Глава 49. Эпилог 1. Эпилог 2. Эпилог 3. КОНЕЦ. ПОКА.

Глава 49

ТВИТЧ

Подкрасться к спящему Джио Гамбино было очень приятно. Мы с Эвандером осторожно приблизились, ожидая непредвиденного, но мудак спал.

Когда я ударил его пистолетом по голове, он проснулся от неожиданности, засуетился, сдернул с себя одеяло и заорал:

— Какого хрена? — Когда он наконец сел, Эвандер включил свет, перед нами предстал Джио Гамбино с окровавленным и маниакальным лицом, схватился за свой ушибленный лоб, словно капризный ребенок. Джио уставился на Эвандера и прорычал: — МакДиармид, ты не должен приходить в дом к парню посреди ночи, не говоря уже о том, чтобы бродить по его комнате, ты, невоспитанный ублюдок!

Из-за балаклавы, закрывающей большую часть моего лица, Джио Гамбино не мог видеть, как я скривил губы, но он услышал мой рык, и когда посмотрел на меня, его гнев немного поутих, и он понял, что попал в переделку. Взяв себя в руки, он спокойно спросил Эвандера:

— Что все это значит?

Я не сдвинулся с места, стоял у изножья его кровати, с пистолетом в руке, Эвандер перемещался по комнате, говоря на ходу:

— Я всегда знал, что ты плохой человек. В тебе всегда было что-то не так. Я был не единственным человеком, чувствующим это, но ты — Гамбино, поэтому никто не хотел иметь дело с яростными вспышками гнева, которые могли возникнуть, если бы кто-то заговорил об этом с твоим отцом. — Он замолчал, затем повернулся к нему лицом. — Что-то в тебе не так. — Он подался вперед, ближе к кровати. — И когда я услышал, что Алехандра Кастильо пропала, я не думал, что это сделал ты. — Эвандер посмотрел на меня с холодной улыбкой. — Я подумал: «Он не настолько глуп. Не единого шанса, что это он украл ее».

Мой голос немного приглушен маской:

— Однако он это сделал.

Эвандер кивнул один раз в подтверждение.

— Однако он это сделал. И изуродовал ее.

Джио покачал головой в неверии.

— Поэтому ты здесь? Из-за нее? — Он коротко рассмеялся, прежде чем его лицо исказилось. Он поднялся и схватился руками за волосы, дергая их в абсолютной ярости, а затем прорычал: — Что, бл*дь, все в ней находят?

— Где она? — спросил я, но больше было похоже на требование.

Джио закрыл глаза и глубоко вдохнул, а затем медленно выдохнул.

— Ты должен понять, это ее вина. Это из-за нее. Она отняла у меня брата, и умрет за это.

Эвандер нахмурился.

— Нет, Джио. Все, что она сделала, это прекратила ежедневные пытки, к которым вы с Дино ее приучили. Если бы я только знал... — тихо произнес Эвандер. — О да, теперь все раскрылось. От этого не скрыться. Твоя семья была полностью уничтожена за неуважение, которое ты проявил. Это не она, Джио. Это ты. Если тебе нужно возложить вину на кого-то, посмотри в зеркало и найдешь виновного.

Джио качает головой в знак несогласия, и я спрашиваю более твердо, чем в прошлый раз:

— Где она?

Глаза Джио распахиваются.

— Ты хочешь ее? Отлично. Бери ее. — Его губы кривятся в отвращении. — Забирай ее и убирайся из моего дома, — он ухмыляется, словно произнес, какую-то шутку. — Она в подвале. — Когда мы не двигаемся с места, он смотрит на Эвандера. — Ну? Забирай ее и отъ*бись.

Из кармана Эвандер достает черные кожаные перчатки, надевает их, затем достает из куртки пистолет. Обращается ко мне:

— Что делают с бешеным псом?

Мой ответ прост:

— Пристреливают его.

Эвандер наклоняет голову.

— Точно, хорошо. Но я не собираюсь убивать этого. — Глаза Джио застывают, и Эвандер усмехается: — Нет. Я его просто заткну.

Затем он поднимает пистолет и нажимает на курок, дважды.

Гамбино кричит в агонии, когда его коленные чашечки разлетаются на куски.

Не обращая внимания на его вопли и крики, мы с Эвандером связываем его, словно свинью.

Я стою позади Максима Никулина, мое тело дрожит от ярости. Он еще не заметил, что у него компания.

Маленькая женщина, привязанная к большому деревянному кресту, неузнаваема. Ее лицо распухло, под глазами черные синяки, и в добавок ко всему, из-за этого больного ублюдка у нее зазубренная рана по всему лицу.

Я не знаю эту женщину, но, если Юлий выбрал ее, это все, что мне нужно знать. И сейчас с ней жестоко обращаются.

Нет.

Так не пойдет.

С пистолетом в руке молниеносно подхожу и обхватываю шею Максима, применяя удушающий захват. Выронив нож, он начинает бороться. Бьет меня локтями, щипает, пытается сдвинуть с места, но все это только разжигает мою ярость. Не успеваю опомниться, как бросаю его на стол, разбрасывая стулья. Чем дольше борьба, тем больше разгорается моя ярость.

Борьба Максима ослабевает, он начинает задыхаться.

План состоял в том, чтобы оглушить его, связать, а затем передать Блэку. Но находясь здесь с этим безумцем, задыхающимся в моих руках, и смотря на сломленную женщину, помеченную им, понимаю, что в этот момент не смогу воплотить в жизнь свой первоначальный план.

Скорее всего, я нарушу данное Блэку обещание, и, возможно, это будет стоить мне свободы, но я не могу оставить Максима Никулина в живых.

Человек, находящийся в моих руках, теряет сознание и падает передо мной на колени, я опускаюсь вслед за ним. Голова откинута в сторону, я отпускаю его и руками крепко обхватываю его голову. Резко дергаю, раздается щелчок, и я отпускаю его. С глухим стуком он падает на пол, его глаза широко открыты, но скошены, рот приоткрыт, голова склонилась под неестественным углом.

Не раздумывая, подхожу к обнаженной, покрытой шрамами, неподвижной миниатюрной женщине, привязанной к кресту, и ослабляю узлы на ее ногах и руках, спуская ее на землю.

Мое сердце замирает. Такое ощущение, что она не дышит.

— Ана? — Осторожно касаюсь ее лица. Нет. Она определенно не дышит. Паника внутри меня нарастает. — Ана, бл*дь! Не отключайся. Дерьмо, очнись. — Единственная мысль в моей голове — о том, что Юлий обнаружит ее в таком состоянии. Я рычу: — Борись, черт возьми!

Мои глаза закрываются в унынии, когда ее маленькое, вялое тело облокачивается на мое. Она такая маленькая, такая крошечная.

Нет. Она не уйдет без боя.

— Живи. Ну же, девочка, дыши. Сделай это. — Укладываю ее на пол, кладу ладони на грудь и делаю сердечно-легочную реанимацию. Очень долго, но... ничего.

Нет.

Юлий не может потерять еще одного дорогого человека.

Притянув ее к себе, укачиваю ее, словно ребенка, умоляю очнуться и не позволить моему лучшему другу похоронить еще одного человека, которого он любит. Шепчу ей на ухо:

— Если ты не можешь сделать это ради Юлия, сделай это назло этим ублюдкам.

— Твитч, сосредоточься и держи ее неподвижно, — раздается мягкий нежный голос, поднимаю глаза, и вижу, что к нам направляется моя сестра с инъекцией. Эвандер следует за ней. Я держу Ану неподвижно, когда Аманда открывает ее рот и вводит под язык лекарство.

Затем мы ждем.

Аманда бормочет:

— Ну же. — Но спустя некоторое время ничего не происходит. — Ну же, Ана! Очнись, черт тебя побери! — Аманда смотрит на меня и приказывает: — Положи ее на спину. Живо.

Я делаю, что мне говорят, и в шоке наблюдаю за тем, как сестра сжимает пальцы обеих рук вместе, образуя огромный кулак. Высоко поднимает его и сильно опускает на грудь Аны. Стиснув зубы, она рычит между ударами:

— Не. Имеешь. Права. Вернись. Ну же. — Она наносит еще один удар, затем кричит: — Слышишь меня, Ана? Я могу делать это всю ночь!

Четыре удара, и когда Аманда наносит пятый, сильнее, чем остальные, я с изумлением наблюдаю, как тело Аны оживает. Она широко раскрывает глаза, насколько, насколько позволяют синяки, и делает глубокий вдох. И в тот момент, когда это происходит, Аманда разражается громкими, шумными рыданиями, облокачиваясь спиной на Эвандера, который крепко обнимает ее в знак поддержки.

Глаза Аны снова закрываются, но она глубоко дышит.

— Юлий, — хрипит она, протягивая дрожащую руку мужчине, которого здесь нет.

Я приближаюсь к ней, беру за руку, и в этот момент слышу его.

— Я здесь, детка. — Не обращая внимания ни на кого, кроме своей женщины, Юлий опускается на колени рядом с ней, берет за руку и крепко сжимает. — Я здесь.

Ее голос еле слышен, она выдыхает:

— Я люблю тебя.

И впервые в жизни я вижу, как мой брат плачет. Его плечи сотрясаются в беззвучных рыданиях, слезы стекают по его щекам, он опускается к ее распухшему лицу, нежно целуя ее губы, и шепчет:

— Мне так жаль, детка. Я люблю тебя. Люблю тебя больше, чем мужчина должен любить свою женщину. — Его измученные, дрожащие слова вызывают комок в горле. — Я думал, что потерял тебя. Хотел умереть. Получить пулю и покинуть этот мир. — Он вздыхает с облегчением. — Мы уходим отсюда. Уходим от всего этого дерьма, хорошо? Мы будем вместе, ты и я. Больше никакого дерьма, ясно?

Губы Аны шевелятся, раздается едва слышное:

— Хорошо.

Юлий встает с колен и смотрит на Манду.

— Спасибо. — Поворачивается к Эвандеру. — Я твой должник.

Но когда Юлий переводит взгляд на третьего человека, незнакомца в балаклаве, он его не находит.

Я уже ушел.

Глава 50

ЮЛИЙ

Твоя жена жива.

Сидя на кровати и глядя на связанного человека, лежащего окровавленным на полу с самодельным намордником вокруг рта, я твержу себе, что опасность миновала. Теперь она со мной, и я буду оберегать ее. Но я реалист, и какая-то часть меня знает, что обещать кому-то безопасность — не только глупо, но и невыполнимый обет.

Она в безопасности.

Тогда почему мое сердце не перестает бешено биться? Словно я боюсь надеяться на то, что все кончено, и мы можем жить без последствий.

Если Ана жива, значит, Линг тоже может быть жива.

— Где Линг? — спрашиваю я, сквозь намордник его губы растягиваются в слабую улыбку, а тусклые глаза прищуриваются.

Он скоро потеряет сознание, мне нужно действовать быстрее, если хочу получить ответы.

Подойдя к нему, стягиваю матерчатый намордник, освобождая рот, и приседаю рядом с ним.

— Послушай, тебе некуда идти, и, возможно, ты думаешь, что хуже некуда, — мои глаза опасно прикрываются, — но я обещаю, что если ты не ответишь на мои вопросы, то, что ты сделал с Аной, покажется сказкой, ты меня понял? А теперь, где Линг?

Он моргает, уставившись в землю, и хрипло выдыхает:

— Я не знаю.

Так, к этому мы еще вернемся. Сейчас я хочу получить ответы на беспокоившие меня с самого начала вопросы.

— Ты знал, что Дино этого не делал. Знал, что он не убивал Рауля. Почему ты не поручился за него?

Его речь замедлена и невнятна:

— И упустить возможность стать королем? Нет. Я любил его, но это был мой шанс. Я был бы глупцом, если бы поручился за него. Я ненавижу, что потерял его, но он мешал мне, когда дело касалось бизнеса.

Это честность, просто и ясно. Нет причин сомневаться в его ответе.

Я смотрю на него с отвращением. Хоть мне и хочется выбить ему мозги и подвергнуть пыткам, на которые он обрек мою женщину, она жива и нуждается во мне, чтобы я был в здравом уме, потому что ей предстоит долгое восстановление. Когда наступят трудные времена, и ее надежда рассеется, ей понадобится кто-то, кто поможет справиться со всем, и этим человеком буду я, так что мне необходимо сохранить положительную энергетику до того момента, когда она ей понадобится. Я планирую быть рядом с ней на каждом этапе этого трудного пути.

Ничто в этом мире не может быть исправлено двумя совершенными ошибками.

Я устал. И хочу, чтобы это закончилось.

— Ответь мне на один вопрос, Джио, и клянусь, что сделаю это быстро. — Он смотрит на меня, глаза блестят. — Как ты узнал, где найти Алехандру?

Он снова улыбается, хотя и слабо, его веки смыкаются

— У тебя пригрета змея, Картер. — Его ухмылка усиливается, но голос слабеет: — Змея с ярко... красными... губами.

Я хорошо скрываю свои эмоции, но мое сердце замирает.

Сука.

Похоже, у дьявола подводка для глаз, и она настолько сообразительна, что практически невозможно почувствовать приставленный к горлу клинок. Сука.

Это моя ошибка и только моя. Я был глупцом, доверившись такому дикому существу, как она.

Ничто не спасет Линг от мучительной смерти, которую я собирался ей устроить. Я отрублю ей голову и буду рубить на мелкие части, кусок за куском, пока от нее ничего не останется.

Никто, бл*дь, не трогает мою семью.

Линг Нгуен не заметит, как я приближусь.

Слухи распространятся. Она официально ходячая мертвая женщина.

Я поднимаю пистолет и стреляю в голову улыбающемуся Джио Гамбино. Стреляю до тех пор, пока не заканчиваются пули.

Сейчас я должен вернуться к жене.

— Как она? — спрашиваю я тихо, чтобы не разбудить Ану.

Прошло четыре дня, Аманда Росси, доктор и лучшая подруга Аны, смотрит на меня остекленевшими глазами, а затем отворачивается и смотрит на маленькую женщину в центре больничной кровати королевских размеров в стерильной, отдельной палате. Аманда организовала недельное пребывание в маленькой частной больнице, и я благодарен ей за этот покой. Заметно, что она устала, но не уходит, вероятно, по той же причине, что и я.

Мы оба боимся, что снова потеряем ее.

Мониторы негромко пищат, а капельница продолжает закачивать жидкость в хрупкое тело Аны.

— Она в плохом состоянии, Юлий, — ее голос срывается. — В очень плохом состоянии. — Она прочищает горло, пытаясь обрести самообладание в ситуации, в которой мы оба чувствуем себя разбитыми. Она пытается заговорить, но качает головой. Я замечаю легкое дрожание ее губ, когда она тихо произносит: — Я имею в виду, она умерла. Мне с трудом удалось вернуть ее к жизни. — Она поворачивается и смотрит на меня многозначительным взглядом, тихо произнося: — Она не хотела возвращаться. И она бы так и осталась мертвой, если бы я не убедила Вандера взять меня с собой.

Я смотрю на эту рассудительную женщину и замечаю в ней частичку Твитча. Я абсолютно искренен, когда говорю ей:

— Не знаю, что сказать. Благодарности недостаточно.

Моя благодарность вызывает у нее усмешку. Маленькая, огненно-рыжая девушка смотрит на меня, ее взгляд потемнел, и она практически шипит:

— Не смей благодарить меня. Я знала. Я все время знала, что они с ней делают, и я... она... — По ее щекам текут слезы. Она опускает подбородок и делает прерывистый вдох. Ее тон вымученный, она сурово шепчет: — Я ничего не сделала. Ничего. — Аманда поднимает залитое слезами лицо и смотрит на свою подругу. — Посмотри, что он с ней сделал. Я не знаю, сможет ли она когда-нибудь оправиться от этого. Если нет, то это будет на моей совести.

Я понимаю ее. Я чувствую то же самое в этот момент. Никто из нас не виноват в том, что случилось с Аной. Я бы хотел свалить вину на кого-нибудь... кого угодно... но не могу. Если Аманда знала об издевательствах, которым подвергалась Ана, и ничего не предпринимала, что-то подсказывает мне, что на это была причина. Абсолютно ясно, что Аманда любит Ану.

Мысль о том, что я могу потерять Ану, которую люблю, слишком невыносима, поэтому говорю единственное, что могу придумать:

— Она стойкая. Она справится.

Но мои слова звучат не так уверенно, как хотелось бы.

Список ее травм обширен, хуже всего — ампутированный палец, перелом запястья и сломанная лодыжка, но мы с Амандой знаем, что стоит беспокоиться не о физических ранах.

Как сильно можно растянуть резинку, прежде чем она порвется?

Я направляюсь к ее кровати. Снимаю ботинки и опускаюсь рядом с ней, осторожно беру ее маленькую, холодную руку и потираю ее, стараясь избегать капельницы, установленной в тыльной части руки. Ее левая рука покрыта гипсовой повязкой чуть ниже локтя, безымянный палец на левой руке отсутствует, и мне хочется зарычать от злости, когда мой взгляд останавливается на ее перевязанном лице.

Друг Аманды, очень востребованный пластический хирург, приехал по первому зову. Он сделал все возможное, чтобы спасти лицо Аны от глубокой раны, нанесенной Максимом Никулиным, но он сказал нам, что, скорее всего, потребуется не одна операция, чтобы избавить ее лицо от шрамов, и все будет зависеть от того, насколько хорошо заживут раны Аны.

Врачи опасались за нее. За время нашего пребывания в больнице у нее развилась сильная тревожность. Когда пришла медсестра пополнить дозу морфия, Ана взглянула на иглу и начала потеть и задыхаться. Она потеряла сознание, и Аманда предположила, оставить Ану под седацией (прим. пер.: Седация — (успокоение), также используются термины искусственная кома, медикаментозный сон) на все время пребывания в больнице.

Мне это не нравилось, но я понимал, что это необходимо.

Ана была до смерти напугана мыслью о том, что ей могут причинить боль. Боль была ее спусковым крючком, и мое проклятое сердце разрывалось, когда я наблюдал, как она переживает свою первую паническую атаку.

Когда ее припухшие веки приоткрываются, моя грудь разрывается от боли из-за красоты ее жизни, ее дыхания.

— Эй, детка.

Она тяжело сглатывает, затем выдыхает:

— Привет.

— Как ты себя чувствуешь?

Это глупый вопрос, но я обязан его задать.

Кардиомонитор стрекочет, когда ее пульс учащается.

— Больше никаких врачей, — шепчет она.

Я ненавижу это.

— Нет, детка. Врачи молодцы. Они оказывают помощь.

Ее губы дрожат, она цепляется за мою руку, как за спасательный круг, и со слезами на глазах произносит:

— Отвези меня домой. Я хочу домой. Давай поедем домой, Юлий. — Внутри меня все сжимается от горя.

Кардиомонитор начинает громко пищать, когда ее беспокойство нарастает, и я уверен, что пройдет совсем немного времени, прежде чем войдет медсестра с успокоительным для моей девочки.

Еще три дня, и я смогу отвезти ее домой.

Эта мысль заставляет меня нахмуриться.

Где наш дом?

Мне нужно увезти Ану отсюда. Нужно отвезти ее туда, где будем только мы, где тепло, уютно и спокойно.

И у меня как раз есть подходящее место.

Как только входит медсестра, я смотрю своей девочке в глаза и произношу с мольбой:

— Ты доверяешь мне, детка?

Ни секунды колебаний. Ее ответ умоляющий, отчаянный.

— Да.

Дерьмо.

Я не достоин этой женщины.

— Когда доктор выпишет тебя, я позабочусь о тебе, и сделаю это где-нибудь далеко отсюда. Хорошо?

Медсестра вводит успокоительное в капельницу Аны, как только она отвечает:

— Хорошо.

— Ты и я, детка, — шепчу я, потирая большим пальцем ее пальцы.

Успокоительное действует, она ослабляет хватку на моей руке, ее веки смыкаются. Ее тон мечтательный, она тихо бормочет:

— Ты и я, детка. Люблю тебя.

Я знаю, что она меня больше не слышит, но для меня это не имеет значения. Я говорю, потому что это нужно сказать.

— Я люблю тебя, Ана.

И я, бл*дь, на самом деле люблю ее. Так сильно, что это причиняет боль.

Сумасшедшая любовь — опасное состояние для здравомыслящего человека.

Планы формируются в моей голове, я лежу рядом с женой и планирую позвонить Лекси утром, чтобы дать ей время подготовиться к нашему приезду.

Глава 51

ТВИТЧ

— Ты прятался от меня. Ты знаешь, как я к этому отношусь.

Итан Блэк в плохом настроении, и я испытываю лёгкое удовлетворение, зная, что чем дольше он и его семья разлучены, тем больше он раздражается. Может быть, теперь он немного понимает мои чувства.

Это была долгая ночь. Я так чертовски устал. Я просто хочу спать.

Меня пугает волнение. Я поднимаю голову с подушки дешёвой кровати в номере мотеля и хрюкаю:

— Бл*. Я вернулся, не так ли? — С этими словами я со стоном закидываю свою тяжёлую голову на тонкую подушку.

Тишина наступает так быстро, что я не сомневаюсь в этом. Но когда что-то шлёпается на кровать рядом со мной, я открываю глаза и вижу там большой жёлтый конверт, и Блэк, одетый в костюм и галстук, стоит, скрестив руки на груди, смотрит на меня сверху вниз. Он показывает подбородком на конверт.

Я сажусь, открываю и заглядываю внутрь. Мой рот приоткрывается в безмолвном шоке. Я смотрю на Блэка, прежде чем залезть внутрь и вытащить паспорт, свидетельство о рождении и действующие водительские права. Мои брови в замешательстве нахмурились.

— Что это?

Блэк пристально смотрит на меня.

— Я не знаю, где ты был прошлой ночью и с кем был, но мы получили наводку, которая привела к аресту Клаудио Конти где-то после двух часов ночи.

— Ох*еть, — невнятно бормочу я.

Черт.

МакДиармид работает быстро.

— Ага. Ох*еть. — Блэк не впечатлён. Он моргает, внимательно наблюдая за мной. — Примерно час назад пара полицейских Нью-Йорка обнаружила тело Максима Никулина в мусорном контейнере за клубом «Белый кролик» вместе с телом Джио Гамбино.

Я придуриваюсь.

— Кто это?

Блэк фыркает, качая головой. Он меня раскусил. Он тоже не в восторге.

— Где ты был прошлой ночью, Твитч?

Я не хочу врать, поэтому импровизирую.

— Не был рядом с «Белым кроликом», если ты об этом спрашиваешь.

Блэк кладет руки на бёдра и громко вздыхает, прежде чем опустить руки по бокам и встретиться со мной глазами.

— Антонио Фалько, у вас больше нет обязательств перед ФБР. Так или иначе, вы выполнили свою часть нашей сделки и можете идти дальше.

Шок охватывает меня с ног до головы.

Когда Блэк перекидывает сумку через плечо и направляется к двери, становится ясно, что сердечных прощаний не будет.

Спасибо, бл*.

Прежде чем выйти из комнаты, он останавливается в дверном проеме и снова поворачивается ко мне.

— Не многие люди получают второй шанс, Фалько. — Его брови поднимаются. — Постарайся не облажаться.

— Ни за что, — вырывается из меня, и я серьёзен.

Блэк медленно кивает, понимая. Я усердно работал для этого. Я не собирался в ближайшее время облажаться. Он делает паузу, затем тихо произносит:

— Дорожи каждым мгновением с ним. У тебя будет всего несколько недолгих лет, когда он будет умолять тебя быть рядом. — Когда он пожимает плечами, на его губах появляется грустная улыбка. — Прежде чем ты это поймёшь, ему будет шестнадцать, и ты будешь умолять его провести с тобой время.

Хороший совет. Я не пропускаю это мимо ушей.

— Сделаю.

Проходит минута задумчивого молчания.

— Прощай, Твитч. Надеюсь, больше никогда тебя не увижу, — Блэк усмехается. — И я действительно имею это в виду.

Он лениво машет рукой, затем выходит, закрывая за собой дверь.

Вот дерьмо.

Я не знаю, что делать.

Так что я ничего не делаю.

Засовываю желтый конверт под подушку, снова ложусь на дешёвую кровать, закрываю глаза и засыпаю свободным человеком.

Эпилог 1

ЮЛИЙ

Солнце согревает мою кожу, как только я открываю дверь. Еще до того, как я помог Ане выбраться из машины и сесть в инвалидное кресло, она распахивает дверь и смотрит на нас с порога.

На ней голубые джинсы и свободная белая футболка, длинные каштановые волосы струятся по спине, когда она выходит к нам навстречу, босая и улыбающаяся, словно дурочка. Она подходит к нам и, игнорируя меня, нежно улыбается Ане, которая изо всех сил пытается улыбнуться, не обращая внимания на перевязанное лицо.

Лекси тянется к Ане и берет обе ее руки в свои.

— Ох, Ана, так приятно познакомиться с тобой. Мне не терпится показать тебе все вокруг.

Отпустив ее, она двигается вокруг инвалидного кресла, бедром отталкивает меня со своего пути, лукаво подмигивает, а затем в безмолвном, многозначительном приветствии протягивает руку и сжимает мое плечо.

Нам здесь рады.

Последние несколько дней Ана мало разговаривала, но что-то мне подсказывает, что Лекси поможет в этом вопросе.

Я вытаскиваю наши чемоданы из черного роскошного седана, и слушаю, как Лекси рассказывает о себе Ане.

— У меня есть сын, ЭйДжей, ему четыре года, и, если представится возможность, он может болтать без умолку, так что не стесняйся, можешь сказать ему, что тебе нужно пространство. Он не обидчивый, понимающий. О, и я установила пандусы по всему дому. — Она тихонько рассмеялась. — Хорошо, когда ты знаешь людей в сфере здравоохранения. Я раньше была социальным работником, ты знала? Так что, если тебе что-то понадобится, просто скажи, хорошо? — Толкая инвалидное кресло в дом, Лекси уверенно произносит: — Вам здесь понравится. Добро пожаловать в Сидней.

Я хихикаю про себя над торнадо, которым является Лекси. Я начинаю чувствовать себя нормально, когда срываю Ану с места вопреки предписаниям врачей.

Лекси — это то, что нужно Ане. Чувствую это всеми фибрами души.

С этого момента все будет хорошо.

Боже...

Просто, бл*дь, без вариантов.

Эпилог 2

ЛИНГ

Прохладный ночной воздух заставляет меня дрожать. Я укутываюсь в пальто и иду быстрее.

Приближаясь к вьетнамскому ресторану, не замедляю шаг. Толкаю двойные двери обеими руками и слегка расслабляюсь, когда чувствую тепло.

Прохожу через кухню и попадаю в длинный коридор, к которому у меня не должно быть доступа. Полагаю, одним из плюсов является то, что я дочь Ба Санг Нгуена. И говоря о дорогом папочке...

Набравшись сил, открываю дверь в конференц-зал и вхожу внутрь. Мои каблуки стучат по полу, я направляюсь к невысокому седовласому мужчине, сидящему во главе стола.

Он хмурится, когда замечает меня.

— Тебе здесь не рады, Линг

Услышав мое имя, все мужчины за столом поворачиваются, чтобы рассмотреть меня, я игнорирую их, переводя взгляд за спину отца на моих пятерых братьев, но выделяю самого старшего, Вана.

— Я здесь не для того, чтобы говорить с тобой, отец. Мне нужно поговорить с Ваном.

Отец краснеет и бормочет:

— Ты осмелела?

Я смотрю вниз на руку брата, все еще заживающую после того, как я прижала его к стене в клубе больше месяца назад.

— Мне нужно знать, каково твое решение, и мне нужно знать сейчас.

Ван оглядывается на наших братьев, они общаются невербально. Проходит мгновение, и Ван наклоняет голову.

Да.

Мы в деле.

Я перевожу взгляд с брата на отца и пассивно произношу:

— Я пришла занять свое место.

Отец смотрит на меня с недоверием, затем переводит взгляд на мужчин, сидящих за столом. Он начинает смеяться, они послушно смеются вместе с ним. Он долго смеется, прежде чем прийти в себя.

— Я не позволю тебе занять место за этим столом, даже если будешь умолять.

Ну, блин.

Что мне теперь делать?

Ах. Знаю.

— О, я не буду умолять, отец. — Поднимаю пистолет из внутреннего кармана пальто и стреляю отцу в голову. Он падает в кресло, я подхожу к нему, отталкивая. Он падает на пол с глухим стуком. — Я займу этот гребаный трон.

Я занимаю место, на котором он раньше сидел, — во главе стола. Мои братья стоят позади меня.

Окинув комнату взглядом, оцениваю ситуацию.

— Есть возражения?

Все молчат.

Я так и думала.

Медленная ухмылка растягивает мои губы

Официально я неприкасаемая.

Ага. Как я вам теперь, мальчики?

Эпилог 3

ТВИТЧ

Небо насыщенно оранжевого цвета, когда солнце опускается, уходя в закат. Стрекотание птиц затихает, в воздухе мирный гул.

Нокс сидит рядом со мной, крепко обнимая спящую дочь. Он тихо спрашивает:

— Что теперь?

Я смотрю на спящего ребенка на его груди, у меня щемит сердце. Я делаю большой глоток пива и ставлю бутылку на стол, разделяющий нас. В последний раз любуюсь закатным солнцем, прежде чем ответить.

Что теперь?

— Я возвращаюсь домой.

КОНЕЦ... ПОКА.

⇐ Предыдущая 19 20 21 22 23 24 25 26 2728