Annotation 26 страница

Мину уже бежала по школьному саду, когда дверь школы вдруг распахнулась и вышел Кевин. Мину остановилась, ее сердце колотилось, едва не выскакивая из груди. Сзади Кевина шли другие члены «ПЭ». Прятаться Мину было некуда. Но когда гимназисты подошли ближе, Мину почувствовала, что с ними что-то не в порядке. Вернее сказать, что с ними все в порядке. Это уже не были прежние зомби. Эти люди выглядели неуверенными. Испуганными. Держались кучками, искали друг у друга поддержки. Некоторые плакали. Мину опять вышла на дорожку и побежала против течения, расчищая себе дорогу локтями. Где-то рядом с ней Ханна А. всхлипывала в мобильный телефон: — Мам… Приезжай за мной… Холл был уже забит битком, а люди все продолжали выходить из спортивного зала. Мину попыталась протиснуться мимо Томми Экберга, но он схватил ее за руку: — Произошел несчастный случай. Электропроводка. Это может быть опасно, не ходи туда. Мину вырывается и бежит по лестнице вниз, проталкиваясь сквозь толпу. Первое, что бросается ей в глаза, — мертвые Хелена и Кристер. Они лежат рядом. Никто из их прежних соратников даже не смотрит на них, пробираясь к выходу из зала. — Мину! — кричит Анна-Карин. Мину поворачивается и видит возле сцены Анну-Карин, Ванессу, Линнею, Иду. И Густава. С души Мину словно сваливается камень, она бежит к Избранницам и обнимает их всех по очереди. — Как Адриана? — спрашивает Анна-Карин, когда все немного успокаиваются. — Получилось, — говорит Мину. Девушки радостно переглядываются. И только Густав стоит бледный как смерть. «Интересно, что он увидел и что понял? » — думает Мину. Она до сих пор чувствует в воздухе запах магии. — Как ты? — спрашивает она. — Не знаю. Ничего не знаю. Это было как странный сон… Она понимает, что он имеет в виду. Все его представления о действительности поставлены с ног на голову. — Теперь все позади, — говорит Ида, стоящая рядом с ним. — Это был не Рикард, — говорит Линнея, указывая рукой куда-то в сторону. Стайка третьекурсников проходит к выходу, и Мину видит лежащего на боку человека. Если бы не синие пряди волос, она бы никогда не узнала Оливию. Мину думает про Линнею. Это ведь ее подруга. — Она жива? — спрашивает Мину. — Едва-едва, — тихо отвечает Линнея. — Вызвали «Скорую». — Я видела наверху Томми Экберга. Он говорил что-то про электропроводку. — Мы так всем сказали, — объяснила Ванесса. — Никто из гостей не помнит, что на самом деле произошло. Так же, как Диана. — Блин! — вдруг говорит Ванесса. — А этот здесь откуда взялся? Мину поднимает глаза и видит Александра. С ним два стражника, присутствовавшие на процессе. Последние члены «ПЭ» покидают зал, остаются только Избранницы, Густав и трио вошедших представителей Совета. «Этого я и боялась, — думает Мину. — Он передумал». Но Александр даже не смотрит на нее. Он сразу идет к Оливии и опускается рядом с ней на колени. Мину не сводит с него глаз. Александр поворачивает голову Оливии. Из-под ее закрытых век вытекает несколько капель крови. Затем он поднимает Оливию на руки. — Что вы делаете? — кричит Линнея. — Если оставить ее здесь, она умрет, — говорит Александр. — Только мы можем обеспечить ей необходимый уход. — А потом? Что вы сделаете с ней потом? — говорит Мину. — Судьба Оливии Хенрикссон больше не должна вас интересовать, — говорит Александр. Мину смотрит, как он несет Оливию к выходу, ее обутые в ботинки ноги бессильно болтаются в воздухе. * * *

Тело Иды трясется в ознобе, она так устала, что не может стоять на ногах. Единственное, что придает ей сил, это присутствие Густава. — Кто он? — спрашивает Густав, указывая на дверь, за которой скрылся Александр. — Полиция, — слабо произносит Ида, потому что ничего лучшего ей в голову не приходит. Но Густав, похоже, ее не слышит. — Я не понимаю… Что произошло? Что ты с ней сделала? Кто вы такие? Ида открывает рот, чтобы ответить, но не знает, с чего начать. В голову приходят слова, которые она хочет сказать Густаву. Которые она может сказать. — Я тебя люблю. Он смотрит на нее широко раскрытыми глазами, и ей снова становится холодно. — Да, кое в чем эта сумасшедшая была права, — говорит Ида. — Я знаю, что тебе нисколько не нравлюсь. Но я… Я правда стараюсь… И я чувствую… Лицо Густава расплывается, потом опять приобретает четкость. — Ида… — говорит Густав, и тут ее опять начинает бить крупная дрожь. — Да… — Колени Иды подгибаются, и она падает. Но не ушибается: Густав протягивает руки, поддерживает ее и аккуратно опускает. — Ида! — кричит Мину откуда-то издалека. Все Избранницы зовут ее. Ида, Ида, Ида, как будто она глухая. Ида, Ида, как ты? Она хочет ответить, что все хорошо, все просто отлично. Потому что Густав смотрит на нее, гладит ее, разговаривает с ней, зовет ее по имени. Она слышит его голос очень отчетливо, а все другие словно издалека. Она не дышит! Она смотрит в его глаза, в его прекрасные удивительные глаза. Наконец сбылось то, о чем она мечтала долгие годы. Она не дышит! Не страшно, хочет сказать Ида. Это не страшно. Она рядом с ним. Его лицо так близко. Он приближает губы к ее губам, и они соединяются в поцелуе таком долгом, что скоро перестают понимать, где чей рот. Она очень сильно его любит. И не замечает, как перестает биться ее сердце. IV

  75

Двери автобуса открываются, Анна-Карин выходит. Солнце только что взошло, еще висит ночная прохлада. Анна-Карин надевает шапку и варежки, которые дедушка связал ей несколько лет назад. Она идет по дорожке, окаймленной высокими голыми деревьями. В конце дороги находится конюшня. Анна-Карин до сих пор смотрела на нее только издали. В детстве она мечтала ездить верхом, но в конюшне царствовали Ида, Юлия и Фелисия. Кроме того, мама сказала, что ездить верхом дорого. Девушка открывает дверь и заходит внутрь. Здесь так холодно, что изо рта идет пар. На глаза Анны-Карин наворачиваются слезы: запахи животных и сена напоминают ей ферму. Она идет вдоль денников, читая таблички. Вот наконец и он. Серый в яблоках жеребец с добрыми глазами. — Привет, Трой! — шепчет Анна-Карин, заходя в денник. Трой фыркает, когда она осторожно начинает гладить ему шею. Рука Анны-Карин поднимается к ушам, Трой закрывает глаза. — Приятно? — спрашивает Анна-Карин. Как всегда, когда она разговаривает с животными, у нее меняется тембр голоса, становится более певучим. — Ты славный, Трой. Очень славный. Ида очень тебя любила. Трой не реагирует, когда Анна-Карин произносит имя Иды. Это и понятно. Думает ли он про нее? Удивляется, почему она не приходит? — Я обещала Иде навещать тебя, если с ней что-то случится. Слезы жгут глаза, и она дает им волю. Анна-Карин не делает из Иды святую. Слишком много она натерпелась от ее преследований и издевательств. Но теперь у нее есть и другие воспоминания. Теперь она лучше понимает Иду. И благодарна ей за то, что живет. И что апокалипсис не состоялся. Дверь денника распахивается, Анна-Карин поворачивается, ожидая, что вот-вот появится Ида. Но это не Ида, а низкая черноволосая девочка лет тринадцати. Она смотрит на Анну-Карин: — Вы кто? — Я подруга Иды, — говорит Анна-Карин. — Иды, которая ухаживала за Троем. — Я знаю Иду, — говорит девочка. — Но теперь за Троем ухаживаю я. — Я просто пришла посмотреть, как у него дела. Ида его очень любила. — Она к нему вообще никого не подпускала. Девочка входит в денник, ласково хлопает Троя по спине и смотрит на него с нескрываемой любовью. «Ему будет с ней хорошо», — думает Анна-Карин. — Я ее немножко знала, — говорит девочка. — Ну не то чтобы знала, но видела здесь много раз. Анна-Карин кивает. — Она была противная, — продолжает девочка, не давая Анне-Карин вставить слово. — Но с Троем хорошо обращалась. Правда, чесала ему хвост щеткой со свиной щетиной… Вы знаете, как это вредно? Девочка смотрит на Анну-Карин почти враждебно. — Нет… — Теперь знайте. Но у нее всегда были самые белые скребницы. Анна-Карин не очень понимает, о чем идет речь. Девочка прижимается щекой к морде Троя. — А еще она классно ездила, — продолжает свой рассказ девочка. — И у нее был самый красивый вольтрап, и седло, и все остальное. И сапоги из настоящей кожи. Теперь они мои. Ее родители сказали, что им они не нужны. Правда, сапоги мне пока велики. И вообще, неприятно носить сапоги того, кто умер, поэтому не знаю, буду ли я в них ходить. Анна-Карин не смогла сдержать улыбки. У этой девочки черные волосы и карие глаза, но в остальном она очень похожа на Иду. — Мне пора, — говорит Анна-Карин. — До свиданья. Дождавшись, пока Анна-Карин выйдет из денника и закроет за собой дверь, девочка вдруг говорит: — Вы идете сегодня на похороны? — Да, — отвечает Анна-Карин, счищая с подметки прилипшее сено. — Передайте от меня привет. Я имею в виду, когда подойдете к гробу. Скажите, что Лиза заботится о Трое и у него все хорошо. — Обязательно передам, — говорит Анна-Карин. — Хотя я использую для хвоста жесткую щетку. Это намного лучше. * * *

Раннее утро. Длинные тени деревьев лежат на дорожках детского парка. Но солнце уже заметно греет лицо. В Энгельсфорс пришла весна. Ванесса сильнее раскачивает качели, Мелвин хохочет, и Ванесса тоже улыбается. — Еще! — кричит он. — Еще! У Ванессы каникулы, и она вышла с Мелвином на прогулку, чтобы дать маме немного поспать. Но не только. Вилле сразу ответил на ее эсэмэску. Он едет сюда из Риддархюттан. И одно то, что он в такую рань уже не спит, само по себе означает, что он стал другим человеком. Возможно, у них с Ванессой еще не все потеряно. Он собирается расстаться с Элин. В ближайшее время. Он хотел сделать это сразу по возвращении из Стокгольма, но Элин была так расстроена его исчезновением, что ему совесть не позволила расстраивать ее еще больше. Он дал ей пару недель, чтобы прийти в себя. Две недели уже прошло. — Еще, Несса! — кричит Мелвин и смеется. — Больше нельзя, — говорит она. — А то улетишь на Луну. — Хочу на Луну! — просит Мелвин. Она любит его до боли в сердце. Он для нее лучше всяких лекарств. Он — жизнь. А Ванессе сейчас очень важно знать, что жизнь продолжается. Что на свете есть не только зло и мрак. — Вам было известно, что Ида погибнет? — спросила она у Моны на следующий день после дня весеннего равноденствия. — Вы ей тоже лгали? В кои-то веки у Моны нет готового ответа, она только качает головой. Вид у нее расстроенный. — Я сказала то, что видела, — пробормотала она. — Не знаю, как это вышло. Обычно я таких вещей не пропускаю. И все же пропустила. Потому что через несколько часов состоятся похороны Иды. Ванесса никак не может поверить, что Ида умерла. Она видела это собственными глазами, но признать случившееся не может. И при встрече с другими Избранницами все время ждет, когда появится Ида. Теперь их осталось только четверо. — Сними меня, — говорит Мелвин. Ванесса останавливает качели и помогает брату спуститься. Он идет к песочнице, она за ним — проверить, нет ли в песке старых шприцев или еще каких-нибудь сюрпризов. Мелвин берет совок и начинает копать. Раздается шум подъезжающего автомобиля, Ванесса поднимает глаза. Вилле паркует машину точно на том месте, где она когда-то застала Никке с Паулой. Хлопнув дверью, Вилле идет к ней. — Привет, малыш, — говорит он Мелвину. Не обращая на него внимания, Мелвин продолжает возиться в песке. — Похоже, он меня забыл, — говорит Вилле. — Не обращай внимания. Вилле улыбается Ванессе. На нем черный вязаный джемпер, который ему очень идет. У Ванессы при взгляде на него, как всегда, замирает сердце. — Поцеловать можно? — спрашивает Вилле. — Конечно. — Ванесса отряхивает с рук песок и прижимается к Вилле. Запах Вилле оживляет тысячи воспоминаний. Он такой знакомый и родной. Однако что-то в нем Ванессу настораживает. — Как дела? — спрашивает Вилле, чмокая Ванессу в лоб. — Нормально, — отвечает она. — А у тебя? Он пожимает плечами. — С Элин проблемы, — говорит он. — Мы с Вилле отойдем к качелям, — предупреждает Ванесса Мелвина. Не глядя на нее, он кивает и продолжает дальше строить и ломать куличики. Ванесса и Вилле отходят к качелям, но она боится начинать разговор про Элин. — Как мама? — спрашивает она. — Пока на больничном, врачи выясняют, может ли ей помочь операция. — Хорошо бы. Они садятся на качели. — Я боюсь идти на похороны. Никогда не была… — Ничего, я тоже нервничал, когда шел на похороны Юнте. Но… все прошло красиво. Тебя как будто специально останавливают и заставляют задуматься о своей жизни. Ванесса кивает. Может, это эгоистично, но ей ужасно не хочется туда идти. — Правда, я все равно не понял, что с ней случилось, — говорит Вилле. Ванесса отворачивается. — Я тоже, — говорит она. — Что будем делать, Несса? — мягко говорит Вилле. — Что ты имеешь в виду? — спрашивает Ванесса, хотя знает, что он имеет в виду. — Я имею в виду нас с тобой. Ванесса гладит пальцами холодную цепь качелей: — Когда ты поговоришь с Элин? Вилле тяжело вздыхает: — Нужно выбрать правильный момент. Но ты-то чего хочешь? Ты будешь со мной? И тут у Ванессы происходит озарение. Происходит против ее воли. Она хочет верить Вилле. Она хочет верить в их общее будущее. Она хочет, чтобы в ее жизни было что-то прекрасное, а не только это дерьмо, и ужас, и смерть. Но голос Линнеи настойчиво звучит в ее голове. Ты знаешь, что он не может жить один. Она смотрит на Вилле. Ему нужен кто-то, кто будет за ним ухаживать. Неожиданно для себя Ванесса понимает: дело не в том, что у Вилле изменился запах. У Вилле ничего не изменилось. Изменилась она. — То есть ты не хочешь разрывать с Элин, пока не получишь гарантий от меня? — спрашивает она. Вид у Вилле растерянный, как будто он не понял вопроса. — Ты не хочешь рисковать. Ты предпочитаешь оставаться с Элин, хотя ее не любишь. Ждешь, пока найдется кто-то другой. — Что ты несешь? — Ведь именно так было со мной, разве нет? Ты признался, что изменял мне, только тогда, когда Элин предложила тебе жить у нее. — Чего ты на меня наезжаешь? — Я говорю как есть. Вилле хмыкнул. — Я думал, ты меня любишь, — сказал он и отвернулся. «Я тоже так думала», — хотелось сказать Ванессе. Вместо этого она откинулась на качелях назад и стала смотреть в небо. Ей вспомнился урок классе в шестом или в седьмом, когда им рассказали, что Земля вращается со скоростью тысячи с лишним километров в час, и у Ванессы от этих слов закружилась голова. Как быстро меняется наша жизнь. За короткое мгновение все может кардинально измениться. Может, это потому, что мы вместе с Землей находимся в постоянном движении, хотя сами этого не замечаем? — Я не понимаю, о чем вообще речь, — говорит Вилле. — Ты что, меня проверяешь? — Нет, — отвечает Ванесса. — Зачем? Она снова смотрит на него. Она знает в нем абсолютно всё: лицо, тело, достоинства и недостатки. Однако сейчас видит его по-новому. Им наверняка будет хорошо вместе. Пока он не встретит новую девушку. И то, что она наконец понимает это и не боится признать, меняет всё. Она его больше не любит. Уже давно. — Извини, — говорит Ванесса, — но у нас с тобой ничего не получится. Вилле поднимается с качелей, его лицо искажено яростью. — Значит, конец? Просто так, не из-за чего? Ванессе хочется крикнуть, что конец наступил гораздо раньше, когда он за ее спиной начал трахаться с Элин, но у нее нет сил на эмоции. Да и зачем? Незачем. Она вычеркнула Вилле из своей жизни. — Езжай домой, к Элин, — говорит Ванесса. — Иди к черту! Она смотрит, как Вилле садится в машину и, взвизгнув сцеплением, срывается с места. Прислушивается к себе. Пытается найти в душе страх, раскаяние или печаль. Но находит только облегчение. Она переводит взгляд на Мелвина, который затеял какую-то новую игру в песочнице. Ванесса решает про себя, что нельзя связывать жизнь с человеком, от которого только и ждешь, чтобы он изменился. Она хочет, чтобы человек, которого она выберет, был достоин уважения, вдохновлял ее, понимал. Не соглашался с ней. Был требователен и помогал ей стать лучше. Чтобы с ним можно было смеяться, плакать и вместе открывать мир. Конечно, было бы хорошо, если бы в придачу ко всему он еще был симпатичным. Надо идти домой. Пора собираться на похороны. Ванесса встает с качелей. И замирает. Есть человек, который полностью соответствует такому описанию. Ванесса вспомнила свое первое посещение «Хрустального грота». Твоя настоящая любовь — не тот человек, про которого ты думаешь сейчас, а другой, но тоже известный тебе. Чертова Мона. 76

Желтую вывеску давно сняли с фасада. Окна не занавешены, в комнатах не горит свет. Дверь закрыта неплотно. Время от времени кто-нибудь выходит на улицу и выбрасывает в контейнер книги, цветы в горшках, мебель. Все на свалку. В центре Энгельсфорса появился еще один брошенный офис, пустой и призрачный. Как будто никакого «ПЭ» никогда не существовало. Ситуация с офисом как две капли воды напоминает ситуацию в городе. В разговорах жителей Энгельсфорса тоже есть пустые места и пропуски. Вызванные сильнейшим желанием уничтожить любые воспоминания о «ПЭ». После «катастрофы с электропроводкой» школа была несколько дней закрыта, и когда ее открыли снова, на шкафчиках уже не осталось наклеек с надписью «ПЭ». Никто не упоминал имен Кристера и Хелены и не вспоминал о том, какое влияние они имели в городе. Впечатление было такое, будто про них все разом забыли. Но до Линнеи иногда долетали мысли людей. Стыдливые. Испуганные. Кристера и Хелену похоронили вчера, и проводить их в последний путь пришли всего несколько человек. Никто не выяснял обстоятельств преступлений, совершенных ими и Оливией. Родители Оливии заявили в полицию об исчезновении девушки, ее фотография была вывешена в Интернете. Линнея тоже не знала, где Оливия. Может, ее отвезли в какое-нибудь тайное убежище? Или она в усадьбе у Виктора и Александра? Жива ли она? Ругать себя за то, что раньше не догадалась о контактах Оливии с демонами, Линнея перестала. Но продолжала думать, могла ли она чем-то ей помочь. Если бы она была к ней внимательнее, принимала ее всерьез, возможно, и не случилось бы того, что случилось. Из дверей выходит Бьёрн Валин. Он тащит пирамиду из деревянных стульев. — Привет, — говорит Линнея. Он удивленно смотрит на нее. Ставит стулья возле контейнера и распрямляет спину. — Здравствуй, Линнея, — говорит он. Она косится на него, ищет признаки того, что он опять пьет. Эти приметы поначалу очень малы, не заметны ни для кого, кроме Линнеи. — Видишь, я все еще трезвый, — говорит Бьёрн. Линнея испытующе смотрит на него. И даже не пытается этого скрыть. У нее есть все основания ему не доверять. — Хорошо, — говорит она. Он кивает. Оглядывает ее простое черное платье, выглядывающее из-под легкой куртки, черные плотные колготки. — Ты пойдешь на похороны этой девушки? — спрашивает он. — Да. — Вы дружили? — Типа того, — отвечает Линнея и после секундной паузы добавляет: — Да, дружили. — Прими мои соболезнования, — говорит Бьёрн. — Ужасная история. Линнея кивает. Интересно, что отец думает сегодня о «ПЭ»? Слышал ли он сплетни о том, что Линнея пыталась очернить Эрика и Робина? И как к этому относится? Верит или нет? Она смотрит на него. Нет ничего проще, чем взять и прочитать его мысли. Но она не хочет этого делать. Может, потому, что не хочет их знать. А может, потому, что не хочет торопить события. Если их отношениям суждено возобновиться, пусть это произойдет в свое время. — Что ты теперь будешь делать? — спрашивает она. На самом деле она спрашивает, начнет ли он опять пить, и знает точно: отец понимает, что она имеет в виду. — Я получил работу на лесопилке. Через одного товарища из «ПЭ». Начну после Пасхи. А потом — не знаю. Он серьезно смотрит на дочь. — Я не начну пить. Но слова ничего не значат, я должен доказывать тебе это делом, изо дня в день. Когда-нибудь ты поверишь, и тогда мы сможем поговорить обо всем, что случилось. Звони или заходи, когда захочешь. Я хочу опять быть твоим отцом, но не имею права настаивать на этом. Линнею переполняют чувства, она не может произнести ни слова. Слова отца рождают надежду, но Линнея так боится новых разочарований. — Мы должны вывезти мебель, — говорит Бьёрн. — Хочешь доехать со мной до церкви? — Нет, — торопливо отвечает Линнея. — Я пешком. — Ладно, — соглашается отец. — Береги себя. Линнея кивает, пытается улыбнуться. И быстро уходит. Она успевает пробежать целый квартал, прежде чем из глаз начинают ручьем литься слезы. * * *

Анна-Карин сидит на стуле у кровати дедушки, стараясь не помять юбку. Она надела мамин черный костюм и подняла волосы так, как это делала Ванесса. Дедушка откладывает в сторону кроссворд и смотрит на Анну-Карин поверх очков. — Кто-то умер? — обеспокоенно спрашивает он. — Да, сегодня похороны моей подруги. Анна-Карин уже рассказывала дедушке про Иду, но он, видимо, забыл. — Как себя чувствуешь, дедушка? Он помахивает сухой рукой и говорит что-то по-фински. — Ничего нового, — продолжает он по-шведски. — Лучше расскажи про себя. Анна-Карин снова начала ходить в лес. Внутренний голос зовет ее туда. Вместе с лисом они блуждают по тропинкам в поисках чего-то неизвестного. Но этого она дедушке не рассказывает, а говорит о том, как в лес приходит весна. Дедушка улыбается. — Как Мия? — спрашивает он. — Что-то она ко мне давно не приходит. Сердце у Анны-Карин сжалось. Ей совсем не хотелось говорить о матери. — У нее все как обычно, — сказала Анна-Карин. — Мама не меняется. — Ты веришь, что она может измениться? — Не знаю. Верю, когда ее не вижу. Когда хожу по лесу, думаю, что надо было бы взять ее с собой. Показать, сколько в мире красоты. Потом возвращаюсь домой, а она там сидит. И я понимаю, что ее даже звать куда-то бессмысленно, — говорит Анна-Карин. — А ты веришь, что она может измениться? — Не знаю, — отвечает дедушка. — Она сама должна этого захотеть. И попросить помощи. Анна-Карин кивает. — А вот решишься ли ты когда-нибудь на это? — говорит дедушка. Сняв очки, он внимательно смотрит на внучку. — Ты о чем? — Решишься ли ты попросить помощи. — У меня есть ты, дедушка. — Пока да. Но этого мало. И даже если ты не в состоянии помочь матери, ты можешь помочь самой себе. Не нужно тащить груз в одиночку. — Ты имеешь в виду, что мне нужно с кем-то поговорить? Дед кивает: — Я люблю Мию. И все время думаю, что я сделал не так, в чем перед ней виноват. Но ты не имеешь права стать такой, как она, Анна-Карин. Ты не такая. И ты не должна чувствовать себя ответственной за мамино спасение. Внезапно Анна-Карин понимает, что всю свою жизнь думает точно как мама. Что она такая уродилась. Что боль — ее удел, от которого никуда не деться. Но, может, это вовсе не так? Анна-Карин смотрит на дедушку. — Попрощайся, пока не поздно, — сказала ей Мона. — Время еще есть. Используй его. — Я люблю тебя, дедушка, — говорит она. — И я тебя, девочка моя. Анна-Карин встает со стула: — Мне надо идти. Завтра я опять к тебе приду. — Надеюсь, это будут красивые похороны, — говорит дедушка. — Я буду про вас думать. * * *

Мину не надевала это черное платье со дня похорон Ребекки. Хоть бы ей никогда больше не пришлось его надевать. Она застегнула на спине молнию. Села на кровать и открыла ящик тумбочки. Достала Книгу Узоров, погладила пальцами кожаный переплет, тисненые круги на обложке. Покровители начали общаться с ней через Книгу. Только с ней, больше ни с кем. Они рассказали, что магические убийства, совершенные Оливией, приблизили апокалипсис. Если бы ей удалось совершить в спортзале массовое жертвоприношение, мир уже бы погиб. Избранницы купили себе передышку. Вопрос только, сколько она продлится. И что дальше планируют делать демоны. Мину открывает Книгу и, выпустив на свободу черный дым, листает страницы. Она снова задает вопрос. Который мучает ее днем и не дает спать ночью. Если бы я не пошла к Адриане, я бы успела спасти Иду? Знаки на страницах дрожат, но покровители не отвечают. Мину закрывает Книгу. Возможно, ответа на этот вопрос нет. Мину идет в кухню. Мама с папой сидят у кухонного стола. Пьют кофе и читают газеты. Все как всегда. Кроме одного: через несколько дней мама вернется в свой Стокгольм. Мама поднимается и обнимает Мину. — Может, нам все-таки пойти с тобой? — спрашивает она. Мину отрицательно мотает головой. На этих похоронах она точно не будет одна. Придут все Избранницы, и Густав тоже. — Но было бы здорово, если бы ты была дома, когда я вернусь, — говорит Мину, и мама гладит ее по волосам. Она приехала сразу, как только услышала про пожар в редакции газеты. С тех пор она и отец общаются на редкость мило, можно даже подумать, что они любят друг друга. Между ними чувствуется притяжение, о котором говорил Густав. Хорошо, что папа немного успокоился. «Энгельсфорсбладет» временно снимает комнату в редакции «Фагерста-Постен». Папины статьи о том, как «ПЭ» прибрал к рукам город, имели большой резонанс по всей стране. Но с тех пор эта история обросла сплетнями. Рассказ о возникновении «Позитивного Энгельсфорса» и его падении стал для средств массовой информации дойной коровой. Чего только они не писали: и про коррупцию, и про зомбирование, и про заблудших юнцов, и про нападение на местную газету, и про загадочный конец лидеров движения «ПЭ». Даже прошлогодние самоубийства сюда припутали. Случай в спортзале называли и попыткой массового самоубийства, и массовым жертвоприношением. Обсуждали, почему все находившиеся в то время в спортзале ничего не помнят. Папа вздыхал, читая очередные «сенсации», но было видно: он рад, что оказался прав. Мину надеется также, что на папу положительно действует мамин приезд. Может, вдали друг от друга они наконец поняли что-то важное? В дверь звонят, Мину идет открывать. Густав замирает, увидев ее платье. Он узнает его. Он и сам в том же костюме, в котором был на похоронах Ребекки. — Ты готова? — спрашивает он. Она кивает, берет плащ и цветы, лежащие на тумбочке в прихожей. Густав и Мину выходят на улицу, и тут его рука случайно касается ее руки. Оба одновременно отдергивают руку. «Он только друг», — говорит сама себе Мину. Они идут в молчании. Громко щебечут птицы, прямо над Мину пролетает лазоревка. — Я вчера заходил к Рикарду, — говорит Густав. Рикард единственный из рядовых членов «ПЭ» пострадал физически. Оливия так часто управляла его действиями, что здоровье Рикарда сильно расшаталось. Все последние недели он провел в больнице, и доктора не могут понять, как его лечить. — Как он себя чувствует? — спросила Мину. — Средне, — ответил Густав. — Силы потихоньку восстанавливаются. Но он в депрессии. Мину кивает. Ей жаль Рикарда. Почему Оливия именно его выбрала своим орудием? Вот впереди и церковь. — Я все думал про то, что ты говорила про Иду в тот вечер, когда я к тебе заходил, — говорит Густав. — Ну насчет того, что она старается исправиться. Мне кажется, ты была права. Сердце Мину заныло, когда она вспомнила, как Ида умирала у Густава на руках, а он пытался сделать ей искусственное дыхание. Она никогда не забудет эти минуты. — О чем ты думаешь? — спрашивает Густав. — Так, ничего особенного, — говорит она. Но она больше не хочет лгать Густаву. Он заслуживает того, чтобы знать правду. Когда-нибудь она расскажет, что произошло на самом деле. Она обязательно сделает это. Он должен знать, что Ида умерла как герой. Он должен знать, как в действительности устроен мир и какую цену в нем за все приходится платить. Все люди на Земле заслуживают того, чтобы знать правду. Совет хочет, чтобы мир магии существовал отдельно от мира обычных людей. Но разве справедливо, что правду знает только маленькая горстка людей? Они идут по дорожке к церкви. Под ногами хрустит гравий. Линнея, Анна-Карин и Ванесса ждут их у лестницы. Мину подходит к ним, они обнимаются. Мину делится с ними принесенными цветами. Шесть белых роз. Четыре от Избранниц, одна от Густава. Шестая от Николауса. Мину уверена, он бы одобрил ее решение. Она оборачивается и видит Виктора, идущего по дорожке, засунув руки в карманы плаща. Он старается встретиться с Мину взглядом. Она отворачивается и входит в церковь, не говоря ему ни слова. Спустя несколько дней после смерти Иды Виктор позвонил Мину. Сказал, что подъехал и ждет ее в машине около дома. — С Адрианы сняли обвинение, — сказал он. — Все прошло легче, чем я думал. — Как она себя чувствует? — спросила Мину. — Пока еще в растерянности. Наши врачи поставили ей диагноз, который объясняет провалы в памяти. Сейчас она занимается своим здоровьем. Но это скоро пройдет. Новость обрадовала Мину. Интересно, а как врачи Совета на самом деле оценивают случившееся с Адрианой? — Она останется в городе? — спросила Мину. — Пока да. И мы тоже. Она повернулась к Виктору и в упор посмотрела на него. Он барабанил пальцами по панели управления, избегая встречаться с Мину взглядом. — Зачем? Вы же сказали, что вся история про Энгельсфорс — выдумка? Виктор не отвечал. — А сам-то ты что думаешь? Веришь, что мы Избранные? — Я думаю, ты очень необычный человек, Мину, — сказал он и улыбнулся. На мгновение Мину увидела прежнего Виктора, который безуспешно пытался произвести на нее впечатление своими уловками. — Перестань, — сказала Мину. Улыбка на лице Виктора погасла. — Что вы сделали с Оливией? — спросила Мину. — Я не могу разглашать эту тайну. — А как же то, что ты говорил мне про Совет? — Я не изменил своего мнения. Но если я хочу изменить Совет, я должен, насколько возможно, играть по их правилам. — То есть ты опять подчиняешься всем приказам Совета? Виктор грустно посмотрел на Мину. — Не понимаю, как такой умный человек, как ты, может быть таким наивным, — говорит он. — Ты думаешь, все просто. Правильно — неправильно, хорошо — плохо. Важна цель, а не то, каким путем ты к ней идешь. — То есть цель оправдывает средства? — Если хочешь, да. — Ты ошибаешься, — говорит Мину. — Неужели? Вспомни, что ты сделала с Адрианой. Неужели это действительно можно назвать добрым делом? Забрать память, против воли человека изменить его личность… — Это было сделано для ее спасения… — Вот именно! Прошло время, но Мину продолжала думать про этот разговор. В одном она теперь была совершенно уверена. На Виктора Эреншёльда никогда и ни в чем нельзя полагаться. — Мину, — говорит Линнея, хватая ее за рукав. В дальнем конце аллеи показался Эрик в обнимку с Юлией. — Какого черта он тут делает? — пробормотала Ванесса. — Какого черта он вообще ходит по этой Земле? «Потому что жизнь так устроена, — думает Мину. — Нет никакой космической справедливости. Неправда, что „грех всегда бывает наказан“. Эрики спокойно плывут дальше по жизни, независимо от того, какое зло они сотворили. Ну, в крайнем случае плохо спят по ночам. А может даже, и спят отлично». Избранницы в молчании смотрят на приближающегося Эрика. Он видит это, но демонстративно не смотрит в их сторону. Не хочет или боится. Мину надеется на последнее. И хотя мир устроен несправедливо и Мину знает, что месть не лучший способ решения проблем, она надеется на то, что Эрик когда-нибудь заплатит за все, что он совершил. Или что он хотя бы больше никому не причинит вреда. Девушки ждут, пока Эрик и Юлия поднимутся по лестнице. Потом смотрят друг на друга. Пора идти. Пора прощаться. 77

Она смотрит на уходящий высоко вверх потолок церкви. Голова кружится при мысли о тех людях, которые сотни лет назад ползали там, наверху, и строили эти своды. Возле алтаря висит большая картина, изображающая Иисуса на кресте. Его печальные глаза устремлены в мрачное грозовое небо. Сколько сегодня в церкви народа. И все одеты в черное. Вот по центральному проходу идут Линнея и Ванесса. У каждой в руке роза. Не глядя ни на кого, они садятся на свободную скамью в середине церкви. Линнею не узнать. Нормальная девушка. Не накрашена, одета в простое черное платье. Следом идут Мину и Анна-Карин, тоже с розами, на Анне-Карин черный костюм, в котором она была во время судебного процесса. Хотя тогда в нем была Ванесса. Ведь это же была Ванесса, правильно? Во сне мысли перескакивают с одного на другое. Ничего не знаешь наверняка. Бывает, видишь что-то, чего не было или было во сне. А вот Густав. Она бежит за ним по центральному проходу. — Куда ты пропал? — говорит она. — Исчез, и всё. Или это я исчезла, я уже забыла. Но он ее, похоже, не слышит. Он молча садится рядом с Мину и остальными Избранницами. Как если бы он тоже был Избранным. Все это очень странно. Кто-то закрывает двери церкви, над головами сидящих начинает звонить колокол. Шепот на скамейках смолкает. Она оборачивается и смотрит на пастора. Совсем молодой, видимо, какой-то новенький. Он говорит, что все собрались, чтобы проститься с любимой дочерью, сестрой и другом, и она оглядывает зал, видит вокруг много знакомых лиц. Вот Юлия. Ее голова опущена, огромные слезы скатываются по щекам и падают на раскрытую страницу книги псалмов. Рядом с Юлией Эрик. Одной рукой он обнимает Юлию. На его лице застыло странное выражение. Кажется, он тоже спит. Рядом на той же скамье держатся за руки Фелисия и Робин. Кевин тоже здесь, но он устроился в отдалении, как будто ни с кем не знаком. Тут и там раздаются всхлипывания, эхо повторяет их и разносит по залу. Родители Эрика и семья Робина тоже здесь. Оса Сеттерквист украдкой вытирает слезы бумажным платком. Многих из этих людей она знает всю свою жизнь. Правда, тетю не видела уже много лет. И двоюродных братьев. Какие они стали большие! Но есть здесь и те, кого она едва знает, и даже те, кого видит в первый раз. И все они плачут. Вдруг в зале раздается хорошо знакомый голос.
When I am dead, my dearest,
Sing no sad songs for me,
Plant thou no roses at my head,
Nor shady cypress tree^[20].
Алисия. Она стоит у алтаря и поет.
Be the green grass above me,
With showers and dewdrops wet,
And if thou wilt, remember,
And if thou wilt, forget^[21].
Мама и папа. Они сидят в самом первом ряду, и она спешит к ним. — Что происходит? — спрашивает она. Мамина спина сотрясается от плача. Папа смотрит прямо перед собой, слезы текут у него по щекам. Расмус и Лотта сидят по обеим сторонам от папы, прижавшись к его большому сильному телу. — Эй! — снова обращается она к родителям. Но они по-прежнему игнорируют ее. Они так ее и не простили. Она снова поворачивается к алтарю. Гроб. Светлое полированное дерево. Блестящие латунные ручки. Море цветов. И ее фотография на высокой подставке. Ида иногда пыталась представить, кто придет на ее похороны. Но таких снов у нее никогда раньше не было. Она хочет проснуться. — Это не сон. Ида поворачивается. И видит Матильду. Так странно видеть ее рядом. Она выглядит вполне реальной, даже более реальной, чем люди в церкви. На ней длинное платье без рукавов, белая сорочка, лицо серьезно. — Это не сон, — повторяет Матильда. — Конечно, сон, — возражает Ида. — Я же не мертвая. Матильда не отвечает. И тут Ида вспоминает. Спортзал. Оливия. Густав. Поцелуй. Это был не поцелуй. Она снова оборачивается к залу. — Мама! — кричит она. — Мама! Мама прячет лицо в ладонях, папа обнимает ее и Расмуса. — Папа! — Они тебя не слышат, — говорит Матильда. Ида бежит по центральному проходу. Избранницы обязательно услышат ее. Она пытается потрясти Мину за плечи, но рука хватает пустоту. — Мину! — зовет она. — Мину, я здесь! Я здесь! Мину не отвечает. Она сидит рядом с Густавом, который тоже не видит Иду. Она жмурится, изо всех сил пытается сосредоточиться и мысленно зовет: Линнея! Линнея! Я не умерла! Я здесь! Линнея не реагирует. Ни она, ни Ванесса, ни Анна-Карин не слышат Иду. На скамье, где сидят Избранницы, не слышно громких рыданий. Но видно, что горе девушек глубоко и искренно. Люди встают и молча подходят к алтарю, чтобы положить цветы и проститься. Мину встает первой, за ней тянутся остальные Избранницы. Ида протягивает к ней руку, но Мину проходит сквозь нее. — Пойдем! — говорит Матильда. — Я хочу остаться! — Это невозможно. Пойдем, надо спешить. — Куда? — спрашивает Ида. — В белый тоннель, что ли? — Нет, — отвечает Матильда. — Но нам нужно скрыться, пока они нас не нашли. — Кто они? — Я тебе все объясню, — говорит Матильда. — Бери меня за руку. Ида смотрит на свой гроб. Смотрит на людей, которые играли разные роли в ее жизни. Снова переводит взгляд на Избранниц. Они знали ее так, как не знал никто другой. — Я не хочу, чтобы все заканчивалось, — говорит Ида. — Это не конец, — отвечает Матильда. — Доверься мне. Ида берет ее за руку, и яркий свет наполняет все ее существо.
Земля
  Огонь
  Воздух
  Вода
  Металл
  Дерево   Благодарности

⇐ Предыдущая 18 19 20 21 22 23 24 252627 Следующая ⇒