова спросила Бриджит.

Грета задумалась:

– Смотри, как ты преобразила мансарду. У меня на душе становилось тепло, когда я видела, с каким усердием и терпением ты работаешь. Твоя мать, царствие ей небесное, не могла ни на чем сосредоточиться. Ее хватало на полчаса.

Бриджит вспомнила, как быстро мама выходила из себя. Ее раздражали книга, передача по радио, собственные дети.

– Она легко сдавалась, правда? – спросила Би.

⇐ Предыдущая 6 7 8 9 10 111213 14 15 Следующая ⇒