ЧАСТЬ ВТОРАЯ 4 страница

Арлин, весь день выполнявшая поручения, присоединилась к нам, и мы все уселись ждать Эллиота, чтобы тот отвез нас в студию. Джону очень нравилась Арлин, и с того времени, как она стала жить с нами, он приглашал ее на все мероприятия. Мы были тремя приятелями, с удовольствием проводившими время вместе.

В шесть тридцать просигналил Эллиот, и Джон ломанул в дверь. Зазвонил телефон. Я была уверена, что это Йоко. Джон не слышал, потому что уже садился в машину. Я оставила телефон звонить.

«Будет не более восьми музыкантов, – уверенно сказал Джон, когда мы поехали по бульвару Сансет. – Всегда, когда мы раньше работали с Филом вместе, было не более восьми. »

Наш автомобиль попал в час пик, и у нас было время рассматривать рекламные щиты над бульварами. Мы шутили над каждым из них. «Я представляю себе новый альбом Джона Леннона здесь наверху», – сказала я Джону, и мы все засмеялись.

«Йоко думает, что это будет альбом одного Фила Спектора к тому времени», – ответил Джон.

Наконец мы подъехали к студии А и М Рекордз, где мы должны были записываться. У ворот стояла кучка фанов, и они помахали Джону, когда мы проезжали. Он с неудовольствием передернулся. Джон не выносил неожиданного вмешательства в свою частную жизнь. «Как они узнали, что я здесь? – спросил он. – Это просто удивительно, еби их. Я не понимаю этого. »

«Я позабочусь об охране. » Мы оба привыкли к работе в Рекорд Плант в Нью – Йорке, где все считали своим долгом охранять Джона так, чтобы запись проходила без помех.

У ворот Эллиот объявил охраннику: «Это Джон Леннон».

«Куда вы идете? » – спросил охранник.

«Это Джон Леннон», – повторил Эллиот.

«Скажи ему, что на запись к Спектору», – сказал Джон, подумав, что Спектор, вероятно, сказал охраннику не пропускать в студию никого, если только не сошлются на его имя.

«Почему нет списка? » – спросила я, подумав о Рекорд Плант в Нью – Йорке с его простыми и эффективными порядками.

«Да, почему нет? » – ответил Джон, пожав плечами.

«Студия А, – объявил охранник. – Вам направо. Он поднял ворота, и мы въехали во двор. Бывшая сначала студией Чарли Чаплина, эта звукозаписывающая компания отремонтировала деревянные здания в два этажа, построенные еще в 1920–х годах, но выкрасила их в довольно темный сверкающий цвет. Монотонная монохроматическая поверхность давала странный эффект: здания выглядели так, словно А и М Рекордз не была настоящей, а просто декорацией к фильму.

«Очень по – голливудски, – сказал Джон, когда вышел из машины и осмотрелся. – Очень по – голливудски. »

Как только мы вошли в студию А, мы сразу увидели Роя Сикалу и его ассистента, Джимми Йовина, которого Рой взял с собой из Нью – Йорка. Он помахал нам. Мы также увидели за барабанами Джима Келтнера. Студия, очень большая, была оборудована для восьми музыкантов. Джон вошел в контрольную кабину поприветствовать Роя и Джимми. «Это наша студия? – спросил он. – Кто – нибудь еще пришел? » Сикала пожал плечами. Он так же ничего не знал, как и мы. Джон оглядел сложное оборудование: стерео – магнитофон, многодорожечный магнитофон, микшер. Затем он вышел из кабины. Один за другим в студию вошли саксофонист и трубач.

«Похоже, у нас сегодня будет настоящая духовая секция, " – сказал Джон.

Подошли двое ассистентов и представились. После рукопожатий они отошли в сторону, и переговариваясь, разглядывали Джона. В Нью – Йорке во время записей почти не было посторонних. Если возлюбленное чадо продюсера горело желанием посмотреть, как Джон записывается, оно должно было тайком проскользнуть в студию и не высовываться, если только с ним не заговорят. В Лос – Анджелесе же каждый такой ребенок вел себя, как твой старый забытый друг. Посетители все прибывали, мотались и уходили. Я подошла к студийным ассистентам. «Что происходит? » – спросила я, но они сказали, что лишь Спектор властен закрыть студию.

«Да это же Стив Кроппер! » – шепнул Джон. Он заулыбался легендарному гитаристу из Мемфиса, и было видно, что он рад присутствию Кроппера на записи. Один за другим, музыканты заполняли комнату, и Джон отмечал среди них Леона Рассела, Барри Манна, Джеффа Варри, Пита Кандоли, Лэрри Карлтона. Джон откинулся спиной к стене, восхищенный собранной Спектором группой. Он был взволнован и нервозен. Затем прибыл Джесси Эд Дейвис. Он посмотрел вокруг и сказал Джону: «Похоже, что будет хорошая вечеринка». Джесси озорно улыбнулся.

В течение получаса в студию набилось двадцать семь музыкантов, а оборудование было установлено для восьмерых. Здесь были хиппи, мужчины среднего возраста, легенды рок – н‑ ролла и студийные музыканты Лос – Анджелеса. Никто из них не знал ничего.

«Где же Фил? » – все спрашивал Джон. «Где Фил? » – спрашивали все остальные. Однако все знали, что Фил, любивший театральные выходы, будет ждать, пока не соберутся все.

И точно: как только пришел последний музыкант, внезапно появился Спектор. Через плечо у него висел пистолет. Его телохранитель Джордж шел сзади. Спектор поприветствовал всех и сказал: «Давайте устанавливать».

Обычно рабочие места устанавливают до начала записи. Студийное время никогда не тратят на это. Где же были ассистенты Спектора? Мне было странно. Если таким было только начало, подумала я, то на выпуск этого альбома уйдет целое состояние.

«У него нет Мэй, которая позаботилась бы о деталях», – сказал Джон, когда мы смотрели, как студийные ассистенты заметались вокруг в поисках двадцати семи стульев и двадцати семи стоек.

«Он не заслуживает этого», – ответила я.

В то время, как ассистенты расставляли стойки и инструменты, Спектор прохаживался по студии, давая советы музыкантам. На установку ушло изрядно времени, ибо никто кроме Спектора не знал, что будет двадцать семь музыкантов. Наконец оркестр занял место, и каждый был оснащен партитурой. Джон, просто вокалист, сел с края.

«Давайте попробуем», – сказал Фил. Он взял гитару и сыграл «Бони Марони» в самой простой форме. Не было абсолютно ни одного пассажа. Когда Спектор кончил, он выдержал короткую паузу, а затем сказал: «Вот так. А теперь давайте сыграем все вместе». Все сыграли эту песню в такой же простой форме.

Некоторые музыканты понимающе переглядывались. Они уже играли раньше со Спектором и знали, что он творил свое волшебство в контрольной кабине, беря простое исполнение мелодии и с помощью студийного оборудования превращал ее в нечто такое, что звучало гораздо более возбуждающе и сложнее, чем когда музыканты играли при основной записи. Музыканты же, не игравшие ранее со Спектором, выглядели смущенными и ждали от него указаний. «О'кей, то что надо», – сказал он и пошел в контрольную кабину, оставив всех ждать в студии, пока он энергично обсуждал что – то с двумя инженерами. Через двадцать минут он попросил ритм – секцию сыграть «Бони Марони». Были задействованы семеро музыкантов – три гитариста, два барабанщика и два клавишника, в то время, как двадцать других, включая Джона, оказались совершенно без дела. Ритм – секция проигрывала тему снова и снова. Трубач бросил счет после десятого или пятнадцатого раза. Ни одну запись не проигрывали, никто не получал никаких указаний. Ничего не объясняя, стараясь держать всех в смущении и на грани, обращаясь со всеми, как с машинами, а не с людьми, Спектор создавал атмосферу бедлама и путаницы, от которой он один испытывал подлинное удовольствие. Тем не менее никто не жаловался. Мифический характер сотрудничества между Джоном и Спектором, а также талант и слава участвующих музыкантов производили такое впечатление, что каждый старался изо всех сил.

Тем временем, в контрольной кабине, Спектор был занят тем, что создавал свою легендарную «стену звука». К тому времени, когда он закончит, ритм – секция, струнные, специальные эффекты, духовые и вокал Джона сольются вместе в то, что сам Спектор называл «приливной волной звука мощностью, достаточной, чтобы слушатель улетел».

Те музыканты и работники студии, которым он особенно симпатизировал, могли входить в кабину и смотреть на работу мастера. Все остальных Спектор прогонял криком. Джон спокойно наблюдал.

«Вот так он и делает свою стену звука, – сказал он мне. – Медленно, очень медленно. » Он был в восхищении от работы Фила. Медленно, кропотливо Спектор подлаживал звучание каждого инструмента в ритм – секции. Он экспериментировал с громкостью, заставляя каждый инструмент звучать на полную катушку, а затем уменьшая звук и смотрел, каков новый эффект, когда он наконец определялся с громкостью, он удваивал или утраивал эхо, соединяя вместе все инструменты и накладывая эхо на новое образование. Всю дорогу он прикладывался к бутылке бренди.

Джон тоже пару раз выпил, но алкоголь, похоже, не подействовал на него. Он слишком напряженно старался быть в хорошей форме. Этой ночью партию вокала записывали последней, и Джон хотел быть на высоте.

Я стала размышлять, для чего Спектор нанял самых лучших музыкантов, чтобы играть простую партию снова и снова. Но вскоре я поняла, что каждый раз, когда они играли, неизбежно появлялись какие – то тонкие вариации. Из этих нюансов Спектор и строил свою стену звука. Мне было удивительно, зачем ему нужно бесконечное повторение основы. Инженер отметил, что такого же эффекта можно было достичь с помощью электроники, но он был бы лишен специфического звучания Спектора.

Джон засмеялся, увидев, как я хмурюсь от того, что столько музыкантов слоняются без дела. Мы оба знали, что в более обычных условиях эти игроки могли проработать три часа и записать все свои партии в альбоме.

«Выключи калькулятор в своей голове, – сказал Джон со смехом. – «Все покроет конечный результат. »

Наконец Спектор удовлетворился ритм – секцией. Он собрал вместе духовиков. Саксофонист, потом трубач, а потом тромбонист прорепетировали свои партии. После этого он вернулся в кабину и приказал начать саксофонам. Саксофоны сыграли свою партию пять раз. «Снова», – приказал он. Похоже было, что саксофонистам придется играть «Бони Марони» до бесконечности. Они, однако, не жаловались.

В это время в студию заглянула Джони Митчелл. Она записывалась в соседней студии и решила навестить Спектора. Она уселась рядом с продюсером и стала смотреть, как он работает. Время от времени она посматривала на Джона и похотливо улыбалась. Было видно, что она флиртует с ним, и он был смущен этим. Поглядывая на Джона, она поворачивалась к Спектору и задавала ему вопросы по его работе. Продюсер бегло отвечал ей, а она говорила ему, что он ошибается. Это только еще больше злило его. Пока Спектор спорил с Джони Митчелл, запись остановилась. Наконец она ушла, и работа возобновилась.

И вот в три часа утра, через шесть часов после того, как мы начали, всех музыкантов снова собрали вместе, чтобы сыграть «Бони Марони», как это было в начале записи, а Джон пел вокальную партию.

Джон подошел к микрофону. «Я пою для Мэй, – объявил он. – Иди сюда, Мэй, я хочу петь тебе. » Я вошла в кабину и села рядом с Джоном. Я даже не подумала о предписании Йоко. Мне было приятно, что Джон будет петь для меня. «Я люблю тебя, Мэй», – сказал Джон. Затем он надел наушники. «Включайте запись», – сказал Спектор. Опытный певец, Джон записал вокальную партию менее, чем за полчаса.

«Проиграйте», – сказал Спектор.

Все слушали с напряжением. К тому времени мы все так выдохлись, что любая запись показалась бы нам чудесной.

«На сегодня все», – сказал он, и первая ночь в студии закончилась.

Джон ликовал. Я тоже была счастлива и чувствовала облегчение.

«Слушай, Мэй, – начала Йоко по телефону рано утром, – Я слышала, что прошлой ночью вы в студии держались за руки. » У нее, должно быть, были повсюду шпионы, и я чувствовала себя, как в фильме о самураях. «Ты же знаешь, что тебе нельзя этого делать. »

Я не хотела, чтобы Джон расстроился из – за нее, и сказала: «Я позабочусь об этом впредь». Джон еще спал, и Йоко сказала, что позвонит снова. В течение дня они с Джоном периодически разговаривали, но, что бы она ни говорила ему, он оставался в приподнятом настроении.

В тот вечер Спектор пришел к нам поработать над «Ангел Беби», которую они с Джоном планировали записывать на следующую ночь. То что у них не был спланирован весь альбом, и они работали от одной вещи к другой, казалось мне неэффективным, но Джон только смеялся надо мной. Они со Спектором наслаждались этими вечерами – вечерами, дававшими Джону возможность балдеть от фиглярства Спектора.

Перед второй ночной записью Джон снова налил себе фляжку водки. Он посмотрел на меня. «Тебе вовсе не нужно подстраховываться», – шутя сказала я.

«Да… но я все таки возьму с собой глоток. »

Когда Джон, Арлин и я вошли в студию, атмосфера там была несколько иная, нежели в первую ночь. Загадочность и неопределенность первой ночи исчезли, все знали, что впереди – долгий, изнурительный вечер. Музыканты, общавшиеся в первый раз между собой сдержанно и профессионально, теперь приветствовали друг друга, как старые боевые товарищи, которых вдруг призвали еще раз тряхнуть оружием. Все были слишком расслаблены, слишком веселы.

Когда музыканты собрались, Спектор в сопровождении Джорджа прошел в студию. Он был одет в белый халат хирурга со стетоскопом на шее. Настроение у него было дикое. Он достал свою бутылку «Курвуазье» и сделал глоток. Затем выставил на показ свой револьвер. Все заулыбались и стали перешучиваться. Снова понадобилось устанавливать стулья для оркестра. Спектор дико бегал от одного музыканта к другому, давая наставления по предстоящей работе.

Он пробежался по «Ангел Беби», а затем ее сыграли все вместе. Потом он пошел в кабину работать с ритм – секцией. В первую ночь музыкантам пришлось сидеть, ожидая распоряжений. Теперь же, зная, что ритм – секции предстоит длительная канитель, они встали и пошли в холл. Джон последовал за ними. Вместе с Джесси Эдом Дейвисом они начали по очереди глотать из фляжки с водкой.

«Давай, дарни еще», – говорил Джесси, и Джон повиновался.

«Давай еще», – говорил через несколько минут Джесси. И снова Джесси был в восторге от того, что он может манипулировать Джоном, а Джону нравилось, что у него есть напарник, который вдохновляет его безобразничать.

Затем они пустили фляжку по кругу. Неожиданно музыканты достали свои собственные бутылки. Мы с Арлин переглянулись в предчувствии беды.

Была уже глубокая ночь, а Спектор все продолжал работать с ритм – секцией. Они выглядели изможденными, уставшими, помятыми и отупевшими. «Снова, – приказывал Спектор, – снова. »

Один из музыкантов сказал Джону: «Эй, старина, зачем он позвал нас к семи? Уже одиннадцать, а мы еще ничего не играли. Мы здесь уже четыре ебучих часа! »

Один саксофонист сказал мне: «Кто хочет узнать, что такое ад, пусть послушает «Ангел Беби» сорок раз! »

Тем временем Джон и Джесси продолжали торчать в холле, балуясь водочкой. Пьянство Джона действовало мне на нервы. Он подошел ко мне, ухмыльнулся и поцеловал меня. Потом он поцеловал меня крепче и просунул руку под мою блузку.

«Пожалуйста, не пей больше», – сказала я, вырвавшись, в смущении.

«Почему? Я просто развлекаюсь с ребятами. Тебе не нравится, что я развлекаюсь с ребятами? »

«По – моему, нам надо домой».

«Я еще не спел свою партию. »

«Пожалуйста, давай уйдем отсюда. »

«Ни о чем не беспокойся. Ты просто сиди спокойно, чтобы здесь был кто – нибудь, кто знает, что происходит. »

Джон засмеялся и поцеловал меня в подбородок, а потом, покачиваясь, пошел снова к Джесси.

Когда я увидела, что приехала Джони Митчелл, я встала и пошла в студию. Джон последовал за мной. У нас обоих не было настроения видеться с ней. В студии Спектор работал с духовой секцией.

Вдруг кларнетист встал и положил свой инструмент. Спектор выскочил из кабинета.

«Эй, ты, какого хуя? » – заорал он на музыканта.

«Я потратил уже пять часов на двадцатиминутную работу», – ответил тот.

«Слушай, какие пластинки ты сделал, а? – рявкнул Спектор. – Записывался с такими дешевыми джазистами, как Джил Эванс? А ты знаешь, какие я записал пластинки, дружок? Ронеттс, Кристалз, Айк и Тина! Что ты сделал, а? »

Трубач в ответ тоже заорал на него. Добрых двадцать минут они со Спектором переругивались.

Джон занервничал. Он не выносил, когда люди оскорбляли друг друга. «Пойдем», – продолжала я уговаривать его, но он настаивал на том, чтобы остаться. Пока мы ждали, ждала и Джони Митчелл. Она не сводила глаз с Джона.

Наконец Джон вошел в кабину. «Когда ты собираешься заняться мной? » – спросил он Спектора.

«Я займусь тобой, займусь тобой», – ответил Спектор, почти не обращая на него внимания.

«Ты займешься мной! » – Джон схватил наушники и хряпнул ими по пульту. Наушники разбились и кусками полетели на пол. Наступила минута зловещей тишины, пока все смотрели на Джона и Спектора.

Затем Джон засмеялся, и его смех снял напряжение.

«Ну и зачем ты это сделал? Ты портишь вещи», – проворчал Спектор.

Когда были записаны духовые и струнные, Спектор собрал всех вместе, и мы с Джоном вошли в кабину. Пока Джон пел «Ангел Беби», я держала его за руку. Как и в тот раз на запись вокала ушло мало времени.

Когда все закончилось, я взяла Джона за руку. Он слегка качался, когда мы выходили из студии. Во дворе он вдруг повернулся, дико посмотрел на Джесси, резко подошел и поцеловал его. Тому показалось это очень забавным. Он наклонился вперед и тоже поцеловал Джона. Джон размахнулся и врезал ему так, что он полетел через автомобильную стоянку.

«Пидор», – закричал Джон.

Я никогда не видела его таким. Глаза у него стали стеклянными, он не видел меня. Вдруг я поняла, что только спиртное давало ему возможность преодолеть свое страстное желание быть управляемым сильной женщиной. Очевидно, ни одна женщина – даже Йоко – не могла справиться с ним, когда он был пьян. Мои нервы были взвинчены, но я не хотела отходить от него.

Я посмотрела вокруг. Эллиот не видел нас. Спектор и Джордж вдруг забрались в одну машину, Рой Сикала закрыл за ними дверь.

«Сюда», – сказал Спектор, затаскивая меня в машину Сикалы, в то время как Джона и Арлин он усаживал и другую.

«Я хочу ехать с Джоном», – сказала я.

«Сюда», – приказал он.

«Делай, что говорит Фил», – сказал Джон пьяным голосом.

«Нет, я хочу ехать с Джоном. »

Мы быстро доедем». Спектор схватил меня за руку и затащил в другой автомобиль.

Было раннее утро, и на дорогах никого не было. Пока мы ехали, я слышала голос Джона в задней машине. Он кричал вовсю силу своих легких. Сначала он кричал: «Мэй», затем: «Йоко». Снова и снова я слышала, как он кричал: " Мэй… Йоко… Мэй… Йоко…».

Когда мы подъехали к дому, я выскочила из машины. Арлин выскочила из другой и побежала ко мне. Она была очень напугана. «Джон сошел с ума, – сказала она. – Он пытался выбить ногой стекла в машине. Он колотил всех подряд и рвал им волосы. Джим Келтнер пытался сесть на него и придавить, но бесполезно. »

Я увидела, как Джон вывалился из машины, и подошла к нему.

«Пойдем домой», – сказала я, обняв его.

«У него одна кожа да кости, трудно поверить, что он такой сильный, – сказал мне Келтнер. – Я гораздо крупней его, но не смог удержать его. Не могу поверить – он сильнее меня. По – моему он неуправляем. »

«Нам надо уложить его в постель», – сказала я.

«Он слишком пьян, чтобы спать, – сказал Спектор. – Нам надо протрезвить его. Иначе алкоголь внутри него будет все больше и больше сводить его с ума. В таком состоянии он способен на все. Понимаешь? Нам надо протрезвить его. Сделай кофе. Иначе тебе будет плохо. »

«Надо уложить его в постель», – закричала я.

«Сделай кофе! – заорал Спектор. – Делай, что тебе говорят. »

Я сделала кофе, и Спектор попробовал напоить им Джона.

«Что вы здесь делаете, ублюдки? – вдруг закричал Джон. – Вы все козлы. »

«Все нормально, – сказал Спектор. – Все нормально. Пей кофе. »

Хотя Спектор говорил, что он пытается успокоить Джона перед тем, как уложить его спать, все, что он делал, в действительности имело совершенно противоположный эффект. Чем больше кофе пил Джон, тем больше он спорил и шумел. Вдруг я осознала, что Спектор полностью управлял тем, что происходило, так же, как и вовремя записи в студии. Такая же атмосфера враждебности, недоверия и грандиозного бедлама начала воцаряться и в нашем доме. «Уебывай из моего дома», – Джон, качаясь, пошел на Спектора. Он был слишком пьян и нескоординирован, чтобы причинить какой – нибудь вред, но Спектор отпрыгнул, как будто его атаковали.

«Надо отвести его наверх, – сказал он. – Мы должны уложить его в постель, пока он не натворил чего – нибудь. Хватай его! » – крикнул Спектор.

Джордж схватил Джона за одну руку, а Спектор – за другую. Вдвоем они повели Джона вверх по лестнице. Я пошла за ними. «Не ходи с нами, – драматически сказал Спектор. – Этот человек способен на все. Держись подальше. »

Не обращая внимания на слова Спектора, я продолжала идти за ними. Они поднялись и завели Джона в спальню. Я последовала за ними, но Спектор захлопнул дверь перед моим носом. Вдруг я услышала крик Джона: «Я ничего не вижу. Ты, еврейский ублюдок, отдай мне очки. Я ничего не вижу! »

Я бешено застучала в дверь, а затем попыталась силой открыть ее, но кто – то держал ее с той стороны.

«Что вы со мной делаете? – кричал Джон. – Убирайтесь. »

Я услышала звуки борьбы и поняла, что мне нужна подмога. Я побежала к телефону.

«Куда ты звонишь? – закричала снизу Арлин. – Не в полицию? »

«Ты что, с ума сошла? Я звоню Тони Кингу. Мне нужен здесь человек, которого Джон послушает. »

Пока я набирала номер Тони, крики Джона становились все громче. Я сказала Тони, что Спектор со своим телохранителем находятся в комнате с Джоном, что Джон кричит и что мне нужна немедленная помощь.

Отойдя от телефона, я встала рядом с Арлин. Мы обе были в ужасе от криков. Наконец Спектор и Джордж стали спускаться по лестнице.

«Что вы с ним сделали? » – спросила я.

«Он пнул меня, – сказал Джордж. – Мы его связали. » Спектор вытаращился на меня. «Он был слишком опасен. Мы крепко связали его, так что он никого не тронет и сможет проспаться. Развяжи его утром. Пойдем, Джордж. » Они направились к двери. «Спокойной ночи, – сказал Спектор. – Кстати: не правда ли, это была ужасная ночь? »

После ухода Спектора несколько минут стояла тишина. Мы с Арлин молчали. Мы были слишком напуганы, чтобы подняться наверх. Затем мы услышали, как закричал Джон.

«Развяжи меня, Мэй, черт возьми. Лучше развяжи меня, а не то! »

Крики продолжались еще пять минут. Я не знала, что делать. Мне хотелось помочь ему, но в тот момент я была в панике. Затем я услышала, как Джон заметался и разбилось стекло. Очевидно, он развязал себя и швырнул чем – то в зеркальное оконное стекло в спальне.

«Фанг Йи! – закричал он. – Где ты? » Джон вывалился из спальни и встал на верху лестницы. На нем не было очков. Он разорвал связанные галстуком кисти рук. Два галстука свисали с его ног. Сощурившись, Джон стоял на верхней ступеньке лестницы.

«Йоко! Йоко! – закричал он. – Йоко, ты, раскосая сука, ты хотела избавиться от меня. Это все из – за того, что ты хотела избавиться от меня». Он постоял, затем стал, спотыкаясь, спускаться по лестнице. «Йоко, сейчас я тебе дам. »

У Джона был ночной кошмар. Его брови были покрыты потом, а на губах буквально взбилась пена. Он задрожал, как будто у него начались конвульсии. «Йоко, смотри, что ты со мной сделала», – ревел он, пытаясь сосредоточиться. Униженный и измученный, Джон, похоже, был охвачен смятением. Он стоял, не зная, что ему делать. Потом он застонал. Это был крик раненного зверя. Он посмотрел на меня, но не узнал, он не осознавал, где находится. «Йоко, я доберусь до тебя», – закричал он, слепо глядя на меня. Затем он дико пошел на меня. Никогда в жизни я не была так напугана.

«Джон», – крикнула я. Потом повернулась и ринулась через дверь.

За мной побежала Арлин. Когда я бежала по Стоун – Каньонроуд, на меня чуть не наскочил джип, и водитель резко затормозил. Я же продолжала бежать.

Наконец я добралась до отеля Бель – Эйр. Подбегая к входу, я услышала в ночи голос Джона: «Никто не любит меня! – ревел он. – Я никому ни хуя не нужен! Все только пользуются мной!.. Никто не думает обо мне! » Я надеялась, что никто из соседей не станет вызывать полицию.

Я вбежала в приемную отеля, сказала служащему, что не могу открыть свой дом, и попросила разрешения позвонить. Я позвонила нашим инженерам, Рою и Джимми. «Приезжайте скорей, – закричала я. – Джон обезумел, и я боюсь. »

Выйдя из отеля, мы с Арлин стали прохаживаться взад и вперед по дороге. Я слышала, как вдали кричал Джон. Он посылал ругань в адрес Йоко и Спектора. Он звал меня и кричал: «Почему никто не любит меня? » Я стояла посреди дороги, ожидая Тони. Снова раздался голос Джона, и от ужаса у меня по коже побежали мурашки. Я взглянула на Арлин и покачала головой. В ту прекрасную летнюю ночь все вокруг было таким мирным и красивым, а там Джон кричал, испуская дух, и я ничего не могла сделать.

Наконец я увидела Тони.

«Извини, что так долго, – сказал он. – На бульваре Сансет была жуткая автомобильная авария. »

В этот момент я поняла, что я ненавижу Лос – Анджелес. В этом городе столько безумцев. Послушав крики Джона, Тони сказал, что хочет один попробовать успокоить его. Он посчитал, что мне слишком опасно будет приближаться к Джону в таком его состоянии. Я сказала, что вызвала Роя и Джимми.

«Оставайся здесь, – сказал он. – Я его успокою. А ты жди Роя и Джимми. »

Тони поехал по дороге и увидел Джона возле дома. Джон оторвал большую пальмовую ветвь и держал ее в правой руке, как щит. Ослепленный фарами машины Тони, он прикрыл глаза свободной рукой. Даже издали я видела Джона, который походил на пойманного провинившегося ребенка. Было так грустно видеть его таким, что я не могла смотреть.

Тони вышел из машины и медленно пошел к Джону. Хотя Тони был явно потрясен измученным видом Джона, он подошел прямо к нему и сказал просто: «Что случилось, Джон? »

Джон долго смотрел на Тони, а затем рухнул ему в руки и заплакал. Тони взял его на руки и стал покачивать. Он похлопывал его и старался успокоить словами. «Никто не любит меня… всем наплевать на меня», – в отчаянии выкрикивал Джон.

«Мы любим тебя, мы заботимся о тебе», – продолжал повторять Тони. Джон стал вырываться из его рук, но Тони был достаточно силен, чтобы удерживать его. Как неистово не рвался Джон, Тони держал его. В конце концов Джон успокоился настолько, что можно было вести его домой. Я была ужасно расстроена и не могла туда идти. Наконец вышла Арлин и сказала: «Джон спрашивает тебя».

Я пошла в дом. Джон снес все платиновые пластинки, висевшие на стенах у Лу Адлера. На полу лежал смятый альбом «Гобелен» Кэрол Кинг. Старинный стул был выброшен в окно. С потолка сорвана люстра. Медная кровать помята.

«Джон, все в порядке? » – мягко спросила я.

«Мне нужен этот еврейский ублюдок». Он начал ругать Спектора, настаивая, чтобы я дозвонилась до него. Он так возбудился, что я набрала номер Спектора и разбудила его секретаршу. «Джон хочет говорить с Филом», – сказала я. Спектор не подошел к телефону. «Джон, ты разделаешься с ним утром», – «Мы едем домой утром. Все кончено, хватит. » Затем он снова стал гнать на Спектора.

Наконец Джон уснул. Надо признать, что я все еще боялась его, но все равно легла спать рядом с ним, потому что я любила его.

В течение всей ночи Джон мирно спал. Я же совсем не могла уснуть.

Утром я почувствовала, как зашевелился Джон. Моим первым побуждением было – бежать. Он открыл глаза и, прищурившись, посмотрел на меня. «Привет», – мягко сказал он.

«Ты в порядке? » – спросила я.

«Да. А что? » Джон поцеловал меня и обнял одной рукой. Он ничего не помнил.

Я встала и сделала кофе. Когда он окончательно проснулся, я смягчая краски, рассказала, что произошло ночью.

«Я напугал тебя? – спросил он. – Мне не хотелось тебя пугать». Он крепко обнял меня. Я видела, что он искренне смущен, что был передо мной в таком виде, и искренне раскаивается.

Мы встали, и я показала ему, что он натворил в доме. Джон сказал, что все будет немедленно восстановлено. Мы вернулись в спальню и растянулись на кровати. «По – моему, тебе больше не следует пить вовремя записи», – сказала я.

«Небольшая порция всегда помогает мне расслабиться. Я знаю, что если напьюсь, становлюсь буйным. » Джон выпрямился и посмотрел на меня. «Фанг Йи, я просто смертельно устал от того, что все слишком много от меня ждут. А я всего лишь простой человек, как любой другой. »

«Джон, я очень люблю тебя. Я не могу приказать тебе не пить. Я хотела бы, чтобы ты не пил, но не могу указывать, что тебе делать. »

Джон ничего не ответил. Он просто сидел, глядя на меня прищуренными глазами, и думал. Я знала, как страшна для него мысль о том, чтобы контролировать себя самому. Мне не трудно было допустить, что в глубине души он желал, чтобы кто – нибудь вошел и взял его под свою ответственность. Может, он хотел, чтобы Йоко приказала ему вернуться в Дакоту, потому что без нее он не может вести себя правильно? Я думала, как быть. Может, мне начать прятать от него спиртное? Может, Джон будет настаивать, чтобы я играла роль матери? Я не хотела становиться Йоко. Мне хотелось, чтобы Джон сам стоял на ногах, и я стремилась к собственной независимости.

Джон лег, и я лежала рядом с ним. Он обхватил меня и крепко прижал к себе. Так мы и лежали, прижавшись друг к другу, когда зазвонил телефон. Мы оба знали, что это Йоко. Новый день официально начался.

«Слушай, Мэй, – сказала Йоко, едва услышав мой голос. – Я уже слышала о том, что произошло. Ты же знаешь, что ты не должна давать ему спиртное. »

⇐ Предыдущая 3 4 5 6 789 10 11 12 Следующая ⇒