Annotation 8 страница

Сделав из рук «козырек», Ванесса прижалась лицом к витрине, стараясь заглянуть внутрь «Хрустального грота». В полумраке магазина виднелись «ловцы снов», египетские фигурки и дельфины. На двери висел листок с разноцветными буквами: «Закрыто на инвентаризацию». Но внутри помещения не было ни намека на какую-нибудь деятельность. Только наружу тянуло дымком благовоний. За последние недели Ванесса неоднократно заглядывала сюда. Она приходила в разное время, но магазин всегда был закрыт, Мона Лунный Свет как в воду канула. Ванесса уже стала сомневаться в ее существовании. Мину даже пробовала звонить в налоговую службу, искала Мону в каких-то отцовских компьютерных базах. Никаких следов. Со вздохом Ванесса отошла от окна. Что делать, если Мона не найдется? Книга Узоров не хочет подсказать им, как общаться с мертвыми. Уже в который раз Ванессе пришло в голову, что Книга ведет себя как вредная старая тетка. Тусклые светильники в коридорах «Галереи» шипели и подмигивали. После недавней сильной грозы в Энгельсфорсе были перебои с электричеством. Мигание ламп раздражало и напоминало Ванессе фильмы ужасов. Она поторопилась выйти на улицу. Впереди одиноко болтались на ветру флаги возле магазина «Ика». Солнце жарило, хотя была уже середина сентября. На улицах было пустынно, первый человек попался Ванессе навстречу, только когда она повернула на площадь Стурвальсторгет. Однако именно этого человека ей сейчас совсем не хотелось видеть. Может, повернуть в другую сторону, сделать вид, что она его не заметила? Но, кроме них, на улице нет ни одной живой души. Он, конечно, ее уже заметил и поймет, что она пытается избежать с ним встречи. Ванесса пошла прямо на него. Последние сто метров показались ей бесконечными. Похоже, что Юнте тоже было не по себе. — Привет, — сказала Ванесса. — Привет, — отозвался Юнте. — Как дела? — Нормально. Супер. — А-а, понятно. Молчание. — А ты как? — решила спросить Ванесса. — Ничего, — ответил Юнте и огляделся, словно надеясь, что откуда-нибудь придет спасение. — Давно не виделись. — Да. — Ванессе действительно казалось, что они не виделись уже очень давно, хотя она рассталась с Вилле всего три недели назад. Вместе с ним из ее жизни выпала вся прежняя компания. Ванесса по ним не скучала, но она скучала по той жизни, в которой все казалось простым и понятным. Дома у Юнте можно было тусоваться хоть днем, хоть ночью, устраивать вечеринки. С уходом Вилле в жизни Ванессы вдруг образовалось очень много свободного времени, которое она не знала, чем занять. Да и чем можно заниматься в таком городе, как Энгельсфорс! — Жалко, что так получилось, — сказал Юнте. — Без тебя скучно. Вид у него был смущенный, он избегал смотреть на Ванессу. Ванесса удивилась. Оказывается, Юнте к ней хорошо относится. А ей всегда казалось, что он ее только терпит. Хотя по его виду никогда ничего не поймешь. По-настоящему Юнте интересует только, растет ли у него травка в подвале. — А ты знал, что он мне изменяет? Можно было не спрашивать, виноватый вид Юнте говорит сам за себя. Господи, все знали! Если знал Юнте, наверно, и Лаки знал! Только она, наивная дура, ничего не видела! Ванессе становится стыдно и противно от того, что стыдится она, хотя во всем виноват Вилле. — Ты на меня это… не очень злись. Я тут вроде тоже типа поучаствовал, — мямлит Юнте, поправляя бейсболку. Ванесса слушает, не прерывая. Это что-то новенькое. Но Юнте говорит так, будто Ванессе все известно. — Мы с Элин учились вместе. Она мне всегда нравилась. Поэтому я ее и пригласил туда, к отцу… Я не думал, что она и Вилле… Кусочки пазла складываются в картинку. Раз-два-три… События, которым Ванесса раньше не придавала значения, обретают новый смысл. Она вспоминает то воскресенье в прошлом году, когда Вилле неожиданно исчез. А потом вернулся и сказал, что ездил с Юнте в дом его отца, чтобы без помех подумать о своей жизни. Сказал, что сильно любит Ванессу. И подарил ей кольцо. Все это была ложь. Он трахался с Элин. А потом решил загладить свою вину и предложил Ванессе выйти за него замуж. А Ванесса ему верила. И ради него предала маму и Мелвина. Он лгал даже тогда, когда плакал на диване Сирпы и говорил, что хочет «быть честным» с Ванессой. На самом деле у них с Элин был секс не два, а три раза или даже больше. Кто знает? Ванессу замутило. — Мне надо идти, — сказала она. — Надо забрать Мелвина. Она увидела в глазах Юнте панику. Он все понял. — Черт, значит, ты ничего об этом не знала… Прости… — Я устала от извинений.
Как назло, Мелвин пребывал сегодня в капризном настроении. Сначала он заявил, что хочет сидеть в коляске, потом — что не хочет, потом опять стал ныть и проситься в коляску. Наконец Ванесса не выдержала, сунула брата в коляску и повезла домой, стараясь не обращать внимания на его истошные крики. Возле дома он вдруг перестал плакать. Ванесса вынула его из коляски, они зашли в подъезд, и тут брат опять заныл: «Где папа? » Только этого ей сейчас не хватало. — Папы дома нет. — Почему? — Ты же знаешь, он больше с нами не живет. Он теперь живет в другом месте. — Почему? — Так бывает. — Почему? Ванесса присела перед Мелвином на корточки: — Все будет хорошо. Представляешь, как интересно жить сразу в двух местах! Твой папа нашел квартиру, в которой у тебя будет отличная комната. Мелвин смотрел на сестру мокрыми глазами. Лифт остановился, Ванесса взяла Мелвина на руки. Отперла дверь. В кухне работала вытяжка. Сигаретным дымом пахло даже в прихожей. Ванесса уже представила себе, как мама сидит и плачет с сигаретой в руке. Но тут из кухни раздался смех. Первый раз за то время, что мама рассталась с Никке. Она смеялась не одна, ей вторил другой — прокуренный, каркающий голос. Ванесса знает человека с таким голосом. Посадив Мелвина в коридоре на коробку с вещами, Ванесса помогла ему снять ботинки. Потом они вместе вошли в кухню. Мама, которая, стоя под кухонной вытяжкой, в этот момент затянулась сигаретой, сделала виноватое лицо и быстро затушила окурок в переполненной пепельнице. — Ой, уже так много времени, — сказала она. — А мы и не заметили. Ванесса повернулась к столу — там сидела Мона Лунный Свет и невозмутимо курила. Ее светлые пережженные волосы были схвачены на макушке заколкой в форме бабочки. На столе стояло вино в картонной упаковке и два бокала. На одном из них виднелись отпечатки ярко-красных губ Моны. — Ты помнишь Мону? — спрашивает мама. — Она тебе гадала в «Хрустальном гроте». Мона машет Ванессе рукой, и ее серебряные браслеты громко звенят. — Ты ведь Ванесса, да? — спрашивает она и ухмыляется. Ванесса молча смотрит, как мама показывает Моне Мелвина, Мона сильно щиплет его за щеки и щекочет. Мелвин, судя по всему, уже готов укусить ее, и Ванесса надеется, что он не преминет это сделать. Наконец он вырывается и убегает в гостиную. Через секунду оттуда раздался звук включаемого телевизора. — Что вы делаете? — спросила Ванесса у Моны. — Яннике — одна из моих лучших клиенток. И очень приятный человек. Я не видела ее некоторое время, забеспокоилась и решила узнать, как дела. Ванесса подумала, что в действительности Мона просто решила заработать на маме. — Это поразительно! — сказала мама. — Мона в точности рассказала, что случилось у нас с Никке. А еще она говорит, что через год он вернется поджав хвост, но я буду непреклонна. Еще бы! Мона — мастер говорить то, что ее клиенты хотят слышать. Собственно, именно в этом секрет ее популярности в Энгельсфорсе. Здесь живет много людей, которые готовы ухватиться за соломинку надежды. Мама обняла Ванессу и неловко прижалась головой к ее голове. От мамы пахло сигаретами и кислым вином. — Все будет хорошо, Ванесса. Схожу-ка я кое-куда. Хихикнув, она вышла из кухни. Ванесса села на стул рядом с Моной: — Где вы были? Магазин все время закрыт. — Расслабься, детка, — сказала Мона, зажигая новую сигарету. Она улыбнулась Ванессе: — Я слышала, ты теперь тоже девушка свободная. Давно нужно было его прогнать, еще тогда, когда я сказала, что ваши отношения не имеют будущего. Не пришлось бы так переживать сейчас. Кстати, девушку, с которой он спал, ты один раз видела. А она тебя — нет. Сейчас у Ванессы не было времени разгадывать загадки Моны. — Нам нужна ваша помощь, — прервала она Мону. — Как вступить в контакт с мертвыми? Мона посмотрела на Ванессу. Взгляд ее стал серьезным. — Зависит от того, — сказала она, — где находится душа. Улетела она или задержалась. И еще вы должны знать имя умершего. — Эта душа точно задержалась, — ответила Ванесса. — И имя ее мы знаем. Замок в туалете щелкнул. — Поговорим на неделе, — сказала Мона. — Это срочно! — Я никуда не спешу. Приходи в магазин в понедельник. И оденься прилично. 24

Крепко держа в руках красный поднос, Мину оглядела столовую. Шум стоял такой, что хоть уши затыкай. Все говорили одновременно и очень громко. Мест свободных много, но куда сесть, чтобы не чувствовать себя лишней? Мину увидела в центре зала Линнею. За ее столиком сидела девочка с синими волосами и еще целая компания альтернативщиков, чем-то очень раздраженных. Вот бы и у Мину был стол, за которым она могла бы чувствовать себя среди своих. Анна-Карин не показывалась. Наверно, поела второпях и спряталась в уголок. Ее можно понять. Под присмотром Виктора Эреншёльда легко дойти до ручки. В конце концов Мину принимает решение. Она садится туда, где собрались фанаты компьютерных игр из параллельного класса. Они с головой ушли в виртуальный мир и даже не заметили появления Мину. На это она и рассчитывала. Картофельные котлеты — словно резиновые, похоже, их много раз подогревали. Мину еще дожевывала первый кусок, когда напротив нее кто-то сел. Она подняла глаза. Виктор. — Привет, — сказал он. Мину снова опустила глаза в стол. — Я что — стал невидим? — попробовал пошутить он. — От Ванессы заразился? Мину аккуратно резала котлеты на мелкие части. Почему-то она стеснялась есть в присутствии Виктора. Рядом с ним она чувствовала себя неуклюжей. Словно была тяжелым и грязным физическим телом, а он — эфирным существом, которое летает по воздуху и питается цветочным нектаром. Трудно представить, что он, например, ходит в туалет. Виктор перегнулся через стол. И Мину опять удивилась, что от него ничем не пахнет. Это было неприятно, неестественно и сразу отталкивало от него. А может, Виктор вовсе и не человек? Может, Ида права? Раз есть демоны и ведьмы, значит, может быть все что угодно. — Я тебе не враг, — шепотом сказал Виктор. — Допросы будет вести отец, я только ему помогаю. Он тоже вам не враг. Он просто следит за соблюдением законов. Это важно для всех. Иначе начнется хаос. Мину молчит, чувствуя, что компьютерные фанаты таращатся на них с другого конца стола. Ну вот, теперь пойдут сплетни про нее и про Виктора. — Не бойся, Мину, — шепчет Виктор. — Рано или поздно тебе придется довериться мне. «Придется? » — думает Мину, продолжая резать картофельную котлету. — Эй, ты меня слышишь? — Виктор дотрагивается до ее руки. Мину вздрагивает и роняет нож. — Извини, — говорит Виктор и убирает руку. — Просто я не понимаю, почему ты ведешь себя так по-детски. Ты ведь умнее всех. Я имею в виду не только вашу… группу, всю школу. Оглянись вокруг. Изо всех, кто здесь есть, я только с тобой мог бы дружить. Мину поднимает глаза и встречается взглядом с Виктором. Она не может больше молчать. — Ты считаешь, что польстил мне? — Я просто сказал как есть, — спокойно ответил Виктор. — Мы никогда не будем друзьями, — так же спокойно ответила Мину. — Я дружу с Анной-Карин. Едва сказав это, она поняла, что так и есть. На нее словно сошло озарение. Она беспокоится за Анну-Карин не потому, что она одна из Избранниц, а потому что она — Анна-Карин. И это вдруг стало для Мину столь же очевидно, как то, что Виктор Эреншёльд — их враг. Мину наткнула на вилку три куска котлеты, засунула их в рот, прожевала. — До свидания, — сказала она. Виктор с сожалеющим видом покачал головой, потом встал из-за стола. * * *

Голос Иды взмывает к потолку, отражается от стен музыкального класса. «Amazing grace…»^[11] — поет она и чувствует, что голос слушается ее и может подняться еще выше. Кабинет музыки превратился в огромный стадион, где она стоит одна в свете прожекторов. Вокруг зрители — тысячи обращенных к ней лиц. На последних нотах Ида чуть подпускает в голос дрожи и открывает глаза. Юлия, Фелисия и остальные участники хора аплодируют. Но Керстин Стольнакке не рада: — О святые боги, что мне с тобой делать, Ида! Сердце у Иды ёкает. Все замолчали и уставились на нее. — Я что-то не так сделала? — с улыбкой спрашивает Ида. Она так тщательно выпевала каждый звук, чем еще эта кляча недовольна? — С технической точки зрения исполнение безукоризненное, но где твои чувства? Ида смотрит на мешковатое платье Керстин, на ее мужеподобную прическу. О каких чувствах вообще идет речь? Ну почему школьным хором руководит эта дура, которая совсем не разбирается в музыке. Все знают: у Иды лучший голос в школе и, может быть, во всем городе. Это не хвастовство, а реальный факт. «Почему теми, кто умеет что-то делать, всегда руководят те, кто сам ничего не умеет, да еще из зависти зажимает тех, кто умеет? » — думает Ида. Сама Керстин петь вообще не может! — Вот! — сказала Керстин. — Что «вот»? — Чувство! Злость! Ты на меня злишься, я вижу это по твоим глазам. — Я не злюсь, я просто задумалась, стараюсь понять, где ошиблась и как это исправить. Керстин протопала к Иде, ее широкое платье развевалось, как палатка на ветру. Взяв Иду за плечи, она заглянула ей в глаза: — Не бойся показать себя в песне. Покажи, какая ты на самом деле. Не думай, что это будет некрасиво. Или опасно. Покажи свою чувствительность, свою уязвимость. Не бойся показать нам себя, Ида. От удивления Ида не находит, что сказать. Как только Керстин отпускает ее плечи, она сразу возвращается на свое место в хоре. Юлия с Фелисией шепчут ей, чтобы не обращала внимания и что Керстин — дура. Иде приятно это слышать, но легче от этих слов почему-то не становится. — Пожалуйста, Алисия, — говорит Керстин. Вперед выходит худенькая первокурсница с черными растрепанными волосами. Лампы на потолке мигают, но скоро напряжение выравнивается. На душе у Иды беспокойно: Может, со мной что-то не так? Поэтому Густав меня не любит? Но она быстро отгоняет неприятную мысль. Нужно верить в свои силы. С ней все в порядке. Не в порядке с головой у Керстин Стольнакке. * * *

Мину задерживается в школьной библиотеке. Ей нужно подготовиться к контрольной по шведскому. Делать это дома, когда папа с мамой постоянно ссорятся, — невозможно. Но и тут ей не удается сосредоточиться. В голову лезут, отвлекая от учебы, разные мысли. Виктор. Совет. Александр. Адриана. Анна-Карин. Николаус. Демоны. Матильда. Мысли разбредаются и никуда не ведут. — К сожалению, мне нужно закрывать библиотеку. Мину поднимает глаза. Беременная библиотекарь Юханна стоит возле стойки с пьесами и смотрит на Мину с извиняющейся улыбкой. К ее животу прижата подборка «Ромео и Джульетты». — Извините, я сейчас уйду, — говорит Мину. Она закрывает книгу и запихивает ее в битком набитый рюкзак. — Хороших выходных, — отвечает Юханна, запирая за ней дверь. Мину стоит на лестнице, слушая, как высокий девичий голос поет: «Ave Maria! » Она прикидывает, куда бы пойти, и отбрасывает все варианты один за другим. Кафе «Monique» приказало долго жить. На Ульссоновском холме в пятницу вечером полно алкашей и тусующейся молодежи. Может, пойти к шлюзам? Но там не расслабишься — слишком близко старая усадьба и Виктор. Было бы хорошо посидеть у Густава, но после их «дискуссии» о «Позитивном Энгельсфорсе» Густав ее избегает. А она не решается подойти первой. О тронься скорбною мольбою и мирный сон нам ниспошли! Ave Maria! ^[12] Песня заканчивается, раздаются короткие аплодисменты, и школа погружается в тишину. Ничего не поделаешь, придется идти домой. Если Мину повезет, мама с папой будут заняты завтрашним приездом тети Бахар и временно перестанут ссорится. Если нет — придется искать убежища в саду. «Как собаке», — думает Мину. Вдруг тишину нарушает громкий и взволнованный женский голос, потом хлопает дверь и опять наступает тишина. Мину не сразу понимает, что голос принадлежит директрисе. А когда понимает, то осторожно, стараясь не шуметь, спускается по спиральной лестнице вниз, туда, где находится кабинет директора. — Вы не имеете права так поступать, — говорит за закрытой дверью Адриана. Второй голос что-то отвечает, но так тихо, что нельзя разобрать ни слова. Мину на цыпочках подходит к кабинету заместителя директора Томми Экберга. Дверь открыта нараспашку, но внутри никого нет. В комнате — дверь, соединяющая ее с директорским кабинетом. Эта дверь слегка приотворена. Вот бы стать невидимой, как Ванесса. Мину отчаянно боится заходить внутрь. Но еще больше боится пропустить что-то важное. Она прошмыгивает в кабинет Томми Экберга. Стол замдиректора завален бумагами и папками. Тут же лежит недоеденная шоколадка. Мину на цыпочках преодолевает расстояние, отделяющее ее от двери в кабинет директора, присаживается на корточки и заглядывает внутрь. Директриса стоит возле письменного стола. Шторы задернуты, в кабинете полумрак, светится только настольная лампа, украшенная мозаикой со стрекозами. По другую сторону письменного стола стоят три человека — Томми Экберг, учитель рисования Петер Бакман и светловолосая, подстриженная «под пажа» женщина в деловом костюме. — Это абсурд, — говорит Адриана. — Кто это придумал? — Есть решение муниципалитета, — говорит женщина в костюме. — Кроме того, среди учителей нарастает недовольство, — подхватывает Петер Бакман. — Как представитель профсоюза… — Конечно, вы можете обратиться в суд по трудовым спорам, — продолжает женщина в костюме. — Но сейчас мы требуем, чтобы вы освободили этот кабинет. Обязанности директора временно будет исполнять Томми Экберг. — Адриана, мне очень жаль, — промямлил Томми, поглаживая кустистые усы. — Я отказываюсь, — сказала Адриана. — Выбирайте: или вы уходите добровольно, или вас выведут с полицией, — процедила женщина в костюме. — С полицией? — Необходимо определить степень вашей вины за происшедшее с Элиасом Мальмгреном и Ребеккой Молин. Мы предпочли бы вести закрытое расследование, но, если вы откажетесь сотрудничать, нам придется прибегнуть к помощи общественности. Вы должны нас понять. Адриана находилась на грани обморока. Чтобы не упасть, ей пришлось ухватиться обеими руками за крышку стола. Тут Петер Бакман увидел, что дверь приоткрыта, и резко захлопнул ее. Мину едва успела отскочить. Она тихонько выскользнула из кабинета Томми, пробежала по коридору и спустилась по большой лестнице к выходу. От волнения ей было трудно дышать. Это ужасно. Несправедливо. И все это очень, очень настораживает. * * *

Анна-Карин сидит на стареньком серо-голубом диванчике. В дом престарелых дедушка переехал со своей мебелью, но вид у комнаты неуютный и какой-то нежилой. Дедушка осторожно проводит пальцем по красным отметинам на левой руке Анны-Карин. Ранки от лисьих зубов еще не затянулись. Ночью они напоминают о себе глухой, ноющей болью. Днем болячки чешутся. А иногда, как теперь, рука немного немеет, как от заморозки. Анне-Карин сделали противостолбнячный укол. Но когда рука немеет, ей становится страшно, в голову лезут слова «гангрена» и «ампутация». — Приложи на ранки подорожник, — говорит дедушка, — только вымой листочки хорошенько, чтобы не занести грязь. Если не поможет, спроси у мамы, не осталось ли у нее мази, которую я делал из календулы. Анна-Карин секунду колеблется. Она немного рассказала дедушке о том, что произошло в прошлом году, о своих магических силах и о том, как она их использовала. Он ведь и так о многом догадывался. Но она не рассказывала ему ничего об Избранницах. Совете. И апокалипсисе. — Откуда ты все знаешь? — Отец показал, как пользоваться разными растениями. — Я не про это. Я вообще… Ты умеешь прутиком искать воду, знал про кровавую луну. И в прошлом году… Когда со мной стали происходить всякие вещи, ты догадался, что это магия. Дедушка сплел пальцы рук в замок и наклонился вперед: — Кто-то называет это магией. А для меня это просто часть природы. И я не вижу в этом ничего сверхъестественного. — А Совет знаешь? — шепчет Анна-Карин. У нее перехватывает дыхание. Но дедушка смотрит на нее непонимающе. — Какой совет? — переспрашивает он. — Никакой. Не знаю. Неважно. — Анна-Карин опускает глаза в пол. — Расскажи-ка еще раз про лису, — просит дедушка. Анна-Карин рассказывает еще раз с самого начала. Как она увидела лису первый раз у мертвого дерева, как началась гроза и за несколько секунд в лесу стало темно, как ночью. — Я только не понимаю, зачем она это сделала. Я имею в виду лису, — говорит Анна-Карин. — Помнишь семейство лис, которое жило в самом начале леса? Анна-Карин вздрагивает, словно холод от больной руки распространяется по всему телу. Дедушка опять начал заговариваться. — Дедушка, это я, Анна-Карин. Когда в лесу жили лисы, я была совсем маленькой. Я не могу этого помнить. — Я знаю, — нетерпеливо перебил ее дедушка. — Но это было предрешено уже тогда. Насчет лис. Анна-Карин неуверенно смотрит на деда. Она все еще сомневается, с ней разговаривает дедушка или все-таки с мамой или с бабушкой Гердой. — Что ты имеешь в виду? — спрашивает она. — Лес знает, — отвечает дед глухо. Его взгляд обращен в прошлое, и он не слышит ее. Анна-Карин встает и осторожно обнимает деда на прощание. — Мне надо идти, — говорит она. — Но я скоро к тебе приду. Она надеется, что дедушка тоже вернется обратно, что он не останется в прошлом навсегда. 25

Мину просыпается от громких голосов в саду. Две женщины говорят без умолку, перебивая друг друга. Вчера Мину обещала маме поехать с ней на станцию встречать тетю Бахар. И смутно помнит, как мама заходила к ней в комнату и будила ее, но она не встала. Почувствовав угрызения совести, Мину быстро натянула халат и выбежала на улицу. Обе сестры сидели на садовых качелях и легонько раскачивались. Они не видели Мину, и она остановилась в отдалении, рассматривая их. Бахар старше мамы всего на год, и, когда они были маленькими, окружающие принимали их за близнецов. Но теперь мама кажется старше собственной старшей сестры. Сейчас, когда они сидят рядом, Мину видит, какой уставший и изможденный у мамы вид, хотя лицо ее улыбается. — Мину! — кричит Бахар, завидев Мину. — Nazaninam, cheghad bozorg shodi! Какая ты красивая! А как ты похожа на Дарью и Ширин! Мину подходит поздороваться с тетей и заодно обнимает маму, задержав объятие на полсекунды дольше обычного. Мама удивленно смотрит на Мину. — Ну что, пойдем наверх? — предлагает тетя Бахар. — Мы как раз собирались выпить кофе. Ты пьешь кофе? Ширин начала пить кофе в тринадцать лет, на мой взгляд, рановато. Но разве моего мнения спрашивали? Кстати, она передает тебе большой привет. Ей очень хотелось приехать, и Дарье тоже, но они так заняты. Всегда очень заняты. Ширин рассказывала, что она получила роль в фильме? Бахар продолжает болтать всю дорогу до кухни. Наливая кофе, мама многозначительно улыбается Мину — Бахар опять хвалится своими дочерями. Мину вдруг становится радостно от того, что Бахар здесь. Это именно то, что нужно маме. И папе. Он всегда с удовольствием спорит с Бахар обо всем на свете, хотя никогда с ней не соглашается. — А ты как думаешь, Мину? — обращается к племяннице Бахар. Мину непонимающе смотрит на тетю. Она понятия не имеет, о чем идет речь. — Простите?.. — Я сказала, тебе нужно поучиться в такой школе, как наша. Здесь ты не получишь хорошего образования. Я уж не говорю про круг общения! Na, aslan fekresho nemikham bokonam! Здесь нет культуры! Наверно, даже книжного магазина нет! Тебе обязательно нужно переезжать в Стокгольм. — Ну хватит, Бахар, — прервала ее мама. Мину с изумлением посмотрела на нее. С чего это вдруг мама взялась защищать Энгельсфорс? Но еще больше ее удивила реакция Бахар, которая при этих словах мгновенно замолчала. В кухню вошел папа. Бахар натянуто улыбнулась. — Привет, Эрик, — сказала она. Не ответив на ее улыбку, отец коротко поздоровался, подошел к кофеварке и долил себе остатки кофе. — Извините, у меня много работы, — сказал он. — Я понимаю, — кивнула Бахар с той же принужденной улыбкой. Мама промолчала. Она избегала встречаться с папой взглядом. Мину переводила взгляд с одного на другого, не понимая, что происходит. Папа скрылся в кабинете, обстановка в кухне сразу разрядилась. — Мы хотели прогуляться до шлюзов, пока еще не очень жарко, — сказала мама. Мину посмотрела на закрытую дверь папиного кабинета. — Да, жара ставит рекорды, об этом даже по первому каналу говорили, — заявила Бахар. Мама смотрит на Мину. — Пойдешь с нами? — Я хочу принять душ, а потом буду делать уроки. — Видишь, кое-чему их тут все-таки учат, — говорит мама, обращаясь к Бахар.
После душа Мину стучит в дверь папиного кабинета. — Что еще? — раздраженно отвечает папа. — Можно войти? — Конечно, — говорит он уже мягче. Мину открывает дверь и входит. Папа с усталым лицом сидит за письменным столом. Его руки на клавиатуре компьютера. — Ну, выкладывай, что там у тебя. — Я хотела поговорить. — О чем? О тебе и о маме. О том, почему вы все время ссоритесь. Может, вы собираетесь разводиться? А еще почему ты так странно разговариваешь с Бахар. — Ты слышал, нашу директрису выгнали? Папа оторвался от компьютера, было видно, что новость его заинтересовала. — Когда? — Вчера вечером. Я думаю, это пока не официальная информация. Но разве можно человека просто так выгонять? Папа сделал глоток кофе: — Это, конечно, очень странно. Но есть разные способы обойти правила… — Я слышала, это как-то связано с Элиасом и Ребеккой… — Откуда такие сведения? Это не сплетни? — Я слышала это от… У вас это называется «надежный источник». — Из тебя может выйти блестящий журналист. Папа встал и обнял Мину. На ее глаза навернулись слезы. Она очень его любит. Его и маму. Как было бы хорошо, если бы и они любили друг друга… Но, может, они все-таки любят друг друга? В глубине души. Как бы ей хотелось на это надеяться. * * *

— Ну как? — спрашивает Ида, возвращаясь в комнату из ванной. — Вроде ничего, — говорит Юлия. — А тебе-то самой нравится? — Не знаю, — отвечает Ида. У черного платья глубокий вырез на спине и свободный силуэт. Ида покрутилась по комнате: — Больше похоже на вечерний наряд, а не на платье для романтического вечера у парня дома, правда? — Точно, — кивнула Юлия. Ида раздраженно вздохнула. Как можно просить совета у того, кто тебе только поддакивает? — Если тебе нравится, можешь взять поносить, — говорит Ида. — Можно, — говорит Юлия, не глядя на Иду. Обе знают, что Юлия никогда не наденет платье с таким вырезом, потому что у нее вся спина в прыщах. Даже на озере она сидит в майке. И никогда не купается. — Думаю, вот это подойдет, — говорит Ида, доставая из шкафа платье в цветочек. Она идет в ванную, чтобы переодеться. — Все-таки Эрик — лапочка, позвал тебя на романтический ужин! — кричит Юлия из комнаты. — Представляешь — вы одни в целом доме! Шикарно! Вот бы у меня был такой парень! — Влюбись в Кевина, — раздраженно бурчит Ида, снимая черное платье. — В Кевина?! — опять кричит Юлия. — Знаешь, что он мне на днях сказал? Что ему нравятся девушки с красивым телом и некрасивым лицом. С ними приятно трахаться, и не нужно влюбляться. Ида хмыкнула. Дурак этот Кевин! — А Робин с Эриком недавно говорили, что Кевин недоразвитый, что он, типа, по уму как семиклассник. И что он им надоел. — Прямо так и сказали? — переспросила Ида, надевая через голову платье в цветочек. Платье оказалось коротким, едва доходило до середины бедра. Ида посмотрела на себя в зеркало. Похожа на сардельку в цветочек. Либо отекла от жары, либо потолстела. Она с отвращением стянула с себя платье. — Мне теперь вроде Рикард нравится! — снова раздался из комнаты голос Юлии. — Какой Рикард? Юнссон? Футболист? — Он, типа, секси. Ида и ее отражение в зеркале закатили глаза к потолку. Юлия не может сказать двух слов без того, чтобы не прибавить «типа» или «вроде». Боится высказать собственное мнение. — Фелисия вроде тоже так думает, — добавляет Юлия. «Фелисия не видит никого, кроме Робина», — хотела сказать Ида, снова надевая черное платье. Ну и ладно. Пусть будет вечернее платье. Зато хорошо сидит. Мама говорит, черный цвет стройнит. — А почему не в цветочек? — спрашивает Юлия, когда Ида выходит из ванной. — Ты была права, — отвечает Ида. — Это гораздо красивее.
Эрик живет всего в нескольких кварталах от Иды, но Ида выходит заранее и идет медленно, чтобы не вспотеть. Перед дверью она проводит рукой по волосам и взъерошивает их. Потом нажимает кнопку звонка. Эрик открыл сразу, словно ждал ее на коврике в прихожей. — Какая ты красивая, — говорит он, притягивая Иду к себе и прижимаясь к ее губам долгим поцелуем. — Сексуальная. — Спасибо, — говорит Ида, высвобождаясь. — Ты тоже. Эрик доволен. Он оделся в костюм и надушился. Его густые темные волосы зачесаны назад. Так он выглядит старше своего возраста. Более мужественным. Иде нравится эта мысль, и она старается удержать ее. Но тут же, как назло, вспоминается день, когда по приказанию Анны-Карин Эрик описался на школьном дворе. Ида пытается отогнать эту мысль. Почему она до сих пор помнит тот инцидент, когда все остальные, похоже, давно о нем забыли? — Посиди в гостиной, — говорит Эрик. — Я принесу напитки. — Супер, — улыбается Ида. Она проходит в гостиную и садится. Из динамиков звучит пошлый Ар-энд-Би. Ида знает: плей-лист называется «ErikLove». Но лучше об этом не думать, иначе становится очень противно. Ида садится на диван, ждет. Дома у Эрика пахнет как-то странно. Не то чтобы противно, но как-то по-особому, так пахнет старое мыло. Взгляд Иды упирается в комок пыли на ковре. Мама Иды всегда говорит, что если родители Эрика не справляются с уборкой сами, им нужно приглашать людей из фирмы. Когда Эрик и Ида были маленькими, их семьи ходили друг к другу в гости. Каждый раз, вернувшись домой, родители Иды начинали обсуждать семью Форслундов. Мама вздыхала по поводу грязи и безвкусицы дома и в одежде, папа критиковал сад, вино и еду. Тогда Ида удивлялась: зачем мама с папой с ними общаются? Став старше, она поняла. Так нужно. Андерс Форслунд владеет лесопилкой. У Буссе Хольмстрёма перспективная транспортная фирма. У них общий бизнес, и, кроме того, в молодости они играли в одной хоккейной команде. Эрик приносит два бокала и подает один Иде: — За нас. За четыре месяца. Родители Иды тоже начали встречаться в гимназии. Размышляя об этом, Ида пытается представить, как она и Эрик, став взрослыми, будут жить в собственном доме в этом же квартале. Эрик унаследует после отца лесопилку, потому что его старший брат хочет стать врачом, а Ида возьмет на себя управление папиной транспортной фирмой. Правда, ей эта работа не нравится, но, если она решит этим заниматься, успех фирме гарантирован. — За нас, — говорит Ида, улыбаясь. Она делает глоток из бокала. Горький напиток обжигает горло, у Иды перехватывает дыхание. — Крепковато получилось? — спрашивает Эрик. — Да уж, крепковато, — раздраженно отвечает Ида. Но, увидев расстроенное лицо Эрика, уже мягче добавляет: — Ничего, все равно вкусно. Я просто не ожидала. Она решила сегодня быть милой и не сравнивать Эрика с Густавом. Сегодня с ней Эрик. К тому же он очень мил и так старается ради нее. Эрик и Ида Форслунд. Самые успешные предприниматели Энгельсфорса. Молодые, продвинутые. Новый дом. Два чудесных ребенка. Мальчик и девочка. Они едят чипсы, пьют коктейли, и скоро у Иды начинает кружиться голова. Ей это состояние совсем не нравится, и непонятно, чем оно так привлекает многих людей. За столом Эрик наливает ей вина, но Ида только делает вид, будто пьет. Когда Эрик уходит в туалет, Ида выливает свой бокал в раковину. Эрик подливает еще. Они уже в который раз говорят об одних и тех же людях и вещах. Кто сказал, что мужчины не любят сплетничать? Эрик любит сплетни и скандалы, может быть, даже больше Иды. Ида рассказала ему о Керстин Стольнакке и предположила, что Керстин — лесбиянка. Эрик согласился. — Она тебя гнобит, потому что ты не отвечаешь на ее чувства. Ты можешь привлечь ее к ответственности за сексуальное домогательство, — ухмыляется Эрик. Ида смеется. Конечно, она никогда этого не сделает. Прежде всего чтобы не подставить себя. Пойдут слухи, ее репутация пострадает и будет испорчена. Да и вообще, зачем тратить силы на Керстин Стольнакке? Это стоит делать только в одном случае: если Иду и в этом году не выберут школьной Люсией^[13]. К десерту все темы были исчерпаны. Эрик один выпил почти всю бутылку, даже не подозревая об этом. — Пойдем ко мне в комнату, — предложил он, как только Ида доела мороженое. — М-м-м, — промычала Ида, потому что от улыбки Эрика у нее по телу побежали мурашки. — Или к родителям. У них кровать больше. — Фу, извращенец! У Эрика на щеках заходили желваки. Ида тут же сменила тон: — Просто мне больше нравится твоя кровать. Они спустились на нижний этаж, который целиком находился в распоряжении Эрика с тех пор, как его старший брат стал жить отдельно. В этой комнате с малюсенькими окнами под потолком Ида всегда испытывала легкий приступ клаустрофобии. Сверху звучала музыка «ErikLove» — Эрик сделал звук погромче. Заниматься любовью под эту «сексуальную музыку» было странно — словно играешь роль в плохом фильме. Но Ида не стала ничего говорить. Эрик думал про нее, составляя этот плей-лист. Так он сказал. — Ты такая красивая. Самая красивая девушка в Энгельсфорсе, — шепчет Эрик, целуя ее в шею и в ухо. Иде становится жарко. Она крепче прижимает к себе Эрика, гладит его спину. Вдруг он отстраняется от нее. — Ну ты даешь, — ухмыляется он, и хорошее настроение Иды сразу улетучивается. Но отступать поздно. Она начинает выбираться из платья. Лифчика на ней нет, и Эрик тут же принимается ласкать ее грудь, одновременно целуя в шею. Но тело Иды уже не отзывается. Она только мечтает, чтобы все поскорее закончилось. — Раздевайся, — говорит она Эрику. — Невтерпеж, да? — смеется он, торопливо расстегивая брюки. Вскоре они, раздетые, лежат на кровати Эрика. Ида пытается думать о чем-нибудь сексуальном, но мысли сбиваются. И вот уже рядом с Эриком осталось только ее тело, а мысли витают где-то далеко. — Тебе выписали новые таблетки? — спрашивает Эрик. Ида никогда больше не будет пить противозачаточные таблетки. Она начинала принимать их летом, но бросила, боясь тромбоза. При тромбозе происходит увеличение одной икры по сравнению с другой. Ида целый месяц ежедневно мерила свои икры, пока ей это не надоело. Она сказала Эрику, что потеряла таблетки, и он настаивал, чтобы она выписала новые. — Не выписали. У них теперь новые правила, — сказала Ида. Эрик чертыхнулся и полез в ящик письменного стола за презервативом. Потом Ида сразу встала и пошла в туалет — после секса нужно пописать, чтобы предотвратить инфекцию мочевыводящих путей. Моя руки, Ида рассматривала в зеркале свое лицо. Почему люди притворяются, будто секс — это нечто простое, приятное и естественное? Все наоборот. Как только человек начинает жить половой жизнью, перед ним встает целый ком новых проблем. Что делать с волосами? Где их убрать, а где оставить? В какой позе лучше и красивее? Как я выгляжу, когда занимаюсь сексом? Можно ли считать нормой, если он делает так, а не иначе? А мои собственные ощущения нормальны? Мы занимаемся сексом слишком часто или слишком редко? Слышат ли нас его родители? И ко всему прочему, опасные противозачаточные средства, боязнь забеременеть или подхватить половую инфекцию. «Какое, к черту, удовольствие, если секс рождает столько разных проблем? » — думает Ида, возвращаясь в комнату. Эрик лежит в постели и довольно улыбается. — Тебе было хорошо? — спрашивает он, когда Ида забирается к нему под одеяло. — Угу, очень, — мычит Ида, пристраивая голову к нему на плечо. Эрик нащупывает рукой пульт и включает на стене плазменный телевизор. Ида придвигается к нему ближе. В голову снова лезут назойливые мысли. «С Густавом все наверняка было бы иначе». 26

⇐ Предыдущая 3 4 5 6 789 10 11 12 Следующая ⇒