Мэй Пэнг Генри Эдвардз 2 страница

Когда одна женщина подняла свой купальный халат, Йоко наклонилась вперед, изучающе глядя на ее ноги. «Поставьте ваши носки вместе», – сказала она. Женщина повиновалась. «Поднимите халат повыше. » Та подняла. «Можете поднять еще чуть выше? » Женщина выполнила указание. «Ваши бедра очень хороши», – объявила Йоко, взглянув на Джона, который стрекотал своей камерой.

Джон улыбнулся женщине. «У вас прелестные бедра, моя дорогая, – сказал он, но нам нужно снимать дальше. »

Снова и снова в своей роли режиссеров, особенно Йоко, а за ней и Джон, испытывая ее влияние, давали указания незнакомым им людям, как им выставлять напоказ свои ноги. Похоже, Йоко испытывала удовольствие, заставляя людей делать то, что она хотела.

Когда участники проходили мимо Джона, он снимал их. Они кивали ему головой, и он кивал им в ответ. Похоже, ему все это очень нравилось. Порой кое – кто останавливался возле него, чтобы переброситься парой фраз или попросить автограф. Когда Джон разговаривал с людьми, его ответы всегда были интересными и остроумными, часто усыпанными упоминаниями названий песен, телевизионных передач, имен политических деятелей и цитат из литературных шедевров. Люди ожидали увидеть в нем Джона из «Вечера трудного дня», и он оправдывал их надежды. Надо ли говорить, что все были в восторге от общения с таким веселым и интересным человеком. Помню, я была удивлена, что нет никакой охраны. Я считала, что такие знаменитости, как Джон, не могут так свободно общаться с публикой, однако Ленноны сказали, что они не хотят по – другому.

Время от времени Пол Мозьян подходил к Джону, чтобы поставить его в известность о расходах, как того просил Джон. Тот просто принимал к сведению и никогда не предъявлял никаких возражений. После обеда, когда я снова звонила по телефону, ко мне подошла Йоко. Она встала возле меня, глядя мне в лицо сверху вниз. Я улыбнулась ей, но она, зная, что я смотрю на нее, не обращала на это внимания и молчала. Наконец, она пробормотала почти что про себя: «Знаешь, я была знаменитой еще до встречи с Джоном», – и ушла. Было похоже, как будто Йоко хотела, чтобы я подслушала ее мысли, изображая, что не видит, что я рядом. Было очень странно. Этот день был вообще наполнен странностями. К концу его я наговорилась со многими знаменитостями и насмотрелась на немыслимое количество голых ног. То, что другим могло показаться сумасшествием – вся эта суета и бесшабашность – меня только веселило. Я не могла дождаться понедельника, чтобы возобновить работу.

После выходных лента с фильмом «Вверх по вашим ногам навеки» была проявлена и отправлена на редактирование. Меж тем мы нашли место для съемок «Мухи» – чердак верхнего этажа старого здания на Броуэри. Йоко всю дорогу твердила нам, что собирается режиссировать «Муху» сама, без Джона, и требовала, чтобы каждая деталь была «в совершенстве». Однако она не могла четко сформулировать, что она понимала под совершенством. Так что все делалось на пробу: «Ты должен угадать, что имела в виду Йоко, затем сделать это, а потом выяснить, правильно ли сделал. Ей было трудно объяснить, чего она хочет, поэтому создать обстановку, которая удовлетворила бы ее понимание совершенства было поручено Дэну Ричтеру и Стиву Гебхардту. Ричтер достаточно хорошо знал Йоко, чтобы правильно угадать, что ей нужно. Они со Стивом выкрасили угол чердака в белый цвет, купили восточный ковер и устлали им пол, нашли красивую кровать, в которой будет лежать актриса, по которой будет ползать муха. Затем нужно было найти саму актрису, и были заданы тесты, чтобы найти женщину, которая сможет изящно лежать сколько угодно часов. Актрисы снимали свою одежду, взбирались на кровать, и их испытывали на то, как долго они могут лежать без движения. Позднее я узнала, что называлось даже мое имя, но меня сразу же забраковали. «Она слишком невинна, – сказала Йоко. – Ее нужно поберечь. » В конце концов Йоко выбрала женщину с длинными ногтями, которая произвела впечатление пребывания в полном параличе.

Когда в понедельник вечером я пришла туда, та женщина ужа лежала на кровати. Были установлены две камеры, каждая со специальной линзой, дающей возможность поместить во весь экран увеличенную до огромных размеров часть ее тела. Одна пора на лице могла быть увеличена так, что казалась гигантской расщелиной. Джон, Йоко, Дэн и съемочная группа толклись вокруг нее.

«Положите муху на сосок», – сказала Йоко. Муху положили на сосок женщины. Она улетела. Джон и Йоко посмотрели друг на друга. Йоко нахмурилась.

«Положите снова», – сказала она, и повторилось то же самое.

Были предприняты новые и новые попытки с тем же результатом. Те мухи не слушались Джона. Они не слушались даже Йоко. Им было наплевать на концептуальное искусство, им было наплевать на желание одного из экс – Битлов помочь своей жене. Женщину намазали медом. Не помог и мед. Не помогли также и сахар, мука и вода. Ее обтерли губкой и оставили лежать в то время, как все уселись обсуждать эту проблему с мухами. Дэн Ричтер рассказал, что когда он работал в «2001», был похожий случай. Выход заключался в том, чтобы «газануть» мух двуокисью углерода. Тогда бесчувственную муху можно будет положить на тело женщины. Мы стояли в ожидании, когда муха очухается настолько, что сможет начать ползать.

«А когда она очнется, она будет делать то, что я хочу, чтобы она делала? » – спросила Йоко.

«Муха будет делать то, что ОНА хочет, Йоко, – ответил Дэн. – Но по крайней мере, она останется на ее теле достаточно долго, чтобы мы сделали съемку. »

Йоко промолчала, но все почувствовали ее разочарование. Все же это, похоже, было единственное практическое решение.

Почти все мухи кончились, и нам была нужна новая партия, а также баллон двуокиси углерода. Пол Мозьян нашел шестерых учеников колледжа, желавших подзаработать немного денег. За плату два доллара в час им вручили сачки для мух и дали указание идти в кухни ресторанов района Гринич Виллидж и наловить как можно больше мух. «Если кто – нибудь спросит, говорите, что эти мухи – для Джона и Йоко», – наказали ребятам. Исполненные энтузиазма, они отправились, к досаде местных владельцев ресторанов.

Другая партия охотников за мухами была направлена на окраину города, где, как мы слышали, кафетерии кишели мухами; мы также сказали нашим друзьям, что Джон и Йоко платят двадцать пять центов за каждую живую муху, доставленную на чердак. Был заказан ящик мух, разведенных для медицинских исследований, но, распаковав его, мы обнаружили, что большая часть мух мертва.

К полудню наш чердак был переполнен людьми: целая армия сотрудников АВКСО пришла убедиться, что у Джона и Йоко есть все, что им нужно, старые нью – йоркские друзья пришли поприветствовать Йоко, а также разнообразные приспешники. Все утро обмытая влажной губкой главная актриса «Мухи» пролежала в кровати и не шелохнулась. Она не двигалась весь день, а фильм снимался полдня.

«Ну как она, нормально? » – спросила я Дэна.

«Она не чувствует боли, совершенно никакой боли», – ответил тот.

Я посмотрела на нее и поняла свою наивность: женщина, наверное, так застыла, что не могла пошевелить ни одним мускулом.

Чуть после полудня было собрано достаточно мух, чтобы мы могли попробовать снова. С чердака удалили всех посторонних.

Муху поместили затем в пластмассовый стаканчик и дали ей газа.

«Положите муху на ее сосок», – сказала Йоко. Муху осторожно вынули из стакана. При этом ей сломали крылья. Дали газа другой мухе. «Положите ее на сосок», – повторила Йоко. Эту муху успешно перенесли из стакана на сосок, с которого она сразу же упала. Газанули третью муху. «Положите муху на сосок», – снова сказала Йоко. На этот раз муха осталась на месте, и съемка началась.

Работа с мухами продолжалась как в кошмарном сне, и казалось, что потребуется вечность, чтобы сделать хорошие кадры. Йоко и Джон следили за съемкой. Через некоторое время Джону стало скучно и он начал бренчать на гитаре. Йоко направилась в угол комнаты. Она начала икать, шипеть и стонать – это была ее интерпретация звуков мухи, ползающей по обнаженному телу женщины. Она собиралась записывать эти звуки и использовать их в качестве звуковой дорожки к фильму. Никто из нас ничего подобного раньше не слышал. Йоко полагала, что ее вокал был «музыкой ее сознания».

Часто Йоко прерывала свои трели, чтобы отдать распоряжения. Хотя она никогда не повышала тона, в ее голосе была какая – то резкость, выводившая всех нас из равновесия. Каждый, кто был вовлечен в эту работу, старался делать все, что мог. Мы готовы были сделать все, что угодно для Джона и Йоко – и сделать как можно лучше – так что настороженный вид Йоко нервировал людей. Так же действовало на них то, что она постоянно меняла свои решения. Мух надо было класть то на одну грудь, то на другую, то под каждую грудь, то над ними, в то время как она пыталась решить, чего же она хочет.

Джон, похоже, проявлял беспокойство – ему было как будто скучно, но он был исполнен решимости поддерживать Йоко. Они часто перешептывались между собой. Йоко слушала, обдумывала слова Джона, а затем выходила вперед и издавала новое распоряжение. Но она не позволяла Джону распоряжаться самому. Один раз он встал и посмотрел, как оператор сфокусировал линзу. Понаблюдав за съемкой, Джон вслух высказал предположение. «Джон, это не твое дело», – сказала Йоко. Когда он предложил направить камеру под другим углом, она сказала: «Ты ничего не смыслишь в этом, Джон. Оставь это тем, кто в этом разбирается. » Таким образом, Джон тихо наблюдал, что происходит. Время от времени он прохаживался взад и вперед или уходил в заднюю часть чердака поболтать с кем – нибудь.

В два часа ночи, после двенадцати часов непрерывных съемок, конца «Мухи» не было видно. Джону принесли пакетик героина. Его глаза остекленели, и он стал покачиваться при ходьбе. Мне было невыносимо видеть, как он губит себя. Я не принимала наркотики. Меня воспитали так, что я всегда должна контролировать свои действия, и мне было противно видеть, как Джон потерял над собой контроль. Мне хотелось ринуться к нему и сказать: «Брось это! », но я не сделала этого. Никто не сделал этого. Никто. Меня начинало все больше и больше поражать, что никто не осмеливался критиковать Джона, даже во имя его блага.

Через два часа, в четыре утра, я увидела Гебхардта, маячившего за камерой. «Положите муху ей на промежность», – приказала Йоко. Оператор уставился на нее и не пошевелился. «Я не могу», – наконец сказал он. «Я хочу, чтобы муха вошла внутрь, а потом вышла. »

«Сделай это сама», – сказал Гебхардт.

Йоко взяла муху и склонилась над распростертым телом. Она прищурилась и выпрямилась. Явно с неудовольствием посмотрела снова вниз. Затем она наклонилась вновь и взяла рукой тесемочку «тампакса», торчавшую из женщины. Йоко выдернула «тампакс» и положила муху.

В ту ночь, после более сорока часов работы, фильм был почти закончен. «Я хочу, чтобы муха вылетела в окно», – сказала Йоко. Однако не было никакого способа заставить муху сделать это. «Муха должна вылететь в окно», – настаивала Йоко. Оставалось совсем немного мух, и никому не хотелось тратить их впустую. Все же, чтобы угодить Йоко, мы попытались заставить мух делать, как она хочет. Почти все они кончились, и не одна не стала сотрудничать с нами. В конце концов осталась одна муха. Как только она очнулась, она ринулась на свободу.

«Ловите ее», – сказала Йоко. Мы все погнались за мухой.

Джон взобрался на стул и стал махать руками, пытаясь схватить ее.

«Джон, – сказала Йоко, – ты ведь боишься мух. Что ты делаешь? »

Поймать муху было невозможно, и Гебхардт решил направить камеру на окно так, – очень быстро – что создавалось впечатление у зрителей, будто муха сама вылетела в окно. Ранним утром все собирали вещи, чтобы идти домой. Я была в числе последних, кто уходил. Обвела взглядом чердак. Пять – десять человек в течение двух дней бродили по нему, и это был какой – то кошмар, Повсюду валялся мусор: пачки от сигарет, пустые пивные банки, тарелки с недоеденной пищей. Взглянув наверх, я увидела, что потолок покрыт тучей мух. Пойманные, принесенные на чердак и обработанные газом, они очнулись и неистово жужжали, тычась в стекло.

Я устремилась вниз по лестнице и вышла на ночную улицу. После этих двух жутких дней я была рада вернуться в уютный дом к своей маме.

Пока в отеле «Редженси» шел спешный монтаж фильма, Йоко и Пол Мозьян отправились осматривать «Элджин Театр». В Элджине шел «Эль Топо», крутой сюрреалистический эпический фильм чилийского режиссера Александро Джодоровского. Йоко была в бешеном восторге. Она посмотрела его снова вместе с Джоном, и Джону он тоже понравился.

Джодоровский встретился с Джоном и Йоко. Он был привлекательным мужчиной и очень обаятелен. Ленноны сделали ему комплимент, и он, в свою очередь, сделал им. Он превосходно умел заговаривать зубы и льстить, и пока все бились над завершением их фильма, Джон и Йоко дали уговорить себя финансировать «Волшебную Гору», новый фильм Джодоровского.

Тем временем, ритм работы по завершению нашего фильма не замедлялся ни на секунду. «Не беспокойтесь. Ни о чем не беспокойтесь», – повторяла Йоко, постоянно всех поторапливая. Она даже уселась в одной редакционной комнате в «Редженси» и сама сделала кое – какой монтаж.

Когда до начала фестиваля остался один час, фильмы все еще не были готовы, и Боб Фрайз кинулся в Элджин просить еще немного дополнительного времени. Наконец, фестиваль начался. Публика высидела несколько короткометражных фильмов Джона и Йоко, включая «Сооружение» – короткое исследование Джона постройки лондонского международного отеля. Затем они посмотрели «Вверх по вашим ногам навеки», который длился час двадцать минут, «Муху», которая длилась пятьдесят минут. Когда на экране стали появляться одна за другой пары ног, народ забеспокоился. «Это утомительно», – выкрикнул кто – то, и некоторые захлопали. «Какого черта нам показывают? » – крикнул кто – то еще. Зрители попробовали утихомирить забияк. Однако аудитория шумела все больше и враждебней и начала улюлюкать и свистеть. Джонас Мекас, лидер нью – йоркского кино – объединения авангардистов и старинный друг Йоко, вдруг встал и закричал: «Это – искусство. Работа двух великих артистов. Как вы можете так вести себя? » Аудитория взорвалась и освистала Мекаса.

***

Джон и Йоко не пришли на демонстрацию фильмов. Они уже уехали в Японию, в страхе перед остановкой в Лос – Анджелесе, потому что Джона попросили дать показания следствию по делу Чарльза Мэнсона по поводу смысла нескольких текстов песен БИТЛЗ. Мэнсон сказал, что считал БИТЛЗ четырьмя длинноволосыми ангелами, о которых упоминалось в Библейском Откровении 9. Руководствуясь своей интерпретацией таких песен из «Белого Альбома», как «Helter Skelter» и «Piggies», он водил свою «семью» на кровавую резню.

Джон не мог представить себе, как это кто – то может извлекать из этих песен призывы к насилию. Он знал, что Мэнсон – ненормальный, и сказал, что его беспокоит, что всякие психопаты используют музыку БИТЛЗ для оправдания своих безумств. Он сказал, что видел подобное безумие когда – то в глазах своих поклонников, дожидавшихся его. Как бы то ни было, он не хотел давать показания.

«Почему я должен? – спросил он. – Не я же написал «Helter Skelter». Это Пол написал.

Сейчас, когда вспоминаешь об этом, некоторые вещи видишь гораздо ясней. Тогда участие в делах Джона и Йоко заняло ценнейшее место в моей жизни. Я продолжала работать в АВКСО и ждала, когда они вернуться. Я ХОТЕЛА, чтобы они вернулись. Три месяца после их отъезда из города были сплошной скукой, которую оживляли лишь слухи и информация, доходившие до нас из Англии. После своей поездки в Японию они вернулись в Титтенхерст Парк в Эскоте, и Джон сразу же засел в своей домашней студии (несмотря на то, что она все еще ремонтировалась), чтобы сделать новый сольный альбом, «Imagine», который, как он надеялся, покажет всему миру, какое место он занимает по отношению к альбомам Пола МакКартни. Он должен было стать серьезной заявкой и не быть «обойной музыкой» – термин, которым Джон и Йоко определяли музыку БИТЛЗ. Он также был настроен, что этот альбом будет успешней сольных альбомов МакКартни.

В нашем офисе бурно обсуждали, что происходило во время записей «Imagine». Говорили, что все партии инструментов были расписаны и Йоко постоянно напоминала музыкантам, что они не должны отклоняться от них. Вряд ли такая работа была по душе такому клавишнику, как Ники Хопкинс. Особенно был возмущен попытками Йоко все контролировать Джордж Харрисон. Говорили, что когда он не записывался, Джордж уходил в биллиардную комнату и ругал ее перед всеми, кто там находился. Был еще момент, когда Джон готовился к записи «Imagine», заглавной песни альбома, и Йоко, как передавали очевидцы, заявила, что играть на клавишных нужно Ники Хопкинсу, а не Джону. «Ники играет лучше тебя, Джон», – говорила она ему в присутствии остальных музыкантов. Джон отклонил ее предложение и сам сыграл в «Imagine» на рояле.

Наконец, в апреле мне позвонил Алан Горовиц. «Они будут здесь в любую минуту. как только их самолет совершит посадку, сразу поезжайте прямо в Парк Лейн Отель. »

К тому времени я уже понимала, что никогда не знаешь, чего можно ожидать от Джона и Йоко, но когда я приехала в отель, я обнаружила, что сюрпризом были ОНИ сами. Каждый как будто похудел на пятнадцать фунтов (7, 5 кг. – перев. ). Оба были в шикарной, отлично сшитой одежде и выглядели здоровыми и ухоженными. Как обычно, они непрерывно курили, а Джон жадно заглатывал «Доктор Пеппер». Как он сказал мне, он не отрывал глаз от телевизионного экрана, лишь изредка поглядывая на Йоко. Он возбужденно рассказывал, что приехал в Нью – Йорк, чтобы записать аранжировки к «Imagine». Уже было заказано время работы на Рекорд Плант, единственной студии в Нью – Йорке, оборудованной сложной квадрофонической аппаратурой. Квадрофонический – или четырехдорожечный – звук был редкостью в то время. Джон рассказал мне, что они нашли Торри Энто, который напишет струнные аранжировки, и что Кинг Кертис будет играть на саксофоне в ряде вещей альбома. Его разрывало от нетерпения отправиться на следующий день в студию.

Йоко молчала, а когда Джон смотрел на нее в ожидании поддержки, ее лицо оставалось невозмутимым, и она лишь тускло улыбалась. Когда Джон закончил, Йоко сказала, чтобы я распаковала их чемоданы. Она хотела, чтобы их одежда была развешена в шкафу. Она также сказала мне, чтобы я собрала их разбросанную по комнате одежду. Я посмотрела вокруг. Походило на то, что они сбрасывали с себя одежду, где попало. Закончив, я сказала, что возвращаюсь в офис и буду в их распоряжении в любое время, когда понадоблюсь.

На следующий день Джон и Йоко отправились в Рекорд Плант на первую запись, на которой Джон просто продублировал некоторые гитарные партии, а Йоко – вокальные.

Рой Сикала, управляющий Рекорд Плант, который должен был вести звукорежиссуру «Imagine», попросил Йоко пройти в маленькую кабинку барабанщика для записи ее вокальных сопровождений. Джон остался в контрольной кабине с Роем и Джеком Дугласом, ассистентом Роя. За спиной Роя стоял Деннис Феррант, беззаботный двадцатилетний паренек, работавший на Рекорд Плант подсобным. Феррант заглянул в кабину барабанщика и увидел искаженное злобой лицо Йоко; ее наушники не держались на голове и спадали на шею. Она гневно встряхнула их и снова надела на голову. Как только она начинала, они опять соскальзывали вниз. Деннис почувствовал ее гнев. Он вошел в кабину и вежливо спросил: «Йоко, тебе помочь? »

Она посмотрела на него: «Наушники сломаны». Деннис понял, что у нее не было опыта работы в студии. Первое, что делает музыкант, перед тем как записываться, это устанавливает металлическую скобу между двумя головными телефонами так, чтобы они плотно сидели на голове. Он взял у нее наушники и подладил скобу. Затем он надел их себе на голову и проверил каждый телефон, чтобы убедиться, что он работает. «Теперь все нормально», – сказал он, возвращая ей наушники. Она взяла их и надела на голову. Они сидели отлично.

«Теперь все хорошо? » – спросил он. Йоко уставилась на него. Она все еще злилась и молчала. «Все хорошо? » – повторил он. Йоко по – прежнему молчала. «Если будут проблемы, пожалуйста, позови меня, и я все сделаю…» Деннис повернулся, чтобы вернуться на пульт.

Вдруг Йоко излила на него всю свою злость. Она так быстро говорила, что он ничего не понял, кроме двух последних слов: «Ебись ты! »

Деннис обернулся. «Сама ебись», – автоматически ответил он. После минутной паузы он вдруг осознал, что наделал: он только что сказал Йоко Оно, жене Джона Леннона, ебать саму себя. Деннис нервно вышел из ее кабины, уверенный, что его тут же уволят и его карьера в звукозаписывающей индустрии закончится, еще не успев начаться. Рой, Джек и Джон удивленно смотрели на него. С заплетающимися ногами, он медленно шел к ним.

«Ты знаешь, что ты наделал? » – сказал Рой, как только Деннис вошел в контрольную кабину.

«Я виноват, – робко ответил Деннис, – но я хотел помочь. »

Готовый разразиться слезами, он посмотрел на Джона. «Я не знаю, что на меня нашло, – сказал он ему. – Прости меня, пожалуйста. Я хотел помочь ей. Я не хотел ее обидеть. »

«Ты знаешь, что это значит? » – спросил Рой.

«Дайте мне один шанс, – попросил Деннис. – Всего один! »

Неожиданно Джон вскочил и подошел к Деннису. На мгновение тот испугался, что Джон сейчас ударит его. Однако Джон протянул руку. «Деннис, – сказал он, – ты мне нравишься. Я хочу, чтобы ты работал с нами. »

Деннис с благодарностью потряс руку Джона. Джон повернулся к Рою и Джеку. «Он мне по душе! Он – молодец! – сказал он. – Мне нравятся ребята с заскоками. » Все засмеялись. затем он снова повернулся к Деннису: «Больше так не делай». Слова Джона означали: «На первый раз прощается, второй раз – запрещается. »

Деннис был на всех записях «Imagine», работая рука об руку с Джоном. Со временем Джон стал доверять ему, потому что он всегда высказывал Джону свое искреннее мнение. К чести Джона, он ценил тех, на кого мог рассчитывать в том, что они скажут ему правду, вместо того чтобы поддакивать ему, потому что он – Джон Леннон.

Другой яркой фигурой, время от времени присутствовавшей на записях был Фил Спектор. Как и Джон, я считала, что Спектор – величайший продюсер в истории рок – н‑ ролла. С 1958 года он создал целый ряд легендарных хитов: «Be My Baby, «Walking In The Rain», «You've Lost That Loving Feeling», «Da Doo Ron Ron» и многие другие для большого числа разных артистов. Как никто другой, Спектор знал, что рок – н‑ ролл – это бунт и романтика, и чтобы внедрить это в сознание, он использовал целую армию музыкантов, а также свою технологическую проницательность для развития знаменитой «стены звука» Спектора, в которой мощная ритм – секция, вокальный хор, духовые, струнные, эхо и электронные эффекты выливались в пышное, пульсирующее оркестровое звучание.

Вместе с Джоном Спектор был сопродюсером основных дорожек «Imagine» на сессиях в Титтенхерсте. Он был знаком с БИТЛЗ с 1963 года, и был в свое время приглашен Алленом Клайном смонтировать их злосчастный альбом «Let It Be» в 1970 году. Затем он был продюсером сингла Джона «Instant Karma! » и работал с Джоном над его первым сольным («примальным») альбомом. Он также был сопродюсером альбома Джорджа Харрисона «All Things Must Pass» и продюсером альбома «Концерт для Бангладеш».

Невысокого роста, жилистый, нервный мужчина, Спектор заслужил среди музыкантов репутацию экстравагантного человека, и таким его и изображали в музыкальных журналах. По – моему, он был первым, кого я встречала, кто ходил в сопровождении телохранителя. Тем не менее, во время нью – йоркских записей он держался в стороне. Он, возможно, и был КАКОЙ – ТО легендой, но НАСТОЯЩЕЙ легендой был Джон.

Три недели в студии прошли гладко. Джон точно знал, что ему нужно, и не тратил попусту времени, чтобы добиться этого.

С другой стороны, Йоко была тихой. Похоже было, что они поменялись ролями, которые они играли во время съемок фильма Йоко «Муха». В течение записей Джон всячески демонстрировал свою любовь к «пассивной» Йоко. Он то и дело подходил и обнимал и целовал ее, и она с обожанием улыбалась ему в ответ. Все автоматически ожидали, что Йоко будет просто чудовищем. Вместо этого всякий, кого знакомили с ней во время работы над «Imagine», находил ее самым спокойным и приятным человеком, за исключением случая с Деннисом, о котором все готовы были забыть.

Однажды Йоко подошла к Арлин Рексон, приветливой молодой приемщице в Рекорд Плант, с которой я близко подружилась. «Нам нужны люди для работы в Штатах, – мягко сказала она, – не могла бы ты нам помочь? » Арлин изучала дизайн и кино и проработала три года дизайнером обуви. Затем она решила, что должна работать в музыкальном бизнесе – в конце 60–х годов музыкальный бизнес был самым притягательным поприщем – и она бросила все ради работы на Рекорд Плант. Ленноны обратили на нее внимание и впоследствии давали ей всякие необычные задания. Поскольку она училась на модельера, Джон даже просил Арлин делать покупки для Йоко, которая абсолютно не интересовалась одеждой и могла носить одно и то же каждый день. «Я хочу, чтобы она выглядела шикарно», – сказал он Арлин.

Время от времени лимузин Леннонов заезжал за Арлин. Шофер возил ее от магазина к магазину, и она выбирала блузки, брюки, туфли, ботинки и куртки для Йоко. С ней была договоренность, что она будет покупать на свою американскую экспресс – карточку, а АВКСО возместит ей расходы. Поскольку у нее было не много денег, и она всегда пользовалась своей кредитной карточкой экономно, шикарный лимузин и непривычное расточительство в кредит действовали ей на нервы, особенно когда она уже к полудню, истратив несколько сотен долларов, заканчивала свой поход по магазинам. Тем не менее, она разъезжала от Бонвит Теллера к Бергдорфу Гудмэну и Блумингдейлу в поисках хорошей, стильной одежды для Йоко. Закончив, она приезжала в Парк Лейн, выкладывала покупки и уезжала. То, что Йоко не нравилось, она просто выбрасывала в мусор.

Я обычно одевалась в стиле «слоеный вид»: свитер с высоким воротом, поверх него блузку, а поверх блузки жилет – все нежного черного цвета. Однажды вечером, когда я вошла в студию во время записи, я впервые заметила, что Джон ходит в «слоеном» стиле. «Мне понравилось, как ты была одета сегодня утром, и я скопировал это», – сказал он, увидев, что я уставилась на него. Я посмотрела на Йоко. Она тоже была в «слоеном». «Мне понравилось, как оделся Джон, – сказала она, – и я скопировала его. »

Несмотря на ту легкость, с которой делался «Imagine», беспокойство и нервозность Джона проявлялись в двух областях. Он утверждал, что он «не великий певец» и хотел как можно больше специальных эффектов, чтобы придать его голосу некую уникальность, которой, по его мнению, ему не хватало. «Подхуярьте мой голос», – требовал он и был в восторге, когда инженеры сдабривали его вокал эхом и электронным искажением. Джон так же считал себя посредственным гитаристом. Деннис сказал ему: «Средний гитарист знает всего три аккорда. Ты знаешь больше трех, Джон, значит, ты лучше среднего. » В ответ Джон становился еще более нервным. В этом он был совершенно убежден, не слушал никаких доводов и продолжал настаивать, что он вовсе не выдающийся вокалист и не мастерский гитарист, хотя соглашался с тем, что он хороший композитор и поэт.

Его неуверенность беспокоила меня, главным образом потому, что я еще недостаточно долго была рядом с ним, чтобы знать, было ли это обычным или это были сигналы будущих мрачных времен.

После того, как Джон закончил «Imagine», они с Йоко остались в Нью – Йорке. Обычно они вставали из постели где – нибудь между 10 утра и 4 пополудни. когда они просыпались, они звонили, чтобы им принесли их «лекарство» – маленькие белые таблетки, которые они запивали апельсиновым соком. На мой вопрос Джон ответил, что принимает метадон.

Джон был человеком большой энергии и продуктивности, но когда у него не было определенного плана занятий, он становился ленивым и мог весь день провести в постели, смотря телевизор. Йоко же работала без остановок. Она все время раскручивала идеи своих новых проектов. Для выполнения их ей нужен был Джон. В дело шли его деньги, так что, когда он отказывался работать, она ничего не могла сделать. У Джона был чрезвычайно активный ум. Когда он бездельничал, его ум мог буйствовать, и его нервозность и паранойя выходили наружу. Именно в эти моменты он обращался к Йоко.

Йоко была экстремистом и еще более ревностной, чем Джон, доводя любую его мысль или замечание до предела. Если, например, он жаловался на кого – нибудь из БИТЛЗ, она намекала, что тот всегда был его врагом, подразумевая, что Джону больше никогда не следует с ним иметь дела. Ее экстремистские настроения восхищали Джона и помогали ему не затруднять себя раздумьями. Но когда она сама впала в такое состояние – ее паранойя обычно была связана с ее карьерой, ее славой и с тем, что все плели интриги против нее, чтобы она не стала еще более знаменитой – у Джона не стало убежища. Его неуверенность в своей сольной карьере, своем детстве, своих отношениях с остальными Битлами, в том, как публика преследовала Йоко, поглотила его, и он все больше и больше уходил в наркотики.

Скоро они попали в замкнутый круг паранойи: весь мир против них, никому нельзя верить. Джон предался своей постели, которая стала его убежищем, где он мог расслабиться. Только когда он был один в постели с Йоко, он мог считать себя в безопасности. Они оба стали настолько пугливыми, что когда выходили из своего гостиничного номера и видели кого – нибудь в коридоре, они возвращались в комнату и прятались там, пока в коридоре не становилось пусто.

⇐ Предыдущая 123 4 5 6 7 8 9 10 Следующая ⇒