ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА 20 страница

Подвижная татуировка распространилась повсюду, кривые вытягивались в прямые линии, завитки превращались в прямоугольники, зигзаги.

– Цвет тоже можно изменять, – пробормотал Демейзен. Цвет татуировки изменился на черный как смоль. Потом на идеально зеркальный серебристый, словно вся татуировка была из ртути, растянутой в невероятно тонкую нить. – А можно – как получится. – Не прошло и нескольких секунд, как татуировка потемнела, на его теле там, где ей было видно, образовалась беспорядочная вязь. – Или мотивы, – добавил Демейзен. Линии образовали концентрические серебристые круги на его коже, самый крупный размером с ладонь – на верхней части его груди.

Она протянула руку, беря его ладонь, и принялась разглядывать круги на тыльной стороне. Она пригляделась (она по‑ прежнему считала, что зрение у нее значительно превосходит зрение любого нормального сичультианца, хотя бы уже тем, что значительно улучшились возможности фокусировки) и увидела крохотные серебристые нити, переходящие из одного круга в другой. Толщиной в волосок, подумала она. Нет, еще тоньше.

Она разглядывала серебристые круги на его коже, похожие на рябь в пруду, куда сразу бросили несколько камней. Круги расширялись, сливались, образовывали пересечения толстых, словно сплетенных жгутом, линий и линий гораздо более тонких, петляющих между жгутами. Цвет менялся от серебристого к золотистому, отчего возникало впечатление, будто Демейзен помещен в сверкающую проволочную сетку.

– Я, конечно, могу изменять татуировку мысленно, – сказал он. – Вам придется управлять ею с помощью интерфейса; может быть, иметь некое подобие пульта в этой вязи, на случай, если вам захочется изменить что‑ нибудь. Какая‑ нибудь стилизованная клавиатура или набор глифов на запястье. Или просто закодированная последовательность отпечатков пальцев в любом месте. Хотя этим можно управлять и с терминала. Ну, это можно решить позднее.

Она слушала вполуха, разглядывала рисунок.

– Удивительно, – выдохнула она.

– Нравится? Берите, – сказал он.

Она, не выпуская его руки, подняла на него взгляд.

– А это не больно? – спросила она.

Он рассмеялся.

– Конечно нет.

– А нет тут никаких хитростей?

– Хитростей? – несколько мгновений он недоуменно смотрел на нее. – А‑ а, так вы имеете в виду, нет ли у этой медали обратной стороны?

– Возможно, я, оглядываясь назад из будущего, пожалею, что не знала чего‑ то в этот момент. Мне бы хотелось, чтобы этого не было.

Она беспокоилась, как бы не обидеть его, не обидеть корабль своей осторожностью, подозрительностью. Но Демейзен только сложил губы трубочкой и задумался.

– Ничего такого мне не приходит в голову. – Он пожал плечами. – В любом случае, если хотите, то это ваше. – Татуировка уже начала двигаться по его телу, переходя из серебристых кругов в извилистые серые линии, соскальзывая тем же путем, каким распространялась по телу – вверх по одной руке, вниз с головы, лица и шеи, прочь с груди и назад на другую руку. В конечном счете она снова свернулась в серо‑ синий клубок и улеглась на его ладони.

Она все еще держала его руку.

– Хорошо, – сказала она. – Я ее возьму.

– Держите так свою руку.

Татуировка двинулась по его ладони, покатилась по двум его пальцам на ее, потом на ладонь, запястье, предплечье. Она лишь чувствовала, как щекочет ее смуглую кожу, слегка колышутся короткие волоски на ее предплечье. Она почему‑ то думала, что татуировка будет холодной, но у нитей была температура кожи.

– Хотите какой‑ то определенный рисунок? – спросил Демейзен.

– Тот первый, что был у вас, – сказала она, глядя, как нити распространяются на ее пальцы – она сжала их. Никакого сопротивления, никакого чувства напряжения даже там, где нити, казалось, были впечатаны в костяшки ее пальцев. На ее предплечье появился тот рисунок, который возник у него первым – со спиралями и вихрями. Она подняла рукав, чтобы разглядеть получше. – Я смогу изменить его позднее? – спросила она, кинув на него взгляд.

– Да, – ответил он, слегка пожимая ей руку. – Теперь можете меня отпустить.

Она улыбнулась и выпустила его пальцы.

Татуировка ровно расползлась по верхней части ее груди, она почувствовала, как нити слега щекочут ее спину, быстро распространяясь между лопаток, направляются к другой руке. Нити опутали ее грудь, торс, распространились на шею, лицо и голову. Она чувствовала, как они ползут по ее животу, перетекают на ягодицы, потом она сделала шаг к Демейзену.

– Могу я?.. – начала было она, и тут же в его руке появилось зеркало, в котором она увидела свое лицо. Она подняла вторую свою руку – нити с запястья ползли на ее пальцы, легко проскользнули под серебристым колечком терминала. Она снова посмотрела на свое отражение.

– Зеркало, – сказал Демейзен. Он повернул зеркало другой стороной. – Или инвертор. Иным словом, экран.

Она хохотнула и покачала головой, глядя, как темные нити расползаются по ее лицу, словно мельчайшие, тончайшие прожилки на листке. Она коснулась пальцами лица – на ощупь никаких изменений. Ее пальцы оставались такими же чувствительными, как прежде, а щека – такой же гладкой.

– Пусть они станут серебристыми, – прошептала она.

– Как вам угодно, мадам, – ответил он.

Нити засеребрились. Она посмотрела на свое лицо. Нет, когда у нее была черная кожа, серебро смотрелось лучше.

– Черные, пожалуйста.

Нити приобрели идеально черный цвет. Она почувствовала, как нити, завершая рисунок, расползаются по ее торсу и спине. Они соединились между ее ног рядом с вагиной и анусом, но не коснувшись их. Потом нити устремились на ее ноги, спиралями обвили ее голени, щиколотки.

Она оттянула материю блузки, заглянула под нее.

– А они имеют какую‑ то прочность? – спросила она. – Они могут поддерживать, заменять бюстгальтер?

– Естественно, они обладают некоторой прочностью на растяжение, – тихо сказал Демейзен. Она чувствовала и – передок блузы был все еще оттянут – увидела, как татуировка чуть подтянула ее грудь. Потом нити чуть подтянули ее грудную клетку ниже грудей. Она отпустила блузку, ухмыльнулась ему.

– Не то чтобы я тщеславна, – сказала она с неожиданной стыдливой улыбкой. – Или мне так уж нужна эта татуировка. Можете отпустить ее, как было.

Давление ослабло и исчезло, на мгновение она почувствовала вес своих грудей, потом вернулось обычное ощущение.

Демейзен улыбнулся.

– А еще она может принимать цвет кожи.

Она почувствовала, как нити смыкаются на ее подошвах под тонкими стельками тапочек. В тот же момент татуировка исчезла. Она снова уставилась на свое изображение в инвенторе. Никаких следов татуировки не осталось. Она снова пощупала пальцами лицо. По‑ прежнему ничего.

– Можно вернуть? – спросила она, сразу почувствовав, что ей не хватает татуировки.

Нити медленно вернулись на ее кожу, изменив цвет с абсолютно кожного до черного как смоль, словно на древних фотографиях.

– Из чего она сделана? – спросила она.

– Снесенные с орбит атомы трансфиксора, плетеные молекулярные цепочки экзотики, многофазовые конденсаты, эфайны наноразмера, улучшенные пикогели… много еще чего. – Он пожал плечами. – Вы ведь не ждали чего‑ то простого вроде «пластика» или «запоминающая ртуть»?

Она улыбнулась.

– Вы сами это сделали?

– Конечно. По существующим шаблонам, но повозился. – Татуировка закончила распространяться по ее коже и перестала двигаться. Она на мгновение закрыла глаза, поиграла пальцами, покрутила обеими руками на манер ветряной мельницы. Ничего не почувствовала. В том, что касалось ее кожи, татуировка не привнесла никаких новых ощущений.

– Спасибо, – сказала она, открыв глаза. – А снять ее можно так же быстро?

– Немного быстрее.

Она приложила руку к коже под глазницей.

– А могла бы она остановить кого‑ то, если он попытается ткнуть мне в глаз заточенной палкой?

Тонкая сеточка темных линий возникла перед ее правым глазом рядом с тем местом, где были ее пальцы. Он почувствовала это – не то чтобы боль, но давление на кожу вокруг глаза было очевидным.

Она ухмыльнулась.

– А можно ли защитить какие‑ либо другие отверстия или части тела? – спросила она.

– Она может действовать как туалетная бумага, – обыденным тоном сказал Демейзен. – Или как пояс невинности, если вы пожелаете. Вам нужно будет научиться управлять ею с помощью вашего терминала. Для всяких сложных штук придется поучиться.

– А что еще она может?

На его лице появилось мучительное выражение.

– Пожалуй, это все. Я бы не стал прыгать с высоких зданий, рассчитывая, что эта татуировка спасет вас, потому что она не спасет. Разобьетесь в лепешку.

Она отступила на шаг, посмотрела на свои руки, потом подошла к нему и обняла.

– Спасибо, Демейзен, – шепнула она ему в ухо. – Спасибо, корабль.

– Не за что, – ответила аватара. Он тоже обнял ее за плечи с точно – она готова была голову дать на отсечение – таким же усилием, какое приложила она. – Я очень рад, что вам понравилось.

Ей очень понравилось. Она еще несколько мгновений не выпускала аватару из объятий, почувствовала, как Демейзен похлопал ее по спине. Она задержала объятия еще на миг – не последует ли за этим что‑ нибудь еще. Ничего не последовало.

Любой нормальный мужчина, подумала она… Но он, конечно, как раз и не был нормальным мужчиной. Она похлопала его по плечу и отпустила.

ГЛАВА 17

Семсаринский пучок представлял собой тускловатую дугу молодых звезд, разбросанных по громадным тонким вуалям затеняющего, блокирующего свет межзвездного газа. Пучок торчал из основной массы галактики, как единственный причудливо загнутый волосок из встрепанной шевелюры. Экспедиционный корабль Контакта «Бодхисаттва» НАСП – на активной службе Покойни – доставил Йайм Нсокий к месту рандеву в пучке через шестнадцать дней после того, как подобрал ее с орбитали. Место рандеву называлось Непадший Булбитианец.

Булбитианцы потерпели поражение в большой войне много лет назад. То, что теперь называлось Булбитианцами – Падшими или нет, – были основными обиталищами этого вида: просторные космические сооружения, похожие на два громадных, темных, обильно украшенных торта, соединенных основаниями. Они имели в среднем около двадцати пяти километров как в диаметре, так и от вершины до вершины, а потому по стандартам обиталищ были довольно малы, хотя в сравнении с космическим уровнем, достигнутым другими цивилизациями, вполне внушающими уважения. Сами Булбитианцы принадлежали к виду прыгающих: маленькие, одноногие, и к моменту начала войны, которая их уничтожила, этот вид был довольно древним. Насколько было известно, к настоящему времени не осталось подтвержденных биологических следов этой расы.

Остались только их космические сооружения, и почти все из них более не находились в космосе – они были Падшими Булбитианцами, кораблями/обиталищами, намеренно и осторожно опущенными через атмосферу ближайшей годной для этого планеты, имеющей твердую поверхность, и сделали это хакандра – победители в той войне, – чтобы увековечить свою победу. Опущенные на поверхность планеты громадные структуры рухнули под собственной тяжестью и образовали руины – гигантские, размером с город и высотой с горные хребты.

Хакандра даже не потрудились снять с этих структур что‑ либо, кроме самых продвинутых систем вооружения, прежде чем приземлить их на поверхность выбранных планет, а это означало, что (Булбитианцы были завзятыми творцами и собирателями всевозможных технологий, подарков и приспособлений) Падшие Булбитианские структуры оказались воистину необыкновенными, – чтобы не сказать в высшей степени опасными – настоящими технологическими сокровищницами для любой развивающейся нации, если таковой повезло и она попала на раздачу (а еще если ей повезло настолько, что ни один из ее крупных городов не был расплющен неожиданно свалившейся с небес структурой – хакандра были не слишком разборчивы в выборе мест для сброса своих трофеев).

Искусственные интеллекты, которые контролировали эти структуры, были либо полностью деактивированы безразличными хакандра, либо каким‑ то образом сумели восстановиться после частичного разрушения, потому что удивительное свойство как Падших, так и Непадших Булбитианцев состояло в их способности оставаться в некотором смысле живыми, их процессинговые и вычислительные субстраты оставались в рабочем состоянии вплоть до полного разрушения структуры, в которой они находились. И еще они все без исключения по своему характеру пребывали в диапазоне от эксцентричности до возможного безумства, а кроме того, казалось, все еще обладали способностями, которые указывали на связи с одной или более цивилизацией Старейшин или даже Сублиматов, несмотря на отсутствие каких‑ либо указаний на то, что сам вид хотя бы частично продвинулся в этом направлении.

К тому времени, когда эти связи или способности были осознаны в полной мере, хакандра – которых даже друзья считали стильным, но бесцеремонным и немного оторванным видом – по меньшей мере почти совсем потеряли интерес ко всему этому делу, встав на путь сублимации и распродав свои цивилизационные побрякушки в царстве Реала, где материально значимое все еще имело значение.

Менее четверти процента Булбитианцев оставались Непадшими – иными словами, все еще пребывали в космосе – и демонстрировали не больше врожденного рационализма, чем их падшие родственники. Их искусственные интеллекты тоже, казалось, были деактивированы, они освободились от всех биологических рудиментов вида, который их создал, они тоже были разграблены за прошедшие сентиэоны (хотя в их случае это было сделано теми, кто по крайней мере уже владел технологией космических путешествий), и они тоже вроде бы вернулись к жизни столетия или тысячелетия после того, как они вместе с видом, их породившим, были признаны мертвыми.

Непадшие Булбитианцы находились на окраине галактики, вдали от твердых, имеющих атмосферу планет, выбранных хакандра для приземления подавляющего большинства структур, и всегда оставались подозрения, что им просто не хватило пороху разобраться со всеми.

Непадший Булбитианец в Семсаринском пучке находился в остаточном облаке гигантской газовой протозвезды, которая сама по себе была частью бинарной системы коричневого карлика, отчего гигантский двойной торт Булбитианца купался в длинночастотной радиации всей системы, остающейся туманисто‑ пыльной, и ее искусственно поддерживаемых небес, пронизанных сине‑ белым сиянием более молодых звезд пучка, где их свету удавалось пробиваться через громадные, медленно вращающиеся облака и туманности пыли, все еще находящиеся в процессе создания нового солнца.

Этот конкретный Булбитианец за прошедшие миллэоны колонизовался несколькими разными видами, и нынешние номинальные его обитатели были вообще никто. Когда‑ то, давным‑ давно, эта структура имела стабилизатор типа черной дыры, помещенный в ее выхолощенную сердцевину и обеспечивающий треть гравитации от той, что пангуманоиды решили считать стандартной. Это было очень близко к тому максимуму, который мог выдержать Непадший Булбитианец, не обрушаясь внутрь себя самого. То, что изначально структуре было придано вращательное движение, которое обеспечивало некое подобие гравитации, мало чему помогало, однако теперь вращение прекратилось, и это означало, что (вследствие отсутствия вращения и присутствия сингулярности) верх стал низом, а низ – верхом.

Люди пытались раскрутить Булбитианцев прежде и заплатили за это своими жизнями (обычно умирая мучительной смертью); сами структуры, казалось, противились тому, чтобы ими манипулировали, и либо активировали свои защитные системы, о наличии которых никто не знал, либо призывали на помощь чьи‑ то в высшей степени эффективные ресурсы.

Что касается этого конкретного Булбитианца, то он позволил поместить в его сердцевину сингулярность, но (при том, что во всех других отношениях он оставался таким же эксцентричным, своевольным, а временами убийственно непредсказуемым, как и любой другой Булбитианец) никто никогда не осмеливался предпринять попытку извлечь из него эту черную дыру, хотя она, вероятно, делала систему в такой же степени неустойчивой физически, какой она была непредсказуемой в поведенческом плане.

Кто последним заправлял на Булбитианце или что с ними случилось, не было известно. Это, несомненно, вызывало беспокойство, хотя и не большее, чем любое неожиданное явление, связанное с какими‑ либо другими Булбитианцами.

Кто бы они ни были, можно было точно сказать, что они любили жару, туман и сырость.

«Бодхисаттва» очень медленно (словно толстенная игла, пытающаяся убедить воздушный шарик, что она его прокалывает не для того, чтобы он схлопнулся, а из чистой вежливости) вошел в гигантский – диаметром шесть тысяч километров – пузырь туманистого воздуха, окружавший Булбитианца.

Йайм следила за осторожным, мягким движением на экране в своей каюте и одновременно собирала вещи в сумку на тот случай, если ей придется покидать корабль в срочном порядке. Наконец влажный хвостовик вышел из сияюще‑ липкой внутренней поверхности атмосферного пузыря Булбитианца. Изображение начало наклоняться – корабль повернулся, чтобы принять положение, совместимое с мягким полем гравитации структуры.

– Вошли благополучно? – спросила Йайм, закрывая сумку.

– …благополучно, – ответил корабль.

Не существовало каких‑ либо подтвержденных сведений того, что корабли Культуры пострадали или погибли от действий Булбитианцев, но космические аппараты других цивилизаций, достигших такого же технологического уровня, – и, возможно, таких же высот нравственности, – время от времени, по крайней мере предположительно, получали странные повреждения или полностью исчезали, а потому даже суда Культуры (которые обычно были не из пугливых) не спешили с радостными криками на встречу со средним Булбитианцем.

«Бодхисаттва» двигался сквозь парниковую атмосферу медленно смещающихся погодных систем, гигантских серо‑ коричневых пузырей облаков и длинной, широкой пелены темных проливных дождей.

– Полагаю, вы – Йайм Нсокий, – сказала пожилая дама. – Добро пожаловать на Непадший Булбитианец Семсаринского пучка.

– Благодарю. А вы?..

– Фал Двелнер, – сказала женщина. – Прошу, возьмите зонт.

– Позвольте мне, – сказал корабельный автономник и принял предложенное устройство, прежде чем Йайм успела его взять. Они все еще находились под кораблем, а потому пока были защищены от дождя. Темнота стояла такая, что главным источником света была большая аура автономника, имевшая сейчас официальный голубой цвет с примесью зелени добродушного юмора.

«Бодхисаттва» перед этим медленно задним ходом подошел к единственному посадочному входу в структуру, остановился в нескольких метрах над покрытой лужами поверхностью посадочного пирса, изготовленного из древних щербатых металлов цвета грязи. От части корабля, ближайшей к широкому аркообразному причалу Булбитианца, до самого входа оставалось всего двадцать метров, но поток дождя был настолько силен, что пересечь платформу пирса, над которой стояла сплошная водная стена, и не промокнуть до нитки было невозможно.

– Я ждала кое‑ кого другого, – сказала Йайм, пока они шли, хлюпая по лужам, под поверхностью корабля. Она обнаружила, что в условиях низкой гравитации подражает плавучей, прыгающей походке встречавшей. Капли дождя были громадные, падали медленно, представляли собой чуть удлиненные сферы. В условиях низкой гравитации брызги взлетали высоко вверх, ее сапожки по щиколотку и брюки были уже довольно мокрые. На госпоже Двелнер были матовые высокие сапожки и одежда в обтяжку – и то, и другое было явно куда как практичнее в этих условиях. Йайм сама несла свою сумку. Воздух здесь был теплый и такой влажный, что ей казалось, будто к ее щекам приложили кусок пропитанной материи, напитанной влагой телесной температуры. Атмосферное давление, казалось, прыгало, словно застывшая масса корабля в миллион тонн и в самом деле каким‑ то образом давила на нее, хотя в реальности он удерживался в измерении, которого даже не было видно в рамках доступных для нее координат, и в данный момент ничего не весил.

– Да‑ да, вы ждали господина Нопри, – сказала, кивнув, Фал Двелнер. – К сожалению, он задерживается ввиду неустранимых обстоятельств. – Судя по ее виду, Двелнер доживала последнюю четверть жизни – подвижная, но хрупкая и седоволосая с лицом, на котором отчетливо виднелись морщины. – Он здесь представитель вашей Покойни. А я состою в миссии Нумины.

Нумина была подразделением Контакта, которое занималось сублиматами или по крайней мере пыталась заниматься. Иногда Нумину называли «Департамент какого хера? ».

– И что же это за неустранимые обстоятельства, которые задерживают господина Нопри? – спросила Йайм громким голосом, перекрикивая шум дождя. Они подходили к тому месту, где громадный, словно обрубленный нос корабля возвышался, как обсидиановый утес в исхлестанном дождем воздухе. Корабль вытянул поле, чтобы защитить их от дождя, сухой коридор шириной три метра протянулся по всей длине пирса до ярко освещенного входа.

– Эти Булбитианцы – они такие старые и смешные, – тихо сказала Двелнер, поднимая бровь. Она встряхнула зонтик и раскрыла его, кивнула корабельному автономнику, который был гладок, как кусок мыла, и на старомодный манер имел в длину около метра. Автономник произвел некий звук, который мог означать что‑ то вроде «Гмм», и, когда они вышли из‑ под носа корабля, раскрыл зонтик над Йайм.

Корабль закачался, вся его трехсотметровая длина заметно затряслась, когда исчез коридор, проложенный им в стене дождя, и струи загрохотали вокруг них. Ливень был настолько силен, что рука Двелнер зримо опустилась под грузом воды, падающей на зонт в ее руке. С учетом того, что они двигались в условиях гравитации в три раза ниже стандартной, масса воды на зонте, вероятно, была достаточно велика, либо же старушка стала совсем немощной, подумала Йайм.

– Дайте мне, – сказала Йайм, беря защищавший ее зонт из манипуляционного поля автономника. Она кивнула в сторону Двелнер, и автономник тут же легко переместился в потоке и мягко перехватил ручку зонта у пожилой дамы.

– Спасибо, – сказала Двелнер.

– Я только что видела, как вас тряхнуло, да? – спросила Йайм у автономника.

– Видели.

– И что это значило?

– В любом другом месте я бы рассматривал это как атаку, – небрежно ответил корабль через автономника. – Нельзя влезать в поля ЭКК, даже если они всего лишь защищают кого‑ то от дождя.

Госпожа Двелнер фыркнула. Йайм посмотрела на нее, потом спросила у автономника:

– И Булбитианец может делать такие вещи?

– Он может попытаться, – ответил автономник голосом учтивой убедительности, – при явной угрозе, если бы я ему не позволил, он бы рассердился и приложил бы больше усилий, что, как я уже сказал, в любом другом месте я бы воспринял как эквивалент вызова. Однако границы моих собственных полей не были поставлены под угрозу, ведь я же в конечном счете корабль Покойни, а мы здесь на особенно чувствительном и необычном Булбитианце, так что я ему уступил. Это все же его территория, а я гость и пришелец в одном лице.

– Большинство кораблей остаются за пределами пузыря, – сказала Двелнер, тоже возвышая голос, чтобы ее было слышно за ливнем, – они приближались к входу, и к звукам дождя добавились звуки струй, падающих с высокого фасада. Желтый свет внутри проникал сквозь густые дрожащие капли дождя, словно сквозь покрытый рябью прозрачный занавес.

– Я знаю, – сказал корабль. – Но, как я уже говорил, я – корабль Покойни. Но если Булбитианец предпочитает, чтобы я оставался за пределами его атмосферного пузыря, я пойду ему навстречу. – Автономник демонстративно повернулся к Йайм. – Я оставлю шаттл.

С последним напором дождя на прогибающуюся материю зонтов они вошли в широкий вход, где их встретил рослый молодой человек, одетый почти так же, как Йайм, хотя и менее аккуратно, чем она. Он пытался открыть свой зонт, и у него ничего не получалось. Он выбранился себе под нос, поднял голову, увидел их, прекратил браниться и отбросил зонт в сторону.

– Госпожа Двелнер, спасибо, – сказал он, кивая пожилой женщине, которая подозрительно посматривала на него. – Госпожа Нсокий, – сказал он, беря ее руку в свои. – Добро пожаловать.

– Господин Нопри? – сказала Йайм.

Он засосал воздух сквозь зубы.

– Понимаете, и да, и нет. – На его лице появилось мучительное выражение.

Йайм посмотрела на Двелнер – глаза у той были закрыты, и она, вероятно, покачивала головой. Йайм снова перевела взгляд на Нопри.

– Что вам дает основания говорить «нет»?

– В техническом смысле лицо, которое вы ожидали увидеть (тот «я», которого вы ожидали увидеть), мертво.

На столе стоял древний телевизионный приемник в деревянном корпусе, у него был выпуклый стеклянный экран, и он показывал черно‑ белую картинку. На экране появились с полдюжины темных форм, похожих на длинные оконечники копий, летящих с черных небес, освещаемых вспышками молний. Он протянул руку и выключил его.

Доктор постучала ручкой по своему блокноту. Она была бледная, с коротко стриженными каштановыми волосами, в очках, а по возрасту – в два раза моложе его. На ней был невзрачный серый костюм и белый халат – обычный, докторский. На нем – обычная полевая армейская форма.

– Вам следует досмотреть это до конца, – сказала она.

Он посмотрел на нее, вздохнул, протянул руку и снова включил телевизор. Темные формы, похожие на оконечники пик, перестроились в полете, выписывая кривые то ли в воздухе, то ли в пустоте. Камера с особым упорством отслеживала один из оконечников, она вела его, когда все остальные уже исчезли. Он пролетел мимо того места, где была установлена камера, изображение накренилось, следуя за ним. Экран заполнился светом.

Изображение было плохое, слишком маленькое, слишком зернистое и нечеткое, чтобы понять происходящее, даже если бы картинка была цветной. В чуть позелененном черно‑ белом изображении вообще ничего нельзя было разобрать. Теперь оконечник был практически не виден, о его присутствии говорила лишь быстро сжимающаяся тень, частично затмевающая огни, озера и реки света внизу.

Потом от огней внизу, казалось, отделилась светящаяся точка и устремилась навстречу оконечнику, который теперь летел кубарем, мигал и крутился еще отчаяннее, пока поднимающаяся точка света не пролетела мимо него и камеры. Еще с дюжину световых точек поднялись с залитого светом поля, за ними последовал еще один, более мощный залп, потом еще один. Видимые на искажающем краю экрана новые искорки веером поднялись навстречу другим оконечникам. Тот оконечник, за которым следила камера, увернулся от трех летящих вверх огоньков, но один из трех мигнул, едва пролетев мимо, и мгновение спустя появились четкие очертания оконечника на фоне вспышки, на три четверти с одной стороны его охватило пламя, которое вскоре объяло его целиком, и в этом сиянии пропало все то, что было видно внизу прежде.

Экран затопило светом. Даже на таком старом, грязноватом экране от этой вспышки стало больно глазам.

Потом экран потемнел.

– Удовлетворены? – спросил Ватюэйль.

Молодая доктор ничего не ответила, записала что‑ то у себя в блокноте.

Они сидели в безликом кабинете, наполненном безликой мебелью. Они сидели на двух дешевых стульях перед столом. Старинного вида телевизор стоял на поверхности стола между ними, по столу и полу петлял провод питания. Окно с приоткрытыми вертикальными жалюзи выходило в отделанный белой плиткой световой колодец. У белых плиток был грязноватый вид, и световой колодец пропускал мало света. Гудящая тусклая флуоресцентная лампа была установлена в углу потолка и источала яркое сияние, которое придавало бледному лицу молодого доктора нездоровый оттенок. Возможно, и его лицу тоже, хотя у него кожа была более смуглая.

Ощущение незначительного покачивания, чувство, будто вся комната немного ходит из стороны в сторону, противоречило четкой уверенности, что они находятся в обычном здании на земле. В различных колебаниях наблюдалась определенная регулярность, периодичность, и Ватюэйль попытался высчитать продолжительность интервалов. Похоже, таких интервалов было два: долгий, длившийся около пятнадцати или шестнадцати сердцебиений, и короткий, приблизительно в треть первого. Он использовал сердцебиения, потому что у него не было часов, или телефона, или терминала, да и настенных часов в комнате нигде не было видно. На руке у доктора были часы, но слишком маленькие – он на них ничего не видел.

Вероятно, они находились на корабле или барже. Может быть, в каком‑ то плавучем городе. Он понятия не имел: он только что пробудился здесь, оказался на дешевом стуле в этой простой комнате, где ему показывают низкого качества видео на древнем телевизоре. Он уже успел обследовать помещение – дверь была заперта, световой колодец уходил вниз на четыре этажа и заканчивался маленьким закрытым двориком, заваленным листьями. Молодая доктор села на стуле, попросила сесть и его, стала делать записи в блокноте, пока он осматривал все вокруг. Ящики в единственном здесь письменном столе – деревянном, видавшем виды – были тоже заперты, как и единственный помятый стальной шкаф. Ни телефона, ни экранов связи, ни терминалов или признаков того, что что‑ то разумное и полезное здесь присутствует или подслушивает, не наблюдалось. Совсем с ума сойти – тут даже был выключатель для лампы.

⇐ Предыдущая 16 17 18 19 202122 23 24 25 Следующая ⇒