Благодарности 6 страница

– Да.

– Шанталь была в Канаде с августа по декабрь прошлого года на лечении от наркозависимости.

– Да.

– Где?

– Реабилитационный центр возле Чибугаму.

Наблюдая как оторванные нити планируют на пол я вдруг почувствовала нервный толчок в груди. Я взглянула на Гальяно – он ничем не дал понять что это ему знакомо.

– Это в Квебеке?

– В сущности это лагерь в нескольких милях от Монреаля.

Однажды я была в Чибугаму на эксгумации. Этот район был очень лесистым и с самолета напоминал брокколи.

– Программа учит ребят принимать личную ответственность за свое злоупотребление наркотиками. Сопротивление ожидалось серьезное, но мы с мужем решили что здесь лучший вариант это «жестокая любовь». – Она слабо улыбнулась. – Отдаленность центра гарантирует что участники закончат весь курс терапии.

Опрос Гальяно продолжался еще несколько минут. Я слушала их и наблюдала за красными ногтями миссис Спектер. И вот, наконец, Гальяно задал нужный вопрос:

– У вас есть ко мне вопросы?

– Что вам известно о костях которые были найдены?

Гальяно не был удивлен ее осведомленностью о скелете из «Параисо». Без сомнений, связи мужа помогали им быть в курсе.

– Я как раз собирался сказать вам о нем. Но, честно говоря, мало что можно сообщить пока доктор Брэннан не закончит свои анализы.

– У вас есть что рассказать мне? – женщина перевела грустный взгляд на меня.

Я колебалась, не желая что либо говорить основываясь только на осмотре канализационного отстойника и фотографиях.

– Хоть что‑ нибудь? – в голосе послышалась мольба.

Мое материнское сердце боролось с разумом ученого. Что если моя Кэти вот так бы пропала? И это я бы вот так сидела, выдергивая нитки из обивки кресла?

– Сомневаюсь что это ваша дочь.

– Да? – тихий голос, а пальцы нервно шевелятся.

– Думаю, что найденный скелет не европеоидной расы.

Она глядела на меня изумленными зелеными глазами и было ясно что она пытается осмыслить услышанное.

– Гватемалец?

– Возможно. Но пока я не закончу свои исследования, это только предположение.

– Когда же?

Я вопросительно взглянула на детектива.

– Мы столкнулись с юридической проблемой.

– Какого рода проблема?

Гальяно рассказал ей о Диазе.

– Зачем судья так поступил?

– Непонятно.

– Я поговорю об этом с мужем.

Она снова обернулась ко мне.

– Вы добрая женщина, доктор Брэннан. Я вижу это по вашему лицу. Merci.

Она улыбнулась мне лучшей улыбкой посольской жены.

– Вы уверены что я вас ничем не могу угостить? Может лимонад?

Гальяно снова отказался, я же спросила:

– Не могли бы вы дать мне воды?

– Конечно.

Как только она вышла я тут же подскочила к столу, оторвала кусочек скотча от рулончика лежащего на столе. Вернулась к креслу на котором сидела миссис Спектер и прижала клейкой стороной к ручке кресла, которую она постоянно трогала. Гальяно молча следил за моими движениями.

Миссис Спектер принесла стакан ледяной воды с ломтиком лимона насаженным на край стакана. Пока я пила она беседовала с Гальяно.

– Простите, детектив, что мне больше нечего вам сообщить. Я хотела бы, правда, хотела бы.

При прощании в холле она удивила меня.

– У вас есть визитка, доктор Брэннан?

Я дала ей свою визитку.

– Спасибо, – обратилась она к подошедшему слуге и взмахом руки отослала его назад. – Как можно с вами связаться здесь?

Еще больше пораженная этим вопросом я записала свой местный номер.

– Пожалуйста, прошу вас, детектив, найдите мою девочку!

И тяжелая дубовая дверь закрылась за нами.

Пока мы не сели в машину Гальяно не проронил ни слова. Первое что он спросил было:

– Что это за танцы с клейкой лентой у кресла?

– Вы видели это кресло?

Он пристегнулся и завел двигатель.

– Обюссон[29]. Дорогое кресло.

Я подняла ленту с отпечатками.

– У этого Обюссона прекрасная шерсть.

Он обернулся ко мне, рука застыла на ключе зажигания.

– Семья Спектер заявила что у них нет домашних животных.

Глава 10

Остаток воскресенья я провела работая со скелетами из Чупан‑ Йа. Елена и Матео были рядом. Они‑ то и просветили меня насчет расследования в Сололе. Информации было немного, так что им хватило пять минут.

Тело Карлоса отдали брату, который прилетел чтобы забрать его в Буэнос‑ Айрес для похорон. Матео устраивал панихиду здесь, в Гватемала‑ Сити.

Елена ходила в больницу в пятницу. Молли по‑ прежнему в коме. У полиции по‑ прежнему никаких зацепок.

Вот и все новости.

Еще они рассказали мне про Чупан‑ Йа. В четверг сын сеньоры Чи’ип в четвертый раз стал дедушкой. Теперь у нее уже семь правнуков. Я очень надеялась что эти новые жизни принесут радость в ее жизнь.

В лаборатории стояла тишина, обычное дело для выходного дня. Никто не разговаривал, радио молчало, микроволновки не пикали и не гудели.

Никакой Олли Нордстерн не доставал с дурацкими вопросами.

И, несмотря на все это я совершенно не могла сконцентрироваться. Все мои чувства словно закружились в нескончаемой карусели: ностальгия по дому, по Кэти, Райану; скорбь по тем кто лежал вокруг меня в коробках; тревога за Молли; вина за неосмотрительность в «Параисо».

Но вины во мне было больше всего. Вот почему, желая сделать для людей из Чупан‑ Йа больше чем я смогла сделать для девушки из канализации, я осталась после того как Елена и Матео давно ушли.

Останки под номером четырнадцать были женскими, приблизительно двадцатилетней девушки. Правая рука и челюсть были покрыты множественными трещинами, а на затылке видны следы мачете. Монстры которые все это проделывали явно любили работать персонально и с близкого расстояния.

Пока я осматривала эти хрупкие кости, мои мысли постоянно возвращались к жертве из «Параисо». Две молодые девушки были убиты с разницей в десятилетия. Что‑ нибудь когда‑ нибудь меняется в этом мире? Меня охватила грусть.

Останки номер пятнадцать – пятилетний малыш. Что там говорится насчет «подставь другую щеку»?

Ближе к вечеру позвонил Гальяно. Эрнандес немного нового узнал у родителей Патрисии Эдуардо и Клаудии де Альда. Сеньора Эдуардо вспомнила что ее дочь не взлюбила кого‑ то в больнице и что перед самым исчезновением они даже ругались. Однако ни имени, ни пола, ни должности этого человека она не помнит.

Сеньору де Альда показалось что незадолго до того как его дочь пропала она похудела. Сеньора де Альда с ним не согласилась. Еще им звонили из музея, сообщили что больше держать должность Клаудии они не могут и поэтому срочно ищут замену.

К понедельнику я уже осматривала останки номер шестнадцать. Это была девочка, ее вторые моляры только начали расти. Я определила ее рост как три фута, девять дюймов. Ее застрелили и отрубили голову мачете.

В полдень я поехала в участок откуда мы с Гальяно направились в криминалистическую лабораторию. Мы прошли в отдел трасологии, где застали маленького, лысеющего мужчину склонившегося над микроскопом. Когда Гальяно его окликнул, мужчина обернулся к нам, надев очки в позолоченной оправе.

Он был похож на шимпанзе и представился нам как Фрэди Минос, один из двух специалистов по волосам и тканям. Минос работал с образцами из канализации, из домов Джерарди и Эдуардо, а также и с кресла миссис Спектер.

– Это вуки[30], да? – спросил Гальяно.

Минос удивленно уставился на него.

– Чубакка[31]?

Ни тени понимания в глазах.

– «Звездные войны»?

– А! Американский фильм!

В защиту Миноса можно сказать что на испанском шутка вовсе не звучит.

– Проехали. Ну и что вы нашли?

– Ваш безымянный образец это шерсть кота.

– Вы уверены?

– В том что это шерсть или в том что это именно кот?

– Что это кот, – встряла я, заметив реакцию Гальяно.

Минос откатился на своем стуле вправо, выбрал один из образцов‑ слайдов в стопке на столе. Подъехал обратно к микроскопу и уложил образец под окуляр. После настройки он жестом пригласил меня присесть.

– Посмотрите.

Я взглянула на Гальяно, он махнул на стул.

– Вы предпочитаете говорить на английском?

– Если вас не затруднит.

Я чувствовала себя тупицей, но мой испанский был слабоват, а мне хотелось бы понять все подробности.

– Что вы видите?

– Выглядит как кусок проволоки с острым концом.

– Это неотрезанный волос. Один из двадцати семи образцов из «Параисо».

Он разговаривал странным образом повышая и понижая интонацию, что придавало его английской речи удивительный акцент.

– Обратите внимание что у волоса нет определительных черт.

– Определительных?

– У некоторых видов определительные черты отличный идентификатор. Конский волос – жесткий, с острым узелком у корня. Шерсть оленя волнистая, с очень узкой луковицей. Очень определяющие формы. А вот волосы из «Параисо» ничего подобного не имеют. – Он поправил очки. – А теперь посмотрите пигментацию. Видите что‑ нибудь определяющее?

Он явно любил слово «определительный».

– Выглядит определенно однородным.

– Так и есть. Можно?

Он вынул образец, подъехал к другому микроскопу, установил, настроил фокус. Я приблизилась к соседнему столу на своем кресле и уставилась в окуляр. Теперь волос выглядел как толстая трубка.

– Опишите сердцевину волоса.

Я сфокусировала окуляр на полой области, очень похожей на внутреннюю часть длинной кости.

– Напоминает лестницу.

– Великолепно. Форма сердцевин очень варьируется. У некоторых видов она двойная, и даже множественная. Прекрасный пример тому – ламы. Очень определительная черта. У лам к тому же и сильный пигментационный механизм. Когда вижу такую комбинацию, всегда первым делом вспоминаю ламу.

Какая еще лама?

– У ваших образцов сердцевина однородная. Такая же как эта.

– Это значит – кот?

– Не обязательно. Домашний скот, коза, шиншилла, норка, ондатра, барсук, лиса, бобер, собака. Вообще‑ то многие виды имеют однородную сердцевину. У ондатры чешуйчатый узор, так что я исключил его.

– Чешуя? – Удивился Гальяно. – Как у рыб?

– Вообще‑ то, да. Кратко поясню вам классификацию. У домашнего скота полосатое распределение пигмента, так что я исключил скот. Не похоже на козу.

Казалось Минос рассказывал скорее сам себе, нежели нам, словно описывал вслух ход своих мыслей.

– Так же я исключил барсука из‑ за пигментации. Я исключил…

– Кого вы не смогли исключить? – вклинился в размышления Гальяно.

– Собаку, – по интонации стало понятно что Минос уязвлен таким минимальным интересом к шерсти млекопитающих.

– О боже, – выдохнул Гальяно. – И как часто шерсть собак оказывается на одежде?

– О, очень, очень часто. – Минос не заметил сарказма детектива. – Поэтому я два раза проверил.

Он подошел к столу, вытащил из стойки для бумаг папку.

– Сперва я исключил всех кроме собак и котов, провел замеры и составил, то что я называю «процентный анализ сердцевин».

Он вынул из папки лист и положил рядом со мной на стол.

– Так как шерсть собак и котов частый гость на местах преступления, я провел дополнительный анализ на различия между ними. Я проверил сотни образцов и составил базу данных.

Он перевернул страницу и указал на лист поделенный на две половины диагональной чертой. Линия разделяла джину треугольников сверху и столько же кружков в нижней части. Нарисованные вручную символы пересекали этот метрический Рубикон.

– Я рассчитал процент, разделив ширину сердцевины на ширину волоса. В этой графе фигуры указывают процент, напротив – ширина волоса указанная в микронах. Как видите, с некоторыми исключениями кошачьи данные находятся в верхней части, в то время как собачьи внизу.

– Это означает что у кошачьей шерсти сердцевина волоса шире.

– Да.

Он благосклонно взглянул на меня, ни дать ни взять, учитель довольный своим учеником. Затем он указал на линию треугольников выше линии.

– Вот эти числа показывают данные случайно выбранных волос из «Параисо». Каждый из них упал с кота.

Минос нырнул снова в папку и достал оттуда еще несколько цветных копий.

– Вот вы, детектив, спрашивали про чешую. Чтобы хорошенько рассмотреть структуру поверхности волоса, я поместил образцы из «Параисо» в электронный микроскоп.

Минос вручил мне листок пять на восемь. Гальяно склонился над моим плечом.

– Вот это луковица волоса из «Параисо» увеличенная в четыреста раз. Посмотрите на поверхность.

– Похоже на пол в ванной, – сказал Гальяно.

Минос протянул другую фотографию.

– Вот увеличение.

– Как цветочный лепесток.

– Прекрасно, детектив. – В этот раз уже Гальяно получил свою порцию улыбок. – То что вы так красочно описали, мы называем чешуйчатой прогрессией. В данном случае узор складывается сначала из, так называемой, неправильной мозаики и переходит к тому, что мы называем лепестковой мозаикой.

Минос происходит из группы так называемых лабораторных монстров. Но парень действительно знает все о волосах.

Фото номер три. Чешуйки теперь выглядят более ячеистыми, их края более щербатые.

– Это кончик волоса. Его чешуйки мы называем правильной мозаикой. Края выглядят более рваными.

– И как это относится к собакам и кошкам? – снова не выдержал Гальяно.

– У собак больше вариантов чешуек. А у котов, по‑ моему, они уникальны.

– Итак, шерсть с джинсов кошачья, – заявил Гальяно и выпрямился.

– Да.

– А кошка одна и та же?

– Нет ничего что говорило бы об обратном.

– А что с образцом Спектеров?

Минос снова обратился к своей папке.

– Это образец номер четыре. – Он улыбнулся. – Кошка.

– Итак, все указывает на кошачьих. – Я некоторое время поразмышляла. – А образец из отеля соответствует остальным трем?

– А вот это уже интересно.

Минос достал отсканированный текст.

– У образца номер два средняя длина волоса длиннее чем все остальные. – Он поднял на нас глаза. – Более пяти сантиметров. – Снова принялся читать. – К тому же шерсть более подходила к мелким видам. – Опять посмотрел на нас. В противоположность к крупным. – Снова глаза в текст. – И структура поверхности указывает на смешение частиц с гладким краем правильной мозаики и таких же частиц чешуйчатой конструкции.

На этом он закрыл папку, но не стал ничего пояснять.

– И что это значит, сеньор Минос? – спросила я его вежливо.

– Образец два – от другого кота. Думаю, и это только моя догадка, ее нет в отчете, что этот кот номер два персидской породы.

– А остальные образцы не от персов?

– Нет. Стандартные короткошерстные.

– Но образец из отеля совпадает с двумя другими образцами.

– Да, совпадает.

– И откуда второй образец?

Минос еще раз заглянул в папку.

– Эдуардо.

– Должно быть это их Батеркап.

– Он перс? – одновременно спросили мы с Миносом.

Гальяно кивнул.

– Значит это не шерсть Батеркапа была в отеле, – сказала я.

– В отеле была найдена шерсть не персидского кота, – поправил меня Минос.

– Это исключает Батеркапа. А что насчет котов Джерарди и Спектера?

– Определенно они кандидаты на рассмотрение.

Я внезапно ощутила прилив оптимизма.

– Как и еще миллионы короткошерстных в Гватемала‑ Сити, – добавил он.

Мой оптимизм ухнул вниз как сорвавшийся лифт.

– Вы разве не можете определить совпадает ли один из образцов с шерстью на джинсах? – Воскликнул Гальяно.

– У обоих одинаковые параметры. Индивидуальность не возможно установить основываясь на морфологии волоса.

– А как же ДНК? – вставила я.

– Это возможно.

Минос бросил папку на стол, снял очки и принялся протирать их краем своего лабораторного халата.

– Но не здесь.

– Почему?

– Здесь анализ человеческих образцов занимает полгода. Вы справите следующий день рождения пока дождетесь результатов кошачьего ДНК.

Я обдумывала услышанное, как зазвонил телефон Гальяно.

Его лицо мрачнело, пока он слушал.

– ¡ Ay, Dios mio! Dó nde? [32]

Он помолчал целую минуту, потом его глаза встретились с моими. Когда он снова заговорил то перешел на английский.

– Почему мне не позвонили раньше?

Длинная пауза.

– Ксикей там?

Еще пауза.

– Мы едем.

Глава 11

В три часа дня улицы были битком набиты машинами. При помощи маячка и сирены Гальяно пробивался сквозь этот поток, заставляя других уступать дорогу. Он не снимал ноги с педали газа, едва притормаживая на перекрестках.

Из радио лилась быстрая испанская речь. Я не понимала что говорят, но мне это и не нужно было. Я вспоминала Клаудию де Альда в ее простой черной юбочке и бежевой блузке. Попыталась было вспомнить выражение ее лица на фотографиях и не смогла.

Вместо этого в памяти всплыли совсем другие картинки: могилы в тени деревьев; завернутые в ковры тела; скелеты, укрытые опавшей листвой; куски одежды, разорванные зверьем; наполненный грязью череп.

Мне стало плохо.

Лица обездоленных родителей. Их детей уже нет и мне предстоит сказать им об этом. На их лицах читается изумление, они ошарашены, не хотят верить, злятся. Приносить такие новости – жуткая работа.

Черт! Снова это случилось!

Сердце застучало в безумном ритме где‑ то в горле.

Черт! Черт! Черт!

Сеньоре де Альда позвонили как раз в то время когда я изучала образцы кошачьей шерсти. Мужской голос сообщил что Клаудиа мертва и сказал где можно найти ее тело. В истерике она позвонила Эрнандесу, тот – Ксикею. Оперативная группа обнаружила тело в одном овраге на западе города.

– Что еще рассказал Ксикей?

– Звонили с телефона‑ автомата.

– Откуда?

– Автобусная остановка Кобан в Зоне 1.

– Что сказал звонивший?

– Что тело в Зоне 7. Дал координаты. Повесил трубку.

– Это рядом с археологическими раскопками?

– Как раз за ними.

Зона 7 это ответвление города, с руинами Каминалийю – центральное поселение майя, которое в свои лучшие времена насчитывало более трех сотен могильников, тринадцать храмов и пятьдесят тысяч жителей. В отличие от майя из долин, строители Каминалийю предпочли саман камню, не совсем разумный выбор, учитывая тропический климат. Эрозия и урбанизация сыграли свою роль, так что сегодня этот древний метрополис не более чем ряд земляных холмиков, место для любовников и любителей «фрисби».

– Клаудия работала в музее Иксчель. Может есть связь?

– Я обязательно узнаю.

В салон закрался запах бензина когда мы проезжали бензоколонку.

– Сеньора де Альда не узнала голос?

– Нет.

Пока мы летели через город, районы вокруг разительно менялись не в лучшую сторону. Наконец Гальяно свернул в узкую улочку с традиционными общественными столовыми и магазинчиками, торгующими всем подряд. Мы прошли мимо захламленных квартир с выстиранным тряпьем на натянутых перед входными дверями веревках. Через четыре квартала улица заканчивалась Т‑ образным тупиком.

Свернув налево мы застали похожую на виденную ранее картину. По одной стороне улицы в ряд стояли патрульные машины, радио и цветные огни включены. По другую сторону фургон из морга дожидается своего пассажира. За ним металлическая ограда, за которой и находился крутой овраг.

Через двадцать ярдов тротуар закончился металлической цепью. Желтая оградительная лента протягивалась дальше еще на десять футов, поворачивала налево и дальше шла вдоль ограды до самого оврага.

В периметре копы сновали туда‑ сюда. Несколько человек наблюдали из‑ за ограды, кто‑ то держал в руках фотоаппарат, кто‑ то просто делал заметки в блокноте. Позади нас стояли машины и телевизионный фургон. Половина журналистов оставалась в машинах, половина находились снаружи, кто курил, кто болтал, кто просто прохаживался.

Как только мы с Гальяно захлопнули дверцы машины к нам повернулись линзы камер и фотоаппаратов. Журналисты оживились.

– Señ or, esta…[33]

– Детектив Гальяно!

– Urta pregunta, por favor[34].

Не обращая внимания на окружающих, мы с детективом прошли под лентой к самому краю оврага. За нашими спинами щелкали фотокамеры. Журналисты выстреливали свои вопросы.

Эрнандес находился на глубине в пять ярдов. Гальяно первым стал спускаться к нему. Следом ползла и я.

Холм достаточно зарос травой и кустарником, однако спуск был не пологий и довольно каменистый. Я осторожно ставила ноги, переносила вес на икры, хваталась за растительность так крепко как только могла. Мне совсем не хотелось подвернуть здесь лодыжку и кувыркнутся на дно оврага.

Ветви скользили между пальцев, под ногами осыпались и с громким звуком катились на дно камушки, над головой шумели о чем‑ то своем потревоженные птицы.

Адреналин зашкаливал в ожидании неизбежного. Я пыталась себя убедить что может быть это совсем не та девушка.

С каждым шагом сладковатое зловоние становилось все сильнее.

Пятнадцатью футами ниже откос обрывался и открывалось дно оврага.

Это телефонный розыгрыш, думала я, ступая на крохотный пятачок. О пропаже де Альда ведь сообщали в прессе, разве не так?

Марио Колом ощупывал каждый сантиметр с металлодетектором. Хуан‑ Карлос Ксикей что‑ то фотографировал у ног Эрнандеса. Как и тогда, в «Параисо», оба эксперта были одеты в комбинезоны и кепки.

Мы подошли к Эрнандесу.

Тело находилось в луже дождевой воды и грязи у самой кромки оврага. Прикрывал тело кусок черного полиэтилена. Процесс скелетезации уже начался, однако остатки мышечной ткани все еще сдерживали кости вместе.

Один‑ единственный взгляд и у меня перехватило дыхание.

Кости рук, словно палки торчали из рукавов бледно‑ голубой блузы. Кости ног высовывались из‑ под драной черной юбки и заканчивались в заляпанных грязью носках с туфлями.

Проклятье!

– Голова лежит дальше, – доложил Эрнандес. Его лоб блестел от пота, лицо горело, и рубашка прилипла к телу, окутав его как римлянина.

Я присела на корточки. Над телом летали мухи, их брюшки отливали зеленым на солнечном свете. Кожу покрывали маленькие дырочки. Кости были обглоданы. Одной руки не хватало.

– Обезглавлена? – спросил Эрнандес.

– Нет, это животные.

– Какие животные?

– Маленькие падальщики. Что‑ то вроде енота.

Рядом присел Гальяно. Словно не замечая исходящего смрада от трупа, он вынул из кармана ручку и поддел на нее цепочку с шеи. Солнечный луч блеснул на серебряном крестике.

Вернув на место цепочку, детектив встал и осмотрелся.

– Наверное не много мы здесь найдем, – его желваки от злости заходили ходуном.

– Да уж. Не после десяти месяцев лежания в земле, – согласился Эрнандес.

– Обыщите все кругом. Осмотрите любую мелочь.

– Хорошо.

– Что с соседями?

– Обойдем всех, но сомневаюсь что узнаем что‑ то новое. Все случилось наверняка ночью.

Он показал рукой на старика, стоящего за оградительной лентой на холме.

– Грэмпс живет через квартал отсюда. Помнит что прошлым летом тут рыскала какая‑ то машина. Запомнил потому что это тупик и здесь совсем не бывает транспорта. Говорит что водитель приезжал сюда пару‑ тройку раз ночью и всегда один. Старик сообразил что это мог быть преступник, так что держался подальше.

– Ну и как, ему можно верить?

Эрнандес пожал плечами.

– Наверное себя он считает праведником. Почему бы он так думал? В общем он говорит что машина была старая. Может «Тойота» или «Хонда», не уверен. Разглядывал со своего крыльца, так что видел не очень хорошо.

– Нашли что‑ нибудь на теле?

Эрнандес отрицательно покачал головой.

– У нее как и у той девушки в канализации – только одежда. Эта сволочь наверняка сбросила тело у дороги, так что возможно что‑ нибудь найдется на обочине. Туда пойдут Ксикей и Колом как только здесь закончат.

Гальяно рассматривал толпу собравшуюся сверху.

– Ни слова прессе пока я не переговорю с родственниками!

Он обернулся ко мне.

– Что вы будете делать?

Что я не хотела бы сделать, так это повторить свой прокол в отеле «Параисо».

– Мне понадобится мешок для трупа и несколько часов.

– Они у вас есть.

– Но немного, – я услышала в своем голосе злобные нотки.

– Занимайтесь этим столько сколько нужно.

В его тоне я услышала уверенность что в этот раз Диаз меня не побеспокоит.

Надев резиновые перчатки я прошла по дну оврага в самый конец, опустилась на четыре конечности и начала методическое изучение грязи и листьев. Так же как и тогда в отеле все мои действия Ксикей фиксировал на свой «Никон».

Череп лежал в шести футах от тела, видимо падальщики таскали его пока не надоело. Возле черепа был клок волос. Через два фута от волос из земли торчали фаланги пальцев, указывая что здесь находились кости рук.

Как только Ксикей сфотографировал все, а я тщательно записала местоположение частей тела, я вернулась к месту где лежала основная часть тела. Закончила осмотр там и прошла весь пятачок поперек, затем перпендикулярно, внимательно вглядываясь себе под ноги.

Ничего.

Вернувшись к скелету я вытащила фонарик и осветила останки. Эрнандес был прав. Сомневаюсь что через десять месяцев я найду на теле какие‑ либо следы, но надеюсь что под полиэтиленом, пока его не разодрали животные, кое‑ что могло сохранится.

Я расстегнула молнию.

И хотя найти какие‑ либо следы казалось уже не возможно, я все же старалась аккуратно работать только над расстеленной простыней. Если вдруг обнаружатся какие‑ нибудь частицы, волосы или материя, то мы сможем изучить их в лаборатории.

Подсвечивая себе фонариком я осторожно перевернула скелет на спину. Вонь усилилась. В разные стороны кинулись разбегаться сороконожки и жучки. Надо мной щелкал фотоаппаратом Ксикей.

В таком высокогорном климате как здесь, скелетезация может наступить через несколько месяцев, а может и недель, в зависимости от активности насекомых и хищников. Если жертва туго завернута соответственно разложение может замедлиться. Соединительные ткани и мускулы вообще могут мумифицироваться. Здесь именно это и произошло. Кости были еще на своих местах, соединенные мускулами.

Я изучала тело, вспоминая фото восемнадцатилетней девушки Клаудии де Альда. От злости аж зубами заскрипела.

В этот раз ничего не получится у тебя, Диаз!

Постоянно двигаясь в поисках наилучшей позиции для работы, я начала осмотр с места где должна быть голова и дюйм за дюймом продвигалась к ногам. Я полностью сконцентрировалась на работе. Время шло, люди приходили и уходили. Спина и колени уже болели. Глаза и лицо зудели от пыли и укусов мошкары.

Где‑ то на периферии зрительного обзора я заметила что Гальяно исчез. Ксикей и Колом продолжили осмотр склона. У тела я работала одна, вокруг слышала только приглушенные разговоры и пение птиц.

Два часа спустя труп, его пластиковая упаковка и остатки одежды были упакованы в специальный мешок, который еще раз был упакован в контейнер «Зиплокс». Заполненный мною бланк гласил что у тела не хватает всего‑ то пяти фаланг и двух зубов.

На сей раз я не на глаз определяла пол останков. Я провела долгий, основательный осмотр каждой косточки скелета.

Тело принадлежало девушке 19–20 лет. Черепно‑ лицевые особенности говорили о том что девушка была монголоидной расы. У нее хорошо излеченный перелом правой лучевой кости, и пломбы в четырех молярах.

Но что я не могла сказать так это что же с ней произошло. Мой осмотр не выявил ни огнестрельных ран, ни колото‑ резанных травм.

– Де ла Альда? – спросил вернувшийся Гальяно.

– Подходит по параметрам.

– Что с ней случилось?

– Ни порезов, ни пулевых, ни разрывов. Теперь у вас столько же информации сколько и у меня.

– Гиоид?

Это Гальяно упомянул подъязычную кость в форме подковы. У взрослых при удушении эта кость может поломаться.

– Не тронута. Но это ничего не говорит для такой молодой жертвы.

Такой молодой… как жертва в канализации. Я заметила блеск в глазах Гальяно и поняла что он подумал о том же.

Я попыталась встать, но колени занемели и ноги подогнулись так что я стала заваливаться на детектива. Он подхватил меня и мы на какое‑ то мгновение замерли, обхватив друг друга. Мои щеки запылали от прикосновения к его груди.

Удивившись такой реакции, я отпрянула и увлеченно занялась снятием перчаток. Я чувствовала как его телячьи глаза в упор смотрят на меня, но сама не подняла глаз.

– Эрнандес узнал что‑ нибудь?

– Никто ничего не слышал и не видел.

– У вас есть зубные записи де Альда?

– Да.

– Должны быть подробные записи.

Я взглянула на него, затем снова на перчатки. Были ли наши объятия дольше положенного, после того как я уже стояла на ногах? Или мне все это показалось?

– Вы здесь закончили? – хмуро поинтересовался он.

– Все сделано, кроме раскопок.

Гальяно посмотрел на часы и я, как собака Павлова, тоже взглянула на свои. 5: 10 вечера.

⇐ Предыдущая 2 3 4 5 678 9 10 11 Следующая ⇒