Легенда третья: Ведьма 5 страница

⇐ ПредыдущаяСтр 18 из 22Следующая ⇒

– У тебя нет силы?

– Нет, – он замотал головой. – С этим все в порядке. У нас все хорошо получается… Но безуспешно… Понимаешь, Мама?

– Да. Понимаю.

– Я боюсь, что Рона бесплодна.

– Или ты сам.

– Или я…

– У тебя были связи с другими женщинами?

Кустук смутился еще больше. Ведьма успокоила его:

– Не волнуйся, об этом кроме меня никто не узнает.

– Да. Я спал с другой женщиной. Но тогда я еще не был женат.

– У нее нет от тебя детей?

– Нет‑ нет, – поспешно заверил он. – Мы не хотели, мы делали все, чтоб…

– Понятно, – прервала его ведьма. – Может у тебя были какие‑ нибудь болезни?

– Нет, Мама. Я здоров.

– Как часто вы… – ведьма сделала неприличный жест рукой.

– Почти каждую ночь.

– Слишком часто.

– Мы пробовали по‑ всякому.

– Что ж… Мне надо будет тебя осмотреть. И Рону.

– Когда?

– Завтра.

– Хорошо, мы придем.

– Думаю, я смогу вам помочь.

– Я люблю ее.

– Рада слышать. Возможно, ей потребуется поддержка.

– Все, что угодно.

– И еще одно…

– Да? – Кустук изобразил внимание.

– Вопрос оплаты.

– Деньги?

Ведьма поморщилась:

– Нет. Конечно же, нет. Ты должен знать, что обычно я не беру денег.

– Что же тогда?

– Услуга… Когда твоя жена забеременеет, ты окажешь мне услугу. Если она забеременеет… Я посредственная знахарка. К тому же еще совсем молодая.

– Все, что скажешь, Мама.

Несколько минут ведьма пристально разглядывала молодого мужчину, сидящего перед ней. Кустук, смущенный столь явным интересом, потупился, не зная, что сказать и надо ли вообще открывать рот.

– Ты хороший человек, Кустук, – произнесла наконец ведьма. – Я знаю тебя и твоих родителей. А Рона – хорошая девушка…

– Спасибо за добрые слова.

– Это не просто слова. Это правда… Я беременна.

Он вздрогнул, поднял глаза, гадая, для чего она говорит это. И именно ему…

– Да?

– Четвертый месяц. Я знаю, у меня девочка. Ее зовут Таура.

– Хорошее имя, – похвалил Кустук.

– Она дочь ведьмы. И ты понимаешь, что это значит.

– Она сама станет ведьмой.

– Да. Но я не хочу лишать ее детства. Я не хочу, чтоб она жила так, как когда‑ то жила я. У моей дочери будет нормальная семья – и мать, и отец, и братья, и сестры. До поры, до времени…

– И кто будет ее отцом? – спросил Кустук, уже зная ответ.

– Ты, – ведьма ткнула пальцем в его сторону. – Ты станешь ей отцом, а Рона – матерью. Ваша родная дочь станет ей сестрой, а сын – братом. Это то, о чем я прошу. Такова плата за лечение. Согласен?

Кустук какое‑ то время молчал, потом сказал неуверенно:

– Я… я не могу решать это один.

Ведьма кивнула.

– Понимаю. Поговори с женой и приходите завтра. Я буду вас ждать.

– Хорошо, Мама, – мужчина встал, склонил голову, прощаясь.

– Иди, – взмахом руки отпустила его ведьма.

Кустук поднялся, шагнул за порог, но в дверях остановился, обернулся. Спросил:

– Ты заберешь ее потом к себе?

– Да. Она станет ведьмой. Ведь она моя дочь.

Он хотел еще что‑ то сказать или спросить, но, постояв в нерешительности несколько секунд, в конце‑ концов промолчал и вышел из избы, тихо прикрыв за собой дверь.

Ведьма подошла к окну.

Кустук быстро уходил прочь.

Она положила руку на живот и негромко сказала:

– Смотри. Это идет твой папа.

И тут она вспомнила настоящего отца своей еще нерожденной девочки.

Ты костлявая…

Она вспомнила Тина. Его руки, лицо, глаза. Его светлые волосы, всегда пахнущие речной водой.

Его убила лошадь, которую он собирался подковать. Ударила копытом точно в переносицу. Раздавила лицо. Проломила череп.

А ведь она знала уже тогда, что так случится. Знала раньше. Когда он лежал с ней под ночным небом…

Он был уже мертв, когда касался ее груди. Когда целовал губы. Гладил бедра.

Костлявая…

Уже тогда она знала. Только не хотела поверить собственному знанию.

– Твой папа – мертвец, – прошептала ведьма и тихо заплакала.

Кустук скрылся за деревьями.

Ведьма запнулась обо что‑ то и едва не упала. Заныл ушибленный палец.

– Теперь ноготь слезет, – безучастно констатировала она, прощупывая ступню сквозь плотную кожу сапога.

Она присела на поваленный ствол, поросший мхом, достала из кармана засохший ломоть лепешки. Отламывая по маленькому кусочку, она долго пережевывала эрзац‑ хлеб и разглядывала звезды, видные сквозь частые прорехи в скелетах крон.

Ей подумалось, что если и есть в мире нечто неизменное, то это звездное небо. Бледная полоса Млечного Пути, знакомые рисунки созвездий – это вечно. Звезды все те же, что и десять лет назад, и пятьдесят, сто… Проходит человеческая жизнь, сменяются поколения, а небо – вот оно – все так же мерцает неугасающими искрами, блистает недосягаемыми бриллиантами… Так было всегда. Так будет…

Будет ли?

Если так было всегда, значит ли это, что так будет вечно?..

Лепешка кончилась. Только сухие крошки остались на ладони. Ведьма поднесла руку ко рту, вдохнула жесткие крупицы хлеба. Вновь глянула на небо.

Быть может, звезды это остатки миров? Мельчайшие крошки, рассыпанные по небу. Острые, колкие. Крошки, оставшиеся после… После чего? После Великого Сотворения? Или после Великого Разрушения?.. А есть ли разница? Для Сотворения всегда необходимо Разрушение. А Разрушение невозможно без Сотворения. Это замкнутый круг, это правило, на котором держится весь Мир.

Уничтожение и Созидание…

Ведьма смотрела в черную бездну, полную мерцающих звезд. Она отстраненно размышляла, и не понимала, о чем думает. Это были не ее мысли. Это было постороннее знание, которое она не была готова принять.

От Млечного Пути оторвалась маленькая искорка, покатилась по небосводу, медленно, будто слеза по щеке. И – странно – падающая звезда была алой. Красной, словно рубин, словно бусинка крови. Ведьма никогда раньше не видела алых падающих звезд. А, быть может, она просто не обращала внимания на их цвет?

Звезда потухла.

Кто‑ то умер… – подумала ведьма. – Когда умирает человек, его звезда срывается с неба и гаснет, словно искра над костром… Но почему тогда звезды так редко падают? Смертей намного больше. Намного… Должно быть, не у каждого человека есть звезда. Есть ли она у меня?

А у Тауры?

Звезды падают, но рисунок на небе от этого не меняется. Млечный Путь не редеет. И созвездия все такие же. Почему? Как это может быть?..

Ведьма сползла с мшистой коряги и охнула – затекшие ноги пронзила судорожная боль. Она нагнулась, растирая бедра, икры. Невольно вспомнила вновь:

Костлявая! Сплошные мослы!

– Видел бы ты меня сейчас, Тин, – пробормотала она.

Может и видит, подумала ведьма. Смотрит откуда‑ нибудь с неба и все видит. Все знает. Все. Даже то, что ты не уберегла его ребенка. Нашу дочь…

Смотрит!

Она вздрогнула. По спине пробежал холодок.

За ней следят!

Медленно ведьма выпрямилась, осторожно обернулась. Всмотрелась в тени меж деревьев. Там прятались десятки страшилищ. Кусты, коряги, камни – неверный свет луны уродовал их, превращал в монстров. Поди высмотри среди них настоящее чудовище…

И тут она увидела – во мраке сверкнули глаза. И пропали.

Ведьма вцепилась в посох. Затаила дыхание.

Долго напряженно ждала.

Но больше ничего не случилось…

По крайней мере, теперь она знала, что ее преследует не человек. Это были глаза зверя.

Она шла всю ночь, и к утру ее стал одолевать сон.

Какое‑ то время она боролась с наваливающейся дремотой, и, как ей казалось, вполне успешно, а потом, как‑ то внезапно, вдруг, она очнулась от неожиданного сильного удара и не сразу поняла, что случилось.

Она лежала на земле, лоб саднил, ниточка жидкой старческой крови щекотала правый висок. В ушах ровно гудело, перед глазами метались черные мушки. А высоко в небе плыли облака, и, глядя на них, ведьма удивилась, что как‑ то смогла прозвевать рассвет.

Она села, протерла глаза, встряхнула головой, сильно ущипнула себя за бок, чтоб взбодриться. Вытерла кровь со свезенного лба.

Видимо, все‑ таки заснула. Прямо на ходу. И головой впечаталась в ствол старой, уже наполовину засохшей ольхи.

Долго ли она шла вот так, вслепую, словно лунатик?

Еще повезло, что не свалилась в какой‑ нибудь овраг или яму. Переломала бы ноги и все! Так и осталась бы в этом лесу…

Ведьма долго ругала себя, хлопая ладонями по тощим коленям, а потом поняла, что все ругательства произносит вслух, в полный голос и разозлилась еще больше.

– Вставай! – скомандывала она себе и рывком поднялась на ноги. – Идем до полудня! Там передохнем!

Впрочем, где‑ то в глубине души она знала, что и в полдень отдыха не получится. Обманывать себя было удобней. Обманутой легче идти.

Так она и брела до самой ночи, сперва убеждая себя, что устроит привал в полдень, а потом, когда полдень наступил, она выторговала у себя еще три часа, затем еще два… Она шла, шла и шла, мотаясь из стороны в сторону, словно пьяная, чудом не падая с ног.

Когда стемнело, ведьма на четвереньках заползла под мшистые лапы ели, шалашиком нависшие над землей, свернулась калачиком на сухих осыпавшихся иголках в ложбинке среди мощных корней и мгновенно заснула. Ее уже ничто не волновало – ни отсутствие огня, ни нехватка еды, ни неведомый зверь, преследующий по пятам… Ведьма знала, что лучшее средство от голода и страха – это усталость.

Утром она проснулась от холода, перекусила остатками хлеба и рыбы, запила водой из текущего неподалеку ручья и продолжила свое изматывающее путешествие.

Дом, оставшийся далеко позади, казался теперь не более чем красивой сказкой.

Лес кончился неожиданно.

К тому времени ведьма уже потеряла счет дням.

Она продиралась сквозь плотные заросли какого‑ то кустарника, похожего на шиповник, руками закрывая лицо от колючих ветвей, и потому ничего перед собой не видя. И вдруг заросли кончились. Наклонившаяся вперед ведьма потеряла опору и вывалилась из кустов, беспомощно растянувшись на земле.

Какое‑ то время она лежала неподвижно, не в силах пошевелиться. Потом подняла голову, медленно осмотрелась. И коротко что‑ то каркнула. Если бы кто‑ то оказался рядом в тот момент, то он ни за что бы не догадался, что это хриплое карканье было криком радости.

Лес кончился!

Ведьма лежала на краю пашни.

А на той стороне подпаренного поля виделись аккуратные домики. Из труб тянулись к небу прозрачные сизые дымки. Окна пламенели отблесками заката, и казалось, что внутри изб бушует пожар.

Примерно через полчаса ведьма, собравшись с силами, поднялась на ноги и поковыляла по неровным комьям пашни к недалекой деревне. Не прошла она и четверти пути, как вновь затылком почуяла пристальный взгляд. Остановилась, обернулась.

– Покажись! – крикнула в лес.

Теперь уже преследователю не спрятаться. Негде. Впереди только поля и луга, селения и дороги.

Ведьма стояла долго, опершись на побитый сосновый посох. Ждала. Отдыхала. Незаметно стала засыпать. Потом вдруг опомнилась, встрепенулась. Глянула на небо – сколько времени прошло? – сердито плюнула в сторону леса и заспешила, заторопилась к маленьким деревенским домикам. К людям.

И в тоже мгновение позади раздался тоскливый вой. Каркая, взлетели с пашни серые вороны, закружили над полем, над спотыкающейся ведьмой, торопящейся к спасительному жилью.

Вой оборвался на пронзительной ноте.

И ведьма поняла, что преследователь вышел из леса.

Она отбросила мешающий посох и побежала, неуклюжая, словно старая подраненная перепелка. Она боялась обернуться и знала, что ей не уйти – уже слышала дыхание приближающегося зверя, но все еще на что‑ то надеялась.

– Люди! – крикнула она – Помогите!

До ближайшего дома оставалось не более полусотни шагов.

– Эй! – выкрикнула она, и споткнулась о вывороченный камень. Ударилась больным пальцем с почерневшим ногтем. Покатилась по земле, взвыв от боли и от обиды.

Зверь налетел на нее, обдав вонью. Схватил за одежду, дернул, отскочил. Вновь бросился.

Ведьма закричала, замахала руками, заколотила ногами. Откатилась в сторону, повернулась к врагу.

Волк!

Одной рукой она уцепилась за загривок зверя, локоть другой глубоко сунула в зубастую пасть. Только бы не дать добраться до горла! Попыталась перевернуться, подмять волка под себя, но зверь вырвался, отскочил, запрыгал вокруг ведьмы, заметался из стороны в сторону. И только тут она увидела волчье порванное ухо и шрам на шее, еще не закрытый шерстью.

– Ты! – крикнула она, схватила горсть земли и швырнула в сторону танцующего волка. – Ты! Сволочь! Гад!.. – она ругалась, кидала комья и камни, брызгала слюной, бушевала. – Так это ты! Волчья кровь! Сучье племя!..

А волк скакал кругом, принимая все за игру.

Постепенно ведьма успокоилась, в последний раз плюнула в сторону зверя и кое‑ как поднялась на ноги. Она была полностью опустошена и ко всему безразлична. Все силы поглотила вспышка ярости.

– Ладно, пойдем, если уж так… – слабым голосом проговорила ведьма, пытаясь отряхнуться. – Зверюга ты бестолковая!

В тридцати шагах от них поле заканчивалось и начинались деревенские изгороди.

По всей деревне дружно лаяли собаки, почуяв чужака. Волк убежал, но ведьма знала, что он вернется, стоит только выйти за околицу.

Она постучала в окошко крайнего дома. Прохрипела:

– Есть кто, хозяева? – Язык ворочался с трудом.

Отдернулась занавеска, показалось женское лицо.

– Что надо? – глухо донеслось сквозь стекло.

– Еды.

– Сейчас, – занавеска вновь задернулась, но не плотно. Сквозь оставшуюся щелочку был виден стоящий на подоконнике горшок с кустом цветущей герани. Ведьма села на завалинку. Прикрыла глаза. Подбородок сам уткнулся в грудь.

Заскрежетал отодвигаемый засов. Скрипнули ступени.

– Иди сюда, – окрикнули ведьму с крыльца. А она уже не могла двинуться. Руки, ноги будто стали чужими, отнялись. Веки склеились. Все звуки словно бы доносились с опозданием, слышались глухо и невнятно.

– Ну, что ты там? Померла?

Ведьма стала медленно клониться вперед. Краем сознания она понимала, что падает, и ничего не могла поделать.

– Я сплю, – сказала она, но слова заглохли еще в гортани. – Сплю, – повторила она мысленно и мешком повалилась на траву.

Очнулась она в доме. Открыла глаза и увидела низкий закопченый потолок. Он колыхался, таял, расплывался.

Все тело ныло: каждая мышца, каждое сухожилие. Пошевелиться было невозможно.

– Сколько прошло времени? – спросила она в пустоту. – Я давно здесь?

Ей никто не ответил. И ведьма вновь впала в забытье.

Ее разбудил стук.

– Хозяин? – негромко позвала она, вообразив, что это домовой гремит посудой на кухне.

Стук прекратился.

– Проснулась? – спросил заботливый женский голос. – Есть будешь?

– Буду, – отозвалась ведьма, все еще не совсем понимая, где находится.

– Сейчас…

Было тепло, мягко и сухо. Сладко пахло топленым молоком и свежим ржаным хлебом. Потрескивал огонь в печи. Где‑ то на улице драли глотки петухи, изредка лениво тявкали собаки.

Ведьма нежилась. Ей казалось, что она сейчас спит, что ей все сниться, а стоит только открыть глаза, как сон кончится. И снова возникнет лес, безграничный, холодный, сырой. Зверь, идущий по пятам…

Волк!

Она разом вспомнила все. Перепаханное поле. Схватку с волком. Деревенские дома. Изгороди. Окно. Горшок с цветущей геранью…

Она отбросила в сторону одеяло, села в кровати, осмотрелась.

Широкая светлая комната, низкий потолок. У противоположной стены еще одна кровать: аккуратно заправлена, застелена цветастым покрывалом, взбитые подушки сложены ровной горкой. Возле входной двери – большой шкаф. Рядом вешалка. На полу тряпичные дорожки. Дощатая перегородка, за ней виден угол кухни – дышащая жаром печь, умывальник над бадьей, полки, скамья… На всех подоконниках цветы: герань, мокрец, столетник. Сами окна наполовину задернуты чистыми льняными занавесками. А за занавесками, за окнами – утро…

– Сколько я здесь?

– Третий день, – отозвалась женщина из‑ за перегородки.

– Я… спала?

– Как убитая.

– Все время?

– Пару раз просыпалась, – женщина вышла с кухни, вынесла на деревянном подносе кружку с молоком и большой ломоть хлеба, щедро намазанный янтарным медом, – но все равно ничего не понимала. Бормотала невесть что… Я уж было подумала, ты никогда в себя не придешь. Не оправишься… – Она поставила поднос на кровать, сказала: – Ешь.

Ведьма взяла хлеб, поднесла к лицу, вдохнула аромат. Улыбнулась.

– Как тебя зовут, хозяйка?

– Мира.

– Хорошее имя.

– А тебя?

– Меня?.. Ну… Я привыкла обходиться без имени.

– Но должна же я к тебе как‑ то обращаться.

– Зови меня Мамой.

– Мамой? – женщина покачала головой. – Нет. Лучше я буду звать тебя Странницей.

– А чем плоха Мама?

– Моя мама умерла.

Ведьма промолчала, не зная, что сказать. Принялась за еду.

Молоко было горячее и сладкое. Сверху плавала коричневая пенка.

– Вкусно!.. – сказала она, когда кружка опустела и хлеб был съеден до последней крошки. – Я не Странница. Зови меня ведьмой.

Женщина вздрогнула. Глянула искоса. Взяла поднос. Унесла его на кухню, спряталась за перегородкой.

– Не бойся меня, – сказала ведьма. – Я не сделаю тебе ничего плохого и скоро уйду.

Женщина на кухне гремела посудой.

– Не буду задерживаться… Я уйду сегодня. Сейчас же, – ведьма спустила ноги на пол. – Где моя одежда?

– Я хотела ее выстирать, но там было так много всего… – Мира вышла из‑ за перегородки, прислонилась к теплому боку печи, вытирая руки полотенцем.

– Ты ничего не трогала? – встревожилась ведьма.

– Нет. Подумала, что лучше пусть все останется на месте.

– Правильно.

– А ты настоящая ведьма? – осторожно справилась хозяйка.

– Настоящая?.. – переспросила ведьма и пожала плечами, не зная, что на это ответить. – Обычная…

– В соседней деревне тоже есть знахарка. Одна‑ единственная на всю округу – потому к ней лечиться отовсюду идут. Но только она обижается, когда ее ведьмой называют.

– Я не обижусь. Принеси мою одежду.

– Да, конечно. Сейчас.

Мира повесила полотенце на гвоздик, вбитый в стену, и вышла в сени. Через минуту она вернулась с ворохом одежды в руках.

– Тяжело. Как ты это носишь?.. – сказала она, положив тряпки на кровать.

– Привыкла.

Ведьма долго перебирала одежду, тщательно проверяя карманы: не выпало ли что, не пропало ли? Потом встала – ее мотнуло в сторону, – и начала одеваться. Мира наблюдала за ней.

– Ты устала, – констатировала она. – Тебе надо отдохнуть. Издалека идешь?

– Да.

– Останься.

– Нет. Мне надо идти. Дальше будет легче.

– У тебя есть еда?

– Нет.

– А деньги?

– У меня никогда не было денег. И не будет. Они мне не нужны.

– Но что ты будешь есть?

– Я ведьма.

– Ведьмы не едят?

Вопрос остался без ответа.

Ведьма оделась и спросила:

– Ты слышала что‑ нибудь о Змеином ручье?

– Нет… – ответила Мира, выдержала паузу и неуверенно добавила: – Не знаю. Не помню. Вроде бы, нет… Ты идешь туда?

– Да. Может быть, кто‑ нибудь знает что‑ то?

– Если хочешь, я поспрашиваю в деревне.

Ведьма на мгновение задумалась. Уточнила:

– Сколько времени на это уйдет?

– Точно не могу сказать. Постараюсь обойти всех сегодня. Если не успею к кому‑ то, то спрошу завтра… Оставайся…

– Ну, не знаю… – ведьма колебалась.

– Я только что хлеб испекла. Вечером пироги будут.

– Ты одна живешь?

– Да… Одна. Уже давно…

– С чем пироги?

– С грибами.

– Ну… хорошо… – ведьма сдалась. – Я задержусь на один день. До завтра.

– Принести еще молока? – спросила Мира и тихонько улыбнулась, довольная своей маленькой победой.

– Неси! – согласилась ведьма. – И хлеба с медом тоже… А потом я еще подремлю. Устала.

– Давно ты одна? – спросила ведьма за обедом.

– Давно, – ответила Мира. – Я еще была совсем девчонкой, когда моих родителей не стало.

– Что с ними случилось?

– Их убили…

– Понимаю… Извини…

– Ничего. Я привыкла.

Они неторопливо хлебали наваристый куриный бульон и открыто с приязнью разглядывали друг друга.

– Я ведь не местная, – сказала Мира. – Моя деревня была далеко отсюда. А после смерти моих родителей я какое‑ то время жила в Городе. Но там мне не понравилось.

– Почему?

– Не знаю, – Мира пожала плечами. – Шумно. Грязно. Каменные дома. Людей много. Все это постоянно давит, мешает как‑ то… У меня там голова часто болела. Вот и ушла снова в деревню. Хотя и работа была, и жилье.

– А муж?

Мира вздохнула.

– Не сложилось как‑ то.

– Вот и у меня тоже… не сложилось….

– Был у меня хороший человек. Мне с ним так хорошо было… – Мира отложила ложку и задумалась, облокотившись на стол.

– И что же? – с интересом спросила ведьма.

– Ушел к другой. Вот тогда я окончательно и решила бросить Город.

– Не жалеешь?

– Его?

– Что ушла.

– Нет. Не жалею. Здесь хорошо.

– А его вспоминаешь?

– Уже нет. Раньше вспоминала. Злилась. А теперь… – она махнула рукой.

– И так больше никого и не нашла.

– Не нашла… Да и не искала особенно. А сейчас уж и подавно, годы не те.

– Какие твои годы, – улыбнулась ведьма. – Тебе еще рожать и рожать.

– Ну, не знаю. Как судьба распорядится.

– Судьба в этих делах плохой помощник. Давай я тебе поворожу.

– Нет, не надо, – Мира замотала головой.

– Почему?

– Боюсь я, – она извиняюще улыбнулась, немного отдвинулась от стола, от ведьмы и повторила: – Боюсь.

– Глупая! Чего же тут бояться?

– Нет, не надо. Пожалуйста.

– Как скажешь, хозяйка… А может тебя приворотной травки дать? И наговор нашептать?

– Нет, нет. Ни к чему мне это.

– Ну, ни к чему, так ни к чему…

Ведьма, наклонив тарелку к себе, дохлебала бульон. Мира из глянянного горшка черпаком выловила кириное крылышко и отдала гостье. Второе крылышко положила в свою миску.

– Ходила, спрашивала, пока ты спала, – сказала Мира, когда ведьма принялась объедать мясо с косточки. – Никто ничего не знает. Сейчас опять пойду, еще не у всех побывала… А он далеко, Змеиный ручей этот?

Ведьма пожала плечами.

– У нас ведь люди далеко не ездят, – сказала Мира. – Живем своей землей, ничего нам не надо. А если что‑ то и потребуется, то в соседнем селе на базаре все можно купить.

– Далеко село‑ то?

– Далеко. Два дня пути, если пешком и напрямик.

– Ну, это совсем рядом. А деревни поближе есть?

– Есть. Вон прямо по дороге, если сейчас выйти, то к вечеру первая и будет.

– Одна у вас здесь дорога?

– Одна.

– И вот еще что… – ведьма глянула в окно. Около дома Миры, возле самого крыльца, возникала из ниоткуда тоненькая тропка. Уже через два дома она набиралась сил и превращалась в утоптанную дорогу, уходящую в бурую степь, точно на юго‑ запад. Кто знает, может Вигор был здесь?..

– Да? – напомнила о себе Мира. Ведьма перевела взгляд на нее.

– Ты поспрашивай так же, не проходил ли через вашу деревню старый колдун. Лет десять назад. Или даже больше.

– Хорошо. Спрошу. Только ведь давно это было, вспомнят ли?

– Должны. Он такой… видный… Старый, однорукий, лысый колдун с большими ушами…

– И железными кольцами в них, – подхватила Мира.

– Ты его видела? – встрепенулась ведьма, отложила наполовину обглоданное куриное крылышко.

– Да. Давно.

– Где?

– Он жил в деревне на холме. В лесу. Там и другие старики были. Я помню, одного звали Урс. А остальные…

– Дварф, Би, Кречет, Ланс. И Вигор. Колдуна зовут Вигор. Я ищу его.

– Он жив? Так может он и сейчас там?

– Нет. Я оттуда иду. Сейчас в деревне никого… – ведьма запнулась, вспомнив домового, – никого не осталось. Вигор ушел.

– Я с трудом его вспоминаю. Это было так давно… – Глаза Миры затуманились. – Уже почти ничего не помню, все так смутно… Я была не в себе, бежала, до смерти напуганная, усталая… Ночь. Дождь. Наткнулась на дом, долго стучала, теряя силы… Потом я уже в комнате. Урс с мечом. Огромная собака… Утром они меня накормили, Урс и остальные старики, а когда я уходила, дали плащ. Помню, я звала их с собой, но они остались… Значит ты ищешь колдуна?

– Да. Всю свою жизнь.

– Зачем?

– Он убил мою дочь.

В комнате стало тихо. Они долго смотрели друг на друга, потом Мира негромко сказала:

– Извини.

– Ничего, – ведьма криво усмехнулась, – я привыкла.

Они еще помолчали.

– Сколько ей было? – спросила Мира.

– Не исполнилось и десяти.

– Совсем маленькая.

– Да.

Мира встала, собрала со стола посуду, унесла на кухню.

– Помочь? – крикнула ведьма ей вслед.

– Не надо.

– Я не могу бездельничать.

– Тогда покорми кур. Зерно на дворе в ящике, вареная картошка в печи, черствый хлеб в мешочке за печью. Картошку поруби, хлеб размочи, все смешай. Корыто в курятнике. А я сама пойду по домам, спрашивать про ручей.

– И про колдуна.

– И про колдуна… – согласилась Мира. И уже стоя в дверях, добавила: – Знаешь, а он мне не показался страшным. Совсем наоборот. Он был словно старый добрый волшебник, усталый и печальный. Подавленный. Чем‑ то озабоченный…

Плачущий, – послышалось ведьме, и опять ей захотелось заткнуть уши, как тогда, когда она разговаривала с домовым. Но на этот раз она сдержалась, только скрипнула зубами и повторила едва слышно, повторила для себя, не для Миры:

– Он. Убил. Тауру…

Мира вернулась через пару часов. Ведьма сидела на лавке и бездумно глядела в окно.

Уже вечерело – дни стали совсем короткие. Длинные тени протянулись от оголившихся деревьев к домам, легли на бревенчатые стены, на скаты низких крыш.

На дороге посреди деревни ватага ребятишек гонялась за черной дворняжкой. Потрепанная грязная собачонка затравлено огрызалась, припадала к земле, скулила и все пыталась вырваться из окружения, спрятаться где‑ нибудь. Ей не нравилась такая игра. Зато сорванцы веселились вовсю, визжали, размахивали деревянными мечами и игрушечными палицами…

– Никто ничего не знает про Змеиный ручей. И колдуна никто не видел, – отчиталась Мира.

– Что ж, так и должно быть, – задумчиво отозвалась ведьма, – иначе все было бы слишком просто…

Мира села рядом, отодвинула горшок с цветком, тоже облокотилась на подоконник.

– Что ты с ним сделаешь, когда догонишь?

– Догоню ли?.. – сама у себя спросила ведьма. – Иногда мне кажется, что колдун не существует. Что он просто тень, призрак моей памяти… Оправдание моего существования… – она пробормотала еще что‑ то неразборчивое, сделала неопределенный жест и замолчала надолго, ушла в себя.

– И все же, что ты сделаешь, если догонишь его? – переспросила Мира.

– Что? – ведьма не расслышала вопрос.

– Что ты хочешь с ним сделать? Убить?

– Не знаю. Наверное, нет… Я лишь посмотрю на него и коснусь ладонью. А что из этого выйдет, я не могу знать. Знаю только, что колдун сделается Проклятым… Нельзя предугадать, как подействует проклятие. Быть может, Проклятый потеряет разум, а может начнет заживо гнить. Или же он станет видеть души убитых им людей, и будет переживать их мучения… Я не знаю…

Ведьма говорила как‑ то безразлично, отстраненно, а Мире вдруг показалось, что в комнате сгустилась тьма и стало нестерпимо холодно.

– Как страшно… – негромко пробормотала она и вздрогнула, услышав собственный голос.

– Страшно? – усмехнулась ведьма. – А потерять единственную дочь – это не страшно? Видеть десятки убитых, твоих хороших знакомых, соседей – это не страшно? И знать, что еще сотни чужих людей также убиты в других деревнях…

– И это все он? – трепеща, спросила Мира.

– Да… Колдун сам дал мне Силу, он пробудил во мне Ненависть. Теперь я должна вернуть это ему. Таково правило: зло всегда будет наказано, так как оно порождает ненависть. Только так!

– Иногда ненависть можно победить добром, – едва слышно произнесла Мира.

– Добро? – ведьма усмехнулась. – Никакое добро не способно вернуть мне мою девочку.

– Месть тоже не вернет ее.

– Месть расставит все на свои места.

– На какие места?

– Месть дает успокоение.

Мира осуждающе покачала головой:

– Ты много старше меня, – сказала она, – и знаешь столько, что мне даже не представить. Но я думаю, что ты ошибаешься. Только смирение может принести успокоение, но не месть.

– Так говорят слабые, – фыркнула ведьма.

– Да, – согласилась Мира, – но именно в смирении сила слабых.

– У меня достаточно другой силы, – ведьма рывком встала на ноги, – чтоб оставить смирение прочим. И давай прекратим этот разговор. Нам незачем спорить.

⇐ Предыдущая 13 14 15 16 171819 20 21 22 Следующая ⇒