|
|||
Глава четырнадцатая
Куда шел, зачем, ради чего – этого, честно, Пастух не знал. То есть начальный – абсолютно мальчишеский! – порыв понятен: ворваться в купе Слима с оружием в руках и убить врага в его местном поездном логове, то есть в купе. Детский сад! И одновременно – самоподстава в чистом виде. Что Пастух преотлично понимал… Только перешел по «гармошке» в следующий вагон, столкнулся с проводницей Лизой, спешащей, судя по увесистости их столкновения, сломя голову. Ухватил ее за плечи, зафиксировал на месте, спросил: – Куда такая гонка? – К вам, – ответила Лиза, – мне сказали, чтоб я – мухой… Чтоб письмо скорей передать… Она протянула Пастуху тетрадный в клеточку листок, отменно сложенный старозаветным почтовым «треугольником». – От кого это? – удивился Пастух. – Никак от прекрасной дамы… – Нет, – категорически и даже с неким надрывом в голосе сказала Лиза. – Это от этого… ну, который белый совсем… в том вагоне едет… ну, с парнями своими… Слим, понял Пастух. С чего бы это он в переписку вступил?.. Развернул «треугольник», прочел неаккуратно, неровно печатными кривыми буквами написанное под ход вагона: «Через десять минут встречаемся в купе начальника поезда. Без оружия и без сопровождающих. Не бойся. Пора потолковать». – Когда он тебе эту хрень передал? – спросил Лизу. – Ну, только что. Минуты три назад. Сказал, чтоб бегом… Семь минут остается до встречи, ну, шесть или пять – без разницы. Нет смысла дипломатически выжидать означенного в записке срока. Чай не баре, можем и на пару минуток раньше прийти. А вот Лиза… Спросил у нее: – Можешь сейчас к Марине пойти и посидеть с ней, пока я не вернусь? – Могу, – сказала Лиза. И спросила: – А вы вернетесь? С тоской какой‑ то спросила, будто уж и хоронила Пастуха заранее. – Не трухай зря, – сказал. – Я всегда возвращаюсь… Он ворвался – иного слова не подобрать! – в вагон, где ехал Слим сотоварищи, межвагонная дверь тяжело и громко захлопнулась позади, он вошел в вагон, заглянул в купе проводниц: – Где у вас тут высокий с белыми волосами, в каком купе? – В купе начальника поезда, – сказала проводница. – А что? – А сам начальник‑ то где? – Его нет пока… Он пришел недавно совсем и почти сразу ушел… вперед, в сторону головного вагона. Что ему в головном вагоне делать – этого Пастух не представлял. Разве что на тепловоз перебраться и затаиться от всей этой хренотени. А может, его Слим некуртуазно прогнал, чтоб начальническое купе освободилось?.. Да черт с ним, не пропадет! Пастух дошагал до начальнического купе, держа правую руку под футболкой на ручке пистолета, засунутого за спину под пояс, дверь в купе была прикрыта. И тут его тормознули двое гоблинов – явно подопечных Слима, но вежливо тормознули. И вежливо спросили: – Оружие есть? – Нет, – ответил Пастух и сам поднял руки. Один из гоблинов быстренько не шибко внимательно его полапал, потискал. – Чисто, – сказал. – Проходи… – Второй гоблин ну прям куртуазно отодвинул ему дверь в главное купе. А уж там вольготно сидел Слим, улыбался приветливо. – Заходи, – сказал, – поговорим. Приспело уж… Пастух сел напротив, спросил с ходу: – О чем‑ то договориться хочешь? – Угадал, – подтвердил Слим. – Ты готов выслушать? Или сразу убивать меня станешь? В который уж раз… – Почему бы и нет? Говори. Убить – это и попозже можно… – вроде как пошутил. – Нам с тобой, Пастух, тесновато на этой земле! – яростно сказал Слим. – Ты меня уж в какой раз порешить хочешь, да пока не получается, но ты ж мне по определению мешаешь нормально красиво жить, Пастух. А вот я тебе мешаю – как вечно недоубитый тобой. Скучный ты, Пастух, одно слово – машина. И мне тебя убить – как два пальца об асфальт, но не интересно мне вот так просто: пиф‑ паф, ой‑ ой‑ ой… Бытовуха!.. Вон, ты в меня стрелял – какой я тебе театр устроил! – правдивый, как жизнь. Чистый реализм. Ты поверил и ушел. И жил спокойно и радостно. А и то: одним врагом меньше, и каким врагом!.. А я за это время где только не побывал, кого только не убивал, и – никакой рутины! Каждый раз – как премьера в театре! Ты хоть такое слово‑ то знаешь – премьера?.. – Засмеялся, резко оборвал смех. – И вот что я тебе предлагаю, Пастух: сыграть премьеру. Два актера. Ты и я. Я – плохой и черный, ты – хороший и белый. На равных. Спектакль называется: «Дуэль»!.. Все‑ таки он был сумасшедшим. Всегда. И еще – актеришкой третьестепенным. – Какая в жопу дуэль? – спросил Пастух. – Я больше не хочу тебя убивать. Обрыдло. Все куда проще и прагматичнее. Минут через сорок в Ишиме тамошние менты встретят поезд, возьмут тебя в кандалы и отвезут в застенок. И оружие на фиг отберут. И сто пятая статья Уголовного кодекса по тебе исплакалась прям. Конкретно – пункт два, все подпункты от «а» до «н». Все просто, как валенок. Сиди и жди. Или прыгай с поезда и исчезай… Только это вряд ли. Я тебе прыгнуть не дам… – Все пункты сто пятой не прокатят, – засмеялся Слим. – Сам подумай. Пункт «и», например: «Из*censored*ганских побуждений». Это не ко мне, извини. Я и в юности «хулиганкой» не занимался… Или пункт «м»: «В целях использования органов или тканей потерпевшего». Вообще не по делу! И еще пара пунктов легко пролетает мимо… Читай почаще кодекс и фильтруй базар, Пастух, когда имеешь дело с юридически грамотными людьми. Вот мое оружие… – И достал из‑ под подушки «глок», семнадцатую модификацию. Хороший ствол, знал Пастух. Оружие у самого Пастуха, как всегда, при себе имелось. Такой же «глок». Тоже семнадцатый. Но как ни странно, он был склонен думать, что Слим придет на встречу без оружия. Ан нет. Он и впрямь пришел сюда с бредовой идеей дуэли, которая никому, кроме него, была не нужна. Хотя… Пастух не особо мучился воспоминаниями о своих жизненных неудачах: было – и было. Прошло. Да и, если честно, то мало их было. Слим – одна из. И все‑ таки он – сумасшедший, больной на всю голову, не ведает, что несет… Не утерпел, спросил все ж: – А где ты стреляться‑ то собираешься? Лезем на крышу вагона и на полном ходу – бах‑ бах, так? – Зачем на крыше? – вполне искренне удивился Слим. – На природе. На свежем воздухе. – А где ж мы его, свежий, возьмем до Ишима? Или стоп‑ кран и – быстро‑ быстро на полосу отчуждения?.. – Ты придуриваешься, да?.. Какая полоса?.. У тебя ж есть бабулька… Марина, так?.. А у нее имеется некий приборчик, который мухой перенесет нас из поезда на травку, в поле или на поляну в лесу, тебя, меня, Марину твою, твоего мудацкого Стрелка, того же начальника поезда… да кого угодно этот приборчик перенесет, только нам много свидетелей не надо. У тебя – секундант, у меня – секундант, и – по одному патрону в стволе. Как когда‑ то… Информация в поезде распространяется быстро до невероятия. А и то: теснота кругом. Невесть с чего вспомнилось школьное, давнее: возьмем Лепажа пистолеты, отмерим тридцать два шага… А почему бы, кстати, и нет?.. Как там дальше?.. Право, эти эполеты я заслужил не бегством от врага. Эт‑ то точно… Какого черта, думал Пастух, меня откровенно и, похоже, желанно вызывают на бой один на один. Он и я. И два секунданта. И откуда‑ то из детства выплывает: детдом… затерханная книжка в тамошней библиотеке… когда‑ то где‑ то читанные древние правила дуэли… наизусть выученные… противники ставятся на расстоянии двадцати шагов друг от друга и десять шагов от барьеров, дистанция между которыми равняется десяти шагам… ну, что‑ то в этом роде. Стрельба в упор, по сути… – Откуда ты знаешь про приборчик? – Зло не ушло совсем, тяжелело где‑ то в груди, требовало выхода. – Некто Шухрат рассказал. Он же с вами был. А как ушел, так мы его притормозили и вопрос задали. – С какого перепуга ему это рассказывать? – А под дулом пистолета чего не скажешь? Тебе ли не знать… – Где он сейчас? – Живой, живой. Злой только очень. Сидит у меня в купе. Как король на именинах. Ну разве что приковали его наручниками к полке, чтоб не трепыхался. А твоя бабуля, кстати, тоже сидит и тоже в купе. Только в своем. И не прикованная. Зачем обижать пожилую женщину?.. И с ней – очень толковый человек, мой человек, он, представь себе, колледж литературный у вас там в Москве окончил. – И что он у тебя делает? – Он вообще‑ то из всей великой литературы только боевики и любит. Ну, фантастику еще… А у моей команды жизнь – чистый боевик с легкой примесью фантастики, то, что доктор прописал. Так что он ко мне удачно попал. Но ты не бойся, они с бабушкой о литературе разговаривают, ей не страшно и не скучно. Мы с тобой сейчас к ним и пойдем. – Зачем? – А чтоб бабушка… Мариной ее зовут, да?.. достала свой замечательный приборчик и отправилась бы с нами в параллельное пространство. Я правильно термин употребил? – Мы трое? – Ни в коем случае. Дуэль так дуэль! Кого ты хотел бы видеть в качестве своего секунданта? – На кой*censored* мне секундант? – Чтоб по правилам и красиво. Я своего выбрал. Начальник поезда. Фигура! А у тебя секундант, ясный пень, этот фраер Стрелок? Пастух преотлично понимал, что все это – никакая не игра, что стреляться и впрямь придется, хотя очень не хочется, но все козыри сейчас на руках противника, как ни мрачно. – Да мы до Ишима не успеем, – сказал Пастух. – А тебе очень надо в Ишим? – удивился Слим. – Может, обойдешься?.. Или ты о нашем возвращении в вагон волнуешься? Насколько я знаю, прибор твоей Марины вернет нас в вагон… – Оборвал фразу, засмеялся. – Ну, не всех нас, увы, кто‑ то один так там и останется, а остальные вернутся вне зависимости от расстояния. Да и какое между нашим и параллельным пространствами расстояние? Насколько я знаю фантастику – никакое. Миг. А ты: Ишим да Ишим… Все равно окажемся в поезде, пусть он даже до Тюмени докатится… – Ты и я плюс секунданты? Они‑ то тебе на фиг? Что за детские игры? – Взрослые, Пастух, сильно взрослые. И более того, на дуэли будут присутствовать ты, я, твоя Марина и начальник поезда со своим восточным друганом… Маринин приборчик всех осилит, в вашем прошлом походе вас немало было. Кого добавим до кучи – шестым? Пастух окончательно понял и принял: разговор всерьез. Отказываться невозможно. Стрелять вдруг здесь и сейчас – ну не дело это, пассажиров вокруг – тьма, перегородки между купе – картонные. Самому прямо сейчас выстрелить – так Слим палец на курке держит, опередит, да люди кругом абсолютно невинные и в стрельбе не заинтересованные. Паника в вагоне – штука, наверно, страшная… И добавил «своего»: – Стрелок, конечно. Иных уж нет… – Идет, – согласился Слим. – И не будем тянуть. Прямо сейчас и тронемся. Пошли к твоей Марине, остальных участников сафари в течение пяти минут приведут мои люди. Марина за это время приборчик свой к работе приготовит. Пошли, Пастух. А если Ишим пропустим ненароком, то и хрен с ним, не переживай. У нас впереди Тюмень будет. Для тех, кто жить останется… – Не получится, – сказал Пастух. – Не понял, – удивился Слим. – Марина, мягко заметим, не поймет идеи дуэли. – А мы ей не скажем про дуэль. Оставим для сюрприза… Кончай бздеть, Пастух, ты мужик или кто? Когда в меня стрелял, не колебался… – засмеялся. – И теперь не бзди, опять в меня стрелять станешь. Прям привычка и удовольствие!.. И они пошли. По дороге Слим заглянул в свое купе, бросил на ходу: – За нами. И некий орангутанг, телесно и даже рожей похожий на молодого Шварценеггера, вывел из купе начальника поезда. Орангутанг профессионально шел левее и сзади своего подконвойного, а в правой руке держал красивый австрийский револьвер «Магнум‑ 357», длинное дуло которого навязчиво упиралось в левую почку начальника. Так, не торопясь особо, и пошли в родной вагон. И пришли без эксцессов. Хотя… как сказать… По пути к родному вагону встретили Шухрата, не выдержавшего, вероятно, присутствия в купе Марины нового персонажа – чувака с литературным образованием из команды Слима. Шухрат не сразу сообразил, на кого напоролся, но миляга Слим тут же разулыбался и, опережая вопрос Шухрата, куртуазнейшим образом зачастил: – Как хорошо, что мы вас встретили! Вы нам так нужны! Идемте обратно, обратно, дело не терпит… – И даже попробовал руками развернуть Шухрата в обратный путь. И не вышло бы у него ничего, но Пастух сказал: – В самом деле, Шухрат, разворачивайтесь назад. У них стволы, а у меня еще и обещание дадено – содействовать воплощению замысла вот этого господина… – И указал на Слима. – Какого замысла? – очень недовольно спросил Шухрат, но все ж развернулся и пошел обок, поглядывая на оружие в руках Слима и его «пса». Ответа на свой вопрос не получил. Так и шли. Хорошо, что никто из посторонних и нервных пассажиров им не попался. В купе Марины и впрямь сидел интеллигентного вида мужичок лет эдак тридцати с копейками, а Марина выглядела если и не довольной разговором на высокие литературные темы, то по крайней мере не злой и не усталой. – Я гостей привел, – сказал Пастух. – Представлять не стану, смысла нет, они ненадолго… – Сделал легкую паузу и добавил: – Но! Нам… ну‑ у‑ у… обстоятельства такие получились… короче, Марина, нам очень нужно повторить некий… ну‑ у‑ у… эксперимент, который вы однажды провели с нами. – Какой такой эксперимент? – искренне не поняла Марина. – Я – о вашей «коробочке», – казенным голосом сказал Пастух. – Непреодолимые обстоятельства требуют от нас еще одного путешествия в параллельное пространство. Вот примерно в таком составе. Плюс, разумеется, вы. – Вот оно как… – сказала Марина, глядя на вполне серьезные пистолеты в руках двоих из непрошеных гостей. Что‑ то ей в казенном голосе Пастуха не понравилось. Повернулась к нему: – И никак иначе? – Можно иначе, – честно сказал Пастух. – Но очень не хочется войны в тесном вагоне. – А где хочется? – спросила Марина. – Да какая война! – влез в разговор Слим. – Никакой войны и быть не может. Просто прогулка, экскурсия, немножко научной фантастики, мы ж слышали о ваших и вашего супруга научных разработках, краем уха, краем уха, ну я и предложил моему старому знакомому Пастуху попросить вас, чтоб мы… ну, воспользоваться вашим прибором… или механизмом, я не знаю… ну, чтоб не здесь, а где‑ то там, ну… – Понял, что велеречивость ведет его куда‑ то не туда, перестроился и закруглился: – Короче, очень просим… – И посмотрел на Пастуха. В принципе этакий своенравный монолог можно было б и не понять, можно было б, конечно, все сразу отменить, объяснить всем и Марине особенно, что грядет афера или, если совсем честно, смертоубийство, то есть, по формулировке Слима, дуэль, что смертоубийство и есть. Марина начнет отказываться, Слим – или его амбал – начнет пугать стрельбой в вагоне, а то и постреляет, за ним не заржавеет. Поэтому проще завершить прелюдию, чтоб уж скорее началась эта хренова пьеса для двух пистолетов и поскорее закончилась. Но пугать Марину заранее не хотелось. Пусть думает, что все это станет прогулкой… где?.. ну, на свежем воздухе, безрисковой прогулкой, как уже было ранее: перенеслись из поезда на травку, погуляли и возвратились в поезд, почувствовав себя причастными некоему чуду под ником «Маринина коробочка». – Прошу вас, Марина, сделайте так, как предлагает Слим. Ну не отказывать же достойному человеку, знакомому моему давнему в такой в общем‑ то нетрудной просьбе. Сам не очень понял, откуда в нем столько злости накопилось, пусть даже и позитивной по сути. Злости на все: на свою дурость, не позволившую ему понять, что Слим тогда, в первом столкновении живехоньким остался; на свою безалаберность, которая не подтолкнула его сто раз проверить: а жив ли впрямь противник; на свое вроде бы и красивое свойство не перелопачивать прошлое, не вытаскивать оттуда своих и чужих покойников. А сейчас, получается, прошлое тебя нагнало, и ты хочешь его подправить. Верно ли это? И сам себе ответил: это верно. И Марина вроде как ждала молча этого не услышанного никем «верно». Сказала: – Все – в купе. Нормальная женщина, конкретная. Если надо, так надо. И – никаких соплей. Все вошли в купе и сели. В итоге ладно и тесновато поместились Марина, Пастух, Стрелок, Шухрат, начальник поезда, Слим и еще тот Слимовский мужик, который с литературным образованием. Ему, правда, Слим с ходу приказал отбыть в расположение команды, в другой вагон. Он слинял мухой, и дверь тут же захлопнули, заперли даже. Особо просторнее не стало. Все же одним бойцом меньше, баба с возу, подумал Пастух. Все путешественники во времени компактно собраны, сосредоточены, каждый что‑ то предвкушает. Но тут Марина – уже вовсе другая Марина, жесткая, деловая, собранная, в руках – та самая заветная черная коробочка, иначе – уже испытанное средство передвижения невесть откуда в невесть куда, – сказала жестко: – Замолчали… Лучше закрыть глаза… Поехали… Куда – неведомо… И закрыла. И лицо сморщила, как будто плакать собралась.
|
|||
|