ЧАСТЬ ВТОРАЯ 1 страница

Ее слова продолжали звенеть в моих ушах. Это будет здорово. Он будет счастлив. Все нормально… Все нормально…

Это было ненормально. Таковой была моя единственная реакция на то, что Йоко придумала для нас с Джоном, и я не хотела ничего такого. Моей единственной надеждой было, что пока я буду усердно работать весь этот день, новая затея Йоко просто потухнет.

В полдень она появилась в дверях. «Я все еще уговариваю Джона поехать сегодня вечером в студию. Это будет самым удобным моментом для вас, чтобы начать. » В два она появилась вновь. «Джон, похоже, сегодня не хочет идти в студию. Вероятно, он отложит это. » В четыре она вернулась: «Джон, вероятно, отложит, но не уходи домой, пока он не решит окончательно. » В начале седьмого я пошла на кухню попить воды и встретилась с ней лицом к лицу. Сразу после этого Джон позвонил из спальни. Я уставилась на телефон. Впервые с тех пор, как я познакомилась с Джоном, мне было страшно говорить с ним.

«Мэй, возьми трубку, это Джон. » Я автоматически подняла трубку. «Да, Джон…» Молчание Джона было вполне красноречивым – он тоже был в курсе плана Йоко. «Джон? » – сказала я.

«Йоко там? »

Я передала ей трубку, а затем встала и вышла из кухни. Мне не хотелось слышать, как она уговаривает его поехать в студию. Через несколько минут она вошла в мой кабинет. «Сегодня в студию не пойдете. Ты можешь ехать домой, Мэй. »

Медленно шагая по Западу Центрального Парка, я пыталась проанализировать все, что произошло в тот день. Я чувствовала какое – то оцепенение. Мне приходилось распутывать всякие затруднения – это была моя работа – но предложение Йоко выходило за грани всех моих пределов.

Ожидая автобуса, я думала о том, чтобы уволиться. Мне не хотелось увольняться. Я очень любила Джона и Йоко. Я также понимала, что такую интересную работу мне нигде больше не найти. И – если бы я уволилась – не сочтет ли Йоко необходимым испортить мою репутацию, чтобы никто не поверил мне, если бы я стала обсуждать с кем – либо ее «предложение»? Что она сказала бы в ответ на запросы о рекомендациях? Я думала, что Йоко, всегда бывшая экстремистом, имела силу и волю на то, чтобы сделать затруднительным для меня найти работу где – то в шоу – бизнесе, если бы она посчитала, что я предала ее тем, что ушла. Я решила держаться до конца, сколько возможно.

* * *

На следующее утро планы Йоко не переменились. Ровно в девять сорок пять она вошла в мой кабинет. «По – моему, сегодня все случится. Вечером вы с Джоном поедите в студию». Она сладко улыбнулась. «Ни о чем не беспокойся. »

Снова я занималась работой, все время размышляя, что она скажет мне еще, но Йоко оставила меня в покое до конца дня. Я стала думать, что ее отсутствие значит то, что Джон заартачился, и постепенно стала успокаиваться.

К концу дня Джон вошел в мой кабинет. «Вечером поедем в студию», – сказал он спокойно. Это походило на обычную работу: ничего не говорило в нем о том, что у него на уме есть что – то еще кроме работы, а его профессиональный тон указывал на то, что драма окончена. Я подумала, что Джон и Йоко как – то преодолели все это, и я с облегчением и благодарностью стала собирать листки с текстами песен Джона, сигареты и взяла из ящичка для мелких расходов немного денег на случай, если мне придется купить что – нибудь Джону во время записи. Затем я позвонила привратнику, чтобы удостовериться, ждет ли нас лимузин.

Когда я выходила из своего кабинета, Джон был уже у входной двери. Мы вышли из квартиры и вызвали лифт. Ни один из нас не проронил ни слова. Когда подошел лифт, мы оба вошли в него. Как только двери закрылись, Джон повернулся ко мне, схватил и прижал к себе, обхватил мое лицо руками, прижался ртом к моим губам и стал целовать меня. «Я мечтал об этом весь ебучий день», – сказал он.

Я оттолкнула Джона. Он увидел, что я очень огорчена, и это его озадачило. Йоко дала ему ЦУ. Он всегда верил, что, каким бы диким ни было то, что она говорит ему – она всегда права. Мы молча вышли из лифта и направились через двор Дакоты к лимузину, припаркованному на Западной Семьдесят Второй улице. В смущении и тяжелом молчании мы ехали в студию, тогда как раньше вовремя этих поездок между нами обычно происходила легкая беседа.

Это была первая запись, во время которой работали над наложением вокальных и гитарных партий. Джон собирался добавить двухили трехголосье к большинству вокальных партий, записанных им на прошлой неделе. На это обычно уходит много времени, поэтому в течение одной ночи можно полностью сделать лишь две – три песни. Как обычно, он был обеспокоен своими вокальными возможностями. Он хотел услышать, как звучал его голос, когда на вокальные партии накладывалось эхо.

В тот вечер у Джона был чудесный голос, и запись, несмотря на напряжение, шла гладко, как и всегда. Время от времени Джон подходил ко мне и спрашивал: «Ну, как тебе? Ну, как тебе? » Иногда, говоря со мной, он был так возбужден, что даже подпрыгивал. «Мэй, ты сердишься? Тебе что – нибудь нужно? » Я поняла, что у Джона два способа ухаживания за женщиной: интересоваться ее мнением и пытаться сделать что – нибудь приятное.

В то время как Джон был в наилучшей форме, мне было не по себе, особенно, когда он начал петь «Mind Games» (Умственные Игры). Я поняла, что каким – то образом попала в умственные игры, которые шли между Джоном и Йоко. Мне казалось, что инцидент в лифте был подготовлен Йоко и что, когда Джон вернется домой, он обо всем ей доложит. Она найдет какое – нибудь оправдание тому, что в ее план вкралась ошибка. А на следующий день с восходом солнца Йоко встанет с другим грандиозным планом – и я молила Бога, чтобы на этот раз меня в нем не было.

Когда кончили записываться, Джон зачехлил свою гитару, подошел ко мне и сел рядом. «Я хочу поехать к тебе домой». «А я не беру тебя с собой. » Я встала и направилась к двери. Он взял меня за руку и потянул к себе. «Пойдем, Мэй. Я хочу к тебе. » Я отстранилась: «Нет! » – «Ну пойдем. Пойдем». Он походил на подростка, уговаривающего девчонку.

«Джон, я не беру тебя с собой, и это все! »

Он не отвечал. Вновь, когда мы ехали в лимузине по Восьмой авеню, в машине царило безмолвие и было очень неуютно. Автомобиль наконец подъехал к Дакоте, и Джон открыл дверь, чтобы выйти. Он наклонился к распахнутой двери. «Берегись маленьких зеленых человечков, – сказал он загадочно. – Они могут войти к тебе сегодня ночью. » После этого он закрыл дверь.

* * *

На следующее утро Йоко вошла в мой кабинет. «Вы были вместе прошлой ночью? » Я не смотрела на нее. С опущенной головой я продолжала работать, но чувствовала, что она пристально смотрит на меня. Затем с удивительной мягкостью она сказала: «Если что – нибудь случится, не бойся. » Постояв немного, Йоко вышла из кабинета. Она не появлялась весь день. Не появлялся и Джон, пока в шесть часов не настало время ехать в студию. В тот вечер Джон был самим собой, как прежде. Он не делал попыток приставать ко мне, мы добродушно подшучивали в лифте и в лимузине и дурачились в студии. Запись, во время которой снова накладывали вокальные партии, прошла гладко. Я позволила себе расслабиться.

Однако, когда запись была закончена, Джон снова объявил, что хочет ехать ко мне. Я ничего не ответила, но, сев в лимузин, сразу же приказала водителю ехать сначала в Дакоту.

«Маленькие зеленые человечки могут прийти к тебе ночью», – сказал он, когда машина подъехала к зданию.

Лежа в ту ночь в постели, я думала о Джоне. Какая – то часть во мне говорила, что он привлекателен. Мне нравилось его остроумие, его приятная наружность, его ум, его талант. Мне нравились его мягкие ореховые глаза и его царственный нос. Почему же тогда я не отвечала на его попытки? Может, я трусиха? Может, мне настолько промыли мозги строгим католическим воспитанием и мой строгий отец, что я даже не могла позволить себе и думать о романе с Джоном? А что бы я делала, размышляла я, если бы это было идеей Джона, а не Йоко? Вела ли бы я себя по – другому? Но это не могло быть идеей Джона. Я понимала, что даже несмотря на то, что я была умна и хорошо работала, мужчины вроде Джона – талантливые и знаменитые – никогда не заводят любовь с такими женщинами, как я. Мы работали для таких мужчин, как Джон, но не заводили с ними интриг. В конце концов я выбросила все эти мысли из головы. Я уверилась, что это была идея Йоко, а не Джона, и решила не пользоваться ни той, ни другой возможностью.

В среду все повторилось: Йоко не появлялась весь день, а Джон появился лишь тогда, когда пришло время ехать в студию. Все было, как в старые времена, но из – за событий в предшествующие дни я по – прежнему чувствовала себя неловко. В этот вечер записывали сольные гитарные партии Джона, и это было восхитительно. Каждый раз, когда у него была сольная партия, он проигрывал ее множество раз, изобретая всякий раз новые фразировки. Затем он записывал три версии, прослушивал их и выбирал понравившуюся, чтобы включить ее в альбом. Даже несмотря на его неуверенность в себе как гитаристе, тщательность, с которой он работал в тот вечер, ясно показывала, что он – непревзойденный рок – н‑ ролльщик.

Часто, записав гитарную партию, Джон возбужденно спрашивал меня: «Тебе нравится? Тебе нравится? »

Мне нравилось, как он играл, и я так и говорила ему. Услышав мою похвалу, он, светясь улыбкой, брал гитару и снова начинал играть.

В конце вечера Джон в третий раз за эту неделю заявил мне, что хочет ехать со мной домой.

«Нет, Джон», – сказала я.

«Мы вызовем такси до твоего дома».

«Мы отвезем тебя домой в лимузине».

«Лимузина нет… Он отпущен. » Джон дико уставился на меня.

«Я вызову другой. »

«Ты же знаешь, как долго придется ждать. Поедем на такси. »

Джон взял меня за руку и вывел из студии на улицу. Была жаркая августовская ночь. Восьмая авеню была почти безлюдна, и очень мало автомобилей ехало на окраину города. Наконец, появилось такси, и мы остановили его.

«Нам нужно два», – сказала я.

«Ты не можешь поехать домой одна, и я не хочу стоять на этой ебучей улице один. И тебя не хочу оставлять одну. Садись. » Джон впихнул меня в такси. Закрыв дверь, он сказал: «Скажи водителю свой адрес. »

«Мы поедем в Дакоту. »

Джон вдруг вышел из себя и заорал: «Ни хуя подобного! Я поеду к тебе домой. »

Водитель посмотрел в зеркало и начал вглядываться в лицо Джона. Внезапно он обернулся, с изумлением глядя прямо на Джона Леннона. «Скажи ему, где ты живешь», – приказал Джон. Я всегда боялась оказаться вовлеченной в публичный скандал с кем бы то ни было, а с Джоном это было особенно не желательно. Я видела, как таксист ухмыляется в зеркало, как будто ему было отрадно видеть, что даже у Джона Леннона бывают трудности с тем, чтобы какая – нибудь девчонка дала ему свой адрес.

«Восемьдесят девятая и Третья», – выпалила я. Я не дала точный адрес, надеясь, что доехав до своего перекрестка, как – нибудь уговорю Джона ехать в Дакоту. Доехав до своего квартала, я сказала водителю ехать дальше в Дакоту, но Джон не согласился. «Я провожу тебя до двери. » Он заплатил таксисту, и мы вышли из машины. «Где ты живешь? » – снова спросил он на углу улицы. «Нам нужно взять для тебя такси», – ответила я. «Я хочу проводить тебя до двери». «Ладно, Джон, хватит. Давай возьмем такси, и ты поедешь домой. » Джон снова заорал: «Мэй, я хочу проводить тебя до двери! » Мне стало страшно, что если я буду продолжать сопротивление, Джон еще больше расшумится. И я пошла к своему дому, ничего не говоря, надеясь, что, немного пройдя в безмолвии, он успокоится, и я смогу уговорить его поехать домой. Когда мы подошли к дому, я посмотрела на него, чтобы сказать «спокойной ночи». Джон открыл мне входную дверь. «Мэй, – сказал он очень тихо, – я поднимусь с тобой по лестнице. » «Йоко внушила тебе какие – то идеи, которые не верны», – спокойно ответила я. «Я хочу подняться с тобой по лестнице, потому что хочу этого. И Йоко тут ни при чем. Совершенно ни при чем. Все, что сделала Йоко – это сказала тебе правду. Понятно? Йоко очень умная и знает, что ты нравишься мне. Вот и все. » Джон пристально посмотрел на меня. Он явно не собирался уходить. «Ну ладно, Джон, – сказала я тихо. – Но только на несколько минут. »

Мы медленно стали подниматься по лестнице. Когда подошли к моей двери, Джон сказал: «Открывай. » Я открыла и вошла, а Джон последовал за мной. Я включила свет и остановилась. Было два часа утра, и мы с Джоном стояли в центре моей маленькой квартиры, глядя друг на друга в молчании. Я не знала, что он собирается делать, не знала, что произойдет в следующий момент. Для меня это было уже слишком, и я начала плакать. «Джон, – рыдала я, – у меня была ужасная неделя. Все это очень страшно. Я очень боюсь. Я не знаю, что делать. » Джон сел на пол, скрестив ноги, и притянул меня к себе. Он взял меня за руки. «Мэй, я ведь так же боюсь, как и ты. И чем ты думаешь? » Я скептически посмотрела на него. «Посмотри на это. » Он указал на свою шею. На его горле был порез, который я раньше не замечала. «Я брился в ванной, когда зашла Йоко и сказала мне, что устроила все это. Я не понял, что значила эта хуйня. Она сказала: «Я все так утроила, что ты сможешь ходить с ней. » От неожиданности я порезался. И поэтому не выходил из спальни весь день. Я ни хуя не мог решиться на это. »

«Откуда у Йоко появилась эта бешеная идея? »

«Йоко уверяла, что почувствовала вибрации между нами. Но, возможно, это из – за того, что я говорил во сне, потому что я не знаю, что делаю. Я просто думаю о тебе, Мэй, уже очень давно. Ты просто не знаешь, а у Йоко хватило ума засечь это. »

«Ты не мог так думать обо мне. Как ты можешь так говорить? »

Джон иронически посмотрел на меня. «А зачем, по – твоему, я занял кабинет рядом с твоим? Это для того, чтобы я мог видеть тебя в любое время дня. Ты просто была с другой стороны. Ты что, не понимаешь? Я хотел быть ближе к тебе, то так ближе, чтобы не быть с тобой в кабинете. Ты что, думаешь, что я сижу там лишь для того, чтобы быть ебучим секретарем? »

Я покачала головой с недоверием. Джон уставился на меня. Мы оба молчали. Затем Джон мягко сказал: «Я хочу быть близким тебе, но ты боишься. Послушай, Мэй, я знаю не больше твоего. Так давай примем все как есть. »

Мне было трудно поверить: «Джон, ты можешь найти себе кого – нибудь другого», – пробормотала я.

«Я мечтал о тебе давно. У тебя такая красивая кожа, такие миндальные глаза…»

Я сидела в оцепенении. Мне приходилось и раньше спать с мужчинами, но никто так не говорил со мной.

«Все музыканты говорят о том, какая ты милая и хорошенькая, и как они хотят тебя, но ты всегда занята, и они не знают, как подойти к тебе поближе, не так ли? » Джон своими глазами приковывал меня к себе. Затем он придвинулся ближе, протянул руку и нежно вытер мои слезы.

«Ты знаешь, как я живу, Джон. Я слишком занята. Мне никто не нужен. »

«Ты познала мужчину? »

«У меня было несколько парней. »

«Неужели ты не хочешь меня? »

«Не знаю. Я слишком смущена. »

«Мне так же неловко, как и тебе. »

Джон потихоньку привлек меня к себе и, обхватив руками, начал нежно целовать. Я чувствовала себя неопытной, неуклюжей и неподходящим выбором для такого мужчины, как Джон. Я была уверена, что он будет разочарован. Чувствуя, что мне неловко, он прошептал: «Все будет хорошо». Я почувствовала, что хочу его. Страсть и желание, которое он возбудил во мне, победили чувство вины и неловкости. Джон обнял меня и встал, чтобы подвести к постели. Он выключил свет и слегка приоткрыл занавески, так, чтобы свет с улицы проникал в комнату. Затем он начал раздевать меня. Его желание овладеть мной перешло в натиск, и я напряглась. Почувствовав мое напряжение, он попробовал расслабиться, но не смог. Я изо всех сил старалась быть на высоте своих способностей, но мы оба очень нервничали.

Когда все кончилось, мы несколько минут полежали молча, и Джон выкурил сигарету. Затем на меня обрушилась реальность. Я лежала рядом с мужчиной. Этот мужчина был Джоном Ленноном, и он был женат на Йоко Оно, а я была их помощницей. Вдруг я залилась слезами. «Пожалуйста, иди домой, – рыдала я. – Я хочу, чтобы ты ушел домой. »

«Ну, если ты этого хочешь…» Он попытался приласкать меня, но я оттолкнула его. «Пожалуйста, иди домой, – снова сказала я. – Вся эта сцена действует мне на нервы. » Джон встал, включил свет и начал одеваться. Он остановился у двери. Автоматически я вспомнила свои обязанности: «Я вызову тебе такси». Джон засмеялся: «Не надо. Я сам, Мэй. Увидимся утром. » Он подмигнул мне и ушел.

Я выключила свет и попыталась заснуть, но не смогла. Я думала о Йоко. Мне не хотелось, чтобы она знала о том, что произошло между нами. Мы с Джоном переспали, и все кончено», – говорила я себе. Я была уверена, что это не повторится. Но я и не могла не признать правду: я знала, что хочу снова быть с Джоном.

* * *

На следующий день, когда я одевалась, у меня была нервическая лихорадка. Как я буду себя чувствовать, когда увижу Джона? Не будет ли он игнорировать меня? Не будет ли все это неуклюже и ужасно? Я не знала, что делать и говорить.

День оказался на редкость спокойным. Джон заходил в кабинет, но ни разу не обмолвился о прошедшей ночи. Я тоже. Мы лишь поговорили о том, что он собирается написать песню обо мне – которая вошла под названием «Сюрприз, сюрприз» в альбом «Стены и Мосты».

В тот вечер мы вместе поехали в студию, чтобы начать нелегкую работу по микшированию альбома. В какой – то степени микширование является самой творческой частью процесса записи. В течение микширования каждая из шестнадцати вещей альбома балансируется так, чтобы все звучание было цельным. Это требует «слуха» – интуитивного чувствования звучания окончательной записи – и это, возможно, было одним из самых больших талантов Джона. Он мог «слышать» конечную запись в своей голове и точно знал, что надо технически сделать во время микширования, чтобы достичь нужного результата.

На микширование уходит много времени и терпения, и от этого я всегда неспокойна, хотя в ту ночь все шло без каких – либо срывов. Запись шла и шла, а я сидела, размышляя, что будет, когда она закончится. Наконец запись окончили, и Джон сказал «Пошли».

Как только мы вошли в мою квартиру, сразу занялись любовью. В эту ночь, в отличие от предыдущей, никто из нас не колебался. «Закрой глаза и просто отдайся чувству, – говорил Джон. – Думай о себе и о том, что тебе хорошо. » Джону нравилось ласкать и целовать мои пальцы. Он взял рукой мою ногу и стал дуть на кончики пальцев, а затем прижался к ним губами. Он намеревался возбудить меня до неистовства, чтобы я испытала как можно более сильное сексуальное наслаждение. Ни один мужчина не думал обо мне прежде в этом плане: доставлять себе удовольствие, доставляя удовольствие мне. В эту вторую ночь я позволила себе допустить мысль о том, как сильно я его возбуждаю. Когда я провела рукой по его голой ноге, он вздохнул. Каждый раз, когда я касалась его тела, он стонал от наслаждения, и эти звуки возбуждали меня и делали более смелой.

Джон сказал: «Мы с тобой подходим друг другу, как перчатки. Мы вместе – совершенство. » Между нами была кака – то мощная химическая связь, и я чувствовала себя очень счастливой.

Джон вдруг приподнялся: «Мне нужно принять душ. Прошлой ночью Йоко сказала: «Ты был с Мэй, не так ли? Она сказала, что чувствует твою парфюмерию на мне. Я не из – за того, чтобы она не знала, что мы с тобой были вместе. Просто не хочу, чтобы она огорчалась всякий раз, когда почувствует твои духи. »

Это казалось довольно противоречивым. В конце концов, Йоко сама подбивала Джона. Заметив, что я озадачена, Джон взял меня за руку. «Давай примем душ вместе», – сказал он. Одевшись он обнял меня за плечи, притянул к себе и попытался объяснить, почему он беспокоится о Йоко. «Йоко сказала, что хочет доставить мне удовольствие. А ты знаешь, что она имела в виду: поебаться, и только. Если она узнает о моих чувствах к тебе, я знаю, ей будет больно. А мне не хочется делать ей больно. »

Он посмотрел на меня в надежде, что я пойму. Мне меньше всего хотелось, чтобы Джон оказывал мне внимание на глазах у Йоко. «Джон, – сказала я, – тебе не нужно меня бояться. Мне, конечно же вовсе не хочется выставляться перед Йоко. »

* * *

Таким образом, я продолжала работать, приходя утром в то же время и действуя в том же духе, что и всегда. Во время работы Джон по – прежнему обращался со мной, как с ассистенткой и не более, а Йоко, которая больше не затрагивала вопрос обо мне и Джоне, по – прежнему выдавала мне длинные перечни того, что нужно сделать.

Держать наши отношения в тайне оказалось легче мне, чем Джону. В течение дня он любил забегать в мой кабинет, чтобы поцеловать меня. Только коснувшись меня, Джон приходил в возбуждение, но нам ничего не оставалось, как дожидаться окончания вечерних записей. По ночам в студии он выходил из – за пульта, подходил ко мне и начинал обнимать и целовать. Это также провоцировало сексуальную реакцию. В студии все заметили его поведение, но делали вид, что смотрят в другую сторону. А сами наблюдали за каждым его движением, усмехаясь между собой на тем, что у Джона был такой вид, будто он уверен. что никто не замечает происходящего. В такие моменты я отстранялась, изо всех сил стараясь образумить его. «Джон, – шептала я, – не сейчас». Всегда – порождение импульса, Джон не мог остановиться. «Я хочу поцеловать тебя. И сделаю это прямо сейчас. »

В течение двух последующих недель мы после записей каждый раз направлялись ко мне домой и занимались любовью. Мы были похожи на подростков, впервые познавших страсть, и наша страсть захватила нас. Джон знал, как неопытна я в сексе, и это будило в нем нежные, покровительственные чувства; он стал моим учителем. Снова и снова он заставлял меня концентрироваться на том, чтобы получить как можно больше удовольствия. «Я хочу знать, на что ты реагируешь», – все время говорил он и вел меня все дальше и дальше в напряженную сексуальную активность. Во время любовных действий было похоже, что наши тела говорят друг с другом: была какая – то удивительная взаимосвязь между нашими ласками и звуками. Я не могла поверить, что мы так чувствовали друг друга. «Мы любим друг друга нашими сердцами, душами так же, как и телом», – объяснил Джон. Он рассказал мне, что во времена БИТЛЗ к его услугам были сотни шлюх. По его словам, это были «обычные самки» с быстротечным оргазмом и без каких – либо настоящих эмоций. Джон же считал, что секс должен быть связан как с желанием, так и с эмоциями. «Тут должна быть страсть. Ты должна чувствовать. » В течение тех двух недель мы провели много времени вместе и много говорили. В своей роли учителя Джон в основном спрашивал, а я отвечала. Он восхищался Китаем, и когда узнал, что мое китайской имя – Фанг Йи (Fung Yee), что означало «Птица феникс», стал называть меня наедине Фанг Йи. Джон сказал, что всегда хотел побывать в Китае. Он был первым мужчиной, которого интересовало мое прошлое. «Расскажи мне о себе, Фанг Йи, – просил он снова и снова.

Я рассказывала, что мои родители родились и выросли в Китае. По старому китайскому обычаю, их брак был устроен родителями. Моя мама была покорной женщиной, но отец все равно ее бил – рассказывала я. В нашей культуре с женщинами не принято церемониться. Джон внимательно слушал мой рассказ из истории нашей семьи. Через три года после женитьбы, в 1935, отец уехал в Америку, и лишь в 1945, через два года после окончания войны, он наконец послал вызов своей жене. К тому времени мои родители были женаты уже пятнадцать лет, но вместе прожили лишь четыре из них…

Было трудно прочесть реакцию Джона на мой рассказ. Из – за своего прошлого он был настроен чрезвычайно критически к родителям, особенно к отцам, потому что его собственный отец бросил его в раннем детстве. «Знаешь, – говорила я, – мой отец, когда вызывал маму, поставил ей условие: он не хотел, чтобы его ребенок, девочка, ехал в Америку. Он послал маме денег, чтобы усыновить мальчика, и привезти его с собой, а дочь – оставить. »

«Ни хуя себе! »

«В Китае супружеская пара, которая не может родить мальчика, может его купить. Моя мама купила десятилетнего мальчика за пятьсот долларов. Она бросила девочку и уехала в Штаты. Я родилась через три года после приезда мамы, 24 октября 1950 года. Мой отец пришел в ярость, узнав, что у него родилась девочка, а не мальчик, и не захотел прийти в больницу посмотреть на меня. Мое появление в доме не доставляло отцу никакой радости, к тому же у него был крутой нрав. Я также не нравилась Питеру, его тринадцатилетнему приемному сыну. Однажды, когда мне было два месяца, он вытащил меня из кроватки, положил на гладильную доску и ошпарил. Я показала Джону ожоги на руках и запястьях.

«Он был ебучим ублюдком, Фанг Йи».

Чтобы переменить тему, я показала Джону желтовато – зеленую цепочку, которую подарила мне мама. «Это амулет на счастье. Я обещала никогда не снимать ее. »

Мы говорили о моей католической школе. Хихикать было греховно, разговаривать – греховно, даже ходить в ванную было как бы греховно. Я действительно верила в ад.

Мы говорили часто о рок – н‑ ролле. Я рассказала, как в возрасте семи лет открыла для себя программу Дика Кларка, которая называлась «Сцена американских групп», и как я бросала все дела, чтобы смотреть это шоу. «Эта музыка буквально гипнотизировала меня», – говорила я. «В семь лет! – воскликнул Джон. – Раньше, чем я. »

Рок – н‑ ролл был нашей общей страстью. Дома Джон редко слушал рок, потому что Йоко не любила или не понимала его. Для нас же эта музыка была убежищем от призраков несчастливого детства; она означала свободу. Мы переключались со станции на станцию в поисках вещиц, которые нам обоим нравились. Мы любили слушать новые песни, новые группы, новое звучание, а также новые хиты. Джон отмечал необычные ходы – в аранжировках, инструментовке, записи пластинок. Слушая, он очень возбуждался. «Послушай, Мэй. Послушай, как они наложили здесь две гитары. » Мы знали слова всех популярных рок – н‑ роллов и ритм – энд – блюзов. Он также знал и сторону «Б» каждой сорокопятки и часто отдавал предпочтение песням, не ставшим хитами, например, «Я Не Могу Принять Этого» Карла Томаса. Когда его любимую песню проигрывали по радио, он обычно начинал подпевать, потом говорил: «Мэй, подпевай! », и мы пели вместе. Это было то, о чем я мечтала подростком – иметь любящего друга, который бы слушал со мной музыку. Я подозреваю, что мы оба были подростками.

* * *

В свои рабочие дни, со времени начала нашей с Джоном связи, я старалась избегать находиться в одной комнате с Джоном и Йоко. Это удавалось мне около двух недель, пока однажды мы все трое не очутились вместе в одной из жилых комнат. Мне было не по себе, и я незаметно взглянула на Джона, но он смотрел в другую сторону. Йоко же, похоже, чувствовала себя прекрасно. Она посмотрела на меня довольно весело и начала хихикать. Джон, посмотрев на Йоко, тоже начал смеяться. Мне, однако, было не до смеха.

«Мне было паршиво, когда мы встретились все трое, – сказала я Джону в ту ночь. – Я хочу уволиться. »

«Это было ужасно, – ответил Джон. – Такое дурацкое чувство. » На следующую ночь Джон сказал мне: «Йоко говорит, что если бы не она, мы не были бы вместе и считает, что это будет очень нечестно с твоей стороны – уволиться только из – за того, что тебе неловко. Так что подумай об этом перед тем, как предпринять что – либо. » Джон внимательно смотрел мне в лицо, наблюдая за моей реакцией: «О'кей? »

«Мне все равно это не нравится».

«Мне не хочется огорчать Йоко. »

Мысль, что Йоко будет расстроена, похоже, волновала Джона. Я не могла видеть, как он переживал, и в конце концов ответила, что пока останусь.

Джон находился в странном положении: его жена и любовница сосуществовали большую часть времени под одной крышей. Путь, по которому он пошел, заключался в игнорировании этого факта. С другой стороны, Йоко, похоже, с удовольствием наблюдала и пыталась контролировать положение дел. Я знала, что традиционно в Японии жена и любовница часто бывали подругами. Однако, я не была японской любовницей, и такое положение меня смущало.

На следующее утро Йоко вошла в мой кабинет, и спросила, как мои дела. Потом сказала: «Я знаю, что тебе неловко слушать это, но у вас с Джоном есть право побыть некоторое время вместе. Так что я решила отправиться на конференцию феминистов в Чикаго. Меня не будет неделю. Думаю, так будет правильно. » Затем она добавила: Я сказала Джону, что вы вдвоем будете продолжать работу, как обычно, пока меня не будет, так что никто не будет болтать о том, что происходит. Почему бы и тебе не делать вид, что ничего такого нет? По – моему, это тоже было бы правильно.

«Она сказала тебе, что уезжает? » – спросил потом меня Джон. Он ухмыльнулся. «Нам просто нужно делать вид, что ничего не происходит. » Джону очень понравилась эта идея «делать вид».

В ночь, когда уехала Йоко, Джон настоял, чтобы я осталась в Дакоте. Сначала эта мысль меня смутила, но Джон сказал, что мне будет очень хорошо, добавив, что двенадцать комнат в Дакоте гораздо удобней для нас, чем моя маленькая квартира – кабинет. Первоначальная неловкость от пребывания в Дакоте скоро перешла в огромное наслаждение от того, что наконец – то можно быть всю ночь вместе с Джоном. Я не хотела спать в их спальне, поэтому Джон перетащил матрас в гостиную. Но даже после этого я была слишком взволнована и не могла заснуть. Джон, который спал спокойно, всю ночью держал меня в своих объятиях. К рассвету я все же заснула.

⇐ Предыдущая 1 2 3 456 7 8 9 10 Следующая ⇒