Глава одиннадцатая

В купе, по определению ставшим Марине и Пастуху родным, все было на месте. Марина водрузила драгоценную черную коробочку на приоконный столик, села на полку, легко вздохнула и сказала в принципе ожидаемое:

– Хорошо‑ то как дома!.. – И поинтересовалась дежурно: – А где наши тати?

– Безответный вопрос, – сказал Пастух, – хотя…

Он сорвался с места, домчал до купе проводницы, застал ее за мирным вязанием чего‑ то шерстяного цвета малинового.

– Что происходило? – спросил. – Я имею в виду некую группу граждан. Которые, как я разумею, устроили в поезде нештатную ситуацию, пока мы с Мариной и товарищами отсутствовали.

– А что они? – невозмутимо вопросом ответила проводница. – Тихо вокруг… Ну, пришли эти, как вы говорите, граждане, были, ну, поорали, ну, подергались и ушли. Вот как вы с вашими куда‑ то подевались, так они и ушли. За вами, за вашей бабушкой приходили. Спрашивали: где она, где?.. А ни ее, ни вас, ни товарища вашего… – И спросила: – А где вы на самом деле были?

– В вагоне‑ ресторане, – соврал Пастух, ничтоже сумняшеся. – На самом деле. А куда они ушли? И ушли с концами или ушли из вагона? В поезде‑ то они остались?

– Уж я и не спрашивала, – не без сварливости сказала. – Подевались отсюда, из нашего вагона – и слава Богу! Тишина хоть пока… Чаю вам сделать?

– Обязательно и непременно… – Положил на столешницу голубенькую купюрку. – Покоя вам и довязать до Москвы.

– Это вряд ли, – усомнилась проводница в обоих пожеланиях и занялась чаем.

Ничто ничего не объясняло. До Омска еще ехать надо, вряд ли эти «они» на ходу прыгать из вагона на насыпь стали, чтоб прямо на воле вольной учинить над ним расправу. Ясен болт, не стали. Сегодня и наемные киллеры, и бескрышные бандюки – все хотят хоть нечасто, немного, но передохнуть от акций, хоть они и оплачиваются серьезно. А с другой стороны – трудно представить, что они затаились и сидят в каком‑ то своем вагоне и ждут следующей станции. Хотя – могут. Слим – если это все‑ таки Слим – человек, конечно, говенный, но опыта и мастерства всякого неполезного у него не отнять. Выходит, опять ждать? На вечной стреме? Да уж явно. И хорошо б это нежеланное ожидание с пользой провести…

Пастух вернулся в купе. Там уже царствовал Шухрат. Его элегантный пистолетик, поставленный на предохранитель, вольготно лежал на взбитой подушке, как знак то ли еще опасности, то ли уже – победы. А сам Шухрат разливал по железнодорожным стаканам в подстаканниках шампанское, невесть откуда взявшееся, а еще на приоконном столике торчала бутылка вполне пристойного виски – уж совсем неожиданно.

– Начальник принес, – объяснил Шухрат, имея в виду начальника поезда. – Пока нас не было, он и принес. Когда сможет – сам придет.

Ну и чего бы не выпить? Выпили, конечно, шампаневича, хотя сам Пастух вискарь предпочел бы, не любил он вино с газиками.

А Шухрат, как подслушал его мысли, взял бутыль как раз вискаря, откупорил и разлил по стаканам. Объяснил:

– Хорошо на пузырьки ляжет. Стресс сразу как рукой…

– А был стресс? – успел удивиться Пастух.

Выпили и виски, а Марина вопросом объяснила непонятое:

– А путешествовать в пространстве вам уже и не стресс, да, Пастух?

Пастух не ответил. И ответа‑ то не требовалось никакого, и стресса у него тоже никакого не ощущалось. Легкая и непостижная уму фантастика Марининой черной коробочки воспринималась как ординарная данность, да и все их минувшие приключения тоже не вызывали вопросов. Ну, было и было, чего зря заморачиваться. Проехали.

А проехали не так уж и много. Совсем скоро впереди Омск наклюнется. Домик их многоколесный громыхал по рельсам, по стыкам, ладно так громыхал – как убаюкивал, и вот уж и враг явный‑ неявный казался этаким фантомом бесплотным, а будущее виделось светлым и праздничным, тем более что к месту и ко времени Шухрат еще разок емкости вискариком наполнил. Ну благодать прям!..

Хотя и перебор уже, завязывать надо.

И только одна странная странность путала ситуацию. Слим и его подмастерья, очевидно, – в поезде. Умылись, почистились, спрятали оружие, расслабились ненадолго, ждут. Чего ждут? Возвращения Марины сотоварищи? Так вот они, сотоварищи, чего еще ждать? Пастух полагал: все, кому это нужно, уже и наверняка знают – Марина опять в поезде. Из‑ за монотонной, сидячей поездной жизни всякая новостишка мгновенно становится предметом обсуждения во всех вагонах. Этакая халявная пища приторможенного дорогой ума…

Короче: почему тати затаились и чего ждут?..

Мимо прошел Шухрат, сказал Пастуху:

– За начальником иду. Сколько можно работать? Поезд едет, машинист вперед смотрит, дорога одна и свободна – почему бы и не отдохнуть хорошим людям? Сечешь, коллега?

– Секу, – согласился Пастух. – Поосторожнее там.

Ни Шухрат, ни начальник поезда его особо и не интересовали. Как скорее всего и Слима с его бандой…

А тут ко времени и к вокзальной платформе омской причалились тихо и бережно. Вокзал в Омске был большим, белым и нарядным – светло‑ зеленый цвет и немножко белого. Стоянка была короткой – шестнадцать минут всего. Пастух вышел на перрон одним из первых, отошел в сторонку подальше, подальше, встал сбоку тетки, мороженым торговавшей, принялся наблюдать за родным вагоном.

А народ из вагона чуть ли не весь вышел. И то понятно: большой город, большой вокзал, длинная дорога позади, а тут вроде как воля, хоть и недолгая. Нарядная радость для усталого сознания.

У Пастуха, как он сам считал, за время путешествия развился синдром недоверия к открытым пространствам. Как в теплом вагоне ехать – уж и все понятно, близко, а если что не так, то все равно разрешимо на раз. Маленький тесный мирок, маленькие проблемки, маленькие желания и недовольства – чего заморачиваться‑ то? А вокзал или все же вокзалы – это вовсю открытое пространство, которое, как показали все эти железнодорожные будни, чревато неожиданностями разного сорта, часто – наипаскуднейшего. И вроде ничего дурного не предвидится, ан со стремы не сойти. Опыт. А уж и очевидно: надо контратаковать. Вопрос – кого? Враг пока не шибко‑ то и явен, невесть откуда взялся и, по сути, невесть куда целится. И понятно бы: в Марину целится, фигурально говоря, в нее, родненькую. И сегодня, после негаданного краткого и чудесного в общем‑ то путешествия по иным пространствам, легко понять вражий интерес: научная фантастика да в реальной действительности дорогого стоит.

А вообще‑ то нелегко чувствовать себя любимого в роли зверя, за которым идут охотники. Точнее – едут. В одном и том же фирменном поезде. И уж была возможность исчезнуть из него, пересесть на другой вид транспорта, хоть бы даже и на полюбившийся Марине вертолет. Ну, длиннее дорога в Москву станет, по времени дольше в небольшие, но все же разы, а еще и дороже, хлопотливее, так ведь хлопоты‑ то эти милы и совсем не опасны, когда никто дорожку не перебегает…

Ан едем, как ехали. И приедем. Так Пастух свое дело понимал…

А поездной «совет в Филях» собрался в купе Марины быстро и в полном составе. Даже начальник поезда, согласно обещанию Шухратом приведенный, отвлекся от своих казенных обязанностей и первым свою позицию официально объявил:

– Стрельбы в вагоне не допущу. Попрошу выложить на стол имеющееся оружие, оно на время операции будет сохранено в моем сейфе… – Закончив официоз, добавил от себя: – Они начнут стрельбу, мы подхватим, а что обычным пассажирам делать? Под полки забиваться?.. – Аудитория слушала начальника и молчала, Шухрат тоже помалкивал. Начальник длинную тишину услышал, занервничал: – Я что, непонятно сказал? Или у кого‑ то другое мнение?.. – Подождал этого другого, не дождался, подбил бабки: – Лучший вариант, считаю, – задействовать профессионалов. Я связался с Ишимом, с тамошними силовиками, они вроде ситуацию поняли. Ну, по‑ своему, конечно. Оцепят здание вокзала, очистят перрон, вагон ловит группа захвата, профи, мы ее встречаем…

– И провожаем, – сказал Шухрат.

– То есть? – Начальник поезда не понял своего дружбана.

– Знаю я эти группы… Они там безбашенные все, пальцем спусковой крючок нащупают и – по окнам, по стенам короткими очередями, упаси Бог… Соединись с Ишимом, Пахом, отмени группу захвата, Христом Богом прошу, отмени на хрен. Пусть все оцеплено будет, пусть пассажиров и провожающих с перрона прогонят в здание вокзала… Не надо стрельбы. Сами, сказал, справимся. И свое оружие тебе никто не отдаст, уж поверь на слово, если сам никак не дотумкаешь…

– Согласен с Шухратом, – сказал Пастух. – Бескровный исход – это прелестно, но если бандиты станут стрелять, придется отвечать. Нам придется. И только нам. Где отвечать, как, из чего?.. Будем сидеть и ломать бошки – обсидимся и обломаемся. Сколько у нас стволов?.. Навскидку – четыре штуки. Я, Стрелок, Шухрат, товарищ начальник поезда, – худо‑ бедно, но все четверо вооружены. Наверняка у кого‑ то что‑ то еще про запас заныкано. Все умеют стрелять. Так пошли! Чего сидеть и куковать, пока они к нам сами не явятся?.. Но разведка необходима. Пусть даже поверхностная, наспех.

– Кто пойдет? – спросил Шухрат.

– Из нас – никто, – ответил Пастух. – С нашими рожами и габаритами – да в разведку по вагонам. Обосраться и не встать… Женщина пойдет…

Марина, до сих пор даже звука не подававшая, встрепенулась:

– Я пойду…

– Ага, – сказал Пастух, – мухой прям… Сидеть и не возникать. Есть у меня толковая женщина на примете… – Встал с полки, открыл дверь купе. – Всем ждать. Это приказ. И вам, товарищ Пахом, уж не обессудьте. А я ненадолго…

Задвинул за собой дверь и пошел по вагону. Знал – куда.

Проводница, имени которой Пастуху спросить не довелось, сидела у себя в купешке и что‑ то черное шерстяное вязала на спицах.

– Родная моя, – сказал Пастух, вторгаясь в казенное пространство и задвигая за собой дверь, – вы меня уже выручали, так мне все мало и мало. Не поможете ли еще разик?

Она подняла глаза от вязанья, глаза были красные от недосыпа, что профессии ее приличествовало, спросила спокойно:

– А что надо‑ то?

– Всего‑ то и прогуляться, – улыбнулся Пастух. – По вагонам. И будто бы по делу идете.

– А по правде, значит, не по делу… – очень понимающе протянула, отложила на приоконный столик вязанье. – И это мне надо, а?

– Не обижу, – сказал Пастух и выложил на столик красную пятитысячную бумажку. Попробовал доубедить: – Не в деньгах дело. Если все пойдет по нашей раскладке, все живы останемся, все до Москвы доедем. Но все и должны поучаствовать в том, чтоб раскладка справедливо легла, а не как ни попадя. Улавливаешь значимость момента?.. Да что я тебе мозги компостирую! Ты сама видишь и понимаешь, что в поезде происходит…

– Я понимаю, – сказала проводница и встала. – Мне идти по всем вагонам и просто смотреть? Или что‑ то я должна увидеть… что‑ то такое… так, да?.. Такое, например, как те мужики, что в наш вагон прорваться хотели?..

– Ладно мыслишь, – одобрил Пастух. – На них в оба глаза гляди, только сама не подставляйся. Ты идешь по составу, ты здесь работаешь, тебе не по фигу то, как пассажиры себя ощущают… Ты, полагаю, пассажира с билетом от пассажира… с чем?.. ну, скажем, с нехорошими мыслями отличить навскидку сумеешь?..

– Сумею, – сказала проводница. Встала, формешку оправила. – Не надо со мной, как с детенышем. Я ж не слепая, не глухая, по башке не битая. Понимаю, кого высматривать. Шесть лет уж как проводницей, а это – та еще школа… Так я пошла, командир?

– Мирного тебе пути, – искренне пожелал Пастух.

И сел на ее полку.

А она пошла. Затянула тихонько:

– На тот большак, на перекресток уже не надо больше мне спешить… Жить без любви, должно быть, просто…

Песенка эта негромкая и хорошая, а еще и к месту – про любовь‑ то, быстро‑ быстро отдалялась. А там и вагонная дверь хлопнула, закрылась. Пастух вышел в коридор из купе проводницы, тихонько дверь прикрыл. И песню докончил:

– …но как на свете без любви прожить…

Не в себе себя чувствовал. Вообще не любил провожать людей в опасный путь, хорошо подготовленных людей, вооруженных до кончиков ушей, а тут – на тебе: просто проводница. Главное секретное оружие – шпилька для волос. И ведь пошла, сама пошла, слова встречь не сказала… А он даже имени ее не помнил, за весь долбаный путь не запомнил или вообще не знал. Жизнь – *censored* конченая!.. Ну да ладно, Бог, как водится, не выдаст, свинья не съест, а конченая *censored* все не кончается и не кончается, что в принципе радует. Так что и на сей раз прорвемся…

А имя проводницы узнать надо. Вот вернется она минуток этак через двадцать – двадцать пять, узнаем имя и хорошо запомним.

Пастух искренне не знал, на что посылал женщину. Формально – ни на что страшное, опасное, замысловатое. Экая проблема! Прошла местная вагонная проводница по чужим вагонам, может, подружку повидать захотела, коллегу по профессии, время свободное выдалось – а оно и вправду выдалось: проводница‑ то читала себе спокойненько в купе, отдыхала от дневной или ночной беготни. А тут – Пастух. Ну, сговорил ее сходить по составу и вправду навестить кого ни то из коллег – рутинное дело вообще‑ то. Она и пошла. За пятихатку‑ то – кто ж не сходит?! Минут пятнадцать – в один конец, минут пять – десять полялякать с коллегой, а еще пятнадцать – назад в свое купе, где ее Пастух перехватит…

Все чисто, все тип‑ топ, никаких опасностей для фигурантки нет, ан чего‑ то Пастуху не нравилось. И «чего‑ то» это относилось не к возможным рутинным событиям на повагонной прогулке женщины, а к чему‑ то, чего Пастух не шибко‑ то и понимал сам.

И сам себя резко одернул: утри сопли, Пастух! Ты – на деле, и оно не терпит сомнений и тем паче соплей. Утри их и усмирись. И дама работает не бесплатно, не хотела бы – не пошла бы…

Он встал с полки и вышел в вагон. Купе проводниц было, как и заведено, крайним. Из середины вагона, из коридора крикнул Стрелок:

– Кого пасешь?

– Женщину здешнюю казенную, – ответил Пастух. – Вот‑ вот подойти должна… – Вроде как оправдался невольно, нехотя, а все же, все же.

– Лизу, что ли? – спросил Стрелок. Он в отличие от Пастуха знал ее имя и скорее всего никакими комплексами в общении с ней не заморачивался. – Толковая тетка, – вроде как подбил бабки Стрелок, – что ни поручи, пусть хоть и по мелочевке, все сделает тип‑ топ. Она ж мастер спорта по стрельбе, чемпионкой Москвы была…

Пастуха информация малость ошарашила.

– А чего ж она по неделям от Москвы до Владика мотается?

– Ребенок у нее больной, дочь, в третий класс ходит, мать‑ старуха кушать просит, ну и так далее… короче – денежки требуются. Она и берет, когда дают.

– А ты откуда знаешь?

– А я люблю разные вопросы задавать. Мне отвечают. Кто хочет. Лиза девушка молчаливая вообще‑ то, но вот ведь отвечает, ей выговориться иной раз надо…

– Это тебе она выговаривается?

– А хоть бы и мне. Я, Пастух, кроме как стрелять, еще и слушать умею. И выводы делать.

Разговор плавно свинтился. Стрелок свое выговорил, а Пастуху, как он сам разумел, стоило малость подумать. Не о судьбе бедной проводницы, конечно, но о судьбе ее альтер эго, умеющего, как выясняется, профессионально стрелять. Оружия в заначке Пастуха за время путешествия малость поднабралось – от плохих‑ то людей чего ж не взять полезное. А лишние руки – они ведь не всегда лишние. Так уж и тем более к блеклому карандашному портретику проводницы Лизы, словесно набросанному Стрелком, стоило приглядеться. Ехать им еще и ехать. До Ишима – два с лишним часа стучать колесами…

– Спасибо за уместную инфу, – сказал Пастух Стрелку, – курочка, как говорится, по зернышку… И кстати! Если уж ты такой человекознатец, как утверждаешь, то нам стоило бы оглядеться по сторонам и подсобрать вокруг толковых и полезных людей.

– Так тут, почитай, две трети поезда собрать можно, – засмеялся Стрелок, – толковых‑ то… А вот полезных… Не спешишь ли, Пастух?

– Спешу, – согласился Пастух. – Времени у нас – кот наплакал, а зверь этот скуп на слезы. Ты прав, собирать – некогда. Но предупредить пассажиров надо.

– О чем предупредить? О том, что твой Слим… или кто там еще к веревочке подвяжется?.. небольшими ударными силами… совсем небольшими, согласись!.. хотят… – Он примолк на миг и сразу продолжил: – Они вообще‑ то одну Марину хотят. С потрохами. И тебя до кучи – выпотрошенного. Или пристреленного – это уж как Слим решит. А людей у Слима не так уж и много. Тех, что я видел, не то пятеро, не то – с перебором! – шестеро навскидку. Плюс Слим. Это что, нам много? Нас, если считать начальника поезда и остальных, уже – кулак. А те пассажиры, что не в кулаке, – так они жить хотят. Они, когда время подвалит, сами вооружатся. Поневоле… Послушай меня, Пастух, не умножай сущности, оставь все как есть, и зуб тебе даю коренной – не получится в поезде войнушки… Вон, кстати, Лиза идет. Спроси ее…

Спрашивать проводницу Лизу о возможной блиц‑ операции в поезде смысла не было. Зато наклюнулся совсем простой вопросик:

– Ну, как пассажиры? Все спокойно или тревожно?

– Все спокойно, – ответила Лиза, садясь на полку. – Никто ничего не слышал. Никто ни о чем не знает. Тихо кругом. Пассажиры – как дети малые. Их не пугают, они и не пугаются, а что явно бандюки в поезде, так это никого, кроме вас и самих бандюков, пока не колышет. Пока они сами по себе и тихие.

– А вас колышет? – спросил Пастух.

И чтоб спросить, спросил, и чтоб ответ услыхать.

– Мне все это очень не нравится, – сердито сказала она. – Едем, как на бочке с почти сухим порохом… – Помолчала чуток, объяснила, что сказать хотела: – Вроде бы и не взорвется, так навоняет – дышать нечем станет.

Судя по всему, Лизе пришла пора выговориться. Накопилось. Или накипело. Действовать ей очень хотелось, а как, чем, зачем действовать – ну не знала она точно, а чуйка чуяла и жить спокойно не позволяла. Явно активной женщинкой была Лиза, куда более активной, чем положено простой проводнице: подай, принеси, постели, убери, да вот еще – сбегай, красивая, в вагон‑ ресторан и притарань нам коньяка бутылочку. Ну, стрелок ведь она. С маленькой в отличие от Стрелка буквы. Или стрельчиха.

Смех смехом, а Пастуху как‑ то неловко стало – ну хоть на минуточку. Сам гонял девчонок за «выпить» и «закусить», сам денежку за то платил. А что такого? Обслуга она и есть…

– Я многого здесь в поезде не умею, – сказала Лиза, ни к кому конкретно не обращаясь. Хотя Пастух теперь все себе на счет списывал. – Мое дело – белье поменять, купе, коридор убрать, сбегать в вагон‑ ресторан и бутылочку клиенту притаранить, – буквально повторила надуманное Пастухом. – Это работа моя, штатная и внештатная. Я знаю, вы там все собираетесь в купе у бабули хорошей, чего‑ то прикидываете, складываете‑ вычитаете, а что в остатке?.. У Зинки вон в вагоне шесть человек с оружием. В открытую! И не с пукалками какими‑ то, а с серьезным огнестрелом. Бандюки, честное слово! Они чего такого задумали? Переворот вершить? Так и свершат, пока вы водку пьете и ля‑ ля точите. Теперь вместе с начпоезда… – замолкла.

– Все‑ таки шестеро? – жестко, уже не думая о бонтоне, спросил Пастух. Посмотрел на Стрелка. – Плодятся они там, что ли?

Стрелок ответить не успел. Лиза встряла:

– Четверо сели сразу в Омске. Все как положено: билеты плацкартные в одно купе. А двое чуть позже подошли, минут через двадцать – тридцать. Откуда‑ то с хвоста. В то же купе пошли. А сами вроде без мест, потому что вообще из купе не выходят. Их шестеро там. В сумме. Не продохнуться. И не просят ничего: ни выпивки, ни даже чаю.

– Говорят на каком языке? Слышали или нет? – спросил Пастух.

– На русском. С акцентом каким‑ то восточным.

– Билеты у этих двоих проверяли?

– Девчонки говорят – проверяли. Нормальные билеты, только в другой вагон. В следующий. А что? Что‑ то не так? Надо сообщить начпоезда, вызвать милицию на следующей стоянке, оборудовать в купе проводниц стальную клетку для всяких подозрительных? Еще что‑ то добавить?..

Пастух улыбнулся. Пожалуй, первый раз за минувшие минуты улыбнулся от души. Ему нравилась Лиза. Просто нравилась – и все. Ну, как человек, который и впрямь хороший – толковый, спокойный, надежный, разве что эмоций – перебор, но она эти эмоции очень аккуратненько прятать умеет.

– Полчасика свободные найдутся у тебя, красивая да еще и умная? – спросил у Лизы.

– Найдутся, – ответила ровнехонько, эмоций – ноль. – Полчасика на то, чтоб стол вам в купе хорошей бабушки сервировать, или просто на поговорить?

– Просто на поговорить. И как раз в купе той самой бабушки. Вставай, Лиза, прогуляемся до нашего купе, там со всеми и познакомишься.

Про начальника поезда, который оставался в купе Марины, когда Пастух уходил по составу, говорить и пугать не стал. Хотя вряд ли Лиза своего начальника боится – не в ее это формате.

⇐ Предыдущая 7 8 9 10 111213 14 15 16 Следующая ⇒