Шульман Аркадий Львович 12 страница

Кроме общих списков еврейского населения, оккупанты составили специальные списки “…на лиц, принадлежащих к коммунистической партии, еврейских мешанцев или лиц, состоящих в браке с еврейскими мешанцами”. В распоряжении гебитскомиссариата пояснялось, что еврейскими мешанцами являются те, кто имеет в своем роду хотя бы деда или бабку евреев. Отдельный список был составлен “…о сборе шуб, сапог для нужд армии еврейским населением”, списки “об учете евреев-ремесленников и специалистов…” (портных, слесарей, кузнецов, заготовителей, парикмахеров, шоферов, механиков, жестянщиков, пекарей, медиков, мельников, маляров, штукатуров), список “…об отпуске хлеба евреям в количестве 50 % существующей нормы…” и десятки других документов, составленных с немецкой педантичностью.

Буквально с первых же дней оккупации особым вниманием было “удостоено” еврейское население. В гебельсовском духе была развернута оголтелая антисемитская пропаганда. Евреям запрещалось ходить по тротуарам, появляться на рынках, в общественных местах. А чтобы ни один еврей не остался для оккупантов незамеченным, каждый обязан был нашить на верхнюю одежду желтую звезду на груди и круглый лоскут на спину. Всем уездным и волостным управам приказано было провести перепись еврейского населения.

Первые пару месяцев евреи оставались жить на прежних местах, хотя хорошо понимали, что оказались в западне.

22 октября 1941 года по приказу гебитскомиссара

П. Гахмана все глубокские евреи в течение получаса должны были собраться в гетто. Вещи можно было взять только с разрешения специально назначенной комиссии из магистрата.

В одном из разделов “Черной книги”, разоблачая злодеяния гитлеровцев в Глубоком, очевидцы кровавых событий так описывают перемещение в гетто: “Во время переселения весь город выглядел как базар. Все улицы были загромождены рухлядью. Евреи несли свои жалкие вещи в отведенный для них лагерь – гетто. На улицах был небывалый шум, крик, толкотня. Полиция, со своей стороны, «наводила порядок» и била людей прикладами, палками и чем попало по головам, рукам и т. п. ”.

Под гетто определили территорию в пределах нынешних улиц Друйской, Энгельса, Красноармейской, Красного Партизана, частично улицы Маркса. От остальных районов города гетто было изолировано деревянным забором, опоясанным колючей проволокой. Попасть на территорию можно было только через единственные ворота. Самовольный выход карался расстрелом, как и общение местных жителей с узниками гетто.

Гетто были созданы во всех уездах и волостях, в каждом более или менее крупном местечке Глубокского гебита.

К ноябрю 1941 года в Глубокском гетто, куда попали и евреи из других городов и местечек гебита, находилось более 5800 человек.

В донесении в Центральный штаб партизанского движения, направленном командованием 1-й партизанской бригады имени Суворова, где командиром был Петр Антонович Хомченко, сообщалось: “Находящимся в концлагере были созданы ужасные условия жизни: изнурение непосильными условиями работы по 14–16 часов в сутки (доставка бревен на плечах до 3-х километров, подноска камня и кирпича вручную до 30–50 килограммов на рабочего, выпиливание кусков льда босыми, раздетыми и доставка его на берег без всяких средств перевозки, размол зерна вручную на паровой мельнице, двигатель которой не работал, откачка воды при помощи привода, куда должны были запрягаться лошади, поднос песка и гравия для починки дорог, создание специальных упряжек для перевоза на 1–1, 5 километра

5–10 бревен жилых домов, использование евреев для выноса неразорвавшихся авиабомб за город, очистка уборных и сбор мусора руками без всяких инструментов, после чего это фотографировалось…”.

За малейшее невыполнение приказов применялись разного вида наказания (удары плетьми – 80–125 ударов, после чего редкие выживали, вырывание пучками волос, удары палкой по голове). На рабочего получали в день 330 граммов хлеба, состоявшего из опилок, овсяной муки, размолотого стекла, песка и прочих примесей. Лица, не выполнявшие какую-либо работу, лишались и этого нищенского пайка. Мясо выдавалось порченое, 80 граммов на 7 дней, крупы 50 граммов на неделю. Непосильный труд, неполноценное питание, нечеловеческое обращение доводили людей до полного изнеможения.

В течение всего времени существования гетто немцы несколько раз облагали его узников данью. Все, что собирали, – одежду, вещи, посуду, драгоценности, ювелирные украшения, золотые монеты – передавалось гебитскомиссару П. Гахману.

25 марта 1942 года в Глубоком была проведена первая массовая акция. В тот день в пригородном лесу Борок немцы расстреляли 110 евреев. Сообщая руководству общины причину казни этих людей, гебитскомиссар сказал, что евреи занимались спекуляцией конфискованным, уже не принадлежащим им имуществом.

В делах гебитскомиссариата сохранился документ, в котором читаем: “27 мая 1942 года прибыл унтер-офицер Тангерман из СД Лепеля, полевая почта № 37857, чтобы договориться с гебитскомиссариатом по поводу проживающих в области евреях. Перед ним поставлена задача очистить территорию тыла областей, которые отойдут под гражданское управление”.

В руководящих немецких инстанциях существовало предположение, что евреи в этой зоне поддерживали связь с активно действующими партизанами.

19 июня 1942 года в Глубоком немцы провели вторую большую акцию – в пригородном лесу Борок было расстреляно 2500 евреев. В этот день гебитскомиссар приказал всем работающим евреям вместе с их семьями явиться к 10 часам на футбольное поле для проверки рабочих удостоверений и состава их семей. Когда все поле уже было заполнено людьми, их внезапно окружили немцы и полицаи. Оказавшись в таком плотном кольце вооруженных карателей, люди стали волноваться, но вырваться из этой западни было уже невозможно.

И тогда, стоя в охраняемом карателями лимузине, выступил заместитель гебитскомиссара по еврейским вопросам Гебель. Он заявил, что часть населения гетто отправят в другие города на работу. После этого начался отбор людей “для отправки в другие города”. Тех, кто оказался среди отобранных, ставили на колени, жестоко избивали. Затем их строили в колонны и под конвоем с овчарками стали угонять в Борок к ямам. Первые колонны только покинули поле, но здесь уже стали слышны пулеметные и автоматные очереди...

Уцелевшие в тот день вернулись в гетто другими людьми. Увиденное и пережитое на футбольном поле обожгло души и сознание всех – дети стали взрослыми, взрослые стариками…

Приведенные факты – лишь фрагменты бесконечного списка чудовищных преступлений, совершенных гитлеровцами на глубокской земле.

Среди местных жителей были и те, кто пытался помочь обреченным на смерть людям. Несмотря на грозившую опасность, они передавали или даже приносили продукты в гетто.

Братья Раяк рассказывали, что крестьянин Шебеко ежедневно тайком доставлял молоко их больной матери. Крестьянин Гришкевич украдкой приносил капусту, картошку и другие овощи для нескольких семейств: врача Раяк, портного Шамеса, Гительсона.

Были в гетто те, кто с первого дня оккупации говорил, что фашистам верить нельзя, и считал, что, если люди хотят выжить, им надо бороться всеми доступными способами. Но поначалу на них смотрели как на безрассудных людей или как на провокаторов. Но постепенно даже напуганные отцы и матери многодетных семейств стали понимать, что от фашистов не спрятаться и не откупиться. И тогда все слышнее стали звучать голоса молодых узников гетто, которые говорили, что единственный способ выжить – это бороться с фашистами, убивать их.

Уже весной 1942 года несколько групп молодежи из Глубокого стали искать пути, чтобы достать оружие и уйти в партизаны. Среди них был Рувим Иохельман из Гайдучишек. Он специально устроился на склад жандармерии и незаметно для немцев выносил оружие и медикаменты. Продолжалось это довольно долго. Немцы выследили его и после мучительных пыток расстреляли.

В партизанский отряд “Мститель” передавал добытое с риском для жизни оружие Рувим Якельсон. Будучи на виду у немцев, он умудрялся выполнять смертельно опасную работу. Так продолжалось почти полгода. Жандармы выследили его, жестоко пытали, а потом расстреляли.

Большая заслуга в снабжении партизан оружием принадлежала зятю Моше Беркона. Он покупал винтовки, гранаты, пистолеты и посылал их в лес к партизанам. На него донесли. Когда немцы прибыли за ним, он сопротивлялся отчаянно. Выхватил у полицейского винтовку, выстрелил в него и скрылся. Тогда полицаи решили расправиться с его родными. Чтобы их спасти, этот мужественный человек вернулся в гетто. После ужасных пыток полицаи расстреляли его.

Клейнер из деревни Лучаи (около Дуниловичей) тоже помогал партизанам, доставая для них оружие. Осенью 1942 года, когда он понял, что над ним “сгущаются тучи” и надо срочно уходить из гетто, Клейнер напал на немца, стоявшего на посту, выбил из рук автомат, вырвался за колючую проволоку и ушел в партизаны.

Летом 1942 года группа молодежи с оружием в руках ушла в лес, примкнув к партизанам. Наибольшим авторитетом среди них пользовался Авнер Фегельман. Он отличался умом, хладнокровием, решительностью. Сражался в бригаде им. Ворошилова. Самоотверженно и мужественно боролись Исаак Блат, Боря Шапиро и девушка Хася из Дисны, Бомка Генехович из Плиссы.

Немец Копенберг убил отца Бомки. Юноша выследил Копенберга и отомстил ему. Немецкая фурия Ида Одицкая прославилась своими жестокостями. Она принимала участие в массовых убийствах и в преследованиях партизан. Генеховичу и нескольким товарищам удалось заманить ее в лес. Там они учинили скорый, но справедливый суд и повесили ее.

В сентябре 1942 года ушла в партизаны другая вооруженная группа из 17 человек. Здесь были братья Кацовичи, Залман Рудерман, Рахмиэль Милькин, Давид Глейзер. Эта группа еще в гетто наладила связи с партизанским отрядом “Мститель”, отправляя туда оружие.

Через несколько месяцев из гетто к партизанам ушли еще 18 человек. Среди них были Исраэль Шпарбер, Моисей и Соня Фейгели, Гирш Гордон, Симон Соловейчик.

Спустя два дня после ухода этой группы гестаповцы окружили дома, где жили семьи партизан Фейгеля и Милькина, и после страшных пыток расстреляли 14 человек.

Сыновья Иосифа Фейгельсона, Залман и Дон, ушли к партизанам. Слухи об их отваге распространились по округе. В июле 1943 года гестаповцы зверски расправились с их отцом, теткой Сарой Ромм и ее дочерью Нехамой Ромм.

Одним из героев сопротивления был Яков Файвушевич Фридман. Он родился в Глубоком в апреле 1919 года в семье ремесленника-портного. Когда мальчику было два года, умер отец. Спустя год умерла и мать Нина Фридман. После смерти родителей Яков воспитывался у бабушки Ходес Сони, в семье извозчиков. Он окончил шесть классов польской школы, но, несмотря на непродолжительность учебы, был хорошо образованным человеком. Имел природную склонность к языкам и достаточно легко овладел ивритом, русским, немецким. К этому надо добавить еще и родной ему идиш, польский и белорусский. Но надо было зарабатывать деньги, чтобы и самому жить, и помогать уже пожилым дедушке с бабушкой, и Яков идет учиться на портного, а вскоре начинает работать по этой специальности.

В мае 41-го Я. Фридман был призван в армию. В начале войны его отправили на фронт. Воевал в районе Орши. 15 октября 1941 года часть, в которой он служил, попала под Смоленском в окружение. Плен. Около тысячи красноармейцев под конвоем погнали на запад. Якова Фридмана отправили в концлагерь, который находился недалеко от Молодечно. Вместе с двумя однополчанами, когда колонну перегоняли в Лиду, он совершил побег. Яков Фридман пришел в Глубокое в конце декабря 1941 года и поселился у дяди Натана Ходеса. В марте 1942 года ушел из гетто в Плещеницкий район. Там его спрятала Елена Богдан, жившая в деревне Буденица. В мае 1942 года Яков Фридман стал бойцом партизанского отряда “Народные мстители”. По заданию командования он четырежды ходил в гетто. Доставал деньги и покупал на них оружие. В октябре 1942 года вывел из гетто 12 человек и привел их в партизанский отряд.

Одной из тех, кто ушел из гетто, была Люба Вайнер. Сейчас она живет в Израиле. При первой же возможности приезжает в город своего детства, в город героической юности, чтобы отдать дань уважения тем, кто не дожил до Победы. Люба Вайнер часто вспоминает о тех днях: “Нас было девять парней и трое девушек. Руководил нами Яков Фридман. Очень храбрый, не по годам мудрый человек. Мы полностью доверяли ему. Ребята закупали оружие, воровали его у немцев и прятали в подвале нашего дома, чтобы прийти к партизанам не с голыми руками, а с оружием. Сначала они не хотели меня брать с собой. Я была еще девчонкой, и они прямо так и говорили: «Какая от тебя польза будет? » Но потом я упросила Яшу Фридмана. Кроме меня, шла Соня Ботвинник и ее сестра. Только благодаря ему я осталась живой”.

Яков Фридман героически сражался, был командиром отделения подрывников. Они уничтожили семь эшелонов и автомашин, убили двадцать восемь фашистов. За мужество был награжден орденом Отечественной войны I степени, отмечен другими правительственными наградами. Участвовал в освобождении Глубокого.

В 1944 году Якову Фридману предложили службу в МГБ, там он проработал до 1951 года. Потом работал в сфере бытового обслуживания в Глубоком.

…В 1942 году десятки юношей и девушек вырвались из гетто и вместе с добытым оружием ушли в партизаны и воевали до изгнания оккупантов с глубокской земли.

15 августа 1943 года на подпольном совете узников гетто было решено поднять восстание. Это решение находилось в прямой связи с событиями, которые буквально в эти же дни развернулись в Глубоком и вокруг него. Дело в том, что еще в апреле 1942 года по заданию немецкого командования в лагере для военнопленных близ польского города Сувалки был создан “Боевой союз русских националистов”. Возглавил его бывший начальник штаба 229-й стрелковой бригады, подполковник Красной Армии В. В. Гиль (при немцах – подполковник В. В. Гиль-Родионов), попавший раненым в плен.

В августе 1943 года партизанские разведчики бригады “Железняк” (комбриг – Герой Советского Союза И. Ф. Титков) установили связь с бойцами бригады В. В. Гиль-Родионова, батальоны и роты которой были к тому времени разгруппированы по населенным пунктам Глубокского гебита для борьбы с партизанами. 16 августа после долгих переговоров с командованием бригады “Железняк” родионовцы во главе с командиром перешли на сторону партизан. Воспользовавшись неожиданной для гитлеровцев ситуацией, бригада В. В. Гиль-Родионова 17 августа уничтожила немецкие гарнизоны в Докшицах и Крулевщине (ныне Крулевщизна) и оказалась в 13 километрах от Глубокого. Гитлеровцы, опасаясь разгрома Глубокского гарнизона и возможного освобождения узников гетто, срочно вызвали из Двинска дивизию эсэсовцев, бронепоезда и боевое подкрепление из Вильнюса.

18 августа, когда до Глубокого бойцам бригады

В. В. Гиль-Родионова оставалось всего 7 километров, неожиданно на полустанке Журки появился бронепоезд и с ходу атаковал наступающих. Одновременно немецкие танки и мотопехота при поддержке авиации предприняли попытку окружить родионовцев. В. В. Гиль-Родионов вынужден был отказаться от похода на Глубокое и под прикрытием партизан отошел за речку Поню.

В гетто узнали о действиях родионовцев и надеялись на разгром немецкого гарнизона в Глубоком. Узники готовы были воспользоваться сложившейся ситуацией и, перебив охрану, с оружием в руках вырваться на свободу. Но, к сожалению, обстоятельства резко изменились. Отход родионовцев ускорил уничтожение немцами гетто. Фашисты опередили готовившееся выступление узников. 18 августа, как сказано в документе, гетто было “в три кольца обставлено танками, орудиями”.

Как вспоминают братья Г. и И. Раяки, в пятницу

19 августа 1943 года в 4 часа утра узники сквозь щели в заборах отчетливо видели немцев, одетых “в коричневую, черную, желтую и зеленую форму… Красные, жирные лица и полные крупные фигуры убийц”.

Начался штурм гетто. Гром пушек и пулеметные очереди заглушали душераздирающие крики матерей. Люди метались по территории гетто, пытаясь вырваться из этого ада.

Группа подростков во главе с несколькими вооруженными сверстниками направилась на прорыв к “арийской” стороне улицы Энгельса. Когда они стали выбивать доски из забора, каратели встретили их пулеметным огнем. Несколько парней погибло.

Мотке Ледерман, в середине августа пришедший из леса для участия в организации сопротивления в гетто, бросил в направлении пулемета гранату и огонь прекратился. Но как только парни начали расширять образовавшийся проход в заборе, каратели с другой стороны открыли огонь, и группе пришлось отойти в глубь гетто к высокому кирпичному дому Канторовича, в бомбоубежище которого уже скрывалась большая группа евреев.

В полдень немцы с самолетов подожгли гетто. За считанные часы оно превратилось в сплошной костер. Из горевших домов, спасаясь, стали выбегать скрывавшиеся там узники. Каратели заметили, что в сторону дома Канторовича побежала женщина (Минка Коссовская) и там исчезла. Они стали искать вход в схрон. Усилия их оказались тщетными. Вскоре каратели прекратили поиск и бросили несколько гранат в подвалы. Люди, сидевшие недалеко от люков, погибли. Затем каратели потребовали, чтобы укрывшиеся узники вышли и сдались, в противном случае здание будет взорвано вместе с людьми. Многие подчинились этому приказу. Все они погибли.

В убежище, среди оставшихся, оказались и вооруженные парни, которым не удалось утром прорваться с боем из гетто. Они пришли сюда, чтобы дождаться ночи, но оказались в западне. Мотке Ледерман, вооруженный наганом и гранатой, решил выйти навстречу смерти, застрелить, если удастся, немцев, которых встретит, и достойно погибнуть. Поднявшись из бокового люка, недалеко от которого стояли три немца, он выстрелил, а, отбежав немного, бросил в их сторону гранату и скрылся в развалинах.

В схроне оставались еще люди, которые ночью небольшими группами вышли на поверхность, и, прячась среди руин, ушли из города. Среди уцелевших в этом схроне были Пиня Ожинский, Абрам Рутштейн, Минка Коссовская, Гиршл Израилев и другие. Все они пережили войну.

В другом конце гетто “узники ринулись на прорыв проволочных заграждений и забора. Завязался бой с немцами и полицией… Один бункер немцы не могли взять в течение целого дня. По показаниям очевидца и участника этого восстания тов. Пинтова и агентурщика тов. Д. было убито и ранено около 100 гитлеровцев”.

Утром 20 августа над гетто появилась фашистская авиация. Самолеты на бреющем полете расстреливали каждого, кто выходил из укрытий, и сбрасывали зажигательные бомбы. Вся территория гетто превратилась в горящий факел. Дым и смрад расползался по окрестностям города. Почти все гетто было уничтожено: кто-то был расстрелян, кто-то сгорел в пламени пожара, кто-то задохнулся в дыму…

Детей, стариков, больных, всех тех, кто не смог уйти, постигла та же участь. Им выкалывали глаза, отрубали конечности, сбрасывали живыми в огонь.

Вспоминает Габриэл Попик. Он живет в Израиле, в городе Бат-Ям. Работал шофером. Теперь на пенсии: “Мне было тогда всего 13 лет. Мальчишка. Прошло уже больше полувека. А все равно те события стоят перед глазами.

Люди пошли на прорыв забора и проволочных заграждений. Немцы поставили пулеметы так, что они били перекрестным огнем. И, конечно, большинство из тех, кто пытался прорваться, погибло. А я прополз между мертвыми телами и выбрался за пределы гетто. За час я добрался до леса. До лета 44-го года жил в казьянских лесах, возле партизан. Иногда они нам давали какую-нибудь еду, иногда мы сами себе ее добывали. Вместе со мной ушел из гетто мой друг и ровесник Наум Каждан. Вот так мы и выжили”.

В течение нескольких дней после разгрома гетто полицаи ходили по его территории и вылавливали тех, кто чудом уцелел. В бункера и погреба гитлеровцы пускали газ, чтобы “выкурить” оттуда всех до последнего. Специальные поисковые команды вылавливали тех, кто ушел из гетто, но не смог надежно спрятаться или не успел добраться до спасительного леса. Тех, кто попадался в руки к фашистам, собирали в каменном доме по улице Виленской. Таких беглецов оказалось более ста. Все они были расстреляны.

“После расправы с евреями было мобилизовано население из окружающих деревень и города на уборку трупов из гетто. Евреев раздевали догола и крючками бросали на повозки. Убирающим, особенно с бункеров, выдавался спирт и папиросы. Одежду и все имущество забирало население, даже золотые зубы у евреев выбивали и забирали.

Вся эта сцена фотографировалась специальным фотографом... ”.

Трупы погибших свозили в братские могилы в урочища Дубки и Барок. Стояли жаркие дни. Трупы разлагались, и стоял невыносимый смрад. Гитлеровцы привезли несколько бочонков со спиртом, и тех, кого они привлекли к этой “работе”, заставляли пить его стаканами. Но даже это не могло заглушить чувства отвращения. Кто был посмелее, пытался убежать. Но на высотках стояли пулеметы и убегавших расстреливали.

Уже после войны, когда шла расчистка территории бывшего гетто под новую застройку, был обнаружен один из бункеров, в котором в августовские дни 1943 года пряталась семья. Строители увидели страшную картину: смерть застала женщину, когда она прижимала к груди ребенка…

Спустя полвека в дни траурных церемоний, посвященных памяти жертв фашистского геноцида, мы видели в Глубоком тех, кто сумел чудом уцелеть в трагические августовские дни 1943 года. Ежегодно они приезжают почтить память своих родных, близких, земляков. Рядом их дети и внуки, никогда не видевшие войны.

Вместе с ними к подножию памятников, установленных на местах массовых расстрелов, возлагают цветы и венки жители города Глубокое.

__________

Очерк написан совместно с Михаилом Рывкиным

и опубликован в журнале “Мишпоха” № 4, 1998 год.

После публикации очерка “У роковой черты” стали известны более достоверные данные. Они учтены в новой редакции. Благодарю довоенного жителя Глубокого, ныне живущего в США, журналиста и писателя Владимира Едидовича, за помощь в подготовке новой редакции очерка.

______________________________________________________________________________________________________________________________________________________

Сестры

Мне рассказывали о судьбе этих женщин. И все же, когда они пришли, я был немало удивлен. Даже если бы кто-то поставил задачу найти двух таких внешне непохожих людей, пришлось бы долго искать.

У Ядвиги Петровны Ласицкой славянское округлое лицо, светлые волосы и голубые глаза.

Ее сестра – Эмилия Петровна Винокурова – внешне типичная южанка: смуглая, темные волосы, карие глаза.

Но чем внимательнее я приглядывался, а наш разговор был долгим, тем больше находил у женщин неуловимо схожих черт. Один и тот же взгляд, сначала осторожный исподлобья, как будто испытывает собеседника, можно ли ему доверять; одна и та же манера говорить.

Рассказывала в основном Ядвига Петровна. Эмилия молча слушала и кивала головой. Ядвига кое-что и сама помнит из военных лет, хотя в те страшные годы она, как говорится, “под стол пешком ходила”, родилась в 1939 году. Но, самое главное, Ядвига – старшая сестра и в этой семье была “законодателем мод”.

– Куда я, туда и родители, а потом и Эмилия следом, – сказала она. – Перебралась я в середине шестидесятых годов в Витебск, и они за мной приехали.

Ядвига Петровна работала директором крупного магазина, торговавшего электроникой, а в годы советского дефицита это многое значило. У Эмилии была более скромная должность. Она работала медсестрой.

Но к теме нашего рассказа это прямого отношения не имеет.

– Наши родители поженились в 1938 году. Мама была из Червеньского района, деревня Ляды, – рассказывает Ядвига Петровна. – Это недалеко от Гродянки, куда родители позднее переберутся, где встретят войну и развернутся все драматические события.

Впрочем, Червеньским районом эти места стали называться только после войны, а в те годы это был Игуменский уезд, а затем район. Наверное, властям не понравилось церковное происхождение названия, и местечко переименовали в Червень. В переводе с белорусского – это июнь. Рядом есть местечко, которое называется Липень. В переводе с белорусского – это июль. Кстати, в начале XX века и Липень, и Игумен (Червень), несмотря на сугубо православное название, были типичными еврейскими местечками.

– Звали нашу маму Янина Ивановна Лиходиевская, – продолжает свой рассказ Ядвига Петровна. – Ее отец, наш дед, Иван Лиходиевский был, по тем временам, образованным человеком: садоводом, пчеловодом, коневодом, ветеринаром. У него был самый лучший в районе дом: светлый, просторный, чистый, с балконом. Он построил его своими руками. Его считали богатеем и пытались раскулачить. Заступились односельчане. По тем временам такая смелость была редкостью. За любое слово, обмолвленное в защиту классовых врагов, можно было вместе с ними отправиться в Сибирь. Но Иван Лиходиевский был не только уважаемым, но и необходимым человеком. Он привозил из района газеты и читал их односельчанам, объясняя политику. Без этого деревня, конечно, могла бы и пережить. Но Иван Лиходиевский был знающим ветеринаром, агрономом, а при необходимости мог и больному человеку дать нужный совет. А без этого в деревне обойтись тяжело. Прислушались власти к голосу односельчан и оставили Ивана Лиходиевского в покое, хотя напугали, как следует.

– А вот семью нашего отца – Ласицких – выслали на Урал, – рассказывает Ядвига Петровна. – Они жили в деревне Дубрава того же Червеньского района. Правда, от Гродянки это уже в сорока километрах. В семье было трое сыновей, и все работали от зари и до зари. Жили покрепче соседей, и это не понравилось советской власти.

Петр Ласицкий валил лес на Урале. Несколько раз пытался бежать из лагеря. Однажды его придавило падающее дерево, и он сутки с переломанной ногой лежал под завалом. После этого Петр Францевич долго лечился и, видимо, как человек бесполезный на лесоповале, был отпущен домой. Приехал в местечко Гродянка. На работу его брать никто не захотел. Боялись. 1937 год – дата говорит сама за себя. И все же нашелся смелый человек, который предложил раскулаченному Петру Ласицкому работу: председатель колхоза из Гродянки еврей Загальский. Его вызывали в райком партии. Говорили: “Выгони с работы чуждого элемента или себя загубишь”. А он отвечал: “Петр Ласицкий – грамотный и работящий человек, мне такие в колхозе нужны”.

Вскоре Петр Ласицкий познакомился с Яниной Лиходиевской. Соседи говорили: “Одного поля ягоды. Его раскулачили и ее родители такие же”.

Петр и Янина поженились и стали жить-поживать… Надо было обзаводиться хозяйством, строить дом.

У Ивана Лиходиевского был в Гродянке знакомый еврей, которого звали Мисель. Он жил в центре местечка в просторном доме. Рядом аптека, склад “Заготзерна”, школа. Впрочем, в местечке все рядом. Мисель работал в леспромхозе, был бригадиром обоза. По сегодняшней терминологии – это начальник транспортного цеха. Лес и лесоматериалы подвозили к пилорамам, складам, железнодорожной станции на лошадях. Этим обозом командовал Мисель. Фигура заметная в небольшом местечке, или правильнее все же рабочем поселке, где леспромхоз – единственное предприятие. Мисель был грамотным человеком и, наверное, поэтому сошелся с ним Иван Лиходиевский. Когда он приезжал в Гродянку по делам: или в пошивочную мастерскую, или на почту, обязательно заходил к Миселю поговорить “за жизнь”.

Жена Миселя, в Гродянке ее звали Миселиха, была родом из деревни Ляды. Работала в ларьке “Заготсырья”. Ларек был в их же доме. И вероятно, остался еще со времен НЭПа, а то и с дореволюционных времен, когда еврейские семьи открывали в своих домах различные ларьки, мастерские, магазинчики, где обычно работали расторопные женщины: одновременно занимались домашним хозяйством, воспитанием детей и вносили свой вклад в семейный бюджет.

Миселиха, когда узнала, что жена Петра Ласицкого из Лядов, ее землячка, тут же пришла знакомиться и сказала: “Рассчитывай на мою помощь”. Обе женщины хорошо шили, вязали и, несмотря на разницу в возрасте – Миселиха была намного старше, – быстро сошлись.

Так подружились две семьи: еврейская и белорусская. Когда Петр Ласицкий решил строиться и выбрал пустующий участок земли, Мисель помогал ему с транспортом. И хотя расстояние между домами, по сельским меркам, было немалое, Мисели и Ласицкие часто встречались.

– Не знаем, – в один голос говорят сестры Ядвига и Эмилия, – Мисель – это имя, фамилия, а может быть, в местечке дали такое прозвище.

Заинтересовавшись рабочим поселком Гродянка, я узнал подробности из истории этого населенного пункта.

В конце XIX века в окрестных лесах активно велись лесоразработки. Белорусский лес пользовался спросом на рынках России и Европы. Это приносило большие прибыли. И среди бескрайних лесов, в тридцати километрах от местечка Осиповичи, был основан населенный пункт Гродянка. В то время он насчитывал… 1 двор и 7 жителей.

В 1905 году был построен лесопильный завод. Гродянка стала расти. Населенным пунктом владел генерал, представитель знатного рода и толковый хозяйственник Антоний Радзвилл.

Он организовал акционерное товарищество для строительства железнодорожной линии Верейцы – Гродянка. Железная дорога нужна была в первую очередь для вывоза леса. В 1911 году в Гродянке была построена железнодорожная станция.

В окрестных местечках и деревнях в то время жило очень много евреев. Это был один из самых густонаселенных еврейских районов Белоруссии. Неподалеку Лапичи, Осиповичи, Пуховичи, Узляны, Смиловичи. Например, в местечке Лапичи из 750 жителей в 1897 году 736 были евреи, а в Игуменском уезде в эти же годы было 8 синагог и 22 еврейских молитвенных дома.

⇐ Предыдущая 7 8 9 10 111213 14 15 16 Следующая ⇒