Annotation 3 страница

Ванесса ехала домой по пустынным улицам Энгельсфорса. Скрип цепи, шуршание шин об асфальт эхом отдавались от стен виадука. Потом виадук остался позади и наступила тишина. Тихо было так, будто Ванесса осталась единственным жителем Земли, выжившим в глобальной катастрофе. За заброшенной автозаправкой начинался подъем, и Ванесса привстала на педалях. Она еле двигала ногами, но желание побыстрее попасть домой было сильнее усталости. Еще немного, и она будет дома. Чтобы сократить путь, Ванесса поехала напрямик через небольшой лесок, мимо заросшего футбольного поля… Вот уже детская площадка, куда она обычно ходит с Мелвином… Ванесса затормозила так резко, что велосипед едва не развалился на части. В кустах позади песочницы и качелей стояла машина полиции. Ванесса замерла. Никке сидит в машине или стоит где-то поблизости? Вцепившись в руль, Ванесса постаралась сконцентрироваться, и вскоре почувствовала на коже знакомый холодок. Во время летних упражнений она научилась делать невидимой не только себя, но и предметы, к которым она прикасается. Сейчас это умение ей пригодилось. Очень тихо Ванесса приблизилась к кустам и, не выпуская велосипед из рук, остановилась в десятке метров от машины. Водительское окно открыто. За рулем сидит коротко стриженный полицейский в униформе. Это Никке? Ванесса подкралась еще ближе и почти перестала дышать, хотя знала, что, становясь невидимой, двигается абсолютно беззвучно. Да, это он. Но что он здесь делает? Голова Никке откинута назад, он лежит без движения. Может, ему плохо и нужно звонить в «Скорую»? Ванесса представила, как коллеги Никке рассказывают маме о его смерти, как мама бьется в истерике, Никке хоронят, и Ванесса рассказывает Мелвину, что значит «умереть». Тут она, однако, заметила, что на губах Никке играет усмешка. А его рука крепко держится за руль. Вдруг Никке случайно задел сигнал, и Ванесса отпрыгнула в сторону. Велосипед чудом не выпал из ее потной руки. Никке посмотрел вниз и тихо засмеялся, его смех эхом разнесся по пустой площадке. — Ты супер, — сказал он, обращаясь куда-то вниз. Ванесса постаралась отогнать непрошеные мысли. Но это было все равно что отгонять слона мухобойкой. Из-под приборной панели появилась темноволосая голова. Женщина вылезла, села рядом с Никке на переднее сиденье и поцеловала его в губы. Он отвернулся и засмеялся. Потом поцеловал ее. Ванесса попятилась. Она не могла на это смотреть. Плотно сжав челюсти и борясь с подступившей тошнотой, она вскочила на велосипед и с неизвестно откуда взявшейся энергией завертела педали. 7

Черный дым кружится вокруг Мину. Анна-Карин, Ида, Линнея и Ванесса находятся где-то поблизости, но они ничем не могут помочь. Мину одна. Все зависит от нее. Одна против Макса. Он стоит перед ней, и вокруг него тоже кружится черный дым. Темные волосы красиво обрамляют его лицо. — Я знаю, ты сейчас меня не понимаешь, — говорит он и улыбается. — Но единственное, чего я хочу… Единственное, чего я все время хотел, — это чтобы мы были вместе. Дым обволакивает их все плотнее и плотнее. Их притягивает друг к другу, и Мину чувствует: пора что-то предпринять. Она должна переломить исход битвы. Но у нее ничего не получается. Она пытается бороться, но сил нет. И вот уже Макс стоит вплотную к ней, его черные глаза блестят, как глаза неведомой птицы. — Мы вместе. Он наклоняется и целует ее влажными ледяными губами.
Мину открывает глаза. Поцелуй начисто прогнал сон. «Все было не так, — пытается она убедить себя. — Я победила Макса. Я спасла остальных». Повернувшись на бок, Мину долго смотрит в темноту комнаты. Вдруг ей показалось, будто тени сгустились и в темноте комнаты началось движение. Черный дым. Мину садится в кровати. Она отчетливо его различает. Черное дрожащее облако двигается прочь из комнаты — в коридор. Ноги Мину запутались в пододеяльнике, но вот ей удалось выбраться, и она поспешила за черным дымом. Который прокрался вдоль белой стены и уже дополз до родительской спальни. Мину вошла в открытую дверь. Мама и папа лежали в кровати лицом вверх. Дым окружил их и стал пульсировать как живой, но мама с папой не двигались, их глаза мертво смотрели в потолок. — Это ты их убила. Мину повернулась. В коридоре стоял Макс и смотрел на Мину темными птичьими глазами. — Ты всегда знала, что это случится. Ты не пыталась изучить свои силы, потому что знала, какова их природа. Он протягивает к ней руку: — Мы вместе. И она знает, что это правда.
Резкий звонок телефона вырывает Мину из состояния сна. Она садится на кровати и оглядывает комнату. Нигде никакого черного дыма. Она выходит в коридор. Слышит шум и разговоры в кухне. Все как обычно. «Ничего не случилось. На самом деле ничего не случилось», — думает она. Однако не может отделаться от неприятного чувства. * * *

Мама Анны-Карин сидит возле кухонного стола. Ее темные волосы собраны на макушке. Сигаретный дым кружится в душном воздухе кухни. Анна-Карин сидит напротив и возит ложкой по тарелке, глядя, как на поверхности йогурта образуются и лопаются пузырики. Время от времени слышится шелест переворачиваемых страниц. Мать медленно читает «Энгельсфорсбладет», пропуская каждую новость через себя — словно затягивается сигаретой. Голоса с улицы и звуки проезжающих машин делают тишину в квартире еще более оглушительной. Одиночество в городе ощущается гораздо сильнее, чем одиночество на природе. Пеппар тихонько прокрадывается в кухню, на всякий случай нюхает свою миску. И выходит в прихожую, ловко лавируя между неразобранными коробками, лежащими там уже не один месяц. Анна-Карин чувствует укол совести. Зря она взяла котенка с собой, надо было оставить его кому-нибудь из деревенских жителей. Теперь бы жил на свободе, бегал, гулял в свое удовольствие. Но в нынешней городской жизни Пеппар для Анны-Карин — единственная отдушина. — Ага, Монике опять пришлось закрыться. Глаза матери загораются, когда она читает статью и видит фотографию заплаканной Моники возле заколоченных дверей кафе. Ничто так не радует мать, как информация о чужом несчастье. Сигареты да плохие новости — вот и все ее радости, и Анна-Карин не знает, что более вредно. И более отвратительно. Правда, в отличие от пассивного курения, пассивное злорадство, по крайней мере, не так опасно для здоровья окружающих. Анна-Карин встает и с грохотом ставит тарелку в раковину. — А вымыть тарелку? — спрашивает мама. — Помою потом, — отвечает Анна-Карин, выходя в прихожую. — На то, чтобы сполоснуть тарелку, много времени не нужно. Мать говорит это так, будто именно ей приходится все время мыть посуду. — Сейчас я тороплюсь. — Анна-Карин идет в ванную и чистит зубы. Они живут на деньги от продажи фермы и на ту компенсацию, которую страховая компания все-таки выплатила за сгоревший коровник. Но этих денег надолго не хватит. Мать все время говорит, что будет искать работу. Но, когда Анна-Карин возвращается из гимназии, сплошь и рядом оказывается, что мать целый день просидела дома и даже не выходила в магазин за продуктами. Анна-Карин не хочет даже себе самой признаться, что разочарована. В глубине души она надеялась на перемены, на то, что переезд в город вдохнет в мать жизнь. Однако ничего не произошло. На ферме у матери были хоть какие-то дела. А здесь — ничем не занятая и одинокая — она на глазах у Анны-Карин все глубже погружалась в парализующую депрессию. Временами Анна-Карин в панике думала о том, что произойдет, когда деньги, на которые они живут, закончатся. * * *

Воздух дрожит над горячим асфальтом, и от этого школа, виднеющаяся в отдалении, кажется миражом. Мину проходит мимо автозаправки, где она когда-то купила газету со статьей про «сговор самоубийц в Энгельсфорской гимназии». Сколько воды утекло с тех пор, как она прочитала в той газете интервью с Густавом. Тогда ей казалось, что она будет ненавидеть его всю жизнь. Теперь они стали друзьями. Ее мысли прервал резкий гудок автомобиля. Три коротких сигнала. Темно-синий «Мерседес» остановился на обочине. Окно беззвучно открылось, и женщина, сидевшая за рулем, обратилась к Мину: — Здравствуй, Мину! Как прошли каникулы? Мину и Адриана Лопес обменялись несколькими незначащими фразами, но взгляд у директрисы был озабоченным. — Мы возобновляем занятия в парке. Предупреди остальных. Встречаемся в обычное время. — Хорошо, — сказала Мину. Адриана провела рукой по стриженным «под пажа» темным, безукоризненно уложенным волосам. — У нас произошли… кое-какие изменения… — сказала она, не глядя Мину в глаза, и замялась. — Увидимся в субботу. А сейчас мне нужно ехать. Куда годится, если директор опоздает в школу в первый учебный день? Адриана выехала на дорогу и прибавила скорость. Мину проводила машину взглядом, и ей показалось, что директриса смотрит на нее в зеркало заднего вида.
Мопед Кевина Монсона протарахтел мимо, почти задев Мину. Мину испуганно отскочила в сторону. Кевин громко заржал. — Нет, Кевин нисколько не повзрослел за лето, — вздохнула Мину. Она влилась в поток учеников, движущихся по направлению к унылому кирпичному зданию Энгельсфорской гимназии. Вот и знакомая трещина, как уродливый шрам пересекающая двор. Мертвые деревья кажутся еще более мертвыми, как будто безжалостное солнце их окончательно иссушило. Горячий асфальт обжигает ноги даже через подошву сандалий. Тут и там Мину видит новые лица. Или скорее старые, но давно не виденные. Бывшие девятиклашки теперь поступили на первый курс гимназии. «Какие они еще маленькие», — думает Мину. Ей кажется, что она учится в гимназии уже целую вечность. А ведь прошел только год. Окончив школу, она чувствовала себя взрослой, готовилась к новой жизни. Мечтала о великих свершениях. Знала бы она тогда, чем это обернется! Мину протиснулась через толпу учеников в холл нижнего этажа и увидела третьекурсника, который прикалывал на доску большое объявление. Парень обернулся и приветливо улыбнулся Мину. У него были темные волосы и очки в стальной оправе. Мину лихорадочно начала рыться в памяти, пытаясь вспомнить его имя. Кажется, Рикард. Играет в местной футбольной команде. — Присоединяйся! — провозгласил он, обращаясь к Мину. Больше он ничего не сказал и исчез в толпе. Мину посмотрела на объявление. Сверху большими красными буквами написано «Сообщество», ниже изображены несколько старомодно одетых молодых людей с нелепыми прическами. Выстроившись в ряд на цветущем лугу, они обнимали друг друга за плечи и смеялись. Идеально белые зубы сверкали. Лица выражали высшую степень удовольствия. Двое или трое юношей даже подняли большой палец. «Позитивный Энгельсфорс», — было написано курсивом в самом низу. «Нет уж, к вам я точно присоединяться не буду», — подумала Мину. В углу плаката была помещена фотография улыбающейся женщины среднего возраста с волнистыми волосами морковного цвета. Мину не сразу поняла, что это Хелена Мальмгрен. Мама Элиаса. Элиас. Несмотря на жару, Мину пробил холодный пот. В ее памяти всплыло все, что произошло в школе в прошлом году. Кровь в туалете. Мертвые глаза Элиаса, неподвижно глядящие в потолок. Его душа, которую Мина освободила, победив Макса. Мину задыхалась под тяжестью воспоминаний. Своих и Макса. То, что Мину когда-то увидела в его душе, навсегда осталось с ней, и она уже не могла понять, где ее, а где его прошлое. Усилием воли Мину вернулась к реальности. Она пошла по коридору, остановилась возле комнаты вахтера и постучала. Сначала ответа не было, потом Николаус открыл дверь и высунул голову в коридор. На нем была горчичного цвета рубашка и коричневые вельветовые брюки. Мину представила себе, что сказала бы Ида, глядя на это великолепие. — Входи, — сказал Николаус. Мину вошла в тесную комнату и закрыла за собой дверь. Воздух в комнате был спертый и пыльный. На столе лежала раскрытая Книга Узоров, рядом стоял серебристый узороискатель. — Я прошу прощения за вчерашнее. Я был слишком категоричен. Но мое мнение остается неизменным. Я против того, чтобы вы раскапывали могилу. Под глазами у Николауса темные круги, но взгляд, обращенный к Мину, тверд. Как будто Николаус заранее знает, что Мину хочет получить его согласие на вскрытие могилы, и всем своим видом показывает: переубедить его не удастся. — Вы что-нибудь нашли? — спрашивает Мину, кивнув на Книгу. Николаус отрицательно качает головой: — Книга молчит. — Может, она испортилась? — спрашивает Мину. — Линнея и Ида с зимы не видят в Книге ничего нового. Да и раньше Книга нам не особенно помогала. — Я не знаю, дело в Книге или в нашей неспособности прочитать ее сообщения, — пробормотал Николаус, вращая в руках узороискатель. — Иногда мне кажется, что Книга пытается что-то до меня донести. Возможно, раньше я умел читать Книгу, а потом потерял эту способность. Кстати, о способностях. Ты ничего нового про себя не узнала? Мы вместе. — Нет, но мне опять снился Макс, — говорит Мину. — И что ты видела во сне? В памяти Мину всплывает картинка: мертвые мама и папа на кровати в спальне. Это так страшно, что она не может об этом говорить. — Как всегда, — отвечает она. — Я проиграла битву. Он сказал, что мы заодно и что моя сила — недобрая. — Сама по себе твоя сила не добрая, — терпеливо стал объяснять Николаус. — Так же как и сила Анны-Карин. И Иды. И Ванессы. И Линнеи. Важно, как вы используете свои силы. — Но я не такая, как они, — возразила Мину. — У меня нет своей стихии. Моя магия, так же как демоническая магия Макса, имеет форму черного дыма. Причем только я вижу этот дым. А что хорошего в моей способности забирать души людей и копаться в их памяти? И еще Макс сказал, что у демонов есть план в отношении меня. — Так ему сказали демоны, — возразил Николаус. — Но ведь они могли сказать неправду. На то они и демоны. А когда ты заглядывала в душу Макса, ты видела там какие-нибудь детали этого плана? — Нет, но я видела не все. Наверно, если бы я специально поискала… — Вот именно! — прервал ее Николаус. — Ты должна изучить свои силы. Возможно, тогда ты сможешь использовать их на доброе дело. — Нет, — твердо возразила Мину, потому что знала, что дальше скажет Николаус. — Мину, — просительно обратился к ней Николаус. — Я знаю, у меня есть способности, но они мною забыты. Помоги мне снять пелену забвения и добраться до моих воспоминаний. — Чтобы вы тоже впали в кому? — Я думаю, кома Макса вызвана тем, что ты вывела его из-под власти демонов… — Я не могу экспериментировать с вашей жизнью и здоровьем. Николаус тяжело вздыхает. Этот спор они ведут с Мину все лето, и оба от него ужасно устали. — Я вот что подумала, — сказала Мину, чтобы сменить тему разговора. — Может, кот скажет вам, зачем он показал нам эту могилу? Он же ваш фамилиарис. И знает про вас то, что вы сами забыли. Сначала он показал нам банковскую ячейку, потом могилу… — Как бы мне хотелось вернуть память, — вздохнул Николаус, ероша волосы. — Пойми меня правильно. Я знаю, что могила для нас важна, иначе кот не привел бы нас к ней. Но копать освященную землю… Он оборвал себя на полуслове и понизил голос: — Я не знаю, что там скрывается. Обещайте мне, что не будете трогать эту могилу. Обещайте мне! Мину не может произнести заведомо лживой клятвы, поэтому она быстро кивает и выскакивает в коридор. Вернувшись в холл, Мину видит Линнею, читающую объявление про «Позитивный Энгельсфорс». На ней черное платье с рукавами-фонариками, на шее длинные бусы, очень напоминающие колючую проволоку. Мину подходит ближе и смотрит на плакат через плечо Линнеи. — Ты уже об этом слышала? — спрашивает она. — Нет, но «позитивный Энгельсфорс» — это вполне в ее духе, — говорит Линнея, тыкая пальцем в портрет Хелены. — Она всегда была такой. «Возьми себя в руки! », «Когда одна дверь закрывается, открывается другая», «Надо видеть в жизни светлую сторону»… А столкнется с настоящей проблемой — и не знает, что делать. — Ты про Элиаса? — осторожно спросила Мину. Линнея кивнула: — Про Элиаса. — Странно, что она была священником. — Люди вообще странные. По лестнице спустилась Адриана Лопес и быстро прошла мимо девочек. Вид у нее был важный и отчужденный. Адриана спешила в актовый зал — приветствовать новых учеников гимназии. — В субботу собираемся в парке, занятия продолжаются, — сказала Мину. Линнея закатила глаза: — Ах да, мы же еще не прошли «защитную магию», — вздохнула она. — Адриана темнит, — сказала Мину. — Говорит, нас ждут какие-то изменения. — Сделать наши занятия магией еще более бестолковыми ей, во всяком случае, вряд ли удастся. Кстати, ты поговорила с Николаусом? — Да. Он категорически против. — Он боится. Не знает, что в могиле, но боится того, что мы там найдем. — И быстро добавляет: — Я не читала его мысли специально, просто иногда это происходит как-то само собой. Мину смотрит в темные глаза Линнеи. Как всегда при упоминании способностей Линнеи, Мину становится не по себе. Ей до сих пор стыдно за некоторые мысли, которые прочитала Линнея. — У нас нет выбора, — говорит Линнея. — Будем копать, а Николаусу не скажем. * * *

Ванесса вошла в класс, поискала глазами Эвелину и Мишель. Они еще не пришли, и Ванесса разозлилась. Хотя откуда подругам знать, что Ванесса кипит и вот-вот лопнет от ярости, если сию же минуту не расскажет им о том, что видела ночью. Когда Ванесса уходила из дома, Никке еще не вернулся. За завтраком Ванесса старалась не смотреть маме в глаза. Ей хотелось заорать, вывалить всю правду. И наконец избавиться от ненавистного Никке. Навсегда. Но другая Ванесса, которую она не узнавала, приказывала ей молчать. Эта другая Ванесса не могла причинить матери такое горе. Ванесса села за парту на последнем ряду, и тут в класс, обнимаясь и толкаясь, вошли Мишель и Эвелина. Они заняли парты с обеих сторон от Ванессы. Эвелина села и тяжело вздохнула: — Боже, я сегодня совсем не спала! — Ее мать всю ночь разговаривала с отцом по телефону, — объяснила Мишель. — Я думала, что люди разводятся, чтобы не ругаться друг с другом ночи напролет, — сказала Эвелина. Ее родители разошлись несколько лет назад. С тех пор Эвелина живет с матерью. Отец Эвелины — водитель-дальнобойщик — почти никогда не бывает в Энгельсфорсе, но это не мешает ему звонить из разных городов Европы и учить бывшую жену, как нужно воспитывать дочь. — Сочувствую, — сказала Ванесса. Эвелина опять испустила душераздирающий вздох: — Господи, когда же я стану совершеннолетней! — Давайте, как исполнится восемнадцать, снимем вместе квартиру! — предложила Мишель. — Вот круто будет! — И ты наконец избавишься от Никке, — сказала Эвелина. — Я, может, от него и раньше избавлюсь, — буркнула Ванесса. — Как это? — удивилась Мишель. — Что ты имеешь в виду. Ванесса посмотрела на любопытные лица подруг. Они скажут, что надо все рассказать маме, пусть даже это ее расстроит. Им не понять, что тогда Ванесса станет вестником несчастья, а их во все времена пристреливают. К тому же мама может ей не поверить. Выход был. Рассказать обо всем Никке и заставить его самого признаться. Ванессе показалось, что это хорошая мысль. Но после бессонной ночи она не очень полагалась на свое здравомыслие. Ванесса опять посмотрела на Мишель и Эвелину. Она любит их, но говорить с ними о таких вещах нельзя. — Что ты имеешь в виду? — повторила Мишель, теребя пальцами прядь темных волос. — Ничего, — ответила Ванесса. — Просто мечтаю. 8

Линнея успела проскользнуть в класс прямо перед носом Петера Бакмана, который, хлопнув дверью класса, громко протопал к учительскому столу. Он буравил глазами спину Линнеи, и она с трудом подавила желание стряхнуть с себя этот липкий, ищущий взгляд. С тех пор как Линнея обрела магические способности, она с трудом заставляла себя посещать уроки изобразительного искусства. Про Бакмана сплетничали, что он любит обнимать девочек за плечи, прижиматься к ним во время разговора. Но Линнея никогда за ним ничего такого не замечала. Бакман был слишком осторожен, чтобы проделывать это явно. Зато мысленно он позволял себе все, и то, о чем он думал, стоя за учительской кафедрой или обходя класс, приводило Линнею в ужас. Оливия сидела за последней партой и что-то рисовала в альбоме. Линнея подошла и села рядом. Объяснения все равно не избежать, так уж лучше не откладывать неприятный разговор. — Ты где была вчера? — прошипела Оливия. — Почему на эсэмэски не отвечала? Ее синие волосы напоминали Линнее радиоактивную сахарную вату. Сильно накрашенное лицо было бледнее, чем обычно. Струйки пота стекали по вискам, оставляя следы на густо напудренной коже. — Я забыла ответить, — сказала Линнея. — Как так можно! — возмущалась Оливия. — Ты на все лето пропала, и ничего, — возразила Линнея. — Я тут ни при чем, родители заслали меня на все лето в эту долбаную деревню. Оливия обиженно смотрит на Линнею огромными, как у персонажей манги, карими глазами. А может, сказать ей, что она лжет, что Линнея несколько раз видела ее летом в городе. Не так много в Энгельсфорсе девушек с синими волосами. — Ты ходила к Элиасу вчера, да? — говорит Оливия. — Да. Оливия старательно рисует в альбоме. Обычный сюжет — девушка с огромными глазами роняет черные слезы. — Ты хоть бы позвонила, — шепчет она. — Я ведь тоже с ним дружила. Меня сегодня так ломало в школу идти. Это ведь здесь произошло. Удивительно, даже после смерти Элиаса Линнее не дают побыть с ним наедине! Она и Оливия познакомились с Элиасом одновременно. Стали ходить в одни и те же места, на одни и те же тусовки. Между Линнеей и Элиасом сразу возникло взаимное притяжение, как будто они были рождены друг для друга. Но за ними всюду хвостом следовала Оливия. Как младшая сестра, которая все делает, как старшие. И от излишней старательности постоянно попадает впросак. Если Элиас упоминал какую-нибудь музыкальную группу, на следующий день ее название было вытатуировано у Оливии на руке, и она утверждала, что слушает эту музыку уже сто лет. Ее хитрости были так примитивны, что в конце концов Линнея перестала обращать на них внимание. Но вот что ее бесило по-настоящему, так это когда Оливия начинала вздыхать о «переживаниях» и «проблемах», которые были прикольным аксессуаром, украшавшим ее жизнь. На самом деле достаточно беспроблемную. Мама, папа, старшие браться и сестры обожали Оливию и обращались с ней как с принцессой. Иногда Линнее казалось, что Оливия использует смерть Элиаса, чтобы поднять собственный статус, подчеркнуть собственную значимость в глазах окружающих. Потом Линнее становилось стыдно за такие мысли. В конце концов, Оливия — единственная из прежней компании — звонит Линнее, хотя та перестала появляться на общих тусовках. Да, сейчас они практически не общаются, но когда-то неплохо проводили время вместе, хоть Линнея и не помнит, когда и где это было. Оливия придвинулась ближе к Линнее, цепи на ее футболке звякнули. — Я не хочу ссориться, — шепнула она. — Мы и не ссорились, — ответила Линнея. — Отлично. Тогда я хочу тебе кое-что рассказать. Я видела твоего отца в субботу в Вестеросе. Линнея окаменела. — Знаешь, что он сказал? — Меня это не интересует. — Перестань, это хорошая новость. — Хороших новостей про моего отца быть не может. — Он не пьет. Линнея сидела, уставившись в парту, на крышке которой кто-то нацарапал название футбольной команды. — Он сказал, что не пьет. И похоже, это правда. От него не пахло алкоголем. И он был такой… аккуратный. Я не выдержу этого еще раз, — думала Линнея. — Я больше не могу. — Да что с тобой! — обиженно воскликнула Оливия. — Я думала, ты обрадуешься… * * *

Прошлой осенью место за партой рядом с Мину было занято. Там сидела Ребекка. Теперь это место пустует. Они дружили недолго. А кажется, целую вечность. Потому ли, что обе были Избранницами? Или потому, что Ребекка была первым настоящим другом Мину? — Мину Фальк Карими, — говорит новая классная руководительница Ильва, и Мину поднимает руку. Ильва ставит галочку в журнале. Новой классной руководительнице лет тридцать с небольшим, у нее тонкие светлые волосы, круглые очки и вид старой засушенной воблы. Мину вдруг пожалела, что с ними нет Макса. Всего на одно мгновение. Конечно, не Макса-убийцы, а Макса-учителя. Теперь он лежит в больнице в нескольких километрах отсюда. Не двигается и не реагирует ни на что. И никто не знает, очнется ли он когда-нибудь от своей непонятной комы. Ильва закончила перекличку и начала методично запугивать учеников тем, как трудно учиться на втором курсе гимназии. Мину снова погружается в воспоминания. Не свои, а те, которые она увидела в душе Макса. На этот раз она не пытается от них защититься, наоборот, отдается течению памяти, пытаясь увидеть то, что не заметила или пропустила в прошлый раз. И вскоре воспоминания выходят из-под контроля, начинают жить самостоятельной жизнью. Вот Алиса, первая девушка Макса. Алиса, которая была так похожа на Мину. — Макс, пожалуйста, уходи, — говорит она. — Я не хочу больше тебя видеть. Мину чувствует, как Макса захлестывает гнев. Он хочет, чтобы Алиса умерла. Он желает этого от всего сердца. И тут просыпаются его магические силы. Макс заставляет Алису взобраться на подоконник. И спрыгнуть вниз. Мину вместе с Максом переполняется опьяняющим сознанием собственной власти, крик рвется наружу. Мину вцепляется руками в край стула. Пол уходит у нее из-под ног. Зажмурившись, она делает несколько глубоких вдохов, головокружение постепенно проходит. Мину открывает глаза и видит возле учительской кафедры того парня, которого они встретили в старой усадьбе. — Извините за опоздание, — говорит он и улыбается Ильве. — В первый и последний раз, — говорит Ильва. Она пытается говорить строго, но не может сдержать улыбки и краснеет. — Это Виктор Эреншёльд. Он новенький. Его семья переехала в наш город. Я надеюсь, вы станете друзьями, — произносит Ильва, и, обращаясь к Виктору, продолжает: — Садись на свободное место. Виктор смотрит на Мину. Несмотря на жару, на нем рубашка, брюки и тонкий синий кардиган. Синий цвет жакета красиво оттеняет глаза Виктора, которые от этого тоже кажутся ярко-синими. Как васильки. Кивнув Ильве, Виктор садится рядом с Мину. — Хочу предупредить, что те места, которые вы себе выбрали, вы будете занимать на моих уроках в течение всего семестра. Кевин начинает шумно протестовать с последней парты: — Еще чего! Мы первоклашки, что ли! Я что, должен тут весь семестр сидеть? Леван, сидящий рядом с Кевином, поправляет очки, но ничего не говорит. — А кому легко? — отзывается Ильва. — Если вы будете пересаживаться, я не запомню, как кого зовут. Тебе понятно… Кевин? Виктор достал из наплечной кожаной сумки блокнот, автоматический карандаш и ластик. Положил на парту. Отодвинул ластик на несколько миллиметров в сторону. Мину с интересом следила уголком глаза за его действиями. Даже вблизи Виктор выглядел как персонаж из глянцевого журнала. Жара ему, казалось, была нипочем. Он не потел и ничем не пах. Ни потом, ни духами. Ничем. Как будто под одеждой был не человек, а кукла. Глядя на него, Мину вдруг почувствовала себя неумытой и потной. Закончив раскладывать на парте письменные принадлежности, Виктор повернулся к Мину. — Похоже, нам придется какое-то время потерпеть друг друга, — произнес он. В углу его губ мелькнула усмешка, но пропала так быстро, что Мину засомневалась, не показалось ли ей это. В следующий момент Виктор уже слушал Ильву, всем своим видом выражая сосредоточенное внимание. * * *

Прозвенел звонок с урока. Увидев, что Мину выходит из класса, Анна-Карин поспешила за ней. — Есть минутка? — спросила Анна-Карин. Мину кивнула и многозначительно посмотрела на лестницу, ведущую на верхний этаж. Девочки стали подниматься по ступенькам, не глядя друг на друга, как будто шли по разным делам. Сказывалась привычка прошлого года скрываться от демонов. Анна-Карин искоса смотрит на Мину и думает: после всего, что им довелось вместе пережить, друзья они или нет? Или их свела вместе не дружба, а рок и необходимость борьбы с апокалипсисом? Дверь туалета снаружи исписана новыми фразами. Кто-то продолжает обращаться к памяти Элиаса и Ребекки, кто-то просто самовыражается. Но в туалет почти никто не заходит. Боятся привидений. Когда Анна-Карин открывала дверь, ей в глаза бросилась надпись, сделанная круглыми буквами: Don’t worry! Be happy! ^[6] Анна-Карин проверила туалетные кабинки: — Никого нет, только мы. Ее голос эхом отдавался от кафельных стен. Мину не ответила. Она стояла, глядя на окно. На раковину. На стену, где раньше было зеркало. Там до сих пор осталась дырка от винта. — Ты как? — спросила Анна-Карин. — Нормально. Просто немного странно опять сюда прийти. Ты что хотела? — спросила Мину и посмотрела на Анну-Карин. Анна-Карин подумала, что взгляд Мину, как лазер, может прорезать камни и металл. Она откашлялась. — Лес умирает, — с трудом выдавила она. Мину непонимающе посмотрела на нее. — Не из-за жары. Из-за чего-то другого. Что-то не так. — Что ты имеешь в виду? Анна-Карин напряглась. Она хотела, чтобы Мину поняла. Но как объяснить то, что и сама не понимаешь? Она решила начать заново. — Лес умирает. Может, из-за жары. А если нет? Вдруг жара — это результат чего-то такого, из-за чего умирает лес? Анна-Карин попыталась понять, что означает выражение лица Мину. Сострадание? Задумчивость? Раздражение? — Я просто подумала… Может, всё не так просто? Все говорят, жара неестественная. А вдруг она правда неестественная? То есть сверхъестественная? Анна-Карин пожимает плечами и отворачивается. Она уже жалела, что завела этот разговор. — В общем, забей, — говорит она. — Нет, ты правильно беспокоишься, — возражает Мину. — Мы не знаем, какой план у демонов. И нужно быть внимательными. Анна-Карин, однако, не может избавиться от мысли, что Мину успокаивает ее из вежливости. — Ты поговорила с Николаусом? — спрашивает она. Мину кивает: — Придется копать без него. Хотя это совершенно неправильно. Под ложечкой у Анны-Карин начинает неприятно сосать. — Может, он потом поймет, что у нас нет выбора? Что мы это делаем ради него? — Надеюсь, — вздохнула Мина. — К тому же не факт, что мы что-нибудь найдем в могиле. Тогда можно Николаусу про раскопки вообще не рассказывать. Сейчас лучше делать дела по мере их возникновения. Слишком далеко не загадывать. Слова Мину прозвучали так, будто она уговаривала саму себя. И Анна-Карин вдруг поняла, что Мину тоже беспокоится о Николаусе. Значит, кое-что общее у них все-таки есть. И это приятно. 9

⇐ Предыдущая 1 234 5 6 7 8 9 10 Следующая ⇒