Глава пятнадцатая

Безлюдье – оно настораживает… И, как раньше, резко пришли темнота, невесомость, гул в башке, но темнота эта нынешняя была почему‑ то вязкой, теплой и пахла железом. Ржавым. Так Пастуху помстилось. И почти сразу – ну не считать же секунды! – вернулись небо, солнце, ветерок теплый и ласковый и песок, под ногами шуршащий, нет, даже скрипящий. Пастух глянул: он, песок, был и впрямь крупным, ржавым, грязным и сухим. Все прибывшие стояли и молчали, как онемели. А и то понятно: в прошлый выход было все тип‑ топ – пейзажно, благодатно, знакомо и приятно глазу, а тут…

А тут, помимо ржавого песка, была еще и сплошная неподвижность, буквально, другого слова не подберешь.

Во‑ первых, дышалось почему‑ то трудно, будто воздух был густым и вязким, стоячим, мокрым. Недвижимы были облака – темно‑ серые или темно‑ синие, низкие, тяжелые, набухшие, казалось, водой, которая почему‑ то не спешила проливаться на песок, берегли ее отчего‑ то. А на песке тут и там, рядом, тык в тык и поодаль, и совсем далеко мертво стояли резервуары, обычные, огромные, цилиндрические, когда‑ то, вероятно, серо‑ стальные, а теперь грязно‑ черные с обильной и давней ржавчиной, проступающей через потеки нефти или чего там в них находилось или находится. Десятки, а может, и сотни резервуаров – и ни травы, ни деревьев, никаких привычных книжных ассоциаций с дуэлями. Мир гигантских кастрюль…

Серно‑ ржавые трубы привычно выходили откуда‑ то с крыш и тянулись над землей – от одного резервуара к другому, к третьему, к пятому, к двадцать седьмому, стальные стойки‑ подпорки под трубы где‑ то сохранились, а где‑ то рухнули, и трубы эти повисли, вырвались – колено из колена, но ничего из них не вытекало. Все давно вытекло. И песок под ногами и вокруг резервуаров и вообще всюду был черно‑ серым и сухим. Со всех четырех сторон и до горизонта стояли они – и ничего, кроме резервуаров. Этакое кладбище стали и былого богатства – нефть все же! – настолько былого, что и не вспомнить.

И – тишина вокруг. Мертвая, как принято говорить.

– Что это? – спросила наконец Марина.

Шепотом спросила, испуганно.

– Топливные резервуары, – честно ответил Пастух, – стальные, вертикальные. Похоже, что для нефти… – Пошел по каменному песку к ближнему, постучал камнем по стали. Гулко вышло. – Пустой. А этот… – пережал к соседнему, постукал… – опять пустой. Да и лет им немерено!.. И хозяев, судя по всему, ничего не колышет. Кладбище это… – Увидел ржавую, но худо‑ бедно сохранившуюся лесенку, на штырях приваренную к стенке резервуара, подбежал к ней, полез по ступенькам.

– Они же ржавые, – крикнул Шухрат, – не лезь, сверзишься!..

Пастух не ответил, а может, и не услышал. Он легко и споро добрался до верха, где лестница заканчивалась крохотной площадкой с сохранившимися перильцами, постоял несколько секунд, аккуратно пробуя ногой, как воду, шагнул на крышу, тоже окруженную ржавыми перильцами, медленно пошел по краю, по кругу, останавливаясь то и дело, вглядываясь в даль. Может, и видел там что‑ то… Вернулся к лестнице, спустился на землю.

– Бред какой‑ то, – сказал, вытирая руки носовым платком, мгновенно ставшим грязным, ржавым. – Никаких намеков на человеческое присутствие. Одни резервуары. Со всех сторон и – до горизонта. Я такого их количества даже в Сибири не видел. Или тут под землей одна нефть – на сотни километров. А где тогда бурят?..

– Ты еще спроси: кто бурит? – сказал Слим. – Ты сверху хоть какие‑ то признаки жизни заметил?

– Никаких, – ответил Пастух. – Со всех сторон до горизонта – баки и баки. И ни намека на людей. Не в баках же они живут… Занятное какое место ваша коробочка выбрала, а, Марина? Или это специально?.. Я вообще ни фига не понимаю. Там на крыше люк есть, от которого, вероятно, какая‑ то труба куда‑ то шла… ну, не дока я в нефтянке… так этот люк заварен намертво. Чего мы сюда приперлись? Сматываемся отсюда мухой…

Логичным было заявление. Никто не стал спорить. Кроме Марины. Но она и не спорила, а просто заявила:

– Никуда я вас больше не собираюсь отправлять, переносить, перемещать. Выпало такое место – стреляйтесь здесь, кретины. С крыши. Иного места нет! Один кретин на одном резервуаре, другой – на соседнем. Какое там расстояние? Не посчитали, а, Пастух?

Вопрос был с подковыркой, злобноватый, но логичный.

– Да я что, – деликатно ушел в сторону Пастух, – можно и здесь, конечно… А расстояние?.. Ну, от края одного бака до края другого – метров пятьдесят. Или поболе.

– Это много или мало? – настаивала Марина.

– Этого хватит, – встрял Слим. – Если стоять по центру резервуара… его диаметр на глаз метров двадцать… то от центра до центра семьдесят будет. Метров. Нормальная дистанция. Идеальная даже. Видимость отличная. Ветра нет. Как считаешь, Пастух, неожиданно прикольно получилось?

– Жуткие вы люди! – вдруг и сразу разозлилась Марина. – Холодные грязные убийцы! Ничего святого! Сейчас всех на фиг пошлю, перенесусь обратно сама и – хрен с вами. Стреляйтесь, рубитесь, душите, топите друг друга – мне по фигу. И я в этом маразме не участвую…

Тут Шухрат свою лепту в спор внес.

– А я вот полагаю, – сказал, – что мы вообще не на Земле. В смысле не на планете. Я много ездил, летал, ходил, воевал, торговал, милостыню даже просил, бывало, – ну нет таких мест ни в Северном полушарии, ни в Южном. Совестью клянусь!

– То есть это не Земля? – спросил Стрелок.

– Не Земля, – подтвердил Шухрат.

Очередь была, считал Пастух, за Мариной.

– А вы как думаете? – спросил он у нее.

И получил в ответ примерно то, что и хотел.

– Никак не думаю… – Она все еще злой была. – Я хочу домой и выпить пятьдесят граммов водки. Или лучше сто. И весь этот маразм забыть… – И объяснила намеренно: – Я не о вашей идиотской дуэли, а о том, куда мы попали. И о споре дурацком: Земля – не Земля… Конечно же, Земля, но пространство‑ то па‑ рал‑ лель‑ но‑ е, идиоты вы кретинские, здесь иная логика существования жизни! Если она вообще здесь осталась…

– Мертвая планета? – тоже вполне к месту, если не учитывать основную цель их перемещения в пространстве, заинтересовался начальник поезда. – Получается, что в цепи параллельных миров может быть вообще иной вариант жизни?

Тут уж истомленный диспутом Слим не вытерпел:

– А тебе, мужик, какая разница? Параллельные миры, логика существования… Мы зачем сюда прибыли?.. Пастух, ты готов?

– Вполне, – сказал Пастух. – Какие резервуары выбираем? Один хрен вообще‑ то. Предлагаю этот или вот этот… – показал рукой на два соседних. – Не грех бы площадку осмотреть, а? То есть обе.

– Вдвоем и по очереди, – добавил Слим.

Не хотелось пока далеко отпускать соперника по предстоящей дуэли. Тем более в этаком идиотском мире.

Пастух первым полез по ржавой, но худо‑ бедно крепкой лестничке, припаянной к боку резервуара, пробовал ступеньки сначала рукой, потом ногой – хоть и впрямь ржавое все было, ан еще крепкое. Поднялись споро. Да и высота была небольшой – четырнадцать примерно метров. Крыша резервуара была плоской и даже не ржавой, а будто бы выгоревшей от солнца, пышущего здесь очень мощно. Пастуху на родной Земле не пришлось в жизни влезать на резервуары такого типа. Да и другого тоже. Ну не сталкивался он с нефтянкой, не довелось, и прекрасно себя чувствовал. Уж и получше, чем нынче.

– Метров двадцать в диаметре на глаз, – сказал Слим, оценивая размер крыши или все же крышки резервуара.

Сомнение в термине было уместным: на крыше никаких люков не было – ни больших, ни малых. И что совсем удивительно – труб не было.

– Это не резервуар, – сказал Пастух, – это просто какая‑ то кастрюля железная, запаянная со всех сторон…

– А тебе не все равно? – спросил Слим. – Мы сюда зачем пришли?

– Извини, запамятовал, – повинился Пастух. – Возвращаясь к нашей теме, заявляю: стреляться придется с разных бочек. Прикидываю… Двадцать метров диаметр – на глаз. Метров двадцать пять до соседнего – это если от края до края. Двадцать плюс двадцать плюс двадцать пять – получается шестьдесят пять метров. Это если мы стоим по дальним краям, а между нами – диаметры крыш плюс эти двадцать пять. Ветра нет. Солнце вроде как в зените, слепить, как видно, не будет, разместимся на бочках так, чтоб сбоку оно жарило, но шестьдесят пять метров – в общем‑ то не очень близко, но приемлемо для стрельбы… Хорошо хоть ветра нет, а то б на таком расстоянии…

Не договорил. Ждал оценки Слима.

Тот еще разок погулял по крыше, вернулся.

– Ты прав. У тебя какое оружие? – спросил.

Пастух достал из‑ за спины, из‑ под ремня джинсов девятимиллиметровый «глок», к которому привык и старался не менять оружие. Ну, как к одежде человек привыкает, к ручке какой‑ нибудь дорогой, «монблановской» или от «Картье», так он к пистолету своему привык. Логично.

– Хорошая машинка, – одобрил Слим. – Упаковал?

– И не распаковывал, к счастью, – ответил Пастух, – как было десять патронов, так в магазине и осталось. А ты себе пистолетик‑ то выбрал, из которого стрелять станешь?

Слим тоже достал из‑ за спины, из‑ под длинной майки аж два ствола – «беретту» девяносто третью и тоже «глок», толковые и верные, в общем, стволы, поднял руки вверх, покрутил пистолетами. Эффектно. Жаль, что фотоаппарат с собой не взяли.

– Какой тебе больше нравится? – спросил Слим.

– В твоих руках – никакой, – вроде как польстил противнику, – да и по фигу мне.

– Раз по фигу, так пусть будет тоже «глок». Одинаковые резервуары, одинаковые пистолеты… хорошо хоть, что мы неодинаковые… – Подошел к краю резервуара, покричал сверху: – Я на песок ствол сброшу… Стрелок, подбери его и сохрани… – И бросил лишнюю «беретту».

Она упала на песок, целая‑ невредимая, что ей стальной сделается. Стрелок подобрал, сунул за пояс, за спину.

– Кто перебирается на другую кастрюлю? – спросил Слим. – Или жребий кинем? У меня монетка найдется…

– А ты что, спешишь?

– С чего взял‑ то? Никуда я не спешу. Смерть врага, Пастух, – это долгожданный процесс, и чем дольше он продлится, тем кайф круче. Ожидание приятного ничуть не хуже, чем само приятное.

– Согласен, – сказал Пастух. – Тогда мы оба спустимся с этой железной дуры, кинем монетку. Кто выиграет, тот выбирает себе эту «кастрюлю», как уже оттоптанную, а другой лезет на соседнюю. Встаем на позиции – у дальних краев резервуаров и… – И осекся. Сказал: – Одно не учли. По какому сигналу стреляем?

– По выстрелу. Пусть твой Стрелок и выстрелит. В воздух, в воздух. По счету, скажем, десять.

– Не получится, – не согласился Пастух, – он – мой секундант. А Шухрат – твой, сам выбрал. И оба они, как секунданты, должны быть обок дуэлянтов и без оружия. Они пока о том не знают, но мы им скажем.

– Ты что, дуэльный кодекс выучил? – Слим явно обозлился, начал крутить на пальце «глок», тяжелым он был. Получалось плохо. – Чего тянем?

– Ты ж хотел по‑ честнаку – значит, по правилам. Чего тебя не устраивает? Пусть выстрелит самый нейтральный в этой кодле человечек – Марина.

– А она сможет? – изумился Слим.

– Она все сможет, – объяснил Пастух. – Если захочет. А вот здесь… Ну, придется нам обоим поклон ей бить. Спускаемся, хорош болтать.

Спустились. На них, спустившихся свыше, смотрели четыре пары глаз. Очень любопытных.

– И чего уставились? – спросил Пастух. – Мы пока оба живы и в добром расположении. Но у нас есть проблемка. Мы станем стрелять каждый со своей «кастрюли». Ну, Слим, допустим, с этой, а я с той, рядышком. Расстояние мы прикинули. А вот секунданты наши сейчас мухой поднимутся на третью – тоже рядышком. И будут они без оружия. Все понятно? – Оглядел товарищей, сделал вывод: – Вижу, что поняли. И последнее. Марина, мы вас очень просим дать нам сигнал о начале дуэли… – Он врал беззастенчиво, потому что дуэль уже фактически началась и выстрел будет всего лишь красивым или не очень красивым итогом его личной, весьма длинной эпопеи под названием «Умертвление вечного Слима».

Или ж наоборот: «Слим умерщвляет Пастуха» – все может случиться.

– Я не хочу быть стартером, – выудила откуда‑ то слово Марина.

– Вы не стартер, Марина, забудьте это страшное для вас слово, вы – ребенок, которому дали игрушку, пистолет, заряженный, и он, ребенок то есть, играет с ним, а потом изо всех сил нажимает на курок. И – бах! Всего‑ то…

– Но после моего выстрела выстрелите вы оба и кто‑ то кого‑ то убьет. Я не хочу, не могу, не стану в этом участвовать.

– Господи, Марина, ну, отвернетесь вы, ну, глаза руками закроете, ну, голову в колени…

– Нет, не буду! Пусть Стрелок стреляет, на то он и стрелок. А я буду вместо него секундантом. Я влезу на резервуар, ну честное слово – влезу. Если меня кто‑ нибудь потолкает на лестнице…

Выхода, в сущности, не было.

– Господа, – сказал Пастух, – меняем фишки. Марина – мой секундант. Стрелок – естественно, стреляет, но в воздух. Сигнал к дуэли. Шухрат, как второй секундант, помогает Марине подняться по лестнице, ну, подталкивает ее снизу. Все понятно? Поехали.

И ведь поехали.

Шухрат честно карабкался по лестнице следом за Мариной, помогал ей, как кодекс джентльмена позволял, но высоту они осилили. Встали на своем «секундантском» нефтебаке, руками помахали. И хорошо, что на одном вместе. Можно было начать свой подъем на свои «кастрюли».

Слим, надо отдать ему должное, всю эту чисто семейную суету воспринял стойко и терпеливо. Дождался результата, пошел к своему чего‑ то‑ там‑ хранилищу, чуть подождал Пастуха, и оба они быстро и одновременно оказались на своих позициях. Так сказать, по резервуарам.

Позиции для стрельбы были не слишком удобны потому, что крыша или крышка резервуаров была не вовсе плоской, а чуть приподнятой по центру. Ну, совсем невысоко. Но ощущение, что ты лежишь у дальнего подножия невысокой горки, ноги – вверх, голова – вниз, а твой противник точно так же устроился у своего, тоже дальнего подножия, ощущение все ж было некомфортным. И стрелять‑ то обоим по жизни приходилось с таких позиций, что и не описать, и врагу не пожелать, но ведь стреляли со всех и не заморачивались, потому что времени для заморачивания не имелось. А тут все так долго, тягуче, как будто тебе перед расстрелом занудно объясняют диспозицию: тут у вас дерево, там у вас бугорок, а тут, извините, дети гуляют, а стрелять в вас мы будем из этой песочницы…

Сумасшедший дом, блин!

Но присобачился к месту. Как комбат говорил: утатахай себя на позиции и все путем. Утатахай – в смысле: устрой, уложи, угнезди, упокой и прочее. Очень эксклюзивная армейская лексика.

Говенно, конечно, что стрельба из пистолетов пойдет на уж почти винтовочной в общем‑ то позиции. Но за неимением гербовой, как говорится… Лег Пастух на край крыши, на прилеженное уже, в общем, место, вытянул руку с пистолетом. Целиться хреново, все ж не винтовка снайперская, голову подымать приходится, высовывать под встречный выстрел, руку рукой страховать, а это стремно. Хотя противник, то есть Слим, в тех же условиях, без обид.

А у Пастуха биноклик одноглазый, по‑ научному монокуляр, с собой был. Он чуток откатился вправо, лег на пузо, со стороны поглядел в биноклик на позицию Слима: хороша позиция, ни фига отсюда не видно. Слим, молодец, какие‑ то веточки перед собой насадил, или они сами там выросли. Вкатился к себе на позицию, – у Пастуха тоже с веточками хорошо было, набрал по дороге, хотя на фига они здесь… – руку с пистолетом вытянул, левой ладонью подпер, затаился, дыхание задержал…

А тут слева и бабахнули сигнально: начинайте, мол…

И тут надо было ловить момент. Причем – мгновенно, доли секунды на счету. И Пастух мухой откатился с отлежанной позиции вправо, практически не глядя вытянул руку с пистолетом и выстрелил в никуда, по сути…

А не по сути – в цель. Так должно было быть.

И все. А встречного выстрела почему‑ то не услыхал, но в ту же секунду почувствовал резкую и длинную боль над левым виском. Приложил руку, глянул: кровь, хорошо пошла. Густо, но не шибко. Это ерунда, царапина. Заклеим, перебинтуем, если понадобится… Хотя и болит, *censored*, прям башка рассыпается, как больно. Но не впервой же. И занятно: пулю попробовал, а выстрела не услышал. Глушитель он, что ли, на ствол навернул?..

Итак, командир подразделения Пастух стрельбу окончил. И Слим, получается, отстрелялся, поскольку это его пуля висок Пастуху посекла и пустила кровь. Выходит, малость промахнулся снайпер гребаный, а должен бы в лоб и – ау? Может, и так. А может, и по‑ другому. Специально промахнулся. Хотел, чтоб пуля именно скользнула, оставив кровавый след.

Выходит, Пастух нужен Слиму живым. Пока. И – зачем нужен? Если, конечно, Слим жив там на «кастрюле» своей остался. Судя по тишине – остался…

А что дальше‑ то было?

Договаривались на один выстрел. Да и стрелки они такого калибра, что второй стремно делать. Все – с первого. Так что жди или не жди, а стрельбу и впрямь окончил. Отполз в сторону – ну, на всякий случай, мало ли что, пополз по периметру крыши за низким бортиком – к лестнице. Хорошо, что она на другой стороне висит. На непростреливаемой. Кровь прилично текла, не рекой, так веселым ручейком. Никаких проблем, хорошая глубокая царапина – не больше. Сейчас спустимся, продезинфицируем ранку, буде бинт найдется, так и перебинтуем или, проще, наклеечку сделаем. Говно вопрос в общем‑ то…

Можно спускаться. Странно, но что‑ то снизу не слышно было ни криков восторга, ни воплей ужаса. Похоронное какое‑ то молчание…

Внизу его встретила небольшая, но родная толпешка, подбежали, затормошили… Пастух потерпел‑ потерпел, выскользнул из чужих рук, сказал Стрелку и спустившемуся уже Шухрату:

– Судя по отсутствию Слима, он либо убит, либо тяжело ранен. Надо бы его тело на землю спустить. Помогите. Втроем справимся. А внизу нас товарищ начальник поезда подстрахует.

– Приму груз, – без удовольствия сказал начальник, – эка невидаль…

Пастух пошел к резервуару, на котором остался Слим.

Полез по лесенке первым. Вышагнул на крышу, встал, оглядел ее.

А на что глядеть‑ то было? Пуста крыша. Вон на краю веточки, которые Слим себе понатыкал, вон резервуар Пастуха – прямо по траектории стрельбы, там тоже веточки, и никаких иных следов от дуэлянтов. Один из них, Пастух, вот он, стоит идиот идиотом. А второй исчез. Призрак призраком. Как уже привычно до омерзения становится.

⇐ Предыдущая 9 10 11 12 13 14 151617 18 Следующая ⇒