Ольга Строгова 14 страница

⇐ ПредыдущаяСтр 14 из 24Следующая ⇒

Аделаида бросилась к входной двери. У нее так сильно стучало сердце, что она не слышала его шагов по лестнице.

Он возник на пороге, живой и невредимый, хотя и в несколько помятой, испачканной, а местами даже и порванной одежде.

– Где ты был? – всплеснула руками Аделаида, тут же и забыв свое благое намерение ни о чем его не расспрашивать.

– В лесу, – коротко ответил Карл, захлопнув за собой дверь.

– А… а зачем?

– Собирал подснежники.

И протянул ей роскошный, серебристо‑ розово‑ лиловый, тонко и нежно пахнувший букет.

* * *

Больше Аделаида ничего не смогла узнать. По правде говоря, очень скоро ей стало не до расспросов.

Между тем Карл, верный своему обещанию, не солгал ей про лес и подснежники. Он лишь опустил некоторые подробности, желая оградить ее от совершенно ненужного беспокойства.

На самом деле с ним произошло следующее.

Человек, позвонивший ему на мобильный телефон, был не кто иной, как хорошо известный в наших краях майор уголовного розыска Пронин. Люди, видевшие его впервые, ни за что не поверили бы, что имеют дело со светилом государственного сыска и одним из самых выдающихся аналитических умов Города, а возможно даже, и всей области.

Карл тоже не сразу понял, с кем имеет дело, когда в кафе, где они сидели в понедельник после спектакля с Альфредом Шнитке, к ним за столик подсел маленький, неприметного вида человечек и извиняющимся тоном попросил уделить ему несколько минут их драгоценного времени.

Несмотря на непрезентабельный вид человечка и его тон, у приятелей возникло подозрение, что просьба эта является чистой формальностью и отрицательный ответ он просто‑ напросто не воспримет.

Скрипач потом говорил Карлу, что сразу почувствовал в нем копа (или, выражаясь по‑ российски, мента) и даже, можно сказать, обрадовался. Ему все не давала покоя воскресная история, и он чувствовал себя не в своей тарелке при мысли о коллеге Мюллере, по чьим следам он направил зловещую банду бритого‑ лысого, подручного некоего Филина.

Оказалось, что за Мюллера он волновался напрасно – тот благополучно улетел в свой Мюнхен. Мюллеру в любом случае ничего не угрожало, потому что сразу после разговора с Альфредом бритый‑ лысый лично посетил оперный театр. Там он, под видом пожарного инспектора, долго обозревал фотографии исполнителей и музыкантов в фойе, пока не пришел к выводу, что контрабасист Мюллер не имеет ничего общего с нужным ему человеком. С тем, кого Филин велел ему во что бы то ни стало сыскать. Из‑ под земли достать, если потребуется.

Этот Филин давно уже сидел в печенках у всей городской милиции и лично у майора Пронина. Кроме противоестественных наклонностей (за что в наши дни, к сожалению, уже нельзя привлечь к уголовной ответственности! ), за ним числилось немало серьезных эпизодов. Однако он ни разу не был пойман с поличным, а косвенных доказательств всякий раз оказывалось недостаточно, да и свидетели, если таковые имелись, предпочитали хранить молчание.

Поэтому, когда майор узнал о ночном побоище в ресторане «Пещера» (любимом месте отдыха Филина), он взял с собой бригаду и немедленно выехал на место происшествия. Увиденное поразило его видавшее виды воображение, а из обрывочных показаний старичка‑ гардеробщика, единственного из очевидцев, кто был в состоянии говорить, он нарисовал себе более или менее достоверную картину происшествия. Картину, которая сулила не вполне пока определенные, но заманчивые перспективы.

Больше всего его удивил и обрадовал тот факт, что даже человека‑ гору Мансура пришлось в бессознательном состоянии увезти в больницу.

– Это ведь вы его?.. – внезапно спросил майор, устремив на Карла цепкий взгляд.

– Нет, – честно ответил Карл, – не я.

Майор пожал плечами – мол, ценю вашу скромность, но в данном случае она неуместна – и продолжил свой рассказ.

Самого Филина и двоих его ближайших подручных, бритого‑ лысого по кличке Каштан и длинноволосого Амурчика, в то время в ресторане уже не было.

Каштан в компании двоих неизвестных ранее бойцов объявился на следующий день в гостинице «Центральная», где нанес краткий визит уважаемому господину Шнитке (майор коротко кивнул напряженно слушавшему Альфреду), после чего стал наводить справки о не менее уважаемом г‑ не Мюллере.

Портье, будучи старинным знакомым (и в некотором смысле должником) майора Пронина, немедленно дал ему знать, и, когда троица покинула гостиницу, за каждым из них последовало деликатное сопровождение. Повинуясь безошибочному чутью, майор и в гостинице оставил своего человека, скромно занявшегося починкой старых игральных автоматов.

Примерно час спустя человек связался с майором по телефону и доложил, что господин Шнитке в совершенно расстроенных чувствах заперся у себя в номере и просил ни в коем случае его не беспокоить.

Но вот только что в гостинице появился высокий худощавый блондин лет тридцати пяти – сорока, по виду иностранец, который прямо поднялся в номер господина Шнитке и был впущен этим последним совершенно беспрепятственно и даже с радостью.

Иностранец этот очень заинтересовал майора. Во‑ первых, из‑ за сходства со словесным портретом, данным гардеробщиком «Пещеры», а во‑ вторых, из‑ за определенного сходства с разыскиваемым бандитами господином Мюллером, хотя последний, как уже удалось установить, был пятидесяти трех лет от роду и весил никак не меньше ста килограмм.

Неизвестный блондин пробыл у господина Шнитке недолго, минут двадцать, но после его ухода настроение скрипача значительно улучшилось, и он даже заказал в номер обед из трех блюд и бутылочку мозельского.

Нечего и говорить, что за блондином также было установлено наружное наблюдение. От которого он в первые же минуты и оторвался, нырнув в главный городской универмаг. Чем еще больше заинтересовал майора.

– Ну‑ ну, – вступился Карл за честь потерявших его агентов, – никакого наблюдения за собой я не заметил, а в супермаркет зашел за тем же, за чем и все ходят, – за покупками. Но в торговый зал я не пошел, поскольку у меня кончились наличные, а сразу же свернул налево, к администратору, чтобы выяснить, примут ли они мои кредитные карты.

– Это действительно все объясняет, – дружелюбно усмехнулся майор. – Но теперь, надеюсь, вы поймете мое настойчивое желание познакомиться с вами…

– Признаться, не совсем, – вежливо ответил Карл, – но, будь по‑ вашему, давайте знакомиться.

– О, – воскликнул майор, когда Карл представился, – только не говорите мне, что вы – простой школьный директор! Не заставляйте меня разочаровываться в моей способности разбираться в людях! – и подмигнул Альфреду Шнитке, который опасливо отодвинулся от него.

– К сожалению, не могу сказать вам ничего другого, – возразил Карл, пристально глядя на собеседника, – но ведь и вы сами не очень‑ то похожи на полицейского.

Майор понурил вихрастую голову.

– Что есть – то есть, – развел он руками, – я, знаете ли, два года проучился на философском факультете ЛГУ, прежде чем поступить на юридический… Впрочем, иногда это помогает. Но к делу, – заговорил он совершенно другим, жестким тоном, так что Альфред от неожиданности даже плеснул себе пива на театральную манишку. – Я здесь, чтобы просить вас оказать содействие российским правоохранительным органам.

План, предложенный майором, был прост, как все гениальное, и назывался «ловлей на живца».

Предполагалось, что, обшарив Город в поисках неизвестного музыканта, люди Филина неизбежно вернутся к единственной оставшейся у них зацепке – уважаемому господину Шнитке (Альфред при этих словах вздрогнул и поежился). Скорее всего, они просто установят за ним наблюдение, особенно если узнают, что господин Шнитке регулярно встречается в разных общественных местах с неким высоким блондином. Так что лично господину Шнитке, скорее всего, ничего не будет угрожать. И, разумеется, милиция позаботится о его безопасности, внушительно добавил майор. Господин Шнитке может совершенно спокойно допить свое пиво; роль живца предназначается не ему.

– Продолжайте, – обронил Карл, и Пронин удовлетворенно кивнул.

С другой стороны, продолжил майор, если они не заинтересуются контактами господина Шнитке, они запросто могут начать поиски с другого конца. Филин далеко не дурак, и хотя обычно он не обращает внимания на женщин, на сей раз, в интересах дела, может кое‑ что и припомнить. О трех спутницах высокого блондина, которые оказались способными завалить Мансура.

Карл сделал отрицательное движение.

– Ну, как же? – простодушно удивился майор. – Ведь вы сами, уважаемый Ферзь, сказали, что это сделали не вы… Стало быть, они. Больше‑ то ведь некому.

Карл, прищурившись, посмотрел в его маленькие голубые глазки. Майор бестрепетно выдержал его взгляд и налил себе еще пива.

– Вы напрасно упомянули этих женщин, – холодно произнес Карл, – они не имеют никакого отношения к этой истории. Ни малейшего. И не должны иметь. Таково мое условие.

Майор тут же замахал руками и закивал – мол, заранее согласен на все условия.

– И что это за имя такое – Ферзь, – продолжал Карл, – почему вы так меня назвали?

– Ах, ну это же совсем просто, – заулыбался майор, – так вы будете именоваться в наших оперативных разработках, потому что именно вам предстоит сыграть главную роль в предстоящей партии с Филином. Но если вам не нравится, вы можете сами выбрать себе любое кодовое имя…

Карл молча смотрел на него.

Майор сглотнул и стал серьезным.

– Простите, – сказал он, – я только сейчас понял, что выбрал в разговоре с вами совершенно неправильный тон. Я не должен был пытаться перехитрить вас или тем более оказать на вас давление. Я ошибся и готов свою ошибку признать. Но сейчас я буду говорить откровенно. Помогите нам. С вашей помощью мы сможем наконец упрятать Филина туда, где ему и положено быть, и весь Город вздохнет спокойно. Если бы вы знали, что это за мразь…

– Догадываюсь, – усмехнулся Карл, – а, кстати, почему – Филин? Или это его настоящая фамилия?

– Да нет, – махнул рукой майор, – фамилия у него, наоборот, Мышкин. А Филином прозвали потому, что днем и ночью, не снимая, носит темные очки – какая‑ то редкая болезнь сетчатки, не выносит ни дневного, ни электрического света. Но что вы мне ответите?

– Хорошо, – сказал Карл, – я согласен.

Майор молча протянул ему руку. Карл после секундного колебания (майор все же вызывал у него сложные чувства) пожал ее и спросил:

– Что я должен делать?

– Ждать, – сказал майор, – как только мы обнаружим их наблюдение за Скрипачом (кивок в сторону Альфреда), мы немедленно свяжемся с вами, и тогда… – тут он сильно понизил голос, скорее по привычке, чем из реальной необходимости, и дальнейшие инструкции давал уже совершенным шепотом.

Когда он ушел, по рассеянности прихватив с собой спички и сигареты Альфреда, тот укоризненно посмотрел на Карла и сказал:

– Вечно ты ввязываешься во всякие опасные истории…

Карл не ответил.

– Ты ведь уже не мальчик, – продолжал отчитывать его Альфред, – чтобы так рисковать. Зачем это тебе?

Карл пожал плечами.

– Я слышал, что твоя Лаура ждет ребенка, – не унимался Альфред.

Карл перевел на него взгляд и улыбнулся.

– Да, – сказал он, – это правда. Он должен родиться в июне.

– Ну, вот… Неужели ты не хочешь увидеть его? Взять его на руки?

– Альфред, отстань. Я не собираюсь умирать.

– Обещаешь?

– Обещаю. Пошли смотреть футбол.

– Какой уж тут футбол, – проворчал Альфред, но все же вышел следом за Карлом в соседний зал с висящим под потолком большим телевизором, где восторженный рев двух десятков болельщиков и звон соединяемых пивных кружек как раз возвестили о голе в ворота «Баварии».

* * *

Два дня майор не давал о себе знать, а в среду ночью позвонил (в самый, доннерветтер, неподходящий момент! ) и сказал, что Альфред Шнитке, по их просьбе, задержался в театре после «Аиды», и не зря – Каштан с двумя бойцами караулит его у служебного входа, а еще двое, на всякий случай, изучают афиши у главного.

Карл проехал мимо знакомых бронзовых дверей, не останавливаясь.

Так и есть, двое в черных кожаных куртках топчутся у афиш. Один повыше и постарше, со шрамом на щеке, другой совсем еще зеленый, с прыщавой физиономией; оба проводили его машину настороженным взглядом.

У служебного входа никого не было, но в подворотне напротив стоял джип «Чероки» с погашенными фарами. Карл не спеша припарковался перед самым входом, вышел неторопливо, чтобы сидящие в джипе успели его хорошо рассмотреть, и зашел внутрь.

Минут через десять он появился снова, но уже не один, а в компании со скрипачом.

Скрипач, впрочем, никуда уходить не собирался – стоял на пороге и нервно чиркал спичками, пытаясь закурить на ветру. На лацкане у Карла за эти десять минут появилась крошечная матовая капля – чудо современной электроники, миниатюрный телепередатчик. Скрипач изо всех сил старался на нее не смотреть.

Карл самым непринужденным тоном пожелал ему доброй ночи, и скрипач, с облегчением отшвырнув в сторону незажженную сигарету, юркнул назад, за спасительную дверь.

Карл оглянулся по сторонам (по‑ прежнему никого) и сел в свою машину.

Тут же с заднего сиденья поднялась тень, приставила ему к затылку пистолет, а переднюю дверцу рванули чьи‑ то мощные руки в черных перчатках.

– Ну, привет! – сказал, усаживаясь рядом с Карлом, старый знакомец бритый‑ лысый (он же Каштан, он же Карабас‑ Барабас) и широко, радостно улыбнулся: – Поехали, что ли? Прямо, потом налево, к выезду из города. И чтоб без глупостей!

Карл молча вырулил, куда было сказано.

Джип с погашенными фарами двинулся следом.

Всю дорогу Карабас‑ Барабас веселился, как дитя: то демонстрировал Карлу с безопасного расстояния свое оружие, то, поглаживая себя по заклеенной пластырем макушке, рассказывал в подробностях, что именно и как он будет с ним делать – после того, разумеется, как с ним пообщается сам Филин.

Однако когда они въехали в лес и свернули на проселочную дорогу, ведущую к обиталищу Филина, мрачная торжественность вековых елей и невозмутимое молчание пленника заставили его несколько притихнуть.

– Глядите в оба! – приказал он подручным, выгрузившимся из джипа во дворе и окружившим «Опель» с оружием в руках. – Что‑ то он смирный сегодня…

Карлу завели руки за спину и повели в дом – мрачный двухэтажный особняк с темными окнами и длинной пристройкой. В пристройке оказалась оранжерея (в лицо Карлу пахнуло влажным теплом и запахом множества цветущих растений, еле различимых в слабом свете спрятанных в стенах ламп). Подивившись, что у такого типа, как Филин, может быть столь милое, невинное хобби, Карл решил, что самое время немного посопротивляться – чтобы кое у кого не возникло подозрений.

Он скинул с себя руки сопровождающих и, не глядя, заехал ребром ладони кому‑ то по носу. Кто‑ то захлюпал и гнусаво выругался. На Карла бросились сразу четверо. Это была ошибка, потому что они больше толкались и мешали друг другу.

Карл без труда раскидал их, но потом его ударили по затылку чем‑ то твердым и тяжелым, и он на какое‑ то время лишился сознания.

Упавшего пленника несколько раз от души пнули по ребрам, но тут сквозь собравшуюся толпу пробился Карабас‑ Барабас и заорал:

– Вы что, …, совсем охренели?! Вы что сделали?! Филин же приказал, чтоб пленника без него и пальцем не трогали! Он же вас всех на удобрения пустит для своих цветочков, и меня вместе с вами!

Толпа, недовольно ворча, разошлась. Трое по знаку Карабаса‑ Барабаса надели на Карла наручники (сразу надо было, эх, не сообразил, старый дурак! ) и поволокли его по земле в дальний угол оранжереи, где под кадкой с кофейным деревом был потайной ход в подвал.

* * *

Карл очнулся оттого, что к гудящему от боли затылку кто‑ то милосердный приложил кусок льда. Некоторое время он наслаждался иллюзией, что это сделали руки белокожей женщины с кроткими серыми глазами, нежной, пугливой, чистой, как родник… любящей… ждущей… Потом отодвинул иллюзию в сторону и приказал себе открыть глаза и встать.

Вокруг был полумрак, и разглядеть что‑ либо сразу не удалось. Не получилось и встать, в первую очередь потому, что он был прикован наручниками к батарее. Батарея была холодная, прямо‑ таки ледяная, и он сидел на полу, прислонившись затылком к идущей от нее трубе.

Судя по внутренним ощущениям, сопротивление обошлось ему довольно дешево – несколько синяков, не считая ушибленного затылка. Но и там ничего серьезного, поболит и перестанет. Карл, как мог, уселся поудобнее на холодном склизком полу и предоставил боли свободно утекать через трубу в мировое пространство.

Через некоторое время его глаза полностью освоились со слабым освещением, и он увидел, что находится в просторном помещении с низкими каменными сводами. Он был здесь один, и это несколько озадачивало. Потом он сообразил, что Филин, скорее всего, сейчас отсутствует, а они не смеют ничего предпринимать без его приказаний.

Следующей мыслью была та, что майор Пронин не станет торопиться с его освобождением, пока Филин не вернется в свое филинское гнездо. А значит, ему, возможно, придется просидеть здесь до утра или даже больше.

А вот с этим он согласиться никак не мог.

Он подвигал скованными руками и убедился, что цепь, соединяющая наручники и перекинутая через трубу, достаточно прочная. Вряд ли ему удастся ее порвать, и это плохо. Но в то же время она достаточно длинная, и это хорошо. Кроме того, ноги ему оставили свободными, а это уже совсем хорошо.

Изогнувшись, он внимательно осмотрел трубу. Хм, ничего удивительного, что батарея холодная: идущий под прямым углом отрезок трубы спилен на расстоянии полуметра от потолка.

Между ним и свободой было лишь ржавое металлическое кольцо, вделанное в каменную стену и удерживающее трубу в вертикальном положении. Если расшатать кольцо…

Мимо с писком пробежало какое‑ то темное хвостатое существо. Карл оглянулся и проводил его задумчивым взглядом.

Оказалось, что по полу бегает довольно много таких существ и что зал не такой уж пустой, как ему показалось сначала.

В дальней стене располагался огромный темный камин, по обе стороны которого горели прикованные к стене факелы. Они‑ то и давали тот слабый, мерцающий свет, который едва достигал противоположного конца зала, но все же позволял разглядеть некоторые подробности.

Сбоку от камина стояло странного вида деревянное сооружение – то ли верстак, то ли широкий стол, поставленный на попа. С потолка свисали какие‑ то крючья и цепи. На стенах висели картины, демонстрирующие внутреннюю анатомию человека, а на деревянных скамьях вдоль стен лежали кнуты, щипцы, плети, ошейники с шипами и без и прочие необходимые приспособления.

Подвал Филина был со знанием дела декорирован под средневековый застенок.

Не были забыты ни крысы, крупные, голодные, бесстрашные, ни каменные желобки вдоль боковых стен – для стока крови, ни тоскливый сладковатый запашок, струящийся по осклизлому полу.

Батарея центрального отопления, хотя и недействующая, была здесь явно лишней, выбивающейся из стиля. Ну и, разумеется, лишним был сам Карл, соединенный с этой батареей прочной, но, как он рассчитывал, недолговечной связью.

Он лег на пол, собрался и ударил по трубе каблуком. Труба загудела. С визгом шарахнулись в разные стороны любопытные крысы. Ржавое кольцо на полсантиметра выскочило из стены.

Откуда‑ то сверху послышались встревоженные голоса, и над головой открылся круглый люк. Карл принял прежнее положение, привалился спиной к батарее и закрыл глаза.

Из люка выдвинули деревянную лестницу‑ стремянку, и по ней торопливо спустились трое.

– Ну, и чё у нас тут? – осведомился голос Карабаса‑ Барабаса. – Чё шумим?

– Ах, ну здесь же так холодно и неуютно, – запричитал другой голос, с визгливыми бабьими интонациями, голос длинноволосого Амурчика.

Третий молча, безостановочно хлюпал – вероятно, это был тот, кому Карл разбил нос.

– Ничего, – хохотнул Карабас‑ Барабас, – скоро согреется…

Он нагнулся над пленником и подергал за цепь.

– Все в порядке, – сообщил он остальным, – пошли отсюда.

Но остальные уходить не спешили. Карл глянул на них сквозь ресницы – стоят как вкопанные, пялятся на него сверху вниз. На лисьей морде Амурчика выражение хищное, глумливое и жадное, того и гляди, слюна закапает; у другого, с разбитым носом (оказался тот самый прыщавый мальчишка), взгляд полон чистой, беспримесной неприязни.

Ну давайте топайте отсюда, чего же вы встали? Мне всего‑ то и надо, что остаться наедине с этой трубой еще на пару минут.

– Ну? – поддержал Карла Карабас‑ Барабас.

Прыщавый нехотя повернулся и полез наверх. Амурчик, обхватив себя руками за тонкие птичьи плечи, покачал головой.

– Я, пожалуй, останусь тут.

Карабас‑ Барабас пожал плечами – то ли не имел власти над длинноволосым, то ли не хотел спорить.

Но, уходя, люк оставил открытым и лестницу не убрал.

Амурчик, сопя, присел на корточки и протянул к щеке Карла бледную дрожащую ладонь.

В следующую секунду он должен был бы, получив каблуком по щиколотке и воя от боли, откатиться в сторону, но его спасла случайность. Точнее, собственная трусость. Между ним и пленником пробежала особенно крупная, старая, облезлая крыса с очень длинным лоснящимся хвостом. Амурчик, завизжав, вскочил на ноги и отбежал к лестнице.

В люк просунулась чья‑ то голова и крикнула:

– Эй, Амурчик, кончай развлекаться! Босс приехал!

Амурчик заохал, оправил на себе кружевное жабо и взлетел наверх.

Лестницу тут же втянули, люк закрыли, и в подвале вновь воцарились покой и тишина, нарушаемые лишь мягким топотанием крысиных лапок.

Карл взялся скованными руками за трубу и потряс ее. Кольцо задрожало и высунулось из стены еще на пару миллиметров, но этого было недостаточно. Тогда он еще раз ударил по трубе и потом еще раз, не заботясь о тишине, и наконец, после третьего удара, кольцо выскочило полностью.

Прежде чем снова открыли люк, Карл был уже свободен.

Проще всего было отступить в угол, дождаться, пока сверху спустят лестницу, и напасть на первого, кто будет по ней спускаться (если очень повезет, это будет сам Филин), затянуть у него на горле цепь от наручников и, прикрываясь им, как щитом, пробиваться наверх.

При всей своей наивности этот план вполне мог сработать.

Но у него (у Карла, а не у плана) были определенные обязательства перед органами российского правопорядка в лице майора Пронина. «Только, прошу вас, Ферзь, без самодеятельности! – заклинал его майор. – Сидите себе в плену и ждите. В нужный момент мы обязательно вас освободим».

Карл вернулся назад, к батарее, сел, завел руки за голову, забросив цепь за крайнюю секцию, так что со стороны все выглядело как прежде, и предоставил майору выбирать нужный момент.

При условии, что этот момент вскоре наступит. Он, Карл, и так уже задержался здесь дольше, чем рассчитывал.

На сей раз по лестнице спускались чинно, плавно и в большом количестве. Спускающиеся были одеты в длинные белые балахоны и в руках держали зажженные факелы. Только ку‑ клукс‑ клановских масок и не хватает, подумал Карл, с интересом глядя на это торжественное сошествие.

Сошедшие между тем никакого интереса к пленнику не проявили. Ни на него, ни на его батарею никто даже не взглянул. Вместо этого они выстроились полукругом по обе стороны от него, воткнули факелы в настенные гнезда и оборотились к камину.

Со стороны камина послышалась музыка, торжественная и мрачная, как заупокойная месса. Собственно говоря, так оно и было – струнный оркестр играл реквием. Причем не Моцарта, Берлиоза или Верди, а гораздо менее известный – Немецкий реквием Брамса. Карл почувствовал себя польщенным.

По залу пронеслось ледяное дуновение, и факелы начали гаснуть один за другим. Музыка зазвучала громче. Белые балахоны замерли в выжидательных позах.

В камине само собой возникло и стало разгораться багровое сияние.

Карл, согнув скованную руку, протер манжетой заляпанную грязью каплю телепередатчика – пусть тоже посмотрят. Хотя для того чтобы в полной мере насладиться предлагаемыми спецэффектами, здесь явно не хватало освещения.

Багровое сияние выплеснулось на блестящий от осевшей влаги пол. Из сияния выступила фигура в черном длинном плаще и цилиндре, с тросточкой. На белом, словно мел, лице с крючковатым носом и бескровным ртом – круглые черные очки. Филин собственной персоной.

Он слегка приподнял скрытые плащом руки. Черные неровные полы плаща заколыхались, словно ветер ворошил перья гигантской ночной птицы.

Общее впечатление было несколько подпорчено тем, что музыка, грянувшая с появлением Филина в полную силу, внезапно захрипела, загнусавила и замолкла. Пока за кулисами спешно меняли запись, Филин замер в неудобной позе, одной ногой перешагнув через каминную решетку, а другой оставшись в багровой светящейся луже.

Карл засмеялся.

Ближайшие к нему балахоны обернулись и с укором посмотрели на него. Третий справа, хлюпнув носом, сделал было угрожающее движение, но, повинуясь знаку Филина, остался на месте.

Как только музыка заиграла снова, Филин с фантастической быстротой выбрался из камина и подлетел к Карлу.

– Смеяться перед лицом смерти могут либо безумцы, либо герои, – прошелестел он, взмахнув тросточкой перед лицом пленника. С тросточки слетели ножны, и показался клинок, тонкий и острый – то ли длинный кинжал, то ли короткая шпага без эфеса.

– Так кто же вы, мой загорелый ангел? – Филин приставил острие к горлу пленника и слегка надавил.

– Вы дважды впали в ошибку, – непринужденно, словно ведя светскую беседу за чашечкой кофе, возразил Карл, – я обычный человек. И я не собираюсь умирать, по крайней мере в ближайшее время.

– Значит, герой, – с отвращением произнес Филин и надавил сильнее. На острие показалась капелька крови. – Ненавижу героев…

– Почему? – тем же тоном, глядя Филину прямо в его черные стекла, поинтересовался Карл.

– Все, что можно сделать с героем, – это убить его. Его нельзя переубедить, нельзя обратить на свою сторону. Герой слишком туп, чтобы на него можно было воздействовать доводами разума, подкупом или угрозами, – продолжал Филин, все более раздражаясь, – вас даже, если хотите знать, и пытать‑ то неинтересно. Что бы с вами ни делали, будете молчать, стиснув зубы, пока не грохнетесь в обморок от болевого шока…

Договорив, Филин поджал свои и без того тонкие губы и отвел назад руку с клинком, чтобы получше замахнуться. Карл напрягся; рывок влево, а когда Филин разобьет свою шпажонку о батарею, развернуть его спиной – и цепь на шею.

Но всего этого делать не пришлось, потому что третий справа, хлюпающий носом, выхватил из‑ под балахона фотоаппарат. Полыхнула ослепительная вспышка, и чей‑ то голос над головой проревел в мегафон:

– Всем лечь на пол и не двигаться!

* * *

Майор был доволен. Вздернув подбородок и заложив руки за спину, он расхаживал среди лежащих ничком тел, как Наполеон после Аустерлица. У стен неподвижными статуями высились омоновцы в бронежилетах и черных масках. Эксперты‑ криминалисты с лупами и фотоаппаратами старательно изучали пыточный арсенал Филина.

Прибывший следователь залез в камин и с интересом разглядывал скрытое там подъемно‑ спускное устройство. Прыщавый парень, оказавшийся в действительности младшим лейтенантом Ивановым, перестал наконец хлюпать носом и был усажен писать протокол.

Карл, отряхнувший, насколько это было возможно, свою куртку от грязи, подошел к нему извиняться. Лейтенант, не поднимая глаз от протокола, хмуро кивнул.

– Ай‑ яй‑ яй, – сказал с ласковой укоризной майор, – что же это вы, Ферзь, а? Я же просил вас – без самодеятельности…

– Но я же не знал, что среди свиты Филина могут быть ваши люди, – оправдывался Карл.

Майор вздохнул.

– И вы могли подумать, что мы бросим вас без присмотра, на произвол судьбы?

Карл не ответил.

– Впрочем, нет худа без добра, – жизнерадостно продолжал майор, – к похищению, насильственному лишению свободы и покушению на убийство мы добавим еще и нанесение телесных повреждений. У вас ведь есть телесные повреждения?

Карл покачал головой. Он был занят тем, что пытался отскрести со своего лацкана намертво прилипший телепередатчик. Наконец ему это удалось, и он положил круглое матовое зерно прямо на протокол. Потом пошарил в карманах и, брезгливо вытряхнув оттуда еще пару обычных «жучков», добавил их к телепередатчику.

На лице майора появилось несколько обиженное выражение.

– Надеюсь, это все? – спросил Карл. – Я могу идти?

Подошел следователь, моргая от яркого света ламп, спущенных в подземелье. Где‑ то сбоку катался по полу со скрученными за спиной руками и выл Филин, с которого сбили черные очки и которому свет причинял, по‑ видимому, сильные мучения.

– Еще нет, – сказал майор, посмотрев на следователя, – вы должны подписать протокол. И потом – как же это у вас нет телесных повреждений, если вас били?

– Обязательно должны быть телесные повреждения, – подтвердил следователь, – хотя бы легкие… Ну что вам, жалко, что ли?

⇐ Предыдущая 9 10 11 12 131415 16 17 18 Следующая ⇒