Благодарности 4 страница

Гальяно проводил меня к столу, понаблюдал как я опускаю на пол коробки с оставшимися у нас уликами, вынимаю из сумки и расстилаю на освободившемся столе пленку.

– Мне понадобится вода, – попросила я у него.

Он вопросительно посмотрел на меня.

– Чтобы очистить надписи.

Он передал мою просьбу одному из детективов.

Надев резиновые перчатки, я взяла один пакет, развязала его и выудила оттуда смердящие остатки ткани. Вонь тут же заполнила комнату, как только я выложила на пленку все предметы найденной одежды.

Детектив Лаковая Башка принес воду.

– Боже, воняет как в нужнике!

– И с чего это, как думаете? – съязвила я ему в спину, когда он выходил из комнаты, поспешно закрывая за собой дверь.

Джинсы, кофточка, маленький зеленый лифчик, маленькие зеленые с красными розочками трусики, голубые носочки, плоские школьные туфли.

Холодная колючая боль в душе. Мы с сестрой носили такие же, когда я перешла в пятый класс.

Со временем на столе образовалось жуткое безрукое и безголовое пугало. Когда вся одежда из мешков была выложена на стол, я приступила к тщательному осмотру каждого предмета.

Джинсы были темно‑ синими, без каких‑ либо эмблем. И хотя ткань была еще в достаточно хорошем состоянии, сами джинсы распадались на отдельные куски.

Я проверила карманы: пусто, как и ожидалось. Я аккуратно макнула этикетку в воду, потерла, но буквы совсем расплывались и прочесть размер было невозможно. Брючины были свернуты, однако присмотревшись, я прикинула что длина ног приблизительно как у меня. Гальяно все записывал в свой блокнот.

На рубашке тоже не было никаких опознавательных эмблем. Я пока не стала ее расстегивать.

– Ножевые разрезы? – спросил меня Гальяно, когда я внимательно разглядывала дырки в ткани джинсов.

– Неправильная форма, рваные края. Просто разрывы ткани. Размер лифчика 34В, трусики – размер 5. Также без каких‑ либо опознавательных фирменных этикеток.

– Странно, что джинсы разваливаются, а все остальное в относительно хорошем состоянии, – заметил он.

– Натуральный материал. Сегодня есть, завтра – нет.

Гальяно ждал продолжения.

– Джинсы, вероятно, из хлопка. Но девушка явно предпочитала синтетику.

– Принцесса Полиэстер.

– Синтетика может и не возглавляет топ лучшей одежды, но полиэстер и акрил это самый крепкий материал при разложении.

– Химия дольше держится.

На пленку полилась жижа, когда я разворачивала правую штанину. Кроме мертвых тараканов я там ничего не обнаружила.

Размотала левую брючину и попросила:

– Ультрафиолетовый фонарик.

Неохотно дали нам попользоваться этим специальным фонариком, при свете которого можно различить отпечатки, волосы, волокна, сперму и пятна грязи.

Гальяно открыл ящик, принесенный Эрнандесом, и вытащил две пары темных защитных очков. Пока он искал розетку и выключал верхний свет, я надела очки. После всех приготовлений, я включила фонарик и повела им по ткани джинсов. Луч ничего не показывал, пока я не добралась до закатанного края левой штанины. Нити вспыхнули как фейерверк на День Независимости.

– Это, блин, что такое? – за плечом воскликнул Гальяно.

Я подержала луч на этом месте, потом отступила на шаг.

– Во, бля!

Он смотрел на джинсы еще целую минуту, а потом спросил:

– Волосы?

– Возможно.

– Животное или человек?

– Это уже для ваших криминалистов задача. Но я начала бы с домашних любимцев.

– Вот сукин сын!

Я вынула из своей сумки пластиковые пузырьки, подписала один и вынув один волос упаковала в пузырек. Еще раз прошла каждый сантиметр лучом, но больше никаких фейерверков не случилось.

– Можно свет включить.

Гальяно снял очки и нажал выключатель.

Я подписала остальные контейнеры, указывая дату, время изъятия и местоположение образца. Взяла грязь со всех предметов. Правый носок, внутри. Правый носок, снаружи. Левый носок. Правая штанина, подворот. Левая штанина, подворот. Правый туфель, внутри. Правый туфель, подошва. Через десять минут я была готова исследовать блузку.

– Верхний свет, пожалуйста.

Гальяно выключил лампы.

Пуговицы оказались пластмассовыми. Одну за одной я проверила их при помощи ультрафиолета, но никаких следов не нашла.

– Включите свет.

Я расстегнула пуговицы и распахнула рубашку.

Предмет был настолько маленьким, что почти избежал моего внимания, отвлеченного изучением шва в правой подмышке.

Я схватила лупу.

О, нет!

Я глубоко вдохнула, приказала своим рукам не дрожать и вывернула рукав наизнанку.

Следующий объект нашелся в пяти дюймах от плечевого шва.

Еще один – в дюйме от первого найденного.

– Сукин ты сын!

– Что такое? – уставился на меня Гальяно.

Я молча прошла к столу с фотографиями. Открывала конверты пока не нашла нужные. Остервенело отбрасывая ненужные снимки я искала крупный план таза с неизвестными вкраплениями.

Господи боже мой!

Еле дыша от волнения я внимательно изучила снимки таза. На нужных снимках я нашла семь пятен на костях таза.

На меня накатила злость. И печаль. И весь спектр эмоций которые наполняли меня в могильнике в Чупан‑ Йа.

– Я не знаю кто она, но знаю причину ее смерти.

Глава 7

– Я весь – внимание, – отозвался Гальяно.

– Она была беременна.

– Беременна?

Я протянула ему первую фотографию таза.

– Вот это пятнышко – фрагмент головки плода.

Я передала ему следующие снимки.

– И здесь. И на блузке есть фрагменты костей плода.

– Покажите.

Вернувшись к столу с уликами, я показала ему три осколка размером с ногтевую пластину.

– Hijo de la puta! Сукин сын!

Меня поразила его страстность и я промолчала.

– Какой срок?

– Не уверена. Сначала нужно проверить образцы.

– Вот же подлый сукин сын!

– Да.

Сквозь закрытую дверь послышались мужские голоса, потом смех. Это веселье казалось неуместным в данных обстоятельствах.

– Так кто же она, черт возьми? – Гальяно даже немного понизил голос.

– Подросток с сокровенной тайной.

– И папаша не ахти какой семьянин.

– Может этот папаша уже имел семью.

– Или это случайная беременность.

– Возможно. Если же это серийный убийца, то его жертвы случайны.

Голоса в коридоре затихли, наступила тишина.

– Так, самое время еще раз навестить владельца гостиницы и его женушку, – решил Гальяно.

– Не повредит еще женские клиники и центры по планированию семьи проверить. Может она хотела аборт сделать.

– Это ведь Гватемала!

– Учет по беременности.

– Точно.

– Хорошо бы сфотографировать все до того как я упакую, – махнув рукой на стол с блузкой, сказала я.

Скоро подошел Ксикей, я вручила ему свою масштабную линейку и указала на кости. Пока он снимал, Гальяно продолжал задавать вопросы.

– А как с размерами?

– Размерами?

– Какого размера она была?

– Судя по одежде, от среднего до миниатюрного. Мускульные соединения короткие. Что называется, изящная фигура.

Я перебрала снимки и нашла те где были кости ног.

– Я могу вычислить рост при помощи измерения костей бедра. Но вы же понимаете, что это только предположения? Вам известен рост всех четырех пропавших?

– Должно быть в их делах, если нет, то я отыщу данные.

– Я закончил, – сообщил Ксикей.

Вынув из сумки еще два контейнера, я пометила их словами «Останки плода» и сложила туда кусочки кости с подмышки и рукава блузы.

– Стандартные снимки делать? – спросил Ксикей.

Я кивнула.

Наблюдая как он ходит вокруг стола мне вдруг пришла в голову неожиданная мысль.

– Где кости большой берцовой кости и ноги, которые были в джинсах?

– На них у Диаза тоже была бумажка.

– А джинсы оставил.

– Он не видит улик, даже если они у него под носом.

– Какое впечатление у вас о Лукасе?

– Хороший доктор. Мне не показался напуганным.

– Мне тоже. Думаете Диаз мог на него надавить?

– Я днем встречаюсь с господином прокурором, – он снял очки и посмотрел мне в глаза. – Намереваюсь подчеркнуть важность искреннего взаимопонимания.

* * *

Час спустя я въезжала в ворота Фонда. Олли Нордстерн стоял на крыльце и жевал жвачку, подпирая плечом почтовый ящик.

Я попыталась обойти его, но он нацелился на меня, как акула почуявшая кровь.

– Доктор Брэннан! Женщина номер один в моем списке!

Я откопала в рюкзаке свой пропуск.

– Послушайте, мистер Нордстерн. Кое‑ что произошло… – я закинула лямку рюкзака на плечо, открыла дверь и направилась внутрь здания. – У меня нет времени для интервью.

– Может я уговорил бы все‑ таки вас уделить мне пару минут?

Может ты утонул бы в бассейне? – подумала я про себя, а вслух сказала:

– Не сегодня.

Елена Норвилло сидела за одним из компьютеров, в бывшем парадном зале семьи Мена. Волосы были повязаны синим шарфом, завязанным сзади большим узлом.

– Доброе утро, Елена.

– Доброе утро, – ответила она не отрывая глаз от монитора.

– Где Матео?

– Он на заднем дворе, – из‑ за спины раздался голос Нордстерна.

Я обошла стол Елены, миновала по коридору кухню и кабинеты, вышла в закрытый задний двор. Всю дорогу Нордстерн тащился за мной словно привязанный.

Дворик был покрыт крышей с открытым пространством посередине. Бассейн слева смотрелся так же неуместно как джакузи в приюте для бездомных. Солнечный свет отражающийся от его поверхности окрашивал все вокруг неестественным синим цветом.

Рабочие столы занимали всю накрытую часть двора. Возле каждого на полу стояла пустая коробка, а содержимое лежало на столах, уже рассортированное и подписанное. Стены подпирали еще нераскрытые коробки. Сквозь эти груды, то тут то там проглядывали зеленые веточки – остатки роскошной садовой зелени сада семьи Мена.

Луис Посадас и Роза О’Райли проверяли коробки в дальнем конце дворика. Роза записывала измерения, которые проводил Луис при помощи кронциркуля. Хуан Корралес изучал подвешенный скелет с каким‑ то предметом в костях левой руки. Лицо его выражало недоумение, а на самом скелете был надет котелок.

Когда я вошла, Матео оторвался от единственного здесь микроскопа. Одет он был в джинсовый комбинезон и футболку с оторванными рукавами. На верхней губе блестели капли пота.

– Темпи. Рад видеть тебя.

– Как Молли? – спросила я, подходя к нему.

– Без изменений.

– Кто такая Молли?

Глаза Матео передвинулись с меня на Нордстерна, сузились совсем как это делал Гальяно у отеля. Я и без всяких таких сигналов намеревалась игнорировать этого маленького проныру.

– Смотрю, вы сумели все‑ таки встретится.

– Я уже предупредила мистера Нордстерна что сегодня ничего не получится.

– Я надеялся что вы ее переубедите, – льстиво подкатил журналист к Матео.

– Вы нас простите, – улыбнулся тот ему в ответ, подхватил меня за локоть и повел к дому. Я шла за ним до самого офиса.

– Убери его, Матео!

– Хорошая статья нам на руку.

Он указал на стул и закрыл дверь.

– Мир должен знать, а Фонду нужны деньги. – Он подождал моей ответной реплики, но когда ее не последовало, добавил:

– Огласка означает финансирование. И защиту.

– Прекрасно, тогда сам с ним беседуй.

– Я уже.

– Тогда пусть Елена.

– Она вчера провела с ним целый день. Теперь он жаждет тебя.

– Нет.

– Кинь ему какую‑ нибудь косточку и он отстанет.

– Ну почему я?

– Он считает тебя крутой.

Я одарила его ледяным взглядом.

– Он впечатлен тем делом о мотоциклисте, что ты раскрутила. Полчасика всего, а? – теперь уже Матео подлизывался.

– Чего он хочет?

– Красочных подробностей.

– О Карлосе и Молли он в курсе?

– Мы подумали что не стоит ему об этом знать.

– Проныра это журналист, – я хлопнула по ноге. – Что там с костями из канализации?

– Тишина.

– Ладно. Полчаса!

– Тебе понравится.

Как чирей на заднице, подумала я злобно.

– Расскажи мне об этом канализационном деле, – попросил Матео.

– А как же этот вездесущий журналист?

– Подождет.

И я рассказала ему все что узнала в полиции, опустив подробности о Шанталь Спектер.

– Андре Спектер. Серьезный человек. Канадский посол.

– Знаешь о нем?

– Гальяно рассказал. Поэтому я и позволил ему поймать тебя в день возращения из Чупан‑ Йа.

Вообще‑ то я не могла сердится на него. По сути, я уже была свободна и Матео нашел мне занятие до отъезда.

Я вынула пузырек из сумки и поставила его перед ним. Он прочел надпись, рассмотрел содержимое и удивленно уставился на меня.

– Беременность?

– Я нашла фрагменты черепа на некоторых снимках.

– Возраст?

– Надо проверить по стандартам Фазекаша и Косы.

Я упомянула о Библии для любого антрополога, книге о дородовом скелетном развитии – Судебно‑ медицинской эмбриональной остеологии. Изданная в Венгрии в 1978 году, уже не тиражируемая, но ревностно оберегаемая теми счастливчиками, которым удалось ее сохранить.

– У нас есть.

– Сам уже закончил?

– Почти, – на этом он поднялся. – Закончу как раз, пока ты с Нордстерном разберешься.

Я закатила глаза в предвкушении такого сомнительного удовольствия.

* * *

– Вчера я вас потерял.

– Ага.

– Сеньор Рейс сказал что вы заняты до субботы.

– У нас с вами полчаса, уважаемый. Так чем могу помочь?

Я села на место Матео, а Нордстерн устроился напротив.

– Хорошо, – он вытащил небольшой диктофон и включил его. – Вы не против?

Я смотрела на часы пока он игрался с кнопками.

– Ладно. Расскажите что у вас здесь происходит?

Вопрос меня удивил.

– Разве Елена вам не рассказала?

– Мне интересны все точки зрения.

– Ну да, запись для истории.

Он пожал плечами, одновременно подняв и брови и раскрытые ладони.

– Насколько далеко вы хотите заглянуть?

Он снова так же странно повел плечами и всем телом.

Ну, держи, козел! Нарушение прав человека, значит.

– С шестидесятых по девяностые во многих латиноамериканских странах случались периоды вспышек насилия и репрессий. Грубо нарушались права человека правящими военными правительствами. В начале восьмидесятых появились сдвиги в сторону демократии. В связи с этим возникла необходимость расследовать преступления против человека из недавнего прошлого. В некоторых странах эти расследования привели к заслуженному наказанию. В других же различные амнистии позволили виновным избежать судебного преследования. И стало ясно, что если власти желают действительно узнать правду, то следует пригласить специалистов извне.

Нордстерн сидел с видом скучающего студента. Я перешла к конкретике.

– Вот хороший пример – Аргентина. Когда в восемьдесят третьем в стране восстановили демократию, Национальная комиссия по поиску исчезнувших лиц (КОНАДЕП) установила что во время предыдущего военного режима «исчезло» около девяти тысяч людей. Значительное количество из которых было незаконно захвачено службой безопасности, к ним применялись пытки, их убивали. От трупов избавлялись или сбрасывая их с самолетов в Аргентинское море или сваливая в безымянные могилы.

Судебные органы давали разрешения на эксгумации, но врачи приставленные к делу, были без каких‑ либо навыков работы со скелетами и знаний археологии. Для разрывания могил использовали бульдозеры, которые ломали и перемешивали кости. Само собой разумеется, процесс идентификации происходил совсем плохо.

Я выдавала ему ультракороткую версию.

– Кроме того, многие доктора, напрямую или косвенно, сами были замешаны в той резне.

Перед глазами всплыло лицо Диаза. Затем его и доктора Луиса в отеле «Параисо».

– Так или иначе, по всем этим причинам, посчитали необходимым установить более строгий научный протокол и использовать внешних экспертов, не подвергающихся влиянию подозреваемых преступников.

– Это когда Клайд Сноу вошел в дело.

– Да. В восемьдесят четвертом Американская Ассоциация Продвижения Науки послала делегацию, в которой был и Клайд Сноу, в Аргентину. В том же году была основана Аргентинская Судебно‑ антропологическая бригада, АСАБ, которая активна до сих пор.

– И не только в Аргентине.

– АСАБ работал и в Боснии, в Восточном Тиморе, в Сальвадоре, Гватемале, Парагвае, в Южной Африке, Зимбабве…

– Кто оплачивает их работу?

– В АСАБ есть общий бюджет. В большинстве названных стран организации по правам человека имеют сильно лимитированные финансовые возможности.

Зная о главной заботе Матео, я стала развивать эту тему.

– В работе по защите прав человека хроническая нехватка денег. Плюс к зарплате сотрудников еще существуют расходы на экспедиции и на решение местных проблем. Оплата экспедиции может проводится как из общего фонда АСАБ, или здесь в Гватемале это Фонд Криминалистической антропологии, или же из местного или международного источника.

– Давайте поговорим о Гватемале.

И хватит о деньгах!

– В период Гражданской войны, 1962–1996 годы, от ста до двухсот тысяч жителей были убиты или «исчезли». Считается также, что еще миллион был выдворен за границы страны.

– Большинство – гражданские.

– Да. Гватемальская Комиссия ООН по историческим расследованиям пришла к заключению, что девяносто процентов всех издевательств над людьми были произведены гватемальской армией и ее союзническими военизированными организациями.

– Майя действительно досталось.

Мужчина явно в курсе.

– Большинство жертв были майя, многие крестьяне совершенно не причастные к конфликту. Военные пронеслись по селам, убивая любого, кого они просто подозревали в том, что он партизанский сторонник. Горные области Эль Квичи и Хуэхуэтенанго содержат сотни безымянных могил.

– Полностью выжженная земля.

– Да.

– И власти делают вид что не при чем.

– В течении долгих лет все последующие Гватемальские власти отрицали что эта резня когда‑ либо происходила. Нынешнее правительство вроде прекратило всю эту глупую возню, но маловероятно что кто‑ либо из виновных попадет в тюрьму. В 1996 было подписано мирное соглашение между правительством и коалицией главных групп повстанцев, формально закончив конфликт. В том же году людям, обвиняемым в совершении преступлений против человека во время той войны, предоставили неприкосновенность.

– Так откуда же все это? – махнув рукой вокруг спросил Нордстерн.

– Выжившие и родственники погибших возмутились и затребовали расследования. Даже если они не смогут добиться наказания виновных, то хоть прольют свет на то что здесь случилось на самом деле.

Я вспомнила малышку из Чупан‑ Йа. Я чувствовала себя в некоторой степени сторонником тех бандитов, рассказывая об их деяниях таким стерильным и отстраненным способом. Жертвы заслуживали большего.

– Даже раньше, в самом начале девяностых, представители гватемальских семей жертв стали приглашать иностранные организации, в том числе и из Аргентины, чтобы проводить эксгумации. Аргентинцы вместе с американскими учеными учили гватемальцев. Все это привело к тому что вы сейчас наблюдаете. За прошедшие десять лет команда Матео провела несколько независимых от правительства расследований.

– Как, например, в Чупан‑ Йа.

– Точно.

– Расскажите подробней о Чупан‑ Йа.

– В августе восемьдесят второго, в деревню ворвались солдаты и повстанцы…

– Под предводительством Алехандро Бастоса, – вставил Нордстерн.

– Этого я не знала.

– Продолжайте.

– Вы кажется знаете об этом больше чем я.

Молчаливое пожатие плечами.

Да что за черт! Хватит с меня этого мужика! Чупан‑ Йа для него просто очередная история, а для меня это нечто большее. Гораздо большее.

Я встала.

– Время поджимает, мистер Нордстерн. Мне нужно работать.

– В Чупан‑ Йа или в канализации?

Я молча вышла.

Глава 8

Строительство плода очень сложная работа, производимая с военной точностью. Хромосомы организуют командный пункт, откуда гены‑ пехотинцы идут в бой под предводительством генов‑ командиров, которые, в свою очередь, выполняют приказы вышестоящих генов‑ командующих.

Поначалу эмбрион – это некая неразделимая масса. Но вот запускается механизм упорядочивания и получается позвоночное.

Сегментированные кости формируются вокруг спинного мозга, присоединяя конечности с пятью костями в каждой. Череп. Челюсть. Эмбрион в виде малька, лягушки, геккона.

Генералы двойной спирали повышают ставки.

Млекопитающее!

Гомеотермия[20], живорождение, гетеродонтность. [21]

Эмбрион уже напоминает утконоса, потом кенгуру, белого барса и вот он уже маленький Элвис.

А генералы все наступают.

Примат!

Уже сформированы отстоящие большие пальцы рук.

Еще наступление, и –

Хомо саписенс!

Серое вещество и двуногость в наборе.

Около седьмой недели начинает костенеть скелет. Между девятой и двенадцатой неделями появляются малюсенькие зародыши зубов.

На фотографиях с места преступления я идентифицировала четыре фрагмента черепа.

Основная клиновидная кость черепа в виде бабочки, образующая глазные орбиты и центральную часть черепной коробки. Большие крылья формируются на восьмой неделе, а маленькие на неделю позже.

Пользуясь микроскопом и калибровочной сеткой замерила длину и широту. Затем, при помощи криминалистической линейки высчитала реальные размеры. Большое крыло: пятнадцать на семь миллиметров. Малое крыло: шесть на пять миллиметров.

Височная кость тоже проходит сложный этап формирования. Плоская ее часть является основой непосредственно виска и скуловой кости и появляется в течение восьмой эмбриональной недели. Измерения ее оказались такими: десять на восемнадцать миллиметров.

Барабанная кость начинает свою жизнь приблизительно к девятой неделе, и в течение следующих двадцати дней образует передний, нижний и часть заднего края наружного слухового прохода. Эти части соединяются в кольцо на шестнадцатой неделе. Непосредственно перед тем, как ребенок выезжает из утробного отеля, это кольцо открывает ухо.

То самое первое загадочное пятнышко на снимке тазовых костей было как раз фрагментом крошечного барабанного колечка. И хотя соединительные швы были еще заметны, однако все три части соединялись уже достаточно крепко. Измерительная линейка показала что это было идеальное барабанное кольцо. Я измерила диаметр, внесла данные в свой список – восемь миллиметров.

Теперь я взялась за контейнер с уликами.

Кусочек миниатюрной челюсти, с зубными пазухами, в которых никогда не родятся зубки. Двадцать пять миллиметров.

Одна ключица. Двадцать один миллиметр.

Сверяясь с таблицами измерений в книге по родовой остеологии я перепроверила каждую цифру.

Большое крыло клиновидной кости. Малое крыло. Чешуйчатая височная кость. Барабанная кость. Нижняя челюсть. Ключица.

Если следовать замерам Фазекаша и Косы, то девушка в канализации была беременна уже пять месяцев.

Я прикрыла глаза. Плод был длиной от шести до девяти дюймов и весил около восьми унций, когда его мать убили. Он уже мог моргать, сжимать кулачки и посасывать своим миниатюрным ротиком. У него уже были реснички и отпечатки пальцев, он все слышал и узнавал голос мамы. А если это была девочка, то у нее уже было шесть миллионов яйцеклеток в ее крошечных яичниках.

Я сидела просто раздавленная сделанными открытиями, когда Елена позвала меня.

– Вам звонят.

Мне ни с кем не хотелось разговаривать.

– Детектив Гальяно. Можете поговорить с ним из офиса Матео.

Я поблагодарила ее, убрала улики обратно в пузырек, и спустилась на первый этаж.

– Пять месяцев, – сразу же сказала я в трубку.

Ему объяснений не требовалось.

– Как раз в то время она должна была налаживать отношения с папашей.

– Со своим или со счастливым спермодарителем?

– Или ни с тем, ни с другим…

– Ревнивый дружок?

– Злой сутенер?

– Неизвестный психопат? Вариантов – море. Вот за этим и нужны детективы.

– Как раз этим утром кое‑ что проверил.

Я ждала продолжения.

– Семья Эдуардос счастливые владельцы двух боксеров и кота. В семье Люси Джерарди есть кот и шнауцер. У Альды нет ни одного любителя животных. Как и в семействе посла.

– Дружок Патрисии Эдуардо?

– Есть хорек по имени Хулио.

– Клаудия Альда?

– Аллергик.

– Когда ваши парни сделают анализы?

– В понедельник.

– Ну а что сказал прокурор?

Я услышала как на том конце трубки Гальяно глубоко вдохнул.

– Он не отдаст скелет.

– Мы можем пройти в морг?

– Нет.

– Но почему?

– Он и правда хотел бы как лучше, но, увы, не может обсуждать со мной это дело.

– И это типично?

– Мне никогда не мешала прокуратура, но с таким отпором я никогда не сталкивался.

Я дала себе время обдумать это.

– И что, как вы думаете, происходит, а?

– Или парень крючкотвор каких свет ни видывал или же на него кто‑ то серьезно давит.

– Кто?

Гальяно промолчал.

– Посольство? – попыталась я его разговорить, но он задал совершенно неожиданный вопрос:

– Что вы собираетесь делать? – в его голосе прозвучала какая‑ то настороженность.

– Когда? Сейчас?

– Нет, на выпускной вечер.

Теперь я вижу чем похожи друг на друга Райан и Гальяно.

Я взглянула на часы. Без двадцати шесть. Тихий субботний вечер в лаборатории.

– Уже поздно что‑ либо делать, так что вернусь в отель.

– Я заеду за вами через час.

– Зачем?

– Кальдос. [22]

Я начала было протестовать. Но затем подумала – а почему бы нет?

– Я буду в синем платье.

– Ладно, – озадаченно согласился Гальяно.

* * *

– Дар от садовника‑ любителя, – Гальяно протянул мне два цветочка анютиных глазок, перетянутых синей ленточкой.

– Дар?

– Ленточка отдельно продавалась.

– Это брокколи?

– Спаржа.

– Они прекрасны.

Пока мы шли к кафе «Кукумац»[23] вокруг гудели и объезжали друг друга десятки машин. Чувство свежести от вечернего полива уже испарилось, и все вокруг наполнилось запахами влажного асфальта, бензина, земли и растений. Время от времени, проходя мимо уличных торговцев нас окутывал сладкий аромат готовящихся тамале[24].

Вместе с нами по тротуару шли толпы: парочки, желающие где‑ то поужинать или просто выпить; молодые работники, возвращающиеся домой; покупатели и просто вечерние бездельники. Вечерний бриз забрасывал галстуки мужчин им на плечи, а женские юбки прижимал к ногам. Над головами хлопали ветвями‑ крыльями пальмы.

«Кукумац» был оформлен в современном стиле майя: нечто с темными деревянными балками и пластиковыми растениями вокруг искусственного прудика с декоративным мостиком. Все стены были под фресками, на которых в большинстве своем был изображен тот самый властитель народа киче в 15 веке, давший название этому заведению. Мне стало любопытно, как бы отнесся к такому восхвалению сам пернатый божок.

Освещение здесь состояло из факелов и свечей, и вход в заведение казался входом в могильник майя. Когда глаза привыкли к темноте, я различила попугая, который тут же приветствовал нас на испанском и английском. На тех же языках поздоровался с нами и мужчина в белой рубашке, черных брюках и длинном фартуке.

– Hola, Detective Galiano. Здравствуйте. ¿ Có mo está? [25]

– Muy bien, Señ or Velasquez. [26]

– Мы так давно с вами не виделись.

Его огромные усы раскинулись далеко в стороны от щек, затем круто закручивались к носу, и напомнили мне о маленькой обезьянке – императорском тамарине.

– Пашу как папа Карло.

Веласкес кивнул в знак понимания.

– Нынче такие страшные преступления происходят! Просто везде и всюду! Гражданам этого города повезло что вы на страже.

Он еще раз с пониманием качнул головой и тут же отвлекся на меня – взял мою руку и приложился к ней губами. Я разглядела насколько налакированные у него волосы.

– Добрый вечер, сеньорита. Друг детектива Гальяно – всегда друг Веласкеса.

Отпуская мои пальцы, он театрально вскинул брови и подмигнул Гальяно.

– Прошу вас! Лучший столик. Пойдемте!

Веласкес провел нас к столикам у пруда и обернулся к Гальяно. Детектив одобрительно осматривал интерьер.

– Да, сеньор. Прекрасно.

Мы прошли к столу стоящему в алькове, стилизованном под пещеру, позади пруда. Гальяно снова удовлетворенно кивнул. Мы вошли в эту пещеру и сели. Хозяин еще раз поклонился перед великим борцом с преступностью и исчез.

– Чересчур навязчиво, мне кажется, – сказала я.

– Прощу прощения за излишнюю любезность моих друзей.

Через секунду появилась официантка с меню.

⇐ Предыдущая 1 2 3 456 7 8 9 10 Следующая ⇒