Annotation 5 страница

Мелисса Раппапорт ждала ее в дверях своей квартиры. Для Терри это было неожиданностью. И облик Раппапорт был необычен: фигурка подростка, тонкое личико и глаза мартышки, излучающие живой ум. Косметикой она почти не пользовалась, а для укрощения буйных черных волос и придания им суровой простоты они были коротко острижены. И одежда ее подтверждала, что перед вами человек слишком серьезный, чтобы заботиться о своей красоте, – серые слаксы, свитер с высоким воротом, унылые черные туфли-лодочки и никаких украшений. Даже серый шерстяной костюм Терри и ее белая блузка казались здесь вызывающе нарядными. Протянутая Терри рука Мелиссы оставляла впечатление чего-то хрупкого. – Вы такой путь проделали, – сказала она. – Марк был бы польщен. – Я признательна вам за то, что вы пошли навстречу моей просьбе. – Да? – Сомнение звучало в этом слове, как будто Раппапорт забыла, что сама пригласила Терри. – Хорошо, пожалуйста, заходите. Они прошли через холл, миновали библиотеку с книжными полками от пола до потолка, вошли в гостиную. Комната была просторной, ее украшали конструктивистские железные скульптуры и абстрактные эстампы. Деревянный пол был отбелен, мебель обита белой итальянской кожей; однообразная белизна создавала ощущение, что здесь обитает человек, избегающий эмоций. – Могу я предложить вам кофе? – спросила Раппапорт. Терри почувствовала, что для хозяйки любое занятие предпочтительнее разговора; в ней ощущались равнодушие и легкая досада человека, в мир раздумий которого вторглись с не очень важным визитом. – С удовольствием выпью, только без молока, пожалуйста, – ответила Терри, и Мелисса покинула комнату. Стеклянный прямоугольник окна занимал практически всю наружную стену. Зимний Центральный парк сквозь него выглядел лунным пейзажем – газоны под снежным покровом, тропинки без пешеходов, ледяное зеркало пруда. Облака скрывали отдаленные небоскребы Ист-Сайда, бросали тень деревья без крон, их голые ветви напоминали Терри скульптуры в самой комнате. Глядя на парк, она думала о том, как может редактор " на вольных хлебах" уживаться с таким пейзажем. Как бы в ответ Раппапорт произнесла за ее спиной: – Ренсом любил эту квартиру. Конечно, мебель теперь другая. Терри кивнула; ей показалось, что обстановка мало соответствует духу Ренсома, каким он представлялся ей. – Прекрасный вид, – улыбнулась она. – Спасибо. – Хозяйка протянула Терри чашку и блюдце китайского фарфора, указала рукой на диван. – Садитесь, пожалуйста. Если не возражаете, я буду стоять – целыми днями приходится сидеть. – Конечно. Она стояла, сунув руки в карманы. Поза ее являла собой нетерпение, как будто в любой момент, поддавшись настроению, она могла уйти прочь. Терри решила пока молчать. – Ваш телефонный звонок, – наконец заговорила та, – буквально потряс меня. Тон ее был совершенно нейтрален, как будто она говорила о потрясении, испытанном кем-то другим. – Извините, – тихо проговорила Терри. – Мы прожили вместе почти шесть лет. Говорят, легче разводиться, если нет детей… – Пожав плечами, женщина смолкла, не договорив. – Как вы познакомились? – спросила Терри. Не то гримаса, не то улыбка тронула губы Раппапорт. – Я была его редактором. В " Даблдей" ^[13]. – Должно быть, это очень интересно. – Трудно сказать. Но у Марка такой талантище – он был как вулкан, извергающий слова. На каждой странице – жизнь. Каждую фразу он любил, как родного ребенка, что-то сократить для него все равно что резать по живому. – Она говорила напряженным отрывистым стаккато, которого Терри раньше не слышала у нее. – Мне кажется, я дала ему ту структуру, в какой он нуждался: смысл там, где был избыток страсти. – Это важно, – подхватила Терри. – Наверное, и завершенную книгу можно в какой-то степени доработать. Раппапорт посмотрела на Терри более внимательно: – Вы читали что-нибудь Марка? – Главным образом романы. – Она умолчала о том, что один из романов перечитывала в самолете, освежая в памяти. – И что вы о них думаете? Терри потягивала кофе, собираясь с мыслями. – Мне нравится, что он пишет живым, сочным языком, хотя у другого писателя это выглядело бы как витиеватость стиля; Марк Ренсом погружает вас в особый мир, и не спешишь перевернуть страницу. К тому же он показывает мужской характер изнутри, даже характер отрицательного героя, так что появляется ощущение, что это реальные человеческие существа, а не литературные типы. Взгляд Раппапорт оживился, в нем мелькнул интерес. – А еще? Терри посмотрела ей в глаза. – А еще, – медленно проговорила она, – мне становится не по себе от того, как он пишет о женщинах. Странная полуулыбка снова появилась на лице собеседницы, как будто речь зашла о вещах интимных. – А если точнее? – Он никогда не описывает события, глядя на них глазами героини. Героиню он всегда видит со стороны – либо как богиню, либо как награду в поединке двух мужчин. Секс завоевывается. – Терри помолчала. – У меня нет ощущения, что Марк Ренсом любил женщин, вот и все. – Когда я только познакомилась с ним, мне так не показалось. – Было похоже, что Мелисса продолжает давний спор с кем-то другим, не с Терри. – Писателю необходимо понимание явлений; трудно понять то, чего боишься. Марк глубоко понимал множество вещей, но не женщин – он их очень боялся. – Но почему? Она пожала плечами: – Думаю, у Марка была та же причина, что и у других подобных ему мужчин, которых я знала, – его мать. Я ни разу не встречалась с Шивон Ренсом, но у меня такое чувство, что во времена его отрочества она управляла его сердцем и разумом, как жестокий завоеватель хозяйничает в поверженной стране, – ничего своего, сокровенного, постоянное ощущение неполноценности, никакого проявления мужского начала в поведении, ужасная необходимость все время оправдывать ее ожидания, иначе немедленная расплата – ее нелюбовь. А отец его был ничтожеством. – Женщина отвернулась к окну. – Знаете, Марк был стерилен. Он не мог иметь детей. – Нет. Я не знала. – Об этом никто не догадывался. Он сильно переживал… – Она задумалась. – Мне часто приходила мысль, что Марк считал: это его мать каким-то образом лишила его мужской способности. И что за сексуальностью Марка скрывается гнев, порожденный страхом. Терри кивнула: – Вчера вечером по телевизору показывали старую видеозапись, предвыборную кампанию. Он пытался быть ироничным, но чувствовалось, что он раздражен. И не абортами, а женщинами, которые добиваются права на аборты. – О, Марк почему-то принимал все это близко к сердцу. – Хозяйка сцепила кисти рук; по мелким бесцельным жестам Терри поняла: она превозмогает желание закурить. – Я не пыталась разобраться в том, почему сама его раздражаю, я хотела понять, почему он стал таким. Терри посмотрела на женщину с любопытством: – Это было трудно? – Да. – Раппапорт обернулась к ней. – Но я старалась. Ради Марка, ради того, что он писал. – И вы почувствовали, что он стал писать лучше? Я имею в виду, вам удалось этого добиться? – Я ничего не смогла изменить ни в его жизни, ни в его творчестве. – Голос был тих и горек. – К тому же не творчество его убило, верно ведь? Ваша клиентка. Потому-то вы здесь. Терри молчала, встревоженная переменой в настроении собеседницы. Потом спросила: – Марк когда-нибудь видел Марию. Карелли? Говорил о ней? – Нет. Конечно, нет. – Почему " конечно, нет"? – Потому что ее не назовешь ни интересной, ни привлекательной. – Мелисса нахмурила брови. – Я понимаю: она довольно красива, и люди смотрят ее интервью, но я считаю ее человеком поверхностным и расчетливым. " А как считал он? " – подумала Терри. – К тому же вы говорили, что она не в его вкусе. – Подобное замечание – признак дурного тона или, скорее, следствие расстроенности чувств. – Хозяйка схватила с кофейного столика напротив Терри черную сумочку и вынула оттуда сигареты. – Я, должно быть, виновата перед вами… доставила вам беспокойство, связанное с приездом сюда. Вы позвонили в момент, когда я была выведена из душевного равновесия. Ее тон говорил о том, что она хочет отделаться от собеседницы. Терри была близка к панике. Хозяйка дома, кажется, намеревалась удалиться; похоже, ее терпение было исчерпано. По какому-то наитию Терри произнесла: – Я думаю, это была ваша реакция на Лауру Чейз. Сигарета замерла у губ Раппапорт. – Из-за этого? Вопрос был риторический. – Да, – спокойно подтвердила Терри. – Я думаю, это из-за Лауры Чейз. Мелисса Раппапорт осторожно подняла серебряную зажигалку, щелкнула – над зажигалкой заплясало пламя, сделала глубокую затяжку. Терри отметила, что она курит жадно, как мужчина. Потом Терри прервала молчание: – Марк когда-нибудь говорил о Лауре Чейз? Женщина села на другой конец дивана и поставила на колени пепельницу. Она смотрела не на Терри, а на кафкианский эстамп – искривленные прямоугольники и ломаные линии. – Марк, – наконец выдавила она, – помешался на Лауре. – Помешался? – Да, это самое подходящее слово. Марк читал все, что было написано о ней, у него был альбом, куда он вклеивал вырезки из газет и журналов с ее фотографиями, знал все о ее замужествах, о сотнях мужчин, с которыми она переспала, все легенды о Лауре и причинах ее смерти… Он так был озабочен всем, связанным с ней, что мне это казалось своего рода ментальной некрофилией. И, конечно, до него доходили слухи о Джеймсе Кольте. Мне кажется, он даже воображал себя Кольтом. А быть Кольтом в его понимании – это быть одним из самых могущественных людей Америки и владеть женщиной, которая, как однажды писал Марк, " занимала главное место в сердце любого мужчины – полубогиня, полурабыня". – Она грустно улыбнулась. – Марк даже заставлял меня смотреть фильмы с ее участием, снова и снова, пока я, как и он, не запомнила в них каждый эпизод, каждую реплику. – Заставлял вас? Мелисса едва заметно кивнула: – Ну не буквально. Видите ли, мне самой хотелось смотреть, таким образом я могла понять, что происходит с ним. – Она сделала новую затяжку. – Мне было едва за тридцать, когда я познакомилась с Марком. И до него у меня было мало мужчин, я была неопытна. – Что же вы хотели узнать? – Конечно же, как быть женщиной. Я была более чем неуверенна в себе в этом плане – сексуальном. – Она сохраняла ироничность тона, но без тени улыбки на лице. – Я пыталась понять, что Марку нравилось в Лауре Чейз, а он был готов полюбить во мне то, чем я отличалась от нее. По крайней мере, я так думала. Терри уселась поудобнее. Она почувствовала, что душа собеседницы эхом отзывается на давнее душевное потрясение, от которого она когда-то оправилась с огромным трудом. – Лаура Чейз, – заметила Терри, – мало походила на вас, или на меня, или на кого-нибудь, кого я знала. – Вы имеете в виду ненатуральность цвета ее волос и пышность форм, притворную чувственность голоса и опережение половым созреванием созревания духовного? Или вы имеете в виду алкоголизм, нимфоманию и полное отсутствие всякого самоуважения? – Мелисса смолкла, как бы прислушиваясь к себе. – В конце концов, – более спокойно продолжала она, – все, что делало меня похожей на Лауру Чейз, – это отсутствие самоуважения. И теперь мне ясно, что с этого как раз и началась для меня эта история. Терри забыла про свою недопитую чашку. Наконец решилась спросить: – Вы лишились самоуважения из-за того, что он так обращался с вами? Та покачала головой: – Он так обращался со мной из-за того, что я была такой. Под конец, когда он потерял интерес ко мне, я совсем отчаялась. – Потерял интерес? – Как к женщине – я не возбуждала его. Я стала прилагать больше усилий, пытаясь что-то изменить. Я всегда считала себя умной, но никогда не верила, что меня можно по-настоящему полюбить. Днем я вычеркивала слова, сокращала сцены и целые главы, обуздывала дисциплиной его талант, с тем чтобы он стал нужен людям. – Она помолчала, устремив неподвижный взгляд на эстамп. – А ночью делала то, о чем просил Марк. У Терри сдавило горло. – Но он не злоупотреблял вами? – Нет. Просто он давал волю фантазии. В следующий момент Терри, кажется, поняла, в чем дело. – Он разыгрывал какого-то рода сцены? – Вполне определенного рода. – Сигарета горела уже у самых пальцев хозяйки. – Ему нравилось воображать, что он насилует меня. Терри молча потянулась и взяла сигарету из ее рук. Женщина, казалось, не заметила этого. Гася сигарету в пепельнице, Терри увидела, что ее руки дрожат. – Как он " воображал"? – спросила она. – С моей помощью, разумеется. – Чувствовалось, что слова, как бы сдержанно и невыразительно они ни звучали, несли говорившей облегчение, очищая душу. – Каждый вечер, перед тем как уйти с работы, я звонила ему. Потом, уже в метро, гадала, как это будет происходить, – наша игра уже начиналась. Видите ли, он никогда не говорил мне, для чего ему это нужно. Я открывала дверь и оказывалась в совершенно темной квартире. И никогда не знала: вышел ли он или здесь, ждет. Пока не чувствовала его ладонь, зажимающую мне рот. Никогда не знала – как, в какой комнате. Единственное, что знала всегда, – какой униженной буду чувствовать себя после этого. Терри видела ее бледный и неподвижный профиль, взгляд женщины, казалось, был нацелен на что-то вне комнаты. – Иногда после этого он уходил, не сказав ни слова. Как будто меня насиловал чужой, незнакомый человек. Терри вдруг ощутила собственное тело маленьким, сжавшимся в комок, устремившимся вперед. – Вы когда-нибудь кому-нибудь рассказывали об этом? – Нет. Это была всего лишь игра, в которую мы играли. – Глаза ее закрылись. – Но ведь теперь он мертв, не правда ли? У Терри пересохло в горле. – Пока мы говорили, – наконец произнесла она, – я почувствовала, что все это как-то связано с Марией Карелли. И вспомнила про кассету. – Кассету? – Мелисса провела рукой по глазам. – Конечно, вы и понятия не имели о том, что вам удалось извлечь на свет. – Вы можете что-нибудь рассказать об этом? Мелисса молча кивнула. Терри ждала. Когда женщина заговорила снова, голос ее был отчетлив и бесстрастен: – В квартире было темно, как будто должно было произойти это. Но я знала, что его нет дома, он все реже и реже играл в нашу " игру". Никак не думала, что он может оказаться там. Увидев идущий из спальни слабый свет, а потом пересекшую его тень, я почти обрадовалась. Когда стояла в темной прихожей и уговаривала себя не волноваться, он появился в дверях. Все, что я увидела, – мелькнувшие в полосе света рыжие волосы. Внезапно она остановилась, будто вслушиваясь в звуки, внятные лишь ей одной. – Он очень грубо бросил меня к себе на плечо. Помню, как я была ошеломлена. Не успела прийти в себя, как он швырнул меня на кровать лицом вниз, задрал платье, сорвал с меня трусы и навалился сзади. Так Марк овладел мною в этот раз. Я все не понимала, что же происходит. Но вот он схватил меня за волосы и повернул мою голову. Чтобы показать мне. Свет падал с телевизионного экрана. Он прокручивал по видеомагнитофону фильм для холостяцких вечеринок. Там была Лаура Чейз. Совсем юная, до того, как стала кинозвездой. И с ней двое мужчин. Было похоже, что она кричит. Лицо Марка было рядом с моим, он смотрел: мужчины брали ее, как он брал меня, сзади. Когда я поняла, что происходит, я закричала. Мелисса смолкла, на ее глазах появились слезы. – Фильм кончился, и я уже знала, что никогда больше не смогу быть с Марком. Но я и понятия не имела, почему Лаура Чейз покончила жизнь самоубийством, пока не поговорила с вами. Терри отвернулась: – Я очень сожалею. Хозяйка обернулась к ней: – Не сожалейте. Этот вечер стал последним, больше я никогда не была с мужчиной. – В ее улыбке было больше горя, чем в слезах. – Теперь вы знаете, чему я научилась от Марка.
– Кажется, – донесся до нее голос Пэйджита, – это как раз то, что нам нужно. Из телефонной кабинки Терри смотрела на вращение кругового багажного конвейера. Утомленная во время долгого полета размышлениями о Мелиссе Раппапорт, почти вытеснявшими все иные мысли, она все еще держала в руке клочок бумаги с новым телефонным номером Пэйджита. – Если она согласится дать показания, – ответила Терри. – И если судья позволит. Мгновение Пэйджит молчал; кто-то громко окликал какого-то Джона Макдермота, и в опустевшем здании аэропорта эхо гуляло, как в пещере. – Вы не могли бы подъехать ко мне? – спросил Пэйджит. – Мне очень не хочется задерживать вас, но завтра утром я встречаюсь с Бруксом и Шарп, и было бы очень кстати точно знать то, что она рассказала вам. Терри помедлила в нерешительности. Было семь тридцать вечера, няня сказала, что Елена уже спит. Тон Пэйджита был озабоченным, кроме того, она мечтала избавиться от тягостного чувства одиночества, почему-то навеянного мыслями о женщине, оставшейся в Нью-Йорке. – Расскажите мне, как доехать до вас, – попросила она. Получасом позже Терри оказалась у трехэтажного белого дома в эдвардианском стиле, с эркерами, островерхой крышей и освещенной пальмой, которая казалась привезенной сюда из Лос-Анджелеса. Она остановилась, с удивлением разглядывая экзотическое дерево. – Я все надеялся, что она зачахнет, – произнес голос Пэйджита. – Но, к несчастью, она оказалась очень живучей. Терри оглянулась – он, поднявшись с садового кресла, стоявшего на веранде, спускался к ней по ступенькам крыльца. Он был в джинсах и белом ирландском свитере, какие носят рыбаки. – А мне нравится, – ответила она. – И Карло тоже. Из-за этой дурацкой пальмы я и купил дом. – Из-за пальмы? – Она снова обернулась к дереву. – В таком случае это самая дорогая пальма в мире. – Карло это скажите. – Пэйджит стоял рядом с ней, тоже рассматривая дерево. – Когда я привез его, чтобы он жил у меня, мы пошли выбирать себе дом и ходили целый день. Его ничто не интересовало, пока мы не попали сюда, зато отсюда я с трудом смог увести его. Он считал, что здесь мы и должны остаться – пальма напоминала ему дом. Терри удивленно взглянула на него: – А где же он жил до этого? – В Бостоне. В пальмовой столице Массачусетса. Терри улыбнулась: – Дети забавно рассуждают. Как-то Елена спросила меня, почему мы не взяли ее с собой в свадебное путешествие. Пэйджит наклонил голову: – Такой вопрос Карло никогда мне не задаст. Терри притихла. – А чья же была идея, – наконец решилась она нарушить молчание, – с освещением? – Моя. Но Карло напомнил мне о ней. – Пэйджит повернулся к Терри: – Когда-нибудь замечали, что малыши все понимают буквально? Кто бы мог подумать, удивилась она про себя, что мы будем разговаривать об этом. – Конечно. Сама всегда стараюсь не допустить промаха с моей Еленой. – Мы уже уехали отсюда, – продолжал Пэйджит, – а Карло все щебетал и щебетал о пальме. Конечно, это было просто смешно – отдать миллион долларов за дерево, которое я терпеть не мог! Но я обернулся к Карло и сказал ему совершенно серьезно: " Не беспокойся, сынок, папа тебя любит и не только купит этот дом, но даже сделает для дерева освещение". Такое говорят детям, чтобы посмешить других взрослых, а я сказал это из-за того, что меня веселила мысль о собственном отцовстве. – Глядя на прожектор, Пэйджит покачал головой. – Это была моя ошибка. Карло запомнил каждое слово. Он молча смотрел на пальму. Терри улыбнулась Пэйджиту; она почувствовала, что ему постоянно хочется поговорить с кем-нибудь о сыне, но это редко удается, и поэтому теперь он смущен. – Давайте пройдем в дом, – пригласил он. – Я задерживаю вас. – Ничего, все нормально. Ричи дома нет, а мне надо рассказать вам о Мелиссе Раппапорт. Открыв двустворчатую дверь с латунными набалдашниками ручек и пластинами, прибитыми по низу дверных створок, Пэйджит провел ее в дом. Попав внутрь, она поняла, что ее представление об интерьере этого дома было просто глупым. Ей смутно виделась строгая аристократическая пышность, совсем как в кино, – дубовые панели, кресла, обитые коричневой кожей, писанные маслом портреты умерших предков, более уместные в каком-нибудь элитарном мужском клубе. Интерьер же оказался светлым: белые стены и золотистые деревянные полы, сочные цветовые пятна – густо-красный персидский ковер, вазы и шелковые цветы всевозможных оттенков, калейдоскопическое смешение разноцветных эстампов и картин, которые почему-то не подавляли, а оттеняли красоту и яркость друг друга. Проходя библиотеку, Терри увидела большой мраморный камин и полку, заставленную играми, подобно геологическим периодам отражавшими развитие Карло от семи до пятнадцати лет. На какое-то мгновение ей стало обидно, не столько за себя, сколько за Елену: Пэйджит с сыном жили в этом доме тоже не все время, но все здесь носило зримый отпечаток их жизни и придавало им спокойную уверенность в том, что это их дом. – Какой прекрасный камин, – заметила Терри. – Карло все время просит развести огонь, читает возле него книжки. Когда он был меньше, библиотека была его любимой комнатой. – У вас весь дом чудесный. Вы все здесь сами сделали? Пэйджит кивнул. – У нас здесь только элементарные цвета, – сказал он. – Утонченности мы с Карло лишены, никакой декоратор не потерпел бы таких сочетаний. Улыбаясь, Терри почувствовала, что в этом на первый взгляд малозначащем замечании Пэйджит как в фокусе: он держится за жизнь, которая теперь, быть может, изменится непоправимо, а главное, несправедливо. Дисгармонирующая нотка тревоги звучала уже и в том, как он беззаботно говорил о Карло. – Где он? – спросила она. – Я ни разу его не видела. – Учится, надеюсь. – Пэйджит бросил взгляд на лестницу. – Если не возражаете, мы могли бы побеседовать в кухне. Я только что там прибрал. Видно было, что он чувствует себя не в своей тарелке, как будто боясь допустить какую-нибудь оплошность. Терри поняла: он не хочет, чтобы сын появился на пороге в разгар предстоящего разговора; вспомнив о Марке Ренсоме и его матери, она подумала, что разговор уже не может не быть трудным. – Чудесно, – подхватила она. – Кухня, если там не приходится готовить, мне нравится. Кухню она представила себе довольно верно: современнейшая техника, простор, много света. У белой деревянной стойки стояли два высоких стула с сиденьями, обитыми белой кожей; здесь, как она догадалась, Пэйджит и сын завтракают. От бокала вина Терри отказалась и села, сложив руки перед собой. Пэйджит, как бы приглашая ее чувствовать себя свободней, небрежно облокотился на стойку. – А теперь расскажите мне, как прошла встреча с Мелиссой Раппапорт, – сказал он. – От начала и до конца. Рассказ Терри занял сорок минут. В паузах Пэйджит задавал вопросы, спрашивал не только о том, что женщина говорила, но и как она выглядела, как вела себя. У Терри было ощущение, что он собирает эту женщину, пользуясь тем материалом, который она, Терри, ему дает, то здесь, то там поправляя портрет с хладнокровием археолога, реконструирующего давно умершее существо по обломкам костей. Лицо его ничего не выражало, лишь по временам слегка сужались глаза; Терри не знала, была ли это реакция на то, что рассказывала Раппапорт, или на самое Терри. Закончив, Терри почувствовала, что силы оставили ее. Пэйджит, ни слова не говоря, подошел к холодильнику и, налив бокал белого вина, протянул ей. – Если не хотите, – усмехнулся он, – я сам выпью. Терри поняла, что хочет. Когда она сделала несколько неторопливых маленьких глотков, Пэйджит попросил: – Еще несколько вопросов. – Пожалуйста. Он, снова облокотившись о стойку, рассматривал ее. – Она говорила, что у Ренсома были другие женщины? – Я думаю, были. – Терри сама услышала, что прозвучало это глупо, да и в самом деле было глупостью. – Но она этого не говорила. Пэйджит кивнул. – Слова о том, что Ренсом потерял к ней интерес, надо понимать буквально или имелись в виду неудачи в разного рода " играх"? Терри медлила в нерешительности. Таким вопросом она не задавалась. – Точно я не могу сказать. – Она знает что-нибудь о сексуальной жизни Ренсома, не связанной с ней, – от самого Ренсома или от кого-либо еще? – Об этом я ее не спрашивала. – Терри уставила взгляд в стакан с вином. – Но должна была. Слегка улыбнувшись, Пэйджит покачал головой: – Ну, об этом, наверное, можно будет спросить и потом. Да и как вы могли спрашивать: ведь речь шла о важных для вас, но страшных для нее вещах, и вы боялись упустить что-нибудь, а она из-за вашего вопроса в любую минуту могла потерять самообладание и прервать рассказ. Это было несколько неожиданно для Терри, но сняло груз с ее души. – Мне было стыдно, – призналась она. – Как будто я что-то вытягиваю из нее. – Мне так не кажется: в конце концов, ужасно то, что Ренсом делал с ней, а не наше отношение к этому. Меня волнует другое: насколько вас ее история выбила из колеи. – Он помолчал мгновение. – Вы всегда вините только себя, если что-то не получается? Терри ответила не сразу: – Такого не должно было быть. – Она рассказывала вам нечто экстраординарное, и поэтому вы не могли не принимать близко к сердцу ее переживания. Ведь вы же не социопат, вы нормальный живой человек. Терри продолжала неотрывно смотреть на бокал. – Это было невероятно, – наконец произнесла она. – Я и в самом деле не понимаю, как вы сумели добиться того, что она все это вам рассказала. – Пэйджит налил себе немного вина. – Теперь благодаря вам Мария обретет такое доверие, обрести которое самостоятельно она никак не могла. – Как вы думаете, теперь они не возбудят дело? – Вполне возможно. Одно из белых пятен в истории Марии – связь с Ренсомом, непонятно как возникшая, – это все равно что кто-то решил бы изнасиловать Барбару Уолтер на том веском основании, что как-то видел ее в программе " 20/20". Я могу понять Брукса и Шарп, предполагающих во всем этом какую-то подоплеку. – Он сделал паузу, как будто пытаясь представить себя на месте Шарп. – Окружной прокурор должен согласиться с тем, – закончил он, – что, как в свое время Мелисса Раппапорт, по причинам, которые мог бы объяснить лишь сам Марк Ренсом, Мария Карелли стала для него фетишем, замещающим Лауру Чейз. Терри допила вино. – Есть одно отличие. Как удалось завлечь в это Марию? – Как удалось, говорите? – Она не стала бы играть в эту игру. – Мария Карелли, – сказал он, – никогда не играла в чужие игры, только в свои. В его голосе звучали язвительные нотки. Терри попыталась разобраться в этих словах, когда внезапно ей представилась возможность убедиться, как удивительно похожа Мария Карелли на сына. – Я не помешаю? – спросил Карло. Давно ли он стоит здесь, подумал Пэйджит, и многое ли слышал? Карло перевел взгляд с отца на бокалы с вином, потом на Терри. Сохраняя совершенное спокойствие, она соскользнула со стула и протянула ему руку: – Я – Терри Перальта, помощница твоего отца. Ты лишь помешал своему отцу разбираться в обстоятельствах дела, а мне – выслушивать его с обычным почтением. К сожалению, я преуспевала больше. Недоумение в глазах мальчика почти исчезло. Пэйджит видел: интуитивно или по чистой случайности Терри нашла единственно верный способ обезоружить Карло – в шутливом тоне заговорила о его отце. – Теперь понятно, почему вино. – Карло посмотрел на Пэйджита уже спокойным взглядом. – Два парня толковали о моей матери. – Терри помогает мне доказать, что Марк Ренсом был именно таким, каким твоя мать его обрисовала. Карло перевел взгляд на Терри: – Вы думаете, это удастся? Пэйджит заметил, что Терри внимательно смотрит на Карло, сочувствуя его смущению. – По моему сугубо личному убеждению, – заявила она, – Марк Ренсом делал гнусности, подобные этой, задолго до того, как по оплошности нарвался на твою матушку. Если я права, значит, есть и другие женщины, только они не смогли защитить себя, как это сделала она. Вот мы и пытаемся понять, как их разыскать, что сделать, чтобы укрепить позиции нашей подзащитной. Пэйджит понял, что Терри искусно скрыла суть их разговора, истолковав в пользу Марии двусмысленное замечание, которое Карло мог нечаянно услышать. Мальчик начал переминаться с ноги на ногу – ему в равной степени хотелось и закончить разговор, и не упустить то, что еще могли сказать взрослые. – Думаю, – обратился Пэйджит к сыну, – что твоим первоначальным намерением было не знакомство с миссис Перальтой, а рейд в холодильник. Мороженое, молоко? – И то и другое. Терри взглянула на часы: – Мне пора. Но по ее интонации Пэйджит понял, что спешить ей некуда; и сидела Терри в расслабленной позе человека, которому никуда не нужно идти. – Мороженого не хотите? – спросил он. – Я уделю немного, – кивнул Карло. – Что? Хотите, чтобы появилась еще одна толстушка? Пэйджит посмотрел на ее миниатюрную фигуру, тонкие запястья. – В какой жизни? – В этой. Я абсолютно уверена, что где-то в Латинской Америке есть другая женщина, которую зовут Тереза Перальта. Глядя на нее, можно представить себе гору пончиков, съеденных мною за время учебы в школе. – Терри обернулась к Карло: – Из-за меня она весит триста фунтов^[14], и никто не приглашает ее на зимний танцевальный вечер. – Ну и хорошо, – заявил Карло. – Наш танцевальный вечер был просто ужасный. Никто не танцевал. – Возьмите же мороженое, – сказал Пэйджит. Терри притворно вздохнула: – Когда я устаю до такой степени, у меня притупляется чувство ответственности перед человечеством. Карло сидел рядом с Терри, потому что Пэйджит поставил рядом две вазочки с мороженым. – А вы? – спросила его Терри. – Никогда не ем. Теперь тем более не буду. – Почему теперь? – Посмотрел в старом клипе, каким я был раньше, во времена слушания по делу Ласко… – В самом деле, – вмешался Карло, – отец каждое утро пробегает пять миль и шесть раз в день взвешивается. Хочет попасть на обложку журнала " Семнадцатилетний". – " Американская невеста", Карло. Дети нынче совсем не уважают родителей. И чтобы заглушить обиду, те придумывают себе разные увлечения. Я, например, сказал себе: любыми путями стремись к славе! Весьма почтенное хобби! И попрошу относиться к нему соответственно. Терри улыбнулась: – Вы всегда такие задиристые? – Нет, только если Карло чувствует поддержку. – Пэйджит перевел взгляд с сына на нее. – К моему несчастью, он считает, что нашел себе настоящего союзника. Терри улыбнулась Карло. – Полагаю, он прав. – Она обернулась к Пэйджиту: – Не хотелось бы задевать ваши чувства, обижать вас, но во времена слушания по делу Ласко я была всего лишь восьмиклассницей. Пэйджит смотрел на нее с деланным ужасом. – Скажите, пожалуйста, – воскликнул он, – а вы хотя бы помните группу Пола Маккартни, какой она была до " Уингсов"? Карло показал пальцем на отца. – А хотя бы его помните? – спросил он. – Смутно, – ответила Терри. – А вот твоя мама очень хорошо сохранилась. Мальчик засмеялся: – Твой ход, папа. – Мне нужно подумать, Карло. И пока я не сразил ее наповал, можешь задать Терри те вопросы, на которые я, в силу своего преклонного возраста, не в состоянии ответить, – о свиданиях, прыщах и тому подобное. Можешь даже спросить ее, почему респектабельный молодой человек пятнадцати лет, человек нового времени, в котором я так плохо разбираюсь, не может добиться от каких-то там родителей, чтобы они разрешили своей дочери выйти с ним в свет. Одна Терри в состоянии помочь тебе с этой дочкой, пусть не сразу и не без раздумий. – А в чем дело? – спросила Терри у Карло. Тот положил ложку. – У меня есть подружка, Кейт, только с ней одной из всей школы мне и хотелось бы дружить. А родители не отпускают ее на уик-энд. – Он нахмурился. – Не из-за меня – они меня даже не знают. – Но, может быть, как раз в этом вся проблема. – Что вы имеете в виду? Терри доела мороженое и отодвинула вазочку. – Моя мама была самой замечательной на свете. Она была не такой, какими мне представляются эти люди, – я могла говорить с ней обо всем, и она мне полностью доверяла. – Терри опустила подбородок в сложенные ладони. – Но у нас было неписаное правило: никто не мог меня куда-либо пригласить, пока какое-то время не покрутится возле нашего дома. Карло был явно удивлен. – Она говорила когда-нибудь почему? – Скорей всего, моя мама хотела вначале узнать, кто он такой, этот мальчик. Терри помолчала в задумчивости. – К тому же, как мне кажется, она хотела, чтобы мальчики, которые приглашали меня, помнили, что у меня есть семья, что кто-то заботится обо мне. Как и родители Кейт, она вложила в меня много сил, средств, души. Пэйджит подумал, что у Терри просто талант разговаривать с его сыном на равных. – Это верно, – заметил Карло, – вот только общаться с такими людьми не очень-то весело. Терри кивнула: – Наверное, нет. Но мама всегда спрашивала меня: как я считаю, готов ли этот мальчик что-то сделать ради меня. А ты как думаешь, ради Кейт стоит на что-то пойти? В ее голосе не было ни сомнения, ни порицания, на вопрос, заданный таким тоном, можно отвечать то, что думаешь, – любой ответ будет воспринят как единственно правильный. Наблюдая реакцию сына, Пэйджит поверил, что у Терри была замечательная мать. – Да, – решительно сказал Карло. – Я думаю, что стоит. Терри улыбнулась: – Какая она? – Очень приятная. С чувством юмора. – Он помедлил. – С ней действительно очень приятно общаться. – У Карло, – мягко заметил Пэйджит, – все женщины – Венеры Миговские. А может быть, у этой Кейт интеллектуальный коэффициент^[15] около пятидесяти и выглядит она как Галушкина старшая сестра. – Нет, – замотал головой Карло. – Она на самом деле очень приятная. – Твоему отцу не понять, что такое " приятная", – поддразнила Терри. – Ну почему же, – возразил Пэйджит. – Я понимаю. " Приятный" можно сказать про Банта Клауса, верно? Или про Братца Кролика? Терри и Карло улыбнулись друг другу. Пэйджит увидел, что если Терри по-настоящему весело, улыбка у нее широкая и белозубая. Карло улыбался в ответ с такой искренностью, какой отец не замечал у него раньше, и даже слегка оторопел, когда понял, что эта женщина не только симпатична его пятнадцатилетнему сыну – он находит ее привлекательной. – Безнадежен, – заявил Карло. Обернувшись к Пэйджиту, они ласково смотрели на него. – Безнадежен, – согласилась Терри. Пэйджит улыбнулся. – Придется применить шоковую терапию. – Он обратился к сыну. – Внесем в разговор нотку суровой реальности. Как у тебя с письменной по английскому? Тот притворно содрогнулся. – Контрольная не за горами. И я пропал. – Он обернулся к Терри, помедлив, добавил серьезно: – Спасибо за помощь моей маме. – Рада помочь. Но моя роль более чем скромная, все делает твой отец. – Она коснулась плеча Карло. – Откровенно говоря, она нашла наилучший выход. Мальчик, казалось, размышлял над сказанным. – Ну конечно же, отец упорно работает, – ответил он и, попрощавшись с Терри, поднялся на второй этаж. Пэйджит смотрел ему вслед, как бы вслушиваясь в звук его шагов, потом обернулся к ней: – Да, его можно понять. Обстановка у нас в последнее время довольно тягостная. – Разумеется. – На лице ее была глубокая задумчивость, потом оно вдруг озарилось улыбкой. – Подумать только – всего десять лет назад я была тинейджером. Пэйджит улыбнулся в ответ. – Теперь я чувствую себя действительно старым. Мы одного поколения с вашей матерью. – Он прислонился к стойке. – Вы по-прежнему все обсуждаете с ней? – Довольно многое. – Терри помедлила. – Но есть вещи, которые нам трудно обсуждать. – Могу представить что. Вы вышли замуж, и у вас появились свои, сугубо личные интересы. Терри отвела глаза. – Наверное, это так. – Она посмотрела на часы. – О Боже, почти десять. Мне действительно пора идти. – Видимо, да. – Пэйджит смутился. – Извините, что задержал вас. – Ничего. После Мелиссы здесь было так хорошо. Терри невидящим взглядом смотрела на бокал. – Где-то в душе, – наконец произнесла она, – я сожалею, что знаю теперь Марка Ренсома не только по книгам. Пэйджит кивнул. Они пошли к выходу. Ночной воздух был бодряще холоден. – Сейчас, может быть, не время говорить об этом, – сказал Пэйджит, – но на очереди у нас дочь доктора Стайнгардта. Надо, в частности, узнать, имеет ли она хотя бы какое-нибудь представление о том, как Ренсом собирался использовать кассету. Терри посмотрела на него: – Вы хотите, чтобы я с ней встретилась? – Да, мне бы очень хотелось. – Пэйджит помедлил. – Наверное, у вас сегодня был нелегкий день, но вы замечательно потрудились. Терри слегка улыбнулась: – Все нормально. Она вышла на крыльцо, взглянула на улицу, обсаженную деревьями. Трехэтажный дом в ночи был окутан мраком. По улице шла женщина с огромной собакой, то появляясь в свете уличных фонарей, то снова исчезая в тени. Терри скрестила руки на груди, как бы защищаясь от холода. – Где ваша машина? – спросил Пэйджит. Она не обернулась. – Недалеко отсюда. Квартала полтора. Пэйджит смотрел на нее. – Позвольте проводить вас до машины? Терри помолчала, потом просто сказала: – Пожалуйста. 3

⇐ Предыдущая 1 2 3 456 7 8 9 10 Следующая ⇒