Комментарии 5 страница

Очевидное решение всех проблем отчего‑ то не было предложено никем из присутствующих в зале суда, поэтому я счёл себя обязанным указать на него.

– Простите, ваша честь, возможно ли… изменить мнение?

– Прошу прощения?

– Могу я изменить свою точку зрения? Или уже слишком поздно?

– Вы желаете перейти к другим вопросам относительно имущественных соглашений?

– Нет‑ нет, я насчёт развода вообще, – услышал я свой голос. – В смысле, глянув на это дело свежим взглядом, я подумал, а не попробовать ли нам ещё раз начать всё заново?

– Воган, прекрати! – воскликнула Мэдди. – Это не шутки!

– Воган, что вы делаете? – взмолился мой адвокат.

– Если я истец, не могу ли я отозвать свой иск?

Вопрос казался мне вполне разумным. Я ведь вообще не видел никаких заявлений, не говоря уже о том, чтобы просить кого‑ либо их подписать. Но терпение судьи окончательно иссякло, он явно не находил слов. Даже муха за стеклом затихла. В глубине души я надеялся, что сейчас судья объявит: «Это, конечно, необычный случай, но с учётом обстоятельств суд рекомендует Вогану и Мадлен отправиться на Карибы и провести там второй медовый месяц, качаясь в гамаке на пляже при свете полной луны, и пускай миссис Воган опять влюбится в своего мужа».

Но вместо этого он отчитал моего адвоката за то, что тот не выяснил перед процессом, действительно ли его клиент намерен разводиться, и назвал наш случай «катастрофой». А потом заявил, что не видит иной альтернативы, кроме отсрочки рассмотрения дела. Мы должны явиться в суд позже, когда – особенно подчеркнул судья – выясним для себя, чего именно хотим. Взрыв ликования в моей душе продлился ровно секунду, пока я не увидел, как Мадлен в слезах бросилась к выходу. На меня она даже не взглянула. Её адвокат семенил следом, пытаясь убедить клиентку, как замечательно всё в конечном счете вышло.

Мой же мистер Коттингтон выглядел абсолютно контуженным. Он молча собрал свои бумаги, сунул в кейс и удалился, сопровождаемый помощниками и стажёрами. Судья уже вышел, и я остался в полной тишине, пытаясь осознать, что сейчас совершил.

– Знаете, я работаю здесь двадцать лет и никогда не видела ничего подобного, – сказала секретарша.

– Я просто подумал, что мы должны быть окончательно уверены в своём решении. – Я изобразил отважную улыбку. – Ну, понимаете, перед тем как разрубить узел.

– Правильно. – Секретарша расставляла стулья. – Но обычно к тому моменту, когда люди попадают сюда, они уже достаточно уверены.

Я чувствовал себя несколько глупо и неловко. С одной стороны, хотел броситься за Мэдди, но опасался столкнуться с тёмной стороной её натуры, о которой только что вспомнил. Поэтому просто сидел, глядя прямо перед собой и прикидывая, куда же мне теперь идти.

Секретарша уже собрала свои вещи.

– Это было последнее дело, и, боюсь, я не могу оставить вас здесь.

– Конечно, конечно, – спохватился я. – Вот только… вы не будете возражать, если я открою окно? Там муха застряла, и она ужасно мучается.

– Вообще‑ то для этого есть специальные служащие… впрочем, да, разумеется. Открывается сбоку.

– Ага, вижу.

Я взобрался на табуретку, приоткрыл раму и приготовился любоваться, как вылетит на свободу благодарное насекомое. Но муха шлепнулась на пол и, громко жужжа, принялась елозить на спине в попытке перевернуться.

– Ух ты, ну и здоровая же! – Секретарша подошла ближе, а муха всё продолжала борьбу, неистово жужжала и вертелась в поисках выхода из последней кризисной ситуации, но тут тяжёлая жирная ножища опустилась прямо на нее. – Вот так! – удовлетворённо улыбнулась секретарша. – Удачи в решении семейных проблем, или увидимся здесь же через пару месяцев…

Глава 8

Мы с Мэдди едем в поезде. Дело происходит до эпохи мобильных телефонов, поскольку никто вокруг не орёт: «Я в поезде! » Мы не так давно окончили университет, и отношение к долгому путешествию как к возможности спокойно почитать нам пока неведомо. Сейчас мы рассматриваем поезд не как транспортное средство, а скорее как паб на колесах. Я отыскал нам места напротив друг друга в курящем купе, что лишь усугубило общее впечатление бара.

Как только мы устроились, я сходил за выпивкой; примерно через час в буфет отправилась Мэдди, за закуской, о которой я позабыл. Но она отсутствовала гораздо дольше, и я уже начал выглядывать в проход, тревожась, не случилось ли чего. И вдруг прозвучал голос из репродуктора:

– Вниманию пассажиров… (Тогда мы были просто «пассажиры», это потом нас повысили до «клиентов», чтобы могли активнее возмущаться, когда не получаем того, за что заплатили. Я ещё успел подумать: «Женщина в службе охраны – не часто такое услышишь». ) Британские Железные Дороги приносят свои извинения за то, что человек, работающий в вагоне‑ ресторане, оказался идиотом‑ сексистом. Британские Железные Дороги признают, что ни одна из пассажирок женского пола не желает, чтобы мужчина средних лет, с обручальным кольцом на руке и бейджем с именем «Джефф», расспрашивал, есть ли у неё дружок, и просил номер её телефона. – Мэдди сохраняла идеально спокойные официальные интонации. Люди вокруг начали переглядываться, улыбаться, а моё сердце стучало чаще, чем колеса поезда. – А заодно они были бы признательны, если бы Джефф попытался смотреть в глаза женщине, подавая бутерброды, а не пялился на её грудь. Следующая остановка Дидкот‑ Парквей, где Джеффу стоило бы сойти с поезда и лечь на рельсы. Благодарю за внимание.

Раздался шквал аплодисментов – хлопали всё женщины, находившиеся в вагоне. Кто‑ то даже восторженно свистнул. Только одна старушка выслушала этот текст с сосредоточенным вниманием, словно действительно прозвучало официальное объявление.

Я еле дождался Мэдди. И был невероятно горд: она такая смелая и весёлая, она сумела заставить совершенно незнакомых людей смеяться и общаться друг с другом. Они всё ещё радостно галдели, когда Мэдди наконец появилась в дверях, с абсолютно непроницаемым лицом, будто ничего не произошло. «А вот и наш диктор! » – громко выкрикнул я, демонстративно освобождая столик, чтобы звезда могла поставить пиво и те самые отныне знаменитые бутерброды. Возможно, не стоило привлекать внимание всего вагона. Но мы не слишком переживали, когда в Дидкот‑ Парквей нас вышвырнули из поезда. В смысле, даже в такой дыре нам было чем заняться во вторник вечером.

Воспоминание это спровоцировало во мне всплеск любви и гордости. И появление Мэдди в вагоне показалось одним из самых ярких моментов в мировой истории. С какой безмятежностью она уселась на свое место и принялась жевать бутерброд – это же величайший комедийный шедевр!

А ещё мне стало жутковато от того, что фрагменты нашего общего прошлого, возвращающиеся к жизни, столь малы. Я будто жил в крошечной клетке, метался по ней, стукаясь головой о потолок и разглядывая знакомые кирпичики в стенах и полу. Я располагал крайне подробной картой собственной жизни начиная с 22 октября и несколькими мелкими кадрами аэрофотосъемки всего остального пространства.

То давнее приключение в поезде всплыло в памяти само по себе – ровно в тот момент, когда я проснулся, без всяких логических ассоциаций или сигналов. Если не принимать во внимание, что, засыпая, я думал о Мэдди и продолжал думать о ней, едва открыв глаза. Минуло уже несколько дней после суда, и в то утро я проснулся поздно. Отчаянно хотелось, чтобы Гэри или Линда подтвердили пробудившуюся в памяти историю, но они уже ушли на приём к врачу. Думаю, Линда специально попросила о дополнительном ультразвуковом обследовании, чтобы убедить Гэри, что внутри неё действительно есть Дитя.

Я приготовил себе чаю и подумал, не выпить ли его без сахара, как любил прежний Воган. Если уж возвращаться к норме, рассудил я, следует попробовать поступать так же, как раньше. Отхлебнул, скривился и потянулся за сахарницей. Побродил в пижаме по квартире. Рассмотрел корешки книг на полках, целые ряды биографий знаменитостей, написанных другими людьми. Включил телевизор, пощёлкал пультом – сплошь мыльные оперы, где члены семьи орут друг на друга, перемежаемые рекламными роликами, в которых счастливые семейства радостно друг с другом обнимаются. Выключив телевизор, я некоторое время таращился на пустой экран. За подставкой для телевизора клубились спутанные провода, удлинители, ненужные разъёмы, электрические вилки. Хотелось навести порядок, воткнув каждую вилку на положенное ей место.

– Ну давай же, давай! – не выдержал я, шлепая себя по лбу, как будто можно было восстановить картинку, стукнув по крышке телевизора.

Я решил, что должен поговорить с Мэдди, один на один. Наверное, она всё ещё злится на меня за выкрутасы в суде, но я всё равно обязан рассказать, что со мной произошло. На тот случай, если её не окажется дома, у меня был адрес «студии», где она работает. Выяснилось, что Мадлен не занимается живописью, но всё же она художник – продает фотополотна с лондонскими достопримечательностями, что дает ей возможность заниматься более творческой работой и участвовать в выставках. И теперь я ещё больше гордился ею. Мэдди была фотографом, и, судя по всему, отличным. Здорово всё‑ таки, что женщина, с которой я развожусь, не проводит субботние дни в бесконечных съёмках чужих свадеб.

Через час я был готов выйти из дома. Напоследок ещё раз оглядел себя в зеркале. А потом пошел и опять переоделся.

* * *

– Какого чёрта ты тут делаешь? – начала Мэдди, открывая дверь.

– Привет.

– И?

– Я хотел встретиться с тобой – в смысле, поговорить. Серьёзно.

– У тебя чертовски крепкие нервы.

Мы впервые остались наедине. В своих мечтах я воображал, что она будет всё же чуть больше рада мне.

– Я подумал, что должен кое‑ что объяснить. Ты одна?

Из сада доносился собачий лай.

– Какое тебе дело до этого?

– Просто… ну, разговор непростой, и если дети дома, то…

– Разумеется, они в школе. (Долгое неловкое молчание. ) Ладно, пожалуй, тебе лучше войти, – сдалась она и направилась в дом.

А я стоял на пороге, разглядывая огромную черно‑ белую фотографию пляжа Барликоув, – вероятно, чересчур долго, потому что Мэдди высунулась из кухни и недовольно бросила:

– Ну так что, ты идёшь или как?

– Да, прости. Мне разуться?

– С чего бы это? У нас что, разве так было принято?

– Не знаю… я забыл.

– Кто бы сомневался… – пробормотала она себе под нос.

Пёс ворвался в коридор и на радостях едва не сбил меня с ног. Я отвечал на его восторги, одновременно с любопытством озираясь по сторонам. Дом был совершенно не похож на идеальное жилище, сошедшее с картинки глянцевого журнала о недвижимости. Наверное, какой‑ то совсем уж нетрадиционный дизайнер‑ консультант предложил использовать вазу для фруктов в качестве хранилища старых телефонных зарядников и мячиков для пинг‑ понга.

Мы вошли в кухню. Я не знал, с чего начать, и ужасно нервничал. Не хотелось испортить наше первое свидание. Из динамиков айпода звучала музыка, я узнал песню.

– Ой, ты любишь «Колдплэй»! Я тоже! – обрадовался я.

– Не ври, ты терпеть не можешь «Колдплэй». Вечно заставлял меня их выключать.

– Ах вот как… но сейчас уже люблю…

– Слушай, Воган, что происходит? Ты не отвечаешь на мои письма, потом заявляешься в суд и устраиваешь там шоу. – И она озадаченно нахмурилась.

– Э‑ э, видишь ли, дело в том, что пару недель назад… двадцать второго октября, если быть точным, где‑ то после полудня, думаю, я…

– Что?

– Вроде как… родился заново.

– Ты что, принял крещение? – Она смотрела с откровенным подозрением.

– Нет, что ты! Выходит, судя по твоим словам, прежде я не был христианином. Надо же, а я и не знал.

– О чём это ты?

– Я неделю провел в больнице, после обратимой амнезии.

– После чего?

– Ну, из моего сознания сами собой стёрлись всё личные воспоминания. Я забыл, кто я такой, свою семью, друзей, забыл собственное имя. И память всё ещё не вернулась. Мне рассказали, что мы с тобой женаты пятнадцать лет, а знакомы вообще двадцать. Но сейчас, стоя здесь, в кухне, я чувствую себя так, словно разговариваю с тобой впервые в жизни.

Она долго с подозрением разглядывала меня.

– Да пошёл ты!

– Это правда. Можешь позвонить в больницу…

– Чушь собачья. Не знаю, что ты затеял, но этот дом ты не получишь! – Когда она ругалась, акцент становился заметнее, – легкий скаус[6], чуть ослабленный двумя десятилетиями жизни на юге.

– Ну вот, и Гэри рассказал мне, что мы с тобой разводимся, хотя я совершенно не помню почему. Доктор сказал, что триггерным моментом для развития амнезии стал стресс, который я испытывал при разрушении брака.

– Стресс, который ты испытывал! Да тебя тут вообще никогда не было, чтобы хоть что‑ то почувствовать! Ты вечно торчал на работе допоздна или болтался где‑ то со своим Гэри, а вот я‑ то как раз и переживала этот самый стресс, причем в одиночестве, и, кстати, ни о чём не забыла!

– Какая милая кухня, такая по‑ настоящему домашняя.

– Ты что, совсем чокнутый, Воган? И зачем ты так похлопываешь пса, ты что, не знаешь, что он этого не выносит…

– Не знаю! Я вообще ничего не знаю. Большую часть минувшей недели я провел в больнице с браслетом на руке, на котором было написано: НЕИЗВЕСТНЫЙ БЕЛЫЙ МУЖЧИНА. Вот, смотри, он у меня ещё сохранился. А вот медальон на шее, видишь? На нём моё имя и контактные телефоны – на случай, если мозг опять отключится и я опять потеряюсь, не понимая, куда идти и кому звонить.

Мэдди грохнула передо мной кружку с чаем.

– А сахар есть? – робко спросил я.

– Ты пьёшь без сахара.

– Вот и Гэри так говорит. Он ещё считает, что я курю.

Она склонилась ко мне, потянула носом.

– Вот что не так – от тебя не несёт табачищем. Поверить не могу – ты сумел‑ таки бросить.

– Я не бросал. Эта зависимость, как я понимаю, стёрлась из моего мозга вместе со всем остальным.

Она стояла у кухонной раковины, сложив руки на груди, и, казалось, никак не могла взять в толк, с чего бы мне выдумывать такую экстраординарную историю. Потом взяла мобильный телефон, позвонила Линде. По мере того как та говорила, глаза Мэдди всё больше округлялись, а лицо бледнело. Как только разговор закончился, Мэдди рухнула на табуретку и уставилась на меня.

– В этом весь ты!

– В чём?

– Я мучаюсь, копаюсь в этом дерьме, а ты просто стираешь память – и готово!

– Ну прости.

– Господи, а как же дети? Как будто им мало несчастий из‑ за нашего развода, так теперь папаша вообще их не узнает!

Она едва не плакала, и мне жутко хотелось её утешить, но, если верить языку тела, мне не следовало сейчас лезть к ней с объятиями.

– Врачи считают, что у меня есть шанс поправиться, хотя, кажется, они так и не понимают, что произошло.

– Дети скоро придут из школы. Что я им скажу? Тебе нельзя здесь оставаться – они на всю жизнь перепугаются.

– Понятно. Тебе виднее, что для них лучше.

– Да, и тут ничего не изменилось. – Но, заметив мою растерянность, она смягчилась. – Извини. Просто…

– всё нормально. А куда можно выбросить чайный пакетик?

– Туда же. Ой, ну да, открой вон ту дверцу. Так непривычно…

– Ух ты, как здорово придумано – крышка поднимается, когда открываешь дверцу. В самом деле отличная кухня.

– Я в суде сначала подумала, что ты не в себе. Всё время пытался поймать мой взгляд, зачем‑ то махал руками.

– Прости, но это вполне нормально – хотеть познакомиться со своей женой, прежде чем развестись.

– Боже правый, но ты же был под присягой – ты поклялся говорить правду.

– Я и говорил правду – что не могу вспомнить.

– Так… Всё равно не понимаю. Ты что, в прямом смысле нас не помнишь? Вообще ничего?

– Ну, не совсем.

– Как это?

– Недавно пара эпизодов всё же всплыла в памяти. Я помню, как у нас палатка упала во время путешествия по Ирландии и как ты делала объявление по радио в поезде.

– Точно, нас ещё за это ссадили с поезда.

– В Дидкот‑ Парквей.

– Нет, это было в Илинг‑ Бродвей.

Я не стал спорить, хотя дело определённо происходило в Дидкот‑ Парквей.

– Но это всё. Да, ещё как‑ то ночью мне снился кто‑ то по прозвищу Бэмби.

Мэдди слегка зарделась, но промолчала.

– Эй, ты его знаешь, да? Кто этот Бэмби?

– Ты меня когда‑ то так называл. Много лет назад, когда мы ещё учились в университете.

– Бэмби?

– Ты говорил, что у меня такие же глаза. И я, дура, на это купилась.

– Но это же мужское имя, нет?

– Да, и ещё так зовут олененка. И я была на него похожа.

– Теперь ясно… Рискуя быть бестактным, всё же замечу – у тебя очень красивые глаза.

Мэдди растерянно отхлебнула чаю.

– Нет, ты точно всё забыл. У меня «красивые глаза»? С чего это, чёрт побери? Ты же сказал, что я эгоистичная корова, погубившая твою жизнь.

– Я? Прости, если я так говорил. Но я ничего подобного не помню.

– Ах, как тебе повезло.

– Вообще‑ то не слишком, – хмыкнул я, глядя в пол. – Трудно начать жизнь заново.

– Прости. Мне пока тяжело это осознать. Так ты что, не знал своего имени и всё такое?

– Всю неделю, что торчал в больнице. И всё время думал, кем же я был до амнезии. Удачно ли сложилась моя жизнь, был ли я порядочным человеком, – понимаешь, о чём я?

– Надеюсь…

– И вот оказалось, что моя семья распалась, я болтался по чужим углам и потратил все сбережения на адвокатов.

Она промолчала, но глаза наполнились слезами, и она тихонько заплакала. В этот миг мне хотелось только одного – просто обнять свою жену, прижаться губами к её губам, и это был бы самый чудесный миг. Поколебавшись мгновение, я всё же решился нежно погладить её по руке.

– Ты что делаешь?

– Э‑ э… утешаю тебя?

– Не смей!

Зато псу было позволено лизнуть ей ладонь – Вуди можно, а мне нет.

– Прости, что стал дурным вестником, – промямлил я. – Но я должен был сообщить тебе лично.

В наступившей тишине неожиданно отчетливо заурчала посудомоечная машина. Я заметил фотографии на холодильнике.

– Это наши дети? Так вот они какие…

Девочка широко и открыто улыбалась в объектив, а мальчик изо всех сил старался выглядеть независимым. И самое потрясающеё – оба оказались миниатюрными копиями своих родителей. Дилли как две капли воды похожа на мать, а Джейми – вылитый я.

– Господи, какие красавчики… – выдохнул я, а она кивнула и встала рядом со мной.

– Это во Франции. Сейчас Дилли немножко подросла. А Джейми терпеть не может фотографироваться.

Абсолютно сюрреалистичный миг. Мать гордо демонстрирует детей их отцу. Мэдди, высунув кончик языка, аккуратно поправила фотографию, а я готов был прыгать до потолка. Та пустота, которую я ощущал с 22 октября, наполнилась глубочайшим смыслом. Незатейливый жест, легкое движение её губ – и всё внутри просияло; я стал сильным, энергичным и, наконец‑ то, живым.

– Они прекрасны, – повторил я. – Прекрасны и удивительны.

* * *

На обратном пути весь мир переменился. Первые фейерверки в небе вспыхнули именно в мою честь. Мне хотелось хватать за руки прохожих и каждому рассказывать, что я только что встретил удивительную женщину. Потом постепенно шаг сменился легкой трусцой, а дальше я уже летел, не чуя под собой ног. В квартиру вошел всё‑ таки шагом, но всё ещё в приподнятом настроении. Гэри сидел в кухне, разложив на столе перед собой внутренности лэптопа.

– Гэри! Случилось невероятное! Кажется, я влюбился!

– Отличная новость, дружище! И как её зовут?

– Мэдди. Мадлен. Я познакомился со своей женой, она удивительная, знаешь?

С недовольным ворчанием Гэри отшвырнул крошечную отвертку.

– Да уж, знаю, удивительная. Воган, она твоя бывшая жена. Вы расстались, помнишь?

– Нет.

– Ты не можешь влюбиться в Мэдди, тупица, – ты с ней уже почти разведен!

– Знаю, знаю… мы это уже обсудили. У неё такой забавный курносый носик, а глаза – как две темные миндалины…

– Воган, эй, послушай, парень, это все, должно быть, из‑ за твоей болезни. – Он покосился на разбросанные по столу детали. – Твой жёсткий диск полетел, а эмоциональная память, или что‑ то в этом роде, уцелела. Ты только не делай глупостей, и скоро всё пройдет.

– Ничего не пройдет, Гэри. Это навсегда, я абсолютно уверен! Я знаю, что всю жизнь ждал кого‑ то и наконец встретил её, свою Мисс То‑ Что‑ Надо.

– Ага, если не считать того, что всю свою взрослую жизнь ты был на ней женат и в конце концов решил, что она Мисс Никуда‑ Не‑ Годится.

– Да, понимаю, мы на грани развода и всё такое. Но в любых отношениях бывают сложные периоды – вспомни Ромео и Джульетту.

– Точно, оба померли… Ты её не любишь, это просто такой момент.

– Ничего подобного. Я абсолютно убежден, что это на всю жизнь. Я даже готов сделать татуировку. Большое сердце на предплечье, с надписью МЭДДИ.

– Отличная мысль! А на лбу – ИДИОТ! Ты бредишь. Давай‑ ка подзаправься слегка, я сделаю тебе бутерброд.

Гэри усадил меня за стол, и я рассказал про историю с поездом.

– Точняк, – подтвердил он и рассмеялся. – Вечно она что‑ нибудь эдакое выкинет. Помню, один придурок заблокировал ей выезд перед пабом, хамил и отказался хоть чуть‑ чуть подвинуться.

– И что она?

– Ну, после того как с грехом пополам протиснулась‑ таки, вышла из машины и нацарапала ему ключом на капоте прощальную записку.

– Какого содержания?

«Пожалуйста, будьте вежливы».

Я расхохотался.

– Главное, не забывать в таких ситуациях слово «пожалуйста», – ухмыльнулся Гэри.

– Ну вот, сам видишь, Мэдди потрясающая!

– Послушай, Воган, – Гэри поставил передо мной тарелку, – в мире миллионы девушек. Если ты ищешь ту, с кем намерен жить долго и счастливо, последней в списке будет женщина, которая была замужем за тобой пятнадцать лет и поняла, что видеть тебя больше не может.

– Гэри, ты не знаешь Мэдди так, как знаю её я…

– Вот именно. Я знаю её гораздо лучше. Ничего не выйдет, Воган. Нужно двигаться дальше.

Я надулся, отодвинул нетронутый бутерброд и ворчливо спросил:

– И что ты намерен делать с этим компьютером?

Гэри обрадовался перемене темы.

– Да вот хочу добавить СВ.

– Чего?

– Ну, это… Случайный Выбор… такой технический термин, не бери в голову. Погоди‑ ка, у меня есть отличная идея, каким образом ты мог бы побольше узнать о своём прошлом…

Глава 9

Дорогие все,

Возможно, вам известно, что недавно я пережил тяжелую форму амнезии, в результате которой утратил все личные воспоминания. Это означает, что я не в состоянии вспомнить ни одного события, случившегося в моей жизни до 22 октября сего года. Но с вашей помощью, надеюсь, смогу реконструировать собственную историю по тем фрагментам, что помните вы.

Я был бы крайне признателен, если у вас найдется минутка заглянуть на эту страничку Википедии, созданную мной, и добавить те подробности, что известны вам, или поправить то, что покажется вам не совсем верным. Например, я уже разместил базовую информацию о своей учебе в Университете Бангор. Но если вы учились там одновременно со мной, вы могли бы добавить имена наших преподавателей или клубов, которые я посещал, или, может, самые известные и забавные анекдоты того периода. Я надеюсь, что эта страница постепенно станет полноценным информационным ресурсом о моей жизни до амнезии, а это, в свою очередь, поможет мне восстановить подлинные воспоминания о тех временах.

С искренней благодарностью,

Воган.

Это Гэри, с его страстной верой в активных интернет‑ пользователей, выступил с инициативой создания аккаунта о моей жизни. Письмо от моего имени было разослано по электронной почте, размещено в Фейсбуке и – собственно, ради чего всё и затевалось – на страницах сайта «ТвоиНовости». Я изо всех сил стремился вернуть себе собственную биографию, я хотел бы изучать собственные «тёмные века», зубрить даты и ключевые события и пытаться понять, как они связаны друг с другом.

– Половинное знание очень опасно, – назидательно процитировал Гэри.

– И кто это сказал?

– Понятия не имею. Александр какой‑ то… Ха‑ ха‑ ха!

Так и получилось, что сетевые забавы Фейсбук/В контакте/Одноклассники вышли на новый уровень. Отныне мои мемуары будут писать интернет‑ пользователи, а я даже не смогу быть редактором собственной биографии. Да что там – мне и пары встреч с авторами не положено. Прежняя рукопись утрачена и будет полностью переписана, на этот раз с точки зрения очевидцев событий. И даже не от первого лица: в собственной биографии «я» превратится в «он». Интересно, каким образом это повлияет на чувства читателей. Всё равно что историю США возьмутся переписывать Британия, Мексика, Япония, американские индейцы и Ирак.

– Любопытная идея, – заметила доктор Левингтон, когда я гордо сообщил ей, что мою биографию будут восстанавливать другие люди. Прошло уже три недели с момента моей амнезии, и это был мой первый визит в больницу. – Но вы должны продолжать записывать свои собственные воспоминания, когда они появляются. Вы ведь записываете?

– Да, держу блокнот рядом с кроватью. И в нем множество чистых листов.

– А в целом как себя чувствуете? Не направить ли вас на консультацию к психиатру или психологу, если вы считаете, что это могло бы вам помочь?

– Нет, откровенно говоря, я сыт по горло разговорами об этом. Люди и так считают меня ненормальным, не надо ещё и психиатра.

– Но в этом нет ничего позорного. Вы пережили тяжёлую травму – и это форма психического заболевания.

– Я в порядке, честно. Жизнь налаживается. Кажется, я влюбился…

– Прекрасная новость. Помнится, вы намеревались разводиться.

– Не совсем так. Это она собиралась. И всё ещё хочет развестись, но, надеюсь, вместо этого мы опять поженимся.

– Ясно. Предложение о помощи психиатра остается в силе, в любое время…

Под конец встречи доктор Левингтон пожелала взглянуть на мою онлайн‑ биографию, и я, заметно нервничая, кликнул на ссылку Не прошло ещё и суток, однако я боялся, что найдутся люди, которые захотят воспользоваться ситуацией и предъявят старые долги или вспомнят старые обиды. Но я преувеличивал опасность. Никто не написал обо мне ни слова.

Весь следующий день я то и дело открывал свою страничку, щелкал на «обновления», но вся моя биография по‑ прежнему состояла из фразы «Эта статья требует доработки. Вы можете помочь Википедии, исправив и дополнив ее». Судя по статистике, всего несколько человек открывали эту страницу, но ни один не потрудился написать хоть слово. Гэри проверил Фейсбук и между делом сообщил, что все мои знакомые нашли достаточно времени для публикации своих новых фотографий и обновлений своих статусов.

Даже Мэдди не ответила на письмо, и я забеспокоился, как она себя чувствует после сногсшибательной новости, что её муженек, оказывается, просто забыл об их браке. Но потом Мэдди позвонила Линде: она хотела встретиться со мной за чашечкой кофе, чтобы «серьёзно поговорить».

– Вот, это же почти свидание! – Я преисполнился оптимизма.

– Хм, не думаю, Воган. Кажется, она хочет поговорить о том, что вам теперь делать.

– Нет уж, я прекрасно слышал, как вы разговаривали. Просто двое взрослых людей встречаются для обсуждения очень сложной ситуации.

Через пару минут я выскочил из своей комнаты:

– Как думаешь, эта рубашка не слишком яркая? Может, лучше вот эту?

– Всё равно, Воган, обе хороши.

– А туфли подойдут? Чересчур официально?

Я перерыл свою одежду, но Мэдди уже видела меня во всем этом. А рубашки Гэри выглядели так, словно их стирали с нарушением инструкции либо не стирали вообще.

– Я успею сбегать купить что‑ нибудь из одежды?

– Воган, твои наряды ровно ничего не значат. Просто будь собой.

– Легко сказать. «Собой» – это кем именно, интересно?

* * *

Я пришел в кафе неприлично рано, устроился за столиком на террасе, чтобы видеть, как она подойдет. Я смотрел в книгу и уже в двадцатый раз перечитывал одну и ту же строчку. Мэдди выбрала кафе в Ковент‑ Гарден, площадь перед ним была запружена народом, и я то и дело вздрагивал, принимая других людей за Мадлен. Наконец она появилась, я радостно вскочил навстречу, но с её стороны – ни улыбки, ни приветственного взмаха руки. Я потянулся было чмокнуть её в щечку, но она проигнорировала мои намерения, так что пришлось сделать вид, что наклонился просто подвинуть ей стул.

– Привет! Рад тебя видеть! Прекрасно выглядишь…

– Давай приступим к делу, – довольно холодно прервала она.

Сегодня она сменила прическу и показалась мне уже не ослепительно рыжей, а скорее рыжеволосой блондинкой. Она заказала двойной эспрессо.

– О, двойной эспрессо! В точности как я! – обрадовался я, полагая, что близость вкусов всё‑ таки что‑ то означает.

⇐ Предыдущая 1 2 3 4 567 8 9 10 Следующая ⇒