Глава 27. АЛЕХАНДРА

Глава 27

ЮЛИЙ

— Не уходи от меня, — рычу я, следуя за ней через весь дом. Проклятый маленький воробей заставляет мою голову взрываться с каждым безмолвным взглядом. Если она хочет и дальше держать язык за зубами, я заставлю ее говорить. Может мои слова о том, что я должен был просто позволить Джио забрать ее, были жестокими, но ее реакция была той, которую мне нужно было увидеть. Единственный человек, на которого она так реагировала всякий раз, когда упоминался брат Дино.

Мои губы дергаются от гнева, я борюсь с желанием схватить ее за запястье, чтобы удержать на месте, и обвиняю:

— У тебя был роман с ним, с Джио? Разве не так? Вот почему ты хотела убить Дино. — Я делаю паузу, чтобы оценить ее реакцию, но она уходит как можно дальше от меня. — Мне следовало догадаться. Он не выглядел таким уж расстроенным из-за смерти брата. — Я смотрю на ее удаляющуюся спину. — Я могу покляться своим левым яичком, что именно поэтому он предложил найти тебя сам. Это так? — Она продолжает идти, и мой живот горит, сжавшись и свернувшись в волнении, и ярость пылает, опаляя мои внутренности. — Поговори со мной.

Она хромает при ходьбе, не так сильно, как накануне, но достаточно сильно, чтобы мой желудок сжался от желания подхватить ее и отнести на диван, куда-нибудь, где мягко и удобно. Моя гордость, конечно, никогда не позволит этому случиться, но для протокола я хочу.

— Пошел ты, — рычит она, делая круг по дому, это был наш второй раз через кухню. Я тайком улыбаюсь, зная, что она понятия не имеет, куда идти, но это не замедляет ее темп.

Я пробую более мягкий подход.

— Алехандра. — Дерьмо. Мой тон все еще слишком резок. Я пробую снова. — Детка, прекрати. Давай поговорим.

Когда я называю ее деткой, она поворачивается на каблуках, слегка вздрагивая, и я чуть не сбиваю ее с ног от неожиданной остановки. Она сердито смотрит на меня, поднимает руку и тычет мне в грудь твердым пальцем. Ее глаза пылают, и она говорит сквозь стиснутые зубы:

— Перестань… — Тычет. — Называть… — Тычет. — Меня… — Тычет. — Деткой. — Тычет, тычет, тычет.

Гребаные.

Отношения.

Так сложно для меня.

Мой член шевелится в моих черных штанах, и я переступаю с ноги на ногу, бросая на нее угрожающий взгляд.

— Я буду называть тебя так, как захочу, детка. — Я двигаюсь медленно, вторгаюсь в ее пространство, пока мы не оказываемся нос к носу. — Во всех отношениях ты принадлежишь мне.

И, боже мой, как бы я хотел, чтобы это было правдой, чтобы я мог использовать ее так, как мне действительно хочется. Спать рядом с ней достаточно тяжело. Мой член плачет влажными, густыми слезами каждое утро в ду́ ше, но это едва ли удовлетворяет меня.

Линг отчитала меня накануне вечером, и, хотя я не согласен с ее обвинениями, она была права. Я начинаю к ней привязываться. Это была ошибка новичка, дать ей доступ к моему пространству. И как бы сильно я не хотел избавиться от нее, моя грудь сжимается при мысли о том...

Мой разум произносит слова, на которые я не осмеливаюсь.

Чтобы снова оказаться в одиночестве.

Линг мой друг, но она больше партнер. У нее свои интересы, и они меня не касаются. Честно говоря, я не копаюсь в том дерьме, в котором существует Линг. Мы не взаимодействуем в социальном плане, не ходим на ужин, наши отношения не становятся глубокими и значимыми. Не то чтобы Линг была способна на глубокие и осмысленные поступки. У нее свое место наверху, а у меня — внизу. Мы иногда едим вместе только потому, что это удобно, но делаем это по большей части в тишине, периодически говоря о работе.

Алехандра — сложное создание, и, господи, помилуй, меня тянет к ней. Весь день она не прекращает говорить, но как только мы идем в спальню, чтобы поспать, она замолкает, становясь нервной и жесткой. И это чертовски убивает меня.

Я понял. Она не знает меня как Адама, и по ночам я могу фантазировать о разных способах, как заставить ее кричать от удовольствия, но я не сделаю этого. Даже если она сама этого захочет.

Ну, блин.

Ладно, я бы, скорее всего, сопротивлялся некоторое время, но, черт возьми, я всего лишь человек. Не знаю, хватит ли у меня сил отказать такой женщине, как Алехандра. Она миниатюрная, то, что я люблю. Она красивая, это бонус. И она умна, совсем не такая глупышка, как мне казалось.

Песок в ее песочных часах ускоряет свой бег с каждой минутой. Завтра у нее крайний срок.

Если она не даст мне что-нибудь — хоть что-нибудь — к этому времени, ее отправят домой, как ягненка на убой.

Я даю ей возможность спасти себя, но она все усложняет.

Слегка схватив ее за ворот льняной рубашки, я смотрю, как ее большие карие глаза расширяются, словно блюдца, и предупреждающе рычу:

— Что же будет?

Ее глаза блестят, она тяжело сглатывает и смотрит мне в глаза, когда говорит:

— Ты такой же, как они.

Мой лоб хмурится.

— Как кто?

Она делает шаг назад.

— Они. — Потом еще один. — Все до единого. — Внезапно ее охватывает выражение чистой печали. — Ты не хочешь мне помогать. Вы хотите помочь себе сами. Единственный человек, на которого я могу положиться, — это я сама. — Ее глаза встречаются с моими, и в них что-то есть. Горе, возможно. — Я думала, что ты другой, но ты даже не видишь, что перед тобой.

Я делаю шаг к ней, без разрешения беру обе ее руки и крепко сжимаю их, умоляя:

— Дай мне повод помочь тебе. — Я отпускаю ее руки и беру в ладони ее холодные щеки. — Я весь во внимание. Просто скажи мне, детка.

Ее глаза наполняются слезами, и она крепко их закрывает, прежде чем они успевают ее предать. Она издает хриплый шепот:

— Жаль, что я не могу доверять тебе, Юлий. — Когда Алехандра опускает подбородок, я отпускаю ее, и мои руки опускаются по бокам. Она сильно бьет меня своими следующими, мягко произнесенными, словами: — Ты похож на парня, которому девушка может рассказать все, что у нее на душе. — В ее голосе я нахожу следы задумчивости.

С этими словами у меня сдавливает грудь. Я хочу, чтобы она осталась со мной. Навсегда.

Дерьмо.

Это то, что случилось с Твитчем и Лекси.

Какого хрена этот маленький воробышек делает со мной?

Потому что теперь я понимаю. Я понял. И должен извиниться перед Твитчем за все те насмешки, которыми осыпал его.

Когда Алехандра поворачивается, чтобы войти в мою спальню, чувство страха проходит через меня при осознании того, что у меня есть кто-то особенный в моих руках, и что я, возможно, должен отпустить ее. От этих мыслей я впадаю в панику.

Мое следующее предложение шокирует даже меня:

— А если я скажу, что защищу тебя?

Она останавливается в дверях и, не оборачиваясь, отвечает:

— Я бы сказала тебе не давать обещаний, которые ты не можешь сдержать.

Мое тело напрягается от беспокойства, она закрывает за собой дверь, мягкий щелчок защелки эхом отдается в моей голове.

***

— Ты звонил, — произносит Линг, входя в мою ванную.

Эта идея мне не нравится, но у меня нет выбора.

— Ты сегодня не спишь. У меня встреча, которую я не могу пропустить.

Ее глаза опасно сужаются.

— Значит, ты пойдешь и выпьешь с ребятами, а я останусь нянчиться с маленькой п*здой, которая любит болтать без умолку?

Поправляя волосы перед зеркалом, я не предаю особого значения своему следующему замечанию.

— Не называй ее так. И да, время от времени нам приходится делать то, чего мы не хотим. Это называется работой, Линг.

— Нет, — возражает она. — Это не работа. Работа — это оружие и люди в костюмах и перестрелки. — Она прислоняется бедром к стойке и поворачивается, чтобы я мог видеть ее лицо. — А это чушь собачья.

Это самая настоящая обида, которую я впервые слышу от Линг. Я смотрю на нее, удивленно приподняв бровь.

Она опускает лицо и усмехается.

— Я не собираюсь любить ее только потому, что твой член стоит по стойке смирно, когда она находится в комнате.

Не сводя с нее глаз, я наклоняюсь и предупреждаю:

— Мне уже порядком надоело твое раздражительное отношение ко мне, Линг. Для пятилетнего ребенка это было бы мило. Но тебе? — Я оглядываю ее с ног до головы. — Не столько.

Она открывает рот, чтобы выстрелить еще раз, но я обрываю ее:

— Я думаю, мне не нужно говорить тебе, что если она пострадает, это будет ад, и ты заплатишь.

Ее губы сжимаются в мрачную линию, и она кивает.

— Я поняла.

— Нет, не надо, — говорю я ей. — Ты ничего не понимаешь. То, о чем я говорю, это серьезно. — Сделав шаг ближе, блокирую ее: я стою спереди, туалетный столик — сзади. Понижаю свой грубый голос: — Если ты дотронешься до нее, коснешься хоть одного волоска на ее голове, посмотришь на нее не так, Клянусь тебе, Линг, — мое дыхание обжигает ее щеку, — ты окажешься в заднице без гроша в кармане, в черном списке. — Моя рука поднимается, чтобы погладить ее по щеке. — Теперь ты меня поняла?

На мгновение воцаряется молчание.

— Да. — В ее глазах светится чистая ненависть. — Я тебя поняла.

— Хорошо. — Опустив руку, подхожу к зеркалу, смотрю на себя в последний раз и бормочу: — Это очень хорошо.

Глава 28

АЛЕХАНДРА

Юлий выходит из ванной и возвращается в спальню, а я продолжаю промывать заживающую рану на пятке. Он подходит к кровати и опускается на колени возле меня.

— Все еще болит?

Я не смотрю на него, потому что боюсь, что он увидит слишком много в моих глазах, увидит тревогу от осознания того, что я остаюсь наедине с Линг. Ощущая тревогу, я понимаю, как нелепо было чувствовать себя в безопасности, когда Линг была буфером между мной и Юлием. Я понимаю, что он не оставил бы меня с ней, если бы ему не пришлось, поэтому не смущаю его мольбами, главным образом потому, что уверена, он бы остался. И это только еще больше запутало бы наши отношения.

— Становится лучше.

Он молча наблюдает, как я вкладываю все силы в свою работу, изо всех сил стараясь не обращать на него внимания.

— Я вернусь поздно.

Стараюсь говорить ровным голосом:

— Хорошо.

— Посмотри на меня.

Я действительно не хочу, но его тон тверд и непреклонен, и после многих лет подчинения, вбитого в тебя, это становится не более чем рефлексом. Мои глаза встречаются с его, бурные и полные беспокойства, мой рот приоткрывается, и дыхание со свистом покидает меня. Это как если бы тебя переехал автобус, а потом развернулся и снова переехал. Мое дыхание прерывается, и я не понимаю, что плачу, пока не чувствую влагу на своих щеках.

— Эй, — начинает он, протягивая руку, чтобы вытереть слезу большим пальцем, проводя по моей щеке.

И я не могу остановить шепот, который вырывается из меня:

— Пожалуйста, вернись.

Он хмурится.

— Я так и сделаю.

— Хорошо, — бормочу я, моргая сквозь поток слез, а затем говорю чуть тише: — Потому что сейчас ты — все, что у меня есть.

Прежде чем я успеваю оценить воздействие этих слов, меня подхватывают с кровати и поднимают на сильные руки. Они держат меня крепко. Они непоколебимы, и впервые за долгое время я чувствую себя в безопасности.

— Убирайся, — рявкает он, и я слышу пресловутый стук каблуков от двери ванной комнаты к двери спальни, а затем в коридоре.

Я утыкаюсь лицом в его плечо, Юлий баюкает меня, как будто я самая драгоценная вещь в его жизни, и это оставляет хаотичный беспорядок мыслей на своем пути. Его большая рука скользит по моей спине к основанию шеи, где его теплые пальцы прижимают меня к нему, и я задаюсь вопросом, нужен ли Юлию этот контакт так же, как и мне.

— Посмотри на меня, — мягко говорит он. Это не требование, а просьба.

С легким фырканьем я отстраняюсь, хватаясь за ткань его рубашки. Он долго изучает мое лицо, прежде чем наклоняется и прижимает свои теплые, полные губы к моему лбу, мягко, с нежным сожалением. Я прижимаюсь к нему и беру все, что он мне дает. Когда, наконец, он отстраняется, издает долгий, усталый вздох, прежде чем посмотреть на меня, но в нем нет тепла. Это все для шоу. И чтобы подтвердить мои предположения, он говорит мягко, заботливо:

— Завтра мы поговорим, хорошо? И мы все обсудим. Потому что... — Юлий смотрит на меня с опаской, как будто я испуганное животное, готовое в любой момент убежать. Он заканчивает свое заявление: — Все изменилось.

Его поразительное признание заставило меня моргнуть. Как же все так повернулось? И почему его заявление втайне взволновало меня? Понимая, что он ожидает какого-то ответа, я коротко киваю ему в знак согласия.

Его выражение лица становится непреклонным, когда он признается:

— Тебе лучше не играть со мной, Алехандра. Для тебя это плохо кончится.

Без единой мысли мой рот открывается, я повторяю:

— Я уже пыталась.

С этими словами его выражение лица снова смягчается, и на губах играет легкая улыбка.

— О, да? Как все прошло?

— Не очень хорошо, — признаюсь я тихо, без капли стыда.

И головокружение, которое проносится сквозь меня, когда он опускает голову, и его плечи подпрыгивают в беззвучном смехе, бесценно. На короткое мгновение я чувствую себя настолько нормально, насколько это возможно.

Тем более, когда он поднимает свое улыбающееся лицо и поражает меня яркостью своей ослепительной улыбки. И тем более, когда наклоняется ко мне и прижимается своими полными, мягкими губами к моим в самом коротком, самом драгоценном поцелуе за всю мою короткую жизнь.

С мягким ртом. С закрытыми губами. Совершенен во всех отношениях. Так сильно, что от шока мне снова хочется плакать.

Моя грудь болит, и искра вспыхивает во мне, согревая мое холодное сердце. Надежда снова вспыхивает.

Будет ли действительно больно довериться Юлию, хотя бы немного?

Не похоже, что все может стать для меня еще хуже.

Я так устала от того, что мужчины причиняют мне боль, и, хотя страх преследует меня, где-то глубоко внутри я мечтаю дать ему шанс.

Мужской, древесный запах его одеколона наполняет мои легкие, и я хочу утонуть в его запахе, никогда не желая выходить на воздух, добровольно жертвуя своей жизнью ради этого единственного момента.

Ни в малейшей степени не желая этого, я отпускаю ткань его рубашки и провожу руками по его твердой мускулистой груди, сжимая его большие плечи своими маленькими руками так сильно, как только могу. Юлий отпускает мои губы и разбивает мое сердце, когда показывает истинную, бескорыстную привязанность, держа свое лицо близко к моему и проводя носом вверх по моему лицу, прежде чем вернуться, чтобы снова поцеловать мои губы.

— Теперь все зависит от нас, — уговаривает он, проводя своими твердыми руками по моей спине, кладя их на бедра и слегка сжимая.

И с коротким, сдавленным вздохом я снова учусь доверять.

— Да. — Потому что, откровенно говоря, если бы я когда-нибудь захотела «нас», я бы хотела «нас» с Юлием.

Затем он встает, ставит меня на ноги и бросает на меня взгляд, который говорит мне, что он больше не хочет уходить. Он раздраженно качает головой и отходит от меня.

— Завтра мы поговорим.

— Хорошо. — Это все, что я говорю, потому что не могу думать рядом с ним.

Еще один шаг к двери.

— И ты мне все расскажешь.

— Обязательно, — обещаю я, скрывая удивленное облегчение от того, что мне есть, кому довериться. Я уже много лет не могу ни с кем откровенно поговорить. Осознание того, что сейчас, после всего этого времени, я могу это сделать, заставляет меня чувствовать себя в равной степени нервной и взволнованной.

Юлий останавливается в дверях, одетый во все черное, похожий на рай на земле. Он не торопится, смотрит вдоволь и, не сказав ни слова, поворачивается и уходит. И я ему позволяю.

Теперь все зависит от нас.

Что именно это значит?

Я определенно знаю, чего бы я хотела, но мои надежды были разбиты так много раз до этого, что я не хочу переосмысливать загадочное заявление Юлия.

Мой разум в беспорядке, я забираюсь обратно в кровать, сворачиваюсь в клубок, крепко держа себя, и полностью накрываюсь одеялом.

Не проходит и десяти минут, как я слышу вдалеке стук каблуков. Одеяло сбрасывается с меня, и я застываю, не зная, чего ожидать. Может быть, побоев, просто чтобы встряхнуться.

Вместо этого Линг смотрит на меня с отвращением. Глядя на меня сверху вниз, она говорит:

— Вставай.

Я в замешательстве, слова не доходят до меня.

Через минуту она повторяет:

— Я сказала, вставай.

Используя локоть, чтобы приподняться в полу сидячее положение, я спрашиваю ее:

— Зачем?

С лукавой улыбкой она говорит:

— Потому что мы идем на встречу.

Что?

Я полностью сажусь, широко раскрыв глаза.

— Куда?

Но она уходит, ее фирменные каблуки цокают прямиком из комнаты.

Я падаю обратно на кровать и задаюсь вопросом, такая ли это хорошая идея.

Из коридора Линг кричит:

— Вставай!

И поскольку это звучит скорее как требование, чем просьба, я поднимаю свою задницу.

⇐ Предыдущая 12 13 14 15 161718 19 20 21 Следующая ⇒