Annotation 22 страница

 Мину идет к Густаву. Холодный ветер с канала гуляет по полю, ерошит ее волосы. А в голове снова долбят дятлы. Мину только что получила сообщение от Ванессы. Уже четыре трупа. И чуть не стало пять. «Могли ли мы спасти остальных? — думает Мину. — Могли ли раньше догадаться, что связывает этих людей? » Через неделю должны казнить Адриану. Еще одна смерть, которую нужно предотвратить. А как это сделать, пока не известно. Мину попыталась в парке вступить в контакт с покровителями, но безуспешно. Окружающий мир давит на них, не дает передышки. Вот и дом Густава. Как давно Мину здесь не была! Только сейчас она поняла, как скучала без Густава. И очень жалела, что ее самой не было, когда Густав приходил мириться. Впечатление такое, будто она пропустила важную серию в фильме про собственную жизнь. Она звонит в дверь, Густав открывает. — Привет, — говорит он. — Привет. Мину заходит в дом, снимает куртку, ботинки. Густав обнимает ее и не выпускает чуть дольше, чем обычно. Или ей это только показалось? — Это Мину? — кричит Лаге Оландер из гостиной. — Поздоровайся с папой, — шепчет Густав. — Он все время про тебя спрашивает. Мину улыбается, заходит в гостиную, обменивается несколькими фразами с Лаге, потом идет за Густавом в его комнату. — Я очень обрадовался твоему звонку, — говорит Густав, усаживаясь на кровать. — Я беспокоился. — Из-за чего? — спросила Мину, прикрывая дверь. — В «ПЭ» очень много говорили про тебя и твоих друзей. Конечно, больше всего про Линнею и Иду, но про тебя тоже. Они ненавидят твоего отца за его статьи. И заодно ненавидят тебя. И Ванессу, и Анну-Карин, потому что они с тобой дружат. Мину ставит рюкзак на пол и садится рядом с Густавом. На стене комнаты все так же висит фотография Густава и Ребекки. Как давно Ребекка пыталась убедить Избранниц, что им нужно держаться вместе, лучше узнать друг друга, стать Кругом. Теперь она могла бы ими гордиться. — Завтра вам лучше не ходить в школу, — говорит Густав. — Я почти уверен: Робин и Эрик что-то затевают. — Но мы не можем прятаться дома, — возразила Мину. — Да и что они могут сделать в школе? — Ты, наверно, думаешь, я паникер? — Нет, я так не думаю. — Обещай хотя бы подумать над тем, что я сказал, — попросил Густав. Мину кивнула. — Так о чем ты хотела поговорить? Мину открыла карман рюкзака и достала подвеску. И сразу почувствовала остатки сильной магии, которой был заряжен этот амулет. Кончики пальцев стало слегка покалывать. — Ты такую где-нибудь видел? — спросила она. Густав бросил взгляд на подвеску, встал с кровати и подошел к письменному столу. Обратно он вернулся с черной коробочкой, которую протянул Мину: — Открывай! Мину осторожно приподняла крышку. На черной подушечке из искусственного бархата лежал точно такой же кулон. — Я получил его вчера, после того как меня приняли в члены «ПЭ». Рикард предложил мне войти в круг доверенных лиц. Мину трогает подвеску. Пока она не чувствует никакой магии, но, возможно, амулет каким-то образом можно активировать. Она закрывает коробочку. — Это входной билет на Праздник Весны в школе, — объясняет Густав. — Все члены «ПЭ» получили такие подвески? — Только те, кто учится в гимназии. И учителя. Большинству членов «ПЭ» кулоны раздавали на прошлой неделе. А Рикард носит его уже с лета. Мину оцепенела. — Рикард? — Да, я видел у него этот кулон на тренировках. Рикард первым заговорил о «ПЭ». Рикард, который до прошлого года ничем не выделялся, вдруг стал лидером. «Наверно, им управляют, как Дианой», — подумала Мину. — Такой кулон раньше носил только Рикард? — спросила Мину. — Я больше ни у кого не видел. — А теперь их получили все? Все, кто будет завтра на Празднике Весны? — Да. Почему тебя так интересует этот кулон? Если бы она могла ему рассказать! — А что на этом празднике будут делать? — вместо ответа спрашивает она. — Просто тусовка. Шведский стол и танцы. Награждение лучшего молодого члена «ПЭ». Празднование дня весеннего равноденствия и «начала светлого времени». Все это звучит вполне невинно, и Мину не знает, как предупредить Густава об опасности. Она и сама не знает, откуда грозит опасность. — Густав, не ходи туда, — просит она. — Я не могу. Иначе меня не примут в круг посвященных. И я не получу доступа к важной информации. — Они опаснее, чем ты думаешь! Ну почему она не может сказать Густаву то, что ему так важно знать. — Вот именно поэтому я не могу стоять в стороне и смотреть на происходящее. Ты сама сказала, что не хочешь прятаться. Мину видит, что переубедить его не удастся. — Обещай мне, по крайней мере, что не наденешь этот кулон, — говорит она. Он удивленно смотрит на нее: — Ладно, если это для тебя так принципиально… Оба замолкают. Неожиданно для себя Мину понимает, что сидит очень близко к Густаву. Чувствует тепло его тела. Их руки лежат на покрывале совсем рядом, почти соприкасаются. И вдруг безо всякого предупреждения Густав берет Мину за руку. По телу Мину разливается хорошо знакомое чувство. Ладоням становится щекотно, а руки слабеют и не слушаются. Щеки Мину пылают, она боится поднять на Густава глаза. Наверно, ее рука кажется ему вялой, как липкая мертвая медуза. Но он ее не отпускает. Долго-долго. Она мечтает, чтобы это побыстрее закончилось. Она хочет, чтобы это никогда не заканчивалось. Мину отнимает руку. Пытается разобраться в своих чувствах. Пугается своих мыслей. И отгоняет их. — Мне надо домой, — говорит она. — Извини, если я… — Нет, — прерывает она его объяснения. — Это не так. То есть я не поэтому… Я просто… Просто мне надо идти.  66
 

 Ида открывает глаза. Вспоминает про ссору с родителями и просыпается. Садится в кровати. Смотрит на часы. Еще нет и половины шестого. Они довезли Вилле до Вестероса, где он едва успел на последний поезд в Стокгольм. Домой Ида вернулась ночью. В доме все спали. Никто к ней не вышел, не спросил, где она задержалась так поздно. Никто даже эсэмэски не послал, чтобы узнать, где она находится. Ида идет в душ и долго стоит под водой, стараясь смыть ночные страхи. Она оглядывает свое тело, ищет в нем изменения, следы присутствия Анны-Карин, но ничего не находит. Она возвращается в комнату. Открывает шкаф и долго стоит перед рядами полок с одеждой. Тот выбор, который она привыкла делать раньше, теперь ее не устраивал. Возможно, потому, что вся ее жизнь теперь стала иной. Что надевает человек, идя туда, где его все ненавидят? Анна-Карин на ее месте напялила бы какую-нибудь бесформенную тряпку, чтобы не бросаться в глаза. Линнея надела бы что-нибудь несусветное, чтобы все тыкали в нее пальцем. А что выбрать Иде? Ей кажется, что тело опять стало чужим. Что она не настоящая Ида, а актриса, которая играет эту роль. Она проводит рукой по рядам аккуратно сложенных свитеров, платьев, развешанных на плечики. Полный набор маскарадных костюмов для роли Иды. После получасовой примерки она наконец принимает решение. Светло-синий джемпер с V-образным вырезом и джинсы. Сделав тщательный макияж, Ида смотрит на себя в зеркало. Серебряное сердечко блестит в свете люстры. Его поверхность стала шероховатой и тусклой. Мама подарила его Иде в первом классе. С тех пор она носит его не снимая. Сердечко стало ее частью, и порой она даже забывает про него. Ида трогает сердечко. Надо поговорить с мамой. Чтобы мама ее поняла.
 Семья сидит на кухне и завтракает. Что-то не так, но Ида не сразу понимает что. Четыре человека, четыре стула. Стул, на котором обычно сидит Ида, стоит у стены. Обида опять просыпается в ней. Она берет стул, ставит его к столу. Приборов ей тоже не положили. Она идет к полке, достает тарелку, чашку для чая. — Доброе утро, — говорит она. Никто не отвечает. Никто не смотрит на нее. Будто она стала невидимой. А вдруг магия Ванессы оказалась заразной и передалась ей? Но тут она замечает, что Расмус исподтишка косится на нее и хихикает. — Ну что, сегодня будем праздновать весну? — спрашивает папа у Лотты и Расмуса. Оба усердно кивают. — Обожаю день весеннего равноденствия, — говорит Лотта. — Потом дни становятся длиннее, чем ночи. — Точно, — говорит папа, взъерошивая ей волосы. — И это очень приятный повод для праздника, правда? — Извините, что я пришла домой поздно, мне пришлось… — начала Ида. — Вчера я проходила мимо офиса «Позитивного Энгельсфорса». Они очень красиво все украсили, — говорит мама, не глядя на Иду. — Можешь дать мне масло? — просит Лотта. — Передай мне, пожалуйста, масло, — поправляет ее мама и передает Лотте масленку. — Что происходит? — спрашивает Ида. — Почему вы меня игнорируете? Никто не отвечает. Лотта намазывает толстый слой масла на хлебец, потом пальцем снимает с ножа остатки масла и отправляет их в рот. — Лотта, что за свинство, — возмущается Ида. — Не надо так делать, — спокойно говорит мама, отбирая у Лотты нож. Папа хрустит хлебцем. Никто не говорит ни слова. Только Расмус давится смехом. — Тебе очень весело? — спрашивает Ида. Расмус опускает голову и тыкает пальцем в хлебные крошки на столе. — Вчера в офисе «Позитивного Энгельсфорса» я встретила Эрика, — говорит мама папе. — Он очень ждет сегодняшнего школьного праздника. Говорит, там наградят лучшего молодого члена «ПЭ». По-моему, надеется, что выберут его. Но вслух он этого, конечно, не говорит. Папа и мама заговорщицки улыбаются друг другу. — Может, кто-нибудь скажет, в чем я провинилась? — спрашивает Ида. Она не хочет потерять еще и родителей. Без них она останется совсем одна. Все молчат. Лотта вздыхает, продолжая жевать с полуоткрытым ртом. — Вы явно считаете меня в чем-то виноватой! — говорит Ида, но голос срывается, и ей приходится несколько раз проглотить слюну, потом она может продолжать: — Было бы неплохо, если бы и я знала, в чем дело. — Ты все прекрасно знаешь. Мама не смотрит на Иду. — Нет, — отвечает Ида, стараясь говорить спокойно. — Не знаю. — Нам сказали, что ты начала общаться с криминальными элементами. Ты отказываешься говорить со мной и с папой. Затем ты почти на все выходные исчезаешь, причем берешь без разрешения машину. Приходишь домой ночью. То есть относишься к нам наплевательски. Мы решили тоже игнорировать тебя. Иде кажется, что в нее воткнули нож и теперь проворачивают его, кромсая сердце на части. — И что мне теперь делать? — спрашивает она, не в силах удержать слезы, которые льются из глаз и падают ей на колени. — Просить прощения? Пожалуйста. Я прошу у вас прощения. Извините. Я была не я. — Мы это заметили, — сказал папа. — Что вы хотите? Чтобы я вернулась к Эрику ради вас? Это невозможно! — Ты поддерживаешь тех, кто обливает грязью сына наших друзей… — начала мама. — Но это правда! Все это правда! Он сделал это! Ида больше не может сдерживаться. Все смотрят на нее. Мама, папа, Расмус и Лотта. — Вы просто не знаете Эрика! — продолжала Ида. — Он свинья! Он всю свою жизнь травил ребят! Знаете, что он в седьмом классе сделал с Элиасом Мальмгреном? — Все мальчишки иногда ссорятся, — сказала мама. — Это естественно. — Он вырвал у него сережку из уха, так что кровь полилась во все стороны… А еще он тогда сказал, чтобы все были осторожны, потому что у геев часто бывает СПИД… — Довольно, — ледяным тоном сказал папа, кивая на Лотту и Расмуса. — А я тогда была с ним, — Ида не останавливается. — Смотрела на все это и смеялась! Была такая же свинья, как он. И вы тоже свиньи… Называете родителей Эрика своими друзьями, а за спиной про них говорите гадости. — Прекрати! — кричит мама. Ида смотрит на нее. Слезы текут у нее по щекам. Расмус и Лотта с испугом следят за происходящим. — Ида, — говорит папа. — Мы очень волнуемся за тебя. Но пока ты не образумишься, ты не являешься членом нашей семьи. Нам нужно, чтобы ты по-настоящему осознала свою вину. И главное, изменила поведение. Ида поворачивается к маме, от слез она не может говорить: — Мама… мамочка… пожалуйста… В глазах мамы проскальзывает сочувствие, но она отрицательно качает головой. Ида встает из-за стола. Она дрожит всем телом так сильно, что едва может идти. Плохо понимая, что делает, Ида одевается, берет школьную сумку. Хоть бы мама окликнула ее, попросила вернуться. Хоть бы папа выбежал за ней в прихожую, сказал, что ссора зашла слишком далеко. Ида готова все забыть. Все простить. Ссора осталась бы просто неприятным воспоминанием, спрятанным в самом дальнем уголке памяти. Но никто не вышел. Никто ее не окликнул. Ида нажала ручку двери и подождала еще секунду. С кухни слышался звон посуды — кто-то убирал со стола. Ида открыла дверь и вышла на улицу. * * *