Шульман Аркадий Львович 4 страница

И все эти годы Ада Эльевна увлеченно, по крупицам, собирала экспонаты для музея. Не осталось ни одного дома, который бы она не обошла с сыном Михаилом. Так рождалась экспозиция уникального Музея искусства и этнографии имени Язэпа Дроздовича. Он находится в старинном особняке, отремонтированном, кстати, тоже ее руками, руками ее сына, других энтузиастов. Здесь и керамика, и плетение, и красивая мебель, и кухонная утварь – все, чем был богат белорусский дом.

– Во время своих экспедиций мы ни разу не встречались с предметами еврейской культуры. Это очень странно, – рассказывала нам Ада Эльевна. – Здесь жило много евреев. Сохранились еврейские дома. Аккуратненькие, из красного кирпича (были и деревянные, но до нашего времени не уцелели), они до сих пор украшают Лужки. Сохранились рассказы людей, воспоминания, легенды, предания. А предметов, которые могли бы стать экспонатами музея, мы так и не встретили. А может быть, плохо знаем еврейскую культуру, поэтому ничего не увидели? Я очень хочу, чтобы в Лужках, в школе, где учился Эли Перельман, открылся еврейский историко-этнографический музей. В память о маме я делала музей Язэпа Дроздовича, в память об отце, погибшем на фронте, хочу открыть музей Эли Перельмана.

Этого же очень хотел ее сын Михаил Райчонок. Настоящий патриот, он делал для блага своей земли все, что был в состоянии сделать. Хотел провести научно-практическую конференцию, посвященную знаменитому земляку, открыть выставку художников, отремонтировать здание старой еврейской школы. Уже и проект написал, и собирался отправить в один из фондов. И был уверен, что примут благожелательно и помогут... Михаил Райчонок умер в первых числах января 1999 года. Ему не было еще и тридцати...

Называя людей, которые хотят написать подлинную историю родного местечка и увековечить ее, непременно хочу вспомнить Эдмунда Норбертовича Гирина. Живет в Полоцке. Пенсионер. В Лужки, в родные пенаты, приезжает на лето, отдохнуть от городской суеты. Загорелся однажды Эдмунд Норбертович идеей проложить через Лужки, Германовичи “межконфессиональный”, как он его назвал, туристический маршрут. Будет, что показывать людям, интересующимся и белорусской, и еврейской, и польской культурой. Скоро местечку Лужки исполнится 500 лет.

В 1996 году в витебской газете “Народное слово” была опубликована статья Ады Райчонок “Жили евреи на Шарковщине”. В районном центре проходил слет краеведов. Его участникам необходимо было рассказать об истории двух населенных пунктов. Команда Шарковщинского района выбрала Лужки и Германовичи. Участники подготовились и рассказали все обстоятельно. Но ни слова не было сказано о евреях, которые здесь жили. Ребят не за что винить. Они добросовестно проштудировали учебники, книги, которые нашли в библиотеках, но слово “еврей” из этих изданий было убрано задолго до их рождения. После слета краеведов Ада Эльевна Райчонок решила написать статью. “От первой четверти XVI века до 1569 года встречаются известия о сдаче в аренду евреям таможен, откупов в Глубоком, Друе, других местечках. Кстати, интересный материал “Евреи на Глуботчине” подготовила краевед из Глубокого И. Бунто. После присоединения к России наши земли вошли в так называемую черту оседлости, вне пределов которой царское правительство запрещало селиться евреям. Большинство их жило в местечках, меньше в деревнях. Занимались ремеслами, торговлей, мелким предпринимательством. Жили замкнутыми территориальными общинами-кагалами. В Шарковщине насчитывалось 472 еврея, в Германовичах – 166, в Лужках – 458. Знаю, что жили они в Йодах, Семеновичах, Шкутиках и других деревнях...

Евреи были хорошими мастерами. Умели ценить профессиональное мастерство, знали, что хорошую вещь всегда купят и слава далеко пойдет. До сих пор вспоминают жители Лужков те изделия, которые сегодня уже не встретишь. Помнят часового мастера Грикинера, парикмахера Герцика и портниху Зелду Нахман. А сколько лавок было в Лужках! Хозяева их часто отдавали товар на веру, то есть торговали в долг. Старались жить те люди по-человечески, поэтому и добрую память оставили о себе.

В Германовичах самая богатая семья Калмановичей владела большими земельными угодьями. Самый большой магазин держали Французовы, аптеку – Сосновики. Рабинович Абрам хозяйствовал в кузне, делал подковы для деревенских коней, другие необходимые вещи. Его дочку Розу знали как хорошую портниху. Среди евреев были и богатые, были и бедняки, которые, чтобы прокормить семью, брались за любую работу” (перевод с белорусского языка – А. Ш. ).

Много интересных историй о жизни евреев в Германовичах я узнал в свое время от Иосифа Семеновича Сосновика, сына того самого аптекаря, о котором упоминает Ада Райчонок. Он долгие годы учительствовал. Сейчас уехал к детям в Израиль. Иосиф Семенович умел рассказывать с неподражаемым местечковым колоритом.

– До войны в Германовичах жило 50 еврейских семей, или что-то около 300 человек. Жил очень богатый еврей Иосиф-Срол Сосновик. Он владел 420 гектарами земли, 350 гектарами пахотной и 70 гектарами леса.

Однажды Сосновик поссорился со своим племянником Калмановичем. Калманович подкупил чиновников и отобрал у Сосновика 50 гектаров земли. После этого Иосиф-Срол не захотел больше молиться с Калмановичем в одной синагоге и построил еще одну, на другой стороне реки Дисны. Кстати, первая синагога в Германовичах была тоже построена на его деньги.

Иосиф-Срол Сосновик отдал кусок своей земли и под еврейское кладбище. Это было в начале XX века. Смотрел сначала за кладбищем сам хозяин земли, потом его сын Рафаил.

– Немного земли я дал под кладбище, но на сто лет хватит, а там видно будет, – говорил Иосиф-Срол.

Последнее захоронение на Германовичском кладбище было сделано в 1943 году, когда полицаи расстреляли аптекаря Хона-Гирша Сосновика, его сына Бориса и жену Мину.

В 1973 году местный агроном Иван Николаевич Новик подогнал к старому еврейскому кладбищу трактор и приказал:

– Ровняй землю. А камни скидывай в ручей.

Сейчас на этом месте колхоз сеет хлеб...

Еврейское кладбище в Лужках пока, как говорится, стоит на месте. Правда, место это так заросло бурьяном, что напоминает джунгли. На одной из последних могил (человек умер в начале пятидесятых годов XX века) увидели неожиданный памятник. У вершины остроконечной плиты выбит могендовид, а внутри его... серп и молот. Мне кажется, что комментарии излишни.

В тридцатые годы в Германовичах насчитывалось без малого 2000 жителей. В большинстве это были малообеспеченные люди, жившие от ремесла, мелкой торговли, аренды земли, извоза и сам Бог знает чего еще. Среди них немало нищих семейств. В их домах-хижинах не было мебели, постели, посуды, буквально ничего, кроме грязи, голода, холода, болезней и ужасной вони...

На основании решения местного кагала, семьи эти, точнее дети этих семейств, подкармливались более богатыми поочередно: одну неделю у одного, вторую – у другого и т. д. Дети бедняков с мисками и кружками бегали по улицам местечка. Школьники ежедневно во время большого перерыва питались в школе, за счет гмины (волости).

Нищета не была участью лишь только евреев. В таком же положении находилось много христианских семейств.

Эти факты взяты мной из рукописной книги, изданной тиражом всего в 1 экземпляр “не писателем, не журналистом, а простым пенсионером, бывшим рабочим одной из крупнейших польских судоверфей в городе Гданьске Франтишеком Кунцевичем”. Книга, озаглавленная “Мои детские воспоминания о своих односельчанах-евреях из местечка Германовичи за период 1931–1943 год”, написана в 1996 году специально по просьбе Ады Райчонок. Франтишек Кунцевич родился в Германовичах в 1928 году и покинул родные места 15-летним юношей.

“По тогдашним польским государственным праздникам: 3 Мая (День Конституции) и 11 ноября (День Независимости Польши), можно было во время торжественного парада наблюдать, как после шествия всех колонн легально действующих польских организаций проходила также хорошо построенная, большая колонна одинаково обмундированной еврейской молодежи под своим флагом, почти идентичным сегодняшнему флагу Израиля.

Описывая этот факт, необходимо вспомнить, что на почетной трибуне, которая всегда устанавливалась у памятника Ю. Пилсудскому, среди представителей местных властей, принимающих парад, присутствовали главы всех вероисповеданий: ксендз, раввин и поп”.

Интересные были местечки: Лужки, Германовичи. Колоритные, своеобразные. А какие люди здесь жили! Персонажи драматических произведений. Так и просились на сцену. Жаль, не было рядом настоящего писателя.

Бык Арчик – красивый веселый парень, любимец женщин. Умел выпить и закусить, даже салом с колбасой, что вводило в негодование стариков. Занимался арендой садов и торговлей фруктами. Активно участвовал в работе добровольной пожарной охраны в должности заместителя коменданта. Кстати, среди “добровольных” пожарников была половина евреев. На мундире и фуражке Арчик носил две звездочки. После 17 сентября 1939 года, то есть дня присоединения земель Западной Белоруссии к Советскому Союзу, во время массовых арестов “неблагонадежного элемента” Арчик был арестован. Кто-то донес, что он был польским офицером, и приложил фотографию в пожарной униформе.

Бык Лейба – сын Шлемы. В довоенное время был членом БУНДа. После 17 сентября вступил в комсомол. Во время войны сражался в партизанском отряде “Спартак”. Погиб в бою под Старой Вилейкой.

Бимбот – после 17 сентября 1939 года писал на людей доносы за те обиды, что нанесли ему за всю жизнь.

Младший сын Иосифа Сосновика – Мунька – чудаковатый книголюб, читавший сутки напролет.

Аптекарь Сосновик. Никто не может вспомнить ни одного случая, чтобы аптека была закрыта по болезни или по каким-либо другим причинам. В день и в ночь, по будням и праздникам, в погоду и непогоду – всегда приходил он на помощь нуждающимся. Не было случая, чтобы когда-либо кто-либо вышел из аптеки Сосновиков без выписанного врачом лекарства и необходимого совета, даже тогда, когда у посетителей не было ни гроша за душой.

Если в довоенных Германовичах одной из самых распространенных фамилий была Сосновик, то в соседних Лужках – Перельман. О жизни человека, возродившего современный иврит, Эли Перельмана мы уже писали. Не знаю, была ли Берта Иосифовна Перельман его родственницей или просто однофамилицей, но по складу характера она была таким же одержимым человеком, фанатично преданным идее.

Материалы о ней есть на стенде в музее лужковской средней школы.

Родилась Берта Иосифовна в 1876 году в семье ремесленника. Училась в местечковой школе. Работала швеей. Но социалистические идеи, витавшие в воздухе, долетели и до Лужков и захватили Берту Перельман. Пойдя против воли родителей, она уехала в Москву, вступила в партию большевиков. Во время революции 1905 года девушка – на баррикадах. Ее арестовали и выслали в Архангельскую губернию. Она совершила побег, вернулась в Москву, находилась в подполье. Снова арест и ссылка в Нарымский край. Вместе с ней выслали Якова Свердлова, Филиппа Голощекина, Ивана Оборина. В ссылке Берта Перельман вышла замуж за Филиппа Голощекина. После Февральской революции семья революционеров – в Екатеринбурге. Филипп Исаевич Голощекин участвовал в расстреле царской семьи. В 1918 году Берта Иосифовна Перельман умерла. Ей было всего 42 года...

Война разрушила мир еврейских местечек, оставив от довоенных Лужков и Германовичей лишь воспоминания.

Вот что пишет об этих страшных днях Франтишек Кунцевич: “Пока через местечко проходили все новые и новые немецкие фронтовые части, не было никакой власти. Часть местного населения, поощряемая немецкими солдатами, занялась грабежом складов сельпо и некоторых еврейских домов, оставленных хозяевами. Некоторые евреи нашли для себя надежные убежища по отдаленным деревням и лесам. Мародеры брали все, что только попадало им под руки. Скоро присоединились к ним крестьяне из окружающих и даже отдаленных деревень...

Оставшиеся в местечке евреи были настолько перепуганы и измучены немецкими преследованиями, что попрятались по уголкам и почти вовсе не встречались. Однако раввин и другие набожные старики, ни на что не обращая внимания, считали своим долгом ходить в синагогу... Все они носили большие бороды и, как только показывались на улице, сразу становились объектом заинтересованности немцев. Их задерживали, фотографировали, старались опозорить и поиздеваться над ними. Часто громко смеясь, рвали на куски их пейсы и бороды или жгли их зажигалками...

Не помню точного числа, но это было, кажется, в первой половине августа 1941 года. В Германовичах задержалась какая-то немецкая часть, и ее командир потребовал, чтобы на рынке собрались все жители местечка, и отдал распоряжение своим солдатам “проверить выполнение приказа”. Через полчаса, когда на рынок согнали всех, старых и малых, было объявлено, что в течение двух часов все евреи-мужчины, если хотят, чтобы они сами и присутствующие здесь их жены и дети остались живыми, разобрали до основания находящуюся рядом синагогу, и, прежде всего, очистили ее от всего имущества, книг и предметов культа, которые следовало сложить на рыночной площади в одну кучу и собственноручно поджечь. Надо сказать, что синагога была обширной, имела кирпичные стены, полы, потолки и крышу из крепкого дерева. Не забыть до сих пор той смертельной тишины, которая установилась, когда пани Ида переводила слова того приказа...

Естественно, что не выполнить приказ евреи не могли. Рядом были жены, дети, родители. И им грозила мученическая смерть.

Осенью через Германовичи проезжали немецкие солдаты, относящиеся к технической части “Люфтваффе”. К ним подошли две женщины, из местных, занимавшиеся изготовлением самогона, и позвали с собой. Через некоторое время солдаты вернулись пьяные и, смеясь, подошли к находящимся возле склада новым телефонным столбам. Там по приказу офицера забросили себе на плечо один телефонный столб и пошли по улице, где жили евреи. Задержались возле дома Руманишек, по команде одновременно, повернулись и с разгона этим столбом начали разбивать и разваливать дом замечательных женщин...

На другой день те же немцы приехали на Лужецкую улицу и потребовали от евреев принести им все шубы, тулупы, полушубки, имеющиеся у них. Якобы это необходимо для солдат Ленинградского фронта... Мы увидели четырех мужчин, несущих с большим усилием охапки затребованной одежды, и сзади в каком-то отдалении шли плотной толпой их жены и дети, а еще дальше за ними христиане, возвращавшиеся из костела. Немцы приказали погрузить одежду на одну из стоящих машин. После этого стали спрашивать фамилии пришедших и, когда оказалось, что среди них нет того, кого они затребовали, начали бить и издеваться под дикие вопли и плач жен и детей, умоляющих палачей помиловать невиновных. Немцы еще больше разъярились и вырвали из забора здоровенные палки. Приказали своим жертвам на четвереньках ползать по улице, глотать дорожную пыль, а сами в это время пинали их как попало и изо всех сил ломали палки об их спины и головы. Длилось это издевательство, пока палачи совсем не обессилели. Тогда под дикий плач женщин немцы приказали своим жертвам лечь под колеса одного прицепа, а шофер завел мотор и начал потихоньку наезжать на лежащих людей. От ужаса все онемели. Наконец, немцы еле живым, истекающим кровью жертвам приказали погрузиться в прицеп и быстро увезли в сторону Лужков. На другой день в местечке узнали, что в Лужецком лесу возле дороги нашли тела Меира Быка и одного из братьев Перец.

В начале лета 1942 года евреев уже согнали в гетто Шарковщины. Но многие прятались в лесах или у местных жителей. 18-летний Давид, сын калеки Зельды по фамилии Резник, и 10-летний мальчик, сын портного, шли по улице. Их увидел полицейский по прозвищу Кот или Хармовка, его настоящие имя и фамилия были Вацек Рубникович. Он снял винтовку и задержал их. А потом приказал идти через мост на левую сторону реки. Когда сошли с моста, он приказал ребятам свернуть влево. И метров через пятьдесят застрелил обоих. Никто в это не верил. Мы побежали смотреть и действительно нашли тела убитых.

Через некоторое время привезли в местечко на подводе тело одного из местных полицейских. Раньше он был сторожем на мосту. Официально было объявлено, что полицейский утонул в Деснянке, где-то возле Премян. Но потом пошли упорные слухи, что он был утоплен евреями, скрывающимися где-то рядом. Подтверждало этот факт и то, что немцы насторожились. Достаточно было малейшего повода, как из Глубокого или из Шарковщины приезжали машины, полные карателей. Чаще наклеивались немецкие объявления со строжайшими угрозами в адрес тех, кто помогает или прячет евреев, сотрудничает с бандитами и диверсантами (так называли партизан)”.

Владимир Игнатьевич Метелица после окончания белоруской гимназии в Вильно и учительского института приехал в Лужки. И в 1939 году начал преподавать в средней школе. С тех пор история местечка самым тесным образом переплелась с его собственной судьбой.

– До войны у нас жило более 100 еврейских семей. Мой друг Шенкман держал кузницу, у него были золотые руки. Говорили, что лучшего кузнеца не было во всей округе. Сейчас мы живем в доме, который до войны ему принадлежал. А наш дом в 1944 году сгорел. Дом Шенкмана уже пустовал к тому времени и, я думаю, он не в обиде, что мы сюда переселились.

Были евреи, особенно молодежь, которые бежали от фашистов в лес, боролись с врагами. А пожилые и особенно религиозные люди вели себя как-то безропотно. Когда пришел последний день и их пригнали на площадь, они сели на землю. Раввин читал молитвы, говорил, что еврейская кровь должна быть вместе и поэтому никуда не надо бежать. Все в руках Бога. Полицаи, человек двадцать, погнали евреев по Мельничной улице на расстрел. Помню, Беньемин, он торговал мукой, бросил с моста в речку золото. Мельники видели это и потом искали драгоценный металл.

Евреев расстреляли по дороге на Веретею. Сейчас на этом месте стоит скромный памятник, на котором написано много слов, но нет слова “еврей”.

Кругом поле, колосится рожь. И даже тропинки нет от дороги до могильной ограды. Все запахано и засеяно. Диву даешься, откуда такая рачительность.

Были люди, которые помогали евреям в годы войны. Мария Казаченок спасла Якова Сосновика. Ефрем Иванов уберег Иду Мильнер. Низкий поклон людям, которые, рискуя собственной жизнью, заступились за ни в чем не повинных соседей. Сегодня этих храбрецов называют Праведниками народов Мира.

А уже после войны, в 1946 году, белорусская девочка Лариса Сташкевич спряталась в доме Нисона Хацкелевича Цепелевича. Сташкевичи были самые состоятельные люди в местечке. Не знаю, какой компромат был на них еще, но НКВД решило выслать эту семью в Сибирь. Вот тогда девочка и нашла приют в доме Цепелевича и прожила в нем целый год.

Сегодня в Германовичах и Лужках уже ничего не напоминает о еврейских страницах истории. А пройдет еще двадцать-тридцать лет, и, как знать, вспомнит ли кто-нибудь о том, то жили здесь когда-то евреи?

______________________________________________________________________________________________________________________________________________________

Подземный ход в прошлое

Я люблю приезжать в Друю. Мне нравится этот небольшой городок, который расположен в живописном месте Браславского района на самой границе Беларуси и Латвии. На одной стороне Западной Двины белорусский город Друя, на другой – латышский Педруя. Впрочем, когда-то раньше это были две части одного местечка.

У Друи есть “особая закваска”. Городок напоминает разорившегося и обедневшего родовитого шляхтича. Гордая осанка, прекрасные манеры и великий дух предшественников сочетаются с износившимися башмаками, голодным котом и домишком, вросшим в землю по самые окна.

Каждый приезд я встречаюсь со старожилами Друи. Однажды попал в домик к пожилой польской женщине. Признаюсь, такого запустения давно не видел. И хозяйка чувствовала неловкость, ловя мои взгляды то на выцветших занавесках, то на обоях, у которых от старости стерся рисунок, то на книжной полке с подвязанной ножкой. Бедность никого не украшает, и, чтобы показать, что когда-то она тоже видела другую жизнь, хозяйка принесла небольшой фотоальбом. Прежде чем положить его на стол, тщательно протерла клеенку. Наверное, этот альбом, в синей бархатной обложке с позолоченными застежками, был главной драгоценностью дома. Хозяйка стала перелистывать страницы, и я увидел на довоенных фотографиях бравых польских инженеров-путейцев в форменных шинелях. Под руку они держали элегантных дам.

– До войны путейцы здесь строили железную дорогу и мост через Западную Двину, – мне показалось, что у хозяйки изменилась даже манера говорить. Исчезли извиняющиеся интонации, и появилось достоинство. – Это мой брат, – с гордостью сказала она. – Это жених, а это – я.

Я смотрел на фотографии, потом оглядывался кругом и понимал, что альбом – это не только привет из другого времени, это привет из другого мира.

... Лет десять назад мне впервые рассказали легенду о Друйской синагоге, о подземном ходе, который шел от синагоги на ту сторону реки Друйка.

Разговор оставался разговором, пока я не увидел фотографии Друйской синагоги. Сделаны они были фотографом Булгаком в 1928 году, когда и в страшном сне нельзя было увидеть и предположить, что через каких-то шестьдесят лет эти снимки останутся единственными свидетельствами былой красоты и божественности синагоги. Может, не совсем подходящее сравнение для Дома молитв, но первое, о чем я подумал, разглядывая фотографии, – величественна, как средневековая крепость. Мощные, высокие стены, узкие оконца, напоминающие бойницы, и мост через речку, который ведет к воротам, дополняет грозный, военный вид. Действительно, чтобы в такой архитектурный ансамбль “вписать” подземный ход, не надо иметь много фантазии.

Я стал изучать книги, выпущенные уже после войны и в Чикаго, и в Тель-Авиве, где есть общины выходцев из этих мест. Меня интересовала Друя.

Вот что я узнал. Городок когда-то назывался Сапежин. Был вотчиной графской фамилии Сапегов. Знатные люди хотели сделать в Друе свою столицу.

Город помнит балы, кареты, титулованных особ.

Костел, сохранившийся и действующий сейчас, – прекрасный памятник средневековой архитектуры.

Крупным экономическим центром Друя никогда не была, но и в нищете не прозябала. В 1890 году получено городской казной 702 рубля доходов. На следующий год в город прибыло 38 тысяч пудов товаров. В основном прибывали они по Западной Двине, а самым оживленным местом в городе была пристань. В этом же году в Друе было выдано 61 свидетельство на право торговли и промыслов.

Одно из первых документальных свидетельств о евреях Друи относится к 1680 году, когда в Москве в Посольском приказе объявился еврей Леонтейка Абрамов и сказал, что он “из местечка Друи, а то местечко – Яна Сапеги – воеводы Полоцкого. В Москву он-де приехал с шурином своим Абрамкой Моисеевым февраля в 10 день с товаром... ”.

Первые евреи поселились в Друе лет за сто до Леонтейки Абрамова. Но массовый приток еврейского населения в эти края, и в частности в Друю, относится ко второй половине XVIII века.

В середине XIX века Друя – заштатный город Диснянского уезда Виленской губернии. И как во всех городах и местечках черты оседлости, здесь высокий процент еврейского населения. В 1847 году друйское еврейское общество состояло из 2366 душ. В 1897 году в Друе насчитывалось 4742 жителя, из них – 3006 евреев.

В той же 16-томной “Еврейской Энциклопедии”, изданной в Санкт-Петербурге, откуда взяты приведенные статистические данные, написано: “Друя славится старинной синагогой, замечательной в археологическом и архитектурном отношениях”.

Построена синагога была в 1766 году в устье между реками Западная Двина и Друйка. Ее считали одной из самых красивых и величественных на землях тогдашней Литвы. Бытует легенда о том, как была возведена синагога. Возможно, у легенды есть документальная основа. А может, это дань уважения евреев к хозяину города – графу Сапеге, который лояльно относился к иноверцам. Но так или иначе, легенда утверждает, что деньги на постройку синагоги дал именно граф. И вот как это произошло.

У графа была жена – Ядвига. Четверых детей она родила мужу и, о горе, все четверо умерли в младенчестве. Конечно, Сапега мог жениться на другой женщине, которая родила бы ему здорового наследника. Но он любил Ядвигу и не хотел с ней расставаться. Сапега с женой объездили множество монастырей, усердно молились, бывали у знахарей, надеясь на их помощь. Шли годы. Сапега старел и совсем загрустил без наследника. Однажды ему сказали, что в старой деревянной синагоге Друи служит раввин Михаль. Он святой человек и сможет помочь графу. Сапега не поверил этому, да и кроме того, как ему, гордому ясновельможному пану, обращаться с просьбой к еврею. Но Ядвига упросила мужа съездить к раввину. Сапега пришел в деревянную синагогу и попросил о помощи... И ровно через год родила пани Ядвига сына – здорового и веселого мальчика. Граф немедля приказал подать карету и снова отправился к деревянной синагоге. Раввин Михаль был на месте. Он целыми днями напролет учил Тору и усердно молился. Сапега принес в дар раввину пятнадцатилитровый сосуд, доверху наполненный золотыми монетами. Раввин взял себе одну монету и сказал: “Все, что произошло, – воля Всевышнего. В Торе сказано: “Серебро и золото жертвуй добровольно”. Раввин передал все золото, полученное от графа, на строительство новой синагоги. Вероятно, этих денег было мало и остальные добавлял Сапега. Спустя два с половиной года синагога была построена, и граф устроил в Друе пир для всех жителей местечка. А еврейскую общину он навечно освободил от всяких податей.

Через пять лет умер раввин Михаль. Ядвига носила целый месяц траур. До последних дней жизни она в годовщину смерти раввина Михаля посылала в синагогу по одной золотой монете во все кассы сбора пожертвований.

Вот такая легенда, у которой есть продолжение. Сапега после этого стал изучать древнееврейский язык и пытался даже постичь тайны Каббалы, для чего приглашал в свой Новогрудский замок раввинов.

Каждый, кто впервые входил в Друйскую синагогу, замирал от восхищения, увидев арон-кодеш. В буквальном переводе с иврита – это священный ковчег. Другими словами – шкаф для хранения свитков Торы. Располагался он у восточной стены молельного зала, створки были украшены резьбой по дереву на темы еврейского народного орнамента: диковинные растения соседствовали с фантастическими зверями и птицами, и все это переплеталось восточной вязью.

Этот арон-кодеш установили спустя сорок лет после того, как была возведена синагога.

Известный исследователь культуры Виленского края Станислав Лоренц писал, что видел на арон-кодеше в Друе надпись: “1805. Тыле сын Абраhама из Камаев”.

Камаи – в то время тоже еврейское местечко, находившееся неподалеку от Друи, в какой-то полусотне верст.

А Тыле сын Абраhама – это Шмая hа-Коген. Над створками друйского арон-кодеша он работал почти три года. К сожалению, нам неизвестны другие работы этого уникального мастера.

Арон-кодеш из Друйской синагоги – шедевр декоративно-прикладного искусства. В довоенной Друе рассказывали историю, что арон-кодеш предлагали временно перевести в Париж на какую-то очень именитую выставку. Обещали за это большие деньги. Но руководство местной общины не дало согласие.

Синагога славилась богатой библиотекой и обширным архивом.

Жили люди: кто богаче, кто беднее, думали о будущем. Стремились выучить детей, дать им профессию, чтобы имели верный кусок хлеба. Сильны были традиции, сильна вера людей в заветы, оставленные дедами и прадедами. В Друе, кроме Большой синагоги, было еще шесть молитвенных домов, кирпичных и деревянных. И все они были полны людьми. Сейчас в городке осталось одно здание, в котором когда-то молились евреи. В нем соорудили баню. В этих стенах люди очищали душу, наверное, поэтому местные власти решили, что здесь будет хорошо очищать тело...

В Друе давно уже не живут евреи, но это один из немногих населенных пунктов Беларуси, где по-прежнему чувствуется дух местечка.

Автобусы из районного центра приходят на центральную площадь. И здесь вас встречает извозчик со своим тарантасом. Тарантас не музейный, а извозчик не ряженый (рядится здесь не для кого, денежных туристов не бывает). Когда в больших городах появились грузотакси, в Друе эту функцию на себя взял извозчик, который за умеренную плату отвезет куда вашей душе будет угодно.

Я спросил у извозчика, знает ли он о своих предшественниках – балаголах: еврейских возницах, которых нанимали для поездок в другое местечко или деревню, для перевозки грузов.

Был немало удивлен, когда услышал от извозчика, что он есть самый настоящий балагола. В Друе это слово, пережившее своих хозяев, прочно вошло в местный лексикон.

Старожилы Друи рассказывали мне одну забавную историю про балаголу, уверяли, что произошла она именно у них в местечке, хотя подобные истории я слышал и в других населенных пунктах.

“У балагол был свой молитвенный дом, свое сообщество. И когда появлялся в нем новый человек, старожилы устраивали ему расспрос с пристрастием. Это делалось для знакомства и чтобы не разучились уважать старших. Однажды у нового балаголы спросили: “Вот едешь ты в пятницу из Дисны в Друю, и сломалась у тебя оглобля. А седок еврей, и ему надо в синагогу – шабес наступает. Что ты будешь делать? ” “Пойду в лес, вырублю жердь, заменю оглоблю и довезу еврея до дому, чтобы он успел в синагогу, и я – тоже”, – ответил молодой балагола, уверенный, что он знает ответы на все вопросы. “Э-э-э, – покачали головами старики, – пока ты пойдешь в лес, пока вырубишь жердь, шабес наступит... ”. Молодой балагола застыл в раздумье. Действительно, что ему делать. И не видя выхода, сказал: “Тогда-таки плохо... ”. Старики переглянулись и сказали: “А клугер бохер! Умный парень! ” Им понравился ответ.

⇐ Предыдущая 1 2 345 6 7 8 9 10 Следующая ⇒