Глава 3. Часть третья. Открытие. Часть четвертая. Искушение

Искушение

И вот что начали они делать, и не отстанут они от того, что задумали делать

Бытие

Глава 29

Фонтенбло

Воскресенье после полудня

– По крайней мере, он пунктуален, – буркнул Генри Марвин, когда подъехал «Ситроен», посланный им в аэропорт. Он победно улыбнулся и пожал руку монсеньора Тиццани чересчур крепко.

Монсеньору стало больно, однако он не поморщился, а со снисходительной улыбкой оглядел одеяние Марвина:

– Стихарь из лучшей ткани с драгоценной вышивкой. Неплохо, дорогой Марвин. Вы знаете, что вначале его носили с капюшоном для защиты от дождя, и он призван был быть символом богатства? – Тиццани указал на щитовидную затылочную часть.

– Я очень хорошо знаю историю этого предмета одежды, дорогой Тиццани. – Марвин передразнил колкую интонацию монсеньора. – Во времена Каролингов он возник из монашеской рясы…

– Тогда вам известно также, что теперь его надевают священники во время литургических действий под открытым небом. Неужели вам мало руководства всемирным орденом мирян? Вы хотите стать еще и священником? – Тиццани лукаво глянул на него: – На гербе нового папы отсутствует тиара, корона как знак всемирной власти. Бенедикт – первый папа новейшего времени, отказавшийся от него. А вы хотите большего, чем папа?

Марвин подавил поднимавшуюся в нем ярость и успокоил себя мыслью, что Тиццани компенсирует оскорблениями свой челобитный визит к папе. То, что Рим так быстро отреагировал на его звонок, было хорошим знаком. Вопреки всему их притворству, они наверняка сильно заинтересованы в его находках.

– У вас есть поддержка, дорогой Марвин. А вот я один. – Тиццани кивнул Эрику‑ Мишелю Лавалье и Брандау, которые выжидательно стояли позади Марвина.

Марвин принял такой выход из положения и кивнул себе за спину:

– Месье Лавалье – моя правая рука, кроме того, он эксперт по древним языкам. А почтенный Томас Брандау, как и вы, человек церкви. Он тоже читает тексты на древних языках. И поддерживает дела Преторианцев в Берлине.

– Так‑ так.

Монсеньор Тиццани запрокинул голову и оглядел главное здание. Стоящий на открытом месте замок с его ренессансным фасадом был построен в конце XIX века. Здание было метров семьдесят в длину, двадцать в ширину и подразделялось на пять конструктивных элементов. По бокам замок был одноэтажный, к середине следовали двухэтажные участки, которые переходили в более узкую трехэтажную среднюю часть. На крышах всех частей здания торчали десять труб.

– Ваши реставрационные работы поистине грандиозны, – негромко заметил священник Римской курии.

– Соразмерно Преторианцам, – довольно сказал Марвин и жестом пригласил гостя в дом.

– Вам известно, что думают об этом ваши противники, – пробормотал монсеньор.

– У меня нет ни одного противника, которого можно было бы воспринимать всерьез! – Марвин самодовольно улыбнулся. – Преторианцы – сплоченный орден. В Риме же случается и по‑ другому…

Генри Марвин решил основать европейскую резиденцию Преторианцев в Фонтенбло десять лет назад, когда ему было предложено это гигантское имение в пятидесяти километрах к юго‑ востоку от Парижа.

Исторический город, в королевском замке которого Наполеон Бонапарт отрекся от престола, находился достаточно близко от Парижа. При этом местечко с двадцатью тысячами жителей было на редкость спокойным и удаленным от суеты метрополии.

– Ваши противники говорят, что вы разбазариваете деньги братства мирян!

– Чепуха. Просто удачная покупка. Но задним числом можно извратить все что угодно. – Этой покупкой Марвин обеспечил одному несчастному графу роскошный закат жизни после того, как тот потерял на биржевых спекуляциях остатки своего состояния.

Имение стояло на краю обширной зоны отдыха площадью в 25000 гектаров неподалеку от Фонтенбло.

Они вошли в замок, в средней части которого размещались залы для приема, тогда как два холла налево и направо вели к комнатам.

– Как дела с признанием ордена? Продвинулись ли мы хоть на несколько шагов?

Они обедали, и Тиццани все время ждал этого вопроса.

– Братство мирян – Преторианцев Священного Писания, несомненно, получило бы больше поддержки, если бы во главе его, как в «Опус Деи», стояли рукоположенные священники. Вы простите мне мой прямой ответ?

– Римская курия, к счастью, определяет не все, – возразил Брандау.

– Немецкое епископство известно своей подчас критической и своевольной позицией, – ответил с мягкой улыбкой Тиццани. – Однако, насколько я помню, позиция Римской курии несокрушима как никогда.

Челюсти Марвина терлись друг о друга, как два могучих жернова. Тиццани был всего лишь проситель, а держал себя, как крупный феодал. Если он не привез нужного ответа, то может уходить отсюда прямо сейчас.

– В Ватикане есть шептуны, которые убеждают святого отца, что статус ордена, а тем более персональной прелатуры, для Преторианцев – ошибка. И что позиция нетерпимости нарушит компромисс и покой, найденный в отношениях между церковью и наукой.

– Если хотите знать мое мнение, это гробовой покой, – Марвин отпил глоток красного вина и с удовлетворением цокнул языком. – Мы поднимем мир из спячки.

Тиццани поморщился. Что замышляет этот безумец?

– Это требует больше времени, чем можно было ожидать. Папа настолько занят другими вещами, что до ваших выборов его согласие, пожалуй, скорее всего не последует…

– Тогда почему вы вообще здесь? – вскричал Марвин, не владея собой. – Вы опять хотите провести меня, как в Монтекассино? – Он ударил кулаком по столу так, что бокал с красным вином опрокинулся. Вино разлилось по белой камчатной скатерти, как лужа крови.

Тиццани утихомиривающе поднял ладони.

– Однако если заслуги ордена действительно настолько велики… Для того я и здесь: чтобы проверить…

* * *

Стены помещения были уставлены дорогими книжными стеллажами, искусная резьба которых изображала библейские сцены в миниатюре.

Книги стояли вплотную. Их было огромное количество, но книга была все же одна.

Библия.

– Преторианцы собирают по всему миру различные издания Священного Писания. Я сам слежу за каталогизацией вместе с одним ученым архивариусом, – Марвин кивнул в сторону Лавалье и Брандау. – Вы ведь этого не знали?

Они стояли перед свободным проемом между стеллажами. Его заполняла стеклянная витрина высотой метра два. Витрина на полметра выступала в комнату, так что ее содержимое можно было видеть с трех сторон. Маленькие датчики с внутренней стороны стекла выдавали электронную охрану.

На стеклянных полках в верхней части витрины стояли подставки, похожие на нотные пюпитры. Их было десять.

На пюпитрах лежали пергаментные листки. То были рукописные страницы с выразительным шрифтом – скорее рисованным, чем писаным. Краска шрифта поблекла.

– Как вы знаете, принято считать, что самый старый полный список Библии – это Кодекс В‑ 19 Публичной библиотеки в Санкт‑ Петербурге, – сказал Марвин.

– «Кодекс Петрополитанус». Старейший полный текст на древнееврейском, – тихо произнес Лавалье. – Написан масоретами, комментаторами Ветхого Завета одиннадцатого века, которые вокализировали еще более древние библейские тексты, записанные консонантным письмом. – Голос Лавалье вибрировал от научного воодушевления.

– В одном существенном пункте я должен вам возразить, Лавалье. На самом деле Кодекс из Алеппо на несколько десятилетий старше и тем самым является старейшей редакцией исходной Библии. – Генри Марвин стоял перед витриной, широко раскинув руки. Его приземистая, крепкая фигура излучала безграничную гордость.

– Но она, к сожалению, сохранилась не полностью, – Тиццани улыбнулся. – Это и подчеркивалось в ответе Лавалье, не так ли?

– Она сохранилась полностью и содержит весь древнееврейский библейский текст, который по объему, правда, заметно меньше, чем библейский текст греческой диаспоры евреев, – Марвин улыбался, уверенный в себе.

– Неважно. Для нас, христиан католической церкви, Vulgata все еще является мерилом.

– Не надо обижаться, монсеньор Тиццани, – Марвин улыбался, забавляясь. – Здесь речь идет не о вопросах веры. Я говорю о культурно‑ историческом уникуме.

Лавалье весело рассмеялся:

– Во всяком случае, это факт: единой Библии нет. Перевод Иеронима из четвертого века тоже ведь был попыткой преодолеть разночтения между еврейской и греческой Библией.

Монсеньор Тиццани поднял ладони:

– Из какой Библии взяты эти листки?

– Это десять из отсутствующих ста девяноста двух листов Кодекса Алеппо, – голос Марвина сочился гордостью.

Монсеньор Тиццани властным жестом оттеснил Лавалье с его места и молча уставился на пергаменты.

– Откуда они у вас? – от напряжения Тиццани разбил слова на отдельные протяжные слоги.

– Это моя тайна, – Марвин гордо засмеялся. – В 1947 году синагога в Алеппо горела после того, как в ООН было принято решение о разделе Палестины и об основании государства Израиль. Кодекс был сильно поврежден. Его разделили на части, и члены общины попрятали эти части у себя. В 1959 году ее тайком вывезли через Турцию в Иерусалим. Цели достигли только двести девяносто пять листов из четырехсот восьмидесяти.

– А эти здешние?..

– Ну, а эти десять из исчезнувших страниц теперь здесь, – в голосе Марвина послышались темные, угрожающие нотки. – Я всего лишь хочу дать вам тем самым понять, насколько серьезно Преторианцы относятся к своей миссии. Ибо теперь нам придется заняться болотом язычества.

Марвин нажал на кнопку дистанционного пульта, и перегородка в стене разъехалась почти беззвучно. За ней обнаружилась небольшая комната, в которой стояло несколько кожаных кресел и стол.

Едва слышное жужжание электромотора смолкло. Словно по волшебству с потолка упали световые пучки и осветили стол, на котором лежали двенадцать глиняных табличек, три кости и глиняный строительный штырь.

Марвин подошел к столу и простер руку, немного помедлил и неторопливо убрал ее.

– К сожалению, вот этим нам приходится интересоваться в настоящий момент больше, чем Библией из Алеппо.

Голос его прозвучал сипло, а тело содрогнулось в благоговейном ознобе. Потом он вновь овладел собой, отступил в сторону и с мрачной миной уселся в кресло.

Лавалье взял со стола свои записи, сделанные от руки:

– Но и это – тоже бесценные сокровища.

– Как вы можете ставить на одну доску тексты языческих глиняных табличек со Словом нашего Господа? Лавалье! Опомнитесь! – грубо одернул его Марвин. Его вдруг начали грызть сомнения. Куда подевался дух Преторианцев? Давно бы уже следовало подвергнуть этого Лавалье испытанию на зрелость… и сделать это как можно скорее.

Лавалье, несмотря на предостерегающие слова, самодовольно улыбнулся. Он свернул свои листки в трубочку.

– Мы с месье Брандау проработали текст и сравнили его с содержанием тех переведенных фрагментов, которые месье Брандау привез из Берлина.

– Что написано на табличках? – Тиццани нежно провел кончиками пальцев по глиняным табличкам. Не спуская при этом задумчивого взгляда с костей. «Обратите внимание на кости», – напутствовал его святой отец.

– Итак, сперва к текстам Навуходоносора II. Это, насколько я знаю, первое описание военного похода Навуходоносора II на Киш.

Лавалье, казалось, стал выше ростом. Его тело вытянулось в струнку, а радостное возбуждение передавалось вибрациями в голосе. Он начал читать вслух.

«Я – Навуходоносор, царь вавилонский, благочестивый князь, фаворит Мардука, любимец Неба, Заветный, стремящийся к мудрости, идущий путями богов, замирающий в благоговении перед их величием, неутомимый правитель города, ежедневно пекущийся о благе Эсагилы и Изиды, неизбывно памятующий о благополучии Вавилона и Борсиппы, мудрый, благочестивый, блюститель Эсагилы и Изиды, первородный сын Набопаласара, царя вавилонского.

С тех пор как Мардук, великий Господин, воздвиг главу моего царского величества и доверил мне господство над всеми людьми, с тех пор, как Небо, хранитель всего, что есть на небесах и на земле, вручил мне законный скипетр для руководства всеми народами и для поддержания процветания человечества, я чту их, пекусь об их божественности, исполняюсь благоговения перед богом и богиней при упоминании их почетных имен. Под их высоким заступничеством я избороздил дальние страны, далекие горы от верхних до нижних морей, непроходимые пути, нехоженые тропы, где нога не знала отдыха, дороги, полные тягот и жажды.

Я подавлял бунты, брал в плен врагов. Страну я держал в порядке, способствовал процветанию народа. Злых и дурных я чурался. Серебро и золото, драгоценные камни и все, что ценно и великолепно, всю полноту блеска, сокровища горных недр и морей, несметные драгоценности, богатые дары приносил я в мой город Вавилон».

Лавалье от напряжения тяжело дышал и сделал паузу, прежде чем приступить к пояснениям.

– Первые таблички вавилонского царя есть не что иное, как иллюстрация или оправдание его господства. Ничего особенного, все это известно и из других табличек других владык. Тем не менее это, разумеется, большая ценность. – Он улыбнулся и встал у стола так, будто был центром Солнечной системы.

Марвин насторожился. Он еще не видел Лавалье таким.

«Слушайте, что Навуходоносор возвещает по воле бога Мардука, бога богов и верховного пастыря. Так говорит Мардук, царь и пастырь Вавилона. После Великого потопа боги привели царство в Киш, чтобы наказать плохих пастырей и объединить стада, дабы они слушались богов, и дабы возникло могучее царство.

Ныне земли пришли в упадок, царство, преданное плохими пастырями, ослабло. И воля богов забыта.

Так говорит Мардук, господин: царь и пастырь, чти твоего бога, объедини царство, сделай Вавилон сильным и чти и сохраняй наследие царства. Ибо Вавилон есть молот, орудие войны, чтобы сокрушать народы и царства, непослушные воле богов. Чти пастыря Киша, которому было отдано царство как первому объединителю стад, чтобы те служили воле богов и слушались ее.

Слушайте, как Навуходоносор чтил своего бога: я ходил на восток, одолел Киш, объединил царство и стада, очистил храмы и принес в Вавилон кости пастыря. Я возвел храм в честь Нинурты, чтил Мардука и принес в дар в его честь семь табличек и кости пастыря.

Вавилон снова силен, царство вновь окрепло, так что народы узнали могущество Мардука, чтут тебя и возносят как верховного бога. Я был послушным слугой, добрым пастырем.

Великий Мардук, сын богов и верховный бог, честь твоему имени, даровавшему мне власть и величие».

Лавалье закончил чтение на высокой ноте, с патетически воздетыми руками, которые он опустил лишь после того, как почувствовал, что подействовал на слушателей.

– Знаете ли вы пантеон богов Месопотамии? – спросил он с полуулыбкой.

– Расскажите, если это нам послужит, – тихо произнес Тиццани, скрывая свое облегчение за опущенными веками. Пока что тут не было ничего, что затрагивало бы текст Библии.

– Мардук изначально был лишь богом‑ покровителем Вавилона, однако позднее стал всесильным богом. Чем могущественнее бог какого‑ либо города, тем больше власть царя этого города. С подъемом Вавилона начался и подъем Мардука – или наоборот. Как вам будет угодно.

– Хорошо, дальше… – правая рука Тиццани дрожала от нетерпения.

– Правда, номинальной верховной власти, истинного царствования можно было достичь лишь тогда, когда властвуешь и над Кишем, где, судя по всему, возникло царство. – Лавалье невозможно было остановить. Он фонтанировал, как под высоким давлением. – Нинурта был богом‑ покровителем Киша, к тому же еще богом войны и охоты, богом плодородия и растительности. Он идентичен Забабе, как иногда еще называли бога‑ покровителя Киша. Если угодно, конкурент Мардука. Навуходоносор II при строительстве нового Вавилона возвел для Нинурты храм, который, правда, был ощутимо меньше, чем храм городского бога Мардука. И это имеет свое обоснование на шести более старых табличках, – он довольно улыбнулся.

– И что там с шестью старыми табличками? – Тиццани нетерпеливо уставился на Лавалье.

– Ну, эти шесть табличек не относятся к Навуходоносору II. Они происходят из того времени, из которого до сих пор не было никаких записей. Это фантастика! Самые древние из найденных до сих пор глиняных табличек возникли гораздо позднее. Послушайте!

«Так говорит Нинурта, сын Энлиля, божественный посланник и бог Киша: ты, человек, творение богов, передай вождям: слушайте, что говорит Нинурта, господин, от имени всех богов: перед Великим потопом вы насмехались над богами. Вы были дурны. Созданные для того, чтобы служить богам, вы отвратились от них. Боги произнесли свой приговор. Великий потоп должен был вас истребить. Но Энки смилостивился, предупредил Зиусудру и спас вас.

Вы хотели исправиться. Так говорили пастыри стад; но вместо того чтобы заботиться о стаде и чтить богов, вы и после потопа думали только о самих себе. Теперь вы должны поплатиться за это!

Вместо благодарности вы остались такими же плохими. Вы пили молоко овец, из их шерсти вы делали себе одежду и забивали лучших животных. Но о хорошем пастбище вы не позаботились. Если какое животное ослабевало, вы не помогали ему; если какое заболевало, вы его не лечили. О раненых и отбившихся от стада вы не беспокоились; заблудших вы не искали. Поскольку у моих овец были плохие пастыри, овцы разбредались и становились жертвами хищников. И воля богов ушла в забвение.

Посему слушайте, что говорит вам Нинурта от имени богов.

Я не стану больше смотреть на это. Я привлеку вас к ответу. Больше вы не можете быть моими пастырями. Я отстраняю вас; впредь вам не суждено использовать мой народ и пренебрегать волей богов. Я поставлю над моими стадами нового пастыря. Он выведет их на пастбища, будет заботиться о них и уважать волю богов.

Повсюду я искал того, кто встанет грудью. И я его нашел. Я, Нинурта, стану вашим богом, а пастырь, который последует моей воле, станет вашим царем. Я, господин, добьюсь этого.

И он избрал меня, пастыря из западных пустынь, сына человеческого, рожденного Иштар, исполнить то, что не исполнили правители.

Господин сказал мне: возьми палку и начертай на ней: правитель Киша и его народ. Потом возьми вторую палку и начертай на ней: правитель Мари и его народ. Потом возьми третью палку и начертай на ней: правитель Аккада и его народ. Потом возьми четвертую палку и начертай на ней: правитель Исина и его народ. Потом возьми эти четыре палки в руку как единый посох.

Пастырь Киша, объедини стада, чтобы возникло могучее царство, и помни: не чтить и порочить вашего бога, приносить жертвы не тем богам, убивать, красть, нарушать брак и лживо клясться – все это грехи, от которых народ должен отречься. Пастырь, укажи правителям и стадам, чтобы они чтили и славили своего бога».

– На этом текст обрывается, – устало пролепетал Лавалье.

Тиццани покачал головой. Его лицо окаменело:

– На шумерской глиняной табличке!

– Основной текст Декалога на старейших из когда‑ либо найденных шумерских глиняных табличек. Библия разоблачена как плагиат! – Лавалье закашлялся, поскольку он перенапряг свой голос. – Библия из Алеппо, Codex Vaticanus, Vulgata – все это сокровища христианского мира и иудаизма. Но вот это – ценность всего человечества. Какому музею следует передать эти таблички?

Издатель вскочил:

– Монсеньор Тиццани, теперь вы понимаете, что я имею в виду?

Посланник папы стоял у стола, прикрыв глаза, и пальцы его правой руки поглаживали одну из костей.

– Текст не полон, – вдруг сказал Тиццани.

– Что вы имеете в виду? – Лавалье растерянно переводил взгляд с одного на другого.

– Шесть табличек от Навуходоносора и шесть более старых – от этого царя из Киша. Всего двенадцать. – Тиццани смолк, потом пробормотал с по‑ прежнему закрытыми глазами: – …принес в дар в его честь семь табличек и кости пастыря. Так гласит одна из строк, которые вы зачитывали. Она все еще отчетливо звучит у меня в ушах. Здесь недостает одной из самых древних табличек! Где она, и что на ней написано?

– Минуточку, – Лавалье лихорадочно просматривал текст на своих листках.

Тиццани открыл глаза и устремил взгляд на кости:

– И чьи это кости?

⇐ Предыдущая 14 15 16 17 181920 21 22 23 Следующая ⇒