ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА 10 страница

Ледедже, глядя прямо вниз, различала в пяти или шести метрах под ними нити похожей на марлю сетки, которая удержала бы их, свались они с кромки утеса. Она подумала, что эта сетка по ее виду вроде бы не годилась для такого назначения, но уже готова была довериться Смыслии, которая предложила посидеть здесь.

В десяти метрах справа от нее со скального отрога спадал ручей. Его разделяющиеся белесые струи падали метров на пятьдесят, где их бесцеремонно подбирала половинка гигантского вроде бы стеклянного перевернутого конуса, воронка которого переходила в прозрачную трубку, протянувшуюся до самого основания долины. Она чуть ли не с облегчением видела, что по крайней мере часть функционального великолепия всесистемного корабля (как и многие на первый взгляд экзотические, необычные и сказочные штуки) проявлялась в виде водопроводной трубы.

Это был Бессистемный корабль – ВСК – Культуры «Здравомыслие среди безумия, разум среди глупости», тот самый корабль, с аватоидом которого, Смыслией, она общалась, когда впервые пробудилась в его почти бесконечном субстрате мыслящего материала.

Рядом с ней сидела другая версия Смыслии – небольшая, худощавая, подвижная, бронзовокожая и почти голая. Это воплощение корабля соответствующим образом называлось аватарой. Она привела сюда Ледедже, чтобы дать ей представление о размерах корабля, который представляла и которым в некотором роде была. Вскоре они собирались сесть на один из маленьких воздушных аппаратов, скользивших, жужжавших и трещавших вокруг; предположительно это делалось для того, чтобы та крохотная часть мозга Ледедже, которая еще не была сверх всякой меры ошарашена умопомрачительным масштабом этого корабля – лабиринт внутри, трехмерное невообразимое плетение снаружи, – могла присоединиться к остальным частям, у которых глаза лезли на лоб от удивления.

Ледедже оторвала взгляд от открывающейся перед ней перспективы и уставилась на свои руки.

Итак, она была «реконфигурирована», как это здесь называлось, ее душа, сама суть ее «я» обрела новый дом – это случилось всего какой‑ то час назад – в новом теле. Она с облегчением узнала, что ее свежее новое тело никому прежде не принадлежало (она сначала думала, что такие тела раньше принадлежали людям, совершившим страшные преступления и за это наказанным; их личности, предполагала она, удалялись из их мозгов, а тела, таким образом, оставались свободными для принятия нового разума).

Она рассматривала крохотные прозрачные волоски у себя на руке и поры на золотисто‑ коричневатой коже. По существу это было человеческое тело, но в первом приближении, хотя и убедительно, модифицированное в сичультианскую сторону. Внимательно разглядывая отдельные волоски и поры, она подумала, что зрение у нее стало лучше, по сравнению с тем, что было раньше. Она теперь видела все настолько детализировано, что голова у нее шла кругом. Она подозревала, что тут всегда остается вероятность обмана, и, может быть, она все еще находится в Виртуальной реальности, где подобного рода увеличение чуть ли не проще, чем уменьшение.

Она снова перевела взгляд на впечатляющий, простирающийся на многие километры вид перед ней. Конечно, в имитации может существовать даже это. Смоделировать такой корабль, вплоть до последний мелочи все же, наверно, легче, чем построить его на самом деле, и уж несомненно, что люди, способные построить такой корабль, могут управлять и сравнительно простыми цифровыми ресурсами, необходимыми для создания такой абсолютно достоверной имитации того, что она могла видеть, слышать, чувствовать и обонять перед собой.

Нет, все это вполне могло быть нереальным – да и как доказать противоположное? Такие вещи принимаешь на веру отчасти потому, что нет никакого смысла делать что‑ то иное. Если подделка ведет себя совершенно, как нечто настоящее, то зачем рассматривать ее как нечто иное? Посматривай на нее с сомнением, пока не получишь доказательств противоположного.

Пробуждение в этом реальном теле было сродни пробуждению в воображаемом теле в субстрате громадного корабля. Она испытала медленное, приятное обретение сознания, теплый морок того, что воспринималось как глубокий, удовлетворительный сон, медленно переходящий к ясности и резкости пробуждения, о котором свидетельствует знание о произошедшем кардинальном изменении.

«Перевоплощенная», – подумала она. Перевоплощение, как иронически сказала ей Смыслия, когда они разговаривали в Виртуале, это – всё. Разум, полностью отделенный от физического тела или хотя бы от его имитации, представляет собой странную, курьезно ограниченную и чуть ли не порочную вещь, а конкретная форма, которую обретает ваша физическая сущность, оказывает сильнейшее и в некотором роде определяющее влияние на вашу личность.

Она открыла глаза и обнаружила, что лежит в кровати, состоящей словно из снежинок, на ощупь они были, как перья, а вели себя, как необыкновенно послушные и дружески расположенные к тебе насекомые. Белый, как снег, но почти такой же теплый, как ее кожа, этот материал, казалось, не ограничен охватывающим его конвертом, но в то же время его составляющие, которые явно парили свободно, не попадали ей в глаза, нос и вообще не выходили за пределы пространства в несколько сантиметров вокруг кровати и ее облаченного в пижаму тела.

Кровать стояла в скромной, почти без мебели комнате площадью метров пятнадцать, с одним окном, выходящим на ярко освещенный балкон, где она увидела Смыслию, сидящую в одном из двух кресел. Аватара еще несколько минут предавалась созерцанию открывавшегося перед ней вида, потом повернулась к ней и улыбнулась.

– Добро пожаловать в землю живых! – сказала она, делая приглашающее движение рукой. – Одевайтесь. Мы позавтракаем, а потом отправимся на экскурсию.

И вот теперь они сидели на утесе, и Ледедже пыталась осознать, что она видит перед собой.

Она снова перевела взгляд на свою руку. На ней были выбранные ею светло‑ фиолетовые брюки, с обтягивающей манжетой на голени, и легкая, но непрозрачная блузка с длинными рукавами того же цвета; рукава она закатала до локтей. Ей думалось, что в общем выглядит она довольно неплохо. Средний гуманоид Культуры (насколько она могла судить, увидев несколько сотен таковых за время прогулки; всякие диковинные, так сказать, экземпляры не в счет) ростом не превосходил хорошо питающегося сичультианца, вот только был плохо сложен: слишком короткие ноги, слишком длинная спина, и внешне они выглядели изможденными: животы и задницы слишком плоские, плечи и верхняя часть спины какие‑ то чуть не ломаные. Она подумала, что, наверно, кажется им горбатой, брюхатой и толстозадой; но это не имело значения: на ее собственный вкус она выглядела практически идеально. И она осталась красавицей, какой и была всегда прежде, какой ей всегда было суждено быть – с татушками, которые проникали в ее тело до костей и глубже – до клеточного уровня, или без них.

Она поняла, что у нее не больше ложной скромности, чем у Смыслии, чем у самого корабля.

Ледедже оторвала взгляд от своей руки.

– Думаю, я бы хотела иметь какие‑ нибудь татуировки, – сказала она Смыслии.

– Татуировки? – сказала аватара. – Нет проблем. Хотя мы можем предложить вам кое‑ что получше, чем несмываемые знаки на коже, если только вы не хотите именно этого.

– И какие, например?

– Посмотрите. – Смыслия махнула рукой, и перед ними над тысячеметровой пропастью появились гуманоиды Культуры с татуировками еще более удивительными, чем были у нее, по крайней мере на уровне кожи. Она видела татуировки, которые не только немного светились, а воистину сияли и могли отражать свет; двигающиеся татуировки, татуировки, излучавшие когерентный свет, татуировки, которые могли подниматься над поверхностью кожи и создавать реальные или голографические изображения, татуировки, которые были не просто произведением искусства, а нескончаемым представлением. – Подумайте, – сказала Смыслия.

Ледедже кивнула.

– Спасибо. Подумаю. – Она снова посмотрела вдаль. Сзади по тропинке за невысокой стеной прошла группка. Они говорили на языке Культуры, марейне, – Ледедже понимала его и могла на нем говорить, хотя и не без трудностей; для нее естественным был сичультианский формал, на котором они теперь и говорили со Смыслией. – Вы знаете, что мне нужно вернуться в Сичульт, – сказала она.

– Закончить одно дело, – сказала Смыслия, кивая.

– И когда я смогу отправиться?

– Как насчет завтра?

Она посмотрела на бронзовую кожу аватары. Та казалась фальшивой, словно была из металла – ненастоящие плоть и кости. Ледедже подумала, что это было сделано специально. Ее собственная кожа по тону напоминала кожу Смыслии, – издалека можно было подумать, что они ничем не отличаются, – но при внимательном взгляде ее кожа показалась бы естественной как сичультианцам, так и – она была в этом уверена – этой пестрой толпе людей странного вида.

– Это будет возможно?

– Завтра вы смогли бы отправиться в путь. Мы довольно далеко от Сичульта. Путешествие займет некоторое время.

– Сколько?

Смыслия пожала плечами.

– Тут много привходящих обстоятельств. Я думаю, много десятков дней. Но, надеюсь, что меньше ста. – Она сделала движение руками, которое, как догадалась Ледедже, означало сожаление или извинение. – Не могу доставить вас туда сама – пришлось бы сильно менять курс и расписание. Вообще‑ то в настоящий момент мы направляемся по касательной в сторону от пространства Энаблемента.

– Вот как. – Ледедже только теперь узнала об этом. – Тогда чем скорее я отправлюсь, тем лучше.

– Я передам запрос на корабли, узнаю, кто заинтересован, – сказала Смыслия. – Однако тут есть одно условие.

– Условие? – Она подумала, что в конечном счете какая‑ то плата все же взимается.

– Позвольте мне быть откровенной, Ледедже, – сказала Смыслия, и на ее лице мелькнула улыбка.

– Пожалуйста, – ответила она.

– Мы – я – почти уверены, что вы хотите вернуться в Сичульт, лелея в душе убийство.

Ледедже молчала, пока не поняла, что чем дольше она не отвечает, тем больше ее безмолвие похоже на согласие.

– Почему вы так думаете? – спросила она, пытаясь подражать ровному, дружескому обыденному тону Смыслии.

– Да ладно вам, Ледедже, – ворчливо проговорила аватара. – Я тут провела кое‑ какое расследование. Этот человек вас убил. – Она небрежно махнула рукой. – Может быть, не хладнокровно, но явно в условиях, когда вы были совершенно беззащитны. Вы были во власти этого человека еще до вашего рождения, он обратил вашу семью в рабство и оставил на вас пожизненные метки как на его собственности, разрисовал вас, как банкноту высокой номинальной стоимости, выпущенную специально для него. Вы были его рабыней, вы пытались бежать. Он преследовал вас, как зверя на охоте, поймал вас, а когда вы оказали ему сопротивление, – убил. Теперь вы освободились от него, освободились от меток, по которым он мог опознать в вас свою собственность, но вы еще и свободны вернуться туда, где живет он (возможно, считающий вас окончательно мертвой), ни о чем таком не подозревая. – Смыслия в этот момент посмотрела на Ледедже, повернув не голову, а плечи и верхнюю часть тела, так что младшая женщина не могла сделать вид, будто не замечает этого. Ледедже тоже повернулась, хотя и с меньшим изяществом, и Смыслия понизила и чуть‑ чуть замедлила свой голос. – Мое дитя, вы бы не были гуманоидом, пангуманоидом, сичультианкой или кем угодно, если бы не горели жаждой мести.

Ледедже слышала все до последнего слова, но не стала отвечать сразу же. «Есть и еще кое‑ что, – хотела сказать она. – Есть и кое‑ что еще, дело не в одной только мести…» – но она не могла это сказать. Она отвернулась, снова вперив взгляд вдаль.

– И каким же будет это условие? – спросила она.

Смыслия пожала плечами.

– У нас есть такие штуки – они называются шлеп‑ автономники.

– Да? – Она слышала что‑ то об автономниках; это были эквиваленты роботов, которыми пользовалась Культура, хотя они больше походили на чемоданы, чем на что‑ либо другое. Некоторые из малых аппаратов, плававших в туманной дымке перед ней, возможно, были автономниками. Но ей сразу же не понравилась эта разновидность со словечком «шлеп» в названии.

– Это такие штуки, которые не позволяют людям делать то, что им не стоит делать, – сказала ей Смыслия. – Они… просто вас сопровождают. – Она пожала плечами. – Это что‑ то вроде эскорта. Если он решит, что вы собираетесь совершить что‑ то противоправное, ну, например, ударить кого‑ то, или попытаться убить, или еще что‑ то, он вас остановит.

– Остановит?.. Как?

Смыслия рассмеялась.

– Ну, для начала, может, крикнет на вас. Но если вы не одумаетесь, то он физически встанет на вашем пути: отразит удар или оттолкнет в сторону ствол ружья – что угодно. В конечном счете у них есть разрешение вырубить вас, если нужно сделать так, чтобы вы лишились сознания. Никакой боли или ран, конечно, но…

– И кто это решает? Какой суд? – спросила Ледедже. Она вдруг почувствовала, как загорелись ее щеки, и только теперь осознала, что на ее новой, более светлой коже румянец будет вполне заметен.

– Этот суд – я, Ледедже, – тихо сказала Смыслия, чуть растянув губы в улыбке; Ледедже посмотрела на нее и отвернулась.

– Да? И на каком же основании?

Она слышала улыбку в голосе аватары.

– На том основании, что я – часть Культуры, и мои суждения по таким вопросам принимаются другими частями, конкретнее – другими Разумами Культуры. Непосредственно – потому что я могу. В конечном счете…

– Так, значит, даже в Культуре прав тот, у кого больше прав, – горько сказала Ледедже. Она принялась раскатывать рукава к запястьям – ей внезапно стало прохладно.

– Больше интеллектуальных прав, – мягко сказала Смыслия. – Но, как я собиралась сказать, в конечном счете мое право прикрепить к вам шлеп‑ автономника основывается на том, что любая наделенная сознанием и нравственно ответственная сущность, будь то машина или человек, сделала бы то же самое, если бы владела тем набором фактов, который известен мне. Однако часть моей нравственной обязанности перед вами состоит в том, чтобы указать, что вы можете придать ваш случай гласности. Существуют специализированные новостные службы, которые, безусловно, заинтересуются этим, и – при том, что вы существо относительно экзотическое и из краев, с которыми у нас почти не налажены контакты, – этим могут заинтересоваться общие новостные службы. Потом существуют специализированные правовые, процедурные, юридические, бихевористические, дипломатические… – Она пожала плечами. – И, возможно, даже философские группы по интересам, которые с удовольствием выслушают что‑ то в таком роде. Вы наверняка найдете кого‑ нибудь, кто будет готов представлять ваше дело.

– И кто бы его рассматривал? Вы?

– Суд просвещенного общественного мнения, – сказала Смыслия. – Это же Культура, детка. Это суд последней инстанции. Если бы я была уверена, что ошибаюсь, или даже если бы я думала, что права, но все остальные вроде придерживаются иного мнения, то я, хотя и неохотно, но отказалась бы от идеи шлеп‑ автономники. Будучи Разумом корабля, я больше буду прислушиваться к мнению других корабельных Разумов, потом Разумов вообще, потом искусственных интеллектов, людей, автономников и других, хотя, конечно, поскольку тут речь будет идти о правах человека, мне придется в большей мере прислушиваться к человеческому мнению. Все это довольно сложно воспринять, но существуют самые разнообразные широко известные прецеденты и наработанные, высокоуважаемые процессы.

Смыслия подалась вперед и посмотрела на Ледедже, пытаясь встретиться с ней взглядом, но Ледедже не хотела этого.

– Послушайте, Ледедже, я не хочу, чтобы вы думали, будто это сопряжено с какими‑ то сложностями; человеку вашего происхождения и с вашими представлениями о том, как работают суды и юридическая система, весь процесс покажется невероятно быстрым и неформальным, и вам не нужно будет оставаться на моем борту, дожидаясь решения; вы можете начать путь домой и узнать о решении в дороге. Я сказала, что процесс будет неформальным, но при этом очень тщательным, и вероятность вынесения несправедливого приговора будет гораздо меньше, чем если бы это дело рассматривалось у вас дома. Если вы хотите инициировать такой процесс – пожалуйста. В любое время. Это ваше право. Лично я думаю, что у вас нет ни малейшего шанса избавиться от шлеп‑ автономника, но в таких делах никогда нельзя быть уверенным, а тот факт, что вроде бы очевидные дела все время оспариваются, показывает, как работает система.

Ледедже задумалась.

– Насколько… тайным было мое возвращение к жизни до сего дня?

– Пока об этом знаем только вы и я, поскольку я не смогла найти «Не тронь меня, я считаю» – тот корабль, который, как мы полагаем, и внедрил вам в голову невральное кружево.

Ледедже, только сделав это, поняла, что притронулась рукой к затылку, когда Смыслия упомянула кружево. Она провела пальцами по очень, очень мягким волосам, покрывавшим ее голову, ощупывая контуры своего черепа.

Ей было предложено новое невральное кружево, с которым она могла проснуться в своем новом теле. Она отказалась, но так и не поняла, почему приняла такое решение. В любом случае его можно установить и потом, даже если на полное созревание кружева требуется какое‑ то время. В конечном счете, именно так оно и было с прежним кружевом.

– А что могло случиться с этим кораблем? – спросила она. Она вдруг вспомнила Химеранса, как десятью годами ранее он сидел в ее спальне в полутьме и тихо говорил с нею.

– Что с ним случилось? – Голос Смыслии прозвучал удивленно. – Ну, он, наверное, где‑ то на покое. Или бродит бесцельно по галактике, или упрямо преследует какую‑ то навязчивую цель. В любом случае ему нужно только перестать сообщать о себе, и он исчезает со всех экранов. Корабли делают это. В особенности старые корабли. – Она фыркнула. – В особенности старые корабли, которые были на активной службе во время Идиранской войны. Они склонны становиться Эксцентриками.

– Но кораблям не приписывают шлеп‑ автономников? – она постаралась произнести это как можно саркастичнее.

– Да нет, приписывают, если они становятся уж слишком странными. Или если они… имеют существенную массу – крупные корабли. – Смыслия подалась к ней и сказала: – Один раз корабль моего класса стал Эксцентриком. Или у него наблюдались внешние проявления. Можете себе представить? – сказала она с напускным ужасом, кивая в сторону каньона. – При таких размерах? Совсем съехал с шариков в кризисной ситуации и прогнал корабль, который был назначен ему в шлеп‑ автономники.

– И чем все это закончилось?

Смыслия пожала плечами.

– Не очень плохо. Хотя могло бы и немного получше. А могло и гораздо хуже.

Ледедже подумала еще немного.

– Тогда, пожалуй, я приму ваше суждение. – Она повернула голову и спокойно улыбнулась аватаре. – Я не считаю, что это необходимо, но… соглашаюсь. – На лице Смыслии появилось гримаса сожаления, на лбу – морщинки. – Но вы должны знать, – сказала Ледедже, изо всех сил стараясь контролировать свой голос, – что нет ни малейшей возможности совершить правосудие над человеком, который меня убил. Я уж не говорю о том, чтобы он понес наказание. Он обаятельный, он обладает огромным влиянием, но он – воплощение зла. Он абсолютный эгоист, занят только самим собой, а благодаря его положению – ему все сходит с рук. Все, что угодно. Он заслуживает смерти. Убийство Джойлера Вепперса было бы абсолютно нравственным поступком, даже если забыть о моих с ним личных счетах. Если я возвращаюсь домой с мыслью о смерти в душе, как вы об этом сказали, то вы принимаете абсолютно безнравственное решение, собираясь его защищать.

– Я понимаю, что вы чувствуете, Ледедже, – сказала аватара.

– Сомневаюсь.

– Что ж, я определенно понимаю силу того, что вы говорите, уж в это, по крайней мере, поверьте. Я не вправе выносить суждения с такого расстояния о человеке, который находится вне моей нравственной юрисдикции.

– Культура никогда не вмешивается в дела других обществ? – спросила Ледедже, пытаясь говорить презрительным тоном. Она не очень многое знала про Культуру, но эти разговоры на Сичульте помнила: что люди Культуры безнадежно изнежены, или что Культура населена неестественно агрессивными женщинами (история менялась в зависимости от того, какую сторону поносимого образа жизни Культуры сичультианская пресса и истеблишмент хотели изобразить шокирующей, развратной или омерзительной), они не пользовались деньгами, а правили ими гигантские корабли‑ роботы, которые вмешивались в жизни других цивилизаций. Как она ни сдерживалась, но слезы были готовы вот‑ вот брызнуть у нее из глаз.

– Да нет же, мы все время вмешиваемся, – признала аватара. – Но все это тщательно продумывается, регулируется в долгосрочном плане, и всегда должна быть стратегическая цель – благо тех людей, в дела которых мы вмешиваемся. – Смыслия на секунду отвернулась. – По крайней мере обычно. И я должна сказать, что иногда все планы рушатся и дела идут наперекосяк. – Она снова посмотрела на Ледедже. – Но это тем более говорит о том, что сейчас нельзя оставаться в стороне. В особенности, когда речь идет о такой важной персоне, столь знаменитой, пусть и печально знаменитой, но обладающей контролем над такой большой частью производственной сферы вашей цивили…

– Значит, его положение, его деньги защищают его даже здесь? – возразила Ледедже, теперь уже едва сдерживая слезы.

– Мне очень жаль, – сказала Смыслия. – Но таковы реалии ситуации. Не мы создаем ваши правила. Будучи инопланетянином, он, как и все остальные, имеет такие же права на то, чтобы я не участвовала в заговоре против его жизни, а поскольку он – средоточие влияния в вашем обществе, все, что случается с ним, имеет значение большее, чем случившееся со всеми остальными. Было бы безответственно не принимать это во внимание, даже если бы я разделяла ваше желание убить его.

– Убить… Да какие у меня шансы сделать это? Я ведь не профессиональный киллер, – сказала Ледедже, шмыгнув носом и отвернувшись. – Я бы и рада его убить, только у меня нет таких навыков. Единственное мое преимущество в том, что я знаю его дома и имения, людей, которые его окружают. – Она подняла руку, посмотрела на ладонь снаружи и изнутри. – И еще: выгляжу я совсем не так, как прежде, так что, может быть, у меня есть шанс подойти к нему поближе.

– Я думаю, у него хорошая система охраны, – сказала Смыслия. Она помолчала несколько мгновений и продолжила: – Да, вижу, как его охраняют. Ваши новостные службы, похоже, больше всего заняты этими клонами – зеями.

Ледедже хотела было сказать что‑ то о том, что настоящий телохранитель – это Джаскен, последняя линия обороны Вепперса, но потом передумала. Пусть лучше никто не знает, что она мыслит такими категориями. Она снова шмыгнула носом и утерлась рукой.

– Вам не обязательно возвращаться, Ледедже, – мягко сказала Смыслия. – Вы можете остаться здесь, начать новую жизнь в Культуре.

Ледедже тыльными сторонами ладоней отерла кожу вокруг глаз.

– Знаете, сколько себя помню, именно этого я и хотела, – сказала она, кинув искоса взгляд на Смыслию, которая озадаченно смотрела на нее. – Все эти годы, что я пыталась убежать, никто ни разу не спросил у меня, а куда я хочу бежать. – Она улыбнулась невеселой натянутой улыбкой аватаре, у которой теперь был откровенно удивленный вид. – Если бы у меня спросили, – продолжала Ледедже, – я бы сказала им: я бегу в Культуру, потому что, как я слышала, у них нет тирании денег и власти отдельных личностей, у них все равны, будь то мужчины или женщины, у них нет богатства и бедности, а потому один человек не может быть выше или ниже другого.

– Но вот теперь вы здесь, – печальным голосом сказала Смыслия.

– Теперь я здесь, но Джойлера Вепперса по‑ прежнему боятся, потому что он богат и имеет власть. – Она глубоко вздохнула, сдерживая рыдания. – И я чувствую, что должна вернуться, потому что это мой дом, нравится вам это или нет, и я должна каким‑ то образом примириться с ним. – Она вопрошающим взором посмотрела на Смыслию. – А для этого мне нужно вернуться. Мне позволят вернуться?

– Позволят.

Ледедже кивнула и отвернулась.

Несколько мгновений они обе молчали, потом Смыслия сказала:

– Но в любом случае шлеп‑ автономники могут быть весьма полезными спутниками, услужливыми и послушными. А еще и телохранителями. Пока вы не надумаете убить или покалечить кого‑ нибудь. Я выберу вам хорошего.

– Я уверена, мы с ним поладим, – сказала Ледедже.

Она подумала: а насколько легко будет потерять шлеп‑ автономника? Или прикончить его.

Йайм Нсокий стояла в главной комнате своей квартиры – плечи прямые, ноги в обуви прижаты одна к другой, голова чуть откинута назад, руки сцеплены за спиной. Одета она была строго – высокие темно‑ серые сапожки, серые брюки, легкая блуза и простой серый жакет с высоким жестким воротником. В нагрудном кармане жакета у нее был наладонный терминал и резервный терминал в форме каплевидного наушника на мочке уха. Волосы аккуратно расчесаны.

– Госпожа Нсокий, приветствую вас.

– Добрый день.

– Вид у вас очень напряженный. Не присядете?

– Я предпочитаю стоять.

– Хорошо. – Перед ней за мгновение до этого появилась аватара экспедиционного корабля Контакта «Бодхисаттва, НАСП», явно телепортированная, о ее визите Йайм была извещена получасом ранее. У нее было время одеться и собраться. Аватара приняла форму старомодного автономника почти в метр длиной, полметра шириной и высотой в четверть метра. Аватара парила на уровне ее лица. – Насколько я понимаю, мы можем отбросить всякие формальности, – сказала аватара.

– Я бы предпочла именно это, – согласилась Йайм.

– Понятно. В таком случае, готовы ли вы?..

Йайм присела, подняла небольшой мягкий пакет, лежавший у ее ног, и снова выпрямилась.

– Полностью, – ответила она.

– Прекрасно.

Аватара и женщина исчезли в двух серебряных эллипсоидах, которые едва успели появиться, как тут же сжались до точек и пропали из виду со скоростью недостаточной, чтобы вызвать два слабых удара грома, но все же настолько быстро, что возник ветерок, который зашелестел листьями стоящих поблизости растений.

Прин пробудился после долгого и жуткого реального кошмара – сна о том времени, что он провел в Аду, – и обнаружил, что Чей, его истинная любовь смотрит на него, моргая, а он лежит на больничной кровати. Он лежал на боку, смотрел на нее, она тоже лежала на боку в метре от него и лицом к нему. Ее глаза медленно моргали.

Ему понадобилось какое‑ то время, чтобы понять, где он находится, кто это смотрит на него и даже кто он сам такой. Поначалу он смутно осознавал только, что находится в каком‑ то медицинском заведении, что испытывает теплые и особые чувства к женщине, лежащей рядом, и что он совершил нечто важное и ужасающее.

Ад. Он был в Аду. Они были в Аду – он и Чей. Они отправились туда, чтобы доказать, что это реальность, а не миф, и что это омерзительная, извращенная версия послежизни, место неизбывной жестокости, невообразимое в любом цивилизованном обществе.

Они хотели убедиться в этом и вернуться со свидетельством, сделать публичное заявление, как можно шире распространить эту информацию, обличив государство, правительство, политико‑ коммерческий истеблишмент и все заинтересованные стороны, которым нужно было, чтобы их Ад – все Ады – существовал и дальше.

И вот они вернулись в Реал, вернулись оба.

Он еще не мог толком говорить. Он лежал на кровати, находящейся в каком‑ то помещении, определенно похожем на больничную палату, из которой они в свое время и переместились в Ад. Чей лежала на кровати рядом с ним. Их личности перевели в электронную, или фотонную, или еще какую форму – технические детали его никогда не интересовали, – и они вдвоем отправились в Ад.

Он слышал слабое побикивание и видел разное медицинское оборудование и коммуникационную аппаратуру вокруг двух их кроватей.

– Прин! Ты вернулся! – сказал голос. Он узнал этот голос. Или, по меньшей мере, знал, что говорящий должен быть знаком ему. В поле его зрения появился мужчина.

Он узнал его. Иркун. Его звали Иркун, и он был медиком, а по совместительству специалистом по связи и волшебником, который руководил перемещением их личностей, их существ, из их тел по коммуникационным сетям туда, где находился действующий переход в Ад. И, конечно, назад. В этом‑ то и был весь смысл: они должны были вернуться, поэтому их отправили с наборами кодов, которые и позволяли им вернуться. В Аду коды были замаскированы под ошейники из колючей проволоки. Они позволяли их обладателю на короткое время принять обличье одного из наиболее сильных и облеченных властью демонов и давали один шанс вырваться из виртуального мира в Реал.

Он помнил мерцающий синевой дверной проем, мельницу и склон долины, уставленный какими‑ то рогатинами, на которые были насажены разлагающиеся тела.

Мерцающий синим светом проем и его отчаянный прыжок вместе с нею…

Кульбит, переворот в воздухе, чтобы проскочить первым, держа ее в конечностях сразу же за собой, если это возможно.

– Ты сделал это! – сказал Иркун, хлопая хоботами. Он был одет, как медик: белый жилет, хвост подобран и подколот, копыта в маленьких белых сапожках. – Ты вернулся! Ты сделал это! А Чей – она?..

Иркун повернулся и взглянул на Чей. Она все еще смотрела прямо перед собой. Прин, придя в себя, подумал, что она смотрит на него, но это, конечно, было не так. Она опять медленно моргнула – точно, как раньше.

⇐ Предыдущая 6 7 8 9 101112 13 14 15 Следующая ⇒