Часть пятая 5 страница

– Такие же резвые, – Торнтен высокомерно улыбнулся.

Джесмин глянула на Снайдера, и тот кивнул, уверенный в победе:

– Все так, как он говорит, Джесмин.

– Уэйн, ты знаешь, сколько испытаний необходимо провести, прежде чем…

– Джесмин, это научная сенсация. Она действительно работает. Взгляни на мышей. Они чувствуют себя превосходно. Чем быстрее мы проведем испытания в реальных условиях, тем скорее получат помощь многие люди. Мальчик станет знаменитым. Вместе со мной! Тебе осталось только согласиться.

– Что это ты вдруг за них, а?

– Но это же мое открытие! – Уэйн Снайдер просто лопался от гордости. – Давай, Джесмин. Помоги нам осчастливить мир этой сенсацией.

– Подумайте о мальчике! – добавил Торнтен. – Он погибнет самым жалким образом! Конечно, не сегодня и не завтра, а постепенно, его хватит всего на несколько недель. И его мать будет сходить с ума от отчаяния, глядя на это. И вы тоже! Потому что виноваты будете вы. Вы согрешите против ребенка! Только потому, что у вас недостало мужества дать ему шанс, который у него есть сейчас. – Он сунул руку во внутренний карман своего свободного пиджака и неожиданно извлек оттуда ампулу с прозрачной розоватой жидкостью: – Вот вещество, готовое для инъекции. Это чудесная жидкость, растворенная в синтетической липидной смеси, при помощи которой мы можем вводить ДНК. Убедите Анну – и спасите Маттиаса!

Глава 37

София‑ Антиполис

Вечер вторника

По другую сторону запертой внутренней входной двери появился жирный детина, который, несмотря на свою полноту, двигался очень пластично. Череп у него был голый, а лицо казалось странно худым при таком массивном теле. Один из охранников отпер дверь, и Салливан вышел в тамбур. Глаза его сканировали Криса.

– Что это значит? Чего вы тут размахиваете оружием? – Салливан, не таясь, наморщил нос.

Крис игнорировал этот намек.

– Потому что мне надо войти. Я ищу одного человека.

– Однако ж вы умеете привлечь к себе внимание. Меня зовут Салливан. Я начальник службы безопасности Тайсэби, и сумасшедшим, размахивающим пистолетом, здесь делать нечего. Сейчас я вызову полицию – если, конечно, у вас не найдется убедительного объяснения вашей выходки.

– Мне срочно нужно к Джесмин Пирссон…

Крис пристально следил за шефом службы безопасности. Имя Джесмин, казалось, не вызвало у того видимой реакции.

– Почему бы вам не спрятать оружие? Стрелять вы все равно не станете.

– Если вы не заблуждаетесь на мой счет…

– Довольно. Я начальник службы безопасности международного концерна, и у меня есть нечто более ценное, чем любое оружие. Я знаю людей. Не станете вы тут палить куда попало.

– Мне нужна Джесмин Пирссон. Она мне звонила отсюда. Сказала, что она в опасности. А я ее друг.

– Так‑ так! – Голос был полон насмешки. – Ваша фамилия?

– Крис Зарентин.

Салливан немного помолчал, потом кивнул:

– Идемте. Я думаю, вас в самом деле ждут. Только спрячьте подальше оружие.

Крис последовал за Салливаном. Тот молча поднялся по лестнице, провел его по длинным коридорам и открыл дверь.

Лицо Джесмин горело румянцем и было прелестно.

Его пульс участился, и кровь застучала в висках.

– Джесмин… – собственный голос показался ему хрипом старого ворона. Проклятье, почему она даже не смотрит на него?

Взгляд Джесмин был прикован к губам сидящего рядом с ней мужчины, а ее стиснутые кулаки крепко прижимались к столу.

«Кажется, я вовремя», – подумал Крис.

Румянец Джесмин выдавал ее волнение.

Он с трудом оторвался от нее и быстро оглядел остальных. Вот удивленное лицо Уэйна. Взгляд Криса скользнул дальше. Центральной персоной всего собрания, несомненно, был человек, сидящий рядом с Джесмин.

– К нам посетитель! – возвестил Салливан, и все головы повернулись к ним.

Лицо Джесмин потемнело еще больше. Ее взгляд выпустил целый сноп стрел с огненными остриями.

– А вот и человек, который сможет ответить на ваши вопросы. Костной пробой мы обязаны ему. – Джесмин вскочила и бросилась к Крису.

– Джесмин, я так сильно… – Крис радостно раскрыл объятия.

Она остановилась перед ним с дрожащими губами.

От ее пощечины из его глаз потекли слезы.

* * *

Жак Дюфур вздрогнул, когда зазвонил мобильник, хоть и ждал этого звонка.

– Хорошо, что ты сдержал обещание. Ведь ты в лаборатории? – голос патера Иеронима был исполнен силы и решимости.

– Да.

– Ты сделал то, что мы обговорили?

Жак Дюфур медлил с ответом. Все это время сомнения глодали его, словно гиены падаль.

– Нет.

– Ты должен довериться Богу! – голос Иеронима напирал, не допуская возражений. – Докажи свое упование на Бога! Ведь ты примешь на себя это испытание?

– Я не могу. Я… все‑ таки ученый. – Во рту у Дюфура вдруг разом пересохло, как в пустыне.

– Ты сможешь. И должен. Он просит тебя об этом.

– Почем тебе знать?

– Я знаю. Доверься! Доверься Богу. Доверься мне.

– Когда ты будешь здесь?

– Скоро. Но ты не можешь ждать. К моему приходу все уже должно произойти. Приступай!

– Иероним, не оставляй меня одного. Я уже не знаю, что правильно, а что – нет. Я… подожду, когда приедешь ты.

– Нет! Надо быстро, надо сейчас.

Дюфур молчал.

– Я не могу…

Жак Дюфур встал. Его кости болели и весили центнеры. С момента смерти Майка Гилфорта его физические резервы таяли, как снег на солнцепеке. Он в отчаянии помотал головой. Слишком многого требовал от него Иероним. Тут как ни поступи – быть тебе предателем.

Дюфура стало трясти. Ляжки его дергались, и он, не веря своим глазам, смотрел на этот нервный тик, заметный даже через брюки.

– На то воля Божья! – своим четким неотступным голосом монах все больше разрушал сопротивление Дюфура. Иероним немного помолчал и продолжал ласково, но твердо:

– Божьей милостью мы те, кто мы есть. И ты, и я. Жак Дюфур, всегда помни о том, что Бог судил для людей. Для тебя и для меня. Я сошел с небес не для того, чтобы творить волю Мою, но волю пославшего Меня. Так говорил Господь наш Иисус. И такого же послушания требует в своем Уставе святой Бенедикт от нас, монахов. Ты веришь в Бога, так что следуй и ты его воле. Никто не может уклониться от Божьего испытания. Ведь и я как ни молил, а Бог правит дело так, что я не могу от него уклониться. Ты теперь орудие Бога и действуешь по его воле. Пойми, Жак Дюфур, Он избрал тебя. Подчинись! Такое на тебя возложено испытание.

Дюфур измученно опустил трубку. Он не знал, как правильно, но это знал Иероним. Дюфур благодарно цеплялся за его неколебимую веру. Иероним указывал ему путь.

Дюфур взял дорожную сумку, которую еще днем похитил в одной из палат, и тяжелыми шагами направился в лабораторию, включил у двери свет и смотрел на потолок до тех пор, пока все до одной лампы не засветились с тихим жужжанием.

* * *

– Таковы женщины, – Зоя Перселл рассмеялась. – Садитесь и переваривайте это доказательство любви. – Ее язвительный взгляд сопровождал Джесмин, когда та возвращалась на место.

– Приятно познакомиться с таинственным незнакомцем, благодаря которому вообще стало возможно это научное открытие. Что привело вас сюда? – Торнтен приветствовал Криса.

Крис пролепетал что‑ то о важных и неотложных делах и о тревожном звонке Джесмин.

– И вы примчались освобождать мисс Пирссон из лап чудовища… – Торнтен забавлялся. – Оглянитесь вокруг. Целое собрание ответственных ученых. Мисс Пирссон, пожалуй, несколько преувеличила, этого мы и боялись. Мне она только что заявила, что считает себя арестанткой. Что, разумеется, не имеет с действительностью ничего общего.

– Значит, мы с мисс Пирссон можем удалиться отсюда, если захотим?

Торнтен засмеялся:

– Я думаю, вы этого не сделаете. – В нескольких хорошо структурированных фразах он изложил то, что случилось в Дрездене и Праге. Крис ни единым мускулом лица не выдал, что он думает по поводу предательства Уэйна, а слушал внимательно, чтобы усвоить детали генной техники.

– Для меня генетика – огромный, неведомый океан, – сказал Крис, когда Торнтен закончил. – Но, насколько я понял, Уэйн все же довел клетки до деления и затем, исследовав их, открыл 47‑ ю хромосому, дополнительную мужскую Y‑ хромосому. Что, опять же, аномалия, которая, однако…

– …Трисомия, да, XYY‑ трисомия…

– …научно не то чтоб неизвестна. – Крис сделал паузу, сосредоточился. – Далее, я понял, что трисомия практически всегда связана с тяжелыми болезнями.

– Да, причем у половых хромосом существуют особенности, так что с обобщающими высказываниями надо обходиться осторожно, – Торнтен склонил голову набок. – Я намного лучше разбираюсь в растениях. Эндрю, это твоя область.

Эндрю Фолсом поднял брови, однако Торнтен нетерпеливо кивнул, и Фолсом принялся трещать.

– Дополнительные хромосомы обычно вызывают сильные повреждения, например синдром Дауна при трисомии по 21‑ й хромосоме. Но лишние половые хромосомы, кажется, не так вредоносны, как другие трисомии. Женщины с тремя или четырьмя X‑ хромосомами часто не проявляют признаков тяжелых заболеваний. Кажется, это связано с тем, что лишние X‑ хромосомы надолго отключаются. Это попадает в систематику нормальных случаев, ибо у женщины обычно две X‑ хромосомы – одна от матери, другая от отца. Одна из них отключается уже на ранней стадии. Надолго, навсегда.

– Пока что я все понимаю, – сказал Крис, уловив во взгляде Фолсома невысказанный вопрос: успеваешь ли ты за мыслью?

– Мужчины с трисомией половых хромосом имеют больше проблем. Если наличествует две X‑ хромосомы, то есть XXY‑ трисомия, то такие мужчины в большинстве случаев страдают синдромом Клайнфельтера, они стерильны, необычайно высоки ростом, имеют ненормально длинные руки и ноги, иногда у них развивается женская грудь, и тело почти лишено волосяного покрова…

– Но здесь у нас XYY‑ трисомия, верно? – Крис язвительно улыбнулся, поскольку Фолсом смотрел на него, как на ученика средней школы.

– Она тоже может оказывать свое действие, но не обязательно. Такие мужчины ростом выше среднего, у них наблюдается сильная акне, увеличенные пропорции в области лица, крипторхизм, порок сердца, пониженное качество спермы. И еще – такие мужчины чаще всего обладают повышенной агрессией.

– Но все это не тянет на научную сенсацию, а, скорее, похоже на болезнь, – Крис с сомнением покачал головой.

– Действительно, раньше XYY‑ мужчинам говорили, что они не должны размножаться. – Торнтен рассмеялся: – Были даже исследования, которые хотели припечатать этих мужчин к криминальным социопатам. Но это прошлогодний снег. Сегодня можно утверждать, что XYY‑ трисомия не несет в себе патологических и даже тяжелых отклонений. К тому же эта трисомия, как правило, не наследуется. Шанс наследственности меньше одного процента. – Голос Фолсома трещал, как газонокосилка.

– Этому есть какое‑ нибудь объяснение?

– Трисомия – это результат ошибки при образовании мужских зародышевых клеток, когда в результате мейоза, второго редукционного деления клетки, два хроматида Y‑ хромосомы не отделяются друг от друга. Так сказать, ошибка кустарного исполнения, причина которой крайне редко передается дальше. Y‑ хромосома сама себя ремонтирует. – Фолсом ударил ладонями по коленям, сигнализируя, что объяснил тупому уже достаточно.

– Значит, удвоение Y‑ хромосомы – индивидуальная беда, которая больше не наступает у мужского потомства, – повторил Крис.

– Однако мое открытие показывает нечто другое! – Уэйн Снайдер беспокойно ерзал на стуле, полный эйфории и воодушевления. – Эта дополнительная Y‑ хромосома огромна и битком набита генами, тогда как известные Y‑ хромосомы маленькие и рудиментарные. – Уэйн, учащенно дыша, ударил кулаком по левой ладони: – Эта Y‑ хромосома не может произойти от известной Y‑ хромосомы. Это совершенно другое. Ибо в противном случае…

– …опыт с мышами завершился бы иначе. – Крис попал в такт Уэйну. – Ты подготовил генный материал, впрыснул его престарелым мышам, и те вновь обрели молодость.

– Да, Крис! Да! В это трудно поверить, но это действительно так! – Снайдер вскочил и широкими шагами заходил по залу. – Понадобится целая вечность, пока мы это как положено изучим и хотя бы начнем догадываться, как оно действует, но какое это имеет значение? Многие вещи прекрасно функционируют, хотя мы не можем их объяснить.

– Честно говоря, я просто не верю в это. Можно мне взглянуть на этих мышей?

– Вы увидите всего лишь молодых активных мышей. Больше ничего, – Торнтен засмеялся.

– Тем не менее.

Торнтен глянул на Снайдера и Бейкера:

– Принесете мышей? Мы с удовольствием сделаем все, чтобы развеять сомнения.

* * *

Пройдя в лабораторию, Дюфур пристроил сумку.

Обе клетки с мышами стояли на столе у входа. Чтобы исключить опасность инфекции, их не разместили среди других подопытных животных.

Крепкие мыши взволнованно шныряли по опилкам. Дюфур покачал головой. Его опять охватили сомнения. Как может Иероним требовать от него такое? Каким таким знанием обладает этот монах, что настолько уверен в своей правоте?

– Бывают пути, которые кажутся человеку верными, но в конце ведут в преисподнюю. Так святой Бенедикт цитировал из книги пословиц. Ты это понимаешь, Жак? – Голос монаха, который все еще гремел в его ушах, помог Дюфуру одолеть сомнения. С дрожью он несмело пошел дальше, к инкубаторному ящику. Новые пробы разрастались там, как плесень на сырой стене.

Несколько долгих минут он неподвижно стоял и смотрел сквозь стекло на растущую слизь, которая неукротимо размножалась, полная жизненной силы. Ее белесая масса уже наползла на стекло смотрового окошка.

Чудо жизни. Величайшая в мире тайна. Дюфур почувствовал, как жар бросился ему в лицо, и вновь услышал голос Иеронима.

– Послушание – вот позиция тех, для кого Христос превыше всего. О таких говорит Господь: с первого слова он послушен мне, – непоколебимо возвещал Иероним.

И все‑ таки… верен ли этот путь? Его ли это дорога? Он предает науку! Свою науку!

– Вспомни о Майке Гилфорте. Он на твоей совести. Неужто его смерть для тебя – недостаточное предостережение? Неужто теперь и мальчик должен умереть, чтобы ты, наконец, осознал и послушался?

Громовые слова Иеронима продолбили Дюфуру череп. Он отчаянно схватился за голову, которая готова была разорваться.

Не раздумывать больше! Не поддаваться этим мучительным сомнениям, которые гложут его. Ведь Иероним указал ему путь.

Он поставил регулятор инкубаторного ящика на «выкл. ». Потом натянул защитные перчатки и маску и открыл дверцу ящика. Внутри он ощутил температуру жизни: 37°.

Тепло погладило волоски на его запястьях. Он брал чашки Петри одну за другой и бросал их в свою дорожную сумку. Слизь со стекла смотрового окошка он вытер платком и тоже бросил в сумку.

Он хватал предметы быстро, как жалит змея: схватить и отпрянуть. Слезы текли по его щекам. Он всхлипывал и дрожал в ознобе.

Покончив с инкубатором, он перешел к холодильнику и открыл дверцу. Там уже хранились замороженными два десятка проб. В двух розоватых пробирках генная субстанция поблескивала в готовом липосомном растворе. Еще одну пробирку носил при себе Торнтен, а две они уже использовали, чтобы превратить в молодых животных двух древних мышей.

Неужто это грех? Неужто Богу это неугодно?

Дюфур опять отмел сомнения, побросал пробы в сумку и несколько раз перепроверил, все ли он забрал. Ничего нельзя было оставить.

«Ни единой пробы, ни капли слизи», – требовал Иероним.

Потом он сел к компьютеру и кликнул мышкой в ту область данных, которая была выделена специально для анализов. Обычно все данные исчезали в ненасытной пасти центрального сервера в Бостоне, но на сей раз по указанию Зои Перселл данные сохранялись лишь на местном сервере.

«Вы хотите окончательно стереть файлы? »

Стрелка нацелилась на «Да».

* * *

– Раскрыта дверь к главной тайне человечества.

– Я просто не могу в это поверить, – бормотал Крис.

Все это звучало слишком патетично. Как можно с рудиментарными знаниями о поверхности великого океана сказать, что происходит на глубине в десять тысяч метров?

– Поэтому мы и должны узнать все о происхождении кости.

Крис засмеялся:

– Я должен был всего лишь доставить ее куда велено. И больше ничего. Человек, который что‑ то знал о ней, уже мертв.

– Пожалуй, вы не понимаете всей важности этого открытия! – В голосе Торнтена зазвучали враждебные нотки. – Мы можем остановить старение, вновь омолодить старые тела. Вы понимаете, что это значит? Продление жизни каждого из нас…

– Бессмертие? – тихо спросил Крис.

– Может быть, и это, – Торнтен кивнул. – Но даже если и не оно, то хотя бы существенное продление срока жизни, не говоря уже о преодолении болезней. Триста теорий старения единым махом сменяются найденным нами решением. Важна любая дополнительная деталь. А от вас что‑ то не очень много проку.

– А я вам ничего и не обещал.

– Эту кость вы так и носите в своем рюкзаке? – Голос Торнтена предельно напрягся.

Крис не ответил.

Торнтен коротко кивнул, и Салливан со Спэрроу тут же очутились у стула Криса. Салливан без выражения смотрел на Криса сверху вниз, протягивая руку, тогда как ладони Спэрроу легли на плечи Криса.

– Воздержитесь от глупостей! – Хэнк Торнтен окатил Криса ледяным взглядом. – Я вижу, о чем вы думаете. Но даже если это вам не по вкусу: здесь делается то, чего хочу я. Рюкзак у вас отнимут силой, если что.

– В рюкзаке есть и другие вещи, кроме кости…

– В этом я не сомневался, – Торнтен язвительно хмыкнул: – Может, и еще одна кость? Я уверен, что этот рюкзак – настоящая археологическая находка. Итак!

Крис немного помедлил, затем пожал плечами и отпихнул рюкзак ногой.

– Очень хорошо. Вы разумный человек, – Торнтен покровительственно ухмыльнулся.

– Я знаю свои границы. – Крис выдержал холодный взгляд и откашлялся. – Но… эта Y‑ хромосома… Откуда она взялась? Почему мы все не носим ее в себе? Отчего она вымерла?

– Откуда она взялась? Совершенно непонятно. Но она есть! Почему мы не носим ее в себе, этому есть вполне объяснимые до определенной точки биологические причины. Вам это интересно?

Крис кивнул.

– Информация откладывается в клеточном ядре ДНК. На особой Y‑ хромосоме. – Торнтен насмешливо улыбнулся: – Если мужчина с дополнительной Y‑ хромосомой зачинает дочь, та обладает обычно двумя X‑ хромосомами. В этом случае наследство Y‑ хромосомы пропадает в первом же поколении. Допустим, зачинается сын, тогда он, возможно, унаследует вторую Y‑ хромосому. Если теперь этот сын, в свою очередь, породит дочь, цепочка обрывается на этом месте. Если он остается бездетным, цепочка тоже обрывается. Лишь при зачатии сына одна, а возможно, и вторая Y‑ хромосома наследуется дальше. Допустим теперь, что с самого начала лишь немногие мужские линии – по каким бы то ни было причинам – были оснащены этой второй Y‑ хромосомой, тогда эта особая структура ДНК очень быстро исчезнет из природы.

Крис с сомнением смотрел на председателя.

– Зарентин, таково учение о наследственности! И есть еще одно предрасположение, которое тоже может подыграть: клетки состоят из клеточного ядра и цитопротоплазмы. ДНК в клеточном ядре содержит всю наследственную информацию, которая делает из нас людей с нашими индивидуальными свойствами. Цитоплазма, в свою очередь, содержит митохондрии, которые имеют собственную митохондриальную ДНК. Эти митохондрии – электростанции клеток. Они каждую секунду отвечают за то, чтобы клетки функционировали. Они – заправилы! Без обмена через митохондрии информация ДНК клеточного ядра была бы только формулой на бумажке в ящике стола: она есть, но никак не используется.

Клеточные же электростанции – исключительно женские, и у любого человека наследуется только наследственная информация матерей. Понимаете? Из‑ за того, что эта информация лежит на Y‑ хромосоме в ДНК клеточного ядра, она не используется. Ибо митохондрии имеют свою собственную ДНК.

Крис помотал головой, с сомнением заглянул в лица присутствующих:

– Но вы же сами не верите в это, разве не так?

– Вера – это не научная категория. Я не верю. Я лишь позволяю себе высказать мнение, подумать над моделью объяснения, которая включает в себя уже известные научные факты. Многие великие открытия поначалу имели еще более умозрительные основания.

– Где же зацепка, которая дает хотя бы смутную возможность, что все это реально? Где те млекопитающие… люди, которые могли бы в какой‑ то форме подтвердить ваше допущение?

– Люди? Только мужчины, Зарентин. Но никак не женщины, – Торнтен засмеялся.

– Что вы имеете в виду?

– Хоть я и ученый, но в этом случае вынужден сослаться на Библию.

Торнтен, слегка забавляясь, глянул на растерянные лица: Эндрю Фолсом непонимающе мотал головой, Зоя Перселл недоверчиво распахнула глаза.

– Спокойно, Зоя. Я не ударился в религию. – Торнтен встал, сделал несколько шагов и снова повернулся: – Однако в этом случае Библия может выступить в роли свидетеля. Там написано: Аврааму было сто семьдесят пять лет. Адам умер в девятьсот тридцать лет, Мафусаилу было девятьсот шестьдесят девять лет. Ной умер в девятьсот пятьдесят лет.

Часть пятая

Крест

Служба папы означает крест, причем наитягчайший

Кардинал Регинальд Поль

Глава 38

Папа перекрестился и еще раз попробовал сосредоточиться.

Он был благодарен за строгие правила бенедиктинской общине Сен‑ Бенуа‑ сюр‑ Луар, которая возродилась на этом паломническом месте лишь в 1944 году, после того как прекратила свое существование во время Великой французской революции.

Современные здания общины бенедиктинцев располагались к югу от базилики и для посторонних были запретной зоной. Аббат, правда, предложил сделать исключение для гостя папы, но папа Бенедикт выбрал для разговора келью недалеко от входа, достаточно удаленную от средоточия богобоязненной монашеской жизни.

Всю вторую половину дня папа провел в раздумьях и молениях в крипте базилики у раки с мощами и спрашивал себя, надо ли ему вообще принимать этого гостя.

Кальви приоткрыл дверь кельи и вопросительно просунул голову. Папа кивнул, и телохранитель отстранился, пропуская Марвина внутрь. Тот опустился на колени и поцеловал кольцо рыбака.

– Вы и ваши Преторианцы ввергают церковь в тяжелейшее положение, – начал разговор святой отец, как только они уселись на два простых стула. – По тому, что я сегодня услышал, вам вменяются в вину большие ошибки.

Марвин сполз со стула и упал на колени. Он смиренно опустил голову.

– Святой отец, Преторианцы в своей вере неукоснительно держатся церкви. Никто, ну никто не сможет утверждать, что мы предаем нашу веру. Преторианцев, должно быть, оболгали.

Марвин пел песню о зависти, предательстве и заблуждениях.

– Если вы помните, святой отец, именно я понял опасность этих языческих писаний и поспешил в Рим, когда вы были еще префектом Конгрегации веры. Признаюсь, на тот момент было ошибкой – выражать желание Преторианцев о признании в качестве персональной прелатуры. Если у вас возникло впечатление, что я ставлю условия, то… – Марвин опустил голову еще ниже и тихо продолжил: – Брат Иероним мог тогда понять меня неправильно…

– Вот это вряд ли, – ответил папа.

– Да, но тем не менее ничто не может заменить личного разговора, поэтому я также благодарен Богу, что это все‑ таки свершилось.

Папа молчал, уставившись на темные волосы коленопреклоненного. Внезапно Марвин вскинул голову:

– Святой отец, Преторианцы нуждаются в помощи. Мы предаемся под вашу защиту, дабы произвол мирской юрисдикции не растерзал нас, верующих, которые только и думают что о защите Священного Писания, Слова Божия. Лжи не удастся разрушить истину Священного Писания.

– А вам известно, в чем ложь, а в чем истина?

– Я видел таблички своими глазами, я с ужасом держал их в руках. В них прочно въелся запах дьявола. Каждое слово там – диффамация, поношение нашего Священного Писания. Это правильно, что Ваше Святейшество хочет навеки их похоронить.

– Кто это сказал?

Глаза Марвина сверкнули. Он поднялся и снова сел на стул.

– Я говорил с итальянским убийцей и вором, я читал текст двенадцати табличек. И я знаю: одной таблички не хватает – и она находится в распоряжении Вашего Святейшества.

Марвин упивался тишиной, возникшей после его слов, ибо она доказывала, что он попал в яблочко.

Папа крепко сплел пальцы на коленях.

– Я знаю даже больше. – Марвин довольно улыбнулся. Папа все еще не вышвырнул его. – Итальянский убийца и вор хотел продать таблички Вашему Святейшеству.

– Вы слишком далеко заходите, Генри Марвин.

Марвин смиренно склонил голову, но голос его был вызывающим и резким:

– Ваше Святейшество – умелый стратег и тактик с ясным представлением о пределах возможного. Мое желание рассчитывать на ваше покровительство Преторианцам кажется мне соразмерным тому, что я имею вам предложить.

Папа Бенедикт XVI встал и повернулся к двери:

– Полагаю, я ничего не смогу для вас сделать. Вы – торговец, Марвин. Торговец без товара!

– Отец, не уходите… Ваша миссия…

Папа медленно повернулся.

– Что вы знаете, Генри Марвин, о моей миссии? – Папа чувствовал себя беспомощным, не выдержавшим испытания. Артефакты исчезли, и никто не знал куда. Неужто его миссия состояла в том, чтобы потерпеть в этом поражение? Это и было истинное испытание?

Он вспомнил своего предшественника, который жаловался: Самая большая трагедия – молчание Бога, который больше не являет себя в откровении, а как будто прячется на небесах, словно ему опротивели деяния человечества.

– Еще ничего не потеряно… – заискивающий голос Марвина вырвал папу из его скорбных мыслей. – Таблички… и кости…

– Какие кости?

– Святой отец, я не знаю текста тринадцатой таблички. Но он имеет отношение к костям – как и ваша миссия. И я догадываюсь, что это свыше сил человеческих.

Папа неотрывно смотрел на издателя. Что известно Марвину?

– Святой отец, эти кости!.. Ученые взяли из них пробу!

Лицо папы разом побледнело как мел, и Марвин про себя уже торжествовал.

– Скоро это невозможно будет удержать в тайне.

Папа устало поднял голову.

– Я прошу вашей защиты – для меня и Преторианцев. И статуса ордена. И обещания, что я останусь при нем…

– Почему я должен это сделать? – перебил его папа.

– Еще не поздно. Я знаю, где эта чертовщина. А вы – нет.

Глава 39

София‑ Антиполис близ Канн

Вечер вторника

– Возьмите себе что‑ нибудь в буфете. У вас голодный вид. – Хэнк Торнтен встал и наполнил себе тарелку салатом и рыбой.

– И ванна бы не помешала, – зло хихикнула Зоя Перселл. – Где вы провели последние ночи?

Крис повернулся к Джесмин, которая напряженно его разглядывала. У нее тоже были к нему вопросы, и она ждала ответа.

«Почему ты явился так поздно? Почему ты меня обманул, почему тебя не было, когда я так нуждалась в тебе? Ведь мы же договорились! Ты даже не позвонил…»

Крис опустил голову. По глазам Джесмин он видел, что от его ответов зависит многое. Но он не мог пускаться в объяснения. Не здесь и не сейчас.

«Поверь мне, – молил его взгляд. – Пожалуйста! »

В глазах Джесмин блеснули слезы. Взгляд ее смягчился.

– Вы не поверите, но задания логистика бывают иногда весьма своеобразны, – громко сказал Крис в сторону Зои Перселл и ждал, когда та повернется к нему. – В последние дни я сопровождал кой‑ кого в одной продолжительной экспедиции со спуском в пещеры. Транспортировал оснастку.

– А, то есть вьючный осел… И где это было?

– В Фонтенбло. Вам знакома эта лесистая местность под Парижем? Там есть причудливые горы из песчаника, просто рай для скалолазов. В нашем же случае это была экскурсия по пещерам. Когда сегодня утром мы снова выбрались наверх, я прослушал голосовую почту и немедля выехал сюда.

– Ах да, тот звонок, – Перселл задумчиво кивнула. – Мисс Пирссон так и не созналась нам, что она вам сказала. Вы тоже уклонялись до сих пор. Может, расскажете сейчас?

– Она сказала, что ее удерживают взаперти, как и ее сестру.

– Зачем бы нам понадобилось это делать?

– Затем, что вы собираетесь испытать действие хромосомы на Маттиасе! – воскликнула Джесмин, вскакивая со стула. – Я нахожу это безответственным! Еще слишком рано…

– Рано! – Хэнк Торнтен громко рассмеялся. – У Маттиаса нет другого шанса. Вернее даже так: это шанс, которого вообще не существует! А вы тут разглагольствуете, мол, слишком рано! Если не Маттиас, то найдется другой, кто ухватится за эту последнюю спасительную соломинку. А вы как думали! – Торнтен смотрел на Криса, неторопливо поглощая свой салат.

– Разумеется, на это нужно согласие пациента, – беспомощно сказал Крис.

– В случае Маттиаса – согласие матери как ответственного родителя, – скучно сказал Торнтен и кивнул. – Она, к сожалению, медлит.

– Я могу понять ее сомнения, – пробормотал Крис. Он чувствовал тянущую пустоту в животе, ползучее недомогание. Сомнения изгложут всякого, когда разрываешься между надеждой и страхом, а время уходит сквозь пальцы, и решающий момент неумолимо надвигается. Не хотел бы он оказаться перед таким выбором.

– Вы должны знать, Маттиас здесь потому, что должен был участвовать в других испытательных тестах генной терапии. Добровольно! К сожалению, на этом пути возникли трудности. Но сейчас у нас есть нечто лучшее!

Торнтен с внезапной яростью отодвинул тарелку в сторону.

– Сейчас ваш друг вернется сюда с живыми доказательствами. Тогда вы сможете помочь мне убедить дам. Да чего они там застряли? Посмотрите, что там происходит, – Торнтен кивнул Спэрроу, который все это время стоял у двери, скрестив на груди руки, и теперь покинул помещение.

В тот же момент зазвонил мобильник Салливана, и все повернулись в его сторону.

– Внизу, у бокового входа, патруль задержал монаха или священника, который ждет Жака Дюфура, – сказал Салливан, отнимая мобильник от уха.

– Дюфура? А разве он здесь? Ведь он же отпросился. Он хотел… – Фолсом недоверчиво смотрел на Салливана, но тот лишь пожал плечами.

– Священник? – Торнтен фыркнул: – Какие дела могут быть у моего исследователя со священником?

– Как зовут этого священника? – неожиданно спросил Эндрю Фолсом.

Салливан передал вопрос охранникам и получил ответ:

– Брат Иероним.

Фолсом мгновенно побледнел.

* * *

Сен‑ Бенуа‑ сюр‑ Луар

Рене Тротиньон устроил свой импровизированный штаб в бенедиктинском монастыре, в самом первом помещении у входа. Дальше они его не пустили. Он лежал на лавке и смотрел в беленый потолок. Тротиньон и его люди образовали лишь наружное кольцо оцепления. У папы были при себе и собственные личные охранники из Надзорного корпуса; его же команда была чем‑ то вроде французского фигового листка.

В дверь постучались.

Тротиньон поднял правую руку, давая Клоду Дориаку знак, чтобы тот открыл. Дориак был его заместителем и держал его в курсе всего происходящего, когда он ездил в Фонтенбло.

В скупо обставленную комнату вошел Эльджидио Кальви.

– Могли бы мы поговорить с глазу на глаз?

Тротиньон сел на лавке и кивнул Дориаку – тот бесшумно вышел.

– Мне нужна ваша помощь, – пробормотал Кальви, навалившись на дверь спиной. – Это связано с нашим беглецом из Фонтенбло.

Тротиньон поморщился. Их провели, как желторотых новичков. Он до сих пор не представлял себе, как ему все это изложить в своем отчете.

– Вы гость. Что я должен сделать?

– Нам нужен вертолет.

Тротиньон вопросительно поднял брови.

– Есть такой международный технопарк недалеко от Канн. София‑ Антиполис. Знаете его? – спросил Кальви.

Тротиньон отрицательно помотал головой.

– Там у одной фирмы под названием Тайсэби есть исследовательский центр. Нам срочно надо туда. Там происходит нечто такое, что наносит ущерб церкви. Было бы хорошо, если бы жандармерия еще до нашего прибытия наведалась туда и осмотрелась. Это ваше внутригосударственное дело.

– Я понимаю, – ответил Тротиньон. – На французской же земле.

– Это просьба святого отца, – тихо сказал Кальви.

Тротиньон пожал плечами:

– Я поставлю в известность моего шефа. Что мне сказать, если он захочет знать больше?

– Пусть обратится к президенту и спросит, надо ли идти навстречу желанию государственного гостя, – Кальви криво усмехнулся.

– Он не станет переспрашивать.

– Вот именно.

* * *

София‑ Антиполис близ Канн

– Что вы здесь делаете?

Дюфур резко обернулся.

Нед Бейкер и Уэйн Снайдер стояли в дверях лаборатории.

– Я работаю!

– В такое время? Один? – Нед Бейкер сделал два шага вперед. – Но по инструкции никто не имеет права находиться в лаборатории один.

– Мне пришла в голову одна идея…

– Что за идея?

Нед Бейкер увидел на столе дорожную сумку. Он шагнул к ней и раскрыл. На дне сумки валялись чашки Петри с растущими культурами из инкубатора вперемешку с пробирками из холодильника. Глубоко замороженные пробы уже оттаивали. Некоторые пробирки побились, и розовая жидкость вытекла в мешанину из стекла и клеточных культур.

Нед Бейкер задохнулся:

– Скотина! Что ты наделал! – Голос Бейкера сорвался.

– Что случилось? – воскликнул Уэйн Снайдер.

– Он все разрушил! Побросал в сумку пробы из морозилки и из инкубатора. Он все уничтожил!

Уэйн Снайдер пробежал мимо Неда Бейкера и подскочил к Дюфуру. Лицо его исказилось от ярости:

– Ах ты, сволочь! Ты не можешь простить мне мой успех, да? – Снайдер ударил Дюфура кулаком в лицо. Дюфур вскрикнул и упал со стула. Его палец машинально успел нажать на клавишу.

– Проклятье, он стер файлы! – крикнул Снайдер. На экране ярко‑ красными буквами светилось «Cancel».

Снайдер снова занес кулак. Его удар пришелся Дюфуру по черепу; от боли он отдернул руку. Дюфур вскочил и двинул Снайдера плечом в корпус.

– Вы меня не остановите! – крикнул Дюфур и с неожиданной силой ударил Снайдера кулаком в грудь. Снайдера отшвырнуло назад.

Он вскинул руки, потерял равновесие и упал навзничь. В падении он повернулся, и его затылок со всего размаху ударился об угол мраморной столешницы. Раздался хруст костей.

– Я… не хотел! – истерично завопил Дюфур, в ужасе глядя на Уэйна Снайдера, тело которого на долю секунды зависло в воздухе одеревенелой куклой. И только потом ударилось о плитки пола.

– Предатель!

Нед Бейкер подскочил к Дюфуру и сдавил тщедушного француза руками. Они упали на пол и катались по каменным плиткам. Дюфура забросило на безжизненное тело Снайдера и правой щекой прижало ко рту мертвого.

Бейкер надавил сверху на голову Дюфура. Тот ощутил своей щекой еще теплые губы Снайдера.

«Как поцелуй», – в ужасе подумал Дюфур, чувствуя кожей чужую слюну.

Он отчаянно отбивался, попал Бейкеру по носу, и тот ослабил хватку. Потом Дюфур с силой отпихнул Бейкера, и того отбросило назад.

На ноги они вскочили одновременно.

– Ты за это заплатишь!

– Я нечаянно, я не хотел! – кричал Дюфур.

Бейкер оглянулся и стал отступать назад, пока не наткнулся спиной на рабочую столешницу на другой стороне лаборатории. Он стал выдвигать ящики в поисках лотка со скальпелями и ножами.

– Зарежу! – крикнул он, сжав скальпель в кулаке. Потом топнул ногой и принялся сокрушенно бить себя кулаками по голове. Скальпель торчал из его кулака, как сверкающий рог единорога. – У меня в голове не укладывается! Я не могу понять!

– Я случайно! – снова крикнул Дюфур.

– Случайно?

– Он сам упал, вы же видели!

Глаза Неда Бейкера метались, потом его взгляд остановился на трупе Уэйна Снайдера:

– Я не об этом! Я о пробах! – Бейкер дышал тяжело и учащенно. – Ведь вы же уничтожили научную сенсацию!

На рабочей столешнице, о которую Снайдер сломал себе шею, стояла батарея пробирок и стеклянных колб. Дюфур лихорадочно схватил большую колбу.

Нед Бейкер, замахнувшись, бросился вперед и нанес удар скальпелем. Дюфур выставил вверх согнутую руку, защищаясь.

Скальпель прошел по его предплечью, разрывая одежду. Он почувствовал страшную боль. Острие задело нервные окончания.

Закричав, он тоже нанес удар. Утолщенное дно стеклянной колбы попало Бейкеру в висок, в то время как колено Бейкера ударило Дюфура в живот.

Дюфур выронил колбу и схватил Бейкера за правую руку. При этом ноги у него подкосились, и он упал на колени, увлекая за собой Бейкера, который после удара в висок был наполовину в беспамятстве.

Они стояли на коленях друг перед другом с перекошенными лицами. Дюфур обеими руками вцепился в правое запястье Бейкера. Острие скальпеля так и плясало перед глазами Дюфура. Он изо всех сил потянул его руку вниз и удивился, как легко она поддалась.

Бейкер хрипел, не контролируя себя. Глаза его остекленели. Дюфур продолжал налегать на его руку, и скальпель уже почти коснулся пола.

Пелена на глазах Бейкера становилась все плотнее. Внезапно он прекратил всякое сопротивление. Беспамятство поглотило в его голове все нервные сигналы. Силы оставили его.

Дюфур смотрел в наполовину закатившиеся глаза Бейкера и продолжал налегать изо всех сил. Прекратить? Ну уж нет, или он – или ты! Страх быть побежденным отключил все остальные чувства, а стремление выжить придало Дюфуру сил.

Рука Бейкера согнулась к его собственному животу. Скальпель проткнул одежду и вонзился в живот, перерезал артерию и затем прочно застрял в брюшной полости.

Бейкер без сознания стоял на коленях, потом его тело повалилось набок. Прямо из обморока он соскользнул в смерть.

* * *

Торнтен свирепо сверлил монаха глазами.

– Ни один поп не может подойти к моим ученым ближе, чем на пять метров. Тем более ко мне. Что вам здесь нужно?

Иероним многотерпимо улыбнулся:

– Вы неверующий человек!

– Я верю в науку, а не в тот маскарад, который вы и подобные вам устраивают вот уже две тысячи лет. Что вам здесь нужно?

– Вы не достигли и первой ступени смирения. Знаете, что говорит нам святой Бенедикт? Человек, постоянно помни о страхе Божием и берегись когда‑ либо забыть о Боге. – Иероним смотрел в пол, потом энергичным движением поднял голову: – Еще несколько дней назад мне здесь предложили чек на реставрацию Божьего храма.

Иероним направился к Фолсому и вцепился ему в руку выше локтя:

– Вот этот человек хотел купить себе спасение души, собирался подкупить меня и Бога. Он тоже не ведает смирения. Ни перед Богом, ни перед жизнью. Он хотел выкупить себя у собственных грехов.

– Бессмысленные речи, – Торнтен отмахнулся: – Что вам нужно от Жака Дюфура?

– На Жака возложено большое испытание. Господь выбрал его, чтобы осуществить свою волю и покончить с пагубным экспериментом.

– Вы говорите загадками, – Фолсом засмеялся. – После несчастного случая мы остановили все тесты впредь до выяснения причин. Так что наш славный Дюфур не может взять на себя никаких «испытаний».

– О чем он говорит? – Торнтен требовательно смотрел на Фолсома.

Фолсом поморщился и нехотя, сквозь зубы, ответил:

– О серии тестов с теломеразой, когда умер этот Гилфорт. А это – священник, которого Дюфур вызывал, чтобы принять у Гилфорта исповедь. Это произошло без моего ведома! – добавил он, опережая гневную реакцию Торнтена.

Глаза монаха сверкнули.

Джесмин молчала, не выдав ни одним движением, что знает все обстоятельства из подслушанного разговора.

Крис внимательно следил за перепалкой и не сразу смог подобрать точное слово для выражения лица монаха: триумф.

– Я думаю, он говорит не об этом, – вырвалось У Торнтена.

– Тогда он может только… – Фолсом осекся, поскольку снова зазвонил мобильник Салливана.

Шеф службы безопасности ответил. И при первых же услышанных словах смертельно побледнел.

– Скорее… в лабораторию, это звонил Спэрроу… Дюфур уничтожил… все пробы!

* * *

Крис бежал вместе со всеми. Он держался рядом с Джесмин, которая вцепилась в его руку и бросала на него отчаянные взгляды.

В лаборатории пол был усеян блестящими осколками стекла и в неестественных позах лежали тела Неда Бейкера и Уэйна Снайдера. Спэрроу с пистолетом в руках стоял посреди помещения, нацелившись на Дюфура, а тот с пластиковыми чашками в руках дрожал у холодильника.

Торнтен тотчас понял, что произошло, и взревел. Его дикие ругательства посыпались на Спэрроу и Дюфура. К его крикам примешивался голос Зои Перселл.

– Что у него в руках? И кто он вообще такой? – шепнул Крис на ухо Джесмин, которая в ужасе прикрыла рот рукой. Иероним стоял неподалеку и улыбался.

– Это доктор Дюфур. Они вскрыли мышь, чтобы исследовать действие хромосомы. У него в руках – пробы тканей той мыши.

Крис кивнул, пристально глядя на Дюфура, потом на Иеронима.

– Какая между ними связь?

– Этого я не знаю.

Непрерывно оравший Торнтен ударил кулаком по лабораторному столу и в ярости двинулся вперед. Он остановился перед Дюфуром, держа в руках скальпель. Перекошенное лицо председателя было в пятнах гнева.

Ученый стоял, оцепенев, предавшись своей участи. Острие скальпеля плясало у него под подбородком.

– Так и перерезал бы тебе глотку… – голос Торнтена вибрировал, рука тряслась.

Как в замедленной съемке, острие скальпеля пошло вверх, коснулось кожи Дюфура и снова отпрянуло, словно язык змеи. Глаза Торнтена расширились. Крис уже видел, как рука рванется вверх.

– Он был послушен до самой смерти. – Голос Иеронима прогремел на всю лабораторию. Спина Торнтена замерла, потом рука бессильно упала вниз. Торнтен выронил скальпель.

– Вот к чему это привело! Все эти ваши рассусоливания! – Голос Зои Перселл пресекался. – Эта скотина все порушила! Хэнк, и ты это потерпишь? Я нет!

Зоя Перселл бросилась к Дюфуру и с размаху ударила его коленом в пах. Дюфур взвыл от боли и выронил чашки. Скорчившись, он упал на колени, сжав ладонями ушибленное место.

– Заткни пасть, Зоя! – Торнтен сухо глянул на Салливана: – Приготовьте все для отъезда. Сваливаем отсюда. Все!

Салливан посмотрел на Спэрроу, прежде чем перевести взгляд на Криса. Спэрроу перенацелил свой пистолет с Дюфура на Криса.

– Идиоты! Вы же все дураки в мелкую клеточку! – Зоя Перселл гневно повернулась к Торнтену: – Хэнк, дай сюда ампулу! Отдай ее мне! Я сама поставлю мальчику укол! И прямо сейчас!

Глава 40

София‑ Антиполис близ Канн

Ночь вторника

Крис вышел из клиники на подъездную дорогу, где стояли две машины неотложной помощи. Два лимузина «Ситроен» замыкали этот небольшой конвой спереди и сзади.

Уже подкрадывались сумерки, и яркие краски дня смягчились в лучах заходящего солнца. Подъездная дорога лежала в тени зданий, и фонари уже зажглись.

Воздух был приятный и мягкий – самое время посидеть у пляжного променада с бокалом красного вина. А вместо этого Спэрроу подгонял Криса вперед, уперев дуло ему в спину.

Люди из команды Салливана стояли у машин, моторы уже работали. Свет фар привлекал насекомых, которые так и летели к своей жаркой смерти.

– Теснее друг к другу! Ну наконец‑ то! – Торнтен нетерпеливо дал отмашку, когда Крис дошел до заднего бампера ближней санитарной машины.

Торнтен спешил поскорее убраться отсюда. Он чуял опасность. Он даже не стал спрашивать у Криса о значении глиняных табличек. Все это могло подождать.

Крис оглядел здоровенного охранника рядом с Торнтеном:

– Охрана и путы? Что, так надо? Достаточно было связать меня одного. – Он указал на Джесмин, которая уже сидела с монахом в машине. Ее руки тоже были связаны на запястьях. Веревка корябала кожу.

– Из чистой предосторожности, – Торнтен самодовольно улыбнулся. – Садитесь уже, пора ехать! – И, повернувшись к Салливану: – Наш самолет в Ницце стоит наготове?

Салливан кивнул:

– Все распоряжения отданы.

– Приберите здесь все. Нельзя, чтобы трупы нашли. Это ясно? Как управитесь, сразу поезжайте за нами. Вы мне там понадобитесь.

– И не забудьте документы по этому Гилфорту, – напомнила Зоя Перселл. – Здесь ничего нельзя оставлять. Ни одной бумажки.

Салливан игнорировал ее и смотрел только на Торнтена.

– Там за это время все подготовят. И в Калифорнии, и в Бостоне. Можете выбрать себе лабораторию.

– Проследите, чтобы здесь все держали язык за зубами.

– Хэнк, надо ехать! – Зоя Перселл беспокойно переминалась с ноги на ногу.

– Эндрю поедет впереди, сам лично будет стеречь мышей, пробы и кости.

– Как Голлум кольцо! – язвительно хихикнула Зоя Перселл.

– Ведьма.

– Хэнк! Он присвоит их.

– Ученый здесь он, а не ты.

– Почему ты так несправедлив ко мне? Герой‑ то не Эндрю, а я. Это я поймала Снайдера. Фолсом и Дюфур – ничтожества. И ты знаешь, чего я хочу…

– Да, Зоя. Ты хочешь стать генеральным директором. Прекрати, наконец.

Короткий вой сирены разорвал ночную тишину.

– Проклятье, что такое? – Торнтен всматривался вдаль.

По подъездной дороге в горку подъехала машина жандармерии и остановилась у конвоя.

– Ни раньше ни позже, как назло! Я так и знала! – простонала Зоя Перселл.

Несколько секунд не происходило ничего, потом медленно, бесконечно медленно открылись дверцы. Два жандарма в темно‑ синих униформах вышли – рослые, невозмутимые, полные самоуверенности безраздельные властители. Они так и остались у своей машины, вновь и вновь окидывая взглядом конвой.

– Салливан, урегулируйте вопрос, – прошипел Торнтен. – Мы должны отсюда выехать – неважно как.

Салливан немного постоял, потом кивнул охраннику. Вдвоем они направились к жандармам.

– Случайность или чей‑ то сигнал? Но чей?

– Молчать, Зарентин. – Торнтен покусывал нижнюю губу. – Если вы сделаете хоть одно неверное движение, я вас прикончу.

Один из жандармов жестом остановил Салливана и его спутника.

Жандармы медленно двинулись с места. Ленивой походкой они приближались, как два льва к стаду антилоп. Не доходя метров десять, они двинулись параллельно машинам, держась за кобуру своих пистолетов. Передний поднес к лицу переговорное устройство.

Поравнявшись со второй машиной, они вдруг повернули к ней.

– Кранты, – засмеялся Крис.

– Их всего двое, – тихо сказал Торнтен, не сводя глаз с полицейских.

Крис отступил на шаг и оказался рядом со Спэрроу.

– Они что‑ то заподозрили! – пробормотал он и сделал еще шаг назад.

Внезапно тишину разрезал женский вопль. То был нарастающий звук, который преодолел уже пару октав и никак не хотел кончаться, становясь все протяжнее.

– Это Анна! – воскликнула в санитарной машине Джесмин и вытянула шею.

Оба жандарма остановились, достали оружие и сосредоточились на передней санитарной машине.

Салливан двинулся с места и медленно направился к полицейским. Он поднял руку, чтобы его люди следовали за ним.

– Уймите ее! – прошипела Зоя Перселл рядом с Торнтеном.

Внезапно санитарная машина качнулась. То Джесмин вскочила с сиденья и бросилась наружу. Она налетела на Спэрроу, который от неожиданности потерял равновесие и упал на асфальт. Джесмин упала на него, ожесточенно отбиваясь. Спэрроу попытался удержать ее, но она откатилась в сторону.

Крис нырнул вниз и обрушил связанные руки на грудь Спэрроу. У того изо рта со свистом вырвался воздух. Он закатил глаза, и голова его отвалилась на сторону.

– Что? – Зоя Перселл повернулась: – Хэнк!

Председатель зачарованно следил, как люди Салливана окружали двух жандармов.

Крис вырвал оружие из полураскрывшейся ладони Спэрроу.

Джесмин вскочила на ноги и бросилась вперед.

Крис прыгнул и отшвырнул Зою Перселл в сторону. Потом приставил дуло к затылку Торнтена. Торнтен оцепенел.

– Дальше все пойдет по моим правилам, – Крис нажал посильнее. – К передней санитарной машине!

Между тем люди Салливана взяли жандармов в плотное кольцо. Патовая ситуация давала Крису время.

– Быстро! Быстро! Быстро!

Они добежали до задней двери передней санитарной машины. Джесмин первая вскочила внутрь и приникла к Анне, которая по‑ прежнему пронзительно кричала. У левой стенки стояла каталка с детским тельцем под одеялом. Жак Дюфур апатично сидел на скамье напротив, глядя в пустоту перед собой.

Под каталкой стоял небольшой дипломат, в который были уложены кости, сыворотка, пробы ткани и глиняные таблички. Рядом стояла клетка, в которой испуганно затаились четыре мыши.

Крис ударил Торнтена по затылку рукоятью пистолета. Председатель медленно начал оседать, и Крис подтолкнул его в спину так, что Торнтен упал вперед – головой на пол санитарной машины.

– По местам!

Крис толкнул бездвижное тело Торнтена внутрь машины и закрыл дверцы связанными руками.

– Ах ты, свинья!

Зоя Перселл налетела на него сзади и впилась ногтями ему в лицо. Они проехались по коже, разорвав ее. Царапины тут же начали саднить так, будто их разъедало кислотой.

Крис чувствовал затылком ее жаркое дыхание, потом припавшее к нему лицо. Она впилась в него зубами и повисла на его затылке как вампир. Он рванул свои связанные руки вверх через голову назад. Дуло пистолета угодило Зое по макушке, и ее бульдожья хватка ослабла. Она сползала по его спине вниз, на асфальт.

Крис снова распахнул задние дверцы и всунул Зою Перселл внутрь, швырнув ее на Торнтена.

– Вот! – он протянул Джесмин пистолет: – Если пошевелятся, просто бей по башке!

Она отрицательно покачала головой.

Грянул выстрел, и Крис обернулся. Люди Салливана, словно гиены, набросились на двух жандармов.

Скорее прочь отсюда!

Он захлопнул заднюю дверцу и бросился к водительской. Перед санитарной машиной, работавшей на холостом ходу, стоял лимузин, на заднем стекле которого красовалась броская рекламная наклейка. «Пиццерия „Кактус“», – было написано на ней поверх изображения зеленого яркого кактуса.

Он немного подумал – и прострелил левую заднюю шину «Ситроена», прежде чем влезть на водительское сиденье санитарной машины. Он бросил оружие на пассажирское сиденье, включил первую передачу, взялся за руль снизу – и так все время перехватывался, чтобы вести машину и переключать скорости со связанными руками.

Выехал, объехал лимузин. В зеркале заднего вида заметил, как Салливан бешено машет руками.

* * *

Крис кружил по Софии‑ Антиполис. Когда его связанные руки соскальзывали с руля, машина билась о бордюр тротуара. Он съехал на какую‑ то проселочную грунтовую дорогу и остановил машину.

Потом выскочил наружу и побежал к задним дверцам:

– Развяжи меня! Поторопись! – сказал он Джесмин.

Перселл и Торнтен все еще валялись без сознания. Маттиас лежал под одеялом на каталке. Тельце его было зафиксировано ремнями.

В Анне легко угадывалась сестра Джесмин. Но лицо ее, усталое и дряблое, было испещрено морщинами. Она не замечала Криса. Все ее внимание было сконцентрировано на мальчике, с которого она не спускала глаз.

– Вы пойдете со мной вперед, – сказал Крис Дюфуру тоном, не допускающим возражений. Ученый безмолвно выбрался из фургона.

Наконец‑ то веревки упали с запястий Криса. Освободившись, он освободил и руки Джесмин, а затем связал руки Зои Перселл. Джесмин в это время выпустила на свободу Анну, а Крис связал за спиной руки Торнтена.

– Ничего, что я оставлю тебя здесь с этим типом?

– Но ты ведь уже оставлял.

Он сунул ей в руки пистолет:

– На всякий случай.

– Я не умею с ним обращаться, – Джесмин помотала головой: – Я не хочу.

– А вдруг они что‑ нибудь сделают?

– Должен быть какой‑ то другой путь.

Крис испытующе глянул на Дюфура:

– У вас есть шанс. Вы мне поможете?

Дюфур неуверенно кивнул.

Крис освободил его, и вдвоем они перетащили оба обездвиженных тела к стене, примыкающей к водительской кабине. Веревками Дюфура Крис опутал «восьмеркой» шеи Перселл и Торнтена, а концы веревки отдал Джесмин:

– Только потянешь, и начнется удушение. Это покончит со всяким сопротивлением.

* * *

Крис уже хотел вернуться в кабину, но Джесмин удержала его:

– Мальчик болен, – она указала на Маттиаса. Тот лежал с закрытыми глазами, и Анна любовно поглаживала его. – Видишь?

– И что, по‑ твоему, я должен делать?

– Ехать в отделение жандармерии или в ближайшую больницу.

Крис молчал.

– Я вижу по тебе, что ты на этот счет думаешь совсем иначе, так ведь?

– Джесмин, здесь разворачивается большое дело. Я мог рассказать тебе далеко не все из того, что было в Фонтенбло…

– Поезжай в жандармерию!

– Джесмин…

– У тебя на уме одни твои дурацкие таблички! – вдруг крикнула она. – Ты же все время пялишься на чемоданчик с пробами! Тебе только деньги важны. Ты все еще надеешься за них чего‑ то получить!

– Джесмин, причина уже далеко не эта, – тихо сказал Крис.

– Ах, не эта? Я хочу тебе кое‑ что сказать: когда мы встретились в первый раз, у меня в голове «кликнуло». «Возможно, это он», – говорила во мне каждая жилочка… Понимаешь? И в последние дни это чувство только и делало, что бросалось на твою защиту, когда рассудок пытался подать голос. Рассудок‑ то говорил, что в это положение мы попали из‑ за тебя с твоими дурацкими костями!

– Джесмин, хочешь – верь, хочешь – нет. Да, у меня есть денежные проблемы. И я хотел срубить бабки, да. Но, помимо этого, я такой упертый бык, который на дух не переносит, когда наступают ему на мозоль. Тебе, Анне и мальчику, кстати, тоже. Я хочу знать, что и кто за всем этим стоит. Я просто должен все это узнать! Есть одно подозрение, которое не дает мне покоя!

– И все‑ таки. – Она энергично помотала головой: – Маттиас – на первом месте. Если ты пойдешь на поводу у своего безумия…

– С Маттиасом ничего не случится… Ведь вы же лечащий врач мальчика, – Крис повернулся к Дюфуру, который, выжидательно понурившись, стоял рядом: – Как обстоят с ним дела?

– Он тяжело болен. Цирроз печени, – механически ответил Дюфур.

– Его неотложно надо везти в больницу?

– Это было бы самое лучшее.

– А если нет – он что, умрет?

Дюфур помедлил:

– В ближайшие часы или дни он не умрет. Нет, уж это нет.

Глаза Джесмин метали молнии, когда она посмотрела на Криса.

Внезапно Анна повернулась к Джесмин и сказала короткую фразу по‑ шведски.

Джесмин осеклась и затем вымученно кивнула. В следующий момент ее глаза наполнились слезами. Джесмин схватила Дюфура за локоть:

– Моя сестра не понимает, почему Маттиаса не стали лечить так, как собирались. Скажите ей!

Дюфур нерешительно глянул на Анну, потом перевел сострадательный взгляд на Маттиаса, прежде чем ответить:

– Изначально предусмотренное лечение Маттиасу не поможет. Другой пациент от него умер – и мы не знаем, почему.

* * *

Они покинули территорию Софии‑ Антиполис, миновали въезд на автобан и направились в сторону Канн.

Джесмин и Анна сидели в фургоне напротив каталки. Анна впала в задумчивое молчание после того, как Дюфур окончательно разрушил ее надежду на целительную опытную серию.

– Что вас связывает с этим монахом? С этим Иеронимом? – спросил Крис ученого, который сидел на пассажирском сиденье и показывал ему дорогу.

Дюфур долго молчал.

– Я знаю его с юности. Он был моим духовником, – сказал он наконец.

– Он говорил, что Бог избрал вас, чтобы осуществить свою волю. Мол, тяжкое испытание. Уничтожение проб и было этим испытанием?

Дюфур опять молчал. Потом наконец смущенно откашлялся:

– Иероним это говорил, да. Я был у него после того, как этой жуткой женщине взбрела в голову идея испытать действие хромосомы на мальчике.

– Вас мучила совесть?

– Я ученый и врач, а не авантюрист. Я чту жизнь.

– Это вы‑ то? Только что вы убили своими руками двоих!

– Это случайно, несчастный случай! Я всего лишь защищался! Я в отчаянии. И больше не знаю, что правильно, что нет. Иероним велел мне уничтожить пробы! Теперь я сомневаюсь во всем, что мне казалось правильным… Никто не может обвинить меня в убийстве! – крикнул Дюфур и ударил кулаком в боковое стекло. Потом стало тихо.

– Так на вас подействовала смерть того больного, что вы испугались научной сенсации? И что это были за опыты? – Крис то и дело поглядывал в боковое зеркало, нет ли погони.

– Новое клиническое воздействие при циррозе печени. Оно обсуждается уже давно. Наши испытания не первые, но у нас был свой, особенный подход.

– И это все? – провоцировал его Крис. – Видимо, не все протекало как надо, так?

Дюфур медлил с ответом.

– Предварительно мы провели испытания на мышах, – вздохнув, ответил он. – Это обычный метод. Мыши – самые предпочтительные объекты для лабораторных испытаний.

– И что было не так?

– Наши мыши сдохли. Но не сразу после тестов, а спустя долгое время. Мы просто сделали вид, что их смерть не связана с нашими экспериментами.

– И когда потом умер этот молодой человек…

– Я день и ночь спрашивал себя, как это могло случиться. Я и по сей день не знаю причины смерти Майка Гилфорта.

– И вы не хотели снова остаться виноватым. Я понимаю. – Крис поглядывал на Дюфура, а тот нервно грыз ногти. – А какие движущие мотивы у этого монаха?

Дюфур припомнил истеричную реакцию Иеронима в церкви. Он снова видел его на полу: как тот подползал к кресту, стенал, плакал и молил Бога, чтобы тот избавил его от этого испытания. А потом он взвалил это испытание на него.

– Мне кажется, он знает, что было найдено в костных пробах.

– Как это?

– Не знаю. Он задавал мне наводящие вопросы и чуть не свихнулся от моих ответов. Еще он спрашивал у меня фамилию.

– Какую фамилию?

Дюфур задумался.

– Он спрашивал, не был ли в этом замешан…

– Марвин. Генри Марвин, – это имя само сорвалось у Криса с языка.

Дюфур вцепился в правый бицепс Криса:

– Да‑ да, эту фамилию и спрашивал Иероним!

Крис язвительно засмеялся:

– Круг замкнулся. Жак Дюфур, где бы мы могли перевести дух? На пару часов. Мне надо все обдумать, подготовиться.

– Вы что, хотите продолжать борьбу? В одиночку, без помощи – против такого могущества?

– Я должен. И вам это тоже поможет, как знать… Так где бы нам остановиться?

– Я живу в Вальбонне, это местечко рядом с технопарком.

– Слишком близко. Там они станут искать в первую очередь.

Дюфур задумался:

– Дом моих родителей на родине пустует…

– Где это?

– В Коллобриере. Два часа езды отсюда. Смотря как ехать. Небольшое местечко в массиве Мавров.

– А города покрупнее там поблизости есть? С аэропортом?

– Тулон недалеко. Марсель немного дальше.

– Как туда ехать?

– На юг. Лучше всего развернуться и – по автобану до съезда…

– Нет, – Крис помотал головой. – Автобан хоть и быстрый, но с него трудно съехать. Всюду ограждения, на съездах терминалы со шлагбаумом. То ли дело дорога вдоль побережья. Развилки, проселки, возможность свернуть где угодно. Куда ехать?

– Сюда! – крикнул Дюфур, когда они миновали Конгресс‑ центр у Каннского порта. Некоторое время их сопровождал песчаный пляж, потом морские волны стали разбиваться о скалистый берег. Справа от прибрежной дороги вверх поднимался массив Эстерель.

– Скажите мне, что вы задумали, – с неожиданной твердостью в голосе попросил Дюфур. – Я помогу вам.

Крис глянул на него сбоку:

– А я действительно могу вам доверять? Вы перебегаете с одной стороны на другую. То вы ученый, то холоп корыстного предпринимателя, то, наконец, послушный исполнитель у догматичного священника. А теперь вы кем будете?

Дюфур потер ладонями лицо и ответил не сразу:

– Назад к истинной науке. Ко всему, что связано с наукой: изучать, постигать и помогать, помогать людям. Ко всему, что изначально заставило меня выбрать этот путь. Достаточно ли вам такого доказательства?

– И как бы это могло выглядеть?

– Мальчик. Маттиас. Опытная серия, в которой он должен был участвовать, казалась его последним шансом.

– Этой надежды сейчас больше нет.

– Этой нет. Но есть другие опытные серии по циррозу печени. И успешные. В последние дни я разыскал один метод, который нахожу очень интересным, но в нашем концерне он не исследовался. – Лицо Дюфура стало серьезным и сосредоточенным. – В Южной Германии есть небольшая биотехфирма, которая развивает идею одного изобретательного врача. В больную печень через катетер вводятся здоровые, живые клетки печени, они там размножаются и таким образом воссоздают жизненно важные функции. Клетки печени берут из донорских органов, которые не подошли для трансплантации. Большое преимущество метода в том, что одним донорским органом могут воспользоваться несколько пациентов.

– И я должен вам верить? – спросил Крис.

– Не нужно объяснять вам, что мы следим за тем, что делают другие ученые. Однако поскольку это связано с большими деньгами, каждый, естественно, держит свои результаты под замком до тех пор, пока не будет в них вполне уверен и не запатентует их. Но в этом методе, по крайней мере, есть реальный прогресс. Несколько кандидатов на смерть, среди которых женщина со смертельным отравлением грибами, были спасены.

Крис долго молчал.

– Вы уверены в том, что говорите?

– Я говорю, что есть надежда, поскольку наука не стоит на месте и делает открытия.

– И Маттиасу это поможет?

– Заранее я не могу сказать. Я знаю не все детали.

– Что? – Крис с трудом выбирался из пучины мыслей. – Ах, да. Что я задумал? Я хочу кое с кем встретиться. И эту встречу надо подготовить. Все, с чем мы сейчас столкнулись, лишь маленькое действие в одном большом спектакле. Я хочу узнать, на чем стоит весь этот театр!

– Этого вам никто сказать не сможет.

– Вы ошибаетесь.

– Кто же может это знать?

Крис вспомнил Фонтенбло, свой разговор с Понти и вопросы Марвина.

– Папа римский.

Глава 41

София‑ Антиполис близ Канн

Ночь со вторника на среду

Папа нервно бил по губам костяшками пальцев. Здесь, в исследовательском центре фармаконцерна, как сказал Марвин, он найдет то, за чем охотится.

Однако стойло оказалось пусто. Несмотря на вертолет, они опоздали. Кальви доложил ему о двух трупах и посоветовал немедленно скрыться.

Но несколько минут назад у входа жандармерия высадила одного монаха. Неужто брат Иероним? Да может ли такое быть?

За несколько часов до этого монах был увезен отсюда и, связанный, брошен на обочине дороги в Ниццу. Какой‑ то испанский турист обнаружил его во время короткого привала. Священник был явно поврежден умом и все твердил, что его папа – в Риме. Его доставили в ближайший полицейский участок.

Там он тоже нес ахинею про странные события в Софии‑ Антиполис, в клинике Тайсэби, и все требовал немедленного разговора с папой.

Только уважение к сану священника заставило полицейских передать сообщение по инстанциям, и оно дошло и до французской службы сопровождения. Об этом информировали Кальви, тот поговорил с монахом по телефону и распорядился, чтобы его привезли.

Открылась дверь – и опасения папы подтвердились.

Брат Иероним упал на колени.

– Святой отец, я сделал все, что было в моих силах. Я пытался позвонить Вашему Святейшеству, но Рим не принимал меня всерьез. Слава Богу, что вы все‑ таки приехали. Я слишком ничтожен для такого испытания.

Папа взял монаха за плечи и поставил его на ноги.

– Сядьте.

Они сели к столу, и Иероним отметил про себя, что папа выбрал тот же стул, на котором сидел Хэнк Торнтен.

– Расскажите мне все по порядку! – сказал папа и зарылся лицом в ладони.

Иероним говорил, запинаясь, то и дело путаясь в деталях, и виновато опустил голову, когда закончил.

– И что, ошибки быть не может?

Иероним отрицательно помотал головой:

– Я пытался уклониться от этого испытания.

– Бог правит нашими путями, не мы, – ответил папа. – Помните, что я сказал, когда вы попросили об освобождении от ваших обязанностей? Это было, когда Марвин объявился в Ватикане в первый раз и сообщил о табличках. Мы оба знали, что настало время испытаний. Как вы могли предположить, что своим удалением в монастырь сможете избежать Божьей воли? Табличку в археологическом архиве нашли вы. Бог избрал вас. Примите же, наконец, это испытание – как принял его я!

– Оно мне не по силам! Я пытался переложить решение на другого, – Иероним опустил голову.

– Это ни к чему. Брат Иероним! Это бремя Господь взвалил на меня. Время близится. Я это чувствую. – Папа устало провел ладонями по лицу. – Но скажите мне, это действительно…

Иероним, дрожа, кивнул:

– Я это видел. Они испытали это на мышах.

– Значит, Марвин сказал правду.

Иероним удивленно поднял глаза.

– Да, да, он тоже здесь. Господь использовал его, чтобы показать мне дорогу сюда.

– Но Господь нас, кажется, оставил! Они сбежали со всем этим!

– Вы слишком мало полагаетесь на Бога! – прошипел папа. – Это еще не конец. – Он вдруг снова почувствовал странную пустоту в голове. – Если бы мы могли их догнать…

Иероним нерешительно смотрел на папу. Потом ему вдруг пришла мысль.

Но папа больше ничего не слышал, с такой силой его охватило видение.

* * *

Началось как всегда – и тем не менее на сей раз было по‑ другому.

Вначале он увидел пастуший посох. Уже епископский, но опять без позолоты, без резьбы по слоновой кости и без типичного витого рога.

Посох был прямой, из гладкого металла, с серебристым блеском.

Если поставить его на землю, человеку среднего роста он доставал бы до лба. Внизу он переходил в железный наконечник.

Частью палки на верхнем конце был искусно вырезанный крест, изображающий распятого Христа.

Затем он увидел человека, который держал эту палку в руке.

На голове у того была светлая шапочка из муарового шелка, одет он был в белую сутану с тридцатью тремя пуговицами и крестом на груди, обут в красные кожаные башмаки, какие носили еще римские цезари.

Румяный и приветливый, седой, как лунь. Мужчине было далеко за семьдесят. На правом указательном пальце он носил золотое кольцо рыбака с образом святого Петра, основателя церкви, и монограммой Бенедикта.

То был он сам.

Картина расширилась, и он увидел стадо овец. Как всегда.

Животные не жались друг к другу, а паслись кто где, разбредясь по холмам, а то и отбившись от стада.

Он сжимал посох левой рукой под самой резьбой с крестом, уперев железный наконечник в землю.

С выступа скалы, где он стоял, местность хорошо обозревалась. Тем не менее он видел не всех своих животных: обломок скалы загораживал видимость.

Он услышал взмахи крыльев. Сильные и мощные, не лихорадочные, а спокойные и решительные. Как всегда.

Человек, который был его точным подобием, не шелохнулся. Он застыл в своей позе, будто не видел двойника. Но ведь этого быть не могло! Двойник‑ то его видел!

Орел – поначалу лишь точка на небе – вдруг вырос до огромных размеров, с выпущенными когтями на сильных ногах. Бенедикт увидел непомерный клюв и алчные глаза смертоносного хищника.

Ноги орла напряглись, он выпустил когти и вонзил их в голову ягненка. От резкой потери скорости орел перекувырнулся, увлекая за собой ягненка, но не выпустил его. Медленными сильными ударами крыльев он пытался одолеть тяжесть добычи, оторвался от земли, но снова осел, когда жертва затрепыхалась в агонии. Крючковатый клюв вцепился в мякоть.

Бенедикт закричал!

Однако его точное подобие на выступе скалы не шелохнулось.

Орел поднялся в воздух, тяжело ворочая крыльями. Добыча в его когтях больше не дергалась. За несколько секунд он набрал высоту и исчез.

Вина падет на пастыря!

Глава 42

Массив Мавров в Южной Франции

Ночь со вторника на среду

Крис ехал по прибрежной дороге у подножия массива Эстерель до Сен‑ Рафаэля, потом дальше через Сен‑ Эйгюльф и Сен‑ Максим. Торнтен попытался было бунтовать, но Джесмин потянула за концы узла‑ восьмерки. С тех пор в фургоне стало тихо.

У Порт‑ Гримо Крис свернул. Теперь они поднимались в горы массива Мавров. Леса из сосен, пробковых дубов и масличных деревьев задавали тон картине вдоль узкой и извилистой дороги.

– Привал, – объявил Крис, когда справа у дороги открылась площадка, посыпанная щебнем. Пленным разрешили сделать несколько шагов, потом их привязали к бамперу. Джесмин и Анна в это время занялись Маттиасом.

– Долго еще? – фыркнула Джесмин. – Мальчику необходим покой!

Она пошла за Крисом к середине площадки, где Дюфур стоял у низкой ограды из цепей и столбиков. Внутри ограды располагался гранитный камень, а перед ним лежали букеты цветов. На камне была закреплена плита с надписью и тремя именами.

– Лесные пожары, – пробормотал Дюфур. Он прошел к стоящему поодаль пробковому дубу, провел рукой по коре и показал свою почерневшую ладонь: – Сажа. Приглядитесь к соснам. Все голое. Если бы было светло, вы бы увидели, что стволы обуглены. Лесные пожары – бич Южной Франции. И достаточно часто причина их – человек.

– А что за камень?

– Памятник трем пожарным, которые в сентябре 2003 года пожертвовали жизнью, чтобы спасти других.

Внезапный звонок мобильника вернул их к действительности. Джесмин глянула на Криса, но тот покачал головой: Салливан перед отъездом обыскал его и все забрал.

– Это мой! – сообразил Дюфур и порылся в кармане куртки. Посмотрел на дисплей и ответил: – Да! Брат Иероним?!

Крис не поверил своим ушам.

– Да, мы свободны. Нет, погони за нами нет. Да, они с нами… В качестве пленных? Да, если угодно… Что? Где мы?

Крис потребовал мобильник, отрицательно мотая головой.

– Да? – сказал Крис в микрофон.

– Зарентин, это я, брат Иероним. Где вы?

– Зачем вам это?

– Вы захватили с собой пробы и кости…

– Да.

– Ну, если вы помните, эти пробы были причиной моего визита к Жаку.

– Он должен был их уничтожить по вашему указанию.

– Потому что так написано.

– Перестаньте. Я в последние дни досыта наслушался про то, что сказано в Писании. Вы что, тоже один из безумцев, которые, ссылаясь на Библию, мучают и убивают людей?

– Что вы собираетесь делать?

– Вас это не касается. Может, пойду в жандармерию.

– Очень хорошо. Жандармерия здесь.

– А вы где?

– Я? Все еще в Софии‑ Антиполис.

– И чего вы хотите? Вы переметнулись на сторону противника? Это вы для Салливана пытаетесь узнать, где мы находимся?

– Салливана здесь больше нет. Он ищет вас!

– Искать ему придется долго.

– Мне нужны кости и пробы, Зарентин. Все!

– И вы туда же? – Крис засмеялся, забавляясь: – Они многим нужны. Чем вы лучше других?

– Я уже много лет занимаюсь этим для церкви. Я долгое время пробыл в Риме. И там я сделал одно важное открытие.

Крису показалось, будто электрический импульс пробежал по невидимой до сих пор сети и озарил все связи.

– Вы знаете Генри Марвина? – спросил наконец Крис.

– Да. – Голос Иеронима натянулся. – Это он предложил Ватикану артефакты несколько месяцев назад.

– Он ваш друг?

– Нет!

– И весь этот сыр‑ бор из‑ за текста Декалога на табличках?

– Если бы дело было только в этом, Зарентин! Ведь вы же, небось, уже узнали, в чем истинная тайна.

Крис озадаченно молчал. Такой откровенности он не ожидал.

– Вы хотите сказать, что и папа заинтересован в этой 47‑ й хромосоме и ее возможностях? Спасибо за подсказку. Это облегчает мое решение спросить его об этом лично.

– Вы хотите поговорить со святым отцом?

– Да, подумывал. Взбрело мне такое в голову. Некоторые считают непредсказуемость моим самым большим недостатком.

– Зарентин, святой отец стоит рядом со мной.

* * *

– Они все еще стоят. Не далее двух километров отсюда.

Салливан кивнул и жадно затянулся сигаретой. Два часа назад он снова начал курить.

Торнтен, Перселл и еще ряд лиц из руководства концерна носили при себе специальные GPS‑ приемники, которые можно было активировать через спутник и таким образом установить их местонахождение. Такой приемник представлял собой маленький чип, встроенный в кредитную карточку.

Эту систему внедрил Салливан, потому что в некоторых регионах мира похищения, невзирая на телохранителей, были обычным делом. А председатель совета директоров международного концерна, к тому же страстно изучающий растительность Южной Америки, представлял собой чрезвычайно привлекательную цель.

Они связали полицейских и спрятали их вместе с их машиной в Софии‑ Антиполис. Сразу после этого помчались в аэропорт. По дороге выгрузили на обочину монаха, связанного по рукам и ногам. На обратном пути быстро получили первое определение позиции. Зарентин ехал по прибрежной дороге на юг.

Салливан погнался за ним по автобану, повернул на съезде 36 и несся в сторону Сен‑ Максима. Участок дороги, ведущий в долину, был извилистый и не просматривался. Когда добрались до места, Зарентин уже ехал дальше к югу. Но в Гримо они наконец сели ему на хвост.

– Берите же его, наконец! Хватит резину тянуть! – Фолсом на заднем сиденье рядом с Салливаном трещал, как газонокосилка.

– Ночь. Шум мотора и свет могут нас выдать издалека.

– Надо подождать, – прошипел боевик на пассажирском сиденье.

– Пятнадцать минут, Салливан. Они стояли пятнадцать минут! Времени было достаточно, чтобы подобраться поближе и покончить с этим делом. Вы делаете слишком много ошибок.

* * *

Санитарная машина сперва с трудом ползла по извилистой дороге в гору, затем, на другой стороне горы, они катились сквозь лес в долину, вниз. Повороты следовали один за другим.

– Далеко еще до Коллобриера? – вдруг спросил Крис.

– Километров десять.

Дюфур смотрел в боковое зеркало.

– Что там?

– Показалось, что свет… Нет, не показалось. Вот снова пропал!

Крис молчал. Он и сам перед этим заметил светящуюся точку, потому и спросил про расстояние.

– А кто‑ нибудь может знать?..

– Вообще‑ то никто. Кроме… Иеронима…

– Их двое, – сказал Крис несколько минут спустя. – И они быстро приближаются.

И правда: свет двух машин приближался все быстрее и наконец их догнали. Когда после очередного виража последовал короткий прямой участок, первый автомобиль вырулил на встречную полосу и пошел на обгон.

– Быть того не может! – воскликнул Крис, когда лимузин обогнал его. На заднем стекле красовалась рекламная наклейка «Пиццерии „Кактус“» с зеленым древовидным кактусом.

– Что вы имеете в виду? – не понял Дюфур.

– Люди из Тайсэби! Однозначно!..

Лимузин подрезал санитарную машину, и тут же вспыхнули его тормозные огни.

– Держитесь! – взревел Крис.

Он надавил на тормоз. Джесмин и Анна вскрикнули, потом послышался и голос Торнтена, который с ненавистью выругался.

Крис убрал ногу с педали тормоза и тут же снова ее прожал.

– Держитесь крепче! – рявкнул он, пытаясь избежать столкновения. Если машины столкнутся, их побегу конец.

Он рванул руль влево. Но лимузин с легкостью тоже вырулил на встречную полосу, загородив ему дорогу. Крис увидел слева от себя обрыв, поросший в этом месте лишь кустарником. Деревьев, которые могли бы остановить падение, не было.

Он снова быстро вырулил машину вправо, в сторону горы, но лимузин впереди него опять оказался проворнее. Вторая машина подстерегала их сзади.

Дорога вдруг стала поворачивать по дуге в сторону от обрыва. Теперь отвесная гора громоздилась слева, а по правую сторону местность лишь полого спускалась вниз. Крис крутанул руль и снова вывернул машину на встречную полосу.

Лимузин позади него вдруг ускорился и поравнялся с санитарной машиной.

– Они хотят стрелять! – крикнул Дюфур. Заднее окно лимузина было опущено, и он отчетливо увидел руку с пистолетом.

Дорога уходила в правый поворот. Здешний лес состоял из могучих пробковых дубов и редкого подлеска. Передний лимузин затормозил, а тот, что был справа, загородил им выезд.

– Впереди налево! – крикнул Дюфур.

От основной дороги на холм отходила почти незаметная еще одна дорога, поуже. Полосатый шлагбаум на въезде был поднят.

Крис резко затормозил и слегка повернул руль. Лимузины промчались по главной дороге вперед.

– Осторожно! – рявкнул Крис и дал газу. Санитарная машина понеслась вверх и перемахнула через вершину холма.

Дюфур вдруг издал радостный вопль.

– Что такое? – прокричал Крис.

– Они столкнулись! – Дюфур все еще вертел головой, хотя давно уже ничего не мог видеть.

– Это даст нам пару минут, не больше. Куда ведет эта дорога? – Крис жал на газ.

– В тупик! – заорал Дюфур. – Это тупик!

– Как так? С виду нормальная дорога!

– Дорога через пару километров кончится, – буркнул Дюфур.

– И что там?

– Развалины монастыря. Картезианский монастырь де ла Верне. Грааль тишины и уединенности. Нечто вроде конца света.

Крис гнал машину по лощине. Горы отступили; справа у дороги в лунном свете поблескивал ручей. Они переехали через мост, и дорога снова круто повернула вверх.

– А куда мы денемся потом?

– Есть пешеходная тропа, она ведет вниз по другой стороне холма.

Асфальт сменился щебенкой. Санитарная машина закачалась, камни забарабанили по днищу. Слева от них склон круто обрывался, и пробитая в лесу просека открывала вид на окрестные долины.

Картина захватывала дух. Словно с охотничьей вышки, взгляд Криса скользил над лесистыми долинами и цепочками холмов.

На ближайшей гряде холмов, на горном плато виднелась каменная крепость. Укрепленная стена тянулась метров на триста. Над стенами возвышались строения разной высоты, и все в целом походило на корабль с надстройками. При этом здания носовой части массивно устремлялись в небо, тогда как на корме они припадали к земле.

– Монастырь? – Крис вздрогнул.

– Монастырь. Тысячелетний.

Они смотрели на западную, продольную сторону крепости. Каменная кладка упрямо поднималась из далекой низины. Тем не менее издалека сооружение казалось странно легким. Крис не сразу понял этот эффект. Крепостные стены, начинаясь глубоко внизу, в долине, создавали плато, на котором и были построены здания. Поскольку они видели крепость не снизу, а находились с ней вровень, ее мощь казалась относительной.

– Похоже на крепость.

– Раньше монастыри так и строились: укрепленными.

– Вы хорошо разбираетесь в этом!

– В юности я часто здесь бывал. Картезианский монастырь. Тишина, уединение, место для сокровенных бесед.

Щебеночная дорога огибала холм. В некоторых местах проезжая часть так сужалась, что две машины не смогли бы разъехаться. Впереди у них был последний поворот налево и подъем, который упирался в черную крепостную стену.

Крис остановил машину.

– Помогите мне! Скорее! – Он выпрыгнул из кабины и подбежал к задней дверце: – Надо бежать!

Джесмин уставилась на него:

– Ты не в своем уме!

– За нами погоня. Люди из Тайсэби. Они уже пытались нас задержать.

– Мне все равно. Ты это понимаешь? – Она выскочила из фургона. – Нас загнал сюда твой эгоизм!

– Скрываемся в монастыре! Быстро выходите! Все!

Анна оттолкнула его руку и выбралась из фургона сама. Крис запрыгнул внутрь и схватил Торнтена за связанные запястья.

Торнтен и Зоя Перселл осторожно поднялись, все еще связанные друг с другом «восьмеркой» на шее. Медленно и неловко выбрались наружу. Крис отогнал их от машины на несколько шагов и протянул Анне пистолет:

– Если они захотят бежать, стреляйте. Это ублюдки!

Он бросился назад, к машине, и возился там с каталкой, отстегивая крепления. Потом вытянул носилки наружу и вдвоем с Дюфуром перенес их на обочину дороги.

– Все в порядке, Маттиас! Тебе ничего не будет! – Крис улыбнулся мальчику, а тот молча разглядывал его. До сих пор он не слышал от мальчика практически ни слова. Но это было и понятно: мальчик говорил по‑ шведски и наверняка не понимал той смеси языков, на которой изъяснялись остальные.

Крис снова вернулся к машине, схватил чемоданчик с пробами и клетку с мышами.

– Это понесешь ты! – Он искал взгляд Джесмин, но она резко отвернулась от него, как от прокаженного. Крис сердито посмотрел ей вслед, потом извлек карманный фонарь из сумки внутри фургона и протянул его Дюфуру:

– Позвоните вашему другу, скажите ему, где мы.

– Вы имеете в виду Иеронима?

– Кого же еще?

– Зачем?

– Черт возьми! Мы договорились с папой встретиться в Коллобриере, если вы помните. Они уже в пути, на вертолете. Так пусть теперь летят сюда. Валяйте же! Нам надо продержаться до их прилета!

Хэнк Торнтен повернул голову и прислушался. Он понимал лишь обрывки слов.

– Зоя, о чем они там? С кем и когда они договорились? – тихо спросил он, продолжая прислушиваться.

Анна стояла в сторонке и ласково успокаивала Маттиаса.

– Кого они ждут?

– Не знаю… Может, что‑ то решили во время привала? – Зоя Перселл осеклась, поймав на себе злобный взгляд Анны.

Торнтен все еще ничего не понимал. Но времени оставалось мало, это было очевидно. Он сделал несколько шагов к Дюфуру, который что‑ то взволнованно говорил в мобильник, но Анна встала на его пути с оружием в руке. Торнтен остановился и продолжал прислушиваться.

Крис сел за руль и задом доехал до ближайшего поворота. Со стороны горы там был выступ, который сужал проезжую часть. По другую сторону дороги на крутом склоне росли три дерева, их толстые стволы поднимались до самой проезжей части.

Крис проехал вплотную у склона горы, вывернул руль, и машина сделала дугу фургоном в сторону обрыва. Он остановился, выровнял машину поперек дороги, проехал вперед, снова откатился назад. В последний раз нажал на педаль газа. Машина дернулась вперед и уткнулась носом в скалистую стенку. Разбилось стекло, вспучился капот.

Санитарная машина наглухо перекрыла проезжую часть в узком месте. Крис высунулся из кабины и посмотрел назад. Задние колеса были сантиметрах в двадцати от обрыва.

Крис включил заднюю передачу, нажал на газ и включил сцепление. Машина рванула назад, и задние колеса зависли над пропастью. Фургон уперся в стволы деревьев. Машина просела, днище заскрежетало о край дороги. Задние колеса со свистом вращались в пустоте. Теперь ее нельзя было сдвинуть с места.

Крис выпрыгнул из кабины и побежал к монастырю.

– Вы позвонили?

Дюфур кивнул.

– И что?

– Они летят.

– Ну, тогда вперед! В монастырь!

Анна теребила его за рукав. Ее голубые глаза были совсем как у Джесмин.

– Вы должны знать две вещи, Крис!..

– У нас нет времени!

– Послушайте! – Ее голос дрожал. Анна указала на сестру: – Джесмин в вас влюбилась. Она сама сказала мне. Поэтому в машине, пока мы ехали, она проплакала все глаза, потому что вы тупо прете напролом, вместо того чтобы идти простым путем…

– Все будет хорошо…

– …Но я… я ненавижу вас. – Она вдруг задрожала всем телом, и лицо ее задергалось в нервном тике. – Из‑ за вашего упрямства и этих проклятых костей мой сын оказался в опасности. Ваша непредсказуемость преступна! – Глаза ее загорелись. – Если с моим сыном что‑ нибудь случится, я убью вас!

Глава 43

Картезианский монастырь де ла Верне

Массив Мавров в Южной Франции

Ночь со вторника на среду

Джесмин шла вверх по склону первой. За ней следовали Торнтен и Перселл, их конвоировала Анна с оружием в руке. Замыкали шествие Крис и Дюфур, неся на носилках Маттиаса.

«Крепость», – думал Крис, глядя на глухую булыжную стену высотой метров десять.

Надежная преграда тянулась метров на сто к востоку. Они стояли у западного угла, над которым царила круглая башня, высоко возносясь над стеной.

Они осторожно поставили носилки, и Крис побежал к воротам монастыря в середине стены. Массивные брусья ворот были обиты железом; рама, выступающая из каменной стены, была сложена из серо‑ синего серпентина. Наверху стояла Мадонна, глядя на площадь перед воротами.

– Забаррикадировано и заперто, – тихо сказал Крис, вернувшись.

– У меня то же самое, – беспомощно вздохнул Дюфур. Он только что тряс небольшую дверь башни.

В тишину ворвался рев моторов, и все напряженно уставились в сторону леса.

– Быстро уходим! – закричал Крис.

От площади перед воротами они спустились к дороге у подножия западной стены монастыря. Теперь справа от них возвышались метров на двадцать вверх каменные стены хозяйственных строений, образуя собой оборонительную западную стену.

Через пятнадцать метров к северу стена под прямым углом поворачивала на восток и переходила в высокое здание. Примыкающая к нему и направленная на север каменная стена высотой всего метра три представляла собой стену террасы, к которой вела деревянная лестница.

На террасе громоздились кучи строительного мусора, и следующая деревянная лестница вела еще выше, на второй уровень террасы, и там поднимались к небу мрачные монастырские строения.

– Ну что, поднимаемся?.. – Крис осекся и сам же отрицательно покачал головой, подумав о носилках с мальчиком. И тут он заметил в стене две двери.

– Куда ведет эта дверь? – спросил он Дюфура, когда они остановились перед первым, темным и низким, входом. Нажал на ручку – заперто.

– Я здесь не был целую вечность, – Дюфур огляделся по сторонам. – Эта дверь может вести в масляную давильню. Жерновая мельница, чтобы получать масло.

Крис повернулся. Слева короткая дорожка в несколько шагов вела к зданию, задвинутому вглубь, и там заканчивалась перед другой дверью.

– А там?

– Там я не знаю, – пробормотал Дюфур, но потом улыбнулся: – Нет, знаю, там маленькая часовня.

Крис поспешил к низкой и узкой двери и довольно хмыкнул, когда ручка поддалась. Он посветил карманным фонарем в открывшийся ход и взбежал по каменным ступеням вверх до следующей двери. Влево отходила еще одна лестница, но через несколько ступеней заканчивалась перед запертой решеткой.

Рядом с дверью на низком цоколе стояла Мадонна. За дверью ступени снова уходили вниз, и через несколько шагов он очутился перед следующей дверью. Крис толкнул ее; луч фонаря заплясал под сводами.

Лучшего места они не могли найти.

* * *

– Быстро – входите! – Крис втолкнул в часовню Зою Перселл и Хэнка Торнтена, по‑ прежнему связанных.

Часовня была метров десять в длину и метров пять в ширину. Стены от пола поднимались метра на полтора отвесно, а потом сходились в своды, которые в высшей точке достигали высоты метра два с половиной.

Пол был вымощен каменными плитами, а по бокам за барьерчиком были закреплены на полу светильники – так, что их свет уходил вверх. Стены от этого сияли мягкой, рассеянной белизной.

– Ха, вот и роскошные хоромы Бога, – съязвил Хэнк Торнтен, войдя в часовню. – Наконец‑ то мы попали куда надо. Я так и знал, что вы тоже латентный фанат Иисуса.

Крис огляделся, что‑ то ища. Тут стояли три темные мореные скамьи и несколько стульев с сиденьями из прутьев. В одном углу на каменном выступе стояла фигура Мадонны. Перед нею на полу – ваза с букетом маргариток в полном цвету, а в каменной посудинке, наполненной песком, торчали две обгоревшие свечи.

– Вам туда! – Крис указал пистолетом на середину помещения, где сложенная из камней стена делила часовню надвое. – Открывайте и проходите.

В стене была кованая дверь‑ решетка; по обе стороны от двери в стене были проделаны зарешеченные проемы наподобие окон.

Торнтен толкнул решетчатую дверь, и она беззвучно повернулась на петлях. Зоя Перселл сердито зашипела, когда Торнтен слишком быстро двинулся вперед и «восьмерка» врезалась ей в шею.

Крис обошел помещение. В наружной стене было окно. Он приник лицом к стеклу и вгляделся в темноту. За окном виднелся промежуточный дворик. Не было заметно никакого движения. Одни стены.

Крис успокоенно отвернулся от окна. Напротив, на другой стороне сводчатой комнаты, каменная лестница вела вверх к темной и низкой деревянной двери. Крис взбежал по ступеням и попал в узкий проход, ведущий вверх. Там царила полная темнота.

Крис прислушался. Все было тихо.

Он закрыл дверь и подпер ее скамейкой.

– И что теперь? – Торнтен злобно рассмеялся. Ищущий взгляд Криса веселил его. – Нигде никакого крюка, а?

«Руки у них связаны», – подумал Крис.

На восточной торцовой стене посередине висел коричневый, узкий деревянный крест с фигурой распятого Христа. Крест доставал от пола до свода. Перед ним в качестве алтаря стоял квадратный столик из светлого дерева.

Крис пристально вгляделся в мученическое лицо на кресте и помедлил.

Ведь это всего лишь фигура.

Нет, нельзя!..

Он простит!

И отодвинул столик в сторону.

– Подойдите сюда, – Крис взялся за концы узла‑ «восьмерки», пропустил их под колени подогнутых ног распятого Иисуса и связал. – Это чтоб вам в голову не лезло лишнее.

Торнтен грубо выругался.

Джесмин поставила чемоданчик с пробами на стол, а клетку с мышами под стол. Взгляд ее скользнул по Торнтену и Зое Перселл, которые стояли у креста, привязанные, словно к пыточному столбу.

– Как‑ то не по себе, – сказала Джесмин.

– К чему‑ то же их надо привязать… Он простит…

Крис выбежал наружу, и вдвоем с Дюфуром они внесли на носилках Маттиаса. Потом он схватил деревянную скамью и подпер ею наружную дверь.

Когда Крис вернулся в часовню, женщины сидели около Маттиаса. Крис подсел к Дюфуру. Все молчали. Движения их были странно осторожны, почти неловки. Подспудный страх охватил Криса, как будто они осквернили помещение своим присутствием.

* * *

Чип на кредитной карточке Торнтена отражал поисковые сигналы на спутники – сердце стучало в том же ритме. Салливан неотрывно смотрел на экран ноутбука. Метров пятнадцать, не больше. Они находились в этом самом здании.

Салливан нажал на ручку двери, но она не поддалась.

– Они где‑ то внутри. Найдите ход.

Он прошел назад, поднялся по деревянной лестнице на первый уровень террасы и сунул в рот сигарету. Этому негодяю удалось‑ таки устроить так, что они воткнулись в санитарную машину. Оба лимузина. Оглушенные, они несколько минут сидели в покореженных машинах, прежде чем смогли двигаться. На другую сторону они перебрались через кабину санитарной машины.

Салливан пристально вглядывался в темноту, глубоко вдыхая прохладный воздух. Жар в его голове постепенно стихал.

«Тебя мне тут только не хватало», – подумал Салливан, когда к нему подошел Фолсом.

– Хэнк побьет вас камнями. Вы опять не уследили – ни в лаборатории, ни там, на повороте. Нам давно бы уже следовало взять их.

– Я знаю. Моя ошибка. – Салливан просто отошел прочь.

Через полчаса наверху, на втором уровне террасы, показалась чья‑ то тень и подала сигнал. Салливан поспешил наверх.

– Мы кое‑ что нашли.

Его человек повел его через двор, где были штабелями сложены обрезки древесины и пронумерованные камни. Салливан прошел в здание через взломанную дверь. Они двигались по темным проходам и потом вышли в промежуточный дворик. Под ногами шелестела сухая трава; кругом валялись каменные плиты. У здания напротив стоял, приникнув к стене, Спэрроу и махал им.

Салливан скользнул к нему и тоже прижался к стене у окна. Комната за окном тонула в мягком свете. Салливан вытянул шею и увидел у торцовой стены помещения деревянный крест с фигурой распятого Христа.

* * *

Стекло фонтаном брызнуло внутрь часовни, словно вода из пожарного шланга. На некоторых осколках преломлялся свет, и они сверкали, как бриллианты.

Два камня цвета серпентина, каждый размером в два кулака, упали на каменные плиты и с грохотом покатились по ним.

Крис вскочил. Каменная стенка посреди часовни загораживала ему видимость. Он прыгнул к решетчатой двери и глянул сквозь нее.

Двое мужчин впрыгнули в разбитое окно. У всех перехватило дыхание. Крис вскинул пистолет. Он выбрал себе того, что слева, и согнул указательный палец. В точке нажима ощутил сопротивление.

– Нет! Крис, нет!

Крик Джесмин заставил его вздрогнуть. Она окликнула его по имени – после того как все это время игнорировала! Он помедлил секунду, которая в бою могла решить – победа или поражение.

Оба мужчины вскочили на ноги, выставив вперед оружие. Красные лазерные штрихи их прицелов упирались Крису в грудь.

Крис оглушенно глянул на себя. Тонкие черточки слегка дрожали. Одна полезла вверх, потом опять спустилась вниз. Его рука с оружием устало повисла.

Через окно в часовню влез Салливан. Стекло хрустело под его ботинками, когда он шел к кресту.

* * *

Торнтен гневно сверкнул на Салливана глазами. Фолсом только что закончил свое сообщение про разбитые машины.

– С транспортом у нас действительно проблема, – буднично сказал Салливан. – Обе машины изрядно побиты. Пару километров они, может, и выдержат, но…

– А санитарная машина?

Салливан пожал плечами:

– Задними колесами она висит над пропастью. Нам ее не вытащить. Пару часов придется продержаться. Завтра, когда приедут туристы…

– Идиот! – Хэнк Торнтен яростно ткнул Салливана в грудь.

– Хэнк, мы сейчас же должны это сделать! – встряла в разговор Зоя.

– Я знаю, Зоя, на сей раз ты права. Если пробы достанутся им, считай, что их никогда и не было. Но если мальчик будет уже носителем, тогда им придется убить его ради того, чтоб уничтожить генную субстанцию хромосомы. А этого они не сделают!

Торнтен подошел к маленькому алтарю, открыл чемоданчик, взял капсулу с готовым к применению раствором и насадил на нее иглу.

Потом направился в другую половину часовни, где около Маттиаса сидели Анна и Джесмин. Дюфур и Крис сидели наискосок от них, у разделительной стенки. Перед ними стояли двое из людей Салливана с пистолетами в руках.

– Что такое? – Джесмин подняла глаза на Торнтена, который с каменным лицом шел к ним со шприцем в руке.

– Что такое? Спросите у вашего друга! Если бы вы не сбежали, сидели бы сейчас в самолете на пути в Бостон.

– Нас никто не спрашивал, хотим ли мы бежать.

Торнтен отмахнулся:

– Мне известно, что Дюфур недавно говорил по телефону с этим Иеронимом или с папой. И я знаю от Салливана, что София‑ Антиполис сейчас кишмя кишит полицейскими. Вы думаете, я стану ждать, когда этот лицемер и обманщик погребет нашу тайну в подвалах Ватикана?

– О чем вы говорите?

Торнтен рассмеялся:

– Перестаньте. Я с этим монахом, как бишь его? Иероним. Я с этим Иеронимом разговаривал в Софии‑ Антиполис. Незадолго перед тем, как мы собирались ехать. Он уговаривал меня отдать все папе. – Торнтен покачал головой: – Чтоб я своими руками уничтожил научную сенсацию! Священник требует от ученого отказаться от знания! – Он махнул рукой, и два боевика Салливана, до сих пор выжидательно стоявшие у стенки, подошли к Анне и Джесмин.

Они схватили женщин за руки и оттащили от носилок в угол. Анна кричала и отбивалась, даже укусила мужчину за руку. Джесмин тоже отчаянно билась, но против безжалостной хватки она была бессильна.

– Нет! – крикнул Крис и вскочил. Охранник поднял пистолет, и Крис остановился.

Зоя Перселл повернулась к Крису:

– Заткни, наконец, свою пасть!

Хэнк Торнтен со шприцем в руках присел у носилок и смотрел на Маттиаса.

– Этот укол тебе поможет, мой мальчик. Он сделает тебя снова здоровым. – Торнтен бегло говорил по‑ шведски.

– Вы лжете! – Маттиас смотрел Торнтену в глаза прямо и бесстрашно. – Моя мама говорила, что никто не знает, что делает этот укол.

– Твоя мама в этом не разбирается.

– Моя тетя тоже говорила. А она разбирается.

Торнтен кивнул и взял правую руку Маттиаса:

– Но она ошибается.

– Я не хочу!

Маттиас пытался вырвать руку, извернувшись всем телом, и звал мать. Торнтен крепко держал худосочную руку мальчика и тянул ее к себе. Маттиас закричал громче и стал беспомощно кататься из стороны в сторону. Он выгнулся, и его пронзительные крики о помощи гулко отдавались под сводами.

Анна визжала, пытаясь встать. Охранник крепко держал ее, но она с неукротимой силой вырывалась. Охранник швырнул ее на пол и упал на нее сверху.

Крис рванулся, но салливановский боевик нацелил дуло ему в лоб.

– Фолсом, держи его! Ну же!

– Хэнк, но мы не можем этого сделать!

Торнтен гневно посмотрел на него:

– Эндрю, я не ослышался?

– Он сказал, что не хочет.

Хэнк Торнтен заглянул в глаза своему генеральному директору:

– Эндрю, ты что, оглох? Я сказал, держи его!

Взгляды их схлестнулись. Через несколько секунд Фолсом опустил глаза и встал на колени над головой мальчика. Анна билась и извивалась в тисках охранника, как человек‑ змея. Она кусалась и царапалась. Ничто не помогало.

Торнтен поднял шприц к глазам и выдавливал воздух, пока капелька жидкости не собралась на кончике иглы.

– Нет! – Крис бессильно сжал кулаки. Дуло пистолета уткнулось ему в переносицу.

Маттиас кричал и вырывался из рук Фолсома, а тот придавливал вниз его худосочные плечи. Анна и Джесмин бессильно выли.

Хэнк Торнтен ощупал вену мальчика и уже приставил иглу.

В этот момент открылась дверь, и четыре фигуры в длинных белых одеяниях вошли в часовню. Их головы были спрятаны под капюшонами.

Глава 44

Массив Мавров в Южной Франции

Ночь со вторника на среду

Сперва он увидел клюку. И сразу подумал о епископском посохе. Но эта была другая. Простая, без позолоты, без резьбы по слоновой кости и без типичного для епископской палки витого рога.

Она была прямая, но не такая прямая, как епископский посох, изготовленный современными инструментами. Палка была гладкая, до странности гладкая. Особенно вверху, под самым набалдашником.

На том месте, где за нее бралась рука, поверхность была гладкой, как у отшлифованного бриллианта. У черного бриллианта. Ибо грязь с ладони зачернила палку в этом месте.

То не мог быть епископский посох. Руки епископа не бывают грязными.

В остальных местах палка посерела от дождя и солнца и была сухой, как кость.

Наверху палка изменяла сечение, расширяясь в форме весла – такой лопаткой пастух в засушливое время может докопаться в земле до грунтовых вод, чтобы напоить свое стадо.

Потом он увидел мужчину. Он видел его уже много раз.

Мужчина был среднего роста, одетый в тонкий светлый балахон, сотканный из шерсти животных. Золотая отделка блестела на солнце. На ногах у него были сандалии, искусно сплетенные из тростника, а голову покрывал простой платок.

Лицо мужчины выражало силу, как и весь его облик. Лишения и труды не сломили его, крепкие мускулы рук, полные силы, играли при каждом движении. Кожа лица задубела и потемнела под солнцем, и возраст мужчины определить было невозможно.

Картина расширилась, и он увидел стадо овец. Как всегда.

Бараны и овцы паслись на зеленом лугу. Пастух разыскал им хорошее место. Песчаная почва была покрыта сочной травой, и пастбище пересекали канавы орошения.

Пастух навалился на посох, косо уперев его в землю впереди себя. Он стоял среди стада.

Враг напал решительно и мощно. Как всегда. Только что был точкой в небе – и вот уже огромный и всесильный. Смертоносные когти твердо нацелены вперед.

Он увидел громадный клюв и алчные глаза хищника.

Лопаткой своего посоха пастух метнул камень, потом еще один и еще.

Однако орел, слегка качнувшись, уклонился от камней, и вот уже его когти вонзились в плоть ягненка.

Орел кувыркнулся, увлекая за собой ягненка. Медленными и мощными взмахами крыльев он преодолел тяжесть, нагрузившую его когти, оторвался от земли, но снова осел на землю.

Мужчина швырнул еще один камень, и на орла набросились собаки. Яростно шипя и усилив удары крыльев, хищник поднялся в воздух, оставив добычу на земле.

Пастух поспешил к истерзанному животному и ощупал раны. Его руки были перепачканы кровью, а собаки взволнованно обнюхивали следы крови на траве.

Пастух опустил голову.

«Печаль твоя понятна, – подумал папа. – Это было молодое животное, оно могло бы тебе доставить еще много радости».

Пастух помедлил, встал, беспокойно зашагал, опять вернулся к мертвому животному, погладил его. Потом вытянул из ножен нож. Он отогнал собак и сделал себе на левом предплечье надрез.

Из раны забила кровь. Пастух поднес свою руку к открытой пасти ягненка и повернул ее раной вниз. Кровь теперь капала прямо в пасть.

– Нет, тебе нельзя! – крикнул папа. – Тебе запрещено. На все времена! Вина падет на пастыря!

* * *

Папа почувствовал, что его трясут за плечо, и вернулся в действительность. Тревога на лице Иеронима сменилась облегчением, когда папа поднял на него вновь прояснившийся взор.

– Мне было видение…

– Я знаю, – тихо сказал Иероним.

Размеренный стрекот винтов напомнил папе о том, что скоро все закончится. Но потом его вновь одолели сомнения.

– Где мы?

– Скоро будем на месте, святой отец.

– Все должно получиться…

– Мы подлетаем с юга. Пилоты говорят, с этой стороны высокие вершины прикроют нас, и нас заметят очень поздно. Сейчас я позвоню Жаку Дюфуру. У нас все получится.

Папа содрогнулся при мысли о своем видении.

«Пастух не устоял перед искушением. Неужто и меня ждет та же участь? »

Глава 45

Картезианский монастырь де ла Верне

Массив Мавров в Южной Франции

Утро среды

Белые фигуры неподвижно застыли в дверях. Мгновенно установилась тишина. Торнтен отвел шприц от руки мальчика.

– Мы рады, что вы сделали в этой часовне остановку для молитвы. Именно для этого она и служит. Даже если время необычное для посетителей. – Голос был высокий.

Крис отступил на шаг в сторону и вытянул шею, чтобы лучше видеть. Дюфур сделал то же самое. Два боевика перед ними беспокойно задергались, поскольку они стояли спиной к молельне и не видели происходящего.

Головы людей, облаченных в белое, закрывали капюшоны. Когда передняя фигура повернула голову, Крис увидел мягкие черты женского лица.

– Вы смотрите на нас несколько удивленно, – Торнтен встал и, располагающе улыбаясь, вышел вперед. – Время и впрямь необычное.

– Время для тихой молитвы.

Крис глянул на свои часы. Чуть больше четырех.

– Мы заблудились в ночи, потом у нас случилась авария, и вот мы нашли спасение здесь, – мягким тоном говорил Торнтен.

– Мальчик ранен? Вы врач? Вы хотите ввести ему успокоительное? Можем ли мы чем‑ нибудь помочь?

Монахиня сделала шаг вперед.

– Спасибо, я справлюсь, – Торнтен поднял руку останавливающим жестом. – Мальчик перевозбужден. Но ничего страшного нет. Мы завершим, если только… Вы ничего не имеете против?

Монахиня оглядела Фолсома, который все еще нависал над мальчиком, но уже убрал руки с его плеч.

– Я викарий картезианского монастыря де ла Верне, замещаю настоятельницу. – Монахиня снова повернула голову, и взгляд ее скользнул по Жаку Дюфуру.

На вид женщине было чуть за пятьдесят. Но Крис мог и ошибаться. Его восхищало, с каким спокойствием она справляется с этой ситуацией. Ведь она не могла не заметить оружие!

– На мирском языке нас бы назвали строго медитативной общиной, которая ищет путь к нашему Господу в тишине и уединении.

– Невесты Христовы, – Торнтен давился словами, пытаясь скрыть пренебрежительный тон, которым они были наполнены. Потом он снова овладел собой: – И что вы делаете в этом уединении?

– Любовных историй можно не рассказывать? – Ее глаза блеснули. – Нас здесь шестнадцать сестер этого ордена, и мы восстанавливаем монастырь из руин. Уже два десятилетия. У нас много помощников. Раньше здесь жили отшельники картезианского ордена. Вот здесь была кухня. Первые сестры переоборудовали ее в часовню, чтобы было где помолиться. Сегодня она служит для молитвы посетителям. Мы пришли подготовить помещение к новому дню.

Монахиня сделала еще один шаг вперед и повернулась к Крису:

– Ты находишься здесь в доме Господа. Поклянись перед Богом, что будешь соблюдать мир, и тогда мужчины смогут убрать свое оружие. Оружию вообще не место в Божьем храме.

Она снова обратилась к Торнтену:

– Он что, опасный разбойник? Для чего оружие?

– Ну, он виноват в дорожной аварии, к тому же он вор…

– Он лжет! – крикнула Анна. – Как раз он сам и есть преступник!

– Мама, мама! – слабым голосом позвал Маттиас и сел на носилках. Фолсом нажал руками на его узкие плечи. Маттиас, всхлипывая, опять упал.

Монахиня, казалось, стала выше ростом. Голова ее поднялась. Крис видел, как ее левая рука подала знак, и остальные монахини тоже шагнули вперед.

– Людям, которые подходят к Христову алтарю с оружием, я не доверяю. – Монахиня раздвинула перед собой два стула и направилась к Торнтену.

– Остановитесь, это не ваше дело! – Лицо Торнтена застыло в ледяную маску. Поскольку монахиня не сбавила ход, он рявкнул: – Салливан!

Шеф службы безопасности вышел через решетчатую дверь из другой половины часовни, где все это время стоял, выжидая.

– Да?

– Задержите ее!

– Как?

– Просто сделайте это!

– Я не могу! – Салливан беспомощно стоял на месте.

Монахиня остановилась перед Торнтеном и простерла руку:

– Вы неверующий…

– Ну, довольно, в самом деле, – перебила Зоя Перселл, стоявшая рядом с Торнтеном, и уперлась ладонями в грудь монахини.

Их взгляды встретились лишь на секунду. Волосы у Зои Перселл встали дыбом. В жизни она не видела такого твердого, безжалостного взгляда. Руки ее поневоле обмякли, и, опустив глаза, она попятилась.

– Хэнк, может быть…

Остальные три монахини, протиснувшись мимо Торнтена и Зои Перселл, прошли к носилкам. И встали, образуя стенку.

– Не думаете же вы, что нас можно испугать. Мы знаем: с нами Бог, и на все его воля. – Монахиня подступила к Торнтену еще ближе, почти вплотную.

Торнтен машинально поднял руку со шприцем вверх – чтоб не достали. И завопил, ощутив на своем запястье крепкую хватку монахини.

Охранники Криса уже давно отвернулись от него и нерешительно взирали на орущего председателя. Потом один из них отпрыгнул и налетел на монахиню, по‑ прежнему сжимавшую запястье Торнтена, сзади.

Крис рванул руку вверх. Ребро его ладони прицельно попало в незащищенную шею второго охранника. Тело у того обмякло, и ноги подломились. Рука Криса дернулась вниз и вырвала из ослабевшей руки оружие.

Торнтен – все еще с поднятой рукой, в которой дрожал шприц, – пытался удержать равновесие под тяжестью тела упавшей на него монахини. Уже падая навзничь, Торнтен крикнул Салливана, а Зоя Перселл, трясясь, стояла у изголовья носилок рядом с Фолсомом.

Рука монахини и в падении не выпустила запястье Торнтена. Они вместе рухнули на пол, охранник сверху – третьим. Салливан подскочил, склонился над клубком человеческих тел и схватил вытянутую руку Торнтена со шприцем.

Остальные монахини фронтом двинулись на боевиков, стерегущих Анну и Джесмин, и оттесняли их. Анна, получив свободу действий, вскочила и бросилась сквозь общую суматоху к носилкам, подхватила Маттиаса на руки и прижала к себе.

Крис прыгнул к Салливану и ударил его дулом пистолета по голове. Шеф службы безопасности откинулся набок и упал рядом с Торнтеном.

Анна с Маттиасом на руках пустилась бежать. Зоя Перселл вышла из оцепенения и успела схватить ее за волосы. Голова Анны запрокинулась назад, тогда как руки протягивали истощенное тельце мальчика вперед, как поднос.

Тело Маттиаса выскользнуло прямо в руки Криса, а Анна упала навзничь, не выдержав звериной хватки Зои Перселл. Крис метнулся к решетчатой двери, перебегая в другую половину часовни.

Он оглянулся через плечо, ища глазами Джесмин.

Тельце мальчика в его руках казалось странно легким, а лицо было залито слезами. Крис бросился по маленькой лестнице наверх.

Он отшвырнул ногой скамью, подпиравшую дверь, и нырнул в проход.

Джесмин позади пронзительно звала его.

* * *

Крис бежал по проходу и скоро очутился в маленьком холле. Он не сразу понял, что здесь было не так. Перед этим в проходе царила полная темнота.

«Монахини, – подумал Крис. – Должно быть, они проходили здесь на своем пути в часовню».

– Все будет хорошо, – то и дело бормотал он Маттиасу, соображая в это время, куда бежать. Где‑ то тут должна быть еще одна лестница, ведущая вниз, ко входу, через который монахини вошли в это здание. Он вспомнил про вторую дверь неподалеку от входа в часовню. Она должна быть где‑ то справа от него. Но ему‑ то надо уйти подальше от часовни. Значит, налево.

Через пятнадцать метров он выбежал из здания и очутился на боковом дворе размером с небольшой огород. Этот двор был открыт на восток и заканчивался двухуровневой террасой. Под стенами зданий громоздились кучи камня, штабеля досок, мусор и обрезки металла.

Две монахини в светлых хлопчатобумажных рясах твердым шагом шли к нему по террасе с восточной стороны.

Одной было лет шестьдесят пять. Глаза ее излучали уверенность и силу. Другая была намного моложе – лет тридцати.

– Помогите мне! Отнесите мальчика в безопасное место! – сказал Крис по‑ французски.

Старшая монахиня, не таясь, оглядела его с головы до ног, потом долго смотрела на Маттиаса.

– Можете спокойно говорить по‑ немецки. Я здешняя настоятельница и родилась в Австрии.

Крис коротко рассказал о том, что разыгралось внизу, в часовне, и на какую помощь он рассчитывает. Молодая монахиня издала возглас удивления. Настоятельница же, в отличие от нее, и бровью не повела. Она ничем не выказала, верит ли Крису.

– Вот! Присмотрите за мальчиком. Пожалуйста! – Крис протянул Маттиаса, и молодая монахиня приняла его на руки.

– Многие из нас живут во временных строениях на восточной стороне монастыря. Это наше пристанище вот уже двадцать лет. – Настоятельница указала в ту сторону, откуда они пришли. – Туда мы его и отнесем. А вы что будете делать?

* * *

Торнтен отпихнул монахиню в сторону и принялся орать на Салливана. Их лица были в сантиметре друг от друга, и Салливан со стоическим спокойствием выдерживал град оскорблений, проклятий и просто ругательств. Лишь побагровевшее лицо и дрожащие руки, вытянутые по швам, выдавали его волнение.

Джесмин и Анна сидели в углу, тесно прижавшись друг к другу. Анна беспрестанно нашептывала имя Маттиаса.

– Крис присмотрит за ним. Он в безопасности! – то и дело шептала Джесмин ей в утешение.

Торнтен со всего размаху пнул глиняную фигуру Мадонны в углу, она упала и разбилась на куски. Он кинулся к кресту, швырнул кадильницу на пол и в ярости остановился перед распятой фигурой:

– Скажи, это ты за всем этим стоишь?

Он, как безумный, пристально вглядывался в распятую фигуру Христа и победно рассмеялся, когда монахини в ужасе вскрикнули. Он вцепился в крест и, задыхаясь, дико тряс его, пока ярость не улеглась.

Зазвонил чей‑ то мобильник. Мгновенно воцарилась тишина.

– Чей мобильник? – налитые кровью глаза Торнтена сочились злобой.

– Мой, – не сразу ответил Дюфур и достал мобильник из кармана куртки. – Брат Иероним, – пробормотал он, взглянув на дисплей.

– С которым вы переговаривались по дороге сюда?

Дюфур кивнул.

– И что?

– Сейчас он будет здесь.

– Но ведь он, наверно, не один? Кто с ним?

– Папа Римский.

Торнтен молчал.

– Что, встретим гостей? – Салливан подошел к Дюфуру.

Торнтен посмотрел на обломки разбитой Мадонны. Потом отрицательно помотал головой:

– Нет! Нам надо скорее отсюда бежать. Как только они будут здесь, у нас уже вряд ли останется шанс. Надо сделать попытку с машинами. А какие еще у нас есть варианты?

– Я могу попытаться организовать вертолет. – Внешне Салливан полностью владел собой, но внутри у него все кипело. Этих унижений он не простит никогда. – Через наших людей в аэропорту. Клиника отпадает. Там жандармерия. Доберемся на машинах, куда сможем, и там нас заберут.

– Сколько времени на это уйдет?

– Два часа, а то и три.

– Слишком долго!.. Но другого шанса нет! Выполняйте! И потом трогаемся.

– Все? Мы даже наших людей не всех сможем взять.

Торнтен пренебрежительно отмахнулся:

– Чем больше у нас заложников, тем лучше. Бросить их мы всегда успеем. Звоните же, наконец!

Несколько минут спустя Салливан подтверждающе кивнул Торнтену.

Торнтен подошел к носилкам, у которых сидели Анна и Джесмин.

– Мы уходим. Вы идете с нами.

* * *

Крис прижался к каменной стене и выглянул в обширный монастырский двор, который тянулся с запада на восток через всю территорию метров на сто в длину и на тридцать в ширину. Здания напротив образовывали южную стену монастыря.

Крис побежал в сторону запада. Здесь все строения переплетались, переходя одно в другое, и всюду были арки и проходы. Как сказала настоятельница, дорога там есть.

Вдруг он увидел подворотню. Такую широкую, что в нее могла проехать телега. Ухабистая дорога вела вниз, переходя на другой стороне в наклонный пандус, спускавшийся на первую террасу.

Он прошмыгнул в подворотню и на другой стороне прильнул к стене. Теперь он находился чуть сбоку над тем местом, где они нашли вход в часовню.

Он присел на корточки. Нигде не было никакого движения. Но ведь должны же они были выставить посты! Тогда где они?

Внезапно он услышал голоса, что‑ то стукнуло. Шум шел оттуда, где находился вход в часовню.

Низенькая и узкая дверь располагалась в мертвой зоне, которая не просматривалась с того места, где стоял Крис. Он поднялся и, пригнувшись, метров на десять прокрался по пандусу вниз. Легкий бриз с запада был свеж и холодил его разгоряченное лицо.

С этого места он уже мог увидеть мертвое пространство наискосок. Дверь в часовню еще лежала в ночной тени, и вышедшие фигуры различались лишь схематично. Они прокрались к дороге, там свернули на юг, прочь от Криса в сторону главного входа.

Крис считал. Вот четверо в светлых рясах с капюшонами. Монахини. Вот Анна. Вот люди Салливана. Джесмин, вон идет Джесмин!

Если бы она сейчас оглянулась, посмотрела вверх в его сторону, он бы подпрыгнул. На мгновение, на секунду, чтобы она видела, что он еще здесь.

В этот момент одна из монахинь сорвалась с места и побежала прочь от группы в северную сторону.

До Криса донеслись негромкие окрики.

Монахиня внизу, на дороге, уже почти поравнялась с ним.

Один из охранников поднял правую руку.

– Нет! – Крис вскочил и вскинул свое оружие.

Из дула его пистолета полоснула молния. Хлопок его выстрела совпал с хлестким ударом другого выстрела.

Глава 46

Картезианский монастырь де ла Верне

Массив Мавров в Южной Франции

Утро среды

Торнтен стоял в тени стены и пристально смотрел на дорогу, которая налево уходила к главным воротам и к подъездному пути. По другую сторону дороги склон, поросший кустарником, круто обрывался, так что взгляду открывалась даль поверх темного моря холмов и долин на западе.

Светало.

– Все тихо, – сказал Салливан.

Торнтен вытянул шею и посмотрел направо, где на отдалении метров в двадцать деревянная лестница вела на первый уровень террасы.

– Надо торопиться. Десять минут – и мы у машин. – Он нес чемоданчик с остатками проб, а Фолсом держал в руках клетку с мышами.

Салливан жестом подозвал к себе двоих боевиков и поставил их во главе процессии. За ними отправились Фолсом и Зоя Перселл, потом Салливан и председатель. Позади них шли Джесмин, Анна, Дюфур и монахини под конвоем остальных пяти охранников.

Торнтен обдумывал следующий шаг. Когда они доберутся до машин, ему придется решать, кто останется. Он помотал головой, как будто мог тем самым отогнать от себя странный шум. Что‑ то было не так.

Внезапно он услышал удивленные возгласы. Они отвлекли его от глухого шума. Крики удивления не прекращались. Салливан беспокойно смотрел в небо.

– Салливан, меня что, окружают одни идиоты? – губы Торнтена дрожали от гнева.

Одна из монахинь пустилась наутек. Охранник помедлил, потом вытянул руку.

Глухой шум в голове Торнтена усилился. То был сигнал опасности!

Грянул выстрел.

Спина бегущей монахини прогнулась от удара пули. Руки ее взметнулись в стороны, и тишину пронзил короткий резкий крик. Монахиня упала на землю, раскинув руки.

Грохот выстрела казался странно долгим, и стрелок с подкошенными коленями пошатнулся и беззвучно упал на откос.

Торнтен не сразу сообразил, что выстрела было сразу два. Его взгляд метнулся вверх, к террасам, и успел поймать фигуру на каменной стене.

Глухой шум в его голове нарастал.

– Там, наверху! – рявкнул он.

– Джесми‑ и‑ и‑ н!

Она вскинула голову, Крис стоял во весь рост на стене и махал.

– Это Зарентин! Пристрелите его! – Торнтен указал на Криса.

– Кри‑ и‑ и‑ ис!

Двое из людей Салливана вскинули оружие и прицелились.

– Не‑ е‑ е‑ ет! – отчаянно завопила Джесмин.

Пистолеты обоих стрелков разразились очередями. Грохот выстрелов разогнал стук в голове Торнтена.

– Вперед! – крикнул он, увидев, что Зарентин упал. – Подгоните их! Ну же, давайте! – Пульсирующий шум теперь снова вернулся и был уже совсем близко.

Равномерный гул нарастал, превращаясь в пронзительный свист. Вертолет опускался с высоты гор на монастырские сооружения, перелетел через южную стену и появился над долиной западнее монастыря. Там он развернулся и полетел к западной стене.

Пилот повернул вертолет параллельно стене монастыря и парил над крутым обрывом. Он медленно приближался к дороге, задрав нос. В открытой боковой двери сидели на корточках двое мужчин, надежно пристегнутых ремнями, с ружьями в руках. Позади них стояли еще двое стрелков.

– Не двигаться! – раскатистый голос громкоговорителя носился над склоном.

У людей Салливана, шедших во главе процессии, сдали нервы. Они упали на колени и принялись палить по вертолету.

У ног Торнтена разлетелись камни, и пуля со свистом ушла в землю. Потом еще одна и еще одна. К шуму винтов примешивались выстрелы автоматического оружия.

Автоматная очередь прошла мимо Фолсома и Зои Перселл, не задев их. Затем град пуль растерзал двух боевиков во главе процессии. Торнтен в ужасе таращился на кровавую массу перед собой.

Фолсом остановился и вскинул ладони вверх, прикрываясь, тогда как Зоя Перселл склонилась над одним из убитых и вырвала у него пистолет.

– Назад! Назад!

Торнтен повернулся и ткнул в живот Джесмин, идущей вплотную за ним, дуло пистолета.

– Если будете дергаться, вам конец! – Торнтен надавил посильнее. – Вам понятно?

Их лица почти соприкасались. Глаза Торнтена безумно сверкали. Ужас в них боролся с дикой решимостью.

– Повернитесь к вертолету и шагайте медленно, широко разведя руки. Чтобы они видели, что вы не вооружены. – Торнтен повернулся вместе с ней, укрывшись за ее спиной.

Люди Салливана лежали на насыпной дороге и целились в вертолет, но не стреляли.

– Сдавайтесь! Бросайте оружие! – снова раздалось из громкоговорителя.

Салливан стоял рядом с Дюфуром, зажав под сгибом локтя шею Анны. Дуло пистолета он упер ей в висок.

– Нам надо вернуться! – крикнул Торнтен Салливану.

В этот момент пустились наутек две монахини, тогда как монахиня‑ викарий выжидала с поднятыми руками.

– Сделайте что‑ нибудь! – крикнул Торнтен.

– Застрелить и этих? – огрызнулся Салливан и потом ткнул одного из своих людей, лежащих на земле, кончиком ботинка: – Сэм! Взять их!

Сэм поднял голову, нерешительно глянул на вертолет и вскочил. Он рванул за убегающими монахинями. Пять секунд ему понадобилось, чтобы догнать их.

Грянул одиночный выстрел.

Огонь, вырвавшийся из дула в боковой двери вертолета, был ярким, как молния. Сэм покачнулся и рухнул. Его рука, вцепившись в рясу монахини, увлекла ее за собой.

Однако монахиня вновь вскочила, побежала дальше к двери часовни и прошмыгнула за другими монахинями внутрь здания.

Вертолет неподвижно висел в воздухе, и из громкоговорителя снова прозвучало требование сдаться.

– Они могут прикончить нас при малейшем движении! – прошипел Салливан и коротко глянул на застреленного боевика.

– Мы наших заложников – тоже! У нас есть только этот шанс! Вперед! – Торнтен от напряжения хватал ртом воздух.

Они продвигались назад, к монастырю, мелкими шажками, прикрываясь заложниками как живым щитом. Монахиня нерешительно остановилась, но Зоя Перселл приставила к ее спине оружие.

– Давно я об этом мечтала. Надеюсь, вы не сомневаетесь, что я выстрелю в случае чего!

* * *

Клод Дориак стоял у боковой двери вертолета и холодно смотрел на уничтоженных боевиков.

В людей из спецназа Национальной жандармерии стрелять нельзя. Во Франции это известно каждому. Тюремные бунтовщики прекращали мятеж, как только появлялись эти люди, и организованная преступность давно поняла, что спецназ применяет огонь, не колеблясь.

Дориак был уверен в поддержке своего начальства. В спецподразделении действовало неукоснительное правило, которое гласило: самая эффективная защита заложников и своих людей – применение огнестрельного оружия.

Они были ударной силой, неукротимой штурмовой группой. Предупреждение и устрашение были важными составными частями их философии. Кто, несмотря на это, оказывал сопротивление, сам отвечал за последствия. Не спецназ. Тут было не до сантиментов.

Дориак знал, что их действия иногда подвергаются резкой критике. Даже в собственной стране и несмотря на успехи.

И теперь он должен был действовать особенно осторожно. Папа ясно дал понять, что хочет говорить и убеждать. Не убивать.

Дориак засопел. Да, он был бы осторожен, если бы на него не напали. А так – пусть пеняют на себя.

* * *

Крис лежал на пандусе и наблюдал за отступлением.

Он сосредоточился на Торнтене, который, используя Джесмин в качестве живого щита, показался на том углу, где стена здания, ведущая к двери часовни, переходила в мертвую зону.

Вертолет возник над пропастью, словно джинн из бутылки. Это могла быть только служба безопасности из команды сопровождения папы. Но все же он остался лежать. Ведь они не знали, кто он такой. А стреляли они беспощадно.

Он вытянул руку и прицелился. Торнтен стоял в ослепительном свете прожектора, и его спина была превосходной мишенью. Но Крис колебался. Если он убьет Торнтена не наповал, у того еще останутся силы нажать на спусковой крючок.

«Ты всегда был хорошим стрелком», – подбадривал он сам себя.

Крис сглотнул, по‑ прежнему медля.

Торнтен и Салливан пятились к двери часовни. Салливан орал при этом на своих людей, которые поднимались неохотно и, пригнувшись, тоже пятились назад. Зоя Перселл тащила за собой монахиню, прикрываясь ею, а Фолсом держался вплотную к ним.

Истекли последние секунды. Торнтен и Джесмин скрылись в мертвой зоне.

Крис тяжело вздохнул. Ожидание и переговоры измотают осажденных. Со временем маятник качнется в пользу осаждающих, и при удачном раскладе может не прогреметь ни одного выстрела, пока Торнтен не сдастся.

Тут Салливан неожиданно остановился.

Какие‑ то проблемы!

Торнтен снова показался в поле зрения и прикрикнул на Салливана.

«Дверь заперта! – пронеслось в голове Криса. – Сбежавшие монахини забаррикадировали дверь часовни изнутри! »

Торнтен притянул к себе Джесмин, снова выставил ее перед собой и погнал направо, в ту сторону, где притаился Крис.

Они будут проходить прямо под ним.

В то время как Торнтен с Джесмин подходил все ближе, вертолет подлетал к дороге. Механический звук громкоговорителя перекрывал шум винтов. Жесткий и искаженный голос начал отсчет. Каждые две секунды – очередное число.

Ультиматум! После этого они начнут стрелять А Джесмин была живым щитом Торнтена!

Крис вскочил и подступил к краю стены. Дождался и спрыгнул.

Он упал прямо на левое плечо Торнтена. Тот выронил чемодан и рухнул, увлекая Джесмин за собой. Крис ударил. Торнтен плюнул, лицо его перекосилось. Крис еще раз ударил его рукоятью пистолета по черепу, и Торнтен со стоном обмяк.

Крис поднял Джесмин на ноги. Громовой голос все еще вел свой обратный отсчет. Крис повернул голову и близко от себя увидел Салливана с Анной. Один из людей Салливана стоял чуть поодаль и целился в вертолет.

Одиночный выстрел из вертолета попал боевику в грудь, и рука с оружием дернулась вверх от удара пули. Убитый упал на колени, но его оружие успело сработать.

Волосы у Криса встали дыбом.

Вертолет загорелся, превратившись в маленькое солнце. Огненный шар понесся вперед. Лопасти винта чиркнули о стену монастыря и разлетелись вдребезги. Потом о стену ударилась кабина, деформировалась и расплющилась.

Крис и Джесмин стояли, не в силах оторвать взгляд от адского огня. Обломки летели во все стороны, осколки металла с визгом врезались в каменные стены или вонзались в человеческие тела. Вертолет с расплющенной кабиной рухнул на дорогу.

Крис схватил Джесмин за руку, чтобы притянуть ее к себе. В этот момент над ними пронесся ураганный вихрь взрыва. Жар опалил им лица, не давая вздохнуть.

Джесмин отшвырнуло, и Крис ощутил мощный толчок в спину. У него подкосились ноги, и в падении он повернулся вокруг своей оси, даже не почувствовав, как его голова ударилась о землю.

* * *

Крис, оглушенный, с трудом поднялся на ноги и увидел, что рядом с ним без движения лежат Джесмин и Торнтен. Никто не кричал и не стонал. «Все мертвы», – подумал Крис.

Руки и ноги у него онемели и были нечувствительны, но двигаться он мог. Он осмотрел себя сверху. Крови нет. И на Джесмин и Торнтене крови тоже не было видно.

Он склонился над Джесмин, потрепал ее по щеке и приставил ухо к ее губам. Ощутив ее слабое дыхание, улыбнулся. Снова погладил по щекам и хриплым голосом позвал по имени – она открыла глаза.

– Надо уходить отсюда! – Крис приподнял ей голову, потом подтянул к себе чемоданчик с пробами, который валялся в трех шагах от Торнтена.

– Анна! Где Анна? – спохватилась она.

Крис огляделся. Анна и Салливан лежали в пяти метрах от них. Крис помог Джесмин встать на ноги, и они заковыляли к Анне.

– Анна, идем, Анна… – Джесмин подхватила вялое тело сестры под плечи и тянула его вверх.

Крис не мог отвести взгляда от зияющей раны в затылке Салливана. В большой дыре поблескивали красноватые мышечные волокна и светлые жировые ткани.

– Надо уходить отсюда!

– Я не брошу сестру! – Джесмин снова принялась трясти ее за плечи. Губы Анны дрогнули, и с них сорвался первый жалобный стон.

– Я и не собирался ее бросать, – Крис присел на корточки и пощупал у Анны пульс. Когда она открыла глаза, он встал: – Сейчас вернусь. – Спотыкаясь, он пошел проверить, не представляют ли еще опасность люди Торнтена. Он чувствовал в голове вялую тупость и был неспособен ни к какой мысли.

В нескольких шагах лежали Зоя Перселл, монахиня и Жак Дюфур. На спине ученого, на уровне легких, зияли две дыры. Он лежал поверх монахини, лицо которой было залито кровью. Финансовая директриса концерна Тайсэби, лежавшая в самом низу, тоже не шевелилась.

Джесмин окликнула его. Он поднял руку и поспешил к стене у самого входа в часовню. Там из земли торчал большой обломок обшивки вертолета, а между обломком и стеной застряло тело Фолсома с повисшей набок головой. Крис потянул за железяку, и она упала. Тело Фолсома, лишившись опоры, сползло по стене.

Рубашка на животе Фолсома была пропитана кровью. Весь живот был разворочен обломками железа, похожими на ножи для метания.

Джесмин снова позвала его по имени.

– Сейчас! – пробормотал Крис.

Он оглянулся. Огонь уже настолько раскалил воздух, что подобраться к вертолету было невозможно. Он ничего не смог бы сделать, разве что позвать на помощь монахинь.

Его взгляд упал на землю. Клетка для перевозки мышей валялась в двух шагах от Фолсома. Крышка была распахнута настежь. Крис поднял клетку и заглянул внутрь.

Одна мышка лежала в куче опилок на боку. Из обширной раны на животе сочилась кровь. Остальные три мышки исчезли.

Глава 47

Картезианский монастырь де ла Верне

Массив Мавров в Южной Франции

Утро среды

Два вертолета сели на большом дворе монастыря.

Папа снял наушники и отстегнул привязной ремень. Кальви открыл боковую дверцу и спрыгнул на землю. Он протянул папе руку, и у того от легкого прыжка на землю слегка подогнулись колени.

За ним из машины спустились Иероним, Марвин и два телохранителя. Тротиньон, Тиццани и Барри торопливо подходили от другого вертолета.

– Вашему Святейшеству ни в коем случае нельзя подвергать себя опасности. – Тиццани сделал еще одну попытку: – На вас лежит ответственность за весь христианский мир. Подумайте об этом…

На западной стороне монастыря гремели выстрелы. Телохранители осматривались, оценивая ситуацию.

– У меня тут есть миссия. – Папа не обращал внимания на выстрелы и посмотрел на Тиццани, отрицательно качая головой: – И я буду ее выполнять. А уж выполню ли – все в воле Божьей. И от выстрелов я не побегу.

Иероним дернул папу за рукав и показал на проход в сплошной череде зданий. Там стояла фигура в светлой рясе с капюшоном:

– Одна из сестер, которые восстанавливают монастырь.

Папа кивнул. Вифлеемская сестра. Безымянная монашка, рядовая сестра на службе у Господа.

Он энергичным шагом направился к ней. Монахиня упала на колени:

– Святой отец, какое благословение!..

Папа поднял монахиню с земли.

– Благослови Господь тебя и твоих сестер.

Ей было за шестьдесят, но глаза излучали силу и уверенность.

– Зло поселилось среди нас.

– Я знаю! Потому я здесь.

В этот момент на западной стороне монастыря взорвался вертолет.

* * *

Сперва он увидел пастуший посох. На сей раз это был епископский посох, но опять без позолоты, без резьбы по слоновой кости и без типичного витого рога.

Посох был прямой, из гладкого металла и серебристо поблескивал.

Если поставить его на землю, то человеку среднего роста он доставал бы до лба. Внизу он завершался острым наконечником.

Пятую часть длины палки составлял искусно вырезанный крест с распятым Иисусом Христом.

На голове у мужчины была светлая шапочка из муарового шелка, одет он был в белую сутану с тридцатью тремя пуговицами и в красные кожаные башмаки, какие носили еще римские цезари. На груди висел крест.

Лицо у мужчины было румяное, а волосы совершенно седые. Ему было далеко за семьдесят, глаза его приветливо светились, а фигура была изящной.

На правом указательном пальце он носил золотой рыбацкий перстень с изображением основателя церкви Петра и с монограммой Бенедикта.

Он видел самого себя.

Картинка расширилась, и он увидел стадо.

Овцы и бараны стояли, не сбившись в кучу, а разбредясь по холмам в поисках сочного корма – где группами, где поодиночке.

Его левая рука держала палку под самой резьбой с крестом, твердо уперев железный наконечник в землю.

Он стоял на небольшом выступе скалы, возвышаясь над стадом. Оттуда открывался хороший обзор местности. И все‑ таки он видел не все стадо. Крупные обломки скал загораживали видимость, если какое‑ то из животных забредало за камень.

Точка в небе, только что едва заметная, вдруг выросла в огромного орла. Взмахи его крыльев были мощными, спокойными и решительными. Как всегда. Он увидел гигантский клюв и голодные глаза смертоносного хищника.

Затем когти его напрягшихся ног глубоко вонзились в череп ягненка. Он неловко бросился на помощь. Орел перевернулся, ударился о землю, увлекая за собой добычу. Потом медленными и сильными ударами крыльев пытался преодолеть тяжесть в своих когтях, поднялся над землей и снова осел.

Крючковатый клюв орла впился в податливую плоть.

Он нанес удар пастушьей палкой.

Орел попытался отбиться клювом, выронил ягненка и взмыл в воздух, негодуя и крича.

Растерзанный ягненок лежал на земле и не шевелился.

Он видел себя опустившимся на колени и ощупывающим рану животного. Его любимец был мертв. Глубокая скорбь охватила его.

Однако выход был.

Он порылся в своих одеждах и извлек небольшой флакон. Поднес горлышко к пасти животного. На горлышке собралась капля жидкости.

– Нет! Это запрещено! На все времена!

Папа выкрикнул это своему двойнику, и сердце у него судорожно сжалось. Рука продолжала наклонять флакон все ниже и ниже.

Внезапно вместо головы животного он увидел человеческое лицо. Слезы застили ему глаза.

Вина падет на пастыря!

* * *

– Вы просто упали. – Иероним улыбался, помогая папе подняться.

– Долго я был без сознания?

– Несколько секунд, – тихо сказал Иероним.

– Что‑ то взорвалось.

– Другой вертолет, – ответил Эльджидио Кальви. – Французы выслали своих людей, чтобы присмотреть и в случае чего помочь. Кроме того, они затребовали подкрепления.

– Как нам пройти?..

– Через руины старой церкви, – сказала настоятельница, стоя рядом с папой. Лицо ее было полно тревоги. – Так ближе. Но если вы хотите отдохнуть?..

– Покажите нам дорогу.

– Вашему Святейшеству следует знать…

– Да?

– Один из пленных бежал от них. Он передал мне маленького мальчика, мы отнесли его в мою комнату, там он в безопасности.

– Одной заботой меньше, – пробормотал папа. – Спасибо. Покажите нам дорогу. – Внезапно он обернулся и, глядя на Тиццани, Марвина и Барри, сказал: – А вы останетесь здесь.

– Это против нашего уговора! – запротестовал Марвин.

– Я требую послушания! – прогремел папа грозным голосом. – Я недостаточно вам доверяю! Кальви!

Телохранитель папы бросил несколько слов Тротиньону, и его люди оттеснили Марвина. Никто не обращал внимания на его ругань.

Тиццани смотрел в сторону развалин церкви вслед удаляющейся группе. Он не заметил, что Генри Марвин и Барри внезапно побежали по двору на восток.

Глава 48

Картезианский монастырь де ла Верне

Массив Мавров в Южной Франции

Утро среды

Горящий вертолет перегораживал путь к дороге, а если идти в другую сторону, они дошли бы только до обрыва горного плато. Оставался лишь один выход.

– Скорее отсюда! Наверх! – Крис указал на деревянную лестницу к террасам. Потом подтолкнул Джесмин, которая сжимала в объятиях свою дрожащую сестру.

Спотыкаясь, они поднялись по лестнице и заковыляли по террасе. Анна то и дело звала своего сына.

– Маттиас в безопасности! – крикнул Крис, подталкивая обеих женщин к следующей лестнице на вторую террасу.

– Где мой сын? – Анна вывернулась из объятий сестры и набросилась на Криса с кулаками.

– За ним присматривают монахини, – ответил он, перехватив запястье Анны и пригнув вниз ее занесенную для удара руку. – Мы его заберем! Мы как раз и идем к нему! Монахини нам помогут! Нам надо только перебраться на другую сторону. Идем!

Терраса переходила в квадратный двор среди монастырских строений, сложенных из камня. Эти строения располагались в средней части монастыря и создавали собой преграду на север и восток.

Они перебежали через двор и под арками свернули налево, прошмыгнули под строительными лесами через проем в свежесложенной стене и внезапно очутились перед руинами другой стены.

– Руины церкви, – пробормотала Джесмин, глядя на остатки придела на восточном конце. – С алтарем в сторону Святой земли и Гроба Господня. – Джесмин оглянулась на свежевозведенную стену: – Они ее отстраивают заново.

– Еще одна! – Крис остановился в нескольких метрах правее перед следующим зданием, отходящим на юг перпендикулярно руинам. Через запертую решетку он разглядел тамбур реставрируемой часовни.

Удивленный возглас Джесмин заставил его резко обернуться.

* * *

На восточном конце руин в разрушенный придел ввалилась группа людей.

Крис увидел светлую шапочку и белую сутану с крестом на груди. Папа выделялся светлым одеянием на фоне остальных, как солнце отличается от окружающих его планет.

По обеим сторонам от папы шли телохранители с оружием в руках; за спиной у него Крис заметил настоятельницу, которой он доверил Маттиаса. Ее светлая ряса казалась темной по сравнению с лучистой белизной папской сутаны.

Джесмин и Анна остались под прикрытием руин, а Крис поспешил в середину разрушенного церковного нефа.

Группа вошедших остановилась.

– Зарентин! Рад вас видеть! – сказал папа после того, как к нему подошел Иероним и что‑ то шепнул на ухо.

– Оставайтесь там, где стоите! – крикнул Крис. Он бегло оглянулся и попятился к плите из серпентина. На ее слегка наклоненную, гладкую поверхность положил чемоданчик с артефактами и пробами.

– А где остальные? – озабоченно крикнул Иероним. – Где Жак?

– Вертолет взорвался, – Крис махнул рукой назад.

Иероним кивнул:

– Мы слышали взрыв. Тем, кто еще жив, будет оказана помощь. Где Дюфур?

– Дюфур погиб. И две монахини… тоже.

– Господь да будет милостив к их душам, – папа перекрестился и замолк. Потом, казалось, он собрался с духом: – Мне нужно с вами поговорить!

– Кто вы – друг или враг? – Крис указал на Кальви и Тротиньона, которые держали его на прицеле своих пистолетов.

Папа проследил за его жестом и что‑ то сказал телохранителям. Тротиньон и Кальви опустили оружие. Крис презрительно фыркнул: еще двое охранников во втором ряду продолжали держать его на мушке.

– Мы не хотим вам ничего плохого… – папа призывно глянул на Иеронима, и оба выступили вперед. – Вы ведь знаете брата Иеронима… Нам необходимо поговорить. У вас есть то, на что претендует церковь.

Крис рассмеялся:

– Может, и мне позволено будет вставить словечко? Я хочу получить от вас ответы на свои вопросы, а там будет видно.

– Спрашивайте! – Папа крепче сжал свой посох.

– Мальчик в безопасности?

– Да.

– Хорошо. Только, чтоб вы заранее знали: я разговаривал с неким Антонио Понти.

Папа вопросительно глянул на Криса, потом повернулся к Кальви, и тот что‑ то шепнул ему на ухо.

– Теперь я понимаю. Вы имеете в виду вора. Ну, этот человек хотел продать артефакты в Ватикан. По тому, что написано на двенадцати табличках, вы тоже понимаете, что таблички должны быть у нас.

– Больше вы ничего не можете предложить?

– Чего вы хотите? Денег? Как этот Понти?

– Денег. Сейчас это интересует меня меньше всего. Я хочу знать!

Крис пристально смотрел на папу, а тот неподвижно ждал. После нескольких минут, которые могли показаться бесконечными, Крис жестом подозвал к себе Джесмин и Анну:

– Есть у вас какая‑ нибудь идея?

– Покажи их ему! – тихо сказала Джесмин. – Что мы еще можем сделать? Ты же сам хотел с ним встретиться. Вот и встретились… Подумай о Маттиасе.

Он увидел ее взгляд, полный сомнений, и, в конце концов, кивнул. Потом открыл чемоданчик и выложил на каменную плиту, словно игральные карты, двенадцать табличек.

– Вот объекты вашего вожделения! Или, скорее, это? – В последнюю очередь он достал из чемоданчика три кости и положил их впереди табличек. – Подойдите, взгляните на них!

Папа и Иероним подошли к плите с другой стороны. Тротиньон и Кальви с настоятельницей застыли в десяти шагах, тогда как остальные два телохранителя по знаку Кальви отступили в дальний конец руин.

– А теперь скажите мне, чьи это кости? Судя по вашему интересу, это скорее божество или библейская фигура, чем какой‑ нибудь вельможный персонаж, – в тоне Криса звучало ехидство, но он поправился, когда рука Джесмин сдавила его бицепс: – Я хочу сказать: увольте меня от вранья!

Медленно, бесконечно медленно папа переводил взгляд с одной кости на другую.

– Можете их потрогать! Они не заразные!

Папа пропустил замечание Криса мимо ушей и повернулся к Иерониму. Монах лишь обозначил кивок.

– Это кости одного язычника, – голос у папы был ровный, лишенный эмоций. – Одного языческого царя.

– И у этого царя есть имя? – спросил Крис, поскольку папа замолчал.

– Эго кости Этаны, тринадцатого шумерского царя после Всемирного потопа, – сказал в конце концов Иероним, тогда как папа продолжал молчать.

– И что, его полагается знать? – Крис не понимал. – Он был чем‑ то знаменит?

– Согласно спискам шумерских царей Этана прожил тысячу пятьсот лет.

* * *

Крис озадаченно молчал, а потом нерешительно рассмеялся:

– Кажется, я начинаю понимать: 47‑ я хромосома…

– Некоторые тексты гласят, что он наполовину происходит от…

– Иероним! – оборвал его папа. Голос его вибрировал от возмущения.

– Пусть договорит! – негодующе воскликнул Крис.

– Якобы родила его Иштар, шумерская богиня. Кто знает, что тогда происходило и какие люди присваивали себе право считаться богами.

– Шумерские боги. Сын богини Иштар? – Крис усмехнулся. – Полубог, получеловек. Тут, возможно, расшатываются ваши монотеистические представления о Боге? Ваше представление о Едином и Единственном оказывается под угрозой, а?

Иероним молчал.

– Вы боитесь, как бы люди не подумали, что это больше соответствует действительности, чем то, что написано в Библии? Если действие хромосомы станет известно всем и будет приведено в качестве доказательства. – Крис вспомнил, как Рамона Зельнер рассказывала о библейских баталиях во времена Вильгельма. – Уже многие места из текста Библии и библейские сцены найдены на шумерских глиняных табличках. Однако Декалог на шумерских табличках – это совсем другое доказательство. Вы боитесь, как бы над церковью опять не разразилась буря, как сто лет назад?

– Глупости, – буркнул папа, отвернувшись и обратившись взглядом на восток. – Это вопрос давно решенный. И больше никого не интересует.

– Вас тревожит, что записи о долгой жизни Этаны научно подтвердятся! – Джесмин ахнула от этой догадки и прикрыла рот ладонью. – Что старение можно победить. Что долгожители на самом деле были и могут появиться снова… Вот чего вы опасаетесь.

– Но действие сорок 47‑ й на мышей вы уже не можете опровергнуть. О Боже! – Волосы у Криса на затылке встали дыбом, и сердце забилось учащенно. – Я начинаю понимать.

– Ничего вы не понимаете! – Папа снова повернулся к нему.

Они враждебно смотрели друг на друга. Крис видел перед собой ясные и умные глаза папы.

– Нет, понимаю! – возразил он. – Поэтому вы и хотите уничтожить эти кости! Вы просто обязаны – с вашей точки зрения – их уничтожить. – Крис видел по глазам папы, что попал своей догадкой в точку. – Да вам нельзя отдавать эти пробы и кости, они будут потеряны для науки.

– Это не вам решать. – Папа дрожал от ярости. – Если так случится, значит, на то воля Божья. Но этого не случится! Бог не предаст себя сам. Его воля записана в Библии. И Господь говорит: Не вечно Духу Моему быть пренебрегаемым человеками; потому что они плоть; пусть будут дни их сто двадцать лет.

* * *

Яростный крик разорвал тишину прозрачного утра. В проеме северной стены стояли Хэнк Торнтен и Зоя Перселл.

Перселл, крепко вцепившись в рясу монахини‑ викария, держала пистолет у ее головы. Лицо Торнтена было перемазано кровью, и стоял он скособочившись – в позе, которая, видимо, смягчала его боль. В одной руке он тоже держал пистолет, а в другой нес клетку для перевозки мышей.

Не обращая внимания на Кальви и Тротиньона, Торнтен шагнул вперед и крикнул срывающимся голосом:

– Зарентин! Не отдавай их ему! Они принадлежат науке! – И захромал в их сторону.

– Пристрелите его, если он сделает еще хоть один шаг! – заорал Крис, обращаясь к Кальви и Тротиньону.

Торнтен ковылял вперед с упорством робота. Выстрел Тротиньона пришелся ему под ноги, в каменную плиту.

– Идиоты! – взревел Торнтен, но все же остановился. – Зарентин, кости принадлежат науке… и пробы тоже… Вы знаете, какой шаг мы могли бы сделать для исцеления людей. Отдайте их мне!

Зоя Перселл толкала монахиню перед собой, пока они не поравнялись с Торнтеном.

– А если нет? Тогда вы убьете монахиню?

Торнтен зло ухмыльнулся и потом рассмеялся в голос. «Да, и это я тоже сделаю, – подумал он. – Эта тайна стоит любых жертв. Со стороны каждого».

Себя самого он уже принес в жертву. За несколько дней он из руководителя концерна, человека высокого положения превратился в фанатика, способного на все ради этого знания. Он не понял, когда и где окончательно перешагнул точку невозврата.

«Неважно, – думал он. – Лишь бы раскрыть эту тайну. И настало время пожертвовать ради этого и другими».

– Вы же не допустите такого. Вы же человек рассудка. – Торнтен неотрывно смотрел на чемодан, стоявший рядом с Крисом на земле. – Мне нужны пробы.

– Это я понял.

– Он что, привел вам аргументы, которые вас убедили? – Торнтен указал на папу. – У него их нет. Потому что он не знает ответов. Ни он, ни его вера, ни все философы, вместе взятые. Наступила эра торжества естественных наук. И началась она триумфальным шествием биологии. Наконец‑ то, наконец‑ то она на марше, ее не остановишь. Естественные науки находят ответы на вопросы, в которых терпят поражение философия и вера. Сейчас движущая сила – биология, она определяет грядущую эпоху. Ты хоть понимаешь это, Зарентин?

– Вы ничтожный, дрянной эгоист – и больше никто! – Джесмин дрожала от волнения. – Вы не ученый, вы алчная акула. У вас нет благоговения перед чудом жизни, откуда бы она ни возникла. Вам не знакомо чувство ответственности! Иначе бы вы не решились на то, чтобы принудительно испытать на Маттиасе генную субстанцию! Для вас существует только ваша точка зрения, вам даже не приходит в голову мысль, что все исходит из одного источника, как его ни обозначить! На самом деле знание не имеет для вас значения! Вы хотите открытия только для себя! Вы хотите обессмертить свое имя и огрести денег! Больше вам ничего не надо! Вы – позор для науки!

Издевательский смех Торнтена перекрыл ее последние слова.

– Вера и психология лишь вторично используют старые посылы. Воспринимать слова Библии буквально! Это значит остановиться в развитии! Естественные же науки ставят вопросы! Мы – новые гуманисты этого мира!

Крис ненадолго задумался, но потом отрицательно покачал головой:

– Нет, Торнтен, вы ничем не лучше фанатиков веры. Ваш путь – не гуманизм. Вы пренебрегаете людьми. И даже не осознаете этого! Должен быть какой‑ то третий путь…

– Я – есть третий путь! – Голос папы был тверд и спокоен.

– Вы? Не делайте себя смешным, – Крис помотал головой.

– Вы забываете, что церковь признала эволюционную теорию. Творение и эволюция – больше не антагонисты. Павел II провозгласил это, и я тоже стою на его позиции. Какое еще более убедительное доказательство попытки примирения между церковью и наукой вы можете себе представить, как не связь этих двух идеологий?

– И тем не менее ваша миссия состоит в уничтожении костей и проб? – Крис горько рассмеялся. – Какое уж тут примирение?

Папа и Крис смотрели друг на друга, полные вражды. Джесмин снова дернула его за рукав, но Крис не унимался.

– Вы забываете, что я разговаривал с Понти. Существует тринадцатая табличка. И она находится у вас! Однако до сих пор вы ни словом о ней не обмолвились! Что на ней написано?

Папа долго не сводил с Криса пристального взгляда. Потом наконец извлек из своих одежд маленькую шкатулку и поставил ее на плиту. Бесконечно медленными движениями он достал из нее маленькую глиняную табличку и осторожно положил рядом с остальными.

Потом он протянул Крису лист бумаги.

Крис узнал текст. Он видел его часть в виде копии у профессорши в Берлине.

– И табличку, и перевод брат Иероним нашел в наших архивах. Напомню вам: из текста на других табличках следует, что Этана объединил разные страны и племена в одно царство. Таково было повеление его бога. Читайте!

Крис и Джесмин склонились над листком.

Я сказал: «Господь, пусть будет так. Я стану служить и повиноваться».

И Господь спросил меня: «Чем мне наградить тебя, пастух? », и я ответил: «Полубог, получеловек, я ищу бессмертия, равного богам».

Но Господь сказал: «Пастух, сын человека. Отрекись от этого».

Он привел меня на равнину. Вся земля была усеяна костями мертвых. Тогда спросил меня Господь: «Ты, пастух и человек, могут ли эти кости снова стать живыми людьми»?

Я ответил: «Господь, это знаешь лишь ты».

Господь сказал: «Заговори с этими костями, крикни им: „Вы, иссохшие кости, слушайте, что хочет сказать вам Господь: Я снова вдохну в вас жизнь. Я сделаю так, что жилы и мясо вновь нарастут на вас, и обтяну вас кожей. Я вдохну в вас свое дыхание, чтобы вы снова ожили“».

Я сделал, что повелел мне Господь. Не успел я договорить, как услышал шорох. Кости двинулись друг к другу так, как они должны быть составлены. Я видел, как жилы и мясо наросли на них, а поверх всего образовалась кожа.

И было в них дыхание.

Тогда сказал Господь: «Видишь, в тебе живет сила, и все‑ таки ты человек и останешься человеком. Я дам тебе тысячу пятьсот лет, чтобы через тебя жила и пребывала моя воля. А в конце твоих дней твоя душа должна вознестись на небо! »

Крис задумчиво положил листок на табличку.

– Отсюда вы и выводите вашу миссию?

Папа молчал.

– Этот Этана был шумерский пастух! А вы – глава католического мира.

Папа молча смотрел на табличку.

– Святой отец, по‑ моему, ему нужно понять, какой крест отягощает вас. – Иероним немного выждал, затем повернулся к Крису: – Вы должны интерпретировать прочитанное в контексте основных принципов христианской веры, если хотите понять папу.

– Помогите мне, в Библии я не силен. – Крис помедлил. – Этот Этана, должно быть, имел силу оживлять мертвых. Так я понял.

Глаза монаха подернулись туманной дымкой.

– Да, пожалуй, так. Он мог оживлять других. Пожалуй, можно истолковать это так.

– И он… должен вознестись на небо…

Иероним потупил взор.

– Зарентин, по христианскому учению есть только один, кто мог воскрешать к жизни, а потом вознесся на небо.

Глава 49

Картезианский монастырь де ла Верне

Массив Мавров в Южной Франции

Утро среды

Крис невольно глянул вверх, на небо. Лучистая, свежая синева утра отличалась невероятной ясностью, какую ему хотелось бы иметь и в своих мыслях.

– Правильно ли я понимаю, к чему вы клоните? – Крис оглянулся на Джесмин, которая не сводила глаз с губ монаха.

Иероним строго смотрел на таблички:

– А как вы понимаете?

– Этана мог оживлять мертвых. Христос творил чудеса, исцелял больных – но чтобы оживлять мертвых? Что‑ то я не припомню.

– Он воскресил дочь Иаира, юношу из Наина и Лазаря, одного из своих друзей. – Иероним говорил с бесконечным терпением.

– Все вранье! – крикнул Торнтен. – Вся Библия – одна сплошная ложь. Ветхий Завет с его десятью заповедями, Новый Завет с Иисусом Христом, на котором зиждется все христианство, все это содрано из Шумера. И воскресение Христа, и его воскрешение мертвых к жизни. Таблички это доказывают. Неужто вы не понимаете, Зарентин?

Папа гневно прикрикнул:

– Прекратите эту пагубную ложь! Я не позволю больше поносить нашего Господа. Отдайте мне таблички! И пробы!

Папа требовательно протянул руку.

Крис отрицательно покачал головой:

– Не так это просто. Кто даст нам право упустить шанс, который кроется в открытии этой хромосомы?

– Вот именно! – Торнтен довольно рассмеялся. – Зарентин, почитайте ранние апокрифы, не вошедшие в состав канонической Библии. А почему их не взяли туда? Да там нет ни слова о чудесах или воскрешении мертвых, которые якобы осуществлял Иисус. А почему нет? Да потому что они сфабрикованы…

– Зарентин, не думаете же вы всерьез, что текст на табличках соответствует истине? – папа говорил тихо, и голос его дрожал.

– Разве успешные опыты на мышах не доказательство? – спросила Джесмин. – Ведь сцену, изображенную в тексте, можно интерпретировать и так, что кости Этаны содержат в себе сорок седьмую хромосому. Не можем же мы отмахнуться от этого. Разве это знание не принадлежит человечеству?

– Это грех науки, за который Бог накажет.

– Вы человек веры, и ваши побудительные мотивы – религиозные. – Крис беспомощно огляделся. – Этот текст на тринадцатой табличке, это озадачивающее сходство с Христом заставит усомниться и в Новом Завете, и в Христе. По крайней мере, в том, что говорит о нем церковь. Затем – Декалог на табличках. А когда из костей одного так называемого язычника, поклонявшегося другому богу, извлекается субстанция, которая продлевает людям жизнь куда дольше пресловутых ста двадцати лет, оговоренных в Библии, это становится взрывоопасным! Это сокрушает все ваши представления о Боге: его всемогущество, его исключительность, его слова – все, не так ли, все опровергает, все рушит. Все основы христианства!

– Но можно ли из‑ за этого лишать человечество такого научного открытия? – гневно вклинился Торнтен. – Это было бы средневековье с инквизицией и кострами!

– Нет, это не так. – Папа все это время рассматривал таблички и теперь решительно поднял голову: – Давайте мы на время отвлечемся от религиозного вопроса. Тогда останется вопрос о том, что нам делать! Должна же наука задаваться вопросом: не преступно ли порой то, что она причиняет миру. Зарентин, не случалось ли вам видеть снимки собак, которым пришили головы обезьян? А ведь такое бывает!

– Ха! Он спасовал. Если не проходит религиозная риторика, тут же на передний план выдвигается мораль! – Торнтен взвинченно засмеялся: – Зарентин, вы не должны допустить, чтобы этот неповторимый шанс человечества пошел прахом!

– Вы ученый, а никак не хотите понять! – зашипел в сторону Торнтена папа. – Довольно разговоров. – Папа повернулся к Крису и протянул руку.

Крис бессильно оглянулся, посмотрел на Джесмин, взглядом моля ее о помощи.

– Я не знаю, как поступить! – воскликнул он. Силы его были на исходе. В теле не было живого места, которое бы не болело, ноги дрожали. Сколько он еще продержится? Недолго, точно. В нем разрасталась пустота. Безразличие овладевало его мыслями и волей. Пусть делают, что хотят. А он хочет лишь одного: уйти. С Джесмин. Но уйти.

– Зато я знаю! – эхом откликнулся чей‑ то голос.

Крис вздрогнул. Он знал этот голос, полный победной решимости.

Из тени руин с восточной стороны вдруг выступил Марвин. Рядом с ним шел Барри, держа на руках Маттиаса. Мальчик лежал на руках Барри так, будто спал.

– Смотрите, кто тут у нас! – крикнул Марвин, наставив на мальчика свой пистолет. – Зарентин, мы совершим одну очень простую сделку. Мальчик в обмен на пробы, кости и таблички!

Марвин и Барри медленно подходили ближе. Торнтен беспокойно переступал с ноги на ногу.

Анна вышла из оцепенения и истерично закричала. Она оттолкнула Джесмин и бросилась бежать.

К Крису мгновенно вернулись силы. Он метнулся ей наперерез, и оба рухнули на землю.

– Ему ничего не будет! Ему ничего не будет! Я обещаю! – снова и снова кричал Крис и прижимал Анну к земле.

Потом Крис вскочил, поднял чемоданчик и поставил его на плиту. Осторожно достал оттуда шприц с готовой генной пробой.

– Вот она! – Он медленным шагом направился к Марвину, высоко подняв руку со шприцем.

– Стоять на месте! – рявкнул Марвин. – Отдайте шприц папе.

Крис повернулся и протянул шприц папе.

– Это не наш путь, Марвин! – воскликнул папа твердым голосом. – Никакого насилия!

– Может, и не ваш, а у меня не так много сдерживающих факторов. Преторианцы защищают Слово Божье! Всеми средствами! Вы ведь не справились с вашей задачей! – Марвин гневно сверкнул на папу глазами. – Делайте же!

– Нет! – Вопль Торнтена был полон отчаяния. – Да взгляните же вы на это! – Торнтен нагнулся и открыл дверцу клетки. Сунул руку внутрь и извлек оттуда мышь. Из его кулака торчала лишь голова мыши. – Она уже была почти мертва, с открытой раной в животе – но смотрите, она жива. Ее рана зажила! Не берите на душу грех против человечества.

– А кто сказал, что у нее в животе была рана? – воскликнул Иероним.

– Взгляните сами! – Торнтен поднял мышь за загривок. Животное сучило лапками, как на виселице.

– Я видел рану, – буркнул Крис.

– Фокус очень простой. Мыши‑ то было четыре. Он показывает нам ту, что не была ранена! – крикнул Иероним.

– Нет. Остальные мыши разбежались! – сказал Крис и снова растерянно оглянулся.

– Зарентин, я больше ждать не стану! – Марвин поднял дуло пистолета и под крик Торнтена начал давить на спусковой крючок.

– Подумай о Маттиасе! – крикнула Крису Джесмин, поскольку он все еще медлил. – Отдай ему то, что он хочет!

– Я видел эту мышь совсем недавно. После взрыва вертолета. Она была почти мертвая. Если правда, что это она… – Крису пришла неожиданная мысль, и он издал стон облегчения, найдя выход: – Но это уже не играет роли. Ведь три‑ то мыши разбежались. А они носят в себе эту хромосому.

– Вы наивный глупец! – выкрикнул Торнтен. – Эти животные, может, и проживут очень долгую жизнь, если не станут жертвой какого‑ нибудь хищника. Но они не смогут передать свою способность по наследству. Их стволовые клетки не изменились!

Марвин засмеялся:

– Видите, Зарентин, это ничего не изменило.

– Отдай их ему, наконец! – Глаза Джесмин опасно сверкнули. – Отдай их ему!

– Возьмите пробу. Но чтоб с мальчиком ничего не случилось, – пробормотал Крис и протянул пробу папе. Тот решительно схватил ее.

– Идиоты! – Хэнк Торнтен толкнул монахиню вперед так, что она упала на колени, и приставил оружие к ее затылку.

– Это ничего не изменит. Они пропали, – посмеялся над ним Марвин. – Стоять!

Анна после падения молча сидела на земле. Теперь она встала и по шажочку двигалась к Марвину и Барри.

– Стоять! – снова рявкнул на нее Марвин.

Анна не обращала на его крики внимания. Камень величиной с кулак в ее ладони был для нее источником силы. Рука ее тряслась от напряжения, и она твердым шагом шла к Барри, который неуверенно поглядывал на Марвина.

– Стоять! – Дуло оружия Марвина переметнулось от Маттиаса к Анне.

– Сделай что‑ нибудь! – выдохнула Джесмин Крису.

– Не стрелять! – крикнул папа.

Анна замахнулась.

Крис вырвал из‑ за пояса пистолет и нажал на спуск.

Удар Анны пришелся Барри в лоб. Кость хрустнула, обломки надавили на мозг, и Барри потерял сознание.

Марвин как‑ то странно застыл на месте, потом его голова упала на грудь. Пальцами левой руки он ощупывал дыру в груди. В конце концов, он со стоном рухнул.

Анна выронила камень и подставила руки, чтобы подхватить своего сына, выскользнувшего из рук Барри.

Торнтен ринулся к папе. Тротиньон и Кальви выстрелили одновременно. Из груди Торнтена хлынула кровь, вторая дыра зияла над переносицей. Зоя Перселл с яростью толкнула монахиню и нажала на спусковой крючок. Выстрел Криса догнал Зою Перселл слишком поздно.

Председатель совета директоров Тайсэби на мгновение приостановился, потом, как в замедленном кадре, выставил правую ступню вперед. Глаза его были упрямо устремлены на папу. Он попытался подтянуть и левую ступню, но не хватило сил.

Он ударился о потрескавшуюся каменную плиту, и ладонь его раскрылась. Мышь выбралась из нее и, пошатываясь, побежала по земле. И юркнула под первый же камень.

* * *

– Помощь запрошена. Но это потребует времени, – сказал Тротиньон настоятельнице, которая поддерживала голову раненной монахини, стоя на коленях.

Врач, сопровождавший папу, сделал все, что мог. Он остановил наружное кровотечение от выстрела в живот и сделал монахине обезболивающий укол. Против внутреннего кровотечения он был бессилен.

Крис сидел с Джесмин в нескольких метрах поодаль. Анна держала Маттиаса на руках и нежно баюкала его.

Крис неотрывно смотрел в сторону умирающей монахини.

– Почему бы ему не попробовать? – Крис вспомнил о мужестве, с каким монахиня защищала Маттиаса в часовне.

– Что?

– Укол. Если он подействовал на мышь, может, был бы шанс и для монахини? – Он подумал, какая нелепость: час назад они пытались предотвратить инъекцию. Теперь он был уверен в обратном.

Джесмин отрицательно покачала головой:

– И не подумает.

– Где он вообще?

– Молится в часовне.

– Надо хотя бы попробовать. Идем!

Крис вскочил и вместе с Джесмин прошел мимо охранников в часовню, примыкавшую к руинам церкви. Они вошли в тамбур, уставленный простыми стульями, а потом и в саму часовню, предназначенную только для вифлеемских сестер.

Высокое и тесное помещение было светлым и аскетичным, единственной мебелью у алтаря был помост для хора монахинь. Папа лежал ниц на плитах пола перед алтарем, раскинув руки.

Позади него на подобающем расстоянии стоял на коленях Иероним.

Когда они вошли в часовню, монах обернулся и предостерегающе поднял руку. Они поколебались, но двинулись дальше. Иероним встал и преградил им путь.

– Не мешайте святому отцу. Он просит у Господа помощи.

– Монахиня умирает.

– Вы думаете, он не знает об этом?

– Возможно, он мог бы ее спасти! – пробормотал Крис, не сводя глаз с вздрагивающего тела папы. – Проба могла бы…

– Отче, скажи!

То был возглас отчаяния.

Папа запрокинул голову, тогда как тело его по‑ прежнему лежало, распростершись, на полу.

– Со всем моим смирением молю тебя: как поступить?

Крис смущенно примолк. На полу, распластавшись, лежал один из могущественнейших людей мира, не зная, как быть, и моля о помощи.

– Почему ты молчишь? Господи… прошу тебя!

– Что…

– Тс‑ с‑ с! – прошипел монах, когда папа снова подал голос:

– Монахиня умирает. Святой Бенедикт говорит: Забота о больных должна быть превыше всего: надо служить им так, как будто они есть сам Христос. – Папа выкрикнул это, полный отчаяния. Голова его тряслась от напряжения.

Джесмин невольно шагнула вперед, но монах стиснул ее плечо, остановив своей железной хваткой:

– Нельзя. У него опять видение.

Ладони папы сжались в кулаки и неуправляемо били по полу.

– Господи… ответь! Скажи!

Гневный зов перешел в глухие рыдания, которые закончились разрывающим сердце стенанием.

Крис начал дрожать, слыша собственное тяжкое дыхание, как будто это он нес многотонный груз, гнетущий папу. Джесмин, казалось, чувствовала то же самое, зубы ее безостановочно стучали.

– Я знаю! Я знаю! – вскричал папа. – Вина падет на пастыря!

Голова его упала ниц, на каменные плиты. Судорога пробежала по всему телу от плеч до пяток. Тело продолжало изредка содрогаться. Потом напряжение спало, и он тяжело задышал.

Это длилось минуты, потом папа с трудом поднялся на ноги. Он оперся на свой епископский посох и тяжелыми шагами двинулся к алтарю. Спина была сгорблена, а посох пошатывался от бесконтрольной дрожи в его руке.

В конце концов папа простер свою левую руку и взял шприц с розовой жидкостью.

Когда он повернулся, Крису стало страшно.

Бледное, как у покойника, лицо было изборождено морщинами и постарело на несколько лет. Казалось, он никого не видел, глядя пустыми, как в трансе, глазами на дверь часовни.

* * *

Дрова горели ярким пламенем. Огонь вырывался из штабеля, его прибивало ветром, потом его языки снова устремлялись вверх. Порывы ветра прилетали с западной стороны, где в четырехугольнике монастырской галереи отсутствовала одна стена, и опять раздували огонь.

Крис и Джесмин стояли на открытой стороне и смотрели вниз, на монастырскую дорогу, где все еще дымились обломки вертолета.

Трое людей Тротиньона все еще переходили от трупа к трупу, хотя врач уже сказал, что живых там нет.

Они снова повернулись к дворику. Папа стоял у костра и смотрел на огонь. Рядом с ним стояли в ожидании Иероним и Эльджидио Кальви, который то и дело поглядывал на часы.

Дворик галереи лежал в тени часовни. Солнце между тем взошло над вершинами гор и затопило лесистые долины согревающим утренним светом.

Папа кивнул, и Иероним открыл чемоданчик. Предмет за предметом он вынимал оттуда оставшиеся клеточные культуры и пробы ткани убитой мыши и передавал их папе, который решительно швырял их в огонь.

Последним в руках у папы оказался шприц с готовой к применению пробой. Он сделал два шага вперед. Секунду казалось, что он упадет. Но прежде, чем Кальви успел среагировать, папа снова овладел собой.

Рука его описала петлю броска. Крис проследил, как колба упала на горящее полено, где и осталась лежать, хорошо видимая.

Огонь, казалось, вдруг разгорелся сильнее. Порывы ветра налетали, пламя змеилось все ярче, и треск огня преувеличенно гремел в ушах Криса.

Он смотрел на горящую головню, на которой лежала стеклянная колба шприца. Выгоревшие дочерна места головни покрылись миллионами тлеющих точек, пламя поголубело, лишь вверху приобретая красный и желтый цвет.

Прошло немного времени, и колба лопнула. Жидкость испарилась, и пар смешался с дымом костра.

Бенедикт повернулся. Не говоря ни слова, он тяжелой поступью покинул дворик галереи. Эльджидио Кальви последовал за ним с чемоданом, в котором остались только таблички и кости.

– Вот как это просто, – пробормотал Крис и посмотрел на Джесмин.

К ним подошел Иероним.

– Как же это тяжело, – возразил он в ответ на слова Криса.

– Он‑ то отдает себе отчет, что сделал? – спросил Крис. – Я бы не смог.

Монах посмотрел на него утвердительным взглядом:

– Да, я уверен: он знал, что делает. И так будет лучше.

– Ну да, вы ведь человек церкви. Какого еще ответа я мог ожидать от вас.

– Как бы не простер он руки своей, и не взял также от дерева жизни, и не вкусил, и не стал жить вечно, – процитировал Иероним.

– Да‑ да. Слова Библии. По крайней мере, он позаботился о том, чтобы основы его веры не попали под сомнение.

– Он сделал гораздо больше – для человечества.

– Интересно, что же?

– Он действовал в духе эволюции. И тем самым в интересах человечества.

– Ученые взглянули бы на это совсем иначе.

– Вот это вряд ли. Подумайте об эволюции, о библии ученых: если бы не было смерти, не было бы и жизни. Только благодаря смерти и новой жизни продолжается развитие видов. В том числе и человек. Жизнь и смерть обусловливают друг друга. Они неразлучные братья. Эту аксиому эволюции не обойти никаким окольным путем. Это – познание не церкви, а как раз науки.

– Но примирению веры и науки это не поможет.

– Давайте не будем слушать фанатиков. Понимающие и толерантные люди обеих сторон пошли уже гораздо дальше, ибо они знают: естественные науки – это богослужение. А на что направлено богослужение верующих? На сотворение. Что же подразумевается под сотворением? Оглянитесь вокруг. И те, и другие имеют в виду одно и то же, только обозначают это разными словами.

* * *

Рим

Среда

Обычно общая аудиенция папы перед собором Святого Петра начинается в половине одиннадцатого каждую среду. Но в этот день папа запаздывал. Было уже одиннадцать часов.

– Что‑ то мне не терпится, – ворчал Филипп, вытирая пот со лба. Солнце припекало уже несколько часов.

Минувшую ночь они провели у фонтана Треви, и не было еще и восьми, как они уже прошли сквозь заграждения, ведущие на площадь, чтобы обеспечить себе места вблизи широкой лестницы.

– Да приедет он, – Аня запустила пальцы в свои короткие темные волосы.

Темно‑ серые ряды пластиковых стульев в передней части площади были заняты уже с раннего утра. На остальной территории люди стояли вплотную друг к другу.

– Что‑ то я часто вспоминаю того типа, который подвозил нас сюда.

Филипп смотрел на один из огромных мониторов, установленных по обеим сторонам площади, которые транслировали изображение собравшейся толпы и священнослужителей наверху, под балдахином.

– Ты имеешь в виду того бывшего полицейского, который ехал к антиквару? – Аня сразу вспомнила, о ком говорил Филипп.

– Да, именно его. – Филипп смотрел на лестницу перед собором Святого Петра. Огромный балдахин давал приятную тень высокопоставленным лицам церкви, которые постепенно рассаживались по своим местам позади пустующего стула папы. – Интересно, удалось ли ему довести свой рейс до конца?

Он стал разглядывать ряды сидений слева и справа от балдахина, где на подобающей дистанции за своим отдельным заграждением из недели в неделю сидели привилегированные, званые и избранные.

Раздался голос из громкоговорителя.

– Что он сказал? – спросил Филипп.

– Папа прибудет из Кастельгандольфо, из своей летней резиденции. У его вертолета случилась какая‑ то поломка, поэтому он опаздывает. Но сейчас он будет здесь.

К ожившему гомону голосов примешивалось пение молодежных групп и церковных общин, которые лишний раз репетировали, прежде чем представить свои песнопения в честь Господа, папы и христианской веры.

Немного спустя над Ватиканом пролетели два вертолета. Филипп несколько раз нажал на кнопку фотоаппарата. Через некоторое время сквозь ликующую толпу проехал папа, стоя в открытом кузове маленькой белой машины. Он крепко держался левой рукой за перекладину, улыбался и махал правой рукой.

Машина проехала по лабиринту коридоров по всей площади. Затем, слегка покачиваясь, въехала наверх. Папа вышел из нее и сел на свой стул под балдахином.

Перед тем, как папе начать свою аудиенцию, Филипп бегло просмотрел последние отснятые кадры.

Если бы он внимательнее пригляделся к снимкам двух подлетающих вертолетов, он бы, может быть, заметил, что вертолеты носили французские государственные знаки.

Эпилог

Швеция

Середина августа 2005 года

Джесмин легким шагом подошла к Крису. Он не слышал, как она подходила. Они стояли у небольшого пруда в глубине шведских лесов недалеко от норвежской границы. Теплое послеполуденное солнце превращало поверхность воды в бескрайнее море сверкающих бриллиантов.

Они были здесь уже три дня, и он переживал лучшие моменты своей жизни.

Если бы только не…

Он глянул на нее.

После возвращения из Франции они привели в движение все рычаги, чтобы помочь Маттиасу. Крис, воспользовавшись подсказкой Дюфура, рассказал о небольшой больнице в Южной Германии, где успешно спасали людей, через катетер вводя им в больную печень здоровые клетки. Ина нашла эту больницу.

– Это звонила Анна. – Радостная улыбка скользнула по ее лицу. Джесмин все еще не могла поверить.

– Ну что, подействовало, да? Я же по тебе вижу! – С тех пор как они приехали сюда, они все время ждали звонка. Маттиас провел в клинике уже почти две недели.

– Да, – Джесмин кивнула, и в ее глазах вдруг заблестели слезы. Она прижалась к его плечу. – Анна говорит, ему уже два дня как лучше. Но поначалу она не верила в это и не звонила. Все очень довольны результатом.

Они обнялись.

– Я тебя люблю! – пролепетала она и бегло поцеловала его в губы.

– Я тебя тоже.

– Ты всегда будешь меня любить?

Он поднял ее подбородок, взял в ладони ее голову и снова поцеловал. Раскрыл губы, стал настойчивее и нетерпеливее, но она со смехом отстранилась:

– Я жду ответа.

– Опять эта «вечность»! Ты же знаешь, как опасно загадывать.

– Я знаю тут одну чудесную полянку… – Она засмеялась и побежала вдоль берега пруда.

* * *

Кельн

Середина августа 2005 г.

В это же время в Кельне католики праздновали Всемирный день молодежи. Звездой мероприятия был папа римский, встреченный всеобщим ликованием.

Наряду со множеством месс, молений и других утомительных выступлений, у папы состоялась в Кельнском соборе одна встреча, о которой не суждено было узнать даже лицам самого высокого сана.

Лишь один неизвестный дородный монах, прибывший за день до того из Франции, в ранний час сопровождал папу в собор.

Неизвестного монаха перед этим инструктировал брат, которому бросились в глаза натруженные руки француза.

– Еще два дня назад я работал на острове Святого Гонората на реставрации маленькой часовни, – ответил тогда монах на вопрос своего немецкого брата.

Однако неизвестный монах из Франции не рассказал, что под алтарем маленькой часовни он замуровал тринадцать шумерских глиняных табличек.

Монах отпер дверь, и они вошли во внутреннюю часть собора, где на возвышенности красовалась золотая рака.

Монах дождался кивка папы и затем открыл раку. Папа вынул из принесенной шкатулки три кости пастуха Этаны и положил их в раку, к мощам трех святых волхвов.

Потом достал последний, маленький обломок кости, лежавший в шкатулке. Неизвестный монах засунул его боком в уголок раки, где его не было видно. Кусочек был гладкий, почти черный и на одном конце переходил в белое.

«Рог барана, – подумал Иероним. – Знак примирения».

[1] Креационизм (от лат. creatio – сотворение и anima – душа) – направление в христианском учении о душе. Сторонники К. полагают, что душу Бог соединяет с телом человека в момент рождения, каждый раз создавая ее из ничего. Сторонники же противоположного направления – традуцианизма – считают, что душа дана Богом человеку (Адаму) лишь при его сотворении, а далее передается от отца детям при зачатии.

⇐ Предыдущая 15 16 17 18 19 20 21 22 2324