Комментарии 6 страница

– Ничего подобного, ты всегда заказываешь капучино.

Она знала меня настолько хорошо, что практически лишила шансов удивить её.

– Впрочем, неважно. Послушай, я встречалась с адвокатом и думаю, хорошо, что финальное слушание дела отложили.

– Чудесно! – Я изо всех сил постарался не скривиться, попробовав свой крепчайший кофе.

– Да, он сказал, что если бы заседание состоялось, а потом выяснили, что ты был не совсем здоров, то развод могли признать недействительным. Гораздо лучше разводиться, если уверен, что результат невозможно обжаловать.

– А… – вздохнул я. – В этом смысле.

Неподалеку от нас уличный актёр то ли жонглировал, то ли балансировал на уницикле, то ли совмещал оба действия, а его самоуверенные комментарии периодически прерывались аплодисментами.

– Понимаешь, я рассказала ему о твоей амнезии, и он сказал, что ты должен предоставить медицинское заключение, что вполне вменяем и способен отвечать за свои поступки. Не хочешь записать?

– Нет, спасибо, я запомню.

– Поэтому тебе как можно скорее следует обратиться к психиатру или неврологу, или кто там выдаёт такие справки, чтобы мы могли закончить с разводом.

Крошечная надежда на то, что она, быть может, пытается наладить со мной отношения, была раздавлена в лепёшку. Нам оставалось только сидеть здесь на террасе, а здоровенные обогреватели, расставленные между столов, тщетно пытались вернуть лето в этот мир, где температура стремительно падала.

– Ты уже был у психиатра?

– Я не сумасшедший. Почему все решили, что мне нужен психиатр?

– Ну, например, ты предложил нам начать сначала. Это полный бред, не находишь?

Очередной взрыв аплодисментов с другого конца площади. Если бы она только захотела узнать меня поближе, она бы увидела, какой я искренний и внимательный. Она бы забыла все гадости, что нашептывал ей адвокат, и убедилась, что я именно тот мужчина, который ей нужен.

– Как дети? – Я действительно хотел знать о них, но вместе с тем и напомнить ей, что нас многое связывает.

– Нормально. Я пыталась намекнуть, что с тобой кое‑ что случилось, но Дилли ужасно расстроилась. Так что здесь нам придётся действовать очень бережно…

В глубине души я боялся быть представленным собственным детям. Сомневался, что сумею произвести правильное первое впечатление на людей, знавших меня всю свою жизнь. Они ведь всё прочтут в моих глазах – и отстранённость, и отчуждённость, и безразличие.

– Ладно, делай так, как считаешь нужным. Но скажи им, что я ужасно хочу познакомиться с ними.

– Нет уж, этого я говорить не стану.

– Я имел в виду – повидаться. Вновь.

Я надорвал пакетик с сахаром и равномерно распределил его содержимоё между кофейной чашкой и поверхностью стола.

– По‑ прежнему пьешь с сахаром?

– Сколько себя помню…

– И не куришь? Подумать только – все эти годы я умоляла тебя бросить, а ты утверждал, что это невозможно. И вдруг – запросто!

– Ага, так оно и бывает, просто немножко силы воли. И обратимая амнезия. Может, я всё‑ таки возьму тебе черничный маффин или ещё что‑ нибудь?

– Когда это я ела черничные маффины?

– Не знаю. У меня сейчас не хватит ёмкости мозга вспомнить про маффины.

– Прости, я забыла.

– Э, нет, это моя коронная фраза.

– Слушай, а что ты вообще помнишь? Если тебе удалось вспомнить каникулы, когда ты проигнорировал штормовое предупреждение, и как нас высадили из поезда… выходит, память начала возвращаться?

Я вспомнил, как она кричит на меня из‑ за пожарной сигнализации.

– Ну, не то чтобы…

– Что ж, может, оно и к лучшему.

– Я не помню, из‑ за чего мы расстались, – но кажется, что это ужасно глупо. И тогда в суде я говорил совершенно серьёзно. О том, что нам нужен ещё один шанс…

– Прекрати, Воган. Мы достаточно долго пытались спасти наш брак. Всё кончилось давным‑ давно. – Она отставила чашку, и вдруг поведение её изменилось, словно она решила перестать сдерживаться и вести себя по‑ взрослому. – Господи, как вспомню, сколько мне пришлось вытерпеть!

– Эй, дело не только во мне, ты сама знаешь! – У меня не было аргументов для возражений, но не хотелось отвечать за то, о чём даже не помнил. – Для того чтобы семья распалась, нужны как минимум двое.

– Да, вот и доктор Криппен так сказал…

– Кстати, я помню ещё кое‑ что, – торжествующе заявил я. – Помню, что ты приходила в ярость из‑ за всякой ерунды. Прямо в мегеру превратилась только потому, что я забыл сменить батарейку в пожарной сигнализации…

– Ерунды?

– В широком смысле. Не понимаю, почему столько шума из‑ за этого.

Она посмотрела на меня как на полного идиота:

– Потому что случился пожар.

Я подумал было, что это шутка. Слишком много времени провел в обществе Гэри.

– Что?

– Потому что случился пожар. Поэтому я и пришла в ярость. Мы уже спали, а на кухне начался пожар, и сигнализация не сработала, потому что ты вытащил батарейку.

Да, следует полностью владеть информацией, а уж потом бросаться в спор.

– Чёрт, звучит жутко. Я… совсем не помню этого… – пробормотал я.

– Но тем не менее помнишь, что я пришла в ярость?

– Смутно… Мы выскочили на улицу?

– Разумеется, поскольку наш дом полыхал огнём. Всё семейство торчало в саду в одних пижамах, пока пожарные выбрасывали наружу тлеющую мебель.

Я попытался представить эту сцену, но тщетно.

– Чтоб я пропал… А кто поднял тревогу?

– Я разбудила детей, когда ты растолкал меня и спросил, не чувствую ли я запах дыма.

– Ну, по крайней мере, тревогу поднял я.

– Разбудил меня и говоришь: «Чувствуешь, дымом тянет? » Я тут же подскочила и бросилась к детям.

– Но ведь это я почувствовал запах? Это ведь как‑ то компенсирует конфуз с батарейкой?

– Нисколько! Мы все могли погибнуть! Пришлось полностью переоборудовать кухню! И всего этого можно было избежать…

– А вдруг я почувствовал запах раньше, чем сработала бы сигнализация и…

– Отлично – ты настоящий герой! Давайте теперь перепишем историю. Вот я дура – всё перепутала.

Я не мог отделаться от чувства, что именно сейчас происходит наша первая размолвка, но счёл за лучшее об этом не упоминать.

– Роза для мадама? – предложил лоточник с сильным восточноевропейским акцентом. Аромат цветов терялся в клубах табачного дыма от сигареты, свисавшей из уголка его рта.

– Нет, спасибо.

– Эй, мадама, он что, вас не люблять? Не хотеть закупить романтийный цветок?

– Нет, благодарю.

Торговец удалился, но его вмешательство в беседу, похоже, немного разрядило атмосферу.

– Невозможно просто забыть обо всём и начать сначала, Воган.

– Но именно это и произошло! Ладно, пускай пока забыл только я, но и ты сможешь. Просто ты забыла, как хорошо нам было вместе. И тогда в суде я говорил именно то, что хотел.

– Ты уцепился за романтическую идею «Воган и его счастливая жена», потому что изо всех сил стремишься возродить свое прошлое, и это понятно. Но прошлое вовсе не таково, каким ты его вообразил. Невозможно оставить только счастливые моменты. Ведь мы не только резвились в упавшей палатке, уж поверь.

– Я думаю не о прошлом, а о будущем. Когда я впервые увидел тебя и наш дом, который мы вместе создавали… Если бы ты могла взглянуть на всё свежим взглядом, как я, ты бы ни за что не захотела с этим расстаться.

– Да, но твой взгляд не видит тебя в этой картине. Это как разглядывать симпатичные домишки вдоль шоссе, проносясь мимо на автомобиле. «Как бы я хотел здесь поселиться».

Издалека донеслись аплодисменты, словно комплимент её оригинальному сравнению.

– Но послушай, люди меняются, – взмолился я. – И я определённо изменился. И очень сожалею, что причинял тебе боль, когда у нас начались размолвки. Не понимаю, почему я так вёл себя. Единственное утешение – ситуация была настолько травмирующей, что мой мозг полностью стёр информацию об этом. И теперь единственное, что я помню, – восторг, который испытал при нашей первой встрече.

– Погоди, пока вернутся остальные воспоминания. Ты не любишь меня, Воган. Это твоё сознание так шутит с тобой.

Цветочник, не добившись успеха, направился к следующему кафе.

– Простите! – окликнул я его.

– Воган, нет!

– Сколько стоят ваши розы?

– Четыре фунта по штуке, – подскочил он. – Прекрасный розы для прекрасный мадама.

– Воган, не смей покупать мне розу.

Но желтые от никотина пальцы уже вытаскивали из корзинки упакованное в целлофан свидетельство любви.

– Нет, нет, – остановил я. – Пятьдесят фунтов за всю корзину.

– Все?

– Воган, ты напрасно тратишь деньги.

– Шестьдесят фунтов!

– Пятьдесят, и ваш рабочий день окончен.

Мужик невозмутимо кивнул и торопливо обменял банкноты в моей руке на охапку чахлых красных роз.

– Он вам очень сильно полюблять.

– Мы вообще‑ то разводимся, – буркнула Мадлен.

– Ваш жена – он такой веселый! – рассмеялся торговец.

Ни я, ни Мэдди его не поддержали. Мой театральный жест разозлил её ещё больше, и она торопливо просматривала листок со списком неотложных практических дел. Наша дальнейшая жизнь предполагала некоторое взаимодействие, но оставаться моим другом она не желала.

Я предпринял последнюю отчаянную попытку:

– А может, моя амнезия – лучшее, что могло с нами произойти!

– Ради всего святого, Воган, меня всегда бесила твоя способность забывать обо всём, что я говорила. Все, что касалось твоей жизни, ты прекрасно помнил, но то, чем занималась я, было настолько неважно, что не стоило утруждать память. И вдруг ты забыл вообще всё и полагаешь, что стал от этого более привлекательным? Я сказала бы, что это вполне логичный итог двадцатилетних отношений. Сначала ты забывал купить молоко по дороге домой; потом забывал, что у меня скоро выставка и поэтому я просила тебя прийти пораньше, чтобы я могла посидеть за компьютером; потом забывал о нашей годовщине и о том, что на прошлое Рождество дарил мне точно такой же подарок, пока в конце концов не позабыл обо мне окончательно – как меня зовут, как я выгляжу… вообще забыл о моём существовании. Не понимаю, причём тут врачи и прочие неврологи, если ты вычеркнул меня из памяти много лет назад. Это не заболевание. Это твоя сущность. Всё кончено, Воган! Мы разводимся. Конец истории. Нашей истории.

Она встала и ушла, оставив на столе передо мной пятьдесят красных роз. А я сидел и таращился на свой остывший эспрессо, пока не загудел обогреватель за спиной. Смеркалось, я почувствовал, что дрожу от холода. Как наивно – я‑ то верил, что можно задержать уходящее лето.

По другой стороне улицы брела старушка с палочкой. Остановилась, понуро опустив голову. Она казалась совсем измученной и подавленной. Убеждённый, что любой из нас в силах творить добро, я подхватил свой букет и направился к ней.

– Простите, вы позволите подарить вам пятьдесят алых роз? – со всем доступным мне обаянием обратился я.

Старушка недоверчиво вскинула голову:

– Извращенец!

Глава 10

– Воган, у меня для тебя плохие новости, дружище. – Гэри сидел за кухонным столом и пытался хлебным ножом подцепить последнюю маринованную луковку в банке.

Моей амнезии исполнился уже месяц.

– Что случилось?

– Тебе, наверное, лучше присесть.

– Что‑ то с Мэдди? Или с детьми? Не томи.

– Нет – это с твоим отцом. У него ещё один инфаркт.

Я остолбенел.

– Мой отец?! Я и не подозревал, что у меня, чёрт побери, есть отец. Он жив? Почему ты не сказал, что мой отец жив?

– Ну, я… это… просто подумал, что ты в курсе. Ты же ни о чем не спрашивал… – Гэри беспомощно поднял руки.

– Но ты говорил о моих родителях в прошедшем времени. Сказал, что они были прекрасной парой.

– Ну да, я же с ними был знаком раньше… Тогда, выходит, это хорошая новость, если ты думал, что он умер. А он жив. Пока. Хотя на твоём месте я бы не откладывал встречу надолго… Инфаркт, это же серьёзно, да? – И тут же, словно желая утешить: – Хочешь луковку?

Вопросы, которые следовало задать давным‑ давно, обрушивались на Гэри быстрее, чем он успевал на них отвечать.

– Сколько ему лет? Он в сознании? А когда случился прошлый инфаркт? – И самый сложный: – Как я к нему обращаюсь?

– В каком смысле?

– Я называю его «папа», или «папочка», или «отец», или зову по имени?

– Понятия не имею. Наверное, «папа». В смысле, если бы это звучало как‑ то необычно, я бы запомнил.

Ещё Гэри добавил, что звонила Мадлен – сообщила, что ведет детей в больницу, чтобы те повидались с дедушкой. Его перевели из реанимации, и к нему ненадолго пускают.

– Мадлен сама звонила?

– Линде, на мобильный. Сказала, что тебе, наверное, следует знать.

– А ещё что‑ нибудь сказала? Мне ей перезвонить?

– Нет.

– Нет – в смысле не сказала?

– Нет – в смысле сказала, чтобы не перезванивал. Она оставила телефон больницы. Смешно…

– Что именно?

– Да номер оканчивается на единицы. Один, один, один. Странно, да?

Я рухнул на стул, а Гэри, до которого наконец дошло, что новость для меня убийственна, попытался выразить сочувствие в своей обычной идиотской манере:

– Тебе, наверное, нелегко, чувак.

– Да уж…

– Сначала вообще о нём не помнил, а потом выясняется, что старикан почти при смерти.

– Да уж… нехорошо.

– Вот именно. Нехорошо. Так оно и есть. Вкус какой‑ то странный. Маринованный лук может испортиться?

– Ты не знаешь, во сколько точно Мадлен собиралась в больницу?

– He‑ а. Но ты можешь туда позвонить. Или это потому что уксус какой‑ то специальный, бальзамический или вроде того.

– Наверное, мне всё же следует ей позвонить. Выяснить, когда она туда идет, что нужно… и вообще.

– Можно и позвонить. Только она просила этого не делать. Хм, похоже, меня поташнивает.

Я не готов был прямо сейчас встретиться с детьми. Но в случае с отцом обстоятельства не оставляли выбора, знакомиться нужно было немедленно. Чтобы не умереть от горя, если он всё же скончается.

* * *

У входа в больницу я подумал, что надо купить что‑ то в подарок. Может, открытку или цветы? Или что‑ то, демонстрирующее уверенность, что он скоро поправится, журнал, например, или даже книжку? Не очень толстую, конечно; «Война и мир» или четвёртый том Гарри Поттера – это, пожалуй, чересчур. Но я абсолютно не представлял, что может быть интересно моему отцу. Слово «папа» ассоциировалось только с набором ролевых моделей, переживших мою амнезию. Капитан фон Трапп и король Лир смешались с Гомером Симпсоном, Дартом Вейдером и забавным палаткой из рекламного ролика семидесятых.

Я поднялся на четвертый этаж и направился прямиком к палате отца. Откровенно здоровый вид крепкого темноволосого мужчины, лежавшего на кровати, приятно удивил. Так это и есть мой отец. Папа. Я присел рядом и преданно взял его пухлую руку.

– Привет, пап, это я. Пришёл, как только узнал.

Мужчина внимательно посмотрел на меня.

– Кто ты, мать твою, такой, трахнутый ублюдок? – рявкнул он с выраженным восточным акцентом.

Тут я разглядел арабское имя на пластиковой бирочке и пулей вылетел из палаты.

Присел в коридоре отдышаться. Итак, я держал за руку постороннего пожилого мужчину, – в такой ситуации трудно сохранить спокойствие. Впрочем, может, он и не посторонний, а Гэри просто забыл сообщить, что мой отец сирийский шпион, сделавший карьеру в Королевских ВВС, несмотря на малопонятный акцент и склонность к грамматически некорректной нецензурной брани.

Наконец‑ то я стоял перед палатой, фамилия обитателя которой совпадала с моей. Я решительно взял себя в руки и шагнул через порог. На больничной койке, в окружении урчащих аппаратов, обмотанный проводами и трубками, лежал тощий, кожа да кости, старик – бесцветная кожа обтягивала скулы, губ почти не видно. Контраста ярче не придумаешь: плазменные мониторы и дорогущие технологии космической эры – и тело в центре, словно мумия бронзового века, чудом сохранившаяся в торфяных отложениях.

– Привет…

– Это ты, сынок? – прохрипел он сквозь кислородную маску.

– Да. Это я.

– Как это мило с твоей стороны. Пришел меня навестить. – Голос слабый, голову не повернул, обращаясь ко мне.

– Да ничего особенного. Это самое малое, что я могу сделать. Может, тебе что‑ нибудь нужно?

– Нет, присядь. Со мной всё нормально. (Хотя по виду этого было не сказать. )

Врачи уверяли, что отец в сознании, в здравом уме и твёрдой памяти, но я всё равно надеялся, что пациент будет спать или не сможет говорить из‑ за кислородной маски на лице, а я, как преданный сын, посижу немножко рядом и отправлюсь восвояси.

– Как ты себя чувствуешь?

– Прекрасно, лежать здесь – сплошное удовольствие.

– У тебя что‑ нибудь болит?

– Немножко. Ничего особенного.

– Может, всё‑ таки тебе что‑ нибудь принести?

– Двойной виски. Безо льда.

Я улыбнулся беззаботности этого старика и понял, что уже люблю своего папу. Он умудрился сохранить чувство юмора даже на пороге смерти. Вообще‑ то выглядел он так, словно уже преодолел этот порог и, миновав прихожую, направляется прямиком в гостиную смерти. В палате пахло дезинфекторами, которые не могли заглушить запах угасающего тела.

– Мэдди с детьми. Заходила…

– Да, знаю.

– Чудесные ребятишки. Такие милые.

– Точно. – И по глупости добавил: – И прекрасно справляются со всем этим.

Старик помолчал, но потом всё же уточнил:

– Справляются с чем?

– Ну, ты же понимаешь…

– Что случилось?

И тут до меня дошло, что дед ничего не знает о нашем разводе. Естественно: отец – старый человек, с больным сердцем, с чего бы мы стали подвергать его дополнительному стрессу и рассказывать, что брак его единственного сына распался? И по той же самой причине ему, конечно же, не сообщали, что я пропал и теперь страдаю амнезией.

– Ну, они прекрасно справляются, оба… с тем, что у их любимого дедушки инфаркт.

В этот момент я, каким бы диким это ни показалось, обрадовался тревожному звонку на одном из мониторов, что избавило от необходимости продолжать разговор. Я испуганно подпрыгнул, не понимая, что делать. Прямо над кроватью мигала красная лампочка. Это что, он, тот самый миг? Вот сейчас мой отец умрет, спустя пару минут, как я с ним впервые встретился? Но тут вошла медсестра, равнодушно щёлкнула каким‑ то тумблером и молча направилась обратно к двери.

– Всё в порядке?

– Да, просто аппарат барахлит. Ничего страшного.

– Спасибо! – проговорил дед вслед сестре. – Они тут просто восхитительные.

– Смотрю, ты не падаешь духом?

– Точно. Не жалуюсь.

– Ну, знаешь, ты только что пережил второй инфаркт, имеешь право и пожаловаться немножко.

– Да нет, я абсолютно счастлив. Сестрички очень добрые. Абсолютно восхитительные.

Поистине «абсолютно восхитительно», что мой отец не сказал ни одного дурного слова о своём нынешнем положении. Не знаю, чего я ждал – усталости, страха, раздражительности, страданий, но эта жертва болезни сердца проявляла невероятную сердечность.

На тумбочке рядом с кроватью я заметил открытку, подписанную «Дилли».

– Красивая открытка.

– Благослови Господь девочку. Такая заботливая.

Я прислушался к его прерывистому дыханию. Попытался представить, как этот человек держит меня за ручку, переводя через дорогу; или как мне, малышу, доверяют переключать скорости в автомобиле; или как мы вместе гоняем футбольный мяч в каком‑ то воображаемом саду. Но реальных воспоминаний так и не родилось.

– Помнишь, как мы играли в футбол, когда я был маленьким? – осторожно спросил я.

– Разве такое забудешь? Ты вечно был… – он помедлил, словно старый мозг с трудом подбирал правильные слова, – таким бестолковым.

Я хихикнул.

– Но я же был совсем ребенком.

– Ничего подобного. Даже когда стал старше. Никуда не годился! – На измученном лице появилась тень улыбки.

Так, всё ясно, отец путается в воспоминаниях, надо менять тему.

– Футбол, пожалуй, никогда не был моим сильным местом. Гэри вспоминает, как я пел в ансамбле.

– О да! Ну и голос!

– Э‑ э… спасибо.

– Как будто кота за хвост тянут.

– Что?

– Жуткий.

– Ха! Просто старшему поколению вся рок‑ музыка кажется странной.

– Публика аплодировала…

– Ну вот видишь…

– …вяло. Ровно пока ты пел…

Похоже, мы всегда подтрунивали друг над другом, но я как‑ то не ожидал подобной грубости от малознакомых людей.

Но, успокоившись, я понял, как замечательно, что отец сохранил способность подшучивать надо мной даже на больничной койке. Это демонстрировало нашу близость. Наверняка таким образом папа выражал свою любовь и привязанность.

– Но это всё ерунда, – объявил древний мистик, видевший нечто, непостижимое для его ученика. – Потому что главное в своей жизни ты выбрал правильно. – Сейчас голос звучал совершенно серьёзно.

– Что именно – работу?

– Нет. Свою жену. – С невероятным усилием он повернул лицо ко мне. – Ты женился на правильной девушке. – Он дышал всё тяжелее, мне приходилось прислушиваться, чтобы разобрать слова, звучавшие из‑ под маски. – Вы двое. Идеальная пара. – И прикрыл глаза, наверное представив, как я сегодня вечером встречусь с Мадлен, и радуясь этому образу.

Думаю, физическое состояние моего отца придавало дополнительной ценности его словам. Любое утверждение, прозвучавшее со смертного одра, кажется значительным. Можно испустить дух со словами: «Всегда снимай пальто в помещении, иначе не сможешь согреться», и слушатели будут благоговейно кивать мудрости этого откровения. Но мой отец потратил свои последние выдохи, чтобы сказать, что мы с Мадлен идеальная пара, – впервые хоть кто‑ то сказал что‑ то доброе о нашем браке.

– Да, одна такая на миллион, – согласился я.

– Прямо как… – хриплый вдох, – твоя мама.

И внезапно время вышло. Всего десять минут, но бак с горючим опустел.

– Я немного устал, сынок. Сил нет говорить.

– Ладно. – И всё‑ таки сумел выговорить: – Хорошо, папа.

Папа затих, мгновенно провалившись в глубокий сон. Я сидел рядом и просто смотрел на него, пытаясь найти своё место в этой реальности. Мимо двери в палату провезли каталку, но никто не вошёл. Я думал, что при виде беспомощного отца расплачусь, но сейчас, напротив, чувствовал себя в приподнятом настроении. Наши с ним ощущения в отношении Мадлен совпадали. «Идеальная пара», так он и сказал. И будь моё сердце подключено к ЭКГ, сейчас график показал бы полный покой.

Пришла медсестра и сказала, что теперь отец проспит несколько часов.

– Он на редкость оптимистичен, не находите?

– Да, он из тех людей, – улыбнулась сестра, – рядом с которыми сразу хочется жить.

– Это мой папа.

– Да, я знаю.

* * *

Жаль, что Гэри с Линдой не было дома, когда я вернулся. Ужасно хотелось рассказать им об отце, что сказал он про Мэдди, что медсестра сказала про него самого. Наверное, стоило позвонить Мэдди и поговорить с ней о папе.

Что может быть естественнее, чем поговорить о наших с ней посещениях больницы? Номер телефона я уже выучил наизусть, но остановился, так и не набрав последнюю цифру Потом положил трубку и вышел в холл. Я улёгся на ковёр и некоторое время рассматривал мигающий огонек пожарной сигнализации, словно сообщавший, что на его батарейку никто не покушался. Затем, практически не раздумывая, подскочил, решительно набрал номер и едва не упал в обморок от неожиданности – ответили почти мгновенно.

– Алло? – Детский голосок, добрый и немного удивленный. – Алло, кто это говорит? Мам, там молчат, но, кажется, кто‑ то есть…

– Алло‑ оо? – Трубку взяла Мэдди. – Алло? Перезвоните, пожалуйста, здесь ничего не слышно… Спасибо, до свидания.

Я успел услышать, как Дилли воскликнула «Мам! », перед тем как связь прервалась. Вот так я впервые услышал голос своей дочери.

Я звонил с мобильного, заблокировав определение моего номера. Сейчас они, наверное, гадают, кто бы это мог быть. Разглядывая телефон в своей руке, я обратил внимание на значок камеры в меню. А перебирая разные функции, с восторгом отыскал «фотографии», о которых мне тоже ничего не сказали. Один щелчок – и передо мной целая галерея фотографий Джейми с собакой, Мэдди с собакой, меня самого с собакой. И ещё сотня фото только собаки. Я заподозрил было, что это Дилли баловалась с камерой. Но там нашлись и её изображения – она явно позировала, и всегда с ослепительной улыбкой. Я ещё раз медленно просмотрел весь альбом, рассматривая маленьких людей, которых породили мы с Мэдди. А потом едва не разрядил аккумулятор, глядя на Мэдди, пытаясь разгадать её чувства на каждом фото, воображая, при каких обстоятельствах они сделаны, что при этом говорилось. И никакие рациональные мотивы не могли объяснить моё невероятное влечение к ней. К жене, которую, по словам Гэри, мне никогда не вернуть. К женщине, которую мой отец считал для меня идеальной парой.

Спустя час я стоял перед зеркалом в ванной, прижав бритву к горлу. Ещё один последний взгляд – и я продолжил. Седоватые клочья бороды падали в раковину, затем жесткая поросль прежнего Вогана была извлечена из фаянсовой посудины и отправлена в помойку. Неровная щетина покрыта пеной с истинно мужским ароматом и удалена бритвой новейшей модели, с количеством лезвий, превышавшим необходимое. Сантиметр за сантиметром моё лицо проступало наружу, впервые с конца 1980‑ х, когда я прочёл, что миссис Тэтчер не одобряет бороды.

Рождение лица не обошлось без крови и боли. В бритье я был новичок и слишком сильно прижимал лезвие к коже, но при этом пропускал участки под нижней губой и в других неудобных местах. Но вот сполоснул лицо – и из зеркала на меня посмотрел совершенно другой человек. Я убеждал себя, что стал красавцем с твердым подбородком, вылитый Джеймс Бонд или Супермен, – эффект несколько портили пятнышки засохшей крови и клочки салфетки, прилепленные к самым израненным местам. Чисто выбритый субъект был одет всё в те же мятые потрепанные лохмотья, которые я отыскал в шкафу у Гэри с Линдой. Настало время переходить к части второй моего плана.

Гэри утверждал, что моя амнезия – это своеобразная разновидность кризиса среднего возраста, каковое определение я с негодованием отверг, так как был убежден, что моя жизнь только начинается. «Не пойму, с чего столько шуму про сорок лет, – ворчал Гэри. – Почему тебе просто не повесить серьгу в ухо, не купить красный спортивный автомобиль и не покончить с этим? » Я вспомнил его слова, входя в секцию мужской одежды и громко объявляя продавцу, что мне нужна пара новых костюмов.

– К вашим услугам, сэр.

– Что‑ нибудь стильное, понимаете, элегантно и со вкусом… – И тут же в зеркале заметил клочок туалетной бумаги с капелькой крови, случайно оставшийся на моём лице.

Дизайнеры, оказывается, тратили деньги даже на то, чего никто не увидит, – подкладку с замысловатым узором и маленькие внутренние кармашки. В новом наряде я показался себе на пару дюймов выше ростом, строгим и сдержанным. И продавец снизошел до комплимента: «Очень симпатичный костюм». Галантерейщик сначала встретил меня несколько пренебрежительно, и отношение не улучшилось, когда выяснилось, что я не помню пин‑ код собственной кредитки. В ответ на отчаянное сообщение, отправленное Мэдди, я получил пин‑ код, девичью фамилию мамы и пароль. Вооружённый знаниями, необходимыми для выживания в современном мире, я купил три дизайнерских костюма, три рубашки и две пары обуви. Один из костюмов я сразу же надел, а старую одежду упаковали и вручили мне пакеты, хотя я и не собирался впредь облачаться в нее.

Через месяц после амнезии на свет появилась модель Воган 2. 0. Да, были небольшие проблемы с операционной системой, да и память скромного объёма, но выглядела эта модель почище и поаккуратнее; интерфейс гораздо более приятен для глаз; не источает дым и вовремя заменяет все батарейки. Я надеялся, что найдётся система, в которой кто‑ нибудь вроде Мэдди посчитает эту модель желанной и крайне необходимой.

– Прошу вас, сэр! – Продавец протянул мне пакеты с покупками. – Особый случай?

– Вроде того. Я только что познакомился со своей женой.

– Мои поздравления, сэр! И когда свадьба?

– Ох, не спеши, парень, – вздохнул я, заталкивая чек в пакет. – Сначала нужно с ней развестись…

Глава 11

«Это первый день остатка твоей жизни» – гласила надпись на открытке, с которой на вас смотрел симпатичный тюлень. Фраза вселяла надежду даже в меня, в моей‑ то безнадёжной ситуации. Внутри открытки я обнаружил продолжение: несколько дальше стоит канадский охотник на тюленей с багром в руках, и надпись: «Ага, и последний день остатка твоей жизни».

Я бродил между полками с дорогущими открытками, совершенно растерявшись от бесконечного, но бессмысленного выбора. Может, Дилли нравятся милые зверушки? Или фотографии стильных девчонок‑ подростков? Она точно уже выросла из диснеевских принцесс? Как же я боялся ошибиться. Это ведь очень важно. «Прости, я забыл про твой день рождения…» Раскрыв, читаю внутри: «У меня был ужасно растрёпанный день». Ещё раз смотрю на открытку – мохнатый нечёсаный пёс. Ещё раз читаю: «У меня был ужасно растрёпанный день». Видимо, в результате амнезии утрачен участок памяти, где хранилось понимание этой шутки. Нашлись ещё открытки с надписью «Прости, я забыл про твой день рождения», но ни одна из них не продолжалась словами «Потому что у меня чертовски редкое неврологическое заболевание, известное как обратимая амнезия».

⇐ Предыдущая 2 3 4 5 678 9 10 11 Следующая ⇒