ЧЕТВЕРТАЯ 2 страница

⇐ ПредыдущаяСтр 5 из 10Следующая ⇒

ется, этого никто не знает. Все, что я слышал, — это то, что

какие-то белые люди забрали его в юности из родного пле-

мени. Рассказывает он об этом всегда по-разному. То он

говорит, что это были сборщики каучука, то — что это были

миссионеры, а в другой раз может сказать, что это были

старатели, ученые. Неважно, кто это был, но с ними он

путешествовал много лет.

— А из какого он племени? Где живет?

— Он из племени Макиритаре, — сказал мистер

Барт. — Но никто не знает, где он живет. Время от времени

он возвращается к своим сородичам. Но из какой он де-

ревни, я не знаю.

— Анхелика ушла его искать. Интересно, знает ли она,

где его можно найти?

— Знает наверняка, — сказал мистер Барт. — Они

очень близки. Я не удивлюсь, если они окажутся в каком-то

родстве. — Он поставил кружку на землю, выбрался из га-

мака и на мгновение исчез в густом кустарнике рядом с

хижиной. Спустя несколько секунд мистер Барт появился

снова с небольшой жестянкой в руках. — Откройте ее, —

сказал он, вручая мне жестянку.

Внутри был маленький кожаный мешочек. — Алма-

зы? — спросила я, пробуя его на ощупь.

Мистер Барт, улыбнувшись, кивнул и жестом

пригласил меня подсесть к нему поближе на земляном по-

лу. Он снял рубашку, расстелил на полу и попросил меня

высыпать на нее содержимое мешочка. Я едва могла скрыть

разочарование. Эти камни не сверкали; они были скорее

похожи на мутный кварц.

— Вы уверены, что это алмазы? — спросила я.

— Совершенно уверен, — ответил мистер Барт, кладя

мне в ладонь камень величиной с ягодный помидор. Если

его как следует огранить, получится очень славное колечко.

— Вы здесь нашли эти алмазы?

— Нет, — рассмеялся мистер Барт. — Недалеко от

Сьерра Паримы, много лет назад. — Полуприкрыв глаза,

он стал раскачиваться взад-вперед. Щеки его покрывала

багровая сетка склеротических сосудов, щетина на подбо-

родке была чуть влажной. — Давным-давно единственной

целью в моей жизни было найти алмазы, чтобы вернуться

домой богачом. — Мистер Барт тяжело вздохнул, уставясь

глазами куда-то за пределы хижины. — А потом в один

прекрасный день я понял, что моя мечта разбогатеть, так

сказать, пересохла; она перестала быть навязчивой идеей,

да и сам я уже не хотел возвращаться в мир, который знал

когда-то. И я остался здесь. — В глазах мистера Барта блес-

нули слезы, когда он сделал жест в сторону алмазов. — С

ними — Он часто замигал, потом взглянул на меня и улыб-

нулся. — Я люблю их, как люблю эти края.

Я так много хотела у него спросить, но побоялась вко-

нец его расстроить. И мы умолкли, прислушиваясь к ров-

ному, тихому журчанию реки.

Мистер Барт заговорил снова:

— А знаете, антропологи и миссионеры одного поля

ягода. Для этой земли плохи и те, и другие. Антропологи

даже лицемернее; они жульничают и лгут ради того, чтобы

заполучить нужную информацию. По-моему, они свято ве-

рят, что во имя науки всякие средства хороши. Нет, нет, не

перебивайте меня, — предупредил мистер Барт, замахав

рукой у меня перед лицом.

— Антропологи, — продолжал он тем же резким то-

ном, — жаловались мне на заносчивость миссионеров, на

их бесцеремонное и высокомерное отношение к индейцам.

А сами-то хороши, никто так нагло не сует нос в дела

других людей, как они, да еще так, будто имеют на это

полное право. — Мистер Барт глубоко вздохнул, словно эта

вспышка исчерпала его силы.

Опасаясь новой вспышки, я решила не защищать ант-

ропологов и утешилась разглядыванием алмаза, лежавшего

у меня на ладони.

— Очень красивый, — сказала я, возвращая камень.

— Оставьте его себе, — сказал он и начал собирать

остальные камешки. Один за другим он бросал их в кожа-

ный мешочек.

— Боюсь, что не смогу принять такой ценный пода-

рок, — хихикнула я и в свое оправдание добавила: — Я не

ношу драгоценностей.

— А вы не считайте это ценным подарком. Считайте

его талисманом. Это только горожане считают его драгоцен-

ностью, — сказал он небрежно, сжав мои пальцы на камне.

— Он принесет вам удачу. — Он поднялся, расправив ладо-

нями отсыревшие сзади штаны, и растянулся в гамаке.

Молодая женщина снова наполнила наши кружки.

Потягивая приторно сладкий кофе, мы смотрели, как с

приходом сумерек выбеленные стены приобретают пурпур-

ный оттенок. Тени не успели вырасти, потому что сразу же

упала темнота.

Меня разбудила Анхелика, прошептавшая на ухо:

— Мы выходим утром.

— Что? — мгновенно проснувшись, я выпрыгнула из

гамака. — Я думала, что на поиски Милагроса у тебя уйдет

пара дней. Сейчас я соберусь в дорогу.

Анхелика рассмеялась. — Соберусь? Нечего тебе

собирать. Вторую пару твоих трусиков и топ я отдала

мальчишке-индейцу. Две пары тебе ни к чему. Иди-ка

лучше спать. Завтра будет долгий день. Милагрос ходит

быстро.

— Не могу я спать, — взволнованно сказала я. — Скоро

начнет светать. Я напишу записку друзьям. Надеюсь, га-

мак и тонкое одеяло поместятся у меня в рюкзаке. А что с

едой?

— Отец Кориолано отложил для нас на завтра сардины

и маниоковые лепешки. Я понесу их в корзине.

— Ты говорила с ним этим вечером? Что он сказал?

— Он сказал, что все в руках Божьих.

Когда зазвонил к службе церковный колокол, я уже

полностью собралась в дорогу. В первый раз со дня приезда

в миссию я пошла к мессе. Индейцы и racionales заполнили

деревянные скамьи. Они смеялись и болтали, словно на

пирушке. Отцу Кориолано пришлось довольно долго их

унимать, прежде чем он смог начать мессу.

Сидевшая рядом со мной женщина пожаловалась, что

отец Кориолано всегда умудряется разбудить ее младенца

свои громким голосом. Младенец и в самом деле заплакал,

но не успел раздаться его первый громкий вопль, как

женщина выпростала грудь и прижала ее ко рту ребенка.

Опустившись на колени, я подняла глаза к изобра-

жению Девы над алтарем. На Ней было расшитое золотом

голубое одеяние. Лицо было поднято к небесам, глаза голу-

бые, щеки бледные, а рот темно-красный. На одной руке у

Нее сидел младенец Христос; другую руку, белую и неж-

ную, Она протягивала к этим странным дикарям у Ее ног.

Глава 3

Милагрос с мачете в руке вел нас по узкой тропе вдоль

реки. Сквозь дырявую красную рубаху просвечивала его

мускулистая спина. Защитного цвета штаны, закатанные

до колен и подвязанные выше пояса шнурком, делали его

на вид ниже его среднего роста. Он шел резвым шагом,

опираясь на внешние края стоп, узких в пятке и веером

расширявшихся к пальцам. Коротко стриженые волосы и

широкая тонзура на макушке делали его похожим на мо-

наха.

Перед тем как идти дальше по тропе, уводящей в лес,

я остановилась и оглянулась. За рекой, почти скрытая в

излучине, лежала миссия. Пронизанная сиянием утреннего

солнца, она, казалось, стала чем-то неосязаемым. Я почув-

ствовала странную отчужденность не только от этого места

и людей, с которыми провела минувшую неделю, но и от

всего, что было столь привычно мне прежде. Я ощутила в

себе какую-то перемену, словно переправа через реку стала

отметиной в судьбе, поворотным пунктом. Что-то, видимо,

отразилось на моем лице, потому что поймав на себе взгляд

Анхелики, я уловила в нем тень сочувствия.

— Уже далеко, — сказал Милагрос, остановившись

рядом с нами. Сложив руки на груди, он блуждал взглядом

по реке. Ослепительно сверкавший на воде утренний свет

отражался на его лице, придавая ему золотистый оттенок.

У него было угловатое, костлявое лицо, которому ма-

ленький нос и полная нижняя губа придавали неожиданное

выражение ранимости, резко контрастировавшее с меш-

ками и морщинами вокруг раскосых карих глаз. Они неу-

ловимо напоминали глаза Анхелики, в них было такое же

вневременное выражение.

В полном молчании мы зашагали под громадами де-

ревьев по тропам, затерянным в густом кустарнике, сплошь

увитом лианами, в переплетении веток, листвы, ползучих

растений и корней. Паутина невидимой вуалью липла к

моему лицу. Перед глазами у меня была одна лишь зелень,

а единственным запахом был запах сырости. Мы пере-

шагивали и обходили упавшие стволы, переходили ручьи

и болота в тени высоких бамбуковых зарослей. Иногда впе-

реди меня шел Милагрос; иногда это была Анхелика со

своей высокой узкой корзиной за плечами, которая

удерживалась на своем месте надетой на голову специаль-

ной лубяной повязкой. Корзина была наполнена тыквен-

ными сосудами, лепешками и жестянками сардин.

Я не имела представления, в каком направлении мы

идем. Солнца я не видела — только его свет, сочащийся

сквозь густую листву. Вскоре шея у меня занемела от гля-

дения вверх, в немыслимую высь недвижных деревьев.

Одни лишь стройные пальмы, неукротимые в своем

вертикальном порыве к свету, казалось, расчищали се-

ребристыми верхушками редкие заплатки чистого неба.

— Мне надо передохнуть, — сказала я, тяжело плюх-

нувшись на ствол упавшего дерева. По моим часам шел уже

четвертый час дня. Мы без остановок шагали вот уже боль-

ше шести часов. — Я умираю от голода.

Передав мне калабаш из своей корзины, Анхелика

присела рядом со мной.

— Наполни его, — сказала она, указав подбородком на

протекавший поблизости неглубокий ручей.

Сев посреди потока на корточки с широко расставлен-

ными ногами и упершись ладонями в бедра, Милагрос на-

клонялся вперед, пока его губы не коснулись воды. Он

напился, не замочив носа.

— Пей, — сказал он, выпрямившись.

Ему, должно быть, около пятидесяти, подумала я.

Однако неожиданная грация плавных движений делала его

намного моложе. Он коротко усмехнулся и побрел вниз по

течению ручья.

— Осторожно, не то искупаешься! — воскликнула

Анхелика с насмешливой улыбкой.

Вздрогнув от ее голоса, я потеряла равновесие и бул-

тыхнулась в воду вниз головой.

— Не получится у меня напиться так, как это сделал

Милагрос, — небрежно сказала я, отдавая ей наполненный

сосуд. — Лучше уж мне пить из калабаша.

Усевшись возле нее, я сняла промокшие теннисные

туфли. Тот, кто сказал, что такая обувь лучше всего годится

для джунглей, никогда не топал в ней шесть часов подряд.

Мои ноги были стерты и покрылись волдырями, коленки

исцарапаны и кровоточили.

— Не так уж плохо, — сказала Анхелика, осмотрев

мои стопы. Она легонько провела ладонью по подошвам и

покрытым волдырями пальцам. — У тебя ведь отличные

жесткие подошвы. Почему бы тебе не идти босиком? Мок-

рые туфли только еще сильнее размягчат стопы.

Я посмотрела на свои подошвы; они были покрыты

толстой ороговевшей кожей в результате многолетних за-

нятий каратэ.

— А вдруг я наступлю на змею? — спросила я. — Или

на колючку? — Хотя ни одна рептилия мне еще не попада-

лась, я замечала, как Милагрос и Анхелика время от вре-

мени останавливаются и вытаскивают засевшие в ступнях

колючки.

— Надо быть круглым дураком, чтобы наступить на

змею, — сказала она, сталкивая мои ноги со своих колен.

— А по сравнению с москитами колючки тоже не так уж

плохи. Тебе еще повезло, что эти мелкие твари не кусают

тебя так, как этих racionales. Она потерла мои ладони и

руки, словно надеясь отыскать в них ответ на эту загадку. —

Интересно, почему это?

Еще в миссии Анхелика изумлялась тому, как я,

подобно индейцам, сплю без москитной сетки. — У меня

зловредная кровь, — сказала я с усмешкой. Встретив ее

озадаченный взгляд, я пояснила, что еще ребенком часто

уходила с отцом в джунгли искать орхидеи. Он неизменно

бывал искусан москитами, мухами и вообще всякими ку-

сачими насекомыми. Но меня они почему-то никогда не

донимали. А однажды отца даже укусила змея.

— И он умер? — спросила Анхелика.

— Нет. Это вообще был очень необычный случай. Та же

змея укусила и меня. Я вскрикнула сразу вслед за отцом.

Он решил было, что я его разыгрываю, пока я не показала

ему крохотные красные пятнышки на ноге. Только моя но-

га не распухла и не побагровела, как у него. Друзья отвезли

нас в ближайший город, где моему отцу ввели противозмеиную

сыворотку. Он болел много дней.

— А ты?

— А со мной ничего не было, — сказала я и добавила,

что именно тогда его друзья и пошутили, что у меня зло-

вредная кровь. Они, в отличие от доктора, не верили, что

змея истощила весь запас, яда на первый укус, а того, что

осталось, было недостаточно, чтобы причинить мне какой-

то вред. Еще я рассказала Анхелике, как однажды меня

искусали семь ос, которых называют mata caballo —

убийцами лошадей. Доктор подумал, что я умру. Но у меня

только поднялась температура, и несколько дней спустя я

поправилась.

Никогда прежде я не видела, чтобы Анхелика так

внимательно слушала, слегка наклонившись вперед, слов-

но боясь упустить каждое слово. — Меня тоже однажды

укусила змея, — сказала она. — Люди подумали, что я

умру. — Она помолчала немного, задумавшись, потом ее

лицо сморщилось в робкой улыбке. — Как по-твоему, она

тоже успела на кого-то извести свой яд?

— Конечно, так оно и было, — сказала я, тронув ее

иссохшие руки.

— А может, у меня тоже зловредная кровь, — сказала

она, улыбнувшись. Она была так тщедушна и стара. На

мгновение мне показалось, что она может растаять среди

теней.

— Я очень старая, — сказала Анхелика, посмотрев на

меня так, словно я произнесла свою мысль вслух. — Мне

давно уже пора бы умереть. Я заставила смерть долго

ждать. — Она отвернулась и стала смотреть, как му-

равьиное войско уничтожает какой-то куст, отгрызая

целые куски листьев и унося их в челюстях. — Я знала, что

именно ты доставишь меня к моему народу, знала с той

самой минуты, как тебя увидела. — Наступило долгое мол-

чание. Она либо не хотела говорить больше, либо пыталась

найти подходящие слова. Она посмотрела на меня, загадоч-

но улыбаясь. — Ты это тоже знала, иначе тебя бы здесь не

было, — наконец сказала она с полной убежденностью.

На меня напал нервный смешок; всегда ей удавалось

смущать меня этим своим особым блеском глаз.

— Я не знаю толком, что я здесь делаю, — сказала

я. —Яне знаю, зачем иду вместе с тобой.

— Ты знала, что тебе предназначено сюда приехать, —

настаивала Анхелика.

Было в этой ее уверенности нечто такое, что пробудило

во мне охоту поспорить. Согласиться с нею было не так

просто, особенно если учесть, что я и сама не знала, с какой

стати бреду по джунглям Бог весть куда.

— Честно говоря, у меня вообще не было намерения

куда-либо идти, — сказала я. — Ты же помнишь, я даже

не отправилась, как планировала, с друзьями вверх по реке

охотиться на аллигаторов.

— Вот об этом я и говорю, — убеждала она меня так,

словно разговаривала с бестолковым ребенком. — Ты на-

шла повод отменить поездку, чтобы получить возможность

пойти со мной. — Она положила костлявые ладони мне на

голову. — Поверь мне. Мне-то не пришлось долго над этим

раздумывать. И тебе тоже. Решение пришло в ту минуту,

когда ты попалась мне на глаза.

Чтобы подавить смех, я уткнулась лицом в колени ста-

рой женщины. Спорить с ней было бесполезно. К тому же

она, возможно, права, подумала я. Я и сама не находила

этому объяснения.

— Я долго ждала, — продолжала Анхелика. — Я уже

почти забыла, что ты должна ко мне приехать. Но как толь-

ко я тебя увидела, я поняла, что тот человек был прав. Не

то чтобы я в нем когда-нибудь сомневалась, но он сказал

мне об этом так давно, что я уже начала думать, что

упустила свой случай.

— Какой человек? — спросила я, подняв голову с ее

колен. — Кто тебе сказал, что я приеду?

— В другой раз расскажу. — Анхелика пододвинула

корзину и достала большую лепешку. — Давай-ка поедим, —

добавила она и открыла банку с сардинами.

Настаивать не было смысла. Если уж Анхелика

решила молчать, нечего было и думать заставить ее заго-

ворить снова. Не утолив любопытства, я довольствовалась

изучением аккуратного ряда жирных сардин в густом то-

матном соусе. Я видела такие же в супермаркете Лос-Анже-

леса; одна моя подруга обычно покупала их для своего кота.

Я подцепила одну пальцем и размазала по куску белой ле-

пешки.

— Где, интересно, может быть Милагрос, — сказала я,

вгрызаясь в сэндвич с сардинкой. На вкус он был совсем

неплох.

Анхелика не ответила; она и есть ничего не стала. Вре-

мя от времени она лишь пила воду из тыквенного сосуда.

В уголках ее рта держалась едва заметная улыбка, и мне

захотелось узнать, о чем таком могла задуматься эта старая

женщина, что пробудило такую тоску в ее глазах. Внезапно

она уставилась на меня, словно очнувшись от сна.

— Смотри, — сказала она, толкнув меня локтем.

Перед нами стоял мужчина, совершенно нагой, за

исключением повязок из хлопковой пряжи на предплечьях

и шнурка поперек талии, петлей охватывавшего крайнюю

плоть и подвязывавшего таким образом пенис к животу.

Его тело сплошь было покрыто коричневато-красными узо-

рами. В одной руке он держал лук и стрелы, в другой —

мачете.

— Милагрос? — наконец выдавила я, когда первый

шок миновал. Все-таки узнала я его с трудом. И не только

из-за его наготы; он как бы стал выше ростом, мускулистее.

Красные зигзагообразные полосы, спускающиеся со лба по

щекам, поперек носа и вокруг рта, заострили черты его

лица, напрочь стирая всякую уязвимость. Помимо чисто

физической перемены было что-то еще, чего я не могла точ-

но определить. Словно избавившись от одежды racionales,

он сбросил какой-то невидимый груз.

Милагрос расхохотался во все горло. Смех, выры-

вавшийся, казалось, из самой глубины его существа, сотря-

сал все тело. Раскатисто разносясь по лесу, он смешался с

тревожными криками испуганно взлетевшей стайки попу-

гаев. Присев передо мной на корточки, он резко оборвал

смех и сказал:

— А ты меня почти не узнала. — Он придвинул свое

лицо к моему, так что мы коснулись друг друга носами, и

спросил: — Хочешь, я тебе раскрашу лицо?

— Да, — сказала я, доставая фотоаппарат из рюк-

зака. — Только можно я сначала тебя сфотографирую?

— Это мой фотоаппарат, — решительно заявил он,

потянувшись за ним. — Я думал, что ты оставила его для

меня в миссии.

— Я хотела бы им воспользоваться, пока буду на-

ходиться в индейской деревне.

Я стала учить его, как пользоваться фотоаппаратом, с

того, что вставила кассету с пленкой. Он очень внимательно

слушал мои пояснения, кивая головой всякий раз. когда я

спрашивала, все ли он понял. Вдаваясь во все подробности

обращения с этим хитроумным устройством, я надеялась

сбить его с толку.

— А теперь давай я тебя сфотографирую, чтобы ты

видел, как надо держать камеру в руках.

— Нет, нет. — Он живо остановил меня, выхватив ка-

меру. Без каких-либо затруднений он открыл заднюю

крышку и вынул пленку, засветив ее. — Ты же пообещала,

что он мой. Только я один могу делать им снимки.

Лишившись дара речи, я смотрела, как он вешает

фотоаппарат себе на грудь. На его нагом теле камера выгля-

дела настолько нелепо, что меня разобрал смех. А он

принялся карикатурными движениями наводить фокус,

ставить диафрагму, нацеливать объектив куда попало, раз-

говаривая при этом с воображаемыми объектами съемок,

требуя, чтобы те то подошли поближе, то отодвинулись.

Мне ужасно захотелось дернуть за шнурок на его шее, на

котором висели колчан со стрелами и палочка для добы-

вания огня.

— Без пленки у тебя никаких снимков не получится, —

сказала я, отдавая ему третью, последнюю кассету.

—А я не говорил, что хочу делать снимки. — Он с

ликующим видом засветил и эту пленку, потом очень ак-

куратно вложил фотоаппарат в кожаный футляр. — Индей-

цы не любят, когда их фотографируют, — серьезно сказал

он, повернулся к корзине Анхелики и, порывшись в ее со-

держимом, вытащил небольшой тыквенный сосуд, обвязан-

ный вместо крышки кусочком шкуры какого-то животно-

го. — Это оното, — сказал он, показывая мне пасту

красного цвета. На вид она была жирной и издавала сла-

бый, не поддающийся определению аромат. — Это цвет

жизни и радости, — сказал он.

— А где ты оставил свою одежду? — поинтересовалась

я, пока он откусывал кусочек лианы длиной с карандаш. —

Ты живешь где-то поблизости?

Занятый разжевыванием одного из кончиков лианы,

пока тот не превратился в подобие кисточки, Милагрос не

счел нужным отвечать. Он плюнул на оното и стал раз-

мешивать кисточкой красную пасту, пока та не размякла.

Точной твердой рукой он нарисовал волнистые линии у ме-

ня на лбу, по щекам, подбородку и шее, обвел кругами гла-

за и разукрасил руки круглыми точками.

— Где-то неподалеку есть индейская деревня?

—Нет.

— Ты живешь сам по себе?

— Почему ты задаешь так много вопросов? — Раздра-

женное выражение, усиленное резкими чертами его раскра-

шенного лица, сопровождалось возмущением в голосе.

Я открыла рот, что-то промямлила, но побоялась ска-

зать, что мне важно узнать о нем и об Анхелике побольше:

чем больше я буду знать, тем мне будет спокойнее.

— Меня учили быть любопытной, — сказала я чуть

погодя, чувствуя, что он не поймет того легкого беспокой-

ства, которое я пыталась сгладить своими вопросами. Мне

казалось, что узнав их ближе, я приобрету в какой-то мере

чувство владения ситуацией.

Пропустив мимо ушей мои последние слова, Милагрос

искоса с улыбкой взглянул на меня, придирчиво изучил

раскраску на лице и разразился громким хохотом. Это был

веселый, заразительный смех, смех ребенка.

— Светловолосая индеанка, — только и сказал он,

утирая слезы с глаз.

Все мои мимолетные опасения улетучились, и я расхо-

хоталась вместе с ним. Внезапно смолкнув, Милагрос на-

клонился и прошептал мне на ухо какое-то непонятное сло-

во. — Это твое новое имя, — с серьезным видом сказал он,

прикрыв мне ладонью рот, чтобы я не повторила его вслух.

Повернувшись к Анхелике, он шепнул это имя и ей на ухо.

Покончив с едой, Милагрос знаком велел нам идти

дальше. Я быстро обулась, не обращая внимания на вол-

дыри. То взбираясь на холмы, то спускаясь в долины, я не

различала ничего, кроме зелени, — бесконечной зелени

лиан, листвы, ветвей и острых колючек, где все часы были

часами сумерек. Я уже не задирала голову, чтобы поймать

взглядом небо в просветах между листвой, а довольствова-

лась его отражением в лужах и ручьях.

Прав был мистер Барт, когда говорил мне, что

джунгли — это мир, который невозможно себе представить.

Я все еще не могла поверить, что шагаю сквозь эту беско-

нечную зелень неведомо куда. В моем мозгу вспыхивали

жуткие рассказы антропологов о свирепых и воинственных

индейцах из диких племен.

Мои родители были знакомы с несколькими не-

мецкими исследователями и учеными, побывавшими в

джунглях Амазонки. Ребенком я завороженно слушала их

истории об охотниках за головами и каннибалах; все они

рассказывали разные случаи, когда им удавалось избежать

верной смерти, лишь спасая жизнь больному индейцу, как

правило, вождю племени или его родственнику. Одна не-

мецкая супружеская пара с маленькой дочерью, вернувша-

яся из двухлетнего путешествия по джунглям Южной

Америки, произвела на меня самое сильное впечатление.

Мне было семь лет, когда я увидела собранные ими в

странствиях предметы материальной культуры и фотог-

рафии в натуральную величину.

Совершенно очарованная их восьмилетней дочерью, я

ходила за ней по пятам по уставленному пальмами залу в

фойе «Сирз Билдинг» в Каракасе. Не успела я толком раз-

глядеть коллекцию луков и стрел, корзин, колчанов, перьев

и масок, развешанных по стенам, как она потащила меня

к укромной нише. Присев на корточки, она вытащила из-

под кучи пальмовых листьев красный деревянный ящик и

открыла его ключом, висевшим у нее на шее. — Это дал

мне один мой друг-индеец, — сказала она, доставая оттуда

маленькую сморщенную голову. — Это тсантса, ссохшая-

ся голова врага, — добавила она, поглаживая, словно кук-

ле, длинные темные волосы.

Преисполнившись благоговения, я слушала ее расска-

зы о том, как она не боялась находиться в джунглях, и что

на самом деле все было не так, как рассказывали ее

родители.

— Индейцы не были ни ужасными, ни свирепыми, —

серьезно сказала она, взглянув на меня большими глу-

бокими глазами, и я ни на секунду не усомнилась в ее сло-

вах. — Они были добрые и очень смешливые. Они были

моими друзьями.

Я не могла вспомнить имя девочки, которая, пережив

все то, что пережили ее родители, не восприняла этого с их

страхами и предубеждениями. Фыркнув от смеха, я едва не

споткнулась об узловатый корень, затаившийся под

скользким мхом.

— Ты разговариваешь сама с собой? — голос Анхелики

прервал мои воспоминания. — Или с лесными духами?

— А такие есть?

— Да. Духи живут среди всего этого, — сказала она

негромко, поведя вокруг рукой. — В гуще сплетенных

лиан, вместе с обезьянами, змеями, пауками и ягуарами.

— Ночью дождя не будет, — уверенно заявил Милагрос,

втянув в себя воздух, когда мы остановились у каких-

то валунов на берегу мелкой речушки. По ее спокойным

прозрачным водам здесь и там плыли розовые цветы с де-

ревьев, стоявших на другом берегу, словно часовые. Я сняла

обувь, стала болтать стертыми в кровь ногами в благодатной

прохладе и смотреть, как небо, вначале золотисто-алое, ста-

новилась постепенно оранжевым, потом багряным и, нако-

нец, темно-фиолетовым. Вечерняя сырость принесла с собой

запахи леса, запах земли, жизни и тления.

Еще до того, как темнота вокруг нас сгустилась окон-

чательно, Милагрос сделал два лубяных гамака, обоими

концами привязав их к веревкам из лиан. Не скрывая удо-

вольствия, я смотрела, как он подвешивает мой веревочный

гамак между этими очень неудобными на вид лубяными

люльками.

Предвкушая интересное зрелище, я присматривалась к

действиям Милагроса. Он снял со спины колчан и палочку

для добывания огня. Велико же было мое разочарование,

когда сняв кусок обезьяньей шкурки, прикрывавшей кол-

чан, он достал из него коробок спичек и поджег собранный

Анхеликой хворост.

— Кошачья еда, — проворчала я, принимая из рук

Милагроса жестянку сардин. Мой первый ужин в джунг-

лях, как я себе представляла, должен был состоять из мяса

только что добытого на охоте тапира или броненосца,

отлично пропеченного над жарким потрескивающим кост-

ром. А эти тлеющие веточки лишь подняли в воздух тон-

кую струйку дыма, слабый огонек едва освещал наше

ближайшее окружение.

Скупой свет костра заострил черты Милагроса и

Анхелики, заполнив впадины тенями, высветив виски, вы-

дающиеся надбровные дуги, короткие носы и высокие ску-

лы. Интересно, подумала я, почему свет костра делает их

такими похожими?

— Вы не родня друг другу? — спросила я наконец,

озадаченная этим сходством.

— Да, — сказал Милагрос. — Я ее сын.

— Ее сын! — повторила я, не веря своим ушам. А я-то

⇐ Предыдущая 1 2 3 456 7 8 9 10 Следующая ⇒