Глава десятая

Из здания вокзала – оно от его вагона далековато располагалось, метрах эдак в шестидесяти, прикинул Пастух, – вышли на практически пустынный темноватый перрон трое – пассажиры или не пассажиры, никаких ручных грузов, чемоданов там или рюкзаков у них не было, – и так налегке они прочапали к нужному, видать, вагону, о чем‑ то кратко посудачили друг с другом и вошли в вагон. Опять тишина.

– Мужчина, – сказала Пастуху проводница, – залезайте обратно, через две минуты отправляемся.

Пастух встал на нижнюю ступеньку, смотрел, держась за поручень, на перрон, на вокзал, терпеливо смотрел и вроде как свое высмотрел. Еще один пассажир поспел к отбытию – в тот самый нужный дальний вагон и поспел. Он был, не очень резко видел Пастух, в темной куртке с капюшоном, закрывавшим голову полностью, даже лицо не проглядывалось, он легко впрыгнул на подножку, что‑ то сказал проводнице и скрылся в вагоне.

И тут же состав дернулся, громыхнул сцепками и почапал вперед помаленьку. Слабовато освещенное здание вокзала, как и положено, проплыло мимо.

Четверо, нехитро подытожил Пастух. Кто ж такие? Откуда в этой крохотной дырочке мира нашлись среди ночи аж четверо пассажиров или, по‑ железнодорожному, подсаженных? Куда они собрались? В Москву? Ближе?.. Вопросы были очевидно лишними, понимал Пастух, но опять‑ таки чуял, что все не так уж и очевидно, потому что в этом путешествии, не раз думалось уже, было слишком много неочевидного, не касающегося в общем‑ то Пастуха сотоварищи впрямую, но все же, все же. Суть, как писано, в частностях.

Паранойя? Она самая. Милый спутник Пастуха и всех его знаемых и не знаемых коллег по оружию и по судьбе. Привычка постоянно подозревать в каждом яблоке червяка, если уж совсем по‑ простому. И как без нее даже не жить, а выживать? Да никак. Чувство самосохранения всем людям Богом дадено, а Пастуху и его коллегам – чуть поболе. Да и червяки в яблоках очень вредны и плохо перевариваемы. Пучит от них и понос.

Пастух вернулся в купе.

Марина как спала, так и спала – праведно и бесшумно. Пастух свет не зажигал, лег, как был, поверх одеяла и попробовал заснуть. Не получалось. Выспался, выходит. Да и то: четыре с лихом часа сна – нормально для здорового мужика, каковым себя Пастух числил. Лежал, старался ни о чем не думать, даже о Марине, и вот вдруг уж и задремывать начал, как торкнуло что‑ то. Не в поезде, не в вагоне – внутри себя самого торкнуло. Может – желудок, может – сердце. А скорее всего – башка. Сел на полке, достал из‑ под подушки непритязательный «макаров», сунул за спину под джинсы, футболкой занавесил. Осторожненько дверь откатил, вышел в еле светлый коридор. Мирно было. Сонно. В темноватом по‑ ночному коридоре никого, естественно, не было. Пастух тихонько прошелся мимо закрытых купешек, все спали тихо‑ тихо, как горные вершины в стихах классика, даже проводница свое купе закрыла наглухо – до следующей стоянки, которая окажется в Омске аж в двадцать минут седьмого утра. Не скоро.

Пастух выбрался в тамбур, приоткрыл дверь в межвагонный переход, в автосцепку. Оттуда подуло ночью и холодком. Он закрыл дверь, постоял с минутку в тамбуре невесть зачем, ладно бы – курил, так ведь некурящий, собрался было возвращаться в родное купе, как межвагонная дверь вдруг и резко распахнулась, Пастух рефлекторно подался назад, рефлекторно же хватаясь за рукоятку пистолета, торчавшего за поясом, но – не успел. Из межвагонного перехода вывалились двое в черных масках, в черных комбезах, в черных капюшонах, с пистолетами в руках. Пастух не смог вскинуть ствол, руку перехватили, выкрутили мощно и больно, навалились вдвоем… Пастух успел прежде выстрелить в никуда и вроде бы даже попал в одного из «капюшонов», тот ойкнул – согнулся, упал на колени, мордой в грязный пол ткнулся и вырубился – то ли еще живой, то ли уже покойный, второе – вероятнее, и тут же пистолет выбили, и другой «капюшон» приставил дуло пистолета к голове Пастуха, второй рукой кольцо наручника на него набросил, а вторым кольцом дверной поручень зацепил. Приковал то есть. А дуло пистолета у виска почему‑ то горячим было, обжигало кожу…

– Ну, здравствуй, Пастух, – знакомый голос произнес из‑ под маски. – Вот теперь‑ то мы с тобой все былое прикинем, подсчитаем, а после и посчитаемся. Точнее – я с тобой посчитаюсь. За все.

Пастух узнал голос.

Спросил:

– Со мной? Всего‑ то? На одного вдвоем? Смешно, Слим…

– Смейся, Пастух. Весело жить – ласковое дело. Но ты не *censored*йся, Пастух, ты у нас – побочная цель, причем – лично моя. На закусь. А основная – это твоя бабулька. Я вообще‑ то за ней пришел…

– Зачем она тебе?

– Мне?.. На хрен не нужна… Просто есть люди, которые хорошо заплатят, если я в срок доставлю бабульку к заказчику.

– И только‑ то? Тебе не кажется, что ты чересчур заигрался в этой очень простой игре? Перебор, Слим, мы ж не в театре. Ладно тот случай, когда ты отлично сыграл ролишку покойника. Почет и уважуха. Даже я, воробей стреляный, не раскусил. Но с Мариной ты обосрался. Ты ее мог давно заполучить, но отчего‑ то прикинулся кошкой, которая, знаешь, играет с еще живым мышонком, радуется, дура. А тут – бах! – и хозяин пришел.

– Я и играл все прикольней. А это ты, что ли, хозяин?

– Я всего лишь сопровождающий. Бодигард, если хочешь. Она сама себе хозяйка.

– Что ж ты, Пастух, в бодигарды переквалифицировался? Не зазорно ли?

– А с чего бы? И это моя работа.

– Платят – охраняешь?

– Не без того. Просто у меня выбор есть – кого охранять, а кого не стоит. Как и у тебя: кого – убить, а мимо кого – пройти…

– Вот я и выбрал, Пастух. Сейчас я тебя убью наконец‑ то…

Слим не успел выстрелить. Потому что в тамбуре что‑ то громыхнуло. Слим рефлекторно – на звук! – повернул голову… А Пастух снизу мгновенно ударил его ногой по яйцам. Руки скованы, а ноги‑ то свободны. Мощно постарался ударить. Слим – опять же рефлекторно! – малость согнулся от удара, отвел руку с оружием, и Пастух еще разок вмазал по его руке ногой в говнодаве, не сумел выбить пистолет, Слим его крепко держал, но рука дернулась, ствол отошел в сторону, и Пастух еще раз ударил Слима ногами по ногам – левой слева под колено и сразу правой – справа, подбил его таки. Слим чуть покачнулся, удерживая равновесие, рука с пистолетом рефлекторно пошла вверх, и тут Пастух таки добил его – каблуком‑ то да по яйцам.

Это он прикованный был. Как, значит, Прометей.

Слим согнулся, дернулся раз‑ другой и явно вырубился. На минуту ли, на несколько секунд, но тут его уже можно было вязать. Убить было много проще, но взять и повязать живым – куда привлекательнее. Да и радостишка мелкая пришлась к месту: ох да и хороши у Пастуха, у себя любимого случились говнодавы, правильная обувь какая смертоубийственная…

И тихо‑ тихо стало в тамбуре.

А тут, на счастье Пастуха, очень любознательная проводница в тамбур нос сунула. К месту!

– Милая, – обрадовался Пастух.

А проводницы в тамбуре уже не было. Сбежала. И славно. Пастух открыл дверь в вагон, вошел в коридор, заглянул в купе проводницы. Та сидела на полке и смотрела на него с ужасом, в котором в принципе можно было заметить и восхищение.

– Веревочка найдется кое‑ какая? – спросил он. – Или ремешок…

– Ремень есть, – с готовностью сказала она, полезла под полку, выудила оттуда длинный брезентовый ремень, которым в армии сложенные парашюты вязали. – Подойдет?

– Вполне, – сказал Пастух. – У меня тут в кармане ключик есть. От наручников, универсальный. Освободите меня, а я татя пойду повяжу. А вы пока зовите сюда начальника поезда. Мухой…

Она вскочила. Страшновато ей было явно. Но молчала, никаких тебе дамских истерик. Умная женщина. Или опытная. Она побежала сразу, а Пастух остался, собирая длиннющий ремень. Вышел в тамбур и столкнулся лицом к лицу с проводницей: ужас у нее в глазах был.

– Что? – яростно спросил он.

Ответа не ждал.

Тамбур был пуст.

Слим как‑ то ухитрился ожить чуток и свинтиться отсюда. Переиграл Пастуха, *censored*ра. Еще один балл в его пользу и еще минус один – у Пастуха. Досадно. Просто привычка какая‑ то говенная у него складывалась – недоделывать задуманное. Другой бы на его месте уж и запаниковал бы, в тотальную невезуху поверил бы, но это – другой. Пастух издавна себя убедил: не грузиться с ходу попусту, не заморачиваться зряшно подробным анализом того или сего случившегося и не случившегося, а следовать логике. Или плану, коли он есть. Плана нынче не было, но логика худо‑ бедно оставалась.

Вопрос кстати: а где ж вероятные люди Слима, которые, как теперь понимал Пастух, и вошли в вагон на минувшей станции, и Слим наверняка среди них был, только Пастух не распознал его в темноте? Где, где… Везде. Стрелка надо, похоже, подымать, война опять‑ таки ненароком началась. Очередная. Несть им числа.

Стрелок, естественно, дрыхнул, но проснулся мухой, легко врубился в ситуацию, кратко описанную Пастухом, спросил только:

– А ты уверен, что их там всего четверо со Слимом?

– Не уверен. Видел каких‑ то невнятных четверых, входящих в вагон. Но могли быть и другие, в другие вагоны зашли.

– Не взвод же… – сказал Стрелок задумчиво. И подбил бабки: – А чего заморачиваться‑ то? Да хоть пара взводов! Варианта все равно два: либо они нас разом, либо мы их по очереди.

– Душевная перспектива. Стоит попробовать вариант второй: мы их по очереди.

А тут и проводница с начальником поезда явились. Начальник был среди ночи свеж, как юный огурец, но малость поддат.

– Опять ваши игры? – спросил хмуро.

– Не наши, – ответил Пастух. – Тут людишки стремные место имеют. Им нужна Марина.

– Бабулька твоя, что ли?

– Она, начальник, не только моя. Теперь уж и ваша тоже. Прикиньте: в поезде – банда. Я видел на подсадке четверых. Подсели только что, в Барабинске. Могли быть и другие, которые подсели в другие вагоны. Но хочется верить – вряд ли. Они ж не на войнушку рассчитывают, а на блицкриг. Пришли, взяли, отбежали. И без ненужной стрельбы. Одна пожилая женщина. Один сопровождающий. Много ли на четверых?..

– Два сопровождающих, – настоял Стрелок.

Пастух спорить не стал.

– Ну, два. Работа в общем‑ то непыльная…

– Непыльная, говоришь?.. – Начальник поезда сдержал зевок, ладонью рот умыл. Спросил: – А чего ж сам не справишься? Ты ж у нас, как я понимаю, Терминатор… – Сам хмыкнул вдогон сказанному. – Ладно, я понял. Будем считать, что нас трое. И что предлагаешь, Терминатор? Следующая стоянка – Омск‑ пассажирский, чуть больше часа до него осталось. Что мы сделать‑ то успеем? Повязать татя и вызвать в Омске ментов?.. Хотя… – он улыбнулся, – вас двое, я – третий, а тать всего один. И ночь за окном. Очень стрельбы не хотелось бы… – И отчего‑ то разулыбался во всю рожу.

А из‑ за спины Пастух знакомый голос услышал:

– Четверо нас, мужики. Не слишком ли – против одного?

Пастух резко обернулся.

Позади стоял давешний собутыльник начальника поезда и еще более давешний душанбинский знакомец Пастуха.

– Ага, – сказал знакомец, тоже улыбаясь всем лицом, включая уши, – у меня вон и оружие есть… – И показал в левой руке аккуратненький четырехдюймовый шестизарядный «кольт‑ питон», очень нечасто встречающийся револьверчик, но с отменной точностью стрельбы, даром что выпускаемый по индивидуальным заказам и дорого. – Вдруг, да и пригодится.

– Лучше бы не… – сказал Пастух, ан не удержался: – Откуда у вас такая красота?

– На дороге нашел, – объяснил знакомец. – Шел, шел и… Пусть будет. Так спокойнее. Меня, между прочим, Шухратом зовут. Твоя женщина спит?

– Моя… – усмехнулся Пастух. – Спит, слава Богу. Зачем женщине знать, что ей кто‑ то угрожает? У нее мужчины есть. И впрямь нас четверо. Так выходит, Шухрат?

– Выходит, так, – подтвердил. И спросил: – А врагов сколько?

– Не знаю точно, – сказал Пастух. – Видел тоже четверых. Если я прав, то с одним из них знаком давно и очень близко, к сожалению. Он – мой враг. Личный. Оставьте его мне.

– А остальных, значит, нам, – подбил бабки начальник поезда. – Что ж, на одного да по одному, вроде бы справедливо, если еще кто‑ то не набежит. Пойдем по вагонам? Меня, тоже между прочим, Николаем Ивановичем называют…

– Если пойдем – подставимся, перестреляют, как воробушков, – сказал Пастух. – Ночь. Тихо. Вряд ли супостаты спать легли… Ждать их надо, придут, не придут – ждать. Нас четверо. Их… ну, я видел только четверых, опять же не исключаю, что их больше… короче, так сделаем. Один держит под прицелом тамбур и «суфле», то есть переход в другой вагон. Второй его прикрывает. На выходе из вагона в тамбур прикрывает – так, чтобы у второго просматривался вагон и был визуальный контакт с другой парой. Та же схема на противоположной сцепке. По‑ моему, внятно. Стрелок, бери Николая Ивановича и перекрывайте ход. И рацию держи включенной. А вы, Шухрат, со мной, годится?

Никто не возражал.

Ночь была. Темная, тягучая, железно громыхающая, недобрая.

– Почему мы здесь остались, а они туда пошли? – спросил Шухрат. – Тати, как я тебя понял, с этой, с нашей стороны засели… Четверым все ж способнее против четверых, силы равные…

Де‑ юре он был прав, а вот де‑ факто…

– А крыши вагонов для чего? Они ж не кретины – с одного конца нападать, бойцы у моего вражонка, полагаю, хорошо в своем деле надрочены. Посмотрим по ходу. Передислоцироваться – один вагон пробежать…

– Ждать не люблю, – сказал Шухрат, – поганое это занятие. А не пойти ли нам по вагонам, так сказать, на разведку? Или они нас поджидают?

Вопрос был не дурен.

– Не думаю, что ждут, – рассудил Пастух. – Они ж вроде как атакующая сторона…

– Вот только где здесь атаковать? – вроде бы сам себе сказал Шухрат.

И прав был.

– Мы потихоньку, – объяснил Пастух, – крадучись… Не люблю термин «авось», но затаиться и окопаться – негде и незачем. Пошли, Шухрат, потихоньку, где наша не пропадала…

И пошли вроде как.

Но где там!

– Вы куда, мальчики? – услышалось сзади.

«Мальчики» резко обернулись, хотя Пастух узнал голос сразу.

Марина стояла в тамбуре, за ней просвечивался пустой спящий коридор вагона. В правой руке у нее был полиэтиленовый магазинный пакет, в котором что‑ то мелкое и тяжелое лежало.

– Спать идите! – не сдержался Пастух, голос повысил. – Куда вас среди ночи понесло?

– Я с вами хочу. Мне не спится, потому что страшно.

Шухрат положил тяжелую ладонь на плечо Пастуха.

– Зачем ты так с женщиной? – спросил укоризненно. – Она волнуется. Ей не спится. Ей одиноко. Так, уважаемая Марина?

– Так, так, – быстро согласилась она, – и страшно, и одиноко. Что происходит? Куда вы собрались?

– Один мужской разговор, – не очень внятно объяснил Шухрат, но радостно улыбаясь, – с соседями из другого вагона. Неприятный разговор, но очень важный. Вы идите спать, уважаемая Марина, а мы чуть‑ чуть поговорим… тихо‑ тихо поговорим… и вернемся. А утром вы проснетесь, и мы все вместе чай пить станем, зеленый чай, очень вкусный, хворост есть станем, нишалло попробуем, мне жена в дорогу наготовила. Договорились?

– А оружие вам зачем? – не сдавалась Марина.

– Это?.. – Шухрат удивленно посмотрел на пистолет в своей руке. – Это я хвастался. Друзья подарили. Красивый, да?.. Вашему спутнику очень понравился, да?.. – И, улыбаясь, посмотрел на Стрелка.

– Ага, – подтвердил вместо Стрелка Пастух, – точно так. Идите спать, Марина, утро вечера не дряннее. В полседьмого в Омске будем, дай Бог…

Марина смотрела на него укоризненно и одновременно грустно, так у нее получилось.

– Врете вы все, – сказала грустно, – да еще и скверно врете, не умеете толком…

И тут Стрелок подал голос.

– Шу*censored*, – сказал он, – цель справа… – И вскинул пистолет.

Пастух увидел: по коридору их родного и вовсю спящего вагона шли двое, шли крадучись, на мягких ногах, один, держа навскидку пистолет, приоткрывал незапертые двери в купе, заглядывал на мгновение и аккуратно задвигал, а в запертые не ломился. Кого‑ то они разыскивали, и догадываться кого, смысла не было. Кого искали, те в тамбуре стояли, бери – не хочу. Хотя на тех двоих со стволами здесь было трое и тоже со стволами. И ночь за окнами. И тишина. Разве что колеса вагонные стучали отчаянно, но это – привычный уже фон, прислушались давно.

Пастух быстро открыл стальную дверь в межвагонный переход, метнулся туда, увидел: по соседнему вагону тоже шли двое с оружием.

– Ловушка, – сказал Пастух, спокойно сказал. – По двое с двух сторон. Оружие… Стрелок, прикрой Марину…

Стрелок понял приказ буквально, навалился на Марину, обрушивая ее на пол, она вырвалась, юркая, закричала:

– Дураки, кретины безмозглые, стойте тихо!..

В руке у нее откуда‑ то возникла ее давешняя черная коробочка, которая не то пульт от чего‑ то, не то чего‑ то от невесть чего. Марина уверенно и легко что‑ то в ней нажала, что‑ то ранее не замеченное, свет в тамбуре, и без того неяркий, совсем прикорнул, и уже теперь в холодном, ветреном тамбурном воздухе что‑ то лишнее, не видное, но как‑ то так ощущаемое вдруг явно почуялось, свет стал дробным и ярким, в глазах вдруг и разом возникла резь, Пастух невольно зажмурился и сразу же услышал невесть откуда взявшуюся мертвую тишину, которая показалась вечной и последней, тамбур сильно тряхнуло, Пастух попытался схватиться за стену или за поручень, но промахнулся и упал, ни хрена не понимая, не видя и заодно не слыша, упал больно, покатился зачем‑ то куда‑ то, хватаясь в темноте за что ни попадя. Вдруг перестал падать, да и вообще двигаться перестал. И стало темно, но на миг, а потом он открыл глаза и увидел луну. Очень круглую и большую на темно‑ сером безоблачном небе. И тишину он услышал – неохватную и почему‑ то теплую и влажную.

И еще голос услышал.

– Куда это мы попали? – хрипло и недобро спросил невидимый Шухрат, и Пастух удивился, что коротко спросил и без мата.

– Фигец котенку, – почему‑ то сказала невидимая пока Марина. И объяснила: – Прибыли, коллеги, вообще‑ то. Все целы?

Целы были все. Никто даже на шишки и синяки не пожаловался, так велико было общее непонимание, легко выражаемое парой дурацких и оттого безответных вопросов: «А как мы это? » и «А где мы это? ». Они вразнобой прозвучали, эти вопросы, но остались безответными, пока Марина, как‑ то так ловко откатившаяся от всей группы выпавших и мягко притулившаяся у большого куста орешника, не встала довольно бойко и не заявила:

– Хотите верьте, хотите нет, а мы с вами попали в параллельное пространство.

Коробочка, на автомате отметил Пастух. Черная, всеми виданная, всеми залапанная, а тут наконец‑ то сработавшая явно по назначению. Как ни глупо мотивировать событие аргументами из голимой фантастики, но, похоже, эта коробочка и вправду сработала славно, хоть и нежданно.

Пастух не шибко любил фантастику. Он занудно, потому что был профессионально прагматичным человеком, во всем искал какую‑ никакую, а все ж логику, причем – приземленную, не витающую где‑ то там в эмпиреях. Ну, намекалось прежде на то, что Марина чем‑ то супердуперсекретным занималась со своим мужем, хотя сама она сие отрицала, отнекивалась. Ну, предоставила она внятное доказательство, что супердуперсекретное толково действует, и что дальше?..

Вообще‑ то на нее, на Марину, какая‑ то негласная охота в поезде явно ведется. Или не охота, а скорее пригляд. На потом.

А и ладно, приехали, чего теперь виноватых искать. Истина – вот она: поезд ушел. Буквально. Вместе с сумками, чемоданами, недопитым чаем, вместе со Слимом и его гоп‑ компанией. В никуда ушел и со всеми концами, вон – даже рельсов никаких не наблюдается, равно как и проводов, обозначающих если не железную дорогу, то хотя бы худо‑ бедно цивилизованную частичку мира. А они, то есть Пастух и его гоп‑ компания, выброшенные в никуда, в кусты, на травку, остались живыми, более‑ менее целехонькими, но – на обочине. Как родной уже железной дороги, так и, говоря высоким штилем, на какой‑ то глухой обочине реальной жизни. Что скверно. И непонятно. Во‑ первых, как существовать в параллельном пространстве? Во‑ вторых, где в этом пространстве поезд, с которого они соскочили, да и есть ли здесь поезда? В‑ третьих, куда тут податься незваным пришлецам? Кругом – ни души. Ни намека на душу. Даже птичек не слышно. И с каких пор голимая фантастика, писанная‑ переписанная, вдруг стала реальностью? И реальность ли она?.. Хотя вот она – реальность: ни вагона, ни бандюков, зато заоконная природа имеет реальное место в большом объеме…

Он сформулировал внутри себя целый сонм сомнений, а высказал их кратко.

– И чего дальше? – спросил короче некуда и в никуда.

– Ждать, – сказала невидимая пока Марина, но внятно и бодро сказала, что Пастуха успокоило.

– Чего ждать? – заинтересовался Стрелок.

– Возвращения, – ответила Марина. – Вы, надеюсь, помните мои сбивчивые рассказы о наших с мужем опытах?.. Да, мы, как видите, в ином пространстве, внешне – не так уж и ином, но, по‑ любому и к сожалению, очень ненадолго. Через… – замолчала на мгновение, что‑ то в уме прикидывала, – максимум через четыре минуты мы вернемся назад, действие прибора – я рассказывала, вы должны помнить, – очень кратко, мы вот‑ вот вернемся, пардон за термин из научной фантастики, в наш родной мир.

– В вагон прямо? – спросил Стрелок.

– Не знаю, – сказала Марина. – Все наши с мужем эксперименты проводились в стабильно ориентированном пространстве, то есть в одной и той же комнате, в лаборатории. Мы оттуда уходили… ну, проще, исчезали и возвращались туда же. А здесь – поезд. Он вообще‑ то скорый, поэтому и уехал. Ему стоять не положено. То есть мы ушли из объекта «поезд» и попали в объект… ну, скажем, «мать‑ природа». Sic! Или проще сказать: бобик сдох. И нет никаких гарантий, что мы окажемся именно в поезде, а не в том месте пространства, из коего мы исчезли с помощью, как некоторые выражаются, черной коробочки. То есть где‑ то на рельсах на шпалах, как там еще говорится – в полосе отчуждения. А поезд укатил далеко‑ далеко. С концами. Вы хотите на рельсы и шпалы?

Внезапное остроумие Марины было и внезапно злым. А и то понятно: черная коробочка – ее собственность, ее с мужем покойным изобретение действует, как оказалось, без сбоев. И, как ни крути, она, Марина, для всех здесь, на травке, безоговорочно виновата в том, что она – плюс все та же коробочка – всю гоп‑ компанию поместила в… во что?.. ну, в ситуацию, которая нежданна, непонятна и крайне не к месту. А то, что спасла от возможного убиения, так кто ж о такой фигне помнит сей момент? Благодарность – штука зыбкая и многофункциональная.

– Но, как я понимаю или, точнее, хочу предполагать, – давил Пастух, – мы должны оказаться в нашем родном пространстве, где есть поезд, есть рельсы, пассажиров туча, есть Москва, есть, наконец, наш багаж. Или я что‑ то не врубаюсь?

– В пространстве, где был поезд. – Марина голосом подчеркнула слово «пространство», а потом слово «был», но в нем, в голосе то есть, звучала и некая нотка сомнения, если, конечно, у сомнения есть нотки, – мы и должны, по моему разумению, через пару‑ тройку минут непроизвольно оказаться в поезде, но он – движущийся объект… – К ноткам сомнения прибавились нотки вины. – Мы с мужем в наших экспериментах имели стабильную точку ухода и возврата – лабораторию, а здесь – поезд, он движется… Хотя… – Она примолкла и стала что‑ то сама себе нашептывать почти беззвучно и прикрыв глаза веками. Все терпеливо ждали, когда это камлание закончится. – Хотя… – повторила она, еще чуток подумала и нажала что‑ то на пресловутой коробочке, которую держала бережно и жестко.

И мир на мгновение опять погас, ну, на самое ничтожное мгновение, и ветром холодным дунуло мощно, и Пастух ощутил под ногами качающийся пол, а за грязным стеклом быстро‑ быстро мелькали деревья и облака на выцветшем небе.

– Вернулись, – откуда‑ то сбоку сказала Марина, – тот самый тамбур вроде. – И добавила: – И нет никого. – И еще добавила радостно: – А теория‑ то практикой подтверждается, что славно.

– А бандюганы где? – спросил Шухрат. – Сколько мы отсутствовали?

Вид у него был вроде бы как и обычный, но зато тон поменялся: из командирского стал вполне штатским, даже смутное уважение в голосе появилось, и причиной тому, понимал Пастух, была именно Марина, на раз‑ два устроившая стабильному, мощному, уверенному в себе и окружающим его мире сапиенсу внятное представление о том, что мир этот зыбок и даже эфемерен – ну, вот так, в первом приближении.

А вопросы – оба два! – он задал правильные. Хотя и довольно риторические.

На бандюганов Маринина коробочка не повлияла никак. Они, говоря предполагаемым ученым языком Марины и ее покойного супруга, и до «перемещения группы риска в пространстве‑ времени» были и остались и после оного «перемещения», а вот что эти бандюганы за несколько минут отсутствия в вагоне Пастуха сотоварищи натворили – это полезный и к месту вопрос. Очевидно, следовало как минимум поднять жопы с вагонных полок и пойти посмотреть по сторонам: все ли на месте, все ли живы, не идет ли где‑ то в вагонах ненужная войнушка, есть ли жертвы, а если нет, то где нынче таятся тати залетные.

Хотя, подозревал Пастух, его сотоварищей в данные минуты более всего интересует, куда и как они – волею Марины – переместились, как возвратились в родной вагон и что будет дальше. Не в смысле железной дороги и желаемых на ней станций, а в смысле: как оно так случилось, что означенные сотоварищи сначала невероятно исчезли из вагона, невероятно побыли, ну, скажем так, на свежем воздухе и невероятно вернулись в родные вагонные стены. А в стенах этих все по‑ прежнему. По одну руку – бандиты, по другую – мирные жители спального вагона. Расклад, как говорится, стандартный и почти привычный.

⇐ Предыдущая 6 7 8 9 101112 13 14 15 Следующая ⇒