Шульман Аркадий Львович 5 страница

В Друе родилось и жило немало людей, известных в еврейской истории. Все они с теплотой отзывались о своем местечке. Но один из них прославил его даже своей фамилией. Вернее сказать, его фамилия, так же как и фамилия отца и деда – раввинов – происходила от названия местечка. Алтера Друянова называют “королем еврейской шутки”. Впрочем, эти лестные слова сказали о нем, когда он жил уже в Тель-Авиве, издал немало книг и был при этом директором банка.

Алтер Друянов родился в 1870 году. Он уверял, что все Друяны и Друяновы – его земляки. Юношей Алтер поступил на учебу в знаменитую Воложинскую ешиву. Потом была учеба в Германии. Получено прекрасное европейское образование, есть начальный капитал для открытия собственного дела. И Алтер вместе с молодой женой Брохой Гальпериной возвратился в Друю. Сегодня это многих бы удивило. Что делать такой паре в заштатном городке? А в конце XIX века никого не смущало, что выпускник европейского университета возвращается в свое “родное гнездо”, каким бы маленьким оно ни было.

Алтер открывает собственное дело – торговлю железом. Он по-прежнему занимается литературой. Публикуется в самых читаемых еврейских журналах. Его виртуозное владение ивритом замечают выдающиеся деятели еврейской культуры Бялик и Равницкий. И кто знает, может быть, прожил бы Друянов в своей Друе до конца лет, но однажды случился пожар, и сгорел его торговый дом.

Начинать новое дело на старом месте Алтер не стал. Он уезжает в Одессу, потом перебирается в Вильно, и, в конце концов, совершает алию в Эрец Исраэл.

Алтер Друянов – автор солидной трехтомной монографии по истории сионистского движения и заселения Палестины.

А где же в его литературе Друя? В трехтомнике анекдотов и острот. Традиционный еврейский юмор тех лет не отделим от местечка и его обитателей. Штетеле круглый год было наполнено смехом и слезами.

Сегодняшняя Друя совершенно не похожа на ту, в которой жил писатель. И только улица, проходящая вдоль Западной Двины и названная в память о Друянове, напоминает землякам об этом удивительном человеке. Состоялось переименование совсем недавно, и жители городка по привычке называют улицу Первомайской.

Старожилы Друи, которых я расспрашивал о Большой синагоге, рассказали мне про наводнение начала 30-х годов теперь уже прошлого XX века. Уровень воды в Западной Двине и Друйке весной поднялся до такой отметки, что затопил первый этаж синагоги, которая находилась на возвышенности. Сегодня трудно сказать, то ли наводнение обрушилось на городок нежданно-негаданно, то ли синагогальные служки были людьми не расторопными, но от наводнения пострадали свитки Торы, которые не удалось вынести в безопасное место. По древнему обычаю, было принято решение захоронить их на еврейском кладбище. А местная община в том же году в Вильно заказала три новых свитка Торы.

Советская власть, которая пришла в Друю в сентябре 1939 года вместе с бойцами Красной Армии, не слишком изменила быт людей. Уж очень крепкими были устои...

Правда, беженцы из Польши, которых много было в городке, рассказывали кошмарные истории о гитлеровцах, которые пришли убивать, грабить, насиловать. Но в это не хотели верить. А иначе зачем жить, если нет надежды на завтрашний день...

По-прежнему в Друе справляли свадьбы. Правда, партийцы и комсомольцы под хупу теперь уже не становились и не делали детям брит-милы и бар-мицвы. Старики обижались, дома скандалили, но, в конце концов, приходили к компромиссу и старшее поколение семьи отмечало Песах, а младшее – выходило на Первомайскую демонстрацию.

Узнав, что я интересуюсь историей Друи, со мной встретился человек, который много лет был председателем общины Минской синагоги Наум Барон.

– В Друе жил мой дед. Отец моей мамы был последним раввином знаменитого еврейского местечка. Его звали Моше Гельман, – рассказывал мне Наум Барон незадолго до своей кончины. – Дед прожил долгую жизнь – 90 лет. Сделал людям много добрых дел. Был известный талмудист. Переписывался с любавичским ребе. И Бог дал ему счастье дожить до глубокой старости. Моше Гельман умер в 1940 году.

Его сын Барух Гельман был тоже раввином. Только жил в местечке Яновичи, что недалеко от Витебска. В начале двадцатых годов Друя оказалась на территории Польши, а Яновичи – на территории Советской России, а позднее и Советского Союза. В довоенной Польше терпимо относились к иудаизму, к раввинам. А в Советском Союзе правил бал воинствующий атеизм. Раввина из Яновичей заставили прилюдно отречься от раввинского звания, а синагогу, в которой он служил, закрыли.

Его отец, живший в Друе, не мог этого понять и простить сыну. Когда в 1939 году войска Красной Армии вошли в Западную Белоруссию, Барух решил приехать к отцу в Друю и все ему объяснить. Но старый раввин отказался встречаться с сыном.

А через некоторое время, в начале сорокового года, в Друю приехал сын Баруха и внук Моше Гельмана. Он был советским служащим, и в местечко его послали в командировку. Дед очень хотел встретиться с внуком. Ведь видел он его последний раз маленьким двадцать лет назад. Но внук отказался приходить к деду. Он боялся встречаться с раввином. И тогда Моше Гельман пошел к новым властям. Он сказал:

– Ну, хорошо, вам не нравится религия. Но мы всегда говорили, что надо почитать отца и мать. А чему вы учите молодых людей? Чтобы они не помнили своих дедушек и бабушек.

Назавтра молодого Гельмана вызвали к начальству и приказали встретиться с дедом.

Кто знал, кто мог предвидеть, что случится со всеми этими людьми через несколько месяцев?

Друя находилась недалеко от западной границы Советского Союза. И фашисты были в городе буквально через несколько дней после начала войны. Эвакуироваться успели единицы. Остальных власти, которые хорошо знали, что принесет фашизм, оставили один на один против вооруженных, озверевших бандитов.

... Гетто. С первых дней: издевательства, унижения, побои, пытки, смерть. Десять месяцев евреи продолжали жить в своих домах, только обязаны были носить на одежде желтые нашивки с буквой “J”. Узников под стражей гоняли на работы, чаще всего на железнодорожную станцию. Немцы грабили еврейское население и открыто, и поборами – это была плата за жизнь.

Один раз взяли 100 заложников и потребовали пять возов сахара, соли и другого продовольствия. Затем арестовали сорок девушек. Чтобы их вызволить, надо было собрать большое количество золотых и серебряных украшений. В третий раз заложниками стали раввины и их семьи. В качестве выкупа требовали меховые изделия, зимнюю одежду, теплую обувь.

В гетто даже пытались шутить. Правда, юмор был очень печальным: “Жить нам осталось недолго, все ценности у нас уже забрали”.

“Гетто в Друе окончательно сформировалось 14 апреля 1942 года. К этому дню сюда были согнаны евреи из малых гетто в Друйске, Леонполе и из прилегающих деревень. Весна 1942 года была исключительно холодная. Топить печки нечем. С едой и того хуже. В комнатках ютилось по десять человек, а то и того больше. Мужчины в основном работали на железной дороге, на прокладке шпал.

Гетто было расположено между реками Западная Двина и Друйка. Третья сторона блокировалась охранниками, так что убежать из этого мешка было крайне тяжело”.

Это строки из письма Абрама Брио. Сейчас он живет в Иерусалиме: “Как я спасся? Мне помог мой приятель, с которым я еще до прихода большевиков учился вместе в гимназии, поляк Тадеуш Пучальски. В его доме я прятался. Он давал мне немного хлеба, картошки, гороха, чтобы я отнес семье в гетто, к нему в сарай я приводил парней, когда в гетто было беспокойно”.

В соседних деревнях зажиточные крестьяне получили от оккупационных властей для работы советских военнопленных. Молодежь из гетто много раз пыталась наладить с ними контакты для организации подполья, чтобы с их помощью связаться с партизанами, но безуспешно. Тогда решили, что надо находить деньги, покупать оружие и рассчитывать на свои силы. Сема Вайнштейн за десять золотых рублей купил обрез трехстволки. Во время ликвидации гетто он мужественно, до последнего патрона, отстреливался из своего подвала. Хона Левинсон купил СТВ, Шлема Мусин – пистолет ТТ. Оба ушли с оружием в Четвертую Белорусскую партизанскую бригаду и погибли в боях с фашистами.

После уничтожения гетто в соседних Миорах было установлено круглосуточное дежурство на дорогах из Миор и Браслава, откуда ждали прибытия эсэсовцев. Но сигнал о том, что окружают гетто, поступил слишком поздно. Возможностей для побега почти не оставалось. Некоторые пытались переплыть реку Друйку, но противоположный берег уже был оцеплен полицейскими. Арик Левинсон все же переплыл, вырвал у полицейского винтовку, но его настигла пуля.

Эсэсовцы стали сгонять людей в Большую синагогу. Изверги издевались над людьми. Они говорили: “Здесь вы молились вашему Богу, пускай он теперь поможет вам”. Рядом с синагогой выкопали ямы. К ямам приводили по двадцать человек, отдельно мужчин и женщин, и раздавалась пулеметная очередь. Раненых добивали. Из пулеметов стреляли полицейские. Известны их имена: Пухальский Иосиф, Синявский Александр, Мавцен. Эсэсовцы руководили расстрелом и делали еще одну сверхважную работу: прощупывали женское белье в поисках драгоценностей.

В этот момент Большая синагога загорелась.

Одни утверждают, что синагогу подожгли эсэсовцы, чтобы “выкурить” тех, кому удалось спрятаться.

Но есть и другая версия. Синагогу подожгли сами узники, чтобы под прикрытием дыма организовать побег. Доподлинно известно, что пожар начался с дома Пелтиных, который стоял по соседству с синагогой.

А недавно я услышал еще одну версию. В Друе были люди, которые устроили пожар в синагоге, чтобы сгореть с молитвой на устах, но не сдаться врагу.

Я сразу вспомнил “мозырьский миньян”: гордых и отчаянных людей, которые, находясь в гетто, заперлись в одном из домов, облачились в талесы, надели тфилины. Потом облили дом бензином и подожгли его. Свидетели утверждают, что из горящего дома слышались не крики о помощи, а слова молитв.

Записывая воспоминания очевидцев тех страшных дней, я снова услышал легенду о подземном ходе. Говорят, горбун Сролик знал подземный ход, ведущий далеко за город. Лаз начинался под бимой (возвышением, с которого читают Тору, произносят проповеди). Еще утверждают, что горбун Сролик пытался вывести часть обреченных на смерть людей через подземный ход. Но ему это по каким-то причинам не удалось. Говорят, подземный ход был завален.

В начале пятидесятых годов, когда местные крестьяне поспешили разобрать остатки синагоги на кирпичи и раскопали фундамент, они находили обуглившиеся кости.

Так это, или все, услышанное мной о подземном ходе, – легенды и вымыслы, не берусь утверждать. Но видел своими глазами место, на котором когда-то стояла величественная Друйская синагога. На зеленой лужайке кое-где валяются остатки битого кирпича. И все...

А в 1967 году в Москве вышел очередной том “Всеобщей истории архитектуры”, где написано, что Друйской синагоге присвоен статус памятника государственного значения...

Я ходил по улице, которая когда-то вела к синагоге. Она носила имя Льва Сапеги. Застроенная красивыми домами, улица была многолюдной и шумной. Остались только камни, которыми до войны была мощена улица. Мне вспомнились слова из кинофильма “Покаяние”: “Зачем нужна дорога, если она не ведет к храму... ”. Но кое-где сквозь брусчатку пробивалась молодая зелень, и я понимал, что жизнь продолжается...

Сразу после войны в Друе еще собирался миньян, то есть десять еврейских мужчин молились вместе. В школьном музее хранится фотография этих людей. Правда, кем и с какими целями была сделана фотография, я так и не узнал. Учитывая, что еврейская религиозная община в Друе официально зарегистрирована не была, а в те годы, когда воинствующий атеизм был государственной политикой и нелегальные собрания верующих преследовались законом, снимок, являющийся вещественным доказательством, – удивляет.

Вскоре верующие евреи покинули Друю. Сначала, когда разрешили польским беженцам вернуться на родину, они отправились в Польшу. О дальнейших маршрутах можно только догадываться...

Сегодня в Друе нет ни одного еврея. И только старое еврейское кладбище хранит память о целом мире, целой цивилизации, целой эпохе.

Первые захоронения здесь были сделаны предположительно в середине XVI века. Это одно из самых старых еврейских кладбищ на территории Беларуси. И единственное – с цветными росписями на камне. Сохранилось около 250 памятников. Надгробные камни-мацейвы поросли мхом, и с трудом можно различить буквы и орнаментальные украшения. Когда-то в Друе жили настоящие мастера-каменотесы. Часть кладбища снесена, часть раскопана. Районные власти официально закрыли для захоронений кладбище в 1959 году. Но последнее захоронение все же было сделано в конце 80-х годов XX века. Лежит под каменной плитой Евсей Калманович Тайц. Человек героической судьбы. Он был одним из немногих спасшихся узников Друйского гетто. Во время пожара в Большой синагоге бросился убегать от стрелявших в него фашистов. Был ранен в ногу, спрятался в какую-то яму. Переждал там самое страшное время. А когда эсэсовцы уехали из Друи, а полицаи “пошли отмечать” расстрел евреев, выбрался из убежища и пошел по старым знакомым. Его прятали, передавая из хаты в хату. Боялись тех, кто за два килограмма соли сдаст фашистам и Евсея Тайца, и своих сородичей, спрятавших его. До сих пор не установлены имена мужественных людей, принимавших участие в спасении узника гетто. Они, или теперь уже их дети и внуки, пока не получили заслуженные награды – медали “Праведников народов Мира”.

Через пару недель Евсея Тайца смогли переправить в партизанский отряд № 1 Четвертой Белорусской бригады. К этому времени у него началась гангрена и счет жизненного времени уже шел на часы. В партизанском отряде ампутировали раненую ногу.

Евсей, как мог, помогал партизанам и, будучи инвалидом, пробыл в отряде до конца войны.

Он никуда не хотел уезжать из Друи в послевоенное время, хотя уцелевшие родственники и друзья звали сначала в Польшу, потом в Израиль. Как ни тяжело ему было ходить по улицам, где все напоминало о расстрелянной семье, о прошлой жизни, он прожил восемьдесят лет здесь и завещал похоронить его на старом еврейском кладбище.

Стараниями выходцев из местечка, которые сейчас живут в Израиле, Соединенных Штатах, вокруг кладбища в 2002 году был построен забор, восстановлены повалившиеся памятники, расчищены завалы из деревьев и кустарников.

За три года до этого там, где фашисты расстреляли более 700 евреев, недалеко от железнодорожного моста через Западную Двину был наконец-то поставлен памятник. Я несколько раз в начале девяностых годов бывал на этом трагическом месте. Небольшой квадрат земли огораживал деревянный забор, внутри которого к столбику была прикреплена табличка. На ней – слова памяти.

На новом памятнике – отлитые из бронзы библейские слова: “Кровь их вопиет к небесам”.

Деньги на памятник собрали все те же выходцы из местечка, живущие в Израиле и Соединенных Штатах, Аба Мильнер и Яков Пери. Они приехали на открытие памятника, пришло районное и поселковое руководство, собрались местные жители.

Говорили прочувствованные речи, была произнесена поминальная молитва. К постаменту легли цветы, по еврейскому обычаю положили камушки.

Закрыта последняя страница в еврейской истории Друи.

______________________________________________________________________________________________________________________________________________________

Здесь находилась резиденция цадиков

Таможенник на границе Беларуси и России подошел к нашему микроавтобусу и задал традиционный вопрос:

– Что везете?

– Ничего не везем, – ответили мы.

Пожалуй, такой ответ заинтересовал его еще больше, чем если бы мы стали перечислять какие-нибудь товары, погруженные в наш багажник. Он заглянул в приоткрытое оконце на тех, кто сидел в салоне, и спросил:

– Куда едете?

– В Любавичи, – ответили мы.

– А! К святому, – мгновенно догадался он и махнул рукой: – Езжайте.

Сто лет назад русские таможенники с особым интересом относились к евреям, считая, что они лучшие контрабандисты в империи. Да и вообще, за ними глаз да глаз нужен. Ненадежный элемент в плане нелегального перехода государственной границы. (И на самом деле, нелегкая жизнь – беднота, погромы, гонения и в то же время бюрократические трудности с легальным отъездом – заставляла людей искать другие способы пересечения государственной границы. И они их находили. А затем не раз пользовались своими открытиями).

Продолжатели таможенного дела, во всяком случае те, что несут службу неподалеку от деревни Заольша и нередко видят современные машины и комфортабельные автобусы со странными людьми в черных сюртуках, шляпах, с бородами и пейсами, которые едут в Любавичи, потеряли к ним профессиональный интерес.

Таможенник и на нас посмотрел, как на людей не от мира сего. (Хотя были мы не в традиционном одеянии хасидов, но, наверное, по лицам читались наши паспортные данные. ) Вроде, все сыты, ухожены, имеют машину, фото- и видеокамеры, говорят то на идише, то на английском, то на русском – значит, грамотные. И эти люди вместо того, чтобы сидеть в теплых кабинетах, в мягких креслах, зарабатывать деньги и наслаждаться жизнью, в зимнюю непогодь, в мороз и завируху едут в Любавичи. Добро бы, летом это делали. Места здесь на загляденье, божественные по своей красоте. Но зимой что там делать? Тракторами разбили деревенскую дорогу так, что привыкшие к европейскому стандарту машины здесь не годятся для езды. Придется пешочком, по целине, а снега по колено. Не боятся...

Гирш-Довид Катц – профессор Оксфордского университета, фольклорист, филолог, великолепный знаток языка идиша и его диалектов, подмигнул мне и сказал:

– Я думал, здесь никто и не вспомнит, что в Любавичах была когда-то синагога. Столько лет прошло... Скажи в Нью-Йорке, где я родился, или в Валлисе, в Англии, где живу сейчас: “Смоленская область, Руднянский район, деревня Любавичи”. Услышишь в ответ: “Что? Где? О чем вы говорите? ”, но упомяни Любавичского рабби – и все сразу захотят показать вам свою эрудицию. Будут что-то вспоминать, рассказывать. У людей ассоциации: “Любавичи – синагога – рабби Шнеерсон”. И в Америке так, и в Англии, и здесь, в России, сейчас так же.

Я сказал, что вряд ли во всей России знают или хотя бы раз слышали о цадиках из Любавичей и об их приверженцах – хасидах, но на Смоленщине на слуху имена и деяния своих земляков.

Термин “хасидизм” происходит от слова “хасид” – благочестивый и означает “учение о благочестии”.

ХАБАД – это одно из течений хасидизма, его еще называют рациональный хасидизм. Аббревиатура от Хохма, Бина, Даат (три стадии познания). Главный упор делается на глубоком и детальном изучении внутреннего смысла текста Торы и ее заповедей, а также осмыслении цели человеческой жизни.

“Разум должен подсказать сердцу, что нужно делать, а сердце должно претворить в жизнь то, что велит разум”. Крупнейший еврейский историк С. М. Дубнов, автор “Всеобщей истории еврейского народа”, писал: “Учение ХАБАД основано на том, что весь мир является проявлением Божества. Каждый человек, даже самый страшный грешник, в состоянии подняться до Божества, потому что нет абсолютного, самостоятельного зла. Цель человеческой жизни – слияние с Богом и познание себя, как его проявления. Главное – чувство слияния с Богом, которого можно достичь экстатической, горячей молитвой. С чувством молись, воспитай в себе оптимистичный взгляд на жизнь и доброе отношение ко всем людям – и ты достигнешь вершины”.

Основоположником ХАБАДа был рабби Шнеур-Залман бен Барух. Он родился в 5505 году (1745 г. ) в местечке Лиозно, неподалеку от Витебска. С ранних лет проявил недюжинные способности и невероятное рвение к изучению Торы. Его учитель, талмудист Иссахар Бер Любавичский, заявил отцу

12-летнего Шнеур-Залмана, что мальчик больше не нуждается в помощи преподавателей.

Женившись 15-летним юношей на дочери витебского богача, дальнейшую свою жизнь рабби Шнеур-Залман посвятил не только углубленному изучению Торы, Талмуда и мудрости еврейской религии, но и помогал нуждающимся. Например, на средства, выделенные ему тестем, рабби Шнеур-Залман купил землю и распределил ее между бедняками.

В те годы центром изучения Талмуда считалось Вильно, а Мезерич – небольшой городок на Украине, где проповедовал рабби Дов Бер – ученик и последователь великого Баал-Шем-Това (Бешта), – был центром хасидизма. Рабби Шнеур-Залман мечтал посетить мезеричанского магида (проповедника) и однажды, с одобрения жены, пешком отправился в дальний путь.

Восхищенный всесторонней образованностью, небывалой энергией и духовной силой мезеричанского магида, рабби Шнеур-Залман вернулся в Витебск.

Однако его новые взгляды пришлись не по душе тестю. И в скором времени пребывание Шнеур-Залмана в Витебске стало невыносимым. Когда лиозненская община предложила ему занять должность магида (проповедника), он с радостью согласился переселиться в местечко.

Литовские талмудисты неодобрительно относились к взглядам рабби Шнеур-Залмана. Они объявили войну хасидам, назвав себя “миcнагдим”, что означает “противники”. Поначалу эта война ограничивалась проклятьями, поношениями и клеветой, не выходившими за пределы еврейской cреды.

Один из старейших учеников мезеричанского магида рабби Менахем-Мендл из Витебска вместе с рабби Шнеур-Залманом предприняли поездку в Вильно, чтобы встретиться с виленским Гаоном, стоявшим во главе противников хасидизма, и доказать ему необоснованность слухов, представлявших хасидизм как реформаторство и лжемессианство.

Однако виленский Гаон отказался принять хасидов.

Одним из введений рабби Шнеур-Залмана была помощь, которую хасид должен был оказывать другим хасидам, проживающим в Эрец Исраэле, чтобы те могли заниматься изучением Торы и служением Всевышнему. Злопыхатели донесли властям, что рабби Шнеур-Залман посылает деньги враждебному России государству – Турции, которое владело тогда Палестиной.

В дни осенних праздников 5559 (1798) года в Лиозно прибыл военачальник с солдатами, чтобы арестовать рабби Шнеур-Залмана. Перед арестом рабби написал письма своим последователям, в которых призывал сохранять стойкость, спокойствие и надеяться на Всевышнего, а если будут необходимы страдания, то он возьмет их на себя.

Рабби Шнеур-Залман был заточен в Петропавловскую крепость как особо опасный государственный преступник. В крепости он просидел 53 дня. За это время специальная комиссия тщательно расследовала материал, предоставленный доносчиками. Рабби Шнеур-Залману угрожала смертная казнь.

Однако результаты расследования показали, что нет никаких оснований подозревать рабби в каких бы то ни было политических преступлениях. Сам рабби Шнеур-Залман писал: “Б-г помогал мне ответить на все вопросы достаточно убедительно. Ответы произвели впечатление на царя и министров”.

Император Павел вынес решение, которое гласило, что “Его императорское величество не нашло в поведении хасидов ничего дурного, причиняющего вред государству, добропорядочности и спокойствию общества”.

Есть легенда, рассказывающая о том, что император Павел, переодевшись, чтобы не быть никем опознанным, лично в каземате вел беседу с лиозненским раввином. И убедился, что хасидское учение не принесет вреда России. После этого рабби Шнеур-Залман был освобожден.

День освобождения рабби Шнеур-Залмана из казематов Петропавловской крепости стал своего рода официальным признанием хасидизма в Российской империи. Вот почему евреи ежегодно отмечают этот день и считают его Новым годом хасидизма.

Умер рабби Шнеур-Залман в 1812 году, во время наполеоновского нашествия. В трагические для России дни больной раввин обратился к евреям с воззванием. Он призывал оказывать сопротивление французским захватчикам. Перед приближением французских войск рабби Шнеур-Залман приехал в местечко Красное и присоединился к русским частям, которыми командовал генерал Неверовский. Вместе с ними рабби Шнеур-Залман, его семья отступали до Курской губернии. Здесь он умер.

Рабби Шнеур-Залман является автором более 10 фундаментальных работ по Галахе и хасидизму. Но самой значительной, по мнению многих авторитетных специалистов, является книга “Тания”.

В составе нашей небольшой группы, следовавшей в Любавичи, были граждане трех государств. Безусловно, это не самое главное свидетельство интереса, который в последние годы возрос во всем мире и к Любавичам, и к хасидизму, ХАБАДу. Но, тем не менее, еще один аргумент.

Беларусь представляли: я – главный редактор журнала “Мишпоха” Аркадий Шульман, и журналист, литератор и краевед из Лиозно Владимир Бондаренко. О судьбе этого человека стоит рассказать подробнее. Родился перед самой войной. Мама была еврейкой, и фашисты, которые с помощью местных прислужников знали все и обо всех, уготовили мальчику место сначала в гетто, а затем, если бы сумел пережить несколько голодных и страшных месяцев, в безымянном рву, в братской могиле. От смерти спасли честные и добрые люди. Это было в Крынках – железнодорожной станции недалеко от Лиозно. После войны Владимир учился, работал учителем, а когда десять лет назад вернулся в Лиозно, стал много и активно писать для газет, журналов. Недавно вышла его первая книга. В числе других тем – очерки о знаменитых любавичских цадиках.

Профессора из Оксфорда Гирш-Довида Катца мы уже упоминали. Кстати, если речь идет о представительстве, он гражданин США.

Неизменный спутник Г. -Д. Катца во всех его этнографических экспедициях по Прибалтике и Беларуси на протяжении уже десяти лет Петр Иванов – литовский подданный. Он из семьи староверов. В начале девяностых годов Гирш-Довид снимал фильм о местечке Михалишки – родине его предков. Искал евреев – довоенных жителей этого местечка. И когда наконец-то узнал об одном из них, ему сказали:

– Он уже в Минске. Через день улетит в Израиль на постоянное место жительства.

Было 24 декабря, канун католического Рождества. Никто ни за какие деньги не хотел ехать в Минск и провести праздники на зимней дороге. И тогда Катцу подсказали телефон Петра Иванова. Они созвонились. Петр согласился ехать. Гирш-Довид спросил:

– Сколько это будет стоить?

Петр ответил:

– Человек будет рассказывать, как фашисты расстреливали евреев на родине твоих предков. Этот фильм ты делаешь ради своего отца. Святое дело, и я не возьму за него деньги.

С тех пор они работают вместе. Петр бывал в Оксфорде, сейчас хорошо понимает и немного говорит на идише.

В Рудне, небольшом районном центре Смоленской области, мы приняли на борт нашего микроавтобуса еще одного пассажира – фотокорреспондента газеты “Руднянский голос” Анатолия Суконкина. Он много раз бывал в Любавичах (от районного центра до местечка 17 километров), хорошо знает местных жителей. Делал для своей газеты фоторепортажи о хасидах-паломниках.

Особенно много паломников приезжало несколько лет назад. В Ростове проходил съезд хасидов, на который прибыли раввины из многих стран мира. И, естественно, они захотели побывать в Любавичах. На самолете долетели до Витебска. А потом на двух автобусах 80 человек отправились сначала в Лиозно, потом Рудню и Любавичи. По дороге останавливались около еврейских кладбищ, мест массового расстрела евреев в годы Второй мировой войны. Совершали поминальные молитвы. Местные жители, которые вообще с иностранцами редко встречаются, увидев такую экзотику, сразу стали искать подходящие сравнения. Чего я только не услышал: “Какие-то инопланетяне прилетали... черные, как стая ворон, и язык у них такой же к-р-р-р, к-р-р-р... наши евреи – люди как люди, а эти на кого похожи?.. ”

– А скажите мне, зачем они, прежде чем пойти в усыпальницу к своим святым, купаются в речушке? – спросил у нас Анатолий Суконкин. – Женщины картошку убирали, видели, говорят, срамота такая. Взрослые мужики, разделись и голые в ручей полезли. У них что, наш ручей тоже святым считается?

Отвечать принялся Гирш-Довид.

– Святыми у хасидов считаются все здешние места. И ручей, и колодец, и земля. Все, что имеет отношение к Шнеерсонам. А место погребения, могилы цадиков особенно чтятся хасидами. Поэтому к такому месту надо подойти чистым во всех отношениях. И молитву совершить, и тело умыть.

У рабби Шнеур-Залмана было три сына. Все были его учениками. Все похоронены в Любавичах.

Один из них – знаменитый рабби Дов Бер. В 1813 году он переехал вместе со своим двором в Любавичи и на целое столетие сделал маленькое местечко столицей ХАБАДа. Дов Бер оказывал огромное влияние на евреев. Ни одна община любавичских хасидов не назначала своего руководителя без его одобрения. У рабби Дов Бера было много удивительных свойств. Он, например, писал гораздо быстрее, чем говорил. Мог написать книгу, в которой нуждался всего лишь один его хасид.

В хасидском романе “Извозчик-мудрец” писатель Эзра Ховкин рассказывает, как однажды Дов Бер написал специально для Шломо-Лейба, которого он видел-то впервые, книгу “Покеах иврим” – наставление для людей, сделавших тшуву, то есть раскаявшихся в содеянном. Правда, потом эту книгу читали многие.

Дов Бер прожил недолгую жизнь, но оставил яркий след в еврейской истории.

Интересная деталь: другой сын – Моше (Моисей), после смерти отца перешел в православие. Приверженцы ХАБАДа утверждают, что позднее он вернулся в иудаизм к хасидизму. Думаю, что подобная версия скорее выдает желаемое за реальное. Раннее на эту тему вообще было наложено табу, но после публикаций последних лет отмалчиваться стало нельзя. Была пущена в оборот версия о возвращении “блудного сына”. Вернуться назад в иудаизм было непросто. Любой нехристианский прозелитизм преследовался властями.

⇐ Предыдущая 1 2 3 456 7 8 9 10 Следующая ⇒