Благодарности 8 страница

Снизу к ее комнатам наверху ведет длинная лестница, но, вместо того чтобы подняться, она опирается о дверной проем, преграждая мне путь.

– Я могу войти?

Она медлит несколько секунд.

– Конечно.

Я поднимаюсь за ней в кухню и вижу на столе пустую бутылку из‑ под вина и два стакана.

– Ой, я не вовремя? У тебя кто‑ то есть?

Я оглядываюсь, только сейчас осознавая ее нежелание меня впускать.

– Кейт, у тебя все хорошо?

Раздается какой‑ то истеричный смех, и она странно смотрит на меня, а я подношу руку ко рту. Джесси явно смущена. Ее глаза то и дело возвращаются к дверям спальни.

– Там кто‑ то есть! Это…

Я поворачиваюсь к закрытой двери и чувствую, как Джесси прикасается к моей руке.

– Кейт, пожалуйста…

Ее теплая ладонь лежит на моем локте с каким‑ то сочувствующим намеком. Новый ночной наряд, картина, что висит на стене в ее коридоре, она такая же, как возле монитора Пола… Я резко толкаю дверь, и кто‑ то накрывается с головой одеялом. За эти дни я просто погрязла в уловках и загадках. Я хватаюсь за одеяло и стягиваю его, словно срываю пелену, которая отделяет меня от правды. И лицом к лицу сталкиваюсь с незнакомым лысым голым мужчиной. Тот факт, что это не Пол, ничуть не уменьшает моей злости.

– Вам стоило бы быть со своей женой, – шиплю я.

– Кейт…

Он выглядит таким испуганным, словно его застукала собственная жена.

– Блин, но ему правда стоит сейчас быть с ней.

– Кейт! – На этот раз голос Джесси звучит гораздо громче и настойчивее. Она оттаскивает меня назад в кухню. – Что ты делаешь?

– А что ты делаешь, мать твою?

Ее бледное лицо становится багровым. Она разъярена, и сильнее, чем я когда‑ нибудь видела.

– Живу своей жизнью, и если тебе это не нравится, то мне чертовски жаль!

Ее слова приводят меня в чувство. Я начинаю плакать, а она скрещивает руки на груди.

– Прости меня, я не это имела в виду.

Но она лишь внимательно смотрит на меня.

– Можешь простить меня?

Ее молчание говорит «нет» громче, чем любые слова.

– Я подумала, что это Пол!

Джесси набирает полные легкие воздуха, но прежде, чем успевает что‑ либо сказать, я перебиваю ее:

– Пол завел роман. Или у него был роман.

Я говорю и плачу одновременно, не в состоянии рассказать ей остальное и выложить свои настоящие страхи и подозрения. Но не только этот мужчина в спальне сдерживает меня. Рыдания в доме лучшей подруги… Интересно, способна ли наша дружба сохранить секрет, что я держу в себе? Я не знаю, настолько ли она крепкая. Может быть, рассказав об этой проблеме, я так и не почувствую облегчения.

Джесси вздыхает:

– И ты прости.

– Ты не понимаешь…

– Ты имеешь в виду, я не могу понять?

– Нет, я не это имею в виду.

– Именно это.

Враждебность вернулась, мы двигаемся в неправильном направлении.

– Я забралась в его офис, чтобы найти доказательства этого. Меня арестовали, и я провела эту ночь в тюрьме.

У меня снова начинается истеричный смех.

Матери, которых я знаю, будут ошарашены и вытаращат глаза от таких невероятных новостей, но темп жизни Джесси таков, что она считает это обычным делом.

– Ты любишь его?

Мои всхлипывания прекращаются, и я пристально смотрю на нее.

Люблю ли я? Могу ли я любить мужчину, который убил кого‑ то? Должна ли я? Разве любовь не безусловна? Я открываю рот, чтобы ответить, но не знаю, что сказать.

– Кажется, ты сомневаешься. – Пауза. – Если ты любишь его, борись. Если нет, уходи.

– Уходи?! – Я качаю головой. – Все гораздо сложнее.

– Вовсе нет.

Открывшаяся дверь спальни прерывает ее речь. Высовывается мистер Женатик, завернутый в старый халат Джесси.

– Адам, это Кейт.

Он робко кивает.

– Муж Кейт завел интрижку, – добавляет Джесси, объясняя, почему я здесь в такое странное время и в таком состоянии.

В эту секунду я безоговорочно ее люблю. Адам смотрит в пол, словно надеется, что там чудесным образом появится дыра, в которую он сможет провалиться. Джесси так и не поняла, что мое появление здесь сильно напоминает сцену, которую однажды закатит ему его собственная жена.

– А знаешь, Кейт, может быть, это и хорошо.

– Да как это вообще…

– Это делает Пола человеком. Он не идеален, и у него есть те же недостатки, что и у всех нас. Не пойми меня превратно, но ты сама вознесла Пола на пьедестал. И как он ни пытался, но просто не смог постоянно стоять там по стойке смирно и в конце концов упал.

Адам протягивает мне платок. Маленький добрый жест, за который я ему очень благодарна.

– Ты даже не удивляешься этому.

Я сморкаюсь и одновременно вижу, как Джесси пожимает плечами. Я замираю.

– Что?

Она откидывается назад и смотрит на меня.

– Ты знаешь что‑ то, чего не знаю я?

Она снова колеблется, на этот раз на секунду дольше.

– Я…

– Рассказывай!

– Да нечего рассказывать.

– Есть.

Джесси смотрит на Адама, потом переводит взгляд на меня. И делает недовольную гримасу.

– Мне казалось, что ты это знала.

– Знала что?

– Господи, Кейт, вспомни, как вы встретились!

– Все равно не понимаю.

– Он жил с Элоидой, когда встретил тебя. – Я непонимающе смотрю на нее. – Паг рассказал мне… ох, это все было так давно, сейчас это не имеет значения…

– Что именно Паг сказал тебе?

Джесси мнется, скрещивает и снова опускает руки, словно пытается найти удобное положение.

– Что ты была не первой. Он изменял Элоиде и до тебя. И не один раз.

Глава 20

Элоида прислала мне открытку с пожеланиями скорейшего выздоровления. После того как я ушиблась возле такси, ее муж отвез меня домой и у нас с ним первый раз был секс. И это уже не были мои галлюцинации. Я открыла конверт, и на первой странице открытки в стиле пятидесятых курсивом было написано: «Правильные женщины редко входят в историю». А внутри она написала, чтобы я побольше флиртовала с докторами. Я захромала в свою спальню и легла на помятые простыни, на которых еще сохранились следы спермы и пота Пола. Он уже оставил у меня свою футболку; теперь началась миграция одежды и туалетных принадлежностей в мою квартиру – он метил территорию. Я уткнулась головой в подушку и вдохнула его запах. К тому времени я уже совсем поправилась. Элоида написала, что она надеется, что я скоро встану на ноги. А у меня в голове мелькали образы, как я опускалась на эту постель, как Пол двигался внутри меня, а я все кричала, кричала, кричала… Мне следовало знать, что для того, чтобы стать таким мастером, нужна большая практика. Много‑ много практики.

Проснувшись утром после нашей первой внебрачной ночи, я увидела, что он застегивает рубашку и поднимает с пола свой пиджак. Он выглядел как человек, которому не терпится начать день, его тело истощено, а голова заполнена.

– Куда ты собираешься?

– Смывать грехи, – ответил он, опуская ногу в ботинок.

Мир накренился, как будто кто‑ то сел на край моей погрязшей в грехе кровати. Он собирается бросить меня, подумала я, но когда подняла глаза, он улыбался.

– Ну, не совсем так. Но мне действительно нужно идти и сказать Элоиде, что наш брак окончен.

Это заняло у Пола несколько месяцев, но он все‑ таки сказал ей. Когда он на что‑ то решается, то всегда доводит дело до конца. Он очень решительный и целеустремленный. Он шел напролом, не зная, что ждет впереди, и вел меня за собой.

У меня на языке остается осадок после третьей чашки кофе, выпитой за маленьким кухонным столиком Джесси. Адам уже надел костюм и галстук. Его лицо разрумянилось после душа, а очки слегка запотели. Он выглядит как один из миллиона регулярных пассажиров пригородной электрички и совсем не похож на актеров, акробатов, противников «Большой восьмерки» и студентов, которые обычно привлекают Джесси. Он замечает, что я оценивающе рассматриваю его. Я смущаюсь и отвожу взгляд в сторону. Джесси неуклюже топчется на месте, словно ей хочется удержать меня. Столик стоит неустойчиво, и я раскачиваю его локтем, из‑ за чего получается ритмичное «дин‑ дон, дин‑ дон».

– О чем ты думаешь?

– Что я была словно в коконе, что меня водили за нос. Я не знаю, что настоящее, а что нет.

– Дай себе время. Не делай ничего сгоряча. Попытайся найти факты, иначе будешь гоняться за тенью. Хочешь еще?

Она забирает мою чашку, а мой мобильный звонит уже восьмой раз. Пол названивает снова и снова. Я чувствую, как быстро бьется сердце от слишком большого количества кофеина, и качаю головой.

– Мне нужно идти.

Она кивает.

– У меня хорошие новости. Я получила заказ от Раифа Спенсера.

– Это здорово!

– Я была в его громадном офисе и сделала несколько набросков пару дней назад.

– Что ты о нем думаешь?

– Немного робкий, очень строгий.

– Да ну? Я встречала его недавно. Мне он показался просто душкой. С отличным чувством юмора, которое не так заметно, когда у него берут интервью по телевизору.

– Иди ты! Может, он как тот артист, что забирает с собой частичку твоей души. Мне показалось, что он нервничал и держался в стороне, пока я была там.

– Мы встретились с ним недавно на приеме. Он много рассказывал о своем детстве в Ирландии, о магазине отца. Знаешь, он сказал, что одно из ранних его воспоминаний о том магазине – как он подсчитывал монетки в кассе в конце дня.

Джесси качает головой.

– Ума не приложу, как ты умудряешься вытаскивать из людей подобного рода истории. Ну что ж, зная это, в следующий раз я буду вести себя по‑ другому.

– Удачи, Джесси. Он крупная шишка и пригодится тебе в карьере.

Я натягиваю куртку, и в это время раздается звонок в дверь.

– Кто это? – спрашивает она.

– Я открою, мне все равно туда.

Джесси обнимает меня и обволакивает знакомым запахом муската.

– Береги себя. – Она пристально смотрит на меня. – Запомни, никто не умер и ничего такого не случилось. – Она еще крепче обнимает меня, потому что я начинаю плакать. – Он все еще хороший человек, ты же знаешь.

– Пока, Адам. Прости, что набросилась на тебя.

Он машет мне рукой, и я выхожу.

Я спускаюсь вниз по лестнице, открываю дверь и нахожу за ней Пола. Он в темном костюме и черной куртке. И чего я совсем не ожидала, выглядит вполне отдохнувшим, гладко выбритым и, как сказала бы моя мама, удальцом. Он добродушно смотрит на меня и машет рукой Джесси, которая стоит наверху. Она не может сдержаться и с улыбкой машет в ответ.

– Как ты узнал…

– Она твоя лучшая подруга, поэтому было логично начать отсюда. Ты же не брала трубку.

Он спокоен, возможно, даже саркастичен, но я не могу это понять сейчас. Мы идем к машине.

– Я забрал ее рано утром, чтобы ее не эвакуировали. – Он остановился, прежде чем добавить: – Дети спрашивали, где ты.

При упоминании о Джоше и Аве у меня наворачиваются слезы, но я стараюсь сдержать их. Какая‑ то блондинка на высоких каблуках поворачивает голову и разглядывает моего мужа. Он этого не замечает. А может, она разглядывает меня и думает, какого черта я делаю рядом с ним. Пол надел свой лучший костюм и выглядит как повелитель вселенной, а на мне поношенная темная одежда, которую я наспех натянула прошлой ночью. После пребывания в камере запах отчаяния и провала, казалось, обволакивает меня. Она, наверное, удивляется, на какой помойке он меня подобрал.

– Куда тебя подбросить?

Его доброжелательность хуже, чем злость. Вот так, наверное, и ведут себя с сумасшедшими. Готова поспорить, даже мистер Рочестер ходил на цыпочках перед своей безумной женой.

– К метро. Я сама доберусь домой.

Он кивает и открывает дверцу.

– Что ты сказала Джесси?

Вот оно что! Простой вопрос, чтобы понять, как далеко я зашла в своих подозрениях. Он, наверное, абсолютно уверен, что я никому ничего не рассказала.

– Гораздо интереснее то, что она рассказала мне.

– И что же?

– Что ты не был верен Элоиде. – Он тихо ругается. – Мне кажется, что ты совсем не тот человек, которого я…

– Конечно, я другой! Мне уже тридцать девять! А это было больше десяти лет назад. – Он жестикулирует, убирая руки с руля. – Ладно, я не горжусь тем, что делал. Если ты хочешь, чтобы я извинился, хорошо, я сделаю это. Но романы случаются по определенным причинам. А с тобой у меня этих причин не было!

– Как я могу тебе верить, если ты никогда не говорил мне об этом?

– Потому что это не имеет значения. Дело ведь не в тебе, а кое в ком другом.

Ощущение, что он что‑ то недоговаривает, снова разгорается во мне. Его договор с бывшей женой, эта связь, которую я никогда не смогу разорвать. Чувство, что меня предали, вспыхивает с новой силой.

– Перестань так на меня смотреть!

Он резко сворачивает в сторону и разгоняется так, что я прилипаю к сиденью.

– Знаешь, в чем твоя беда? Мне кажется, ты не способна быть счастливой. Ты вечно выискиваешь какую‑ нибудь проблему.

– Что?

– Это все потому, что твоя мама…

– Ох, будь добр…

– Ее бросили, поэтому ты думаешь, что с тобой должно произойти то же самое.

– Звучит как урок психологии, и я даже знаю, от кого конкретно!

– Видишь, ты опять за свое: ворошишь прошлое, которое никогда не сможешь изменить!

Я качаю головой.

– Дело не в моей матери и ее распавшемся браке и не в моей несчастной сестре, а твоих окровавленных руках той ночью, твоем бреде…

– Нет. Вовсе не в этом. Ты могла бы поверить моему объяснению, но твое прошлое не позволяет этого сделать.

Мы перебрасываемся взаимными обвинениями на домашней почве, что происходило уже много раз, и у меня уже такое состояние, что я скоро пущу в ход тяжелую артиллерию и начну критиковать его мать, когда неожиданно мне на глаза попадается рекламный щит.

– Ой, это Джерри!

Мы всматриваемся в огромное фото серьезного Джерри Бонакорси, сердито глядящего на нас через улицу.

«Правильное решение? Смотрите и делайте собственный выбор. „Взгляд изнутри“. Каждый вечер с 21: 00, онлайн 24 часа в сутки».

– Это новая кампания, потому что интерес снова поднялся до небес. По кабельному повторяют все серии. Наши акции подпрыгнули в цене.

– Как раз вовремя. – Он не отвечает. – На этот раз они сделали его более грозным, правда? Раньше были фотографии, подчеркивающие его улыбку.

– Он не убивал ее, – говорит Пол, качая головой. – И эта теория с имитатором яйца выеденного не стоит. Ее не просто задушили, ее зарезали! А это совсем другое дело.

– Я слышала, как кто‑ то говорил по радио, что это из‑ за того, что он старый и у него уже нет той грубой силы, которая была когда‑ то. Ему нужно было сначала отключить ее. – Пол недовольно вздыхает. – Благодаря этому твое шоу снова в эфире, не так ли?

Он поворачивается ко мне, уже не на шутку разозлившись.

– Так! И знаешь что? Я рад. Это лучшая программа, которую я когда‑ либо делал. Я буду защищать ее снова и снова, чем и занимался на протяжении последней недели. – Он высовывает локоть в окно. – Ты нашла, что искала, в моем офисе?

Теперь он смотрит на меня в упор, заставляя объяснить, почему я переступила черту и влезла в его рабочую жизнь.

– А зачем ты солгал обо мне Маккинзи?

Он останавливается посреди улицы. Нетерпеливо сигналит грузовик, а спешащие на работу люди пользуются возможностью и оббегают нас сзади и спереди. Между нами и бордюром проезжает велосипедист и задевает зеркало заднего вида. Мы со всех сторон окружены нашей ложью, нашими подозрениями и нашими секретами.

– Потому что ты моя жена. Ты мать моих детей.

В его голосе столько грусти! У нас есть договор. Это гордиев узел, и я знаю, что подобные узлы нельзя развязать, их можно только разрубить.

– Вчера звонила Ливви. Сказала, что ты неплохо справляешься в «Криминальном времени».

У меня возникает ужасная мысль.

– Я все испортила своим арестом?

– Конечно, и тебя уволят! – насмехается Пол. – Наверняка любого в этом шоу за что‑ нибудь да привлекали. Не волнуйся.

Он останавливается возле метро, которое засасывает людей через двери.

– У меня деловая встреча: хотим решить, какую позицию должен занять Форвуд в связи с этой неразберихой. У нас как всегда весело. – Он смотрит в окно. – Знаешь, Кейт, я никогда не был счастливее, чем в день нашей свадьбы.

Я открываю дверцу машины и убегаю прежде, чем могу придумать, что на это ответить.

Я вынимаю бесплатную газету из металлического ящика перед ступеньками. С первой страницы на меня смотрит разъяренное лицо Джерри, полицейские с обеих сторон держат его за руки. Его седые волосы растрепаны, кривые зубы сфотографированы под невыгодным углом. Фотографов предупредили, что его приведут для дачи показаний, и они, без сомнения, сделали много кадров. Отлично.

«Взгляд назад» – это заголовок.

«Джерри Бонакорси показывает миру, что гнев, из‑ за которого бывший фокусник до вчерашнего дня был самым долголетним узником Великобритании и из‑ за которого он задушил свою жену, выплеснулся с новой силой грязными оскорблениями в адрес полицейских, привезших его для дачи показаний по делу об убийстве сотрудницы одного из телеканалов, Мелоди Грэм. По словам представителя тюремной службы, освобождение Бонакорси, вызвавшее столько споров в обществе, может быть очень недолгим: „Освобожденные убийцы помещаются в строгие условия на свободе, но подобное сопротивление полиции может поставить под вопрос даже эти условия“. Некоторые аспекты убийства Мелоди поразительным образом напоминают убийство Делии Бонакорси в 1980 году, за которое Бонакорси отсидел в тюрьме тридцать лет. Он был освобожден месяц назад после реалити‑ шоу „Взгляд изнутри“, освещавшего его жизнь в тюрьме. Вчера полиция допрашивала подозреваемого в течение четырех часов, но все же освободила его, не предъявив никаких обвинений».

На пятой странице находится цветная фотография Делии, застенчиво улыбающейся в камеру. У нее на шее крестик, который не смог защитить ее от самого близкого человека.

Глава 21

Я нахожусь в двух кварталах от дома, когда звонит мой мобильник и высвечивается незнакомый номер. Это Элоида спрашивает, не хочу ли я сегодня с ней пообедать. Обычно я вежливо отказываюсь (больные дети всегда отличный аргумент), и, мне кажется, при этом мы обе вздыхаем с облегчением, что можем уклониться от этой никому из нас не милой дружбы. Но сегодня, пока я ищу ключи от дверей, меня наполняет какое‑ то победное чувство. Я владею новой и опасной информацией, которая изменит динамику отношений между нами тремя. Очень жаль, но кем бы ни был тот, кто сказал, что мы должны оставить в прошлом ребячество, когда становимся старше, [5] – это все бред. Я поделюсь своим хлебом с врагом.

– Да, с удовольствием.

Секундная пауза.

– Отлично! – Она еще сама не решила, нравится ей это или нет.

Когда я поднимаюсь в ванную, то передумываю и уже хочу все отменить. Я выгляжу старше, чем Джерри Бонакорси; чувство вины и ложь, не говоря уже о бессонной ночи и ночных похождениях, придают моему лицу серость и отталкивающую бледность. Обжигающий душ, основа под макияж и четыре таблетки аспирина – это лучшее, что я могу сделать, чтобы привести себя в норму. Ровно в полдень я выхожу из дома. В поезде я едва не засыпаю.

Сорок пять минут спустя Элоида открывает стеклянную входную дверь и провожает меня в когда‑ то квадратную кухню, которая одновременно является гостиной и зоной отдыха. Хотя, скорее, это не ее, а ее парня. Это его дом.

Последний раз я видела здесь Элоиду на вечеринке по случаю Хэллоуина. Я хожу на такие мероприятия, потому что не хочу оставлять их с Полом вдвоем, мне нужно все видеть, подмечать жесты и атмосферу в целом. На Элоиде было черное шелковое платье по последней моде, широкие браслеты и высокие фирменные туфли с бахромой, которая раскачивалась, как гавайская танцовщица, во время движения. Ей пришлось наклониться, чтобы поцеловать меня в щеку. Пол говорит, что нам нужно появляться на подобных мероприятиях, потому что Элоида знает многих шишек на телевидении, поэтому, убедившись, что он погружен в беседу о работе, я обменивалась с другими женами банальными фразами о дверях в сад Элоиды. Не думайте, что эти разговоры были глупыми, совсем наоборот. Если копнуть глубже, иногда можно сделать самые невероятные открытия. Этому я научилась, когда работала исследователем маркетингового рынка; там ты понимаешь, как нужно задавать правильные вопросы. Оказывается, Ханна предпочитала шторы занавескам на своих огромных окнах, потому что незваный гость не смог бы спрятаться за ними. Ханна (она была высокая, с длинным носом, до которого, наверное, могла дотянуться языком) начала бояться, что на нее могут напасть в ее собственном доме, после того, как ее ограбили пять лет назад. Она схватила меня за руку.

– Так странно. Я никогда не рассказывала об этом. Даже не думала, что это так сильно на меня повлияло.

Вот, в двух словах, в чем заключалась сила вопросов по технике Ладдера. Громкий хохот прервал наш задушевный разговор. Пол рассказывал Элоиде какой‑ то анекдот в другом конце комнаты. Смеясь, она приподнимала ногу в туфлях с бахромой. Она была ослепительной хозяйкой, по форме и по содержанию, а мы – планетами, вращающимися вокруг солнца.

Сегодня на ней мини‑ юбка, балетки и прозрачные колготки. У нее очень красивые ноги. Она надела блузку с милым бантом и длинными свободными рукавами. Это единственная деталь ее гардероба, которая мне не понравилась, за все время, что я ее знаю. Она совсем не красится, и почти сразу же моя красная помада кажется слишком яркой, а основа под макияж – вычурной. Я даже не уверена, что Элоида причесывалась. Она беспечно относится к своему внешнему виду, что могут позволить себе только по‑ настоящему красивые женщины. Она и понятия не имеет, насколько это раздражает.

Она проплывает по мраморному полу, опускается на стул за кухонным столом и перекрещивает свои идеальные ноги.

– Ну, как твои дела?

Она улыбается, как будто я одна из списка ее знаменитостей второй величины, у которой она намерена взять интервью.

– Честно говоря, могли быть и лучше.

– Понимаю.

– Так ты знаешь о Мелоди?

– Да. Пол рассказал мне.

«Пол рассказал мне» – три самых раздражающих слова в английском языке.

– Он сказал, что вас допрашивала полиция.

Я киваю, уже еле сдерживая негодование.

– Это так ужасно… Бедный Пол! – Она начинает приглаживать волосы, потом останавливается. – Ой, я имею в виду, не только для него ужасно… – Она умоляюще смотрит на меня, осознавая собственную глупость. – Я хотела сказать, он работал вместе с ней… Господи, давай отмотаем назад и начнем заново, хорошо?

Ее слова сопровождаются нервным смехом и взмахами рук. Она пытается объяснить все это еще и жестами, на случай, если я слишком тупая, чтобы понять.

– Что именно начнем? – Я складываю руки на груди, жалея, что пришла.

– Хочешь кофе? – Она направляется к безукоризненно чистым кухонным шкафам и достает блестящую кофеварку. – Не хочу, чтобы между нами остался осадок. Когда‑ то мы были подругами, и, надеюсь, будем ими снова. – Она опускает ситечко до щелчка и выразительно смотрит на меня.

Наверное, она шутит. Или жалеет меня? Господи, не дай ей узнать о моем муже и Мелоди!

– Не хочу показаться грубой, но жизнь слишком коротка, правда? Я знаю, что это Пол подговорил тебя пригласить меня. Но у тебя должно быть много друзей, ты не из тех, у кого проблемы с общением. Не понимаю, зачем ты так стараешься.

Она кивает и вынимает фильтр.

– А я понимаю, почему ты все представляешь в таком свете. Но – и я не хочу, чтобы ты меня неправильно поняла! – я все еще волнуюсь за Пола, даже несмотря на то, что он ушел от меня к тебе. Он занимал огромное место в моей жизни, и я все еще хочу, чтобы он был ее частью. И я хотела узнать, не смущает ли тебя это. – Она рисует пальцами в воздухе кавычки после слова «смущает». – И если таки смущает, то как мне быть.

Я смотрю на Элоиду в ее ультрамодном доме, солнечные лучи отражаются от сверкающих поверхностей и от ее еще более сияющих волос. Такое чувство, что я толстая, ужасная жаба. Моя нога наталкивается на твердый край ножки стола, что придает мне некоторую уверенность. Мне нравятся границы, понимание, где заканчивается одно и начинается другое. А Элоиде нравится все это смешивать: азиатские блюда фьюжн, свободные отношения, оставаться друзьями с бывшими любовниками и мужьями, называть родителей по именам, а не мамой и папой, занятия йогой на Ибице. Для меня это все как‑ то по‑ шведски; ее границы перемешаны, как краски в банке.

– Так что, кофе? Он бесподобен с корицей.

О нет!

– Лучше чай. Билдерс, пожалуйста.

– Конечно.

Она открывает шкафчик, и я вижу коробки и пакетики, аккуратно выложенные в одну линию. Как она справлялась с беспорядочностью Пола? Не очень хорошо, как мне кажется. А с его неверностью? Даже для человека, не стесненного условностями, это должно быть больно – и очень. «Он занимал огромное место в моей жизни, и я все еще хочу, чтобы он был ее частью». Я смотрю, как она открывает новую пачку чая, выбрасывает бумажку в мусорное ведро – хотя нет, это скорее сделанная на заказ мини‑ станция по переработке отходов. Она открывает ящик и вздрагивает, задев пальцем что‑ то острое. Потом громко ругается, и я смягчаюсь. Я была ее подругой в прошлой жизни. Пол обидел ее, и я обидела ее. Она достает из холодильника козье молоко и наливает себе в чашку.

– Не беспокойся, для тебя у меня есть обычное.

Элоида внимательно смотрит на меня, потому что я облегченно вздыхаю. Это вышло немного громче, чем я ожидала. Солнечные лучи преломляются на столе, за окном раскачивается колючий кустарник. Такое чувство, что мы в Калифорнии, и у меня такое настроение, что я вот‑ вот признаюсь и «расскажу о том, что чувствую».

– Наверное, мне действительно неприятна твоя… дружба… с Полом. – Я никак не могу подобрать правильные слова. – Потому что это ненормально. Большинство людей хотели бы избежать такой неловкой ситуации, начать все заново, если тебе угодно. Потому что ты… и он… не то чтобы это выводит меня…

Я пожимаю плечами, чтобы восполнить недостаток слов. Как же далеки английские предместья от Лос‑ Анджелеса с его свободным изливанием души!

Она улыбается еще шире.

– Мне кажется, я понимаю. Но жизнь продолжается. Теперь мы с Полом абсолютно другие люди, чем тогда, когда были женаты, но я лучше разберусь с нерешенными вопросами, чем буду избегать их. И речь идет не о том, чтобы вернуть прошлое, а скорее о взаимоотношениях, которые помогают мне наполнять жизнь смыслом и двигаться дальше. – Она машет рукой, как стюардесса, и я киваю. Мне это даже нравится. – И гораздо легче найти смысл, если у тебя не осталось переживаний.

– Иногда мне кажется, что ты заходишь слишком далеко.

Она поражена.

– Тогда извини. Я вправду не осознавала, как могут быть восприняты мои действия. У меня нет никаких скрытых намерений. Большую часть времени мы разговариваем по телефону о работе, я рассказываю ему о новых идущих в гору людях, пересказываю сплетни, которые слышу в туалетах ночных клубов. Он сообщает мне любопытные факты о телевидении, которые полезны для моего блога. – Мы смотрим друг на друга. – И которыми, как я знаю, он делится и с тобой, поэтому не подумай ничего такого.

Я не отвечаю, потому что она права. Элоида не просто общается со знаменитостями на приемах по случаю выхода книги или открытия отеля, ее карьера основывается на этих прекрасно организованных мероприятиях, улыбках в объективы аккредитованных фотографов. Она меняется вместе со временем, приспосабливается к все более жестким и беспощадным голоданиям – все ради пикантных подробностей о знаменитостях. Она ведет открытый блог, в котором описывает самые распутные истории. Блог анонимный, и она стремится таким его и оставить.

Я делаю большой глоток чая.

– Вы обсуждали с ним тебя и меня?

– Немного. – Я жду, когда меня начнет одолевать ревность, но не чувствую ничего такого. – Он говорит, что он пацифист в отношениях.

– Что, черт возьми, это значит?

Она улыбается.

– Думаю, он просто хочет, чтобы мы все ладили друг с другом.

– Я рада, что он припас эти фразы для тебя, иначе мы не продержались бы столько!

Элоида смеется.

– Ах, Кейт, твой скептицизм… мне нужно быть осторожнее, не хочу ненароком обидеть тебя, – она делает рукой знак стоп, – ценность терапевтических методов не имеет себе равных.

– Ой, прекрати! Чашка чая и пустая болтовня в большинстве случаев срабатывают так же хорошо.

Мы улыбаемся.

– Или, как в моей сфере работы, коктейль «Беллини» и палуба яхты.

Элоида забирает пустые чашки и несет их на свой корейский кухонный островок.

Впервые за десять лет у меня не сжимается все внутри от пребывания в компании Элоиды. Я отклоняюсь на спинку белого и на удивление удобного кухонного пластикового стула, пока она сметает рукой воображаемые крошки со стола. Потом смотрю на чашки на этом островке, белые на белом. Она поставила чашки так, что они соприкасаются ободками, а ручки смотрят наружу, и сверху положила чайную ложку. Некоторым людям платят большие деньги, чтобы они охарактеризовали того, кто живет подобным образом, как имеющего страх перед беспорядком. Мне кажется, что она просто невероятная чистюля. Глядя на эту безукоризненную кухню, я думаю, сколько времени понадобится моим детям, чтобы все испортить.

⇐ Предыдущая 4 5 6 7 8910 11 12 13 Следующая ⇒