Шульман Аркадий Львович 11 страница

– Рива?

Внутри девушки все оборвалось. Но она сумела не показать вида. И спокойно ответила:

– Вы ошиблись.

Долгие три года Рива гнула спину на фашистских хозяев. В Германии дважды совершала побег, но каждый раз ее ловили и передавали новым хозяевам. Однажды Ривина хозяйка повела ее в магазин, где продавали поношенную одежду расстрелянных евреев. Хозяйка хотела показать свою доброту и купила Риве туфельки. Рива взяла их и стала шептать слова, адресованные незнакомой еврейской девочке, которая носила и не доносила туфельки: “Не обижайся на меня. Пускай твои туфельки моими ножками ходят по земле”.

Вот строки из документа, выданного Витебским комитетом госбезопасности Раисе Наумовне Рыжиковой: “Работала в садоводстве чернорабочей. Дважды арестовывалась полицией за неподчинение хозяйке, содержалась в штрафном лагере в г. Варцбург. Первый раз – 14 дней. Второй – 2 месяца”.

Сергея Андриясова и Риву Рыжик освободили 12 апреля 1945 года части американской армии и вместе с другими освобожденными отправили в зону, занятую советскими войсками.

Сергея взяли в армию, а Рива из лагеря № 232 во Франкфурте-на-Одере вскоре уехала домой. В сентябре 1945 года она приехала в Витебск. После демобилизации Сергея в мае 1946 года они поженились и уехали на его родину в город Грозный. Там родился сын Саша.

После смерти мужа Раиса Наумовна переехала в Москву, где уже жил ее сын. Там живет и сегодня, не забывая родное местечко.

... Сразу после войны в Островно вернулось несколько евреев. Из тех, кто воевал в армии, демобилизовался, приехал в родные места, к семье, а нашел только братскую могилу. Одним из них был Давид Рыжик. Демобилизованный солдат остался один на белом свете, а здесь приглянулась ему молодица, и решили они жить вместе. Я не знаю, что чувствовал Давид, но у меня по телу пробежала дрожь, когда я услышал эту историю. Первым мужем этой самой молодицы был полицай, который принимал участие в расстреле евреев, в том числе семьи Давида. И получил свои законные пятнадцать лет тюрьмы. Женщина – жена негодяя, наверное, была невиновной. Но все же как-то не по себе становится от такого союза.

В сорок девятом году Давида Рыжика нашли повешенным или повесившимся на высокой сосне, недалеко от еврейского кладбища. Одни говорили, что жена полицая, знавшая слишком много, рассказала обо всем новому мужу. Сообщники полицая забеспокоились и решили убрать свидетеля. Другие утверждают, что Рыжик, узнав обо всем, решил покончить с собой.

Вот такая грустная история...

_________

1. Государственный архив Российской Федерации, ф. 7021, оп. 84, д. 1, л. 23

______________________________________________________________________________________________________________________________________________________

Десятый круг ада

Городской поселок Яновичи находится в 35 километрах от Витебска. Как местечко, оно было известно со времен Великого княжества Литовского. В 1772 году Яновичи вошли в состав Российской империи. По первой Всероссийской переписи населения, в 1897 году здесь насчитывалось 2359 жителей. Из них три четверти составляли евреи.

Старожилы любят рассказывать о довоенных Яновичах. Это было красивое и веселое местечко более чем на тысячу домов. До войны здесь действовали три школы, клуб, больница, мельница, кожевня, библиотека, детский сад. По воскресеньям гудел большой базар. Несколько раз в году собиралась ярмарка. Приезжали сюда покупатели и продавцы из десятков окрестных деревень, из Суража, Колышек, Витебска, Невеля, Рудни.

В местечке до 1938 года были еврейская, русская и белорусская школы. И хотя атеистический вихрь пытался все смести на своем пути, по воскресеньям в церкви звучало “Отче наш”, а по субботам в синагоге “Барух ата адонай”. В Яновичах действовали три синагоги, большая каменная церковь, недалеко от местечка стоял костел. Всякое случалось между соседями, но тесно никому не было. Белорусские дети знали, что такое талес и тфилин, а евреи становились политическими деятелями Страны Советов, как, к примеру, Михаил Маркович Бородин, которого на родине, в Яновичах, знали под фамилией Грузенберг.

В конце 20 – начале 30-х годов в местечке было два представительства советской власти: сельский совет и еврейский национальный совет. Сельский обслуживал население сельской местности, нацсовет – жителей Яновичей. Как вспоминает Екатерина Аркадьевна Никифорова, работавшая с 1929 года секретарем Яновичского еврейского нацсовета, первым его председателем был Хаим Гуревич, которого потом сняли, приписав ему “головокружение от успехов”. Вместо него прислали Лазаря Нисневича из Витебска. Все делопроизводство в нацсовете велось на еврейском языке. И не было никаких проблем! Понимали его все жители – белорусы, русские, латыши, поляки.

Более трехсот лет евреи жили в Яновичах, пустили корни, которые настолько прочно срослись с белорусской землей, что казалось, ничто не может их разделить.

Последним днем еврейской общины Яновичей стало 10 сентября 1941 года.

Утро было на редкость ясным. Первый морозец выкрасил еще не успевшую пожухнуть сентябрьскую траву в белый цвет. Запоздалое осеннее солнце заглядывало в окна домов. Но не оно в то утро разбудило людей. На ноги их поднял гул приближающихся автомашин. И узники гетто, ожидавшие изо дня в день самого худшего, со страхом вслушивались в этот шум. Предчувствия не обманули их. Войска СС окружили улицы Витебскую и Тадулинскую, на которых находилось гетто. Причем, кольцо было таким плотным, что даже кошка не проскочила бы через него.

Это был уже почти финал заранее спланированного преступления. А начиналось это так.

Вспоминает Семен Михайлович Рыбаков:

– С середины июля, то есть практически сразу, как только фашисты вошли в местечко, они стали выгонять всех на работы. В основном люди ремонтировали дороги. Однажды, в конце июля, немцы забрали с работы 30 – 40 мужчин-евреев и куда-то увели. Говорили, что их забирают на другую работу в местечко Колышки. Где-то через час мы услышали выстрелы, но никто им не придал значения. Стреляли каждый день. Уже после стало известно, что этих людей расстреляли в районе деревни Охрютки, в километре от Яновичей.

Это была первая массовая акция фашистов против евреев небольшого местечка. Такие акции были заранее продуманы оккупантами до мелочей и в тех или иных вариантах повторялись во многих городах и местечках. Сначала гитлеровцы лишили еврейскую общину костяка – людей, которые могли оказать им сопротивление. Костяк, по представлениям немцев, состоял из бывших партийных, комсомольских, советских активистов, молодежи призывного возраста и просто здоровых и крепких мужчин. Активная прослойка была невелика – значительная часть молодежи уже находилась в армии. Кроме того, в 30-е годы часть еврейской молодежи из провинции переселилась в города. Вот эта активная прослойка и была у гитлеровских стратегов помечена для уничтожения в первую очередь. Вооруженные до зубов, специально подготовленные для расправ над мирным населением, гитлеровские айнзацгруппы боялись даже безоружных людей. Иначе чем объяснить, что они все время прибегали к уловке и лжи: уверяли, что евреи, пойманные во время облав, отправлены якобы на работы и скоро вернутся. Фашисты опасались народного гнева. Боялись, что люди поймут безысходность своего положения раньше намеченного срока их уничтожения. Поймут это, когда у них еще сильна будет жажда жизни. А тогда жди восстания, жди сопротивления обреченных. С хитростью профессиональных уголовников они выполняли свой коварнейший план.

Семен Михайлович Рыбаков рассказывает:

– После первого расстрела гитлеровцы устраивали облавы на еврейских мужчин и подростков чуть ли не каждый день. Всех отводили туда же, где был первый расстрел, в сторону деревни Охрютки. Я сам однажды попал в такую облаву. Иду с огорода, несу картошку. Смотрю, немец выстраивает подростков примерно моего возраста, лет по 13–14. Поставил посередине улицы человек пять или шесть и сам пошел за следующими. Потом выяснил у ребят, кто еврей, кто русский. Евреев уводили на расстрел, русских отпускали по домам. Конечно, многие ребята говорили, что они русские, и если их никто не выдавал, то на время облавы они спасались.

Николай Иванович Шпаковский в то время тоже жил в Яновичах. Ему было 19 лет. В армию не взяли потому, что, учась в ФЗУ, получил травму – потерял ногу. Он рассказывает:

– В середине августа немцы собрали евреев-мужчин человек 150 – 200. Ходили по домам, в наш тоже зашли. Убедились, что нет евреев, и пошли дальше. Потом построили всех на площади. Многим дали лопаты в руки и повели в сторону деревни Куряки. Говорили, что уводят на работы. Мы с другом решили посмотреть, куда увели евреев. Пошли по направлению к Курякам и нашли могилу. Была она в стороне от дороги, за ручьем. Место неприметное. Да и могилу заровняли, пытались замаскировать место расстрела. Они также распускали по местечку слухи, что мужчины на работе и скоро вернутся. И многие им верили. Или хотели хоть на что-то надеяться.

Во время облавы чудом спасся сын Екатерины Аркадьевны Никифоровой – Юра. Он был евреем по матери, по отцу – белорусом. Но его тоже ждала страшная участь.

В тот день, ничего не подозревая, Юра шел в сторону площади. На его счастье, навстречу ехал Фома Артиховский с сыном Николаем. Они везли на телеге бочку с водой для немцев на кухню. Увидев Юру, Фома закричал:

– Куда идешь, немцы собирают евреев – стрелять будут, а ты прешь, – и обругал его матом. – Садись сюда!

Юра вспрыгнул на телегу и спрятался за бочкой. Артиховские отвезли его в деревню Казимирово, что в полутора километрах от Яновичей, где жила родня отца Юры. Позже Юра с матерью ушли из Яновичей. Так они остались живы.

Расстрелы мужчин-евреев обычно производились большими силами фашистов, опытными карателями, со всеми мерами предосторожности. По утверждению исследователя Холокоста Д. Романовского, в Яновичах во время расстрела в середине августа на 150 – 200 евреев приходилось 64 эсэсовца.

Когда не осталось крепких мужчин и даже подростков, фашисты взялись за стариков.

Семен Михайлович Рыбаков рассказывает:

– Однажды я копал на пепелище нашего дома, надеялся найти что-нибудь из домашних вещей. Мимо провели человек 20 пожилых евреев. Их конвоировали в сторону деревни Охрютки. Больше этих людей никто в местечке уже не видел.

После этих акций 25 августа 1941 г. было организовано гетто. Кто мог оказать сопротивление фашистам? Немощные старики, женщины, не успевающие успокаивать своих голодных детей, или грудные младенцы? Главными палачами, безусловно, были фашисты из айнзацкоманды № 9. С ними рука об руку действовали предатели, без помощи которых оккупанты, не знавшие местного населения, не смогли бы осуществить с такой полнотой свои кровавые злодеяния.

Обратимся к архивным документам Комитета госбезопасности.

Из протокола допроса Княжище Мартина Кузьмича, 1888 года рождения, жителя Яновичей:

“…С прибытием карательного отряда бургомистр Высоцкий Василий Федотович старался услужить немцам… Высоцкий назначил граждан Колоницкую Софью Григорьевну – учительницу, Слюневу Матрену Семеновну и других (фамилий не помню) для учета еврейского населения. После переписи Высоцкий приказал жителям Яновичей обнести колючей проволокой левую сторону улиц Витебской и Тадулинской. Когда левая сторона улиц была обнесена колючей проволокой, Высоцкий совместно с полицейскими Лебедевским Иваном Дмитриевичем, Соболевым Сергеем, Казаковым Никанором, переводчиком Стефанович Алексеем поселили все еврейское население за изгородь из колючей проволоки”.

Яновичское гетто просуществовало недолго: всего две недели – с 25 августа по 10 сентября 1941 года. Борис Лейзерович Эфрос, один из немногих, чудом оставшихся в живых узников его, позднее житель Ленинграда, вспоминал:

– Нам было объявлено, что создается гетто. Мы не знали этого слова. И нам объяснили, что евреи должны переселиться жить в один район. Под гетто отвели южную сторону улиц Витебской и Тадулинской, до русского кладбища. На этих улицах до войны большинство населения составляли евреи. Но жили и белорусы. Фашисты переселили их в другие дома, а в пустующие загнали евреев. В каждый дом набивалось столько людей, что спали на полу вплотную друг к другу. В нашем доме жило человек пятьдесят. В проходной комнате человек тридцать. В другой, небольшой, комнате еще человек пятнадцать. И в маленькой кладовой семья из пяти человек. Это были беженцы из западных районов, которые успели добраться только до Яновичей. То же творилось и в остальных домах…

Был строжайший запрет – через колючую проволоку не перелезать. Однажды ребенок играл в мяч, и тот укатился под колючую проволоку. Ребенок полез за ним. И тогда эсэсовец выстрелил и убил ребенка. Попутно он выстрелил еще раз и ранил одну из женщин. И все же мы, пацаны, внешне мало похожие на евреев, умудрялись выйти за территорию гетто. Брали холщовые мешки, вещи, которые оставались, и ходили по окрестным деревням, чтобы обменять их на хлеб, картошку, или просто просить подаяние. Потом мы возвращались и кормили родителей, младших братьев и сестер. Это была наша пища плюс то, что оставалось на огородах. Но народу в гетто было много, и огороды опустели в первые же дни. Иногда кусочек хлеба или пару картофелин приносил в гетто кто-нибудь из местных жителей. Дорога на русское кладбище проходила через гетто, и немцы пропускали тех, кто шел помянуть умерших. Люди незаметно, как это делала старейшая яновичская учительница Людмила Ивановна Шибеко, оставляли припасенную для узников еду, шли дальше. Но такое случалось крайне редко.

Были случаи, когда узники гетто лишались рассудка: нормальный человеческий ум не мог “переварить” тех зверств, того насилия, которое видели люди. По воспоминаниям

Е. А. Никифоровой, многие, особенно пожилые женщины, были не в себе.

До войны, где-то с начала 30-х годов, в Яновичах все чаще стали образовываться семьи, где супруг – еврей, жена – русская, белоруска или наоборот. Война для таких семей стала страшным испытанием. Когда в гетто загоняли одного из супругов, а другого оставляли в тяжелых, но более благоприятных условиях, не все семьи выдерживали такие муки. Кое-кто мгновенно забывал о мужьях, женах, находящихся за колючей проволокой, чтобы не подвергать риску себя. Муж Кабаковой оказался не из таких. Он сумел спасти свою жену, заточенную в гетто. Подкупил эсэсовца, и тот ночью выпустил беременную женщину за ворота. Ее тут же увезли родственники мужа в местечко Колышки, где она родила ребенка.

В самые тяжелые дни кто-то распускал слух, что возвращаются мужчины, которых увели на работы. Пожилые люди молились и объявили пост. Все надеялись, что вернутся мужчины и скажут, что делать дальше.

И все же терпению людей подходил конец. В первых числах сентября из Яновичского гетто начались массовые побеги. Люди прятались в окрестных деревнях, у знакомых, уходили в лес. И тогда фашисты пошли еще на одну хитрость.

Вспоминает Николай Иванович Шпаковский:

– Фашисты привезли в гетто хлеб и картошку. Слух об этом быстро разошелся по окрестным деревням. Евреи подумали, что худшее позади, что отношение к ним изменится, и стали возвращаться в Яновичи.

Конечно, хлеб и картошка, привезенные в гетто, повлияли на возвращение изнуренных голодом беглецов. Но не это было единственной причиной их возвращения. Еврейские семьи всегда были многочисленными и дружными. А тут прошел слух, что родственники, близкие тех, кто сумел убежать, будут расстреляны первыми как заложники. Люди стали возвращаться.

И, наконец, еще один фактор. Местным жителям за укрывательство евреев или хотя бы какую-нибудь помощь грозила смерть. Немногие отважились помогать узникам гетто. А без этой помощи рассчитывать на благоприятный исход побега не приходилось.

…10 сентября 1941 года на улицу Тадулинскую вынесли стол, стулья. На них уселись немецкие офицеры и бургомистр Высоцкий. Со списком в руках они проверяли, чтобы никто из евреев не скрылся от расстрела.

Боря Эфрос, инстинктивно поняв, что гетто ожидает что-то страшное, забрался под русскую печку, где раньше держали кур. Его друг Ицик, стоявший рядом, сказал: “Я там не помещусь” и закрыл за ним заслонку…

Так Борис Эфрос чудом остался жив. Ночью он выбрался из-под печки и пошел в сторону деревни Вымно. В первом же доме старик посмотрел на него и сказал: “Ты сын кузнеца Лейзера”.

Лейзера Эфроса вся округа знала как отличного кузнеца. Мальчишку накормили. А потом домой пришла дочка старика и сказала отцу: “Из-за этого жида нас расстреляют”.

Отец накричал на дочь и даже выставил ее за дверь. Но и мальчишку попросил уйти, дав на дорогу еды. Долго скитался Борис по окрестным деревням, зашел в Смоленскую область. Придумал себе легенду, что он бежал из Лепельского детского дома, фамилия и имя его – Иванов Василий Михайлович. В конце концов, встретился с партизанами. И хотя была возможность отправиться на Большую землю, упросил взять его в партизанский отряд. Воевал в соединении “Бати”, которым командовал Никифор Коледа. Потом всех подростков из партизанского соединения отправили через линию фронта в тыл.

В то кровавое утро 10 сентября 1941 года бывший председатель колхоза “Верный шлях” Игнатий Иванович Лукьянов косил траву у деревни Зайцево. Он находился в метрах ста от противотанковых рвов, на возвышенности за кустарником. Неподалеку пахал землю его односельчанин Ульян Егорович Петров. Они были очевидцами того, как немецко-фашистские изверги расстреливали жителей местечка Яновичи у противотанкового рва между деревнями Зайцево и Лещево. Вот свидетельства И. И. Лукьянова, записанные в протоколе от 14 декабря 1943 года следователем военной прокуратуры Н-ской части старшим лейтенантом Селиверовым.

“С утра к противотанковому рву подвезли на одной машине шестнадцать девушек еврейской национальности, а на другой машине были немецкие солдаты и офицеры, до 15 человек, у всех на левом рукаве была красная повязка. Когда машина проходила мимо нас, я спрашивал у девушек: “Куда вы поехали? ” Одна из девушек, по личности я ее не узнал, ответила: “В Демидов, огурцы собирать”. И белым платочком махнула нам. Отъехав от нас метров сто, у куста машина остановилась, и немецкие солдаты, схватив по одной девушке, повели их в кусты, недалеко от противотанкового рва. Сначала было тихо, а через некоторый промежуток времени были слышны крики девушек и их стоны. Крики и стоны продолжались недолго. Тут же из кустов немецкие солдаты выволакивали их кто за волосы, кто за одежду и тащили к противотанковому рву. Всех бросали в яму и из винтовок расстреливали. Потому я и Петров считаем, что всех девушек немецкие солдаты сначала изнасиловали, а потом расстреляли. Потом к противотанковому рву подошли еще две грузовые машины с женщинами еврейской национальности. На каждой машине было до 30 женщин. Всех их стаскивали с машин, толкали в яму противотанкового рва и расстреливали. После этого одна за другой еще 14 машин, загруженных женщинами, подъехали к ямам. Женщин расстреливали, а некоторых живыми толкали в ямы и зарывали землей. После этих подъехали две грузовые машины с детьми в возрасте от грудного до 8 – 10 лет. Детей они с машины прямо живыми бросали в яму и зарывали. На двух машинах было не менее ста детей. После этого к противотанковому рву приводили три партии наших женщин, часть мужчин, стариков и старух. В каждой партии было не менее трехсот человек. Там же всех расстреливали, а то и живыми бросали в яму и зарывали. Таким образом в этот день немецко-фашистские захватчики расстреляли и живыми зарыли в противотанковый ров девушек, женщин, детей, мужчин, стариков и старух, совершенно безвинных, до 1600 человек. Трупами они наполнили семь больших ям противотанкового рва”.

Только одному человеку – Сролу Гофману, удалось убежать во время суматохи и спастись от смерти.

В тот день к ямам 32 раза подъезжали грузовые машины с людьми, обреченными на смерть. Спустя несколько часов после расстрела местные жители подошли к этому месту и увидели, что земля на самой дальней от дороги яме еще шевелится….

2 ноября 1943 года судмедэкспертизой Советской Армии была произведена эксгумация. Три ямы, которые находились на большаке Яновичи – Демидов, за деревней Зайцево, размерами 5 х 5 метров, оказались заполненными трупами, сваленными в беспорядке в несколько слоев на глубину до 4 метров. При осмотре трупа двухлетнего ребенка ни на его теле, ни на одежде не было обнаружено никаких следов ранения.

И еще одна кошмарная подробность. В пальтишке ребенка были найдены подшитые за подкладкой бумажные советские деньги – пять кредиток тридцатирублевого достоинства. Сейчас даже трудно себе представить, на что могла рассчитывать женщина, зашивая деньги. Может быть, на то, что ребенку удастся каким-то чудом спастись, его возьмут в чей-то дом и деньги станут хоть какой-то благодарностью спасителям...

Перед расстрелом фашисты заставили людей раздеться. Одежду складывали в одну кучу, обувь – в другую. Потом машины, те, что привозили людей на расстрел, чтобы не было холостых рейсов, увозили одежду и обувь в Яновичи на общий склад.

В грабежах принимали участие не только немцы, но и

В. Высоцкий со своими прихвостнями. Это были рядовые уголовники. Вот строки из документов: “На следующий день после расстрела, – свидетельствовал М. К. Княжище, – я сам лично видел, как Высоцкий Василий Федорович вместе с полицейскими Лебедевским Иваном Дмитриевичем, Соболевым Сергеем, Казаковым Никанором, Стефановичем Алексеем и немецкими офицерами ходил по квартирам расстрелянных граждан, собирал вещи и разыскивал, не остался ли кто в живых. Все вещи были свезены на склад управы бургомистром. Лично сам Высоцкий взял себе корову, принадлежавшую расстрелянному жителю Яновичей Шейковичу”.

Но, наверное, красноречивее всего о мародерских наклонностях Высоцкого говорит список награбленных вещей, изъятых у него во время следствия. Этот длинный список состоит более чем из 80 наименований.

Среди расстрелянных вместе с евреями было и несколько русских. В акте о злодеяниях немецко-фашистских захватчиков в колхозе “Интернационал” (возле Яновичей), который был составлен 12 октября 1943 года, есть такие строки:

“Тех, кто пытался подойти к евреям, когда их повели на расстрел, немцы забирали и расстреливали как еврейских защитников”. И в подтверждение этих слов мы снова обратимся к воспоминаниям Игнатия Лукьянова: “Среди расстрелянных были и шестеро русских. Я слышал, как один расстреливаемый крикнул другому: «Прощай, Филипп»”.

К сожалению, отношение местного населения к евреям не всегда было братским или просто доброжелательным. Многие дома евреев, которые пытались эвакуироваться или уйти на восток, были заняты соседями. Когда еврейские семьи вернулись в Яновичи, их не пустили в отчие дома. Так было с семьей Эфросов, чей дом занял некто Чугунов, не разрешивший взять даже личные вещи. При этом пригрозил: “Лучше уходите сами, а не то сдам немцам”.

10 сентября 1941 года... В последней группе расстрелянных были врач Ефим Абрамович Лившиц, провизор Арон Израйлевич Лабковский, старуха Рахиль Мошадская, семья Амолиных (жена, мать жены, шестеро детей от 6 до 13 лет). Но самая жестокая смерть ожидала Ефима Лившица. Его сначала избивали, просто так, чтобы акция получилась эффектнее. Фашисты ждали, что Лившиц упадет на колени, начнет молить о пощаде. Но Ефим Абрамович смотрел на ямы, полные трупов, на свою расстрелянную жену – Анну Абрамовну, с которой прожил более 30 лет, на убитого внука (он души не чаял в этом ребенке), своих расстрелянных друзей и молчал. Это бесило фашистов. И тогда они ножом распороли ему живот. Ефим Абрамович только зажал руками рану и не проронил ни звука. Тогда его столкнули в яму и расстреляли.

Фигура Ефима Лившица очень трагична. Для Яновичей он был вообще редчайшим человеком. Вот что Лившиц писал в автобиографии: “Родился 10 сентября 1877 года в городе Невеле Витебской губернии. Первоначальное образование получил в Невельском уездном училище. В 1895 г. поступил в керченскую Александровскую гимназию, затем – на медицинский факультет Кенигсбергского университета. Летний семестр 1906 г. прослушал в Базеле, где защитил диссертацию и получил звание доктора медицины”.

Потом Ефим Абрамович вернулся в родные места и работал в Яновичской больнице. Отличный, безотказный врач. Сегодняшних специалистов это, наверное, удивит, но, будучи отличным гинекологом, Ефим Лившиц был одновременно хирургом, терапевтом, педиатром и даже зубным врачом. При этом еще и заведующим больницей.

Когда Красная Армия отступала, Ефиму Абрамовичу предложили место в машине, отъезжающей на восток. Он отказался. Сказал, что сам уже стар, а внуки совсем маленькие, что семья не готова к дороге и может не выдержать ее. Если б знал он, что придется вынести! Ефим Абрамович тогда сказал еще, что немцев он знает, они культурные, образованные люди и мирных жителей не тронут. Лившиц знал немцев, но не знал фашистов.

Когда было создано гетто, фашисты пришли к нему и приказали: “Будешь старостой юденрата”, то есть старшим по гетто. Вначале Лившиц пытался отказаться. Но те, кто был рядом, стали упрашивать: “Лучше вы, чем кто-то другой. Вы хоть как-то сумеете помочь нам”.

Гитлеровцы чувствовали, что этот “унтерменч” не только мудрее, но и сильнее их. Чтобы унизить старого врача, они впрягали его в повозку с бочкой воды. Были и другие изощренные унижения. Лившиц выдержал все.

За две недели, что существовало гетто, уважение к Ефиму Абрамовичу не только не пошатнулось, а, наоборот, возросло. Он был для Яновичей очень заметной фигурой. О нем много говорили при жизни. И сейчас старожилы рассказывают о нем разные истории. Одна из них связана с внучкой Ефима Абрамовича….

На лето из Ленинграда приезжала отдыхать к бабушке с дедушкой красивая маленькая девочка. Приезжала с мамой, братом, няней. Звали девочку Майя. Приехала она и летом 41-го года, да так и осталась в местечке. Война помешала вернуться в Ленинград.

Старожилы Яновичей рассказывают, что девочку забрала сначала няня и увезла в деревню. А потом, когда няня, испугавшись или по каким-то другим причинам, решила сдать Майю фашистам, девочку забрал сельскохозяйственный комендант Яновичей, пожилой немецкий офицер. И. И. Лукьянов в своих показаниях упоминает имя Даума – военного коменданта по хозяйственной части. Даум, по одному ему известным причинам и одному ему известными путями, вывез Майю в Германию. Воспитывал в своей семье. И сегодня люди говорят, что Майя жива и даже как-то пыталась найти своих родственников. Впрочем, это может быть всего лишь легенда, возникшая из искреннего желания яновичских старожилов верить, что девочка действительно жива.

После уничтожения гетто фашисты и их подручные продолжали охоту за чудом уцелевшими людьми.

Из протокола допроса Ермолая Яковлевича Проворного: “Полицейские Крестовский Михаил Федорович, Иванов Константин Иванович, Ткачев Михаил Николаевич, Усачевский Павел Миронович, Лебедевский Иван Дмитриевич и бургомистр Высоцкий доносили карательному отряду о скрывавшихся евреях, которых ловили и расстреливали. Так, еврей Шепченок спрятался в колодце. Переводчик Стефанович вытащил его голым и доставил немцам, которые его тут же и расстреляли. Пытавшаяся бежать от расстрела девушка-еврейка Ребекка полицейским Ивановым была поймана, выдана немцам и тут же расстреляна”.

В. Ф. Высоцкий понес заслуженное наказание. Военный трибунал 145-й стрелковой дивизии 26 октября 1943 г. приговорил его к смертной казни через повешение. В тот же день “приговор был приведен в исполнение в деревне Вальки Яновичского сельсовета в присутствии граждан деревни Вальки и местечка Яновичи и военнослужащих”.

Когда Советская Армия вошла в Яновичи, там оставалось чуть более трехсот человек, среди них – ни одного еврея. На месте братской могилы стояла табличка, на которой были написаны два слова: “Это здесь”. Табличка стояла несколько лет и после войны. Постепенно жизнь в местечке стала налаживаться. Вернулись те, кто был в эвакуации. Но уже не было слышно на улицах еврейской речи, молодые не становились под хупу1, верующие люди не могли собрать миньяна. В местечке жили считанные евреи. Последний яновичский еврей Геннадий Альтман умер в конце 80-х годов.

Война унесла не только человеческие жизни, она уничтожила целый мир, целую цивилизацию, которая называлась “восточноевропейским или ашкеназским еврейством”. Яновичи были маленьким островком этой цивилизации.

_______

1. хупа – символический шатер для новобрачных, являющийся элементом свадебного обряда по иудейскому обычаю.

Очерк написан совместно с Михаилом Рывкиным

и впервые опубликован в газете “Народное слово”

(г. Витебск) 19 мая 1994 года

______________________________________________________________________________________________________________________________________________________

У роковой черты

Ранним утром 2 июля 1941 года на Старовиленской дороге появилась немецкая мотопехота. К полудню она была уже в Глубоком. Едва расквартировавшись, оккупанты расклеили на домах объявления, в которых угрожали смертной казнью каждому, кто осмелится оказать малейшее неповиновение или сопротивление немецким властям.

По административному делению, заданному Берлином в соответствии с генеральным планом “Ост”, 9 западных районов нынешней Витебской области были объединены в Глубокский гебит (округ), который был включен в рейхкомиссариат “Остланд” с резиденцией в Риге. Во главе уездов и волостей стояли управы, которые были полностью подчинены гебитскомиссару. Центром гебита немцы определили город Глубокое, гебитскомиссаром был назначен Пауль Гахман. Здесь находился штаб 391-й дивизии под командованием генерал-лейтенанта барона фон Мантейна, части которой прибыли в Глубокое во второй половине сентября 1941 года и несли охрану концлагерей, расположенных на территории гебита.

⇐ Предыдущая 6 7 8 9 101112 13 14 15 Следующая ⇒