Глава 34. АЛЕХАНДРА

Глава 34

ТВИТЧ

— Мне нужно позвонить.

Итан Блэк отрывает взгляд от газеты на короткое время, прежде чем вернуться к чтению, и бормочет:

— Зачем? Ты больше никого не знаешь. Все думают, что ты мёртв.

— Не все, — тихо говорю я, сидя за обеденным столом, беря кружку горячего чёрного кофе и потягивая в тишине.

Возможно, Блэк и я никогда не станем друзьями, но я точно понимаю, что нужно сделать для того, чтобы такой парень, как он, принял такого парня, как я. После поимки Эгона Бариса ко мне всё меньше относились как к преступнику, и всё больше как к коллеге. На следующий день после ареста мы вылетели обратно в Сан-Франциско. Мы остановились у SFPD (прим. пер.: San Francisco Police Department — Департамент полиции Сан-Франциско), чтобы пообщаться с начальником, а затем Блэк дёрнул своим подбородком в мою сторону.

— Хватай свои вещи.

Я не задавал вопросов. Для чего? В любом случае Блэк не может дать мне прямого ответа.

Когда мы добрались до двухэтажного дома в пригороде, я последовал за ним внутрь, где он провёл меня по длинному коридору к открытой двери, размахивая рукой и провожая меня внутрь.

— Это будет твоей комнатой. — Он указал на конец коридора. — Ванная и душ там же. — Он взглянул направо. — Кухня там. Здесь самообслуживание. Я не твоя прислуга, поэтому тебе придётся самому стирать себе одежду и готовить еду.

Говорить спасибо для меня труднее всего, поэтому отвлекаю внимание, задавая вопрос:

— Я думал, ты женат и у тебя есть дети.

— Так и есть, — ответил он прежде, чем моргнуть. — Ты же на самом деле не думал, что я привезу тебя к себе домой? — Его губа дёрнулась. — Это одно из множества убежищ ФБР. Мы с тобой будем жить здесь до окончания нашей сделки. — Он протрезвел почти сразу. — Время от времени мне нужно будет оставлять тебя одного. Я даже не хочу спрашивать, могу ли тебе доверять в том, что ты не исчезнешь, потому что я не настолько глуп, чтобы поверить, что я смогу держать тебя в клетке, по крайней мере, больше нет. Всё, о чём я прошу, — это надень капюшон и не попадайся никому на глаза. — Он положил руки на бедра и по-отечески повернулся ко мне. — И, ради всего святого, оставь грёбанную записку.

Когда он развернулся на каблуках, качая своей головой, я вошёл в свою комнату. Она была приличной. У меня были и похуже, это точно. Она была простой, со встроенным шкафом, комодом и кроватью королевского размера.

Да. У меня определенно были и похуже.

Она хорошо будет служить, и я отлично буду спать по ночам. Это бó льше, чем я мог надеяться. В конце концов, я всё еще остался бы в камерах SFPD, которые никогда не были тихими, никогда не были тёмными.

Взгляд Блэка отрывается от газеты с многозначительной медлительностью. Его брови поднимаются, когда он спрашивает:

— Сколько людей знают о том, что ты жив, Твитч?

Я не отрываю от него взгляда, мне не нужно задумываться об ответе.

— Один из моих парней и старый партнёр. А теперь, офицер Куэйд, начальник SFPD и ты.

Он обдумывает это, и затем его губы растягиваются в улыбке. Слегка покачав головой, он громко смеется, и меня это бесит. Я не предмет для чьих-либо шуток.

— Что смешного? — выхожу я из себя.

Его смешок превращается в откровенный хохот.

— Я бы не хотел быть на твоём месте, когда твоя женщина узнает о том, что всё это время ты был жив. — Он морщится с издёвкой. — Нет, сэр. Она превратит твою жизнь в ад.

Дерьмо.

Моё тело холодеет от этой мысли. Я пытаюсь оправдаться перед человеком, который не имеет ни малейшего грёбаного представления о том, чего мне стоило оставить Лекси.

— Она поймёт, как только узнает причину моего ухода. У меня не было выбора. Мне нужно было уйти.

— Ты говоришь это мне? — он фыркает. — Ты когда-нибудь имел дело с брошенной женщиной, Фалько? Ты вообще что-нибудь знаешь о женщинах? — Он смотрит, как я хмурюсь, и смягчает свой тон: — Это никак не исправить. Она не простит тебя. Тебе повезёт, если она вообще позволит тебе увидеться со своим сыном.

— Я его отец. — Мой аргумент не убедителен.

Блэк бормочет:

— И согласно его свидетельству о рождении, ты покойник. Даже со своей новой личностью, которую мы для тебя готовим, у тебя не будет никаких прав. Не в суде.

Мой желудок переворачивается при мысли, что меня будут держать подальше от ЭйДжея.

Прошло уже столько времени.

Мне нужен мой сын.

Мне плохо.

Я умираю без него, без неё.

Избавляясь от невыносимой мысли, я повторяю:

— Мне нужно позвонить.

Показывая головой на телефон на кухонном столе, он говорит:

— Защищённая линия. Подними трубку, дождись трёх щелчков и набери номер.

Ему нужно время, чтобы подчеркнуть:

— Не используй свой телефон. Даже если он одноразовый. Даже предоплаченные можно отследить.

Когда я встаю и подхожу к стойке, Блэк непринуждённо произносит:

— Надеюсь, ты не слишком к этому привязан.

Ненавижу, когда он говорит загадками.

— Привязан к чему?

— К татуировке. — Он похлопывает себя по щеке, намекая на мою печально известную тату «13». — Потому что это должно исчезнуть. Это твоя метка. Мы не можем допустить того, чтобы кто-то увидел её и начал распространять слухи о том, что ты жив.

Это значит, что он планирует брать меня на другие операции. Хорошо. Я смогу с этим справится.

— Нет, — вру я, хотя хочу разозлиться. — Я не привязан.

Я стараюсь не думать об этом, хотя он предлагает мне удалить мое прошлое — день, когда я встретил Лекси. Этот день — это всё, и я чертовски привязан к этому воспоминанию.

— Хорошо, — бормочет Блэк кивая. — Потому что твой первый сеанс лазера будет сегодня днём. Парень говорит, что тебе нужно от четырех до пяти сеансов, с разницей в четыре недели.

Вот бл*ть.

Значит, выхода нет.

Я сделаю это так, как делал всё остальное в своей жизни. Я приму это как мужчина.

Взяв трубку, подношу ее к уху, дожидаюсь трех щелчков и набираю номер. Приходится звонить один, два, три раза, прежде чем телефон отвечает:

— П*здец. Сейчас шесть утра. Лучше бы кто-нибудь умер, мудак, — стонет в трубку Виктор Никулин, и я борюсь с улыбкой.

Я перехожу к делу.

— Виктор Никулин?

— Ага, — бормочет он, и я слышу, как он шаркает, будто садясь. — Кто это?

Я говорю тихо, но твёрдо:

— Я живу в тени подполья и много чего вижу, имею дело со многими людьми, знаю много компаний. — Я на мгновение останавливаюсь, чувствуя на себе взгляд Блэка. — Твой брат — моя проблема.

Виктор Никулин отвечает, в его голосе звучит смесь гнева и отвращения:

— У меня нет грёбаного брата.

— Да, есть. Мы оба знаем об этом. И это нормально, отречься от него, психопата-убийцы, но Максим Никулин моя проблема. Мне нужно знать, где его найти.

Он останавливается на минуту.

— Ты убьешь его, когда найдешь?

— Нет, — честно говорю ему я. — Но он, скорее всего, умрет в тюрьме.

Он вздыхает.

— Мне не нравится мой брат, но даже если бы я знал, где он, я бы не сказал тебе. Дерьмо. Я тебя не знаю, чувак. Насколько я знаю, ты можешь быть копом.

Я тихонько смеюсь.

— Я определенно не коп.

Просто работаю на одного.

Он звучит озадаченно.

— Кто ты?

— Я не могу тебе это сказать. — Я пытаюсь получить информацию, которую могу. — И я знаю, что ты не разговариваешь со своим братом, но он по-прежнему твоя семья, и я понимаю, что ты хочешь защитить его. Не будет ли ему безопаснее в тюрьме? Похоже, Макс изо всех сил старался нажить себе много врагов.

— Я не боюсь того, что его посадят. Я не хочу защищать его, — тихо признается Виктор. — Я беспокоюсь за всех мужчин, которых он насадит на нож, пока будет там.

У меня в ухе раздаются гудки.

Дерьмо.

Не вышло.

Максим Никулин будет занозой в моей заднице.

Спустя одну неделю…

— Мне нужен пистолет, — кричу я Блэку, когда его солдатики разбегаются по прибрежной собственности, принадлежащей Нео Метаксасу.

Я больше чем просто вне себя. Нет смысла в том, чтобы свергнуть всех этих людей, если я не смогу наслаждаться своей жизнью, потому что я, бл*ть, умер, пытаясь добиться этого.

Блэк ведёт себя, как мудак.

— Тебе не нужен грёбаный пистолет. Держись подальше от бойни. — Он хватает меня за рубашку и трясет. — Мы договорились! — он рычит, и его слюна попадает на меня. — Ты не можешь отдавать приказы. Ты, бл*ть, выполняешь их!

Вот как, да? Мы ещё посмотрим.

Он отпускает меня, и я спотыкаюсь, пока он прыгает в бой. Люди Нео достают оружие, но солдаты Блэка быстрее. Раздаются выстрелы, а я остаюсь в стороне, с чертовой дубинкой в руке.

В моём шлеме и маске, наполовину скрывающей лицо, меня никто не узнает, и это отлично, потому что мы с Нео были друзьями. Его люди знают меня.

Только что прерванная покерная игра разбросана по всему полу особняка, и я наблюдаю, как красные пятна растекаются по белому бархатному дивану.

Нео будет в ярости. Он всегда любил белую мебель.

Когда я вижу одного из людей Блэка, кричащего, с торчащим из его бедра охотничьим ножом, свалившегося на пол кучей, и стонущего от боли, я, недолго думая, выбегаю посреди полномасштабной войны, чтобы перенести парня в безопасное место. Взяв его подмышки, тяну изо всех сил, потому что этот мальчишка весит как чёртов танк. Мне удается затащить его в пустую кухню и усадить у холодильника, чтобы не было видно.

Он стонет, и я его успокаиваю. Не в расслабляющей манере, скорее в стиле «заткнись и не привлекай к нам внимания». Он стонет еще немного и кладет свои трясущиеся руки на рукоятку ножа. Я знаю, что он планирует сделать, но отталкиваю его руки и хватаю его вспотевшее лицо.

— Уберёшь его сейчас, и ты истечёшь кровью. Прямо здесь. В этом доме.

Он, кажется, не слышит меня, поэтому я трясу его.

— Ты здесь хочешь умереть?

Мужчина трясёт головой, и тогда я понимаю, что он молод, ему где-то около двадцати с небольшим.

Почему-то мои мысли возвращаются к моему сыну, и моё сердце сжимается.

Я мягко держу паренька и слегка хватаю его за плечи.

— Не трогай его. Оставайся здесь. Не шуми, если не хочешь умереть, понятно?

Нервничая, он кивает, и по его лицу текут слёзы. Я вынимаю пистолеты из креплений на его бёдрах и достаю их из кобуры. Поднимая их, я говорю ему:

— Сейчас я возьму это, хорошо? И я собираюсь пристрелить плохих парней.

— Завали их, — выдыхает он через стиснутые зубы. — Завали их всех.

Я ухмыляюсь, хотя он и не видит этого через мою маску.

— О, я планирую это сделать.

Как только я собираюсь выйти из кухни, солдат хрипит:

— Позади тебя.

Мои ноги молниеносно разворачивают меня, а время замедляется. В мгновение ока я вижу, как парень направляет на меня пистолет, и я его знаю. Этот мужчина — брат Нео. Джордж — чёртов грек, как мы его прозвали. У него есть жена. У него есть дети. У него есть люди, которые зависят от него, и прямо сейчас, в этот момент, он идет ко мне. Хочет убить меня.

Я из немного испуганного превращаюсь в разъярённого за пару секунд.

Это человек, которым я был раньше. Я был человеком, который думал только о деньгах и о себе. Но у этого парня, Джорджа, есть семья, и тот факт, что он бросает все это за пару миллионов, вызывает отвращение.

Я полагаю, что некоторые люди принимают то, что они имеют, как должное, но будучи далеко от моего сына так долго… ничто на этой земле не заставит меня снова стать жадным, эгоистичным ублюдком, которым я был раньше, не тогда, когда мне есть ради чего жить.

Целясь в сердце, я помню слова Блэка.

— Искалечь, порань, изуродуй… но не убивай, чёрт побери!

Мой прицел опускается, проходя мимо паха, и оказавшись ещё ниже, я нажимаю курок.

Когда его пуля пролетает мимо моей руки, моя попадает в цель, и я с полным удовлетворением наблюдаю, как она пронзает его колено, разрывая его на части. С потрясенным криком он падает на землю и, дрожа, все еще целится в меня. Прежде чем успевает выстрелить снова, я бегу к нему, и мой ботинок со стальным носком касается его лица. Его затылок врезается в кухонный шкаф, и глаза тускнеют, когда сознание угасает.

— Вот, — бормочу я парню, беря в руку пистолет Джорджа и возвращая ему один из двух, который я у него забрал.

На его лице выражение боли, он берёт пистолет и говорит мне:

— Убирайся отсюда. Я разберусь с этим.

Я выглядываю в холл, прежде чем двинуться и побежать через открытую гостиную. Один из парней Нео борется с одним из парней Блэка, и паренёк Блэка вот-вот вырубится.

Подойдя к ним, я кричу «Эй! » для отвлекающего манёвра и это работает. Оба смотрят на меня, и я пользуюсь моментом, чтобы пнуть парня Нео подальше от лица солдата Блэка. Как только парень Блэка восстанавливает контроль, он прижимает его к низу и держит там.

Я сделал свою работу и перехожу к поиску других задниц, которые можно надрать.

Двое парней Блэка стоят рядом с парнем, голова которого повернута под неестественным углом, лицо покрыто кровью, шея явно сломана, они держат второго человека в наручниках.

Двери во внутренний дворик открываются, и я замечаю, что Блэк зачитывает Нео его права, хотя они немного отличаются от тех, что я слышал раньше.

Блэк стоит прямо, глядя на безмолвного Нео Метаксаса.

— Если ты заговоришь, я отлуплю тебя пистолетом. Если ты будешь дышать слишком громко, я ударю тебя прямо в гребаный рот. Если ты хоть раз посмотришь на меня не так, я заставлю своих парней надрать тебе задницу, так что сделай себе одолжение и держи рот на замке, Метаксас, потому что ничто не спасет тебя от ада, в который я собираюсь доставить тебя.

Вы знаете, теперь, когда я думаю об этом, Блэк и я — не полные противоположности. Он типа крутой, но я ему в этом не признаюсь.

Когда Блэк замечает, что я держу два пистолета, он сильно хмурится, прежде чем забрать их у меня и положить на стол рядом с собой. Мой гнев нарастает, как у грёбанного ребёнка, у которого забрали любимую игрушку, но я не позволяю себе говорить при Нео.

Краем глаза вижу, как один из парней Блэка сидит рядом с мужчиной, который, возможно, когда-то был без сознания, но не сейчас. Когда он вскакивает и бьет солдата по заднице, тянется за пистолетом, я реагирую. И делаю это быстрее, чем любой из ублюдков из всей армии.

Подойдя к Блэку сзади, я беру со стола один из пистолетов и на этот раз не целюсь низко.

Человек Нео встаёт, направляя украденный пистолет прямо на Блэка.

Приготовиться. Прицелиться. Выстрелить.

Бум, сука.

Глаза чувака сводятся друг к другу, когда моя пуля попадает в него, вынося ему левый глаз, оставляя зияющую дыру на месте, где он был раньше, а его мозги разлетаются по всему голубовато-белому креслу Нео.

Он приземляется на пол, где его лицо навсегда останется изображением вечного изумления, а его глазница сочится красным.

Мое сердце колотится, а грудь вздымается. Я под чистым адреналином.

Я поворачиваюсь и вижу, что все люди Блэка стоят на ногах с поднятым оружием и смотрят на меня. Я перевожу взгляд с Блэка на Метаксаса, затем снова на Блэка. Сделав шаг назад, кладу пистолет на стол и делаю это с легким стуком. Я собираюсь покинуть внутренний дворик, но прежде, чем сделать это, я иду к Блэку. Близко наклонившись, прямо к его уху и достаточно громко, чтобы он услышал меня, я ворчу:

— Пожалуйста.

Возвращаюсь внутрь и игнорирую любопытные взгляды всех людей Блэка, иду на кухню, где вижу, как пара медиков загружает молодого паренька на носилки со всё еще застрявшем в его бедре ножом.

Скрещиваю руки на груди и в одиночестве дожидаюсь, когда стихнет суматоха.

В следующий раз, когда я попрошу гребаный пистолет, что-то подсказывает мне, что я получу его.

Глава 35

АЛЕХАНДРА

Юлий лежит на спине рядом со мной. Моя щека на его грудной клетке и с нашими руками, скреплёнными над его бьющимся сердцем, я тихо бормочу:

— Мой брат.

Его пальцы мягко трогают мои, как будто он должен убедить себя в том, что мы здесь, наконец-то вместе. Я всю жизнь ждала этого человека, только я об этом не знала. Теперь, когда мы есть друг у друга, меня охватывает надёжное чувство удовлетворения. Он ворчит в замешательстве.

Я неохотно поднимаю голову и размышляю вслух:

— Я должна поговорить со своим братом. Мне нужно знать, что происходит. Я должна убедиться, что с моими сёстрами всё в порядке.

Выражение, которое я не совсем понимаю, мелькает на его лице, он беззлобно и сонливо произносит:

— Малышка, то, что ты сделала… ты должна понять, у тебя больше нет семьи.

Моё сердце чуть не разрывается, когда он добавляет:

— Теперь я твоя семья.

Он изо всех сил старается не напугать меня. Неужели я настолько дорога ему, что он должен говорить со мной, как с ребенком?

Я должна дать ему понять, как будут обстоять дела с таким человеком, как Юлий.

— Я, возможно, и не стреляю в людей через день, как твоя приятельница Линг, но я не слабачка, и если кто-то будет представлять угрозу, тебе лучше поверить в то, что я устраню её при помощи грубой силы, если в этом возникнет необходимость. Это только ты для меня, Юлий. — Наклонившись к нему, я нежно целую его грудь. — Не бойся за меня. Я буду защищать тебя, cariñ o (прим. пер. с исп.: малыш).

Когда я смотрю на него, я вижу этот взгляд. Вижу его ясно. Он спрашивает себя:

«Куда делась Ана, которую я должен защищать, и кто эта женщина? »

И я не могу удержаться, чтобы не закатить глаза.

Наша жизнь ненормальна.

Эта жизнь — грязная.

Дело в том, что, независимо от того, как сильно мой отец пытался воспитать меня хорошей девочкой, я никогда не собиралась оставаться незапятнанной.

— Не смотри на меня так, — улаживаю я ситуацию, сжимая его крепкий, небритый подбородок между пальцами, удерживая его неподвижно и повторяя слова, которые мой брат сказал мне много лет назад: — Мы все приходим в этот мир, пинаясь, крича, покрытые чужой кровью.

Никогда в жизни я не была более честна, когда признаю:

— У меня нет никаких чёртовых отговорок, чтобы не уйти также.

Он моргает, и я отпускаю его подбородок.

— Бл*ть, — восклицает он, прежде чем перекатиться на меня, удерживая свой вес на предплечьях. Его тёплые губы опускаются, и я дрожу, когда он целует мою ключицу. Его губы прижаты ко мне, он скользит своим членом по моему бедру.

— Я никогда не был более возбуждён, чем, бл*ть, сейчас.

Мои глаза с трепетом закрываются от ощущения его губ на мне, и я обвиваю ноги вокруг его обнажённых, стройных бёдер в молчаливом одобрении.

Вот тогда дверь в спальню открывается с долгим скрипом. Я не двигаюсь. Под ним. Мои глаза расширяются. Его губы всё ещё прижаты к моему горлу, я чувствую, как его тело ослабевает надо мной, и он накрывает меня всем своим весом, вздыхая мне в шею.

Женщина прочищает горло.

— Я вижу, что вы заняты, босс, но сейчас около одиннадцати утра, и старый чувак, который все время молча улыбается мне за обеденным столом, начинает меня пугать.

Юлий поднимает голову, моргает, глядя на меня, злобно опустив брови и сверкая глазами. Затем он шепчет:

— Бл*, Линг. — И тянется, чтобы натянуть одеяло на наши обнажённые тела.

Совершенно не обеспокоенный своей наготой, он игнорирует Линг, выскальзывая из кровати, и идёт в ванную, закрывая за собой дверь. Включается душ, я сажусь, плотно натягивая простыню на грудь, и смотрю на неё в открытый дверной проём. Если честно, внутри я закипаю. Я хорошо скрываю свой гнев, когда заявляю:

— В следующий раз стучись.

Она слегка щурит глаза, но улыбается.

— Поздравляю, Ана!

Она стучит ногтями по полированному дереву дверного косяка, затем приподнимает брови и тихо произносит:

— Ты официально поднялась на одну ступень вверх по пищевой цепочке.

В Линг есть что-то странное, необычное, такое, что я начинаю чувствовать себя немного неуютно.

Её губы дёргаются.

— Ты всегда получаешь то, что хочешь, правда, крошка-красотка?

Она держит меня неподвижно своим пристальным взглядом.

— Но ты никогда не оценишь свою победу, пока не проиграешь.

Она выпрямляется, собираясь выйти.

— Будь готова.

Когда она закрывает за собой дверь, я обдумываю её прощальные слова, и мой разум сходит с ума.

Что, чёрт возьми, она планирует?

Всё ещё размышляя о том, что Линг имела в виду, сказав это, я пропускаю звук выключения воды и прихожу в себя только тогда, когда Юлий открывает дверь ванной, и пар поднимается вокруг его прекрасного высокого тела. Протирая лицо полотенцем, он роняет его на пол и ловит меня за тем, что я смотрю, как капли воды стекают по его груди к прессу.

Я не чувствую стыда, открыто пожирая его глазами. Теперь он мой.

Когда он заматывает полотенце на талии, я смотрю ему в глаза, слегка надувшись.

Он не многословен, мой Юлий.

Он кивает головой в сторону открытой двери позади него, и я понимаю намёк, выскальзывая из кровати, закутавшись в одеяло. Когда прохожу мимо него, он цепляет рукой мою шею и притягивает к себе, глядя мне в глаза и удерживая мой взгляд, затем опускается, прижимаясь губами к моим мягким перышком.

Рука на моей шее сжимается, когда он отстраняется, и я понимаю, что иногда разговоры переоценены.

Юлий пробегает своим носом по моему, и я закрываю глаза, наслаждаясь его тёплой лаской.

— Ты и я, малышка.

Мои веки подрагивают, я, поднимая руку, провожу по его груди, чтобы сжать его плечо, выдыхая:

— Да. Ты и я.

Его рука запутывается в моих волосах, и он осторожно тянет меня, заставляя обнажить шею.

— Относись к себе, как к королеве.

И с этими словами моё тело больше не приветствует его поцелуи, мой мозг говорит мне успокоиться.

Расслабься. Он не знал. Он не знает.

Осторожно отстраняясь от него, я делаю шаг и опускаю подбородок.

— Он говорил мне это. Он использовал это против меня. То, что я стану его королевой и буду править вместе с ним.

Я закусываю губу, умоляя живот расслабиться. Я моргаю, глядя на него, хмурясь.

— Я не хотела этого. Я никогда не хочу быть королевой, Юлий. — Моя рука касается его живота. — Я хочу быть никем, деревенщиной. Я просто хочу жить свободно.

Опять же, я вижу, что заставила его усомниться в том, кто я и каковы мои мотивы. Но я всего лишь я — Алехандра Кастильо. Женщина, которую разрывали на части чаще, чем собирали. Мои сломанные осколки ещё предстоит восстановить. Я даже не уверена, что они все еще подходят друг другу. Я слегка поглаживаю его пресс.

— Ты сможешь понять это?

Его взгляд смягчается, а губы подёргиваются, когда он грубо произносит:

— Не могу обещать, что буду относиться к тебе как к деревенщине.

Потрясённый смех выскальзывает из меня.

— Да, ладно, возможно, это был плохой пример.

Его губы расплываются в улыбке, когда его глаза встречаются с моими.

— Ты и так великолепна, но когда ты улыбаешься, малышка… — Его глаза сияют, и он поднимает руку, чтобы коснуться точки прямо над его сердцем. — Бум.

Я ничего не могу с собой поделать. Обхватываю его щеку и провожу большим пальцем по его пухлым губам.

— То же самое, cariñ o (прим. пер. с исп.: малыш), — говорю я нежно. — То же самое.

Повернув лицо к моей руке, он целует центр моей ладони, и мои внутренности наполняются теплом, потому что Юлий даёт мне то, чего у меня никогда раньше не было.

Кого-то, кого бы я могла любить.

С большим усилием, чем могу себе представить, я игриво отталкиваю Юлия и, улыбаясь, иду в ванную, чтобы принять душ.

Спустя десять минут выхожу из спальни после душа, одевшись в одежду Линг, и останавливаюсь на ступеньках, услышав женский плач.

Моё сердце начинает колотиться в груди. Это должно быть плохо.

Это точно что-то серьёзное, чтобы заставить такого человека, как Линг, плакать. Я думала, что по большей части она безэмоциональна.

Я колеблюсь прямо перед гостиной и слышу, как синьор Фалько мягко говорит:

— Сейчас, сейчас. Не плачь. — Он был добрее, чем я помнила. — Садись рядом со мной, мисс Линг.

Хм?

Я в замешательстве.

Почему синьор Фалько утешает её? Он её даже не знает.

Но затем из Линг вырываются рыдания:

— Я любила его. Я так его любила. — Её рыдание переходит в рычание. — Я бы сделала всё для этого куска дерьма. И он выбрал её.

Я вхожу в открытую дверь и вижу Линг, сидящую на диване спиной ко мне с синьором Фалько. Они ещё не слышали и не видели меня. Руки Линг крепко лежат в руках у Фалько, и её голова согнута в такой позе, которую можно описать только как чистое страдание.

Юлий замечает меня со своего места на противоположном диване и осторожно качает головой.

Я понимаю. Линг не понравится то, что я увижу её такой, но не могу уйти.

Синьор Фалько переводит взгляд с Линг на Юлия.

— Похоже, мой Антонио был не такой простой, чем я представлял.

— Он совсем не был сложным, — бормочет Юлий. — Он просто знал, чего хотел. Не было времени на тех, кто был не его.

Ох, вау. Это было больно.

Моя грудь болела за Линг, даже несмотря на то, что она не заслуживает сострадания.

Намёк Юлия был прост и понятен. Антонио не желал Линг.

Линг, слишком сообразительная, чтобы пропустить послание, резко вскидывает голову и с бурлящим гневом фыркает:

— Он хотел меня, пока она не появилась! Она всё испортила. И этот её мальчик… — Её голос прерывается, когда гнев утихает, а на его место просачивается печаль. — Этот её прекрасный мальчик. Он должен был быть моим. Его ребенок должен был быть моим.

Она говорит тихо, будто разговаривает сама с собой:

— После всего дерьма, с которым я мирилась, я заслужила этого ребёнка.

Линг кричит в ярости:

— Он умер из-за неё.

— Он умер за неё, — парирует Юлий. — Твитч умер за Лекси. Он умер, защищая её. Есть разница.

Линг поворачивается к синьору Фалько и хрипло смеется.

— Мужчины в моей жизни склонны терять рассудок из-за женщин. На самом деле, их мозг превращается в дерьмо. Они теряют всякий смысл. — Она поворачивается и смотрит на Юлия. — Я не удивлюсь, если ты провернешь тот же самый дурацкий трюк со своим новым маленьким питомцем.

— И что с того? — отвечает он с быстротой молнии. — Какого хрена это имеет к тебе отношение?

— Ко мне? — она кричит в неверии. — Причём здесь я?

Боль в её голосе была совершенно душераздирающей.

— Ты мой единственный друг, сукин ты сын. — У неё болезненно перехватывает дыхание. — Ты всё, что у меня есть. Ты, бл*ть, для меня важен.

Как бы я ни ненавидела Линг, это утверждение разрывает меня на части, и я чувствую, что начинаю относиться к ней мягче, что может быть для меня смертельным.

— Линг-Линг. — Я вижу, что Юлий колеблется, явно не ожидав от неё такого ответа. Не нужно быть гением, чтобы увидеть, что он, в свою очередь, заботится о ядовитой гадюке.

Но Линг злится на кого-то другого.

— Где вы были? — она спрашивает синьора Фалько со смертельным спокойствием. — Его мать ненавидела его. Его отчим избивал их двоих. Он был всего лишь маленьким мальчиком.

Она отрывает свои руки от него и рычит:

— Где вы были?

— Я строил империю. Воспитывал брата Антонио. А потом у меня родилась дочь. — Синьор Фалько громко вздыхает. — Если бы я знал…

Линг встаёт, сердито глядя на него.

— Ну, вы не знали, потому что он явно не имел для вас особого значения. Не из той правильной грёбаной крови и всё такое, знаете ли.

Тут она замечает меня.

Обойдя диван, она оказывается прямо напротив моего лица и говорит со смертельным спокойствием:

— На что, бл*ть, ты смотришь, шлюшка?

Я напоминаю себе, что ей больно, она снова и снова оплакивает мужчину, которого любила, и, похоже, я не могу продолжать с ней ругаться. Вместо этого говорю тихо и искренне:

— Соболезную тебе.

Маска на её лице рушится, и вырывается слеза, скатывающаяся по её щеке, но Линг слишком гордая, чтобы позволить мне увидеть её слёзы. Когда она проходит мимо меня, она врезается своим плечом в моё, толкая меня в дверной косяк.

Неудивительно. Не то, чтобы я этого не ожидала.

Синьор Фалько оглядывается через плечо и улыбается, но улыбка не трогает его глаза. То, что сказала Линг, явно попало в него. Юлий указывает жестом войти, и я не колеблюсь. Когда сажусь рядом с ним, он обнимает меня за талию и усаживает к себе на колени. Его руки крепко сжимают меня, и я вижу, как губы синьора Фалько подергиваются, и он поддразнивает:

— Если эта Лекси чем-то похожа на Алехандру, — его глазах пляшут смешинки, — полагаю, я понимаю, почему мой сын добровольно потерял рассудок из-за такой женщины.

Юлий кивает.

— Она единственная в своём роде.

— Он…, — нерешительно спрашивает синьор Фалько, — он любил ее?

— Принял пулю за неё, — отвечает Юлий.

Я воспринимаю это как: «Конечно, он любил ее».

Синьор Фалько кивает, затем улыбается.

— И у меня есть внук?

Руки Юлия на мгновение сжимаются вокруг меня, прежде чем он ослабляет хватку, и в его голосе звучит нежность, когда он говорит:

— Ага. Его назвали в честь его папы и крестного отца. Антонио Юлий Фалько. Мы зовем его ЭйДжей. Ему четыре года, и он жутко умен.

— Ну, разве это не что-то? — Синьор Фалько улыбается, но он колеблется, и его глаза сияют. — Антонио Фалько третий.

За этим следует вдумчивое молчание.

Оно длится недолго, и Юлий его рушит:

— Дай мне немного времени. Я могу поговорить с Лекси. Посмотрим, что она думает о вашей встрече с внуком. Я уверен, что она была бы рада познакомиться с вами.

— О, нет, — заявляет синьор Фалько, качая головой. — Я не могу просить тебя об этом. Тебе придется рассказать ей о том, как я бросил сына. Скорее всего, она не захочет иметь ничего общего со мной.

Юлий кладёт руку мне на колено.

— Ты не знаешь Лекси. Она хороший человек. Дай мне поговорить с ней.

Игнорируя предложение, синьор Фалько смотрит на меня.

— Я разговаривал с Мандой вчера вечером. — Моё сердце пускается в пляс от интереса. — Она рада тому, что с тобой всё в порядке.

Глядя то на меня, то на Юлия, он спрашивает:

— Она хотела бы увидеть Алехандру сама, убедиться, что она в безопасности.

Моё сердце останавливается от волнения, когда я опускаю лицо, чтобы посмотреть на Юлия, надеясь, что ответ будет таким, которого я хочу.

Он смотрит на меня.

— Хочешь увидеться со своей подругой?

О, боже.

Я даже не могу говорить, мои губы дрожат, когда я отвечаю:

— Да.

— Я не вижу в этом проблем. — Он смотрит на Фалько с кивком. — Устрой это.

Если это какая-то дурацкая шутка, я ему это никогда не прощу. Но я просто не верю, чтобы Юлий смог сделать что-то настолько жестокое.

Благодарность накрывает меня, и я обнимаю его за шею и зарываюсь лицом в его тело, вдыхаю его, прижимаюсь к нему. Юлий принимает мою благодарность, когда нежная рука успокаивающе поглаживает мою спину вверх и вниз.

— Итак, — произносит синьор Фалько. — Что мы собирается делать с вашей ситуацией?

Легко подняв меня, Юлий вынимает что-то из заднего кармана и протягивает пожилому мужчине. Я поднимаю голову и сижу тихо, пока синьор Фалько читает бумагу.

Юлий отстраненно бормочет:

— Сообщи всем.

Хотя он кивает, синьор Фалько смотрит на меня, хмурясь, и объясняет:

— Я сделаю все, что в моих силах, но мне может быть трудно это объяснить, учитывая, что первый муж Алехандры был похоронен всего четыре дня назад.

Первый муж?

Что?

Стоя на слабых ногах, я вырываюсь из рук Юлия и с бледным лицом хватаю листок бумаги у синьора Фалько, молча читая.

И мой желудок переворачивается.

Моргая, глядя на Юлия, я хриплю:

— Мы женаты?

⇐ Предыдущая 16 17 18 19 202122 23 24 25 Следующая ⇒