Annotation 4 страница

Ида смотрит на часы над дверями школы. Хорошо бы, Эрик не пришел, тогда она сможет сразу поехать в конюшню. Она соскучилась по Трою, хотела услышать его приветственное ржание. Мечтала отправиться верхом в лес и, слившись с конем воедино, скакать долго-долго, забыв обо всем. — Если через три минуты Эрика не будет, я ухожу, — говорит она. — Жестко ты с ним, — удивляется Фелисия. — Иначе не научишь, — кивает Ида. Фелисия согласно хихикает, как будто имеет большой опыт воспитания парней. На самом деле парня у нее никогда не было. Ида поправляет очки, которые постоянно сползают на кончик ее потного носа, и еще раз проверяет мобильный. Эрик не объявлялся. Между тем поток учеников, выходящих из школы, постепенно редеет. — Иди, не теряй время, — говорит Ида Фелисии. — Я не спешу, — отвечает Фелисия. Еще бы, она готова ждать целую вечность, лишь бы увидеть своего ненаглядного Робина. — Забей на Робина, — говорит Ида. — Или сделай что-нибудь. Как я, когда мне Эрик понравился. Это была неправда. На самом деле Ида просто не стала сопротивляться, когда весной Эрик поцеловал ее дома у Ханны. На следующий день она разрешила ему взять ее в школе за руку, а еще неделю спустя не возразила, когда Эрик назвал ее своей девушкой. Дело было в том, что Ида устала ждать. И надеялась, что Эрик поможет ей отвлечься от мыслей о том, кто ей на самом деле был нужен. — Я не такая смелая, как ты, — заныла Фелисия. Тут дверь школы отворилась, и Ида вздрогнула: на улицу вышел Он. Густав. Господи, ну почему ее тело никак не успокоится и продолжает так бурно реагировать на появление Густава? Чуть позади Густава по лестнице спускалась Мину. Завитки ее густых темных волос подпрыгивали в такт шагам. — Как думаешь, Юлия правда видела, как они у шлюзов целовались? — прошептала Фелисия. — Вряд ли, — фыркнула Ида. — Станет Густав целоваться с такой, как Мину! Но внутренне Ида совсем не была уверена в правоте своих слов. Ида попыталась считать язык жестов Густава и Мину. И ей не понравилось, что они идут так близко друг к другу. В прошлом году Ида чуть не умерла, узнав, что Густав влюблен в Ребекку. И вот опять! Неужели у них с Мину это серьезно? Ида влюблена в Густава с четвертого класса. Но она не говорила об этом никому, ни одной живой душе. Ни Юлии, ни Фелисии. Ни маме. Не нужно рассказывать о том, чего хочешь добиться, пока на сто процентов не будешь уверен, что у тебя получится. — Ну, я пошла. — Может, подождешь еще немножко? Презрительно фыркнув, Ида наклоняется за сумкой. Очки съезжают с носа и с пластмассовым звуком падают на асфальт. Иде хочется раздавить их ногой. — А вот и Эрик, — говорит Фелисия. В ее голосе слышится разочарование, значит, Эрик идет один. Ида не поворачивается. Она поднимает очки и снова водружает их на нос. Притворяется, будто ищет что-то в сумке. Эрик пытается поцеловать ее в щеку, но Ида отстраняется. — Ты долго, — говорит она. — Извини. — Мне твои извинения не нужны, нечего опаздывать. — Кевин сделал прикольную штуку, и мы… — Мне это не интересно. Ида поворачивается к Фелисии, которая слушает их, хлопая глазами: — До вечера. Фелисия медлит. — Робина не жди, он не придет. Фелисия натянуто улыбается. Но возражать Иде боится и, не придумав ничего лучшего, хихикает, быстро обнимает Иду и убегает. — Вы о чем? — спрашивает Эрик. — Что именно тебя интересует? — Ну, чего вы говорили про Робина? — Она мне все уши прожужжала со своим Робином. Достала уже! — Фелисия втюрилась в Робина?! — Давай поговорим о чем-нибудь другом. Я хочу до конюшни успеть съесть мороженое. — Бли-ин! — застонал Эрик. — Ты можешь хоть раз пропустить конюшню? Хватит уже с лошадьми нянчиться! Ида давно поняла, что Эрику невозможно объяснить, почему она «нянчится» с лошадьми. Да, это тяжелая и грязная работа. Порой даже опасная. Не менее опасная, чем его хоккей. Но она любит ее. — Это даже не твоя лошадь, — продолжал Эрик. — Это лошадь, на которой я езжу. И за которой ухаживаю. — Я думал, мы зайдем ко мне. Родители еще не скоро придут. Ида терпеть не может, когда Эрик начинает ныть. Густав так бы никогда не унизился. — Мало ли, что ты думал. Я тебе ничего не обещала. Эрик снова стонет. Ида берет сумку, и они в полном молчании двигаются к стоянке велосипедов. Иде не хочется ни о чем разговаривать. Они снимают замки с велосипедов. Ида уголком глаза видит, что Эрик смотрит на нее. Наконец он не выдерживает. — Робину тоже нравится Фелисия, — говорит он примирительно, тем самым давая понять Иде, что не собирается больше обсуждать болезненную для нее тему. Нащупав рукой серебряное сердечко, которое она всегда носит на шее, Ида начала крутить его пальцами. — Да брось ты, — говорит она. — Робин на нее и не смотрит. Когда мы были на озере, он глаз не сводил с Ванессы Даль. Кстати, как и некоторые другие. Эрик то ли не понял ее шпильку, то ли решил ее проигнорировать: — Ты же знаешь Робина. Он, когда трезвый, с девушками вообще разговаривать боится. Черт, надо ему поскорее сказать! Эрик лезет в карман за мобильным. Но Ида движением руки останавливает его. Не надо спешить. Надо понять, как лучше использовать эту ситуацию. — Подожди, — говорит она. — Обещай, что не скажешь ему ничего. Я сначала поговорю с Фелисией.
Ида долго скакала по лесу и вернулась насквозь мокрая от пота. Она вытерла Троя, почистила ему копыта, завела его в денник. Прижавшись щекой к его морде, она погладила его шею. — Ты самый лучший конь в мире, — прошептала она. — Ты ведь любишь меня? Она тихонько подула ему в ноздри, и он фыркнул, обдав ее лицо струей теплого воздуха. Ида очень сильно любила Троя, так сильно, что иногда, думая о нем, чуть не плакала. Они были ровесники. Но она еще совсем молодая, а он уже давно считается взрослым. — Ты никогда не умрешь, — шепчет она ему, и он в ответ легонько толкает ее мордой в живот. Переодеваясь, Ида возвращается мыслями к сегодняшнему дню. Еще неизвестно, кто раньше умрет — она или Трой. Через несколько часов Избранницам нужно идти на кладбище — раскапывать могилу. Потом им предстоит борьба с демонами. Пожалуй, у Троя больше шансов дожить до двадцати пяти лет, чем у нее. Рядом с Идой стояла, раскрыв рот, одна из тех надоедливых девчонок, что вечно крутятся возле Троя. Смерив ее презрительным взглядом, Ида достала мобильный и набрала номер Фелисии. Сколько Ида знает Фелисию, та всегда была безответно влюблена. Первый раз на ее чувства ответили взаимностью. Юлия и Фелисия — две лучшие подружки Иды. Правда, иногда Ида спрашивает себя: если бы они не жили по соседству и их матери не были подругами ее матери, стала бы Ида с ними дружить? Порой они ее ужасно раздражали. Но Ида решила, что ни за что не допустит повторения случившегося прошлой осенью, когда Юлия и Фелисия переметнулись от нее к Анне-Карин. Если Фелисия станет девушкой Робина, в мире, который Ида так долго создавала для себя, нарушится баланс. Это ее не устраивало. Решительным жестом Ида убрала мобильный обратно в сумку. 10

Ванесса сидит в гостиной у мамы Вилле и изо всех сил жмет на кнопки пульта, стреляя во вражеских солдат, которые бегут к ней по экрану телевизора. Ванесса открыла дверь квартиры ключом — он остался у нее с тех пор, как она жила здесь прошлой зимой. Вилле обещал быть дома, когда она придет из школы. Но вот Ванесса ждет уже несколько часов, а его все нет. И мобильник он с собой не взял. Ванесса набрала номер Вилле — телефон зазвонил в соседней комнате. Выбрав огнемет, Ванесса представила, что целится не в рисованного солдата, а в Никке. Тайна, которую она носила в себе целый день, распирала ее и грозила взрывом. Она обязательно должна с кем-то поговорить. И Вилле — единственный, кому можно довериться. Услышав шорох ключа в замочной скважине, она вскочила с кресла и выбежала в коридор. Вилле удивленно воззрился на нее: — Черт, извини, Несса. Я совсем забыл… — Ничего, — прервала она его извинения. Она сердита на него, но сейчас это не главное. Главное — поговорить. — Пойдем, есть разговор. — Подождешь минутку, я выпью стакан воды? Вид у Вилле сделался испуганный. Сбросив с ног сандалии, он пошел за Ванессой в гостиную. Она выключила телевизор и села на диван. — Ты чего? Чего случилось? Ванесса вдруг почувствовала, что не может произнести ни слова. Глаза Вилле округляются. Она молчит и только трясет головой. Он обнимает ее за плечи, она прижимается лбом к его груди. — Несса, — говорит он, — что случилось? Я не понимаю. И тут происходит взрыв. По мокрому лицу Ванессы текут слезы и сопли. Ванесса захлебывается плачем, икает. Ее тело содрогается от конвульсий. Однако теперь ей гораздо легче. Вилле гладит ее по волосам, по спине, и уже одно то, что он есть, что он рядом, наполняет ее спокойствием и уверенностью. Но вот гроза проходит. Слезы высыхают так же быстро, как появились. Ванесса чувствует себя обессиленной и опустошенной. Вытерев глаза, она поровнее усаживается на диване. Вилле смотрит на нее испуганно. Наверно, думает, что она сошла с ума. Что ж, он недалек от истины. — Тебе рассказали, да? — спрашивает он. — Что рассказали? Ванесса еще раз вытирает кулаком глаза, на руке остается черный след от туши. Сопли попали в горло. Ванесса откашливается: — Нет, я кое-что видела… Вилле резко встает и идет в кухню. Возвращается он с пачкой маминых сигарет и пепельницей. Сам он редко курит сигареты, только траву, а сигареты берет иногда, за компанию. Закурив дрожащими руками ментоловую сигарету, Вилле садится на диван. — Лучше бы я ничего не видела. И не знала. Он затягивается сигаретой, не глядя на нее. — Я видела Никке, — говорит она. — С бабой. И они… И она… Обычно Ванесса легко говорит о сексе. Но в комбинации с Никке секс становится чем-то особенно неприличным. — Он изменяет матери, — наконец выговорила она. — Черт, — сказал Вилле. — И ты видела это? — Я видела достаточно, чтобы не сомневаться. Я застала их прямо посреди этого… процесса. Она потрясла головой, отгоняя воспоминания. — Это подло с его стороны! Как можно жить с одной женщиной и трахаться с другими? Если надоело, так и скажи. Зачем лгать? Вилле пробурчал что-то утвердительное. — И наверняка это не первый раз. Ну почему маме так не везет с мужиками? И еще пытается меня учить, с кем спать. Да никто из ее мужиков тебе в подметки не годится! Вилле кивнул, теребя на пальце подаренное Ванессой кольцо. — Не знаю, как быть, — продолжала Ванесса. — Сомневаюсь, что мама поверит, если я ей расскажу. А если поверит… Ты не знаешь, что с ней бывает, когда она расстается со своими мужиками. И что будет с Мелвином? Но я не могу молчать про то, что видела. Или все-таки молчать? Представляешь, видеть этого подонка каждый день и не высказать ему все… Ванесса замерла на полуслове. Вилле плакал. — Блин, Ванесса, — простонал он, — черт, черт, черт… Какой я дурак… Он спрятал лицо в ладони. Сердце Ванессы екнуло. — Что ты хочешь сказать? Стук, стук, стук. Сердце вот-вот выскочит из груди. — Я тебя недостоин. — Что ты хочешь сказать? — повторяет она. — У меня был секс с другой девчонкой. Его слова звучат глухо из-за рук, закрывающих лицо. Но они словно ножом режут сердце. И разрезают на куски привычный мир. Но в следующее мгновение боль проходит. Словно от чрезмерной эмоциональной нагрузки срабатывает внутренний предохранитель. Внутри Ванессы воцаряется абсолютное спокойствие. Как будто все происшедшее ее не касается. Речь идет о другой Ванессе. — Я думал, ты говоришь про это. Я думал, ты это видела. Ты представить не можешь, как я испугался, — ныл Вилле. Он опускает руки. Его лицо красно от слез. — Зачем ты мне это рассказал? Единственное, о чем она сейчас способна думать, так это о том, что ей совсем не нужна его откровенность. — Я хотел быть честным, — всхлипывает он. — Честным? Честнее было бы не трахаться за моей спиной! — Да, — заикается он, — спрашивай, что хочешь, я все расскажу. — Это было один раз? Вилле замялся. И этим все было сказано. — Сколько раз? — спросила Ванесса. — Два. Всего два. Один раз зимой, когда ты переехала от меня домой. А второй раз — в прошлую субботу. — В «Ётвендарен»? В одно мгновение все стало Ванессе ясно, и она удивилась, как не понимала этого раньше. — Это одна и та же девушка? — Я больше никогда не буду с ней встречаться. Даже трубку не возьму, когда она позвонит. — Значит, ты дал ей свой телефон? — Я был вдрабадан пьяный. Не понимал, что делал. — Оба раза не понимал, что делал? Ванесса встала с дивана. Ноги подкашивались, но она не могла здесь оставаться. Ни минуты. — Прости, Несса! Не уходи! — Скажи мне только одну вещь. — Я все скажу! Спрашивай! — Он встал с кресла и направился к ней. Она попятилась. — Как ее зовут? Только бы не Линнея! — стучало у нее в голове. — Только бы не Линнея. Не Линнея. — Элин, — сказал Вилле. — Она старше меня. Ты ее не знаешь. Ванесса кивнула, чувствуя нелепое облегчение. — Несса! Она сняла кольцо и теперь вертела его в пальцах, не зная, что бы с ним сделать. Бросить его Вилле в лицо, как в дешевых мелодрамах? — Я сделаю все, что ты хочешь, — всхлипывал он. — Только не уходи! Ванесса разжала пальцы, и кольцо укатилось под шкафчик в прихожей. Ванесса ушла. * * *

Солнце почти село. Небо над домом семьи Хольмстрём окрасилось в розовые и фиолетовые тона. — Чертов драндулет, чтоб тебе!.. Отец Иды пнул ногой газонокосилку, неподвижно стоящую посреди газона. — Привет! — сказала Ида, заводя велосипед в гараж. — Привет, — сказал папа, наклоняясь к косилке. — Как дела в школе? — Как обычно, — ответила Ида. Отец с отсутствующим видом кивнул и принялся освобождать ножи косилки от налипшей на них травы. Перед глазами Иды вдруг возникла картина: ножи косилки вдруг начинают работать, отец не успевает вынуть руки, хлещет кровь… Ида моргнула. Отец все так же сидел на корточках перед косилкой, бормоча угрозы в адрес «драндулета». Рубашка на его спине взмокла от пота. Это была всего лишь фантазия. Или пророчество? Но раньше Ида никогда не видела будущее, только прошлое. Бросив велосипед в гараж, она бегом побежала в свою комнату. Там отперла старинный сундук, стоящий в ногах кровати, и вытащила Книгу Узоров и узороискатель. Плюхнувшись на пол, она раскрыла Книгу и прижала к глазу серебряную лупу узороискателя. Подкрутила четкость. — То, что я видела, было откровением? Я видела будущее? Это и вправду случится с папой? Знаки на странице начинают дрожать. Некоторые расплываются, как чернила на поверхности воды. Другие выступают более четко, складываются в узор. Когда Ида училась читать Книгу, она словно осваивала новый язык со своим особенным алфавитом. Сообщения передаются в этом языке не через слова, они читаются сердцем. И иногда их очень трудно понять. Однако сегодня книга сразу дает однозначный ответ: Нет. Выдохнув с облегчением, Ида уже готова закрыть Книгу, но знаки снова начинают дрожать и складываются в следующую фразу: Будущее темно. Ида морщит лоб и старается понять, о чем хочет сообщить ей Книга. — Что ты имеешь в виду? — спрашивает Ида. — Что еще ничего не известно наверняка? Может, и апокалипсиса не будет? Книга надолго замолкает, потом отвечает: Последняя битва состоится. Дальше начинается неразбериха. Книга говорит Иде о том, что нужно делать свой выбор. О большей и меньшей вероятности чего-то. Но ее советы мало связаны между собой, и Иде не удается сложить из них целостную картину. Ида перелистывает несколько страниц и снова направляет узороискатель на Книгу, стараясь думать только о том, что она хочет узнать. — Значит, есть несколько вариантов развития событий? Книга тут же отвечает: Да. И тут же: Нет. То «да», то «нет»! Неужели нельзя сказать понятно?! — мысленно возмутилась Ида и тут же осадила себя. Но знаки на странице смешались, изображение пропало, у Иды зарябило в глазах. Она испугалась, что обидела Книгу. Сконцентрировавшись на вопросе, она снова обратилась к Книге: — Есть ли такой вариант развития событий, при котором мы с Густавом будем вместе? Книга молчит. Потом знаки приходят в движение. Ида, ты особенная девочка. Помни про наше соглашение. Ты — часть Круга до тех пор, пока не закончится последняя битва. Потом ты получишь свое вознаграждение. Сдержи обещание, которое ты дала мне, тогда и я сдержу слово, данное тебе. Ида вздыхает. Она говорит остальным Избранным, что давно ничего не видит в Книге Узоров. Она действительно ничего не видит. Такого, что им нужно знать. Такого, что может помочь в их общем деле. С тех пор как Ида научилась читать Книгу Узоров, та много раз обещала: «Ты избавишься от магических способностей и сможешь забыть про Избранных. Но только после окончания последней битвы». * * *

Когда Ванесса подошла к дому Линнеи, было уже темно. Она подняла голову вверх и посмотрела на окна верхнего этажа — дома ли Линнея. Ванесса пришла сюда пешком и всю дорогу не могла избавиться от странного чувства, что вокруг нее — декорации, а встречные люди — это статисты, приглашенные для съемок фильма. Через несколько часов им нужно опять быть на кладбище. На сей раз Ванесса сказала маме, что будет ночевать у Мишель. Тут в окне на восьмом этаже зажегся красноватый свет, и Ванесса поняла, что Линнея дома. Может, она увидела Ванессу в окно? Прочитала ее мысли? Почувствовала, что она здесь? Ванессе так хочется простить Линнею. Она так скучает без нее. Линнея — единственный на всем свете человек, которому Ванесса может не лгать. Внезапно налетает порыв ветра. Облако дорожной пыли поднимается вверх. Камешки, спокойно лежащие на асфальте, катятся к ногам Ванессы. Но кусты, растущие поблизости, совершенно неподвижны. Ветер кружится вокруг Ванессы. Он охлаждает ее лицо, играет с волосами, от его прохладного дуновения кожа покрывается мурашками. Так бывает, когда Ванесса становится невидимой, только сейчас эти ощущения гораздо сильнее. Проходит две-три секунды, и ветер улетает. Ванесса еще раз смотрит на окна Линнеи и уходит прочь. 11

Мину не знает, что хуже: слушать, как мама с папой ругаются, или ждать, что ссора вот-вот начнется. Как сейчас. Каждая фраза выдает раздражение. Достаточно взгляда или жеста, чтобы разразился взрыв. Они всегда любили ужинать втроем, а теперь Мину рада, если мама работает в ночь или папа допоздна задерживается в редакции. По веселости и приятности ужин в их компании теперь вполне можно сравнить с пикником в окопе. — Проклятая жара, — говорит отец, вытирая лоб салфеткой. — Мину, передай, пожалуйста, соль. Мину машинально передает отцу соль. Даже не глядя на маму, Мину знает, что та сделала недовольное лицо. А отец ответил ей взглядом, говорящим, что это его личное дело. И даже покрутил мельницу с солью подольше над тарелкой, чтобы подчеркнуть, что не собирается идти на поводу у мамы. За столом стоит такая тишина, что поскрипывание солонки кажется грохотом камнедробилки. Крупицы соли сыплются на рыбу и картошку. Папе скоро пятьдесят четыре. Столько лет было его отцу, умершему от инфаркта. Мину ковыряет вилкой пересушенный кусок лосося и надеется, что мама все-таки не станет комментировать то, что папа досаливает еду и не ест овощи. — Как прошел первый школьный день? — спрашивает мама. — Нормально. У нас новая классная руководительница, Ильва. Настоящая вобла. Она будет вести математику и физику. — Макс вне конкуренции, да? Такие учителя бывают редко. Вид у мамы понимающий, хотя на самом деле она ничегошеньки не знает. Мину пьет большими глотками воду: сухой лосось не лезет ей в горло. — Печальная история, — продолжает мама. — Он уже полгода в коме, да? Это должно быть… — Давай поговорим о чем-нибудь другом, ладно? — говорит Мину. — Да, оставь эту тему. Мину неприятно об этом думать, — поддерживает ее отец. — Хорошо, — мягко соглашается мама, но взгляд, брошенный ею на отца, режет острее бритвы. — Я только хочу сказать, что Мину очень нравился Макс, поэтому Ильву ей воспринять трудно. Кстати, в отличие от тебя, Эрик, я считаю, что на неприятные темы тоже надо уметь разговаривать. — А еще у нас в классе новый мальчик, — вмешалась Мину, прежде чем папа успел ответить. — Виктор Эреншёльд, из Стокгольма. — Эреншёльды. Это они купили старую усадьбу, — сказал папа. Будучи главным редактором газеты «Энгельсфорсбладет», он знал обо всем в городе, начиная от мелких соседских разборок и заканчивая финансами муниципалитета. — Ты что-нибудь про них знаешь? — спросила Мину. — Их двое. Отец и сын. Отец — дейтрейдер, то есть человек, покупающий и продающий акции и зарабатывающий деньги на электронной валютной бирже. Я разговаривал с Бертилем, хозяином дома, и он сказал, что оба Эреншёльда ужасные снобы. И младший, и старший. — Бертиль, наверно, первый раз в жизни стокгольмцев увидел, — фыркнула мама. — Мне показалось, он довольно ограниченный человек, я имею в виду Виктора, — быстро вмешалась Мину. — Может, это результат неуверенности, — предположила мама. — Или дурного характера, — возразил отец. — Нельзя всюду видеть психологическую подоплеку. — Действительно, зачем пытаться понять своих ближних, — сказала мама. — Особенно этих ужасных стокгольмцев. Боже мой, Эрик, с каждым годом ты все больше становишься похож на энгельсфорских буржуа. Вот она, последняя капля. Глаза родителей встретились. Лицо папы в одно мгновение покраснело, как свекла. — Что ты имеешь в виду, Фарназ? — Не кричи на меня, — произнесла мама ледяным тоном, который они с отцом попеременно использовали в своих ссорах. Когда один из них кричал, второй отвечал с ледяным равнодушием. — Я не кричу! — заорал отец и бросил вилку с такой силой, что она отскочила от стола и со звоном приземлилась рядом с Мининой тарелкой. Мину хотелось бросить в него эту вилку. Но вместо этого она встала, взяла свою тарелку, поставила ее в раковину и вышла из кухни. Мама с папой этого, похоже, даже не заметили. Бегом поднявшись на второй этаж, Мину закрылась в своей комнате и включила музыку. Она увеличивала громкость до тех пор, пока звуки музыки не перекрыли голоса, раздающиеся из кухни. Мину села на кровать, попыталась отдышаться, сосредоточиться на песне. Любят ли мама с папой друг друга? Они всегда обнимали и целовали Мину, но она уже давно не видела, чтобы они обнимали друг друга или говорили друг другу о любви. «Может, они тоже живут вместе только из-за меня и, когда я стану взрослой, сразу разведутся? » Эта мысль показалась ей ужасной и унизительной, как будто она цепь, которой родители прикованы друг к другу. Дверь в папин кабинет захлопнулась. Мама что-то сердито крикнула ему вслед. «Ведут себя хуже подростков», — подумала Мину. Она посмотрела на большую спортивную сумку, лежащую на полу. В сумке были три лопаты, два карманных фонарика, лом и большая бутылка воды. Мину никогда бы не поверила, если бы ей раньше сказали, что она с радостью побежит ночью на кладбище, лишь бы только уйти из дома. Но надо дождаться, пока родители уснут. Мину достала из тумбочки Книгу Узоров и узороискатель. Может, они и сломаны, но Мину не сдается. Она проводит пальцами по стертой кожаной обложке, где вытиснены два круга — большой и в центре него — маленький. Открывает Книгу, и пока пальцы листают страницы, мысли концентрируются на вопросе: — В чем моя сила? Поднеся узороискатель к глазу, она пытается его настроить. — В чем моя сила? Какой-то мимолетный образ возникает в ее сознании, Мину еще внимательнее смотрит в Книгу. Ждет. Но ничего не происходит. * * *

Линнея идет по освещенной дороге к кладбищу. И слушает звуки ночи. В сухой траве стрекочут цикады. Со стороны железной дороги доносится перестук проезжающего на юг поезда. Вдруг сзади Линнеи раздается какой-то звук. Шуршание асфальта. Линнея обернулась. Никого. Но она была уверена, что ей не показалось. Она включила свои магические способности. Пришлось как следует напрячься — сложно проникать в мысли того, кого не видишь. Никакого результата. Так ничего и не услышав, Линнея поспешила дальше. У кладбища еще никого не было. Линнея села у стены и стала ждать, глядя в высокое звездное небо. Она вспоминала, как они с Элиасом ночью ходили по самым безлюдным местам Энгельсфорса. И говорили, говорили часами. Элиас никогда не давал ей советов, но рядом с ним все проблемы отступали. Только в его присутствии она разрешала себе плакать. И он утешал ее. Она была нужна ему. Ей так хочется снова почувствовать себя нужной. Если бы он был здесь. Если бы она могла ему рассказать… Линнея замерла, издали почувствовав приближение Ванессы. И вскоре на дороге действительно показалась Ванесса. Линнея встала. В голове ее был полный сумбур. Все лето она мечтала поговорить с Ванессой наедине. И вот эта возможность представилась, а она не знала, как себя вести. — Привет, — сказала Линнея, делая шаг навстречу Ванессе. Ванесса остановилась. Ее глаза блестели, тушь осыпалась и размазалась по векам. — Привет, — промямлила Ванесса. Линнее хочется обнять ее, утешить. — Что-то случилось? — спрашивает она. — Я не хочу об этом говорить. Но Линнея уже сама все поняла. Тоненькое колечко, подарок Вилле, пропало с руки Ванессы. — Ты рассталась с Вилле? — спросила Линнея и сразу пожалела об этом. Взгляд Ванессы стал жестким. — Хватит ковыряться у меня в голове! Линнея хочет объяснить, что не виновата, что просто увидела отсутствие кольца. Но тут на нее накатывает злость. Ванесса судит ее, не разобравшись. Знала бы Ванесса, скольких сил стоит Линнее не читать ее мысли. Искушение велико, ведь так хочется знать, что Ванесса о ней думает и смогут ли они помириться. — Не нужно уметь читать мысли, чтобы понять, что вы не подходите друг другу, — слышит Линнея словно со стороны собственный голос. Ванесса смотрит на нее широко открытыми глазами. Потом резко отворачивается. Но Линнея успевает заметить у нее на щеках слезы. Черт, черт, черт! Ну почему у нее всегда всё получается наперекосяк! Линнея так крепко сжимает кулаки, что ногти впиваются в ладонь. У нее был шанс помириться с Ванессой, все объяснить, попросить прощения, а она все испортила, как обычно, все испортила, она портит все, к чему прикасается. Плечи Ванессы вздрагивают, и каждое ее всхлипывание острой болью отдается в сердце Линнеи. Она ненавидит просить прощения, но сейчас готова извиняться до тех пор, пока в мире не кончатся слова извинения. Но вот Ванесса перестает плакать. Вдали показываются Мину и Анна-Карин. Они вдвоем несут большую спортивную сумку, следом за ними шагает Ида с лопатой в руке. Мину и Анна-Карин испытующе смотрят на Ванессу. Ида саркастически улыбается. Точно так же она улыбалась, когда Эрик и Робин издевались над Элиасом. С этой улыбкой она распространяла по школе мерзкую ложь и сплетни. Вот бы вырвать у нее из рук лопату и дать этой лопатой как следует, чтобы раз и навсегда стереть с лица глумливую улыбку. Да, Ида — часть Круга, и с этим приходится мириться, но Линнея всегда помнит, что в действительности она ничуть не лучше тех сил зла, с которыми Избранницы ведут борьбу. — Ну и чего мы ждем? — хрипло спрашивает Ванесса. — Будем могилу раскапывать или нет? 12

Вспомнив о своей руководящей роли, Мину принимает важный, «профессорский» вид. — У меня три лопаты, у Иды — одна, — говорит она, как будто не очевидно, что у Иды в руках одна лопата. — На всех лопат не хватит, кто-то будет нас охранять. — Я могу посторожить, — говорит Линнея. Никто не возражает. А Ида так даже очень рада — по крайней мере, никто не будет ее мысли читать. Ида терпеть не может Линнею за ее манеру разговаривать, вести себя, одеваться. Линнея думает, что ее одежда и косметика оригинальны, и не понимает, что, с точки зрения нормального человека, это уродство и полный отстой. Ида крепче сжимает ручку лопаты. Она идет последней, и время от времени ей кажется, будто кто-то дышит ей в затылок. Она старается смотреть прямо перед собой, на светлые волосы Ванессы, чтобы не видеть могил, мимо которых они проходят. Чтобы не думать о трупах, гниющих в земле, червях, выползающих их глазниц и ползающих между ребрами. Чтобы отвлечься от мыслей о том, что находится в могиле, которую они разроют. Чтобы не думать про то, что через несколько минут им предстоит разрыть эту могилу. — Не хочу, не хочу, не хочу, не хочу… Ида всегда ненавидела темноту. В детстве она, бывало, часами лежала без сна, завернувшись в одеяло, прислушиваясь к малейшим звукам, боясь высунуть наружу руку или ногу. Случалось, она звала маму или папу. Те приходили, полусонные, и, стоя в дверях комнаты, говорили ей, что ничего страшного нет, что в темноте все предметы такие же, как днем. Но разве дневная жизнь безопасна и спокойна? Те, кого нужно бояться днем, в темноте могут нападать безнаказанно. Убийцы и педофилы. Бойцовые собаки и наркоманы. Ни Эрик, ни Юлия, ни Фелисия не знали о ее страхах. Ида научилась притворяться, что спит. Она дышала ровно и спокойно, лежа с открытыми глазами и напряженно вглядываясь в темноту. Ида не собиралась никому признаваться, что боится темноты, но Линнея, наверно, все равно прочитала это в ее мыслях. Она наверняка использовала свою магическую силу, чтобы узнать, что Ида думает. Ванесса останавливается так резко, что Ида чуть не налетает на нее. Вот и могила. Девушки на мгновение замирают. Ида снова чувствует затылком легкое движение воздуха и перебирается ближе к могиле, с краю теперь стоит Ванесса. Мину открывает сумку. — Я посмотрела в Интернете, там написано, что гроб обычно лежит в могиле на глубине двух метров, — говорит Мину и берется за лопату. — Два метра, — стонет Ванесса и, взяв лопату, пробует воткнуть ее в землю. — Анна-Карин, блин, земля — это твоя стихия, может, скажешь какое-нибудь заклинание, чтобы нам тут не париться? — Ага, а твоя стихия — воздух. Вот возьми и сдуй всю эту землю, — шепотом отвечает ей Анна-Карин. Ванесса глубоко втыкает лопату и выворачивает большой ком сухой земли и травы. По спине Иды побежали мурашки. В этой ситуации она полностью согласна с Николаусом. Старикан прав. Есть множество причин, по которым тревожить эту могилу нельзя, категорически нельзя. Анна-Карин и Мину тоже вонзили свои лопаты в землю и принялись копать. Сглотнув слюну, Ида напомнила себе, зачем пришла на кладбище, вспомнила, что ей обещала Книга, и присоединилась к девочкам. Копать оказалось труднее, чем она думала. К тому же их с Мину лопаты постоянно сталкивались и мешали друг другу. Но в конце концов мерный ритм работы успокоил Иду, и она впала в состояние транса, похожее на то, в котором она пребывала во время езды на лошади. Как робот, она опускала лопату, зацепляла ком сухой земли, поднимала его вверх и отбрасывала в сторону. Чем глубже они продвигались, тем более влажной и тяжелой становилась земля. Черви и насекомые пытались спастись бегством, но против Идиной лопаты они были бессильны. Она убивала их беспощадно, представляя, будто крушит своих врагов. Фелисия. Робин. Линнея. А потом и остальные Избранные получили удар лопатой. Досталось и Эрику. И Юлии — просто за то, что надоела. Теперь приходилось копать по очереди. В узкой яме помещалось только два человека. Толстая Анна-Карин пыхтела и отдувалась, Мину тоже еле двигалась — наверно, никогда ничего тяжелее книжки не поднимала. В конце концов остались только Ида и Ванесса. Казалось, они участвуют в каком-то странном соревновании. Слышно было только звяканье лопат и тяжелое дыхание девочек. Вот Ида увидела особо жирного червя и, прицелившись, разрубила его. Лопата наткнулась на что-то твердое. Ида и Ванесса застыли. — Гроб, — прошептала Мину. Ида вдруг испугалась. Она отбросила в сторону лопату и, протянув руки к девочкам, в панике взмолилась: — Вытащите меня отсюда! Мину и Анна-Карин посмотрели друг на друга и не пошевелились. Но потом Мину все-таки опустилась на колени и протянула Иде руки. Ида уцепилась за них и стала карабкаться наверх, упираясь ногами в стены ямы, земля осыпалась, но в конце концов Ида выбралась на сухую колючую траву. Сердце ее было готово выпрыгнуть из груди. Ванесса начала освобождать от земли крышку гроба так спокойно, как будто занималась этим по меньшей мере раз в неделю. — Осторожно, — старое дерево может быть хрупким, — предупредила Мину. — Не похоже оно на старое, — ответила Ванесса. Она была права. Темная древесина крышки матово блестела в свете луны. Вид у гроба был такой, словно его положили в землю всего несколько часов назад. Отбросив лопату, Ванесса руками расчистила крышку. — Здесь какая-то магия, я чувствую, — сказала она, пытаясь нащупать края крышки. — Как он открывается? — Это бред! Нельзя открывать гроб! Я не хочу смотреть на чье-то сгнившее тело! — шипит Ида. Голос подводит ее. Так бывает всегда, когда Ида волнуется. — А ты думала — найдешь в могиле пасхальное яйцо? — говорит Ванесса. Ее руки и ноги испачканы землей. И даже посреди лба темная полоска. Мину выуживает из сумки лом и протягивает Ванессе. — Мы не знаем, что лежит в гробу, — говорит Мину. — Может, это и не труп. Но Ида слышит, что за назидательными нотками голоса Мину скрывается страх. Ванесса пытается приподнять крышку ломом. — Не открывается! Вдруг ноги Иды касается что-то мягкое, Ида вскрикивает. Ее голос эхом отдается от могильных плит. Ида бешено стучит ногами и машет руками, потом смотрит вниз и видит зеленые глаза Кота. Кот ухмыляется. Коты не умеют ухмыляться, но Ида совершенно уверена: проклятое животное смеется над ней. — Ты чего? Отбросив в сторону лом, Ванесса выбирается из могилы. Ида кипит от гнева. С каким удовольствием она бы пнула этого мерзкого, паршивого и грязного Кота, но страшно — все-таки зверь. Анна-Карин берет Кота на руки, гладит плешивую, взъерошенную шерсть. Ида не может на это смотреть. — Что ты здесь делаешь? — ласково говорит Коту Анна-Карин. И вдруг замолкает, глядя в темноту. Ида оборачивается и испускает вздох облегчения. Николаус. Сейчас он положит конец этим раскопкам. * * *

⇐ Предыдущая 1 2 345 6 7 8 9 10 Следующая ⇒