Комментарии 7 страница

В открытке для Дилли я написал, что хотел бы подарить ей то, что она сама выберет, но додумался до этого лишь через несколько часов блужданий по магазину игрушек в поисках вдохновения. В открытку я вложил свою маленькую фотографию, чтобы новый безбородый и стильный имидж отца в костюме не стал для детей потрясением. И чтобы быть уверенным, что они действительно знают, как этот самый отец выглядит. В глубине души я всё ещё сомневался, что они со мной вообще знакомы.

Когда я вернулся с почты, Линда уже возилась на кухне, помешивая что‑ то в кастрюле. Она оглянулась, взвизгнула и вдруг бросилась на меня, размахивая деревянной ложкой. Капли густого картофельного супа брызнули во все стороны.

– Линда, это же я!

– Воган, чёрт тебя подери… тебя не узнать.

– Ты заляпала мой новый костюм!

– Прости, но ты совсем на себя не похож. Где борода? Да ты красавчик! Нет, ты, конечно, всегда был хорош собой…

Она стянула с меня пиджак и занялась его чисткой, когда в кухне появился Гэри:

– Всё в порядке?

– Ну и как? – выжидательно обернулась к мужу Линда.

– Э‑ э… новое платье?

– Не я – как тебе Воган?

– А что такое?

– Он сбрил бороду!!!

– А, так вот в чём дело. А я подумал, он просто голову помыл.

– А костюм?

– О, точно! Ну всё‑ таки понедельник – важный день, первый раз на работу…

Да, я действительно решил вернуться на свое прежнеё рабочеё место: инстинкт подсказывал, что, если торчать целыми днями в квартире Линды и Гэри, душевного здоровья не прибавится.

– Ты мне ничего не сказал, Гэри, – неожиданно встревожилась Линда. – Почему ты мне не сказал? Ты никогда мне ничего не говоришь!

– Слушай, но это же совершенно не логично. Если бы я никогда тебе ничего не рассказывал, ты бы не знала, как меня зовут, да вообще ничего обо мне не…

Взвыли сирены, и толпы народа ринулись в убежища. Приближалась страшная семейная буря. Человек, который совсем недавно учил меня теории семейной жизни, собирался продемонстрировать её на практике. И если я и впредь останусь гостем семейной пары, то рано или поздно они попытаются пробудить во мне воспоминания о грядущем разводе, устраивая скандалы в моём присутствии.

Немного есть вещей на свете столь же неловких, как присутствовать при выяснении отношений между мужем и женой. Единственный разумный вариант поведения – залечь на полу в безопасном месте, притворившись глухим и немым, но мысленно живо реагируя на каждый поворот дискуссии: «О‑ о, этого я не стал бы говорить! » или «О нет, но и так отвечать не стоило, будет только хуже! »

В каждой семье существует свой «геологический разлом», проходящий недалеко от поверхности, и даже легкий шум или слабые сотрясения могут объясняться этой трещиной, лежащей в основе конфликта. Разлом может именоваться «ты женился на мне только потому, что я забеременела» или «тебя никогда нет рядом в трудные моменты», но всё же большую часть времени эти могучие скрытые силы безмятежно дремлют. И вдруг, без особого повода, посуда начинает мелко вибрировать, семейное фото падает со стены, и, прежде чем вы успеете осознать, что происходит, подземные тектонические плиты приходят в движение и скандал достигает 8, 2 балла по шкале Рихтера.

Не надо быть профессором психологии, чтобы понять, что главная линия напряжения в браке Линды и Гэри проходит по вопросу рождения Дитя/ребёнка. Истории известны мужчины, ожидавшие рождения наследника с меньшим энтузиазмом, чем Гэри. Сразу приходит в голову царь Ирод, например. Но хотя все их семейные споры крутились, по большому счёту, именно вокруг этой темы, практически никогда они не ссорились в открытую – словно сейсмическое напряжение нарастало постепенно.

– Ты настолько, чёрт возьми, занят собой, что вообще со мной не разговариваешь. Ты даже не заметил, что Воган сбрил бороду. И прекрати вертеть в руках свой идиотский айфон!

– Я не верчу его в руках, я просто включил диктофон.

– ТЫ ЗАПИСЫВАЕШЬ НАШИ ССОРЫ?!!

– Именно так, а то ты вечно потом перевираешь мои слова или приписываешь то, чего я не говорил.

– Только не начинай! Ты же, мать твою, вечно твердишь, что…

– Никогда! И если бы ты прослушала ещё раз эти файлы, ты бы знала, что я только один раз сказал…

– Так ты что, всегда записываешь наши скандалы?

– Да, и сто лет назад сообщил тебе об этом!

– Неправда!

– Правда! Уймись – всё записи сохранились, можешь послушать сама.

Выяснилось, что Гэри хранит записи всех семейных ссор, причем в хронологическом порядке. Со временем он собирается снабдить свой архив перекрестными ссылками и предметным указателем. Иногда конфликт только зарождается, он включает диктофон, но тут Линда произносит что‑ то примирительное, и ему, с некоторым разочарованием, приходится удалять файл.

Это единственный пример отношений в браке, который я мог наблюдать непосредственно, и с недоумением осознал, что данный вариант оказался гораздо успешнее, чем мой собственный. Что же за древний могучий разлом уничтожил наш с Мэдди союз, что могло так непоправимо разрушить наш очаг?

Ночью я слышал, как Гэри и Линда занимаются любовью, и, грешным делом, подумал, а не записывает ли Гэри на айфон и эти звуки. В сексе супруги были столь же страстны, как и в ссорах; только что они кричали от злости, а через мгновение – уже в экстазе. Похоже, у Гэри с Линдой типичный маниакально‑ депрессивный брак.

* * *

Для осуществления плана по обретению контроля над собственной жизнью я решил перебраться из дома Гэри и Линды в какое‑ нибудь более спокойное место. Может, в Басру? Кроме того, я не хотел злоупотреблять гостеприимством. Ещё раньше днём Линда пылесосила в моей комнате и вдруг влетела в гостиную, испуганно вытаращив глаза:

– Почему под детской кроваткой спрятаны огромные электрические ножницы?

– Ах, это… ну, это очень легко объясняется…

– Целый километр острой как бритва стали! А если Дитя случайно наткнется на них?

– Ребёнок, – буркнул Гэри, не поднимая головы.

Сценарий Линды показался мне маловероятным.

– Кажется, до рождения малыша ещё довольно много времени…

– Что, если Дитя включит эту штуку и начнет с ней играть?

– Ребёнок.

Поскольку до появления нового члена семьи оставались жалкие шесть месяцев, я понимал, что пора дать родителям возможность спокойно поорать друг на друга.

Прошло несколько недель с того момента, как дебютант Воган был представлен обществу, а я уже обретал уверенность в себе. Вначале я чувствовал себя даже хуже незваного гостя на студенческой вечеринке – скорее обкуренным байкером, который на мотоцикле врывается на великосветский раут. Впрочем, я быстро овладел навыком оценивать степень общности с людьми по выражению лица. Незнакомы были абсолютно все, но в глазах отражался совершенно разный уровень ожиданий. Те, с кем мы общались долгие годы, словно умоляли о признании, в то время как равнодушный взгляд случайного знакомого ничего не требовал в ответ.

– Привет, Воган, отлично выглядишь. Рада, что ты вернулся, – улыбнулась секретарша школы, и я тут же сумел вычислить, насколько близко мы с ней знакомы. Судя по бейджику, Джейн Маршалл, во‑ первых, действительно работала здесь, а во‑ вторых, школе не помешала бы более качественная цифровая фотокамера.

Я, разумеется, выяснил, как зовут директора, но не знал, как следует к нему обращаться – «Питер» или всё‑ таки «мистер Скотт». Он лично взял на себя труд приветствовать меня и побеседовать о «реинтеграции в школьное сообщество». Мы прохаживались по коридору, что дало возможность познакомиться с персоналом и «заново освоиться» в здании. Окружающие вели себя настолько естественно и раскованно, что с ними, вероятно, провели серьезную беседу о непринужденном поведении. В учительской администратор поспешил убрать табличку висевшую над компьютером, – «Не обязательно быть психом, чтобы работать здесь, но это помогает ». В се улыбались, сердечно здоровались, а потом якобы возвращались к работе. Фоном звучали кастаньеты компьютерных клавиатур – локальная сеть чудом не рухнула под грузом сплетен и предположений, не выдумал ли я, случаем, всю эту историю.

Мне полностью оплатили больничный, и сегодня мы должны были обсудить, какой работой я реально мог заняться.

– Я перечитал учебный план и горю желанием приступить как можно скорее, – заявил я.

– Не торопитесь, – несколько удивлённо проговорил Питер, или мистер Скотт. – Вы можете готовиться сколько нужно.

– Нет, правда. Меня, вероятно, замещают другие педагоги, но я чувствую ответственность перед своими учениками, которые, наверное, меня ждут не дождутся.

– Боже правый! Вы действительно всё позабыли, да?

Тут из‑ за угла высунулись двое мальчишек с криком:

– Ой, Ёршик‑ Воган! Где твой ёршик унитазный?!

И с хихиканьем ускакали.

– Ёршик‑ Воган?

– Убеждён, очень немногие называют вас так. Вы известны множеством других полезных дел, помимо мытья школьных туалетов.

– Всё в порядке, Ёршик? Рада тебя видеть, – бросила пожилая учительница, проходя мимо.

– А с чего это я чистил туалеты?

– Чтобы подать учащимся пример «соблюдения стандартов чистоты». Вообще‑ то вы человек со странностями. Сам я, конечно, не стал бы размахивать на собрании ершиком для унитаза, но, полагаю, вам удалось привлечь их внимание.

– Эй, Ёршик‑ Воган вернулся! – донесся издалека детский голос.

– М‑ да, что ж, полагаю, это пройдет…

– Возможно. Хотя продолжается уже пару лет. Откровенно говоря, Воган, вы тогда несколько утратили почву под ногами. Знаю, у вас были проблемы в семье, но и работу свою вы больше не любили. Дети ведь всё понимают.

Вероятно, мне пока рановато было встречаться с учениками лицом к лицу. Я объяснил Питеру, или мистеру Скотту, что мне предстоит ещё лечение у невролога, и мы сошлись на том, что можно начать с административной работы в школьном офисе. Документально это оформят чуть позже, когда вернётся с больничного инспектор по безопасности труда. Но всё равно – я вновь работал! У меня было рабочее место. На обратном пути я заглянул в туалет. «Просто омерзительно! – подумал я. – Почему никто не возьмется навести здесь порядок? »

* * *

Меня по‑ прежнему радовали атрибуты полноценной жизни, хотя я и напоминал себе: «Перестань, это же не главное». Но всё же у меня была работа, семья; я медленно нащупывал путь к цели. Сегодня и вправду был первый день остатка моей жизни. Да, у меня по‑ прежнему не было прошлого, но, как и всё в современном мире, его легко отыскать в Интернете. Последние сорок восемь часов я не позволял себе заглянуть в онлайн‑ мемуары, но сегодня вечером, открыв свою страницу, увидел, что картина радикально изменилась. Второе письмо с просьбой написать обо мне хоть что‑ нибудь подействовало, и моя биография расширилась. Хотя не все подошли к делу абсолютно нейтрально, с академической строгостью и точностью, на которые я надеялся.

Джек Джозеф Нил Воган, широко известный как просто «Воган». Родился 6 мая 1971 года. Его отец, Кит Воган, служил старшим офицером в Королевских ВВС, а мать работала секретаршей. Поскольку отца часто посылали в командировки, Воган провел детство в разных частях света. Он учился в Университете Бангор, где в итоге получил 2, 2 по истории, в отличие от своего приятеля Гэри Барнетта, у которого было 2, 1 (и отмечены успехи в написании диссертации). Дружки играли в футбол, хотя Воган вскоре пересел на скамейку запасных, а Гэри в течение двух сезонов был самым результативным игроком и занял второе место по итогам сезона.

На первом курсе в Бангоре он познакомился со своей будущей женой, Мадлен. (ОБ ЭТОМ ПОДРОБНЕЕ, ПОЖАЛУЙСТА. ) Мэдди просто класс, она настоящая MILF[7]. Отвалите все! Это моя сексуальная фантазия, а не ваша, извращенцы, хотя ей лет 35 или около того.

У Вогана и Мэдди двое детей, мальчик и девочка. В 2001 году мистер Воган начал преподавать историю в Школе Вильяма Блейка в Уэндсворте, которая позже стала «Академией Уэндл». В прошлом году его направили в научную командировку, хотя у другого учителя, претендовавшего на то же место, были гораздо лучшие результаты. Его прозвали «Ёршик‑ Воган», потому что он любит чистить унитазы. Он Генеральный Сортирмейстер, Ёрш и кус Максимус. Говнотёр! Говнотёр! Говнотёр! Их‑ ха!!!

Воган выступал с докладом на конференции в Кеттеринге, и это было ужасно скучно. Просто тоска, тоска, тоска. Бубнил и бубнил тупые, никому не интересные факты, да ещё устроил компьютерную презентацию с теми же тупыми нудными цифрами, а в конце раздал листочки всё с той же нудятиной.

Ершик‑ Воган нормальный мужик, потому что он не сдал нас полиции, когда мы покатались на ламе в городском зоопарке.

Мистер Воган живет недалеко от мистера Кеннета Оукса, одного из ведущих иллюзионистов Британии, члена Ордена Иллюзионистов, популярнейшего участника корпоративных мероприятий и семейных вечеринок. «Величайший мастер искусства иллюзии», – пишет о нём «Стейдж». Каждый вторник Воган играет в мини‑ футбол с изяществом и ловкостью пьяного страуса.

Воган живет в Южном Лондоне. День рождения у него 6 мая.

Привет, Воган, сто лет не виделись, приятель! Прости, что оставляю здесь сообщение, но Гэри сказал, ты хочешь, чтобы каждый написал что‑ нибудь про тебя, про твою жизнь и прочую хрень, – пытался убедить, что ты рехнулся или вроде того, но, думаю, это один из его приколов! Короче, сообщи, куда тебе писать, и я попробую что‑ нибудь придумать! Твоё здоровье, дружище! Карл: )

В тот вечер я ложился спать с мыслью, что прошлое остаётся в прошлом и я не в силах его изменить. Разве только удалить пассаж о том, как невыносимо скучен я был в Кеттеринге. И ещё слишком много упоминаний о том, как скверно я играю в футбол, – всё они тоже ни к чему. Да и вообще вся эта информация не стоит упоминания. Ядовитый сарказм и насмешки должны продемонстрировать симпатию и уверенность в том, что я оценю шутку? И почему, интересно, они называют Мэдди MILF, что бы это ни значило?

Позже я отыскал в Интернете значение этой аббревиатуры. Похоже, придётся кое с кем объясниться.

Глава 12

Начало 1990‑ х, мы с Мадлен женаты меньше года. Мэдди поехала с подружкой в Брюссель. Консьерж в отеле передал ей срочное письмо. Мэдди распечатала конверт, из которого выпала открытка с лепреконом, всё также приветственно поднимающим кружку «Гиннесса». Я представил, как она расхохоталась и, может, даже объяснила изумлённой подружке, в чём дело. Но мне она не сказала ни слова.

А несколько месяцев спустя я получил загадочную посылку. Долго распутывал непомерно длинную ленту только для того, чтобы обнаружить внутри ещё одну коробку, поменьше. Она была заполнена мягким упаковочным материалом, защищавшим роскошный подарочный футляр. Сам подарок оказался тщательно завёрнут. И лишь размотав дюжину слоёв обёрточной бумаги, я добрался, наконец, до маленького тиснёного конверта, и хотя уже понимал, что кто‑ то весьма изысканно подшутил надо мной, всё же не догадывался, что получу обратно всё ту же нелепую открытку, которую когда‑ то должен был отправить тётушке Бренде.

С тех пор сакральный символ много лет переходил из рук в руки, причём ни один из нас никогда не упоминал вслух об игре. Это превратилось в неписаное правило. Адресат не должен звонить и радостно восклицать: «Ой, опять ты за своё! » Я просто улыбался изобретательности своей партнёрши, убирал открытку подальше, выжидал некоторое время, а потом выдумывал ещё более неожиданный и хитроумный способ передать лепрекона на попечение Мэдди. Получение открытки означало, что отныне адресат обязан нести ответственность за доставку этой чертовой штуки тётушке Бренде, хотя старушка скончалась давным‑ давно, а по адресу, написанному на конверте, сейчас проживала семья из Бангладеш, – ответственности это не снимало, но её можно было передать другому человеку, когда тот не ожидает подвоха.

Однажды Мэдди включила свой новый компьютер, а на экране появилось фото лепрекона с предложением заглянуть в лоток принтера. В другой раз я заказал пиццу из своей любимой пиццерии, но внутри коробки оказалась открытка для тетушки Бренды, которую доставили по просьбе Мадлен. Мэдди развесила наверху чудесные чёрно‑ белые фотографии детей, а вернувшись домой, заметила, что в каждой рамке красуется портрет ухмыляющегося лепрекона, а сам оригинал – в отдельной рамочке, украшенный гирляндой разноцветных лампочек.

Весь комплекс воспоминаний возник мгновенно, как только в свой первый рабочий день я устроился за компьютером. Будто мозг отыскал наконец‑ то нужное расширение для файла. Я хотел было тут же рассказать всем вокруг о своих достижениях, но коллеги и так чувствовали себя неловко от того, что один из учителей неожиданно оказался в их мирном кабинете, и не стоило привлекать внимание ещё и к моему загадочному недомоганию.

Можно было позвонить Мэдди и порадовать её воспоминаниями о нашей интимной шутке, но, пожалуй, её это вообще доконает. В онлайн‑ мемуары этот факт тоже не следует добавлять. И как бы ни хотелось лелеять подобные мелочи, но пришлось напомнить себе: всё осталось в прошлом, иначе не удастся справиться с нынешней реальностью.

Первый рабочий день вдохновлял: я был полезен обществу, у меня появилась серьёзная причина просыпаться по утрам. Должность временного помощника администратора в общеобразовательной школе предоставляла гораздо больше возможностей, чем прочий жизненный опыт, известный мне прежде, – больничная койка и просмотр повторов «все звёзды в «Мистере и Миссис». Ныне я возвращался в школу, чтобы заняться своим собственным образованием, изучить учебный план, в котором я по‑ прежнему числился, и разобраться, в каком именно учебном заведении я работал.

Мне открыт доступ к подробной информации о тысяче учеников. Можно кликнуть на любое имя и узнать их результаты государственного теста, предметы, которые они выбрали для специализации, питаются ли они бесплатно в школьной столовой и является ли для них английский дополнительным предметом. Но доступ к данным Джейми и Дилли был закрыт, невозможно было получить сведения о жизни моих собственных детей. Сегодня моя задача состояла в том, чтобы ввести в базу данные о результатах тестирования 540 школьников. Но я всё время мысленно возвращался к тем двум, с которыми должен был встретиться сегодня вечером.

Мы договорились, что я зайду к шести и поведу сына и дочь на рождественскую ярмарку, – вроде так должен вести себя приличный «воскресный папа» после развода. Потом мы встретимся с Мэдди в пиццерии, а к концу вечера я, глядишь, вновь почувствую себя нормальным отцом. Детям рассказали о моём неврологическом недомогании, хотя, думаю, они пока не понимали степень моей амнезии. Впрочем, Мэдди была настолько любезна, что сообщила мне, как они соскучились, и предложила сначала зайти на чашку чая, поболтать немножко, а потом уже отправляться на ярмарку.

– Присмотрись к ним повнимательнее, перед тем как идти гулять, – напутствовал Гэри. – А то тебя примут за полного идиота, если там, где родителям возвращают потерявшихся детей, брякнешь, что понятия не имеешь, как они выглядят.

* * *

Я пришёл на двадцать минут раньше. Бродил туда‑ сюда по замёрзшему тротуару, пока из двери не высунулась Мадлен:

– Ты собираешься нажать на звонок или как?

– Прости… я пришел немного раньше и не хотел бы… э‑ э, ну, доставлять неудобства.

– Всё нормально – они сто раз видели этот эпизод в «Друзьях»[8].

Привычным движением я потянулся к задвижке, отодвинул и толкнул калитку.

– Ой, я просто открыл калитку!

– Ну да…

– Но я даже не задумался! Это подсознательная память!

Это место было частью меня. Мадлен, в забавном красном платьице в горошек, ждала на пороге.

– Дети! – позвала она. – Папа пришёл!

Радостные вопли и грохот шагов вниз по лестнице. А потом они бросились ко мне, едва не сбив с ног, обнимая с обеих сторон, стискивая изо всех сил.

«Папочка! » – кричала маленькая Дилли, а я не знал, как правильно себя вести, и в итоге просто ободряюще похлопал по спинкам. От них пахло стиральным порошком и шампунем – свеженькие новые детки. Пёс носился кругами, беспрерывно лая. Сердце моё помнило то, что забыла голова: я словно обрел пару конечностей, ампутации которых отчего‑ то прежде не замечал. Предстояло заново научиться обращаться с ними, потребуются месяцы, чтобы полюбить их по‑ настоящему, но всё равно это чудо – мы с Мэдди вместе произвели на свет эти прекрасные человеческие существа, две самостоятельные личности; именно чудо рождения новой жизни потрясло меня до глубины души.

Я решил подчиниться их воле и вести себя максимально естественно. Спрашивал, как дела, выслушивал курьёзные школьные случаи и краем глаза замечал, как Мэдди наблюдает за нами и даже улыбается, когда я пытаюсь подшучивать над детишками. Я страшно боялся этой встречи, а всё получилось невероятно легко и просто. Они тарахтели наперебой – Дилли трещала с нечеловеческой скоростью, перескакивая с одной темы на другую прямо в середине фразы, а я пока не понял, что лучше и не пытаться успеть за ней.

– Ой‑ господи‑ смеху‑ было‑ мисс‑ Керринс‑ ска‑ зала‑ Надиму‑ на‑ биологии‑ чтоб‑ он‑ не‑ приносил‑ свою‑ крысу‑ потому‑ что‑ она‑ вечно‑ убегает‑ и‑ пу‑ гает‑ ужа‑ Джордана‑ ой‑ какой‑ у‑ тебя‑ костюм‑ чудесный‑ он‑ что‑ новый‑ а‑ он‑ все‑ равно‑ взял‑ и‑ су‑ нул‑ крысу‑ ей‑ в‑ сумочку‑ которая‑ на‑ столе‑ лежала‑ а‑ у‑ нас‑ на‑ ланч‑ сегодня‑ давали‑ карри‑ ммм‑ вкус‑ нятина‑ и‑ представляешь‑ она‑ как‑ начала‑ там‑ в‑ сумочке‑ прыгать‑ а‑ ещё‑ у‑ меня‑ по‑ математике‑ отлично‑ между‑ прочим‑ ну‑ и‑ его‑ выгнали‑ а‑ он‑ оставил‑ крысу‑ Джордану‑ а‑ тот‑ возьми‑ и‑ поло‑ жи‑ её‑ себе‑ на‑ голову‑ а‑ она‑ дико‑ крыс‑ боится‑ и‑ как‑ завизжит‑ и‑ бегом‑ из‑ класса‑ вот‑ умора‑ мы‑ поставим‑ «Друзей»‑ записываться‑ перед‑ уходом?

Наверное, поэтому её брат так молчалив – некуда было слово вставить. Хотя главную мысль он, похоже, научился различать.

– А кстати, с чего это ты в костюме, пап?

– И зачем бороду сбрил? У тебя что, кризис среднего возраста? – добавила Мэдди.

– Да так, подумал, стоит попытаться – новый старт, свежий подход, всё такое. Что, перестарался?

– Да нет, – заметила Мэдди. – Прекрасно выглядишь.

Я хотел поблагодарить её, но не нашёл подходящих слов.

– Ой, пап, да ты покраснел. А чего это ты покраснел, а?

Мы сидели за кухонным столом, я пил сладкий чай. Картинку идеального семейства дополняла собака, с жадной тоской наблюдавшая, как мы рассеянно поедаем печенье. Пёс безнадежно понурился, а в голове его явно блуждали виноватые мысли: «О, как я слаб и ничтожен, но не в силах побороть темные стремления души к этим сладко благоухающим хрустяшкам. О да, слюни у меня текут рекой, я отвратителен, простите, я сам презираю собственные страсти…»

– Вуди, фу, прекрати попрошайничать, – скомандовал Джейми.

– Бедняжка Вуди. Не смей кричать на него, – заступилась Дилли.

Я выдал заготовленный вопрос про то, что они хотели бы получить к Рождеству. Дилли почти полчаса оглашала свой бесконечный список, включавший все марки косметики и безделушек из «Аксессуаров», и продолжала бы дальше, не прерви я её:

– А ты, Джейми?

– Не знаю, – пожал он плечами. – Может, деньги?

– В прошлом году мы подарили деньги на козу для африканских крестьян, – напомнила Мэдди. – Думали, что на этот раз дело ограничится игровой приставкой.

– Отличная мысль, – согласился я. – Или, может, айпэд?

– Ой, а мне можно айпэд? – заволновалась Дилли. – И козу!

– Нет, козу нельзя, – отрезал я. – А то потащишь её в школу и напугаешь мисс Керринс…

– Что? – хором удивились Джейми и Мэдди.

– Я что, единственный, кто слушал истории Дилли?

– Да, – невозмутимо подтвердили оба.

Дети приплясывали от нетерпения в коридоре, но всё равно категорически отказывались надевать шерстяные шапки и перчатки, утверждая, что на улице не так уж и холодно. Я ловко выиграл дискуссию, предложив таскать их амуницию, если после нескольких минут на улице она всё же им не понадобится, хотя, скорее всего, они ещё будут просить что‑ нибудь потеплее.

– Уверена, что не хочешь пойти?

– Абсолютно, – улыбнулась Мэдди. – У вас и без меня будет слишком много дел.

– Мы и вместе с тобой нашли бы чем заняться.

Мэдди предупреждающе подняла бровь, напоминая, что я едва не перешёл границу дозволенного.

– Увидимся в пиццерии в половине седьмого. – И дверь захлопнулась.

* * *

В зеркалах «Комнаты смеха» отражалась моя перекошенная физиономия, ласково улыбавшаяся детям, которые хохотали и махали руками нашим кривым отражениям. Джейми отходил подальше и приближался, изменяя длину шеи, а Дилли вытягивала руки и верещала от восторга, когда те оказывались размером с её тело.

– А вдруг мы и на самом деле так выглядим, – коварно предположил я. – Может, врут как раз зеркала у нас дома.

– Вот и нет, потому что тогда получается, что и глаза нас обманывают, – возразил Джейми, чьё интеллектуальное наблюдение несколько компрометировал размер лба, превышающий длину ног.

– Это зависит от того, как мозг преобразует полученную информацию. Может, мы просто видим всё таким, каким хотим видеть.

Дилли задумалась на секунду, потом, поймав в зеркале мой взгляд, осторожно спросила:

– Пап, а ты и вправду совсем забыл нас с Джейми?

– Ох… это всё по‑ прежнему здесь! – Я театральным жестом стукнул себя по лбу, вызвав весёлую улыбку у дочери. – Но я не могу отыскать, куда всё это засунул. Я не помню очень многого про вас, но я никогда не забывал о своих к вам чувствах. (Надо же, сумел выговорить такое вслух, но, похоже, это было очень важно. ) Я никогда не забывал… как сильно вас люблю.

– Аааа… – её явно растрогали мои слова, в то время как Джейми за моей спиной старательно изображал рвотные позывы.

Единственными посетителями кроме нас была невероятно жирная пара, явившаяся, видимо, посмотреть на свои искажённые до нормального состояния отражения. Они молча, с каменными лицами переходили от зеркала к зеркалу, никак не реагируя на увиденное. Джейми с Дилли, наоборот, носились туда‑ сюда, прыгали и восторженно хохотали. Я остановился посмотреть на свое отражение, но никак не мог отвести глаз от вновь обретенных сына и дочери. Они были такие живые, такие настоящие, полные ожидания и радостных предвкушений, такие открытые миру. И я подумал, что прошлое не столь уж и важно – имеет значение лишь то, что происходит здесь и сейчас.

– Пап, а у тебя выросла вторая голова!

– Ох, не выношу, когда это случается, – ужасно неловко.

– Ого‑ го! Только гляньте, что с моим телом! – орал Джейми.

– То же самое говорю я себе каждое утро, глядя в зеркало.

– Что ты, пап, – утешила Дилли, – ты в отличной форме. Ну, для человека твоего возраста.

Но сегодня я чувствовал себя лет на десять моложе. Детская энергия и оптимизм на редкость заразительны, и, даже ничего не помня о собственных ребятишках, я переживал сложную смесь удовольствия, волнения, ответственности и восторга: я понял, каково это – быть родителем. И лёгкую печаль – потому что некому позвонить и радостно прокричать в трубку: «Мам! Пап! Мальчик! Сто сорок фунтов и три унции! Мы назвали его Джейми, у него голубые глаза, копна волос, и он очень хорошо ест. В основном сахарную вату. Да, и знаете что – Мэдди ещё и девочку родила! Ага, Дилли! Чуть поменьше брата, но тоже ходит и говорит. Очень много говорит».

– Пап, а теперь пойдем на карусели?

– Ну конечно!

Дети замялись, а потом объяснили, что мне‑ то на карусели нельзя, потому что меня обязательно вырвет.

– Правда? Ерунда, это было со старым папой. Я же пытался вам растолковать про мозг и всякие предубеждения. Может, меня тошнило на карусели, потому что мозг убедил тело, что так должно быть. Но теперь старые убеждения стерлись и я смогу получать удовольствие вместе со всеми.

Через пять минут я, пошатываясь, зашел за трансформаторную будку, где меня и вывернуло.

– Ты в порядке, пап?

– Платок дать?

Ещё один позыв – и я с трудом уселся на лавочку, зажмурившись и опустив голову на руки: мелькающие разноцветные огоньки усиливали морскую болезнь.

– Принести тебе водички?

– Нет, спасибо, всё нормально, – простонал я. – Через минутку приду в норму.

* * *

Мэдди уже ждала нас в «Пицца Экспресс». Увидев детей, она расхохоталась. Они старательно готовились к обеду, проверяя, сколько сахарной ваты удастся сохранить на лице и волосах, и мамина реакция, видимо, означала одобрение. Хотя Мэдди вполне могла разозлиться на меня – женщина, безапелляционно настаивавшая на разводе, могла бы расценить это как свидетельство моей полной некомпетентности и безответственности. За обедом Мэдди расспрашивала об отце, интересовалась моим возвращением к работе, даже посмеялась, когда я рассказал, как Гэри записывает ссоры с Линдой на айфон.

⇐ Предыдущая 3 4 5 6 789 10 11 12 Следующая ⇒